Жизнь за любовь

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Той ночью Энни спала плохо, все время видя сны. Она пробуждалась, вскакивая на кровати, в испарине, с выпрыгивающим из груди сердцем. И всякий раз поначалу не могла понять, где находится, вслушиваясь в тишину, которая стояла в доме, прислушиваясь к шуму ветра за окном, гнущего деревья. Вспомнив в очередной раз, кто она и где находится, Энни дрожащими руками включила настольную лампу и глянула на часы. Потом в изнеможении вновь прикрыла веки, убедившись, что утро еще далеко. И все же она сдалась, понемногу сердце успокоилось. Энни затихла, выключила ночник и почти сразу же вновь уснула. Но лишь для того, чтобы опять пробудиться от очередного кошмара час спустя.

Да, это была долгая ночь. В последний раз она проснулась по другой причине. Ей привиделись волнующие, чувственно-эротические сцены. Они с Марком были в лесу, на небольшой полянке, и лежали на траве. Марк сжимал девушку в объятиях, они страстно целовались, их тела нетерпеливо стремились друг к другу. Энни изогнулась дугой, переполненная томлением, ожидая все более тесной близости с Марком… И тут она проснулась. Пробуждение было столь внезапным и резким, словно Энни упала с большой высоты. Девушка села на кровати, тараща глаза в темноту, а в голове ее все еще стояли картины того сна. Она даже застонала от досады и разочарования. Лишь немного погодя она поняла, чтб разбудило ее, и сразу совершенно очнулась — в доме кто-то кричал.

Девушка побледнела. Что творится в этом доме? Она соскользнула с кровати и подбежала к двери, с минуту напряженно вслушиваясь

Был ли это Марк? Голос был грубый, хриплый, но походил на его голос. Может, на него напали? Кто-то проник в дом? Грабитель? Может, его серьезно ранили? Она не может оставаться здесь, за своей баррикадой, она непременно должна помочь ему.

Долгую минуту Энни сражалась с тяжелым шкафом, закрывающим выход Отодвинув его наконец, она заметила во второй раз за день сломанную ножку кресла, которую Марк швырнул на другое кресло. Вооружившись ею, девушка выбежала в коридор.

В этот момент стенания затихли, но теперь она точно узнала голос Марка, что-то глухо бормотавшего, только слова не могла разобрать. Звуки исходили из его спальни. Она влетела в нее и мгновенно огляделась по сторонам, держа наготове свое примитивное оружие. Сердце часто билось в груди.

Но в спальне не было никаких признаков присутствия постороннего, не было и следов какойлибо борьбы. Марк лежал навзничь на постели, его руки раскинулись поверх простыни, скомканной и сбитой. Звуки, которые он издавал, заставили девушку похолодеть от ужаса.

Энни осторожно подошла к кровати, страшась того, что должна была сейчас увидеть. Марк лежал закрыв глаза, однако, пристально вглядевшись, Энни заметила, что он дышит, его губы беззвучно дергались, потом послышался стон, но девушка не обнаружила ни одного телесного повреждения. Энни уронила тяжелую деревянную ножку от кресла на пол и сморщилась от боли в ушибленной ноге. Она знала, чтб снится сейчас Марку, как если бы на самом деле проникла в его мысли, и не в силах была это вынести. Склонившись над ним, Энни позвала:

— Марк, Марк! Проснитесь

Марк замолк и глубоко вздохнул. Потом девушка заметила в слабом сером предрассветном полумраке, как дрогнули его ресницы, такие густые и черные, резко выделяющиеся на бледной коже, и наконец блеснули его глаза и раздался еще один долгий вздох.

— Энни?

Девушка также вздохнула, но с облегчением, радуясь, что он прекратил издавать страшные стоны и вопли.

— Вас мучили кошмары.

Марк был бледен и весь в поту. Энни даже испугалась его вида, он словно долго и тяжело болел. Она испытывала жгучее желание пригладить его густые всклокоченные волосы, убрать их за уши, обхватить его голову руками и успокоить, укачивая как ребенка.

— Я кричал во сне? — едва шевеля губами, спросил Марк. — Прости, такое бывает со мной редко, только в те ночи, когда сны становятся слишком похожи на реальность.

Марк глянул вбок на часы, едва видные в серых предрассветных сумерках на тумбочке у кровати.

— Который час?

— Начало шестого.

Энни не спрашивала, что Марку привиделось во сне, а тот тоже не спешил что-либо рассказывать. Но этого и не требовалось, поскольку девушка была твердо убеждена в том, что в эту ночь они видели один и тот же сон. Неизвестно почему, но Энни ни на минуту в том не сомневалась, и сейчас ей меньше всего хотелось говорить на эту тему. Было просто страшно вспоминать свои сны, а уж Марку, видно, досталось и того хуже.

— Прости, что разбудил тебя, — сказал Марк со слабой улыбкой. Он приподнялся и сел на постели, откинув назад всклокоченные волосы.

И только тут Энни заметила, что Марк обнажен. До этого она словно не видела его голых рук и плеч. Вздрогнув, она поспешила отвести взор в сторону от мускулистой и широкой груди, от вьющихся темных волосков, спускавшихся ниже, исчезавших под простыней, прикрывавшей лишь нижнюю половину его тела.

И снова Энни различила в глубине себя нарастающий зов желания, мощный, всепоглощающий… У нее пересохли губы. Срывающимся голосом Энни предложила:

— А не сварить ли мне кофе?

Ей просто необходимо было выйти. Если она сейчас это не сделает, то Марк поймет ее состояние, а этого она не переживет

Растерянная и смущенная, девушка двинулась прочь из его спальни, но Марк снова оказался быстрее ее. Его сильная рука поймала девушку за локоть. Он дернул ее и развернул так, что Энни рухнула на постель, взвизгнув от неожиданности. Когда она попыталась было бороться, Марк прижал ее плечи к матрасу и возлег на нее, глядя сверху вниз в ее растерянные, испуганные изумрудные глаза.

— Я всю ночь видел тебя во сне, Энни.

— Не надо ничего говорить! — Она густо покраснела, вспомнив собственные эротические сны. Она даже задохнулась и закашлялась. Марк следил за ней взглядом, быстрым и пытливым.

— Энни, — хрипло начал снова Марк. Он явно хотел поцеловать ее, а она намеревалась оттолкнуть его, но, дотронувшись до его обнаженного тела, она ощутила такое сильное и властное влечение плоти, что едва не потеряла сознание.

Его губы сомкнулись с ее устами, и секундой позже она уже забыла о том, что собиралась сопротивляться. Его язык властно вторгся в рот Энни, страсть и жар его поцелуев просто сводили девушку с ума! Она ничего больше не соображала, потеряв голову от страсти, сбитая с толку, не способная разобраться, где продолжение ее сновидений, а где реальность. Они слились воедино, перекликаясь их прошлым с их настоящим. У Энни закрылись глаза, она не знала точно, продолжали ли они лежать на кровати в его спальне или на пахучей сочной траве в лесу. Был ли это холодный весенний рассвет или жаркая летняя ночь. Единственное, что она знала точно, — это то, что любит человека, который сейчас ее целовал. Что уже любила его когда-то и будет всегда любить. Их тела прижались друг к другу, словно вспомнив былую близость, такую интимную, сладкую и такую им обоим знакомую…

Энни провела пальцами вверх по его груди, чувствуя, как сильно бьется его сердце в грудной клетке, как неровно его дыхание, как учащенно он дышит. Плечи у него были гладкие, словно шелковые, но при этом мощные, как у жеребца, его мускулы каменели, едва она дотрагивалась до них. Марк втягивал шею от ее щекотливых ласк. Одна только мысль о том, что он когда-то умер, заставила девушку вздрогнуть. Марк был так полон жизни и сил. Она вспомнила те страшные кошмары, когда ей снился ночной лес, свет фонарей, слышала отрывистое стаккато автоматных очередей, и в ее горле застрял беззвучный крик боли и отчаяния.

Я люблю его, думала Энни, сжимая ладонями лицо Марка, гладя его густые черные пряди, перебирая их пальцами, поднимая голову в ответ на его настойчивый и ищущий поцелуй. Если он умрет, то умру и я, заключила девушка.

Не эти ли чувства испытывала ее бабка, когда английского летчика застрелили в ночном лесу?

О чем я думаю? — спохватилась Энни, сама себе поражаясь. Я что, уже верю в то, что все это правда? Допустим, я начала верить, что каждое слово, произнесенное Марком, истина, но где доказательства? Откуда мне знать, что он не лжец или просто чокнутый, — тогда все, что он тут мне наговорил, находится в области фантазии.

— Энни, — страстно прошептал Марк. Сейчас он лежал поверх девушки, и той была приятна тяжесть его тела. Каждый раз, когда он чуть шевелился, Энни испытывала несказанное чувственное наслаждение от ощущения его тела. Ей вдруг припомнился недосмотренный сон и то разочарование, которое охватило ее оттого, что сон так неожиданно оборвался буквально накануне самого интимного момента их физической близости.

Она вспомнила это сейчас, от волнения закусив губы, ее обдало холодом, потом бросило в жар. Неожиданно Марк прервал поцелуй и прошептал, несколько сконфуженно, его вид говорил о том, что Марк едва сдерживается, его глаза лихорадочно блестели, он явно был на пределе.

— Еще минута — и я не смогу более сдерживаться, Энни. Так что решись лучше сейчас… Я тебе говорил, что не буду силой принуждать к чему-либо, и я сдержу слово. Но я так сильно хочу тебя, ты даже и представить себе не можешь! Позволь мне войти в тебя…

— Я вас едва знаю, — шептала Энни. — Мы встретились только вчера. Что мне о вас известно? Я даже не знаю, на что вы живете, где вы живете, вообще, кто вы такой. Вы столько всего тут мне наговорили, но где хоть одно доказательство вашей правоты? Вы можете на поверку оказаться самым большим лжецом в мире. А может, вы просто рехнулись? Откуда мне знать?

Марк глянул в ее встревоженные изумрудные глаза и тихо начал:

— Энни, единственным доказательством являюсь я сам. Ты либо веришь мне целиком, либо нет. Жизнь — это не судебное разбирательство, в ней не всегда можно найти доказательство, в ней нет адвокатов, нет присяжных, нет судей. Мы вынуждены полагаться исключительно на свои умозаключения относительно тех или иных людей. Я, например, абсолютно убежден в том, что уже жил прежде. Я верю, что вспомнил часть той жизни, особенно хорошо помню последние месяцы до того момента, как меня застрелили. Я ничем не могу подтвердить это, впрочем, как и то, что ты — реинкарнация своей покойной бабушки, или то, что мы были какое-то время любовниками. Энни, ты должна наконец решить — веришь ли ты мне или нет, — закончил Марк.

Девушка издала долгий вздох. Конечно же, он прав, все в итоге свелось к разрешению дилеммы: верить — не верить. Впрочем, нет. Кое-что все же было в ее распоряжении, но все это было нематериального характера и относилось, скорее, к сфере чувств, инстинктов и эмоций. Крайне трудно было тут что-то пощупать, сделать доказательством. Например, как быть с негой от дремы теплым летним днем или как быть с лунным сиянием или с неверными, колышущимися тенями. Энни пока не понимала того, что эмоции старались донести до нее, но точно знала их общий смысл.

Энни никак не могла подобрать нужное слово. Слова казались ей слишком грубыми, чтобы выразить Марку ее отношение к нему. Вся затрепетав, девушка уткнулась лицом ему в шею и поцеловала теплую ямку у ее основания, там, где отчетливо ощущался его пульс. Закрыв глаза, девушка начала знакомство с его телом, неспешно покрывая поцелуями глаза, плечи Марка, исследуя буквально каждую клеточку его тела, каждую родинку, постепенно спускаясь по его груди дальше вниз, чувствуя на своих губах солоноватый вкус его кожи. Именно так она поступала в том недосмотренном сне. Энни ужасно не терпелось продолжить ласки дальше, с того момента, как она пробудилась в тот раз от сладких грез.

Девушка хотела доставить Марку высшее наслаждение, ей помогало знание этого мужчины, причем настолько глубокое, как если бы она знала его как самое себя. Она хотела, чтобы их тела соединились наконец в единое целое.

От дум девушку оторвал чувственный стон — Марк был весь в напряжении; едва сдерживаясь, он перебирал ее длинные разметавшиеся волосы, поднимая их вверх и понемногу пропуская сквозь пальцы, вдыхая их запах. Он поднес руку к ее спине и прижался крепче, все еще не решаясь ее обнять.

— Энни, любимая, — шептал он, и его сильное тело выгнулось в порыве сладострастия. Марк снова издал стон, едва губы Энни стали спускаться ниже по его телу…

Сейчас все было именно так, как она видела в своем эротическом сне. Сновидения и реальность смешались. Энни полностью отдалась чувственности — без сожаления, не боясь более ничего. Страстные стоны Марка зазвучали громче, чаще. Потом внезапно он вскочил на колени и безумными глазами посмотрел сверху на лежавшую под ним девушку.

— Не это тебе нужно! — и с этими словами. принялся лихорадочно стягивать ее ночное одеяние. Энни приподнялась, чтобы дать Марку возможность снять через голову ночную рубашку. Марк, не отводя взгляда от Энни, отбросил ставшую ненужной одежду на пол. А девушка распростерлась на белой простыне, выделяясь даже на ней белизной кожи. Энни трепетала и испытывала муки томления, пока Марк жадно рассматривал ее тело, начиная с небольших, но округлых грудей с твердыми розовыми сосками, потом переводя взгляд далее вниз по ее плоскому животу до чуть вьющихся, черного цвета волос, растущих между ее зазывными чудными бедрами и оттенявших их белую кожу…

Марк порывисто просунул руки под девушку, поднял вверх ее ягодицы и устремился вперед между ее раздвинутыми ногами, входя в ее лоно.

Энни болезненно вскрикнула.

— Тебе больно? — Марк замер, испуганно смотря на девушку.

— Нет-нет! Неважно, — пробормотала девушка, обнимая Марка и вновь притягивая его к себе. Она была уже столь горяча в своем желании, что любая задержка становилась невыносимой. Ею сейчас руководил инстинкт, помогая найти путь к удовлетворению, без которого ей не успокоиться.

И Марк снова вошел в нее. Девушка прикусила губу, чтобы не закричать от боли, однако реакция ее тела сказала Марку все и так — ее тело просто закаменело, не позволяя ему двигаться, даже если она этого и хотела. Марк все еще продолжал лежать на девушке, только сейчас начиная догадываться…

— Ты что, девственница? — глухо спросил он.

— Это неважно, Марк, прошу вас… — задыхаясь, шептала девушка, крепко прижимая его к себе.

— Любимая, но ведь тебе же больно… — растерялся Марк.

— Не думайте об этом, делайте свое дело…

Марк чуть приподнял голову и смущенно произнес:

— Если тебе больно, то нам обоим это не доставит удовольствия, Энни. — Он откатился в сторону, улегся на спину рядышком с ней и глубоко вздохнул. Энни перевернулась на бочок, чтобы видеть выражение его лица. Правда, у нее самой был весьма несчастный вид.

— Ну ладно, должна же я когда-нибудь лишиться невинности, так почему бы не сейчас?

— Потому что, любовь моя, боюсь, именно в данный момент я вряд ли могу чем-либо тебе помочь, — мрачно заметил Марк, а Энни не удержалась от удавленного смешка, взглянув ниже его пояса…

— О! Теперь я поняла, о чем вы… Вы не справились с моей девственностью? О, Марк, простите… — Девушка скромно потупилась, впрочем едва заметно улыбаясь при этом, затем выпростала вперед руку и спросила: — Можно ли в данном случае чем-либо помочь нам обоим?

Марк поймал ее пальчики, поднес к губам, смеясь, в его глазах заплясали чертики.

— Ты очень быстро всему учишься. Подозреваю, что в глубине души ты очень испорченная штучка. Энни, в другой раз и с удовольствием, но не сейчас. Тебе надо набраться терпения, если ты хочешь заниматься сексом, — поначалу это не совсем простое дело. Было бы непростительной глупостью бросаться в секс очертя голову, потому что так можно напрочь отбить к нему охоту. А мы ведь не хотим этого, так, Энни?

— Да, но…

— Мы будем делать каждый раз по маленькому шажку вперед, — сверкнул глазами Марк. — Энни, тебе это может показаться странным, но не надо излишне волноваться, надо только запомнить, что это требует времени и соответствующего настроя.

Энни поморщилась от разочарования, а Марк искоса поглядывал на нее, проверяя реакцию на его слова.

— Бедняжка Энни, тебе очень хочется, скажи, да? — мягко спросил Марк.

Энни густо покраснела, но сумела кивнуть и даже нашла силы попытаться улыбнуться.

— Любовь похожа на музыку, — прошептал Марк. — Иногда она требует импровизаций, нетрадиционных решений…

Марк подкатился ближе к девушке, потянулся, чтобы ее поцеловать, и Энни с готовностью подставила ему губы. Она действовала страстно, совсем позабыв, что еще недавно отвергала любые проявления ласки с его стороны.

Марк осторожно и нежно коснулся ее рукой, девушка издала стон удовольствия, зажмурилась. Он поцеловал ее в шею, спустился ниже, к грудям, потом еще ниже. Его губы стали жаркими, требовательными, ждущими. Энни затрепетала, а когда Марк прикоснулся к внутренней части ее бедер, когда она ощутила его теплый влажный язык в самом сокровенном своем месте, у нее вырвался хриплый грудной звук. Марк нашел-таки ключ к замочку, всего несколько мгновений назад бывшему запертым для него.

Энни не противилась этому несколько необычному способу выражения чувственности, более того, она полностью отдалась на волю чувств, подчиняясь бешеному ритму, который заставлял ее голову метаться из стороны в сторону на подушке, ритму, который бросал ее в жар. Девушка раскрыла губы, и из ее уст вырвался низкий, страстный стон, который говорил, что она на пороге взрыва чувственности, равнодушная ко всему, кроме жгучего желания дождаться развязки. И когда этот момент действительно наступил, она почти потеряла сознание, настолько сильным оказалось потрясение. Она кричала и кричала от экстаза, пока понемногу он не пошел на убыль. А потом обессиленно откинулась, эмоционально опустошенная, чуть надломленная, но умиротворенная, без кровинки на лице.

Марк лежал рядом с ней. Энни с трудом боролась со сном, сейчас она могла бы спокойно проспать целых сто лет, как та принцесса из сказки. Вся разница была лишь в том, что вокруг не было зарослей чертополоха, она сама не была заколдована, а ее принц не пробирался сквозь заросли того чертополоха к ней, а был тут же, лежал рядышком с ней на постели. Какое-то время она лежала молча, затем нашла в себе силы прошептать:

— Благодарю вас.

— Я тоже получил удовольствие, — хрипло рассмеявшись, ответил Марк.

Девушка обернулась к нему, губы у нее пылали жаром, манили обещанием…

— В другой раз, Энни, — возразил Марк, поигрывая ее локонами. — Как ни неприятно мне это говорить, но у нас больше нет времени. Мы только успеваем позавтракать и сразу же возвращаемся в Париж.

Девушка склонила голову набок и удивленно посмотрела на Марка.

— Как, прямо сейчас?

Марк расхохотался.

— Вчера ты так стремилась в Париж…

— Неужели это было только вчера? — Девушке хотелось остаться с Марком навсегда, ей ничуть не хотелось уезжать. Она грустно вздохнула. — Все так странно, не находите? Мы знакомы неполные сутки, а у меня такое ощущение, что я знаю вас всю мою жизнь.

— Знаешь историю наших жизней, — поправил ее Марк, и девушка нервно сглотнула.

— О, Марк… я хотела бы все-таки знать…

— Правда ли все это? — Его темные глаза вновь заблестели, наполняясь внутренней уверенностью. — Да, Энни, это правда.

Энни очень боялась задеть Марка и постаралась сказать как можно мягче:

— Я знаю, что вы в этом убеждены, но не я, хотя и готова вам поверить. Марк, я действительно хотела бы вам верить. Но во мне есть очень маленькая, но страшно здравомыслящая частичка, которая и противится признать все это правдой.

Марк спокойно выслушал девушку и заверил ее:

— Энни, в этом уже нет необходимости. Я привез тебя сюда потому, что хотел убедить в том, что мы уже знали друг друга прежде, но сейчас я понял, что теперь это уже неважно. Сейчас важно совсем иное — то, что случилось с нами только что. Мой замысел был в том, чтобы заставить нас вспомнить, что мы уже знали друг друга в прошлом и просто позабыли об этом. Но ведь ты прекрасно понимаешь, что вспомнить такое — отнюдь не простое дело. Нужен был какой-то особый случай, чрезвычайное происшествие, чтобы я действительно вспомнил свою прошлую жизнь. Возможно, права и ты, и я действительно стал жертвой чрезмерно развитого и живого воображения. Да вдобавок еще и детское восхищение подвигом английского летчика. — Марк пожал плечами и закончил: — Но сейчас все это уже не имеет никакого значения.

Энни подалась вперед и нежно поцеловала его в губы. Их уста слились, жаркие, страстные, жадные. Когда они оторвались друг от друга, Марк со вздохом заметил:

— Нам придется поторапливаться — тебе предстоит встретиться с директором-распорядителем французской звукозаписывающей фирмы и познакомиться с несколькими его ответственными сотрудниками сегодня в час дня. А потом у тебя будет фотосъемка в танцевальном зале отеля.

Марк соскочил с постели, взял со спинки стула полосатый золотисто-черный халат и надел его, завязав пояс.

Энни вздрогнула и вся внутренне насторожилась.

— Послушайте, что это вы такое говорите? Я не помню никаких встреч, назначенных на сегодня, а если бы таковые и были, то откуда вы об этом знаете?

Марк равнодушно бросил, направляясь в ванную:

— Во французской фирме работает эксперт, отвечающий за связь с прессой. Так вот, он огласил твою повестку дня, и в ней есть встреча с прессой накануне твоего выступления. Я видел распечатку твоего расписания со всеми подробностями, которую специально приготовили для прессы.

— Но как вы все это узнали? — спросила девушка. Марк лишь улыбнулся ей через плечо, и за ним закрылась дверь ванной.

Кто он такой? — ломала голову Энни, возвращаясь в свою спальню. Что он недоговаривает? С первого мгновения их встречи у девушки было впечатление, что Марк приложил немало сил, чтобы собрать о ней весьма личную во многих отношениях информацию. Марк не сознался в том, что он журналист, но при этом он каким-то образом оказался связанным с прессой. А как иначе ему удалось раздобыть сведения о ее европейском турне?

Энни тоже приняла душ, тщательно оделась в один из тех костюмов, которые Филипп и Диана специально подобрали ей для встреч с прессой во время гастролей. Как и все ее сценические костюмы, этот наряд должен был донести до зрителей образ печального и одинокого беспризорника, уличной певички. В отличие от других певцов Энни никогда не надевала ярких, броских костюмов на сцене. Она выходила на сцену в джинсах, обычно черного цвета, босая или в старых, разбитых тапочках, в черном топике или распашонке.

В первый раз Энни сама купила себе тапочки, но потом Филипп настоял, чтобы обувь для сцены была специально разработана молодым и модным лондонским дизайнером. Они смотрелись точно так же, как те, первые тапочки, но появились на публике в оговоренный и скоординированный момент, после заблаговременного уведомления публики. В результате дизайнер пожинал золотые плоды своих трудов, продавая по завышенной цене подросткам тапочки и на Энни.

Черный топик, который сегодня надела Энни, можно было отнести к разряду миди, он открывал всего лишь пупок и полоску тела над черными джинсами, которые идеально облегали ее бедра. Но так как стоял прохладный весенний день, она решила надеть поверх топика еще и белый свитер, который снимет потом, когда наступит час общения с прессой.

Энни возилась с волосами, когда Марк постучал в дверь ванной.

— Ты идешь? Завтрак готов. Я уже накрыл на стол и сварил кофе.

— Мне надо еще упаковать чемоданы, но я могу сделать это и после завтрака, — ответила девушка, открывая ему дверь. Марк уже был одет в тот самый темный костюм, сшитый у дорогого портного, белую рубашку в голубую полоску с темно-синим шелковым галстуком. Выглядел он очень элегантно, хотя костюм не мог скрыть силу и мощь его фигуры.

— Ты отлично смотришься! — проговорил Марк, улыбаясь девушке — Правда, я пришел к выводу, что ты всегда одеваешься в темное или черное, когда предстоит фотосъемка.

