Останавливаюсь в коридоре школы, заметив одиноко сидящую девушку. Неожиданно. Кому ещё, кроме меня, понадобилось появиться здесь в воскресенье?
Я тут только за тем, чтобы увидеться с директором. Мы спонтанно переехала семьёй. А завтра уже учёба. Надо узнать, в какие классы зачислили нас с сестрой и какие у нас расписания.
Слегка зависаю, глядя на девчонку. Длинные волосы светло коричневого цвета слегка падают на её лицо, оттеняя. А потому сложно разглядеть какие-то черты, хотя хочется. Незнакомка интригует.
Она сидит в телефоне, даже не заметив моего приближения. Зато так и я могу свободно смотреть на неё. А смотреть есть на что. Фигурка у неё очень даже неплоха. Одетая в осеннюю лёгкую куртку, блузку и юбку, незнакомка гармонично выглядит в неярком сиянии редких солнечных лучей, падающих на неё из открытого окна. Будто какой-то неземное создание, мираж. Усмехаюсь пришедшей в голову мысли. Хотя действительно, не иллюзия ли — сидящая тут в выходной симпатичная девчонка?
Особенно привлекают внимание её стройные длинные ноги, обутые в чёрные кожаные полусапожки на невысоком каблуке. Она определённо цепляет, и тем сильнее хочется видеть её лицо. Особенно глаза.
Что ж, неважно, почему девчонка здесь. Это в любом случае кстати: я быстрее узнаю, где кабинет директора, ну и обеспечу себя приятным знакомством.
— Привет, — заговариваю.
Девчонка не реагирует. Будто даже не слышит.
Слегка покашливаю, привлекая внимание. Она вздрагивает, но по-прежнему не смотрит на меня.
— Ты здесь учишься? — не желаю сдаваться.
Наконец девчонка поднимает взгляд. И я слегка теряюсь: у неё такие выразительные зелёные глаза с яркими гипнотизирующими зрачками. Да и вообще всё лицо: аккуратный нос, красивой формы губы и, опять-таки, глаза — делает незнакомку очень даже миленькой.
Но хорошенький и доброжелательный образ вдруг неожиданно больно развеивается. Незнакомка смотрит недружелюбно, даже холодно. Отчуждённо кивает и, не удостоив меня более полным ответом, снова утыкается в свой телефон.
— Может, подскажешь мне, где кабинет директора? — всё-таки спрашиваю.
Расстраивает, конечно, что со мной не хотят знакомиться, но хотя бы помочь-то она может.
Девчонка только пожимает плечами. Даже не отрывается от телефона.
Хмурюсь. Это уже чересчур. Подтвердила же, что здесь учится, а значит, должна знать, где кабинет директора! Так трудно ответить?
Я ведь уже понял, что больше мне ничего не светит — и не настаиваю, с чего ей морозиться? Можно подумать, я тут пристаю.
— Просто скажи, где кабинет директора, — прошу ещё раз, чувствуя, как испаряется терпение.
Она всё-таки отрывается от телефона. Показывает кивком вперёд, а потом снова утыкается в экран.
Ответ, откровенно говоря, так себе. Она что, издевается? Впереди полно кабинетов. На поиски нужного можно и день убить.
Не понимаю, почему её так ломает просто подсказать мне путь. Но ещё больше не понимаю, почему это настолько задевает меня.
— Что, говорить разучилась? — насмешливо спрашиваю. Где-то в глубине души при этом чувствую, что надо оставить девчонку в покое. Но неожиданно яркие эмоции сбивают разум. — Ты попробуй, вдруг понравится.
Девчонка отрывается от экрана и смотрит на меня долгим и странным взглядом. Становится немного не по себе. Непонимающе не свожу с неё глаз, надеясь, что хоть сейчас она заговорит. Уж очень неоднозначно смотрит — сложно расценить. Если я задел её чувства, так пусть даст это понять. Всё лучше, чем игнор.
Но отведя взгляд, незнакомка снова утыкается в телефон. А я вдруг понимаю, что вынудить её сказать хоть что-нибудь становится уже чуть ли не делом принципа. Не сдерживаюсь и выхватываю такой важный ей телефон. От неожиданности девчонка вскакивает. А её глаза теперь смотрят иначе — беззащитно и даже пугливо.
Это смягчает. Отступаю на два шага, спокойно и даже примирительно говорю:
— Вот что, принцесса, давай так: я верну тебе его, но сначала ты мне скажешь хотя бы два слова. Любых, — хмыкаю, — можешь даже послать меня подальше.
Девчонка хмурится и приближается, пытаясь вернуть телефон. Но я ловко уворачиваюсь.
— У тебя что, такой стрёмный голос? — спрашиваю, отбегая при её новой попытке отобрать такую нужную ей вещь. — Ладно-ладно, обещаю не смеяться.
Незнакомка на удивление упорно горделивая, не отступает от своих непонятных принципов. Такая из вредности не сдастся и не удостоит меня ни словом. Но тем сильнее хочется заставить её сделать это.
— Так, хватит, — наполовину строго говорю, запыхаясь, когда она так же молча проделывает бесконечные попытки отобрать телефон.
Девчонка уже вынудила меня вертеться во все стороны, ускользая от её рук. Оба не хотим сдаваться — надо что-то делать. Может, принять более серьёзные меры?
Непонятно, что на меня находит. Какой-то эмоциональный раздрай, в котором с трудом себя узнаю. Но такого сильного сопротивления и упрямства, как в ней, я ещё не встречал. В общем, подбежав к окну, высовываю руку с телефоном наружу. И поворачиваюсь лицом к ужаснувшейся девчонке.
— Итак, твой выбор. Два, ладно, одно твоё слово — и я его верну. Что скажешь? — да, я блефую. Надеюсь, что её разум всё-таки победит гордость, и она согласится.
Конечно, всерьёз выбрасывать её телефон будет неоправданным сумасшествием. И это я понимаю даже в настолько непривычно взвинченном состоянии. А потому сейчас решающий раунд: либо я, либо она. Если незнакомка промолчит, мне придётся признать поражение. И вернуть симпатичной упрямице телефон как трофей.
К этому я уже почти готов, но точно не к тому, что происходит дальше. Девчонка кидается ко мне и, не сдаваясь, снова пытается молча отобрать телефон. Даже в такой рискованной ситуации. Причём всё это происходит так неожиданно, что, как только она натыкается на меня, пальцы инстинктивно разжимаются. К ужасу обоих, телефон стремительно падает вниз, на асфальт. Никаких сомнений: он разбился.
— Это ваш новый одноклассник — Александр Солнцев, — сообщает классу учительница, пока я оглядываю собравшихся.
Атмосфера дружелюбная. На первый взгляд подобралась хорошая компания. Проблем быть не должно.
Это подтверждается, когда выходит учительница, позволяя нам познакомиться самим. По многочисленным улыбкам и приветствиям, окружившим меня, появляется уверенность, что друзей здесь точно найду. Что ж, похоже, с классом повезло.
Во время разговора с чересчур общительным парнем я вдруг останавливаюсь взглядом на девушке, одиноко сидящей за последней партой.
Вчерашняя незнакомка.
Но больше удивляет даже не это. Рядом с ней никого, даже поблизости — никто и не пытается с ней общаться. И, похоже, она от этого не страдает.
Что ж, получается, мы теперь одноклассники. Вот это новость. Надо признать, скорее, приятная. По крайней мере, легче будет найти девчонку, когда я наконец куплю телефон.
Следующие два урока и перемены я осторожно наблюдаю за ней. Картина мало меняется: всё такая же одинокая девчонка на уроках внимательно слушает учителей, а по переменам пишет что-то в своей тетради. Никто так и не подходит к ней: судя по всему, у неё даже подруг нет.
Неужели у неё и вправду скверный характер? Похоже, она невыносимая гордячка со всеми, а не только со мной.
И всё-таки в ней есть какая-то загадка. Девчонка непроизвольно занимает все мои мысли на последнем, перед большой переменой, уроком. А потому, когда звенит звонок, и все кидаются в столовую или коридор, я предупреждаю парней, что подойду позже.
Постепенно все выходят. В классе остаёмся только я и она.
Помедлив, всё-таки подхожу и сажусь рядом.
— Послушай, раз так вышло, что мы одноклассники, давай помиримся, — миролюбиво предлагаю.
Незнакомка закрывает тетрадь и с недоумением смотрит на меня. Некоторое время мы просто молча изучаем друг друга. Как и вчера, она, видимо, не собирается отвечать. Пауза затягивается.
Но я только усмехаюсь такому вызову. На этот раз меня не задевает её поведение. Хотя очень хочется узнать причину её одиночества. Даже если у неё невыносимый характер, внешность ведь привлекательна. Странно, что и парни не проявляют внимания.
— Если ты злишься из-за телефона, обещаю: я его верну, — предпринимаю ещё одну попытку.
Девчонка только скептически и как-то грустно ухмыляется. Не верит. Судя по всему, она уже сложила мнение обо мне. Оно и логично.
Странно, но вместо того, чтобы чувствовать себя виноватым и оставить в покое ту, что явно не жаждет моего внимания; я вдруг испытываю желание как-то задеть её, вызвать хоть какую-то реакцию.
— Слушай, что надо сделать, чтобы ты нарушила свой обет молчания? — не выдержав, озвучиваю свои мысли. И, не дождавшись ответа, иронично добавляю: — Готов на любой подвиг, принцесса. Только одно лишь слово.
Девчонка снова игнорирует меня. Уставляется в окно, куда-то вдаль, будто там происходит что-то действительно интересное и заслуживающее внимание.
В этот момент в класс заходит Миша, с которым я уже общался. Он странно смотрит на меня, увидев рядом с ней. Словно хочет что-то сказать.
— Ну так что? — пытаясь не обращать внимания на этот непонятный взгляд, снова спрашиваю её.
Она не отвечает и даже не смотрит в мою сторону. Видимо, ждёт, когда мне надоест. Я уже собираюсь снова поддразнить её упрямство, как вдруг нас прерывает подошедший Миша.
— Пожалуйста, не лезь к Кристине, — немного неловко говорит он.
Удивлённо поворачиваюсь к однокласснику и смеряю его недовольным взглядом. С какой стати он вмешивается? Если Миша — её парень, тогда почему оставляет свою девушку в одиночестве?
— С чего это вдруг?
— Просто послушай меня, — замