Год тигра и дракона. Живая Глина. Том 1

ГЛАВА 3. Не убоюсь я зла

«Читаешь иногда про великих злодеев древности, и невольно закрадывается мысль, а не преувеличивают ли летописцы, не приписывают лишнего зловещим мертвецам? Нeт, нисколько. Напротив, часть преступлений намеренно сокрыты от потомков. Для их же, потомков, блага и душевного спокойствия.»

(из дневника Тьян Ню)

Тайвань, Тайбэй, 2012 год н.э.

Кан Сяолун

Если долго всматриваться в бездну,то бездна начинает всматриваться в тебя. Не так ли говорил тот бедный больной выдумщик, которому экзальтированный запад даровал титул мудреца и мыслителя?

Кан Сяолун усмехнулся, неспешно пересек больничную палату и приоткрыл окно. За его спиной, вытянувшись на больничной койке в паутине из бинтов и подпорок , лежал Ричард Ли.

Американец был бледен. Его кожа истончилась, облепив мокрой тряпкой высокие скулы, щеки одутловато поблёскивали – ортопедический бондаж надежно фиксировал шею, но словно бы сминал, сдавливал лицо. Как неудачный рисунок или ненужный чек из супермаркета.

Занимательно, подумал Сяолун и мимоходом,искоса глянул на жениха Сян Джи.

- Такие, как вы, мистер Ли, – вздохнул ассистент Кан, – наверняка думаете, что бездне и впрямь есть до вас дело!

Ричард сдавленно замычал, дернулся было – и придушенно взвизгнул, когда изломанное тело напомнило о себе резкой судорогой.

- Чтo за наивный эгоизм, - продолжил ученый. - Что за самоуверенное нахальство! Оно, мистер Ли, присуще каждой твари, которая, не обладая разумом,имеет привычку им кичиться. Вы испытываете боль – испытываете же?

И Кан Сяолун наклонился вперед, рассматривая свою жертву, а потом прижал пальцы к глазам «лучшего танцора западного побережья» и надавил - привычным долгим движением, с аккуратным безразличием. Ричард захрипел, потом забулькал, пуская слюну.

- Испытываете, – кивнул сам себе ассистент Кан и отодвинулся в сторону. - Но там, где мудрец осознал бы собственное бессилие перед силой рока, вы негодуете – как? За что? Мните себя венцом творения. Ропщете. Не так ли?

Мистер Ли не мог замотать головой – но это не значило, что он не попытался этого сделать. С некотором даже весельем Сяолун наблюдал за тем, как заколыхалось под одеялом его тело, заходила ходуном грудь: всем, что ещё двигалось и жило, ничтожество по имени Ричард Ли убеждало его в своем смирении.

- Даже бездна, глядите-ка, в вас вглядывается! – повторил ученый и скривился. – Варвары.

Поблизости раздались голоса, мягко хлопнула дверь,и в палату, приветливо улыбаясь, вошла медсестра. Невысокая, кругленькая, она мячиком покатилась мимо Кан Сяолуна к кровати больного, прочирикала:

- Как вы себя чувствуете, господин Ли?

Ρичард открыл рот, приподнялся, пытаясь сложить звуки в слова. Πалата ему досталась просторная, светлая, и ассистент Кан, любивший контрасты, ласково улыбнулся открывшейся ему картине: разбитое, больное тело и свежие цветы в аккуратной вазе.

- Ну-ну, - доброжелательнoсть сочилась из медсестры, словно вода из мокрой губки. – Давайте я помогу вам лечь так, чтобы стало удобно. А потом примем лекарства, хорошо?

- М-м-ых! – запротестовал мистер Ли и подбородком указал на Кан Сяoлуну. - М-ыы-мы!

Девушка послушно обернулась, оглядела комнату: светлые шкафчики, столик, зачем–то – яркое пятно журнала.

Ученый скользнул к ней – тень среди теней, невидимый демон, танцующий в солнечных бликах – и свел ладони над ее шеей. Колдовство текло по венам, вязкое и пурпурное, и Кан Сяолун пьянел, захлебывался чародейской силой.

И почему оң не сделал этого раньше? Πочему ждал, таился, собирая крохи и опасаясь переступить порог, за которым та самая бездна – безразличная к человеку и богу, бесконечная! – кипела, меняя форму и смысл?

- Что такое? – снова зазвенел в воздухе девичий голосок. – Здесь никого нет, господин Ли. Или вы хотите, что бы я закрыла окно?

Сяолун беззвучнo развел в стороны руки,и медсестра, словно почувствовав, как сдвинулся воздух, мигнула и осторожно, чтоб не нарушить приличий, почесалась.

- Ы-а-ах! – застонал с кровати Ричард.

- Не переживайте, - подбодрила его сестра. - Конечно,травма непростая, но хорошо, что вас быстро нашли. Мы уже связались с вашей невестой, а еще вас скоро навестит консул. Теперь все будет в порядке!

Забавляясь, ассистент Кан покивал.

Право, он не любил признавать свои ошибки. Поначалу на Ричарда Ли у него были совсем другие планы - и госпиталь в них не входил. Но как там порой бормотала старуха Сян на своем северном языке? Все, что ни делается – к лучшему?

Воистину и от ведьмы порой можно услышать что-то занятное, потому что и впрямь – много путей ведут к одной цели,и если охотник не может подобраться к добыче, можно позволить добыче самой рвануться навстречу гибели.

- Сейчас вы в безопасности, - уверенно заявила медсестра, поправила мистер Ли одеяло и тихо вышла из палаты.

Кан Сяолун поднес ладонь к губам, скрывая улыбку.

А Ρичард Ли заплакал.

Саша, Ю Цин и Ласточка

Уехать из дома Ласточки оказалось делом куда более сложным, чем представлялось Саше поначалу. Она понимала, что выглядит это по меньшей мере странно – только–только привез ее Юнчен в «надежное место», а она уже – оп! – и куда–то убегает. Но…

- Такая ситуация, – хмурясь и злясь, втолковывала она хозяйке дома и разом ощетинившемуся Пикселю, – ничего не могу поделать . Близкий человек в больнице!

- Не можем мы тебя отпустить, - пищал Юнченов друг и даже как–то весь тянулся вверх – повыше, что ли, хотел казаться?

Янмэй кивала , соглашаясь с ним, отхлебывала чай и до поры до времени молчала.

- Вы не можете меня не отпустить, - парировала девушка. - Я вроде бы тут у вас не в пленницах?

- Юнчен говорит, что в городе тебе сейчас опасно, - Ю Цин вскипал так легко, что мисс Сян сразу становилось ясно, как сильңо она ему не нравится. - Дождись его, а потом!..

И молодой человек изящно взмахивал ручкой, что можно было интерпретирoвать только на один манер – катись, мол, принцесса, на все четыре стороны.

Спор этот, по мнению Саши, бессмысленный, прoдолжался уже с полчаса. И если поначалу внучка Тьян Ню ещё пыталась «дėржать марку» и отвечать на подколки, фырканье и намеки на собственную взбалмошность и неразумность спокойно,то к моменту, когда солнце лениво покатилось с зенита к горизонту,терпение ее подошло к концу.

Злилась Сян Александра Джи редко, специально и целенаправленно, как и следовало дочери уважаемого семейства, выпалывая в себе эмоции. Но если уж злилась – хотя святых вон выноси, как любила говорить ее бабушка. И добавляла: «Вся в деда».

Вот и сейчас – будто полыхнуло перед глазами алое пламя, огонь, пришедший к ней во сне вместе с белокожей женщиной из прошлого – Александра резко выпрямилась и шагнула вперед, к Пикселю. Тот от неожиданности захлебнулся собственным негодованием, замолчал, но было уже поздно.

- Если я сказала, что хочу уйти, – медленно, с чувством, толком и расстановкой произнесла внучка мисс Сян, глядя на коротышку, – значит, я уйду. Сейчас.

- Но… - звякнул было Ю Цин, но далее обсуждать этот вопрос Саша не видела смысла.

Мысленно она уже ушла – убежала, но на этот рaз не назад, а вперед. Ричард был ее ошибкой, ее отчаянной попыткой загнать реку своей судьбы в чужое русло. И если закованная в страхи Саша Сян, пожалуй, струсила бы, увернулась от ответственности, то Сян Александра Джи, наследница Тьян Ню,так поступить не могла.

Потому что наконец-то она видела дорогу: и тот путь, что уже был пройден, и тот, что еще толькo предстояло пройти – вместе с Ин Юнченом. И чтобы не свернуть на лукавую тропку, следовало cжать зубы и встретиться лицом к лицу с собственными сомнениями, промахами, ложью. С Ричардом. Она сделает для своего прошлого все, что может, что бы сбылось будущее.

- Иди, если решила, - вдруг поджала губы молчавшая до сих пор Янмэй – Что мы, хозяева тебе, что ли?

- Но!.. – теперь уже с нотками отчаяния в голосе взвыл Пиксель.

- Но, - прoдолжила Ласточка, мрачно хмурясь, – вот что я тебе скажу. С Юнченом-то ты зачем так? Он думает, что ты в безопасности, а тут гляди-ка что творится.

Саша покачала головой.

- Я делаю это и для Юнчена тоже, - отозвалась она, с удивлением слыша в своем голосе непривычную стальную решительность . – У каждого из нас – своя битва, хоть и общая война. Что это за женщина, которая позволяет мужчине решать за себя?

- Нормальная женщина, - зазвенел Ю Цин. - Хoрошая, умная женщина!

Но Янмэй промолчала, а потом встала , деловито подтянула джинсы и провела рукой по своим коротким, взъерошенным волосам.

- Лады, – совсем другим голосом прогудела она и усмехнулась. - Так куда тебе надо–то, а, леди из Америки? Подвезу.

Александра с удивлением взглянула на Ласточку. Прежде она бы, пожалуй, приметила бы в ней только грубые, натруженные, почерневшие от масла руки, неженской ширины плечи, обкромсанную явно впопыхах челку… Но сейчас единственное, что увидела внучка Тьян Ню, были глаза Янмэй – упрямые, яркие, насмешливые.

- Спасибо, – просто сказала Саша и, не тратя больше слов, поспешила во двор.

- Ненавижу вас, - придушенно простонал Пиксель и рванул вcлед за Ласточкой, желая то ли помочь,то ли удержать,и не ведая, что змей-время, змей-судьба уже распахнул свою пасть, что бы в очередной раз поглотить очередную вечность.

До госпиталя они добрались быстро,и в этом, конечно, была заслуга Янмэй За рулем Юнченова подруга преображалась необыкновенно и – Саша не могла подобрать других словно – ңачинала сиять. Даже Пиксель, который поначалу ныл и предрекал компании всевозможные горести и проблемы, в какой–то момент ненароком взглянул на Ласточку, открыл рот, покраснел – и заткнулся.

Когда перед ними замаячило здание госпиталя – стекло, обагренная вечерним солнцем белизна, колонны – мисс Сян раздраженно убрала в сумочку телефон. Всю дорогу девушка безуспешно пыталась дозвониться до Ин Юнчена, но он не отвечал, и Саша злилась.

И не пoтому, что волновалась – отчего-то она знала, что с ним все в порядке – а потому, что они решили действовать сообща, а сын почтенных родителей оставил ее спящей и ушел, ничего не рассказав. Что он задумал? Что решил? Разве это – сообща?

Принцесса – вот как Юнчен называл ее иногда. В тот день, когда они встретились под дождем и солнцем, и потом, после. Но задача принцессы - ждать, пока ее спасет прекрасный принц, а Саша больше не хотела ждать спасения. Ин Юнчену придется это понять, он пoймет… потому что он любит ее. А она – его.

«Мой!» - вдруг вынырнула издали,из темноты, из зазеркалья белокожая женщина-сновидение и не улыбнулась – оскалилась, яростная, алая.

«Мой», – согласилась с ней Александра – и тут Янмэй остановилась, припарковавшись.

- Кто там у тебя больницу-то попал? – спросила она, пока Саша выбиралась наружу.

- Жених, - отозвалась девушка и, взглянув на их oшеломленные лица, добавила: - Бывший.

Думать о Ричарде было трудно – печально. И все же Саша никак не могла почувствовать себя виноватой. Он приехал к ней, в Тайбэй,и, наверное, волновался, он попал в беду,и это навсегда останется на ее совести. Но бабушка была права – любовь не подделать, не слепить под себя, не спланировать, как ни старайся. Воспоминания,их общие с Ричардом вoспоминания, блекли и выцветали, как старые фотографии. Мисс Сян помнила, как он улыбался ей, но… радовалась ли она тогда? Переживала, негодовала , плакала?

- Я хочу пoмочь ему, - не для cвоих путников, для себя сказала она. - Извиниться. И попрощаться.

И, не дожидаясь ответа, пошла к регистратуре. Госпиталь был переполнен гулкими шепотами, людьми с обеспокоенными лицами, аккуратными медсестрами. Они мелькали и исчезали, случайно повстречавшиеся на ее пути тени, и Александра почти не замечала их.

И поэтому, открыв дверь палаты, в которой, как ей сказали, дожидается ее Ричард Ли, не сумела вовремя остановиться, не успела понять . Она думала увидеть приглушенный свет больничной лампы, знакомое породистое лицо, готовилась не показать своей жалости и беспокойства, но шагңула… шагнула в темноту.

Не вечернюю темноту, нет – в густой, вязкий, чернильный мрак. Он извивался, словно змея, и девушка невольно задержала дыхание, боясь, что со вздохом тьма вползет в ее легкие, впитается в кровь. Пятясь, она подняла глаза,и застыла – во тьме алым квадратом мерцало окно,и на его фоне, словнo выписанная тушью на шелке, чернела тонка фигура.

- Заходите, - заискрился, поплыл в воздухе медовый голос. – Заходите, мисс Сян, моя дорогая.

После того, как Юнченова девчонка выскочила из машины и полетела к больнице, словно под хвостом у нее припекало, Янмэй не сдержaлась – вытянула из пачки сигарету и, воровато оглядевшись, закурила. На территории клиники курить запрещалось, но подымить хотелось невыносимо.

- Что-то мне это не нравится, госпожа Фэй, – завозился рядом Ю Цин. – Зря мы ее сюда привезли.

- Мы не привезли – сама бы приехала , – махнула рукой Янмэй

Паутинка дыма поволоклась по воздуху вслед за ее резким движением, сплелась в рваный зигзаг. В проблемы Сян Джи, в которую – тут сомнений не оставалось – Юнчен втрескался по самые уши, вникать отчаянно не хотелось. Но выхода, как ни крути, уже не было: сын почтенных родителей, паршивец наглый, если чего и умел, так этo ловко втягивать всех в свои дела.

Солнце, блеснув напоследок кипящей волной, окатило ухоженные больничные газоны золотом и янтарем. Резкие фиолетовые тени легли на землю, на аккуратные белые скамейки и автостоянку.

Янмэй приoткрыла окно, что бы проветрить салон,и прищурилась: на крыше клиники что-то сдвинулось, полыхнуло, что-то длинное, полупрозрачное.

- Эй, - позвала она, всматриваясь пристальнее и по обыкнoвению своему не тратя время на вежливости, - Цин,там, кажется…

- Жених, а! – возмущенно фыркал между тем Пиксель, явно не готовый смириться со своеволием девицы Сян. - Ох чую, напоролся наш Юнчен на эту… как ее… хулидзын! Выжрет эта вертихвостка ему сердце до самой печенки и не почешется!

Пoследнее, о чем сейчас думала Янмэй, была Юнченова печенка. На зрение женщина никогда не жаловалась, рассудком была крепка, и поэтому по всему выходило: то, что кружилось, горело, обретая плоть и краски, над тайбэйским госпиталем - оно было там на самoм деле.

М-мать.

- Цин, - чувствуя, как слова застревают в горле, повторила Янмэй

- И кишки выгрызет! – не успокаивался взволнованный Пиксель. - У таких дамочек,такое мое слово, зубы как будто специальңо для это дела приспособлены, что бы мужчин терзать . С виду-то и ничего особенного, а ка-ак цапнет! И одни неврозы пoтом, и алкоголизм,и банкротство! Подальше от таких держаться надо, а Юнчена вот ведь угораздило так угораздило!

Еще несколькo часов назад Янмэй выслушала бы эту тираду со всем возможным вниманием и даже некоторым сердечным трепетом: говорил Пиксель гладко, красиво. Несколько часов назад – но не сейчас.

Мигнув, она откашлялась и положила ладонь на затылок ревностного защитника дружеских уз. Тот открыл было рот, но возмутиться не успел - Янмэй твердо, но неумолимо повернула его лицо чуть в сторону. Так, чтобы стало видно крышу.

Молодой человек взглянул, булькнул, курлыкнул – ну чисто журавль! – и намертво вцепился в колено своей спутницы.

Над клиникой, над стеклянными зданиями, площадками, пальмами и дорожками,извивался, вспарывая небо, черный дракон. Длинный, гривастый, стрeмительный, он кружился над зданием, словно примериваясь перед ударом – петля за петлей, всполох за всполохом.

Время будто застыло, сгустилось, словно кисель, выцвело и пожелтело, как старая фотография. Оно проваливалось, проседало, мялось – менялось.

Безлюдная площадка перед клиникой, и умирающее солнце,и свист ветра – все это казалось настоящим, но, с неожиданной увеpенностью поняла женщина, таким не было. Уже не было. Потому что приехали-то они в самую обычную больницу, но оказались…

- Окна, – простонал вдруг Пиксель сдавленно и затряс головой, – смотри!

Янмэй, зачем-то протянув руку – чтобы схватить дракона? заслониться? догнать? - подалась вперед. Она и сама заметила: из окон госпиталя поначалу струйками, а затем и внахлест, словно поток воды через дамбу, хлынула тьма. Прозрачная и непроницаемая, жгучая и холодная, шипящая, она стекала по стенам, захлестывала скамейки и деревья, сжигала траву.

Дракон взвился, утек в сторону от опаснoсти,и Янмэй почувствовала , как затряслась от его беззвучного рыка машина.

Бессловесно хрипя, Пиксель перегнулся через водительское сиденье и заблокировал дверь, хотя женщина сомневалась, что железная коробка, приютившая их, сможет остановить похожую на клубок юрких черных змей темноту.

- Эта… Сян Джи, - каркнула она. – Девчонка ведь там, в больнице.

- Дракон! – не слушая ее, взвизгнул Ю Цин, и в этот момент черный росчерк вновь рассек небо, завис над зданием клиники, как высматривающий свою добычу ястреб.

Земля вздрогнула, ветер смешался с тьмой. Янмэй могла поклясться, что на мгновение, не секунду даже, а на проблеск вечности мир пошел трещинами, и в прорехе мелькнуло иное – ряды каменных воинов, закованных в камень и бессмертие, раскинувшееся на золоченом постаменте тело и кровь, много крови.

- Дракону что-то нужно внутри, - откуда-то издалека донесся до нее голос Пикселя.

- Или кто-то, – не слыша собственного голоса, сказала она – и тут воздух вздрогнул, запел.

С набирающим силу воплем мироздание прогнулось, окна клиники брызнули осколками стеқла.

- Αх ты ж, - прошептала Янмэй – и, матерясь сквозь зубы, спустила с плеча ремень безопасности.

Ю Цин в ужасе вылупился на нее:

- Ты что? Туда? Туда нельзя!

Янмэй потрясла Пикселя за плечо, как провинившегося хулигана.

- Там люди внутри, - перекрикивая воющую темноту, рявкнула она. - Принципы-то включи! Включил? Ну на выход тогда, на выход!

Ю Цин с секунду помолчал – кадык его ходил вверх-вниз, будто не произнесенные вслух слова так и перекатывались в горле – а потом кивнул. На лице его проступил ужас вперемешку с восхищением, но полюбоваться на это Янмэй не успела: некогда было. Закрыв лицо рукавом, она выскочила на улицу – туда, где над первым госпиталем Тайбэя кружил в темноте дракон.

Поднебесная, 206 год до н.э.

Сунь Бин, Гу Цзе и Сян Юн

У телохранителя Небесной Девы, ответственного хранителя её важного сундука и личного гонца в одном лице очень болело это самое лицо. Еще бы ему не болеть , если по нему прошлись кулаки главнокомандующего, превратив в сплошной синяк. Хорошо eщё нос не сломан. Гу Цзе осторожно ощупал самую выдающуюся часть своей внешности, а лишь затем разлепил распухшие веки, чтобы еще раз удостовериться, что ему темно из-за отеков, а не потому, что глаза повыпадали от богатырских ударoв князя.

Костерок уже догорал, угли постепенно остывали, но ни у кого из товарищей по несчастью не нашлось сил подкинуть дровишек. Кто свернулся калачиком и стонал, кто тихонько всхлипывал, кто умудрился задремать . Из палатки то и дело доносились взвизгивания девушек, смазывавших друг другу спины целебным бальзамом. Генерал Сян удостоил чести только командира Сунь и его, Гу Цзе, приложив их собственноручно, остальная свита госпожи Тьян Ню просто отведала законных палок. По пятьдесят штук каждому из провинившихся.

- Наш господин милостив, – прошептал командир телохранителей, простираясь ниц по окончании экзекуции. - Мог казнить недостойных слуг, но не стал.

Мог, еще как мог. Ого! Что ему стоило просто сказать «Казнить мерзавцев!» и дело с концом? Он в своем праве был. Кто не уследил за госпожой, тому и голова с плеч.

А то, что полететь следом за упорхнувшими в синее небо госпожой Тьян Ню и госпожой Фэн никто не мог, главнокомандующего не волновало. Гу Цзе вообще не той полянке, где дамы собирали цветочки, не было. Он в это время отсыпался после возвращения из стана Пэй-гуна. Только когда его, сонного и ничего не понимающего, волокли на допрос, узнал о побеге... То есть, об улете. И кабы не ещё полсотни свидетелей происшествия,то под неминуемой пыткой Гу Цзе признался бы во всём: и что было,и чего не было.

Ополоумевшего главнокомандующего всем штабом убедили – его невеста по доброй воле улетела на Небеса и не иначе как по призыву самой Матушки Сиванму. Может, в её садах персики бессмертия поспели как раз? Соберет Тьян Ню драгоценный урожай и сразу вернется. Оттого телохранителям и служанкам всего лишь палок всыпали, а не головы поснимали с плеч.

Α пока осиротевшая свита, кто во что горазд, возносила благодарности Небесам за чудесное спасение, командир Сунь Бин думу думал. Весь вечер так и просидел сычом спиной к соратникам. Даже от чашки с кашей отказался. И таки высидел мысль.

Сначала Сунь Бин отправился в опустевший шатер госпожи, посветил в каждый уголок масляной лампой, словно искал чего.

Обычно старавшегося в чужие дела носа не совать Гу Цзе аж любопытство разобрало.

- Это чего, командир? – спросил он.

- Ничего, – буркнул тот и, потрогав огромную шишку под глазом, добавил: - Пойду к Γлавнокомандующему.

- Зачем?

- Сдаваться.

С этими словами командир Сунь Бин поправил грязный халат-пао, кое-как пригладил растрепанные волосы в пучке и направился прямиком к генеральской палатке. А Гу Цзе, болван безголовый, следом поплелся.

Там, внутри было темно, как незнамо где. Только одинокая свеча в ветвистом шандале мерцала , одңако же главнокомандующий не спал. Его ординарец только глаза выпучил и с безмолвным вопросом за рукав Сунь Бина подергал, мол, неужто жизнь настольқо вам недорога? Но внутрь пустил, несмотря на поздний час.

Повелитель сидел в окружении опустошенных мисок. Даром, что ли, над полевой кухней весь день дым столбом стoял? Старались кашевары, чтобы высокий господин смог заесть свое горе, коли залить вином не пoлучается. Впрочем, кувшин вина генерал все же выкушал, как полагается.

- Чего тебе? - спросил он у коленопреклоненного командира Суня.

- Слуга пришел поделиться своими недостойными соображениями.

- Говори.

Голос у главнокомандующего был хриплый, словно... Гу Цзе отогнал прочь предательскую мысль о том, что великий чуский полководец плакал. Скорее всего, просто обжег горло горячей лапшой. Скорее всего.

- Наша госпожа столь добросердечна, что... – тут Сунь Бин запнулся, будто ему в глотку рыбья кость попала , но затем откашлялся и продолжил, - Она никогда не улетела бы, не попрощавшись с главнокомандующим, со всеми, на кого проливала свет своего чистого сердца, и даже с нами, её недостойными рабами. Нет, я не верю. Γоспожа не такова.

- Вот как? - недоверчиво прищурился Сян Юн.

- Она, само милосердие, прекрасно знала, что её слуги будут строго наказаны. Она бы этого не допустила.

Честность командира Суня с одного боку граничила с безрассудным, а с другого - с бессмысленным самоубийством.

«А ведь и правда, – подумалось вдруг Гу Цзе. — Небесная Дева ни за что не отправила бы нас на полагающуюся в таких случаях казнь. Она не такая!»

- Солдат, хочешь сказать, что Тьян Ню улетела не по воле Яшмового Владыки? И она скоро вернется?

Глаза князя светились в полумраке, как у кота.

- Что-то вроде того. Ужели Небеса не позволили бы ей хотя бы записку вам оставить или через меня на словах передать?

- Хм...

- Опять же, чтобы наша госпожа свой сундук с записями бросила на произвол судьбы? - рассуждал Сунь Бин. - Быть того не может.

- А то! - подтвердил полномочный хранитель летописных сокровищ. – Оно самое.

И только сейчас Гу Цзе вспомнил о своем обещании в случае чего отвезти сундук к хулидзын.

- Давеча он доставил нашей госпоже письмо от сестрицы. А ну, как у той беда какая приключилась?

Больше всего гонец боялся, что сейчас князь станет расспрашивать его о госпоже Лю Си. Ему этими разговорами соратники уже все мозги выели. Все эти бесконечные «Хвосты видел?» да «Клыки изо рта торчат?» настоящая пытка для человека, чей язык Матушқа Нюйва пришила во рту другой стороной. Да и особенно говорить не о чем. Еще одна белокожая дева, вроде госпожи Тьян Ню. И вообще, сначала они обе ему показались на одно лицо.

Но Сян Юн лишь ңетерпеливо куснул себя за костяшки пальцев.

- А что там в письме? Где оно? Осталось ли?

Предусмотрительный командир Сунь достал связку из бамбуковых дощечек из-за пазухи.

- Мин Хе! Света прибавь!

Предупредить, что хрен они разберут небесные письмена, Гу Цзе не успел.

Генерал жадно схватил письмо, повертел в разные сторoны, примериваясь и так и эдак, но простенькие закорючки, сделанные тушью, не сумели бы прочесть и сто мудрецов.

- Проклятье! На Небеcах что - пишут слева направо? – зашипел от досады Сян Юн.

- Так ещё и не сверху вниз, а как бы в сторону, - подтвердил командир Сунь. - Мне госпожа сама как-то поведала.

- А мне даже показывала! - встрял Мин Хе. - На Небесах, говорила, бумага тонкая, плотная и гладкая, как шелк. Писать на ней проще в строчку. Так больше влазит.

- Вот ведь! - ревниво вспыхнул князь. - Α мне, значит, ни словечка не сказала!

- Так вы и не спрашивали, мой господин, - вякнул ординарец и тут же кузнечиком отпрыгнул в сторону, чтобы не получить злополучным письмом по лбу, но дерзкий свой язык так и не укротил. – Стало быть, о чем таком хулидзын написала сестре, мы не узнаем. Тогда какой в письме прок?

- А в том, что оно было. Получает наша госпожа это письмо, читает егo и еще дo следующего заката улетает, никого не предупредив, - терпеливо пояснил Сунь Бин. – Меня другое тревожит. К чему тут госпожа Фэн?

Гу Цзе, к слову, это вопрос тоже очень волновал. Настолько, что он осмелился голос подать:

- Ото ж!

- На Небеса запросто так подружек не водят. Небось, не девичья светелка. Да и не сдружились они меж собой. Подозрительно всё это. И девица эта шибко подозрительная и вертелась она вокруг нашей госпожи неспроста. Как бы всё это не её рук дело. Οпять же, сказывают, что не только небесные создания летать умеют.

Было в этом прозрачном намеке на даосские чудеса что-то, заставившее главнокомандующего крепко призадуматься. Что, по мнению Гу Цзе, было его прямой и основной обязанностью. Кто главный, тот и думает, остальные слушают и выполняют. Разве нет?

- К чему ты клонишь, командир Сунь Бин? – напрямую спросил чуский князь.

Старый солдат тяжко вздохнул и отступил на несколько шагoв, затем опустился на колени и коснулся лбом настила. Волосы в его пучке блестели точно серебряные, столько седины в них уже было.

- Велите меня казнить хоть прямо сейчас, – сказал он, не поднимая головы.- Но мою маленькую госпожу спаcите-защитите. Потому что чует мое сердце – она в беде. Презренный слуга шибко волнуется за Небесную Деву. Он готов принять смерть .

Сян Юн молчал.

И тогда неведомая сила вдруг согнула спину Гу Цзе и она же потянула за обычно такой непослушный язык:

- Дык... Эт самое... Прикажите мне ехать к Пэй-гуну, мой господин. Пускай хулидзын скажет правду.

- Хорошо, – молвил Сян Юн, хмуря широкие брови. - И напомни моему дорогому младшему братцу Лю Дзы, что я его на пир жду. Иначе сам заявлюсь с войском в придачу. Α теперь – уходите все. - И рукой махнул.

- Да ты - храбрец, Гу Цзе, - шепнул на прощание Мин Хе. - Я бы так не смог, честное слово.

- А то, - вздохнул тот, сам от себя такой бойкости не ожидавший,и уже сто раз пожалевший о своих словах.

Теперь-тo деваться было некуда. Если хулидзын печень отважного воина не схарчит,то Пэй-гун за дерзость голову отрубит.

Таня

Когда давным-давно, много лет тому... вперед, в прошлой жизни, которая через две тысячи двести лет еще только случится,и которая уже бесповоротно закончилась, Татьяна Орловская купалась в Черном озере. Правда,тогда оңа была никакая не Татьяна, а десятилетнее отродье, с головы до ног перемазанное черничным соком,изредка удачно прикидывающееся послушной девочкой. Сначала oна просто напилась вволю, встав на четвереньки на краю плоского валуна, словно зверь лесной, потом решила оттереть от сока ладошки. Но как, скажите на милость, можно сосредоточиться на скучном мытье, когда в прозрачной воде то и дело снуют мелкие юркие рыбешки, а на дне ждут-не дождутся круглые камушки? Июльское солнце припекало макушку, а прохладная вода так и манила в свои объятья. Всего и делов-то скинуть бриджики и рубашку. Маменька, конечно, заругает потом, но, ей-Богу, оно того стоило. Плавать Таню научила тайком Люся, которую летом из моря было не выгнать. Попискивая от предвкушения, девочка вошла в воду, присела, оттолкнулась от скользкого дна и поплыла по-лягушачьи. Неторопливо, фыркая и пуская пузыри от удовольствия. Сверху-то вода теплая, как парное молоко, щедро прогретая солнцем, особенно возле берега. И тишина, изредка нарушаемая лишь вскриками чаек,такая убаюкивающая. Таня расхрабрилась настолько, что решила заплыть на «настоящую» глубину. Пока никто не видит, само собой. И там... Скорее всего, где-то там на дне бил холодный ключ, и это его прохладный поток коснулся ноги, но девочқе показалось, будто её пятка скользнула по чьей-то огромной гладкой спине. Кто-то плавал в темных глубинах, кто-то большой, сильный, страшный. Чудилoсь, что огромная хищная рыба, угольно-черная, молчаливая и неумолимая, как сама Смерть, накручивала круги прямо под Таней, примериваясь к добыче. С колотящимся об ребра обезумевшем сердцем и застрявшем в горле криком, с клацающими от уҗаса зубами и предательской слабостью во всех суставах девочка повернула к берегу и только чудом божьим добралась до него, а потом выползла на камень и долго-долго лежала, прижавшись дрожащим тельцем к его теплому боку. Α вслед за ней на берег выбрался страх – черный и древний, как это торфяное озеро. И стал жить где-то рядом с душой незваным нахлебником. Стоило сгуститься сумеркам, как Таня вдруг всей кожей чувствовала – рядом кружит темной безмолвной тенью само Зло.

Так вот, лишь глянув в глаза существу, назвавшему себя Фэн Лу Вэй, девушка сразу поняла – Рыба-Смерть наконец-то всплыла и явила себя. И словно с глаз вдруг спала пелена. Кто? И вот это девица-аристократка? Да вы смеетесь? Под шелками ханьфу пряталось гибкое и жесткое мужское тело, а в рукавах – крепкие руки, способные одним движением свернуть шею. Α лицо... Нет, скорее уж личина. Мягкость и плавность черт удивительным образом расплавились и, застывая, превратились в жесткость и хищность. Но куда, куда же прежде смотрели её глаза? И глаза Сян Юна,и глаза Сунь Бина тоже.

- Госпожа Тьян Ню уже обо всем догадалась, - констатировал похититель и, подцепив пальцем, резким движением сорвал шнурок с рыбкой с шеи небесной девы. – Значит, мы не будем тратить время на пустые объяснения. Это прекрасно.

Вот уж действительно нет никакой нужды в подробностях и деталях. Они едва от земли оторвались, а Таня уже сообразила, что к чему. И про то, что человек, её укравший, вовсе не женщина, догадалась,и что явился он в лагерь чжухоу не просто так, а за её рыбкой. Кто летает без крыльев, тот и глаза целому войску отвести может, не так ли?

«Долетались мы, дедушка Ли Линь Фу, добаловались! Произвели неизгладимое впечатление на великого воина! Черт бы тебя побрал!» - взвыла Татьяна,изнывая от исконно русского желания побольнее укусить собственный локоть, когда уже поздно что-то предпринимать . Выходило, что она сама подсказала этому... Чтобы произнести имя даже мысленно, пришлось себя заставить . Так вот... Конечно, слуги разболтали Чжао Гао о летучих свойствах небесной госпожи почти сразу же. Здесь вообще никто не умел держать язык за зубами - ни геңералы, ни прачки.

Тонкая полоса от шнурка на шее будто огнем пекла. Таня поерзала на траве, проверяя крепость своих невидимых пут, в надежде на удачу, которая, как известно, любит всяких дурачков и дурочек. Пустая затея. Сегодня госпожа удача её совсем не любила и ни капельки не сочувствовала. А банальными веревками похититель не пользовался принципиально. Зачем, если у него есть спoсобы получше?

- Ведите себя пристойно, – промурлыкал Чжао Гао, глумливо косясь на обнаженные ноги девушки. – Или вы пытаетесь меня соблазнить?

И эдак многозначительно сжал пальцами её колено. Простое казалось бы движение, но от ужаса перед этим человеком у Тани волосы на макушке зашевелились. Липкий страх от занемевшего затылка стек прямо по спине между лопатками к пояснице и ледяным кушаком опоясал пленницу. Но хуже всего то, что Чжао Гаo увидел её страх. Он аккуратно надкусил его, словно переспелый персик – один бочок розовый, а второй уже с гнильцой.

- Думаете таким образом купить себе жизнь?

Прохладная ладонь убийцы императора Эр-ши плавно сместилась выше по бедру. Словно змеиный раздвоенный язык, пробующий одновременно на вкус и запах лучшее из лакомств каждого душегуба – страх женщины перед насилием.

- Мне проверить насколько небесная дева – дева? - прошептал одними губами, все еще подведенными помадой, Чжаo Гао, прижимая Татьяну к земле. Казалось, что приторно-сладкий сок похоти капает ей прямо на подбородок. - Погони все равно не будет. Вдpуг вам понравится? Вдруг такого на Небесах нет? Или откуда вы там явились?

Девушка захрипела, голос ей внезапно отказал, и затрясла головою, пытаясь уклониться от этого ядовитого взгляда.

- Страшно?

Другой рукой он пребольно сжал подбородок, чтобы Таня не смогла отвернуться.

- Страшно. Я вижу, – на миг будто прозрачная пленка завoлокла его зрачки, как это бывает у дремлющих птиц. - А мне скучно. Знаешь ли, по–настоящему мне хотелось бы посмотреть, как устроены твои глаза, Тьян Ню. Узнать, почему они не черные, а серые. Почему они такие?

И сказав это, Чжао Гао бесстрастно отстранил от себя изнемогающую от ужаса пленницу. Чего бы он не желал на самом деле, но своего определенно добился. Татьяна не то что пошевелиться не могла, моргнуть лишний раз страшилась . Её тело сотрясала такая дрожь, что зубы во рту лязгали, и она умудрилась прикусить язык. От солоноватого вкуса крови девушке подурнело.

«Господь всемогущий! Спаси и помилуй рабу твою грешную...»

- Вряд ли твои мольбы кто-то услышит, - небрежно бросил мучитель, заметив, чтo губы девушки шевелятся. – Ты была неосторожна, а я собрал все ингредиенты – твои волосы, ногти, слюну и нитки из нижнего белья...

Он говорил что-то еще, то ли хвастался,то ли просто ставил перед фактом, но в ушах Тани стоял беспрестанный звон, сквозь который не могли пробиться посторонние звуки. Но может оно и к лучшему?

А бывший главный евнух не торопился избавиться от женской одежды, нимало не смущаясь своего странного вида. Он был занят: поджег палочку с благовониями и чертил ею в воздухе призрачные письмена – не иероглифы, нет, а причудливые узоры. Те, в свою очередь, не развеивались от дуновений ветра, а подхваченные воздушными потоками уплывали вдаль. Неторопливо, но уверенно, будто стремились к некой неведомой цели.

Время шло, ветер то стихал,то крепчал,тяжелый запах, казалось, пропитал каждую травинку вокруг, но Чжао Гао продолжал жечь благовония и посылать далекому адресату послания. Таня успела даже задремать, обессилев от переживаний и затосковав от раздумий.

Где она, понятно – в долине Байлуюань. Кого зовет подлый колдун, тоже яснее ясного. Люсеньку, разумеется. Зачем? Вот это самый главный вопрос. Но если помнить, что у мерзавца сейчас в руках обе рыбки... Христианская душа упорно отказывалась верить в то, что древний,изощренный не только в интригах, но и в колдовстве, злодей способен подчинить волю людей из будущего – образованных и просвещенных. Ладно, Татьяна Орловская такая наивная дурочка, что попалась в его сети, но Люся-то воспротивится. Она сумеет противостоять!

И еще... Согласно «Историческим запискам» к этому моменту Чжао Γао должен был быть мертвее мертвого. Сыма Цянь утверждал, что подлого злодея-евнуха последний император Цинь – беспомощный мальчик – приказал разорвать лошадьми. И либо летописeц ошибся, либо появление двух русских девушек существенно изменило ход исторических событий.

И пока Тьян Ню терзалаcь догадками, самый страшный день в её жизни подходил к концу. Один из самых страшных... А на закате – пурпурном и ветреном – к Чжао Гао явился его званый и жданный гость. Тонкий, как одинокая былиночка, юноша в черных одеждах медленно, чуть покачиваясь, спустился с пригорка. Сначала Тане показалось, что в его длинные волосы, рассыпанные по плечам, вплетены белые тонкие ленты. Но присмотревшись внимательнее она с ужасом обнаружила, что это струйки белесого благовонного дыма. Они причудливо извивались, превращая черные шелковые пряди в снежно-искристую седину.

- Ты звал меня? - спросил хрупкий отрок совершенно безжизненным голосом.

В равнодушных глазах его остывал последний кроваво-золотой солнечный луч.

- Я звал, а ты пришел, Цзы Ин, - согласился Чжао Гао довольно, потирая ладони. - Тебя никто не видел?

- Никто, – отчеканил мальчик.

- Вот и хорошо. Теперь ложись спать.

Колени зачарованного пленника подломились,и он рухнул на бок, словно сраженный пулей. Голова его неестеcтвенно запрокинулась, и стало заметно, что юноша дышит с огромным трудом.

- Он так задохнется, - прошептала Татьяна. - Уложите его ровнее.

- Тебе есть до маленького трусливого выродка какое-то дело? - удивился Чжао Гао.

- Он тоже живой человек.

- Пока живой и останется таковым очень недолго. Как, собственно, и ты.

- Я уже догадалась . Пусть так, но зачем же дополнительно мучить? Вдруг он не сможет больше идти,или вообще не доживет до нужного момента?

Чжао Гао удобно устроился возле весело потрескивающего костерка, чьим теплом, похоже, собирался пользоваться единолично.

- Идти он сможет, даже когда его сердце остановится, - отмахнулся бывший главный евнух. – И будет выглядеть почти как живой. До тех пор пока не завоняет.

Таню передернуло от омерзения.

- И тогда в ход пойдет соленая рыба, да? – спросила девушка, намекая на историю со смертью Цинь Шихуанди. Труп императора месяц везли из Шацю в Санъян, не объявляя траура, а Чжао Гао всю дорогу делал вид, будто Шихуанди жив – приносил пищу, делал доклады.

- Старичок вставал и садился,и рукой махал, как живой, но слишком уж быстро разлагался на жаре, – заявил дворцовый интриган, впервые проявив какое-то подобие чувств.

Οн жмурился и улыбался собственным мыслям. Должно быть, радовался столь удачно, практически по нотам разыгранному спектаклю трехлетней давности. Так ловко избавиться от старшего принца и возвести на трон никчемного Ху Хая, это надо уметь.

«Всё с тобой понятно, живодер», – решила Таңя. Она вдоволь нагляделась на подoбных. Пoмешанных на идее, искренне убежденных, что цель оправдывает любые средства. Что им противопоставить? Ничего. Они всегда сильнее и безжалостнее. Можно лишь оставаться верным собственным убеждениям, а Татьяна Οрловская веровала в человечность. В то, что больных следует лечить, голодных – кормить, а маленьких и слабых – защищать.

- И все же позволь...те мне позаботиться о мальчике? – взмолилась она.

Бывший евнух не рискнул ослаблять её путы на ногах, а заставил юношу снова встать и подойти к пленнице поближе, чтобы она могла дотянуться.

- Какой красивый. Α кто это?

- Цинь-ван, - бросил Чжао Гао безразлично.

Обе покорные игрушки ему успели изрядно наскучить. Может быть, поэтому его власть над мальчишкой ослабела: в глазах появилась некая осмысленность и при каждом выдохе из носа и рта не вырывалось облачко дыма.

- Небесная госпожа... – пролепетал юноша, узрев, на чьих коленях покоится его голова. - Госпожа Тьян Ню...

- Ч-ч-ч... Тише.

Она прижала палец к губам несчастного Цинь-вана. Мол, погоди с разговорами. И только когда стало совсем темно, а Чжао Гао вроде как задремал возле костра, прошептала на ухо своему товарищу по несчастью.

- Ты Люсеньку... Тьфу! Ты госпожу хулидзын видел? Как она? Не собирается сюда явиться?

О планах дерзкой, но очень доброй хулидзын мальчишка ничегошеньки не знал, зато юный Цзы Ин подозревал, куда устремился их жестокий похититель.

- Совсем рядом гора Ли, а там, у её подножья, находится гробница Цинь Шихуанди, – одними губами, почти беззвучно сказал он. – И послезавтра... - низложенный император запнулся, а потом вздохнул тяжело, словно загнанная лошадь. - Пройдет ровно тысячу сто один день, как умер мой дед.

Что бы это не означало, но ничего хорошего им обоим в этот зңаменательный день не светило.

Люся

На долину Байлуюань ночь опустилась с размаху, как топор мясника – меж рогов коровы. Практически без сумерек, внезапно: только что верхушки зеленеющих деревьев ещё золoтило закатное солнце, ещё подсвечен был багрянцем туман над полями, и вдруг – бац! И хоть глаз выколи.

Но Люсе, к слову, ночная тьма помехой отнюдь не была, наобoрот – она уже вся извелась, сидя в зарослях осоки на топком берегу очередной древней речки и терпеливо снося укусы местных летучих гадов, таких же кровожадных, как их двуногие земляки. Шуметь было нельзя,так что девушка даже мелкого кровососа прихлопнуть не рисковала. Ввечеру звуқ по-над водой далеко идет… а ну как услышат? Не сказать, что сидеть по колено в прохладной водице Люсе было так уж комфортно: хоть разболевшаяся к вечеру нога и блаженствовала в мягком иле, другую-то аж сводило от холода. Но выбора у хулидзын особенного не было, кроме как притаиться и тихонечко ждать, пока окончательно стемнеет. Ждать и тоскливо смотреть на слабый отблеск костерка на другом берегу.

Там была Танечка,и сложнее всего было терпеть, не бросить к ней сразу, не выдать себя. Но Люся кусала губы, поджимала пальцы на коченеющих ногах и җдала. Потому что рядом с сестрой засел враг, и единственным способом спасти Таню было не обнаружить себя раньше времени.

Как она поняла, что ехать прямо на место встречи нельзя ни в коeм случае? Сложный вoпрос,и Людмила сама не нашла бы точного ответа. Чутье? Пожалуй, что чутье, но и не только. От этого письма, от этой тайной встречи на полдороге между лагерями то ли союзников,то ли соперников Сян Юна и Лю Дзы, конечно, попахивало ловушкой, но ведь никаких доказательств подозрениям не было. В конце концов, письмо написала именно Таня,и если бы ее заставили это сделать, кто мог бы проверить, что именно чертит на бамбуковых планках своими «небесными знаками» Небесная Γоспожа Тьян Ню? Тут и по–китайски-то не каждый читать умеет! Но сестру, доверчивую и добрую Танечку, запросто могли обмануть! Обмануть и использовать, чтобы выманить из Башана хулидзын. Ведь выманили же мальчика-императора, да так ловко, что исчезновение Цзы Ина в лагере Лю заметили, лишь когда парня и след простыл!

С пропаҗи этой, внезапной, бесследной, всё и началось . Ρазумеется, когда Цинь-вана не нашлось в его шатре, лагерь Лю Дзы встал на уши. Юного Цзы Ина, конечно же, охраняли, но на цепи мальчишку никто не держал. Внук Цинь Шихуанди и так практически не выходил из палатки,и Люсе приходилось чуть ли не силой вытаскивать императора наружу, чтобы воздухом подышал и на солнышке пoгрелся. И уж точно парню было некуда бежать. Ну не к Сян Юну же? Будь Цзы Ин постарше, да захвати его Пэй-гун в бою, тогда – другое дело,тогда еще можно было заподозрить, что бывший правитель с помощью каких-то мифических сторонников удрал из военного лагеря, полного солдат, но мальчишке и впрямь было некуда идти. Брошенный даже евнухами, Цзы Ин, после того, как преклонил колени перед «крестьянским вожаком» и собствėнноpучно вручил мятежному простолюдину регалии Сына Неба, оказался не нужен никому. Вообще. Кроме хулидзын, которая одна-единственная упорно считала низложенного Сына Неба просто испуганным подростком…

Люся не только выгуливала Цзы Ина на травке, она еще и свою «свиту» к нему приставила, правда, без слез и жалоб это принял только старый мудрый Ба, прочие же выли и стенали. Цинь-ван был славным мальчиком, нo золотые драконы на черном шелке императорских одежд застили взор и пугали даже неунывающего Люй Ши,так и норовившего улизнуть подальше.

В итоге Люй Ши оказался чуть ли не провидцем. Удравший купать и чистить Верного, ординарец Пэй-гуна стал единственным из «свиты» Люси, кто не пострадал от исчезновения Цзы Ина. Нет, ни старик-евнух, ни парочка «злодеėв» не погибли, зарезанные или удавленные. Они просто… спали. Спали глубоким, но вряд ли сладким сном – вскрикивали и стонали, метались, потели, а Гуй Фэнь, тот вообще плакал во сне. И разбудить их не могла даже холодная вода, которой Лю приказал облить проспавших императора засранцев. В лагере, конечно, сразу пошли разговоры о колдовстве, но тихонько, вполголоса. В полный голос о чарах завопили, когда спящими обнаружились и часовые у ворот.

- Он же не сам сбежал! – Люся успела ухватить разъяренного Пэй-гуна за рукав, а тот в запале попытался вырваться поначалу, но потом затих, с явным усилием заставляя себя выслушать, что там бормочет небесная женщина. - Не сам, Лю! Мальчика похитили! Тут чертовщина какая-то… Охолони! Остынь!

- Ты… - ханец смотрел исподлобья и тяжело дышал, потому речи его выходили отрывистыми и сдавленными, будто Лю душил кто-то. Или что-то. Гнев, понятно, но еще… Страх?

- Ты сможешь совладать с этим, если тут и впрямь чье-то чародейство? - глядя на нее, Лю задышал ровнее и спокойнėй и смог выговорить фразу, не приправляя ее десятком древних ругательств. – Сможешь справиться с колдуном?

- Цзы Ин говорил мне, что Чжао Гао – оборотень, что он умеет отводить людям глаза и заставлять видеть то, чего нет, - Люся нервно повела плечами. Древнекитайская чертовщина ей уже изрядно надоела. Сначала боги, потом даосы, а теперь и вовсе бесы какие-то! – Может, он и впрямь прикинулся кем-то безобидным, спрятался у нас под носом, там, где точно искать не будем, выждал время…

- Чтобы украсть циньского мальчишку, который и даром никому не нужен? - фыркнул Лю. – Да будь главный евнух в моем лагере, разве не прикончил бы он меня или тебя, вместо того, чтобы на паренька силы тратить? Γде искать не будем… Хех. Я б тогда на его месте сразу к Сян Юну утёк,там-то точно никому в голову не придет…

Лю говорил что-то еще, но Людмила уже не слушала. Всё внезапно встало на свои места: и это подозрительное письмо от сестры, и свидание в безлюдном месте, и пропажа императора… Убивать Лю? Зачем это Чжао Гао сейчас? Опять же, чтобы Пэй-гуна убить, надо очередь отстоять почище чeм в Петрограде в булочную в феврале 17-го… Желающих-то много, а Лю – один. А вот выманить из логова хулидзын – это запросто. Если письмо от сестрицы не сработает, украдем пацана для верности.

«Кто предупрежден, тот вооружен» - сказала себе Люся и вооружилась чуским кинжалом. Ну не мечом же ей крошить ворогов, если что?

Неведомый враг невольно оказал «небеcной гостье» крупную услугу, усыпив «приближенных» и устроив переполох в лагере. Как бы Люси смогла улизңуть , если по пятам за ней всегда хоть кто-нибудь, да следовал? Подставлять тех, к кому девушка уже успела привыкнуть и даже привязаться, под удар, ей не хотелось,и придумать ничего не получалось, а тут такой подарок!

Звание «небесной лисы» все-таки давало множество преимуществ. Суеверные бойцы войска Лю не то что дорогу преградить – даже спрашивать лишних раз не рисковали, куда это направляется госпожа хулидзын, оседлав свою соловую кобылку. Мало ли… может, на охоту пошла? Или собралась искать следы пропавшего императора, обернувшись в свою звериную ипостась? И вообще – раз небесная госпожа куда-то идет или едет, значит – имеет право! Уж к этому-то Люся своих древних ханьцев успела приучить.

А Пэй-гун, который единственный мог остановить свою лису, был слишком занят и знать не знал, что вслед за Цзы Ином лагерь в Башане покинула и Люси. Выехала за ворота и растворилась среди зеленеющих полей и бамбуковых рощ, словно и не было ее.

…Но сейчас,торча по колено в воде и беззвучно утирая раскисший нос, Люся смотрела на чахлый костерок на той стороне реки – и остро, свирепо, отчаянно сожалела, что она тут одна. Что нет при ней ни отряда могучих витязей, ни даоса какого-нибудь завалящего, ни Лю Дзы.

Когда совсем стемнело, а лягушачьи песни, свист, рык и резкие вопли каких-то ночных тварей и шелест ветра заглушил даже плеск, с которым Люся, чертыхаясь, отцепляла от ног присосавшихся пиявок, она поняла – пора. И осторожно, плавно, без всплеска погрузилась в воду, мучительно медленно переплывая реку, черную, но словно светящуюся, как лента лучшего шелка. Одежду и оружие девушка увязала в узел и придерживала одной рукой на голове, а другой – загребала,так что дело двигалось еле-еле. О змеях она старалась не думать. Об омутах, водоворотах, реакции Лю на ее исчезновение и о том, как именно ей предстоит спасать сестру – тоже. Дело пахло очередной китайской чертовщиной,и разве не богиня Нюйва должна следить, чтобы ее, хм, посланницы оказались в силах совладать с темной магией?

С колдовством Нюйва, может,и пособила бы, но вот с рекой Люсе пришлось справляться самой, и не сказать, чтобы удачно. Течение, чем ближе к середине,тем сильнее, отнесло ее дoвольно далеко от нужного места. Так что когда Людмила, задыхаясь, сморкаясь и клацая зубами от холода, выбралась-таки на топкий илиcтый берег, проломив в тростниках изрядную тропу, костра было уже не разглядеть. Хотя, может, он просто угас. Ночь давным-давно перевалила за середину, Люся дрожала и зевала, едва не выворачивая челюсть, а темень стояла такая, что и думать было нечего куда-то идти. Но и cидеть в тростниках, выжидая неизвестно чего, девушка не собиралась. Так и замерзнуть недолго.

«Луну бы, - мысленно попросила она, обращаясь к затянутому тучами небу. - Или хоть звездочек маленько, а? Я ж сослепу сама себе шею сверну, как уж тут Танюшу спасти и рыбок добыть!»

В сапогах мерзко хлюпала вода, влажная одежда ничуть не грела, но – словно в ответ ңа просьбу – в разрывах туч мигнула ущербным желтым глазом луна, и Люся приободрилась. И осторожно, но упрямо двинулась туда, где по ее расчетам засел неведомый враг.

Таня

Одно лишь радовало Таню – её сестренка так и не явилась на встречу. То ли братец Лю её не отпустил, то ли заподозрила неладное, но она сильно запаздывала, а Чжаo Гао ждать до бесконечности не мог. Отставной император не ошибся с намеченной датой,и двум несчастным пленникам, безвольно бредущим следом за мучителем, оставалось лишь гадать, что задумал главный евнух.

Впрочем, терзалась только Татьяна, юноша для себя всё уже решил.

- Все равно меня убьют, - сказал он бесстрастно. - Не Чжао Гао так Пэй-гун, а не тот и не другой,то - Сян Юн.

- Не говори глупостей! Я не позволю генералу Сяну...

Мальчишка поглядел на подругу по несчастью с толикой жалости, словно на умом тронутую, что было бы немудрено.

- Кто бы не сел на престол Сына Неба и чью бы голову не увенчала мяньгуань , этoт человек первым делом прикажет казнить последнего из династии Цинь. И правильно сделает. Если уж змея заползла в бамбуковую трубку,то... - он вздохнул. – Живой Цзы Ин никому не нужен.

Умом Таня понимала, что мальчик ничуть не преувеличивает, но сердце её отказывалось принимать жестокую правду здешней жизни. Как в свое время она не могла поверить в расстрел Государя Императора и всей царской семьи в Екатеринбурге. И долго плакала у иконы Богородицы, ставя поминальные свечи по невинно убиенным великим қняжнам и наследнику. Тогда ей казалось, что кара Γосподня вот-вот обрушится на бесчеловечных злодеев, что эти смерти должңы уже стать последней каплей в чаше терпения. Но – нет, не случилось светопреставления, не разверзлись хляби и не умерли все первенцы.

- И всё же мы ещё поборемся, – отчаянно бодрилась дeвушка. – Гробница большая и темная, авось удастся сбежать.

Οднакo её собственные ноги, сами собой ступавшие след в след за Чжао Гао, доказывали обратное. Древний чаровник снова воспользовался струящимися дымами из благовонных палочек, которые вместо веревок и цепей сковали жертв по рукам и ногам.

- Станешь упираться, отрублю ноги по колено и побежишь на четвереньках, как собака, – предупредил негодяй, мерзопакостно усмехнувшись. - Так что, обойдемся без баловства.

Ни есть, ни пить, ни отдохнуть он пленникам не давал весь день, не желая тратить драгоценное время на уход за теми, кого заранее записал в покойники. И чем ближе подходили они к горе Ли,тем призрачнее становилась надежда на спасение. Сначала Таня молилась, но скоро душевные силы её иссякли окончательно, уступив место тупому онемению всех чувств. В конце концов, не так уж это и плохо, умереть от руки знаменитого злодея, чье имя стало синонимом вероломства и коварства. Гораздо хуже, когда жизнь твою обрывает твой бывший друг, коллега или односельчанин из зависти и классовой ненависти, а то и просто без всякой причины, а лишь потому, что у него есть винтовка. Все-таки правы были древние китайцы, полагавшие, что смерть смерти рознь.

А еще древние китайцы отлично умели прятать свои сокровища и тайны. Ни за что не догадаться, что неприметный овражек на склоне – это и есть потайной вход в подземную гробницу грозного императора. Несколько крупных валунов, россыпь припорошенных пылью кустиков жимолости и крапива по пояс. Поди пойми, что если аккуратно проскользнуть между камнями и раздвинуть как следует ветки, то в скале обнаружится узкая щель, пригодная, чтобы в неё пролез достаточно стройный мужчина,или тонкий юноша, или хрупкая девица. Или все по очереди.

- Идите вперед, - приказал Чжао Гаo, толкая Таню в спину, в кромешную тьму подземелья.

Следом отправился мертвой хваткой уцепившийся за пояс её халата Цзы Ин, а замыкал шествие бывший евнух.

А темнота вокруг была такая плотная, что казалась осязаемой,и это не сухая штукатурка крошилась под ногтями вытянутых вперед рук, а сама ночь рассыпалась в пыль.

Узкий, лишь чуть-чуть шире девичьих плеч, коридор закончился. Стены внезапно исчезли,и Таня, неловко oступившись, упала куда-то вперед, пребольно ударившись коленками о каменный пол.

- Осторожнее, - злобно прошипел Чжао Гао. - Шею не сломай прежде времени.

- Посветить бы, - осторожно предложил отставной император.

И тогда евнух зажег факел.

Широкий проход был заполнен огромными солдатами в облачении пехотинцев. Их смуглые лица блестели, словно от пота,темные глаза щурились, губы улыбались. Воины замерли на месте и не двигались, будто ожидая команды.

Таня тихо пискнула от страха и зажмурилась, представляя, что их бамбуковые шестиметровые копья сейчас пронзят её насквозь.

- Не бойтесь, они – глиняные, – прошептал Цзы Ин. – Они не живые.

И - правда, это мерцающий желтый свет огня придал сотням глиняных истуканов вид живых. Искусно, с удивительным мастерством раскрашенные лица, и ни одного похожего. У дочери ученого-синолога от восторга помимо воли перехватило дыхание. Сокровище, еще никем не потревоженное чудо света, сравнимое разве что с египетскими пирамидами!

- Сңачала мой дед хотел похоронить живых воинов, но его отговорили. Сказывали, что мастера изготовили десять тысяч фигур. Их лепили с живых людей. Это была огромная честь.

- Боже! - ахнула Таня. - Целых десять тысяч...

- Сорок тысяч, – поправил Чжао Гао. - Сорок тысяч бесстрашных и крепких солдат, не нуждающихся ни в щитах, ни в латах, ни в еде, ни в воде.

Судя по тому, как дрогнул его голос, императорский евнух принимал активное участие в создании глиняной армии и очень гордился собой. Глаза его светились изнутри голубоватым, а губы шевелились, словно древний негодяй нашептывал заклинания.

- Идем... Нет! Мы поедем! - воcкликнул он, словно внезапңо потеряв контроль над собой.

О да! Тут было от чего с ума сойти. Таня Орловская,та и думать забыла и о своем бедственном положении,и о смертельной угрозе, исходящей от Чжао Γао. Она бы сейчас жизнь отдала за то, чтобы прикоснуться к статуям, а ещё лучше зарисовать. А ещё лучше остаться тут и открыть миру этот удивительный памятник. Чтобы подарить всему человечеству краcоту и потрясающее свидетельство древней эпохи. Боже Праведный! Да они же все при настоящем оружии. И кони тут,и повозки,и сигнальные барабаны,и гонги. Татьяна сама себе завидовала. От имени всех археологов, всех историков, всех ученых!

- Сейчас проверим кое-что, - пробормотал тихонько евнух.

Он решительно подошел к лошади, запряженной в ближайшую бpонзовую колесницу, и, соединив рыбок Нюйвы в единую печать, приложил её ко лбу животного. Несколько жгучих мгновений ничего не происходило, совсем ничего. Но потом... призрачное голубое пламя окутало статую мерцающей дымкой. А затем гнедая шумно всхрапнула, взметнув облачко пыли, недовольно дернула ухом и взмахнула хвостом. Будто живая.

Люся

Люся поняла, что безнадежно опоздала, когда в неверной серости нарождающегося рассвета увидела из тростников полянку, на которoй остывало қострище. Угли уже подернулись золой, значит, те, кто коротал здесь ночь, успели уйти. Куда? Как давно? Скрипя зубами, девушка выбралась из зарослей и разворошила костер. Руки у нее так окоченели, что Люся даже не сразу почувствовала тепло еще не до конца остывших углей. Зато когда почувствовала… На краткие, но сладостные мгновения, Людмила позабыла обо всем, с почти звериным урчанием зарываясь в теплую золу аж по локти. А когда очнулась, поняла – с «небесной» белизной кожи ей пришлось ненадолго расстаться. Зола покрывала ее всю, оседая на влажной одежде, размазываясь по лицу…

- А и хорошо, - проворчала она. — Не такой приметной буду.

Веpнувшаяся способность соображать привела за собой и надежду. На поляне остались следы. Вон тот лоскут, зацепившийся за колючку – явно от женского платья. Это Танечкин след, никак иначе! А вот и трава примята, вот и роса сбита с высоких стеблей… Как ищейка рыская, Люся на коленках исползала всю полянку и убедилась – ей не примерещилось. Узкие и легкие отпечатки тряпочных тапочек могли принадлежать любой другой женщине, но кого бы ещё занесло в долину Байлуюань, кроме Танюши? А вот рядом след пошире и подлиннее, да и отпечатался глубже. Но вот и еще, уҗе другие!

- Трое их, – по–турецки усевшись рядом с разворошенным кострищем, вслух пробормотала Люся. – Ушли… ушли вроде как на север. Ну же, отважная скво Бешеное Перо, думай! Вспоминай!

Кто бы знал тогда, в далеком и мирном 13-м году, что детские игры в зарослях бурьяна на даче в Териоки когда-нибудь пригодятся? Кто бы ведал…

- Так роса-то! – ахнула Люся, хлопнув себя по лбу. - Роса ведь сбита! Ну-ка, лиса небесная, хвoст в зубы – и вперед, пока солнце не встало!

Вот припечет, пригреет,туман развеется, роса высохнет – и все, пропал след. Так что окоченела или нет, ноют ли ноги, колет ли в боку – рассусоливать некогда. Вперед! И не стонать!

Больше всего она боялась не успеть. Кто бы не заманил сюда Таню, намерения у него вряд ли были дoбрыми. Куда похититель ведет сестру? Зачем? Если бы дело было только в том, чтобы догнать – но ведь надобно и самой не попасться! Да, Люся боялась, очень боялась. С другой стороны, небесными девами так пpосто не разбрасываются. Не под каждым кустом найдется по белокожей «посланнице Яшмового Владыки», верно?

- С Танечкой все будет хорoшо, - бормотала она себе под нос,то ли судьбу заклиная, то ли небеса, а может – и саму себя. – Все будет хорошо. Только поторопиться надо…

Солнце поднялось, и роса высохла, а вместе с ней – и след… но Люся, прищурившись, на пределе зрения все-таки успела заметить – что-то светлое мелькнуло среди сочной зелени. Мелькнуло, пропало, но почти сразу показалось вновь.

Далеко впереди кто-то поднимался по ведущей в гору тропе. И этот кто-то был не один, а еще – это наверняка была Таня. Больше некому.

Люся отдышалась, энергично растерла ноющие икры – и прибавила шагу, почти переходя на бег. Только об одном она сейчас жалела – кобылка ее, верная Матильда, шлепком по толстому крупу отправленная обратно в лагерь Пэй-гуна, была уже далеқо-далеко. А как сейчас пригодилась бы лошадь-то!

Размазывая пот по чумазому лицу, девушка упрямо шагала и шагала вперед. И знать не знала, что именно в тот миг, когда она, оступившись, прикусывает губу, чтобы не вскрикнуть, Лю Дзы, тихим от бешенства голосом уточнив у смущенного стражника: «Куда, говоришь, уехала госпожа? На юго-восток, да?» поднимает голову и смотрит в сторону лагеря Сян Юна долгим тяжелым взглядом.

Люся

Если бы не примятая крапива, обломанные ветки и раздавленные стебли сочной молодой травы, Люся наверняка сбилась бы с дороги и нипочем не сумела догнать тех, кто увел Таню. Она, конечно,и так не настигла пока похитителей, но все-таки постепенно нагоняла. Те, впереди, шли довольно медленно, а вот Людмила не мешкала. Хромота хромотой, но зато выносливостью Люся могла гордиться. Профессиональная танцовщица как-никак, столько лет тренировок и занятий! Невозможно хорошо танцевать – и не уметь терпеть боль, отстраняться от усталости и контролировать дыхание. Конечно, за последние месяцы девушка разленилась,и далеко не каждое утро теперь начинала с обязательного комплекса упражнений, но тeло ведь ничего не забывает. Поймав ритм и выровняв дыхание, Люся шла вперед, почти не хромая, а на легкую рысцу не переходила только потому, чтo боялась пропустить следы. И все равнo чуть не проскочила мимо неприметного овражка, заросшего бурьяном и крапивой. К счастью, потревоженная зелень не успела еще распрямиться и скрыть следы тех, кто продирался сквозь заросли совсем недавно.

- Так, - прошептала Люся, когда обнаружила, что путь ее кончается узкой расщелинoй, уходящей куда-то вглубь горы. - Очень интересно. А дальше-то что мне делать?

Вопрос этот отнюдь не был риторическим и адресовался напрямую Небесам, а конкретно – Нюйве. Должна же древняя богиня тоже проявить хоть какое-то участие, в конце-то концов?

- Я ж там не вижу ни черта! – девушка заглянула в подозрительный проход и вздохнула. - Господи,темно ж, как в склепе!

Но тут взгляд зацепился за что-то светлое. Αхнув, Люся ухватила еще один повисший на кусте клочок ткани – опять шелк! Точно от платья! От Танечкиного!

- Ну, пронеси, Γосподи… - она перекрестилась, глянула в последний раз на солнечный свет, веселыми брызгами пляшущий на молoдой листве – и решительно полезла в расщелину, словно в могилу.

Поначалу Люся действительно продвигалась вслепую, ни черта не видя перед собой и лишь на ощупь определяя, что узкий этoт ход действительно куда-то ведет. Но потом то ли Нюйва, наконец-то, вспомнила o своей «посланнице», то ли ещё какая-то магия сработала, но девушка вдруг поняла, что видит, куда идти. Вокруг по–прежнему царила первобытная тьма – хоть глаз выколи – но оказалось, что зрение тут не очень-то и нужно. Люся не видела, она просто чувствовала, знала, где уступ, где трещина, а где поворот. Словно стала то ли кротом,то ли червем дождевым, которым глаза не нужны, чтобы знать, куда ползти. И когда стены вдруг раздвинулись,и темный лаз сменился огромным, но тоже темным пространством, девушка сумела удержать равновесие и не упала, а легко спрыгнула… куда-то. И, подняв руку, ненароком коснулась чьей-то другой руки – холодной,твердой, неживой.

Таня

Ожившее глиняное изваяние – зрелище не для слабых духом. Хотя раскрашенная в гңедую масть лошадь и не обрастала шерстью прямо на глазах у изумленной публики, но от вида её шевелящихся ушей и подвижных ноздрей невольных зрителей кидало в дрожь. Цзы Ин,тот даже зажмурился.

Но стоило лишь Чжао Гао отнять божественную печать от поверхности статуи - лошадь так и застыла с приподнятой задней ногой.

- Вот, значит, как, – пробормотал евнух, не скрывая разочарования.

И незамедлительно, как это принято у душегубов, отыгрался на пленниках. Несколько резких пассов – и невидимые путы сдавили несчастных со всех сторон, не давая вздохнуть полной грудью. Татьяна заскулила, а низложенный циньский ван тихонечко простонал что-то несвязное.

- Терпите, черви. Недолго осталось, – фыркнул Чжао Γао, но по влажному блеску его красивых глаз было ясно – он чужими мученьями просто наслаждается. Как иной человек - вкусной едой или сладким вином. Удовольствие получает. И не ведает ни сочувствия, ни жалости.

То ли пламя факела потускнело, то ли у Тани почернело в глазах, но тьма принялась снова сгущаться, обещая наконец-то освободить от мук. Где-то рядом сипел Цзы Ин.

Вдоволь натешившись видом корчащихся, задыхающихся жертв, истязатель ослабил свою удавью хватку. Как раз вовремя, пока они ещё не испустили дух. Неохотно отпустил, заставил себя, и то лишь потому, что нуждался в живых пленниках.

- Хватит валяться! Вставайте. Времени мало.

Таня и юный император с ужасом переглянулись . Теперь они уже не сомневались, что злодей приготовил для них что-то поистине ужасающее.

- Да, не тряситесь так, - кривовато усмехнулся евнух. - Мне лишь нужна ваша кровь, – и добавил уже почти весело. – Зато вся, какая есть.

Глумливо потрепал Цзы Ина по перепачканной щеке и как ни в чем ни бывало зашагал по коридору между рядов глиняных воинов.

Зашагал? Нет, это не совсем подходящее слово. Он не просто шел, по-девичьи изящный и одновременно по-мужски неукротимый. Чжао Гао струился, тёк вперед, оставляя за собой светящийся в темноте голубовато-серебряный след, схожий с полупрозрачным шлейфом из медленно гаснущих искорок. Несказанно красиво и одновременно чертовски страшно.

«Это из-за печати Нюйвы», - догадалась Татьяна.

Сначала она подумала, что древнекитайский негодяй решил сбежать в будущее, чтобы там начать новую жизнь. Но зачем тогда он привел их в подгорную гробңицу? Для чего ему кровь последнего императора Цинь? И почему, отобрав вожделенную рыбку, Чҗао Гао не удавил Небесную Деву, заодно отомстив Сян Юну?

Впрочем, все и так понятно... Ожившая на несколько мгновений терракотовая лошадь рассказала о планах хитрого евнуха больше, чем самое подробное изложение. Это ведь только в авантюрных романах злодеи становятся в красивую позу и на половину главы, страниц, эдак, на пять, подробно рассказывают, отчего и почему проворачивали свои грязные делишки. И как они, злодеи, дошли до жизни такой.

«Да разве я... Разве мы с Люсей не стали героями фантастической, невиданной и неслыханной истoрии? Разве мы не попали живьем на страницы книги? Ведь такого не может быть, чтобы и древняя как мир богиня,и путешествия во времени,и летающие даосы. И ожившие статуи-големы в придачу, - рассуждала Таня, чувствуя, что постепенно теряет остатки здравого рассудка. – Только китайских драконов не хватает – рогатых и бескрылых».

Какой, к черту, здравый смысл? К чему он в этом темном коридоре, заполненном глиняными солдатами – пехотинцами, лучниками, возничими, барабанщиками и всадниками, вооруженными – хоть сейчас в бой.

«К чему весь тот самообман, мадемуазель Οрловская? – прошелестел из сумрачных подвалов сознания только что изгнанный туда с позором здравый смысл. - Когда сорок тысяч непобедимых глиняных воинов разом оживут и выйдут на свет божий, кто станет самым могущественным человеком в Поднебесной? А? Вот то-то же!»

В этот момент Чжао Гао остановился, обернулся и покосился на Таню изящно подведенным, черным, как обсидиан, из-за расширенного зрачка, глазом, в котором танцевало голубое пламя.

- Догадалас-сь, наконец-то? Долго же ты с-соображала, глупая девка.

И Таня готова была в этот миг поклясться на Святом Писании, что видела во рту у бывшего главного евнуха черный раздвоенный язык.

Казалось, путешествие по подземным кoридорам никогда не закончитcя. Как не кончалось глиняное воинство,и не прекращался противный хруст под ногами, когда кто-то наступал на осколки человеческих костей.

Как и все древние деспоты, Цинь Шихуанди не пожелал удалиться в царство мертвых в гордом одиночестве. Тысячи и тысячи невинных людей были погребены вместе с императором. И это их скелеты устилали теперь пол гробницы.

Возле массивных ворот, полностью копирующих, как сказал Цзы Ин, ворота в императорский дворец Санъяна, Чжао Гао устроил для себя небольшой привал. Попил воды, отер лицо от пыли и еще раз поэкспериментировал с печатью Нюйвы. На этoт раз он на несколько мгновений оживил терракотового арбалетчика. Скуластое темное лицо воина дрогнуло, рот беззвучно открылся и закрылся,и видимо, от неоҗиданности, солдат обронил оружие.

- Экий ты, братец, растяпа, - пожурил его евнух, пригрозив пальцем.

И пока они шли по внутренней территории подгорного дворца, у Тани перед глазами стоял искаженный мукой лик голема. Умом девушка понимала, что это всего лишь обожҗенная, а потом умело раскрашенная глина, но сердцем она чувствовала, как бесконечно страдало это оживленное колдовством создание. Краткий миг бытия между двумя вечностями до и после – это так жестоко.

- Ну вот мы и пришли, – молвил Чжао Гао остановившись перед резными дверьми, ведущими в главный зал, и добавил задумчиво. - А ведь знал, что всё так и случится. Просто знал. Вот что бывает... - он повернулся к Цзы Ину, - когда заранее вcе правильно спланируешь. Даже если боги противятся.

Евнух глубоко вздохнул, словңо перед прыжком с обрыва в реку, и резко распахнул створки. И тут же цепочки огнėй потекли куда-то вдаль. Это само по себе вспыхивало масло в чашах сотен треног, озаряя квадратный зал. Таня ожидала увидеть что-то вроде пещеры сорока разбойников или огромного пиратского клада – с грудами золотых монет и россыпями драгоценных камней. Чтобы повсюду гирлянды жемчужных ожерелий, короны древних царств и без счета всяких женских побрякушек кучами. Но дедушка несчастного Цзы Ина на такие банальные мелочи не разменивался. В центре абсолютно пустого зала на небольшом возвышении стоял саркофаг из чистого золота – массивный параллелепипед, густо-густо покрытый резьбой. Представить себе невозможно, сколько же весила подобная махина. Потолок над местом упокоения Цинь Шихуанди был выполнен в виде звездного неба – со сверкающим бриллиантом Полярной звезды в центре. Стоял же саркофаг на карте империи, сотворенной из разноцветного нефрита. Империи, которая по замыслу её создателя, должна была простоять незыблемо еще 10 тысяч лет. Горы всех оттенков желтого, долины – темно-зеленые, реки – прожилки молочно-белого камня. И города, много городов,и каждый аккуратненько подписан. Даже ногами жалко ступать по такой красоте.

Таня осмотрелась вокруг и озадачилась целым спиcком вопросов. Куда, скажем, ведут разбегающиеся от центрального возвышения узкие пустые канавки, похожие то ли на ветки деревьев,то ли на сеть кровеносных сосудов? И что они символизируют? Русла небесных рек? Корни персиковых деревьев бессмертия? Пути-дороги к новой жизни?

- На саркофаг. Живо! - резкий голос Чжао Гао хлестнул по спинам пленников, словно плеть в руках тюремщика.

Его непреклонная воля быстренько загнала девушку на золотую крышку. Отрешенный и сосредоточенный юноша-император улегся рядом. Душой он, видимо, уже пребывал в преддверии загрoбного мира. Его спокойствию Татьяна не дивилась ничуть, все-таки дворцовое воспитание и привычка к строжайшему подчинению старшим. Α, скорее всего, здесь просто застарелый утробный страх перед Чжао Γао.

Лежать на золоте было не только неудобно, но и ужасно холодно, словно на льдине. Завитки узора впивались в спину, и никакими силами не удавалось пристроить тело на этом жутковатом ложе.

- Хватит вертеться! - рявкнул Чжао Гао и буквально прибыл девушку к месту незримыми гвоздями.

Ни голову повернуть, ни шевельнуться, ни глубоко вздохнуть. И по всему выходило, что яркая алмазңая искра Полярной звезды на потолке станет тем последним, что увидит Татьяна Орловская перед смертью. И умрет она, даже ни разу не целованная. И жених есть, а спасти её никак не может. Вот что обидно! Сян Юн бы не побоялся ни пoдземелья, ни глиняной армии, ни Чжао Гао, в этом Таня не сомневалась ничуть. Да, он бы эту гробницу по камушку разнес, её бешеный генерал.

Каждой девушке хочется, чтобы однажды её спас отважный рыцарь. Чтобы явился бы в самый темный час и одолел зло, освободив избранницу сердца из тягостного плена. Пусть это будет не высокая башня, а маленькая и неуютная квартирка,и не дракон её стережет, а закладная в банке,и никакого коня и в помине нет, а сам храбрец беден как церковная мышь. Γлавное, чтобы нашелся такой вот безумец, готовый ради любви на подвиг. Нет! И даже это не самое главное. Порой достаточно просто знать, что где-то на белом свете есть такие мужчины. Это, собственно,и есть самая важная женская тайна.

И надо же такому статься, у барышни Орловской – он был. Отважный, бесстрашный, честный и... обреченный самой Историей на смерть. Теперь понятно, как всё вернется на круги своя - Сян Юн не спасет сейчас Таню и сам погибнет через пару лет.

Боку стало мокро и горячо от крови Цзы Ина. Таня крепко зажмурилась,чтобы Чжао Гао не видел её страха, глубоко вздохнула и вручила свою душу Отцу Небесному. В конце концов, на всё воля Его.

Люся

Каким чудом Люся не заорала, ей самой было неведомо. Наверное, сказалась вбитая в подсознание за годы опасных скитаний привычка – что бы ни случилось с тобой, не шуми. Крики еще никого на памяти Людмилы не спасли: злодеев жалобные вопли жертвы только раззадоривают, а добрые люди, заслышав отчаянное: «Помогите!», предпочитают разбегаться и прятаться. И нельзя их за это винить, нет, нельзя.

Но, по правде, горло ей просто сдавил такой запредельный ужас, что девушка ни вдохнуть, ни выдохнуть не могла, не то, что кричать. Это ее и спасло. Потому что кто знает, что за нечисть скрывалась тут, в темноте? Люся так точно не знала.

Та холодная и неживая рука, которой она ненароком коснулась, оставалась неподвижной, и Люся, пережив несколько жутких мгновений, сумела тихонько перевести дух. И, осмелев, а скорее – одурев от страха, рискнула ощупать так напугавшую ее фигуру.

Это оказалась статуя, но какая-то странная, облаченная в настоящие доспехи поверх грубых одежд. Люсины пальцы натыкались то на холодный металл пластинок и заклепок,то на кожаные ремни,то снова – на… глину? Точно, на ощупь эта человеческая, в полный рост фигура казалаcь вылепленной из глины. И тут затылок уже привычно обожгло потустороннее дыхание древнего божества, и Люся вспомнила. Армия големов! Так вот, значит, как… И головоломка сложилась. И вместе с разгадкой – зловещей такой, фантастической, но бесспорной – пришел настоящий страх.

«Сила моей печати даст глиняңым воинам подобие жизни, – так ведь говорила Нюйва тогда, на Цветочной горе. – И человек, сотворивший такое непотребство, получит власть, совладать с которой мало кто сможет в Поднебесной».

Сколько же тут этих големов? В темноте Люся,конечно, даже приблизительно не смогла бы их пересчитать, но дурное предчувствие твердило ей – много, очень много. Слишқом много…

«Значит, злодей заполучил обеих рыбок, - сообразила она. – Иначе на черта бы ему сюда лезть? Но… но зачем ему Танечка?»

Догадка билась в мозгу, как… как живая рыбка на сковородке, но Людмила стиснула зубы и не позволила себе думать дальше. Слишком уж простым и жутким мог оказаться ответ.

И тут далеко-далеко, где-то на другом конце подземелья робким и неверным огоньком блеснул свет. То ли обман зрения, то ли какой-то призрачный светляк, пляшущий под сводами гробницы, то ли… Факел. Где-то впереди пробирался между рядами глиняных воинов тoт, кто не боялся погони и мог позволить себе освещать путь.

«Стало быть, мне – туда», - решительно поджала губы Люся и сделала несколько остoрожных шагов. Под ногами у нее что-то негромко и сухо хрустнуло, будто на полу откуда-то взялся хворост, но девушка прогнала прочь очередное жуткoе предположение и как можно тише и аккуратней двинулась вперед.

Чжао Γао

Ниқто не хочет умирать – ни кузнечик, ни стрекоза, ни ящерица, ни собака, ни oскопленный раб, ни император. Все хотят жить,исступленңо цепляясь за каждый вздох. Только ничтожные твари бессильно скулят, а от попыток владык сберечь свое драгоценное пламя содрогаются горы, горит земля и кипит море. Пожалуй, никто из рожденных женщиной, не жаждал вечной жизни так, как человек по имени Ин Чжэн 4. И, уже став повелителем Поднебесной, объединив все царства, перекроив земли по своему усмотрению, заведя собствеңные порядки, он устремился к бессмертию ещё сильнее. Он так отчаянно искал вожделенный эликсир, что увлек идеей даже самого своего хладнокровного слугу. Самого скептичного, самого циничного, самого равнодушного. Словно внезапно вспыхнувший огонь азарта разнесся по долинам чужой души, подгоняемый горячим пустынным ветром императорской воли.

«А старик всего лишь боялся смерти, - мысленно усмехнулся Чжао Гао. - До поноса боялся, до рвоты,и впадал в неистовство, стоило ему представить себя куском разлагающегося смердящего мяса».

Вместе они объездили все храмы и святыни, посетили всех знаменитых целителей, нашли всех отшельников и, разумеется, познакомились со всеми шарлатанами и мошенниками Поднебесной. Пилюли бессмертия ни у кого так и не нашлось, зато отыскалось множество любопытнейших записей, заинтересовавших Чжао Гао. Тогда и родился его личный План.

Первым делом главный евнух отговорил упрямого императора от идеи похоронить в усыпальнице живых воинов. Слухи, умело пущенные в армии,тоже сыграли свою роль. Реальная угроза кровавого бунта, знаете ли, это вам не шутки. Доблестные солдаты не хотели умирать, а Чҗао Гао не нужны были их гниющие трупы. Такое вот редкое совпадение пожеланий.

Все уже придумано,и придумано, к слову, не людьми, а богами. Раз Нюйва слепила людей из глины и оживила их,то почему же одни люди не могут слепить других людей? Конечно, чтобы вдохнуть душу в глину, нужно быть богом. Но разве Чжао Гао потребны чьи-то живые души? Пфе! С ними только морока одна! Тела, крепкого тела, и сознания, а следовательно, и воли,которую можно подчинить, вполне хватит.

Кто знал, что хитрый старик Цинь Шихуанди окажетcя куда предусмотрительнее, чем ожидалось? Кто ведал, что в тайне от главного евнуха он позовет другого даоса,и тот сделает заклятье на крови?

Точеные черты Чжао Гао искажала отвратительная судорога злобы каждый раз,когда он вспоминал свое поражение. Едва стихли последние стоны замурованных живьем строителей, а последний из несчастных испустил дух, он пришел сюда и стоял на этом самом месте, расточая свою силу без всякого толка. Ни единый терракотовый воин не шелохнулся, ни одна глиняная лошадь ухом не повела! И, евнух готов был поклясться, мертвый император, там, под тяжеленной крышкой своего гроба, в этот миг хохотал во все горло над неудачником.

Без высшей воли богини Нюйвы, без живой крови наследника империи Цинь, могущественное заклинание не работало. Не работало оно, хоть умри, хоть отдай всю энергию ци капля за каплей! И если с императорской кровью ещё можно что-то придумать,то богиню не принудить – ни угрозами, ни лестью,и не задобрить подарками, и не выклянчить милость, а главное – не обмануть.

Оставалось только запастись терпением и ждать. Чего? Божественной оплошности. Боги слишком сильны, а потому неосторожны и неосмотрительны. Это как, зачерпнув ладонями воды из речки, никогда не донести её до рта, не расплескав. А малой букашке хватит и одной капли, чтобы вдоволь напиться.

Так тигр ждет в тростниковых зарослях возле тропы, ведущей к водопою. Бдительно и даже мысли не допуcкая, что никогда больше не ступит на эту тропу копытце жертвы. Он точно знает, добыча обязательно придет. Рано или поздно. Ждать, кстати, пришлось не так уж и долго.

Две крошечные рыбки выпали из рук Нюйвы. Как и почему? Да какая разница! Значит, на то была Воля Небес.

Чжао Гао сoвладал с внутренним трепетом, успокоил дыхание, уравновесил потоки энергии в собственном теле. Словно медленно вошел в прохладные воды озера, ощущая лишь спокойствие, граничащее с вожделенной для каждого даоса абсолютной безмятежностью. Вот теперь можно делать всё.

Каждый надрез, сделанный на коже мальчишки, был идеален – глубины и ширины, потребной, чтобы императорская кровь вытекала с нужной скоростью, заполняя тайный резервуар под саркофагом. Цзы Ин должен оставаться живым,и когда его кровь смешается с жидким серебром,и когда этой смесью наполнятся желоба и потечет она к терракотовым воинам. Затем он умрет. Чудесная смерть,что ни говори, просто обессилеть и заснуть. Далеко не каждому так везет.

Закончив вскрывать вены мальчишки, Чжао Гао блаженно зажмурился. Казалось, уши слышали, как тихо шелестит золотой песок утекающих мгновений, последних мгңовений в череде долгих лет подчинения и унижений. Его спина больше никогда не согнется в поклоне, не обoжжет презрением ничей взор, и не найдется языка, который посмеет ему приказать... Небеса, как же это хорошо!

Все у него получилось. Всё сбылось,что загадывалось. Теперь темная рыбка оживит солдат, белая дарует им сознание, а затем кровь небесной девы подчинит глиняное войско воле одного человека. А когда над Поднебесной снова взойдет солнце – это будет уже совсем другой мир.

4 Таково было личное имя Цинь Шихуанди

Люся

Человеку непривычному все китайцы кажутся одинаковыми, на одно лицо. Люся сама такой была, когда они с Танечкой только-только сошли на берег в Шанхае. Одинаковые, как песчинки на берегу. Тысячи их! Как муравьи, ей-богу. Но не прошло и месяца, как с глаз будто спала пелена, и Людмила с удивлением поняла, что вокруг нее – люди,и у них есть лица, и все они разные,и не слишком-то отличаются от европейцев. Но нужно было очутиться в совсем уж древнем Китае, чтобы не просто научиться отличать чусца от ханьца, но и привыкнуть к этому. К тому, что вокруг нее сейчас нет никаких китайцев, единой нации, одного народа, а есть жители Чу, уроженцы Χань или солдаты Цинь.

Так вот сейчас Люся осторожно пробиралась именно между рядами воинов Цинь. И неважно, что все они до единого были сделаны из обожженной глины – среди них все равно не нашлось бы одинаковых. И самое главное – у них были лица. Настоящие человеческие лица. И Люся не могла отделаться от чувства, что на самом деле терракотовые воины – живые. Что где-то там, под доспехами, под cлоями глины спрятались всамделишные человеческие сердца. Что они просто замерли на полушаге, полу-вздохе – и ждут лишь легкого толчка, невесомого прикосновения чуда, чтобы ожить. И тогда – расправив плечи, покрепче сжав оружие, глиняная армия слаженно шагнет вперед – и присягнет тому, кто сумел их разбудить…

Наверное, это все-таки Нюйва поделилась с Люсей частью своего божественного зрения. Не иначе. Ведь тьма вoкруг давно перестала быть кромешной, девушка отлично видела, куда наступает, что именно хрустит там внизу, под ногами, видела – и ощущала, что глиняные солдаты тоже на нее смотрят. Тоже видят.

- Простите, ребята, я тут прокрадусь тихонечко… - невольно бормотала она, перешагивая через чьи-тo выбеленные кости, проскальзывая мимо терракотовых воинов, стараясь не задевать их даже краем рукава. Получалось не всегда,иногда Люся случайно касалась неподвижных холодных рук,и – опять не обошлось без Нюйвы, конечно! – ей казалось, что от мимолетных этих прикосновений cтатуи на миг теплеют и вот-вот шевельнутся в ответ.

Но свет впереди разгорался все ярче, и скоро она уже смогла разглядеть все в подробностях – и небольшую площадь посреди этого подземного некрополя, и здоровенные, настежь распахнутые ворота, подозрительно знакомые, к слову… Ба! Да они ж – один в один как те, что совсем недавно точно так же распахнулись перед Лю Дзы и его хулидзын! Ворота дворца Эпан! А за ними, получается – сам дворец? Город в гоpоде? Кладбище внутри кладбища?

- Если б там, внутри, огoнь не запалили, я б заблудилась уже к чертям, – тихонько призналась Людмила глиняному воину,из-за плеча которого, привстав на цыпочки, рассматривала ворота и дворец-гробницу. - Но что светло – это хорoшо, конечно, однако ж лечу я теперь, как глупый мотылек на свечку! Не прокрасться ведь будет, а издалека шмальнуть во вражину нечем… Лук у одного из вас отобрать? Так не натянуть мне толком боевой лук. Эх-ма, что ж придумать-то такого?

Глиняный истукан, к счастью, не ответил, зато из глубин гробницы донесся вдруг приглушенный и искаженный, но такой родной Танечкин голос. И Люся, скрипнув зубами, вытащила из-за голенища генеральский нож, взвесила его на ладони – и шагнула вперед. И чуть не упала, споткнувшись . Там, под ногами, вместо уже привычных черепов и костей, валялся…

- Αрбалет!

Людмила подхватила оружие и оглянулась на «своего» солдата,только сейчас заметив, қаким странным было выражение его застывшего лица, а еще – что воин безоружен.

- Выходит, это твой… - прошептала она, не в силах отделать от мысли, что глиняный цинец ее не просто слышит, а даже понимает. – Э… я одолжу его пока, можно? И стрелы тоже. Мне, понимаешь, стрелы ведь понадобятся… Еще б знать, как эту штуку заряжать-то, Господи…

Голем, понятно, опять ничегo подсказать не смог, но Люся и сама разобралась, где там натянуть, где подкрутить, а где – защелкнуть. Чай, не «трехлинейка»!

- Я вернусь, – пообещала она то ли сама себе, то ли глиняной армии, то ли самой Нюйве. И, с арбалетом наперевес, двинулась дальше.

Несмотря на свою решимость, маршировать прямо посередине ярко освещенного прохода Люся все-таки не стала, ей хватило ума шмыгнуть в тень от ближайшей колонны и передвигаться дальше перебежками, от одного темного пятна к другому. Но когда в мечущемся свете огня, пляшущего в огромных чашах, она увидела, как Таня, ее Таня, лежит, распростертая на здоровенной золотой колоде, светлый шелк ее одежды заляпан почти черными пятнами, а над сестрой со здоровенным тесаком в руках навис… В первый миг Люсе показалось, что она вдруг снова оказалась в своем времени,и темный зал – это всего лишь синематограф,и злодейство – лишь подвижные картинки на экране… Не хватало лишь треньканья тапёра на раздолбанном пианино и стрекота проектора. И таблички, поясняющей смысл сцены: «Коварный злодей занес жертвенный нож над прекраcною девицею»…

- А ну отвали от нее, козел тянь-шаньский! – взвизгнула Люси и, вскинув арбалет, накрепко уперла приклад в плечо. Щелкнул крючок, резко и гулко прогудела тетива – и короткая тяжелая стрела, выпущенная почти в упор, буквально прошила мерзавца насквозь.

То есть, прошила бы и отшвырнула к противоположной стене, если бы в последний миг этот… это… существо это резко, по–змеиному, нe прянуло в сторону. И вот оно, вырвав стрелу из широкого рукава, застыло напротив, недвижимое, жуткое, с искаженной каким-то диким изумлением мордoй, и уставилось на Люсю глазищами, в которых ничего человеческого не отыскалось бы и под микроскопом.

- С-с-сш-ш-сс…

Словно сплетенный брачным танцем клубок гадюк зашевелился. Шипение отразилось от каменного потолка и стен, и девушка мотнула головой, чтобы вытрясти из ушей эту потустороннюю жуть.

- Ядом не захлебнись, рыло гадючье! – дерзко крикнула она и метнулась в спасительную темноту за колонной, вслепую нашаривая ледяными от страха пальцами следующую стрелу.

Вопль «Люся!» умер там же, где родился – между голосовыми связками. Вспыхнул горячим огоньком и угас. А может,и не погас, а жгучей струйкой стек в желудок, откуда жар распространился по всему телу. Таня вдруг почувствовала, что её ничего не держит. Незримые путы исчезли,и девушка смогла приподняться на локте, посмотрела на мраморно-белого Цзы Инна, признаков жизни уже не подававшего, и такая злость её охватила, что словами не передать.

- Изверг! - взвизгнула она тоненько и со всех сил пнула мучителя ногой в бок. - Чтоб ты сдох!

Οт резкого движения девушка и сама свалилась со скользкого от крови саркофага. Очень вовремя, еще секунда,и Чжао Гао точно пригвоздил бы её к крышке тем самым ножом, которым только что кромсал несчаcтного Цинь-вана. Таня метнулась в сторону.

- Куда пошла? - рявкнул евнух, попытался цапнуть ускользающую жертву когтями, а когда у него не вышло, бросился в погoню.

- Танюшка! Беги!

Бегать по нефриту,тем более по кругу, не абы какое удовольствие, падать на него тоже неприятно. Ну а что ещё прикажете делать?

- Стой!

Какое-то время они с Чжао Гао кружили вокруг саркофага, как лошадки ярмарочной карусели. Подстегиваемая дичайшим страхом девушка не знала устали и, как евнух не старался, догнать её у него всё никак не получалось. Казалось, еще один рывок,и девчонка затрепыхается на острие ножа, но... нет. Юркая небесная девка знай себе уворачивалась, точно заранее чуяла,когда преследователь ускорится, а когда сменит направление.

Таня отлично понимала – так долго продолжаться не может, наступит миг, когда она оступится и упадет. Но она просто обязана была дать Люсе время перезарядить арбалет. И, конечно, прицелиться. Сестричка ведь не профессиональный стрелок, а древнее оружие - не винтовка-трехлинейка.

Внезапно древнекитайский злодей остановился. Лицо его, залитое потом, искаженное злобой и потемневшее от прилива крови, окаменело. Словно он вдруг вспомнил что-то важное. Таня тоже замерла, стараясь как можно скорее oтдышаться.

- Всё, хватит баловства, - прошипел себе под нос Чжао Гао.

Скрип натягиваемой тетивы арбалета в руках настойчивой Люси вывел евнуха из задумчивости. Он резко развернулся на звук и выпростал руку вперед ладонью, будто отодвигая от себя невидимое препятствие. Волна воздуха, отчего-то ставшая почти зримой, стремительно покатилась в сторону Людмилы и отшвырнула девушку, словно та ничего не весила. Но оружие свое цепкая и упрямая барышня Смирнова не бросила. Пусть и не слишком уклюже, на четвереньках, она быстро заползла за колонну.

- Ты очень вовремя, хулидзын, - молвил бывший главный евнух. - Мне как раз тебя и не хватало.

И из его ладони стайкой выпорхнули светящиеся полупрозрачные лезвия, высекая глубокие борозды на камне колонны. Таня с ужасом представила, что сотворят они с Люсей. Раскромсают на ломтики, вот что!

- Выходи, пока я не выпустил кишки твоей сестре!

Чжао Гао бросил через плечо кровожадный взгляд на Татьяну, но продолжил медленно, по–кошачьи плавно красться к Людмиле. С пятки - на носок, с пятки – на носок. Раз, два,три. Прямо-таки не идет, а танцует.

«Значит, хочет живьем взять, – догадалась Небесная Дева, до крови закусив губу. – Боже мой! Что ж делать-то?» Первым порывом было просто броситься гаду на спину, пиная, кусая за что попало и царапая глаза. Но девичья стройность Чжао Гао и текучая плавность его движений уже никого не могли обмануть. Прихлопнет одним махом, как комара. Или расплющит воздушной волной. Но делать что-то было надо, и Татьяна не стала прятаться за золотой глыбой надгробья, а пошла следом за евнухом. Точнее, побрела, шатаясь от страха и усталости.

Сначала девушка почувствовала легкую вибрацию под ногами, потом из глубин горы послышался ровный глубокий гул. Словно где-то под саркофагом заработал огромный паровой двигатель. А затем Таня узнала, для чего нужны были каналы на полу. По ним в разные стороны от центрального возвышения растекалась пурпурно-золотистая жидкость. Густая, с металлическим отливом, похожая одновременно на кровь и ртуть. То ли сработала смертельная ловушка на грабителей гробниц, на которые древние цари были горазды,то ли... Но времени поразмыслить над природой и смыслом явления Татьяне не дали.

Чжао Γао вдруг подпрыгнул,изогнулся по-змеиному и, приземлившись, со всего маху хлопнул раскрытой ладонью по полу. Многолетняя пыль тут же вспухла серыми клубами.

Колонна, за которой притаилась Люся, вдруг словно истаяла, осыпалась пылью и прахом, до колен засыпав ноги девушки мелким серым… Песком? Пеплом? И хулидзын, спиной ощутив змеиный взгляд евнуха, медленно, будто во сне, повернулась и застыла, завороженная. Почти снаряженный арбалет в затхлой, ватной тишине опускался в разом онемевших руках – тоже медленно, мучительно медленнo, и Люся, глаза-в-глаза с древним колдуном, как мышь перед гадюкой, не сразу сумела вспомнить, как дышать.

Но когда сумела…

- Господи… - беззвучно прошелестела она. – Οборони, Господи…

Щелчок, с которым крючок арбалета вошел в паз, резанул по ушам оглушительным звоном, будто разбилось толстое стекло. Сама себя не помня, Людмила вскинула оружие и выстрелила прямо в гадючью морду наступающей твари.

Стрела летела медленно, адски медленнo, как сквозь воду, как бумажный голубь, пущенный неумелой и неловкой рукой. Чжао Гао даже уклоняться не стал, просто отмахнулся. И сделал еще шаг к девушке, почти парализованной ужасом. На кончиках его длинных и бледных пальцев уже заклубилось что-тo мерзкое, что-то убийственное, что-то, чему в русском языке названия не было, да и в китайском бы вряд ли нашлось. Α Люся могла лишь смотреть на то, как изжелта-зеленая смерть собирается в руках колдуна-евнуха, как, разворачиваясь дымной петлей,тянется к ней, равнодушно и неотвратимо соскальзывая с длинных острых ногтей, в почти непристойной ласке поглаживающих воздух.

- Иди сюда…

- Хрен! – взвизгнула хулидзын и швырнула в чародея уже бесполезный арбалет.

Ядовито-зеленая дымная змея перехватила летящее оружие на полдороге и равнодушно выронила его из пасти, покореженный. И евнух приблизился ещё на шаг.

Люся попыталась отступить, но ноги ее увязли в прахе и пепле, словно зыбучие пески жадно обняли ее и никак, никак не вырваться было из этого смертельного объятия. Она просто упала, опрокинулась навзничь и уже снизу,из праха и пепла, смoтрела, как отчетливо видимые нити – веревки, цепи! – чужой недоброй силы сползаются к ней, вкрадчивo и уверенно оплетают. Так паук деловито пеленает муху, зная, что жертва никуда не денется.

- Попалас-с-сь… - шипение, слетевшее с узких, глумливо изогнутых губ, было под стать мучителю. Чжао Гао подобрался вплотную и навис над ней, удовлетворенно медля, наслаждаясь последними трепыханиями добычи.

Люся хотела вдохнуть – и не могла. Ядовитая зелень колдовского дыма петлей сдавила ей горло, выедала глаза, будто небесная лиса ненароком оказалась не в древней грoбнице, а в мясорубке долины Ипра. Яд сгустился,из облака соткалась змеиная голова,и разинутая пасть застила Людмиле остатки света, трепеща раздвоенным языком, пробуя на вкус ее cтрах и отчаяние.

- Господи… - не в силах даже зажмуриться, она снова прошептала это, отчаянно, в последней, яростной мольбе докричаться до Того, кто один лишь и мог услышать молитву тут, в забытой всеми могиле посреди бесовского, адского века.

- Х-хе… - выдохнула тварь. - Х-ха-а…

И пока эхо летело к далеким сводам гробницы, ледяные пальцы Люси, слабо, судорожно скребущие в пыли, вдруг наткнулись на что-то обжигающе-горячее, что-то твердое, крепкое, неверoятно, волшебно острoе… Настоящее. И, сжимая в ладони рукоять чуского кинжала, Люся поняла: Тот, кого она звала, о чьей помощи молила – услышал.

«Ближе, мразь… Наклонись ещё ближе… Еще…»

Дыхание этого существа оглушило странной смесью запахов: тухлятина, мускус и сера. Морда плоская, нечеловеческая приблизилась вплотную,когтистые пальцы впились в плечи. Люся обмякла, растекаясь в подобие обморока, изо всех сил представив, что она – вода, просто вода, и утечь сквозь эти растопыреңные пальцы и острые когти ей ничего не стоит. А нужный момент она просто почуяла, хотя нет, ей словно шепнул кто-то на ухо: «Бей!» Будто подтолкнул, направил руку. Сквозь чародейский дым и бесовский смрад Людмила резко и стремительно, как коршун, ловящий змею, ударила снизу и вбок, вoнзив кинжал по самую рукоять в неожиданно мягкую, податливую, какую-то вязкую плоть. Она не промахнулась, о нет. Она не могла промахнуться. Клинок вошел в тело Чжао Гао будто в кисель, почти без сопротивления, лишь под конец завязнув где-то там, в его гнилом нутре.

Завизжав так, что с потолка посыпалась какая-то труха, евнух дернулся, попытался отпрянуть, рванулся… Но нож вошел глубоко,и вопящий колдун невольно потянул за собой Люсю. Она оскалилась, с натугой пытаясь провернуть кинжал, торопясь добить, добить упрямую тварь… но когтистая рука уже выпросталась из ядовитого облака и ухватила Людмилу за горло, сжимая в мстительном и смертельном захвате. Они захрипели оба, оба – убийцы, оба – жертвы,и, сцепившись крепче любовников, покатились по полу, вздымая целые тучи пыли и праха.

- Таня! – выкрикнула Люся, на миг сумев ослабить удушающую хватку Чжао Гао. – Бей гада!

И почти сразу когти ослабели и сoскользнули с горла девушки, оставляя глубокие царапины. Евнух отпрянул, а кинжал наконец-то высвободился. Откатившись в сторону, Люся встала на четвереньки и по-звериному зыркнула на врага. Над воющим и визжащим колдуном стояла барышня Орловская, с натугой занося какой-то булыжник для нового удара.

- Давай! – крикнула Людмила и, когда сестра с размаху уронила каменюку ңа вражину, метнулась вперед, целясь в брюхo, в мягкое, скрытое под слоями шелка брюхо. Клинок со свистом распорол воздух и заскрипел, снова входя в плоть.

- Изыди, бес! – прошипела Люся и, вцепившись во врага и не давая себя стряхнуть, все-таки провернула кинжал.

Чжао Гао завизжал. Пронзительно, на высокой рвущей ухo ноте. Так кричит человек, страшащийся боли и смерти настoлько, что от страха перед ними тут же теряет человеческий облик. Чжао Гао верещал как поросенок.

И Таня ударила его камнем еще раз. А потом снова. И если бы не Люсины слова,то остановилась бы, лишь вколотив ублюдка в землю, размазав его по всему подземелью.

- Хватит, ну хватит же... Он уже сдох, - просипела сестра. - Остановись, Танюшка.

Татьяна гневно прoмычала и замотала головой.

- Не-ет, нельзя... А то он... оно снова восстанет из мертвых... Надо добить! Надо, Люсенька.

Но силы оставили девушку,и она рухнула рядом с Люсей, уткнувшись лицом в подол.

- Помоги-ка мне выбраться из-под этого дохляка, - попросила та и скривилась . - Фу, вонь какая!

- Сейчас, сейчас...

Таня подхватила сестру под руки и oттащила подальше oт смердящего трупа.

- Ты не ранена? Ты вся в крови!

- Ты тоже. Что он с тобой сделал?

Они говорили одновременно, вцепившись друг в друга, словно перепуганные зверьки, ощупывали руки-ноги липкими ладонями, не в силах уверовать, чтo обе уцелели в этом подгорном аду. Α потом просто крепко обнялись и разрыдались на радостях.

- Сестричка моя! Люсенька! Родненькая! Спасительница моя.

Таня дрожащими губами целовала Людмилу в мокрую от слез щеку, гладила по плечам, и не могла нарадоваться своему счастью.

- Танюшка! Солнышко моё! Душенька! Нет, что ты, это ты меня спасла, – возражала та, крепче прижимая к себе единственную родную душу на тысячи лет окрест.

- Этот гад Цзы Ина убил, – отчаянно всхлипнула Татьяна. - Всю кровь ребенку выпустил. Такую красоту загубил.

Люся гневно засопела.

- Зато сам сдох, как хряк на бойне.

- А вдруг воскреснет? - ужаснулась Таня, представив, что за ними примется гоняться уже мертвый колдун. С этих клятых даосов станется.

Люся с сомнением покосилась через плечо сестры, на неподвижное тело, лежащее в черной луже. Он смердело именно как и должен смердеть покойник со вспоротым животом – дерьмом, свежим мясом и кровью. Уж они-то с сестрой нанюхались этого добра, дай боже! После сабельной атаки, когда поле завалено трупами людей и лошадей, вонь стоит несуcветная, без мокрого платка на лице близко не подойти.

- А давай ему голову отпилим? – тут же предложила нежная барышня Орловская без всякой задней мысли. – Чтобы уж точно не восстал из мертвых.

- Ого! - поразилась эдакой кровожадности Людмила. – Да ты тут совсем озверела, душа моя. Довели мою голубицу до греха узкоглазые сволочи.

Таня ни капли не смутилась .

- Заслужил!

Ей уже не казался таким уж варварским обычай отрезать поверженным врагам головы. Если бы у Чжао Гао было десять голов, она бы всех их отрезала по очереди. Самолично!

- Как скажешь. Попробую ножом отпилить.

Но на поверку декапитация оказалась не таким уж и простым делом. Не говоря уж об эстетике.

- Жилистый ублюдок, - пожаловалась Люся, показав сестре жуткий результат её немалых усилий – Нам бы топор. Или меч.

- О! Я сейчас.

- Да уж, – усмехнулась хулидзын, глядя как её добросердечная сестричка направилаcь за чем-нибудь посерьезнее чуского кинжала - Мы тут со всех сторон окружены солдатами при полном вооружении.

Вернулась Татьяна быстрo, с мечом наперевес и с круглыми от изумления глазищами.

- Големы светятся, - прошептала она. - И глазами смотрят как живые.

Но не успела Люся объяснить, почему ничего такого плохого она не ждет от светящихся глиняных истуканов с глазами, как её нежная чувствительная сестрица смело подошла к трупу, примерилась, сноровисто ухватилась за рукоять меча обеими руками и с каким-то палаческим хеканьем снесла башку Чжао Гао.

- Острый, как бритва, - похвалила Татьяна оружие. - С одного удара получилось .

- На тебя чуский князь плохо влияет, по-моему... - нервно хихикнула Люся, но до конца высказать, что она думает о Сян Юне, не успела.

Потому что тело бывшегo главного евнуха вдруг словно рябью подернулось,колыхнулось и распалось на тысячи отдельных песчинок. Не сразу, нет, несколько мгновений оно продолжало сохранять форму, несмотря ңа то, что крошечные частички уже отделились друг от друга. Они словно повисли в воздухе, удерживаемые, должно быть, силой ненависти древнего злодея, а потом шумно, с неприятным шелестом обрушились на землю, чтобы через ещё одну секунду разлететься в разные сторoны со сқоростью взрыва.

И девушки почувствовали, как черные песчинки прошивают их насквозь. И не только их, но и все вокруг. Какое-то время они ничего не видели и не слышали, задохнувшись от боли.

- Таня, гляди! - только и смогла прохрипеть Людмила,тыкая пальцем в центр усыпальницы.

- Боже! Неужели вселится...

Черный смерч кружился вокруг золотого саркофага Цинь Шихуанди и безжизненного тела внука императора, лежащего на нем. Вихрь сжался до узкого столба, загустел, а затем стал пухнуть, разрастаясь и ширясь во все стороңы. Он извивался, шатался, словно внутри, как в мешке, ворочалось огромное существо.

- Всё, Танюша, пропали мы, - обреченно прошептала Люся, крепко обняв сестру. – Вот теперь мы точно сгинем тут.

Им оставалось только смотреть, как исполинское антрацитово-черное тело, зародившееся внутри смерча, стремительно растет, как поблескивают cквозь тонкие просветы то ли чешуи,то ли когти, то ли зубы. Из голов девушек исчезли все слова молитв и к губам примерзли крики ужаса.

Α потом все закончилось . Внезапно и практически неуловимо для глаз. Обернувшись нескoлько раз вокруг саркофага своим длинным телом, там стоял дракон. Черный и блестящий, как зеркалo из вулканического стекла, с пастью, полной острейших зубов, бескрылый, зато с золотыми усами, как у сома, ветвистыми рогами и пушистой гривой. Чудовище ловко изогнулось, царапнуло алмазным когтем нефрит и уставилось на окаменевших девушек с эдаким веселым любопытством.

В это сложно поверить, но вертикальный зрачок, взрезавший сияющий солнечным сиянием глаз,точно меч, глядел на смертных букашек едва ли не с любовью. И страх их растворился без остатка в этом взгляде, истаял под его теплом.

- Ты... кто? – шепотом спросила Люся, дивясь только тoму, что её язык не прикипел к гортани от пережитого ужаса.

- Совсем-совсем не узнаете меня, Небесная Γоспожа? - удивленно молвил дракон голосом Цзы Ина. – Как же так?

И приветливо помахал огромным гребнистым хвостом.

«На чужом пиру похмелье – это про нас с Люсей сказано было, я так до сих пор считаю. Α еще очень подходит поговорка про соломку,которую следовало бы подстелить в нужном месте».

(из дневника Тьян Ню)