— Этот ход придумал Филипп, — со смехом объяснила Энни. — И сейчас под этим свитером я ношу черный топик, а свитер сниму перед встречей с прессой.

На завтрак они выпили по стакану свежеприготовленного апельсинового сока, кофе, съели по горячему круассану. Энни глазам своим не поверила, когда открыла духовку и увидела на противне золотистые полумесяцы, наполнившие всю кухню ароматом выпечки.

— Вы сами их приготовили? — заинтересованно спросила девушка.

Марк громко рассмеялся.

— Я мог бы их выпечь и сам, моя мама научила меня, как это делается, но у меня, если честно, на это совершенно нет времени. Поэтому я зажег духовку сразу, когда пошел вниз, по пути прихватил из морозилки полдюжины круассанов. Когда духовка разогрелась до нужной температуры, я просто сунул их туда, и через двадцать минут они были готовы.

— Просто потрясающе! — воскликнула девушка, откусывая крошащийся и сочный кусок булочки. — Мм; мне не следовало бы их есть, в них столько калорий, но я не могу устоять. Да, французы готовят самую вкусную еду в мире.

— Не буду с этим спорить, — подхватил Марк, ухмыляясь ей, затем уселся напротив нее за стол и принялся по глоточку отпивать сок. — Расскажи, что ты помнишь о своем отце? Как он чувствовал себя, проживая в Англии вместо Франции? Он ведь был французом по духу и по сути.

— К тому времени, как я подросла достаточно для того, чтобы в чем-то разбираться, у отца была хорошая работа и он успел отлично обосноваться в Англии.

— Надеюсь, что когда ты обзаведешься семьей, то будешь уделять больше внимания близким, — поддел ее Марк.

Энни стрельнула глазами в его сторону.

— А вы не были женаты?

— Пока не нашел никого себе по сердцу.

— Но ведь у вас должны были быть… э… связи все эти годы? Кстати говоря, сколько вам лет?

Марк проницательно посмотрел на девушку.

— Я ведь говорил об этом вчера, ты уже успела позабыть? Мне тридцать четыре, и я на десять лет старше тебя, Энни. Конечно, у меня были женщины все это время, и я должен честно признать, что спал с некоторыми из них, но это никогда не воспринималось всерьез ни ими, ни мной. Тебе может кто-то нравиться, даже очень сильно нравиться, однако речь о любви не идет, не возникает того чувства, что если больше не увидишь этого человека, то жизнь кончилась.

Энни добавила себе кофе, налила и Марку, затем произнесла, нахмурившись:

— Что я могу сказать вам на это — не знаю. У меня никогда не было столь сильной любви, так, несколько несерьезных увлечений с одной попзвездой, и то Филипп все сам организовал и устроил, предварительно убедившись, что мой ухажер не зайдет слишком далеко.

— Филипп контролировал каждый твой шаг, да? — иронично прокомментировал Марк.

Энни поморщилась в ответ.

— Я была так юна, когда впервые познакомилась с Филиппом, что он предпочел всерьез приглядывать за мной, защищать меня. Вот почему в моей жизни появилась Диана и стала жить вместе со мной в одной квартире. Она везде бывала со мной, особенно поначалу. Филипп всю жизнь вращался в музыкальном мире и отлично понимал опасности, которые грозили наивным несмышледа? нышам, попавшим в сети соблазнов улицы, не ведая, что творят. У него уже были многообещающие молодые таланты, но одна села на иглу, а потом и спилась, другой умер от СПИДа. Филипп вознамерился уберечь меня от подобных напастей, и я очень благодарна ему за все, что он для меня сделал. Правда, время от времени я поднимала бунт на корабле, кричала, что он не дает мне свободы, однако я постоянно была так загружена, что на самом деле для свободы и времени не оставалось. А потом… — Энни смолкла, Марк, прищурившись, наблюдал за ней.

— И потом ты немного в него влюбилась? — довольно сухо закончил он за нее.

Энни густо покраснела.

— Я была в хороших руках все эти годы, — вынужденно признала девушка. — Я думала, что он занял место моего отца. Я всегда любила отца больше, чем мать, и очень тосковала по нему. Филипп, конечно же, не походил на отца, но он был такой надежный и… и… очень похож на отца. И мне это нравилось. Когда мать повторно вышла замуж вскоре после смерти отца, то я страшно разозлилась на нее. Я возненавидела отчима, впрочем, он меня тоже не жаловал. Я мешала ему, как заноза, постоянно напоминая о том, что он не первый мужчина в жизни матери. Это заставляло его мучиться ревностью. А так как я к тому же огрызалась и грубила ему, то у отчима появился уважительный повод пороть меня.

Энни поморщилась и продолжила:

— Но, боюсь, если честно, то я была типичным вредным и несносным подростком и порядком досаждала ему. Поэтому он всегда мог оправдать свои воспитательные меры. А если я жаловалась на него матери, та винила во всем меня.

Марк нахмурил брови и сказал:

— У тебя было тяжелое детство.

— Я была несчастна, — подтвердила девушка, поворачивая лицо к Марку. — С той самой минуты, как умер отец, моя жизнь в семье покатилась под откос.

— Пока ты не познакомилась с Филиппом, — вслух озвучил свою мысль Марк, а Энни молча согласно кивнула.

— Да, Филипп подобрал меня в самый критический момент. Один только Господь знает, что могло бы со мной случиться, если б Филипп не вошел в мою жизнь. Возможно, я бы убежала из дома, скиталась бы по Лондону и кончила свои дни под забором. Всякий раз, когда я думаю о такой перспективе, меня в дрожь бросает.

Марк взял девушку за руку и привлек ее к себе.

— Знаешь, я не буду тебя ревновать к Филиппу, — с явным облегчением произнес Марк.

Энни глухо засмеялась.

— А вам и не надо к нему ревновать.

Она услышала, как Марк шумно вздохнул, затем бросил взгляд на часы, стоявшие на кухне, и вновь принял деловой вид.

— Нам скоро пора выходить. Поднимайся наверх и упакуй свои вещи, пока я здесь приберу. Я хочу оставить дом в полном порядке.

— Я помогу вам, — предложила девушка, вставая, но Марк отрицательно замотал головой.

— Справлюсь сам. Это не займет много времени. Крикни мне, когда будешь готова, чтобы я снес чемоданы вниз и уложил в багажник.

Энни пошла наверх, чувствуя себя ребенком, которого заставляют делать то, что ему не хочется. А ей так не хотелось возвращаться в Париж, назад к ее напряженным трудовым будням, назад к шуму и блеску славы и известности, к репетициям, к выступлениям на публике, к нескончаемым переездам от одного праздника жизни к другому.

Ее пребывание в этом доме с Марком как-то выпало из привычного хода времени, словно она оказалась на другой планете и увидела мир под совершенно иным углом зрения, отстранение, свежим взглядом. За последние сутки так много всего произошло… Энни казалось, что прошло не каких-то двадцать четыре часа, а недели. Ей стало ясно, что отныне она не сможет по-старому воспринимать окружающий ее мир.

Неспешно упаковывая вещи в чемоданы, Энни заглянула в спальню, вспоминая состояние, которое охватило ее, когда она впервые туда проникла. За несколько минут она прибрала в комнате, заправив постель и собрав простыни в корзину для белья.

— Ты готова, Энни? — послышался снизу голос Марка.

— Да, готова, — чуть охрипшим голосом крикнула она.

Марк поднялся наверх, взял чемоданы и отнес в машину, которая была подана к входным дверям. Когда Энни спустилась вниз, Марк уже погрузил багаж и теперь дожидался ее.

— Как ты предпочтешь ехать в Париж — сидя в одиночестве в салоне лимузина или рядом со мной на переднем сиденье? — поинтересовался Марк.

Энни скорчила ему рожицу и плюхнулась на переднее сиденье. Машина тронулась, девушка быстро обернулась на удаляющийся дом и вздохнула. Даже не глянув на нее, Марк тихо сказал:

— Ты еще вернешься сюда.

— Так вы можете читать не только прошлое, но и будущее? — со смехом поинтересовалась Энни.

— Надеюсь, что так.

У Энни екнуло сердечко. У нее было ощущение, что она и сама надеется, что впредь так и будет. А ведь впереди, так много всего непредвиденного! Они могут перестать испытывать влечение друг к другу. «Его восхищение ею может поутих — нуть теперь, когда Марк познал ее. Да и работа вполне может развести их в разные стороны, и их чувства друг к другу иссякнут и умрут… Да может случиться все что угодно! Энни очень боялась излишнего оптимизма, но все же в ней теплилась надежда, словно лучик света во тьме. Она не могла заставить себя не мечтать о лучшем. Ведь она сейчас была по-настоящему счастлива. Так, как никогда в жизни. Всякий раз, искоса поглядывая на Марка, управляющего лимузином, она любовалась им. Радость переполняла ее. И так было всякий раз, когда она смотрела на него. Ей хотелось смеяться, кричать от восторга. Она готова была раскинуть руки и полететь, если бы могла…

— Расскажите мне о вашем детстве, — проворковала она. — В горах Юра холодно зимой?

— Еще как холодно! Иногда снег идет целыми неделями, — смеясь, ответил Марк. — Я очень любил зиму, когда был мальчишкой. Все мы ее любили. Зима приносила массу радостей — и лыжи, и коньки, и санки. У всех ребят были выбиты передние зубы от постоянных падений. По понедельникам все приходили в класс с синяками, ушибами и даже сломанными руками. Но я никогда не понимал, почему родители зиму не любили. Мне кажется, что они просто не понимали всю прелесть спорта.

— Я думаю, ваша матушка очень беспокоилась за вас.

— Да, я в этом уверен. Она всегда была ориентирована на семью и ничем иным не интересовалась. С утра до вечера она возилась по хозяйству в доме или в саду. Но она любила и выращивала отнюдь не цветы — она предпочитала им овощи. Моя матушка была очень практичной дамой.

— И это она вас учила готовить?

Марк утвердительно кивнул.

— Да, когда у нее бывало время и я крутился рядом. А чаще я пропадал с друзьями, играя в регби, устраивая драки, лазая по деревьям.

— Ваша матушка была хорошей кулинаркой?

— О да! Она всегда требовала, чтобы продукты были исключительно высокого качества. Все обязательно должно было быть свежим, желательно выращенным ею собственноручно. У нее был маленький огородик, где она и выращивала пряные травы. И крайне редко подкупала овощи на рынке даже зимой. Помню, зимней порой меня часто посылали в огород принести капусту для обеда. Бывало, что мне приходилось раскапывать глубокий снег, чтобы добраться до кочана. Руки леденели.

Энни не замечала, как бежало время. Она с таким интересом слушала то, что, ей рассказывал Марк о своем детстве, о семье, о том, как они жили в горах Юра! Все это было так мило, так романтично, что Энни всерьез собралась лично отправиться туда и посмотреть на эту идиллию собственными глазами. Сейчас у нее была глубокая внутренняя уверенность, что, приехав туда, она вернется к себе домой.

Тут она заметила дорожный указатель и поняла, что скоро они будут в Париже. И сразу ей в голову полезли сомнения. Она занервничала. Марк утверждал, что ее отсутствия никто не заметит, но она не могла поручиться, что так оно и будет. Возможно, Филипп и Диана тщетно дозванивались до нее, а может, с ней безрезультатно пытался связаться кто-либо из сотрудников французской студии грамзаписи. Убедившись, что Энни не прибыла в отель, нигде не отметилась, они могли вообразить, что она вообще потерялась. Можно только представить себе панику и переполох, которые те подняли! А вдруг Марка арестуют, как только они приедут в отель? Девушка стрельнула глазами в его сторону, сжимая в волнении губы.

— Марк, может, лучше, чтобы вы высадили меня где-нибудь, а не подвозили прямо к отелю? Я могу взять такси…

Марк послал ей теплый, но изумленный взгляд.

— Но зачем?

— Полиция, наверное, перевернула в отеле все вверх дном.

— Там не будет полиции.

— Марк! — взволнованно воскликнула Энни, но он успокоительно положил, руку ей на колено.

— Не надо волноваться, я же сказал тебе: все считают, что ты находишься у друзей.

Тем временем их лимузин влился в хаос дорожного движения Парижа. Поток машин был столь интенсивен, что пару раз девушка испуганно жмурилась, ожидая самого худшего. В воздухе стоял гул от клаксонов, слышался скрип тормозов и визг шин. Автомобили с ревом проносились, обгоняя друг друга, водители высовывались из окон и отчаянно ругались по-французски. Энни возблагодарила судьбу за то, что ей не пришлось вести машину в таком автомобильном аду, но Марк даже глазом не моргнул — он правил так, словно рожден был за рулем, словно весь день проводил за баранкой.

А может, и в самом деле это так, нахмурилась девушка…

— Вы живете в Париже? — Это единственный пунктик, которого Марк никак не коснулся, рассказывая девушке о себе. Впрочем, он говорил о прошлом, а не о настоящем.

— Всю неделю. А по пятницам после работы обычно уезжаю за город.

У Энни от удивления округлились глаза.

— Так это в вашем доме мы были? — Она была абсолютно убеждена в том, что Марк арендовал его на неделю или что-то в этом роде.

— Да, — спокойно подтвердил Марк. — В том доме я провожу уикенды и летний отпуск. Я предпочитаю сельскую жизнь, но мне приходится всю неделю работать в городе, потому что моя работа кончается затемно. И так каждый день…

— Но вы так и не сказали мне, где работаете.

— Потом скажу, — ответил он, а лимузин тем временем покатил вдоль широкого бульвара, мимо модных магазинов. Мгновением позже Марк лихо свернул в узкий переулок и подрулил к боковой стороне одного из парижских гранд-отелей. Швейцар в ливрее поспешил к машине, обежал ее, чтобы открыть перед Энни дверцу и помочь выйти. Марк передал ему ключи от машины и весело сказал по-франдузски:

— Жан Пьер, будьте так любезны, припаркуйте машину. И проследите, чтобы багаж мадемуазель Дюмон был доставлен в ее номер.

Швейцар почтительно кивнул, широко улыбаясь.

— Будет сделано, мсье Паскаль.

Энни с некоторым изумлением обнаружила, что швейцар хорошо знает Марка. Выходит, Марк здесь был частым постояльцем, а это означает, что у него должно быть много денег — отель из разряда дорогих. И тут же она испытала уже подлинное потрясение, поняв, откуда ей знакомо имя Паскаль, где она уже слышала его прежде. Оно не раз звучало в разговорах Филиппа и Дианы. Марк Паскаль, был директором-распорядителем той самой французской фирмы грамзаписи, которая выпускала диски с ее песнями. И она, Энни, вернулась назад в Париж, чтобы дообедать в обществе самого уважаемого господина Марка Паскаля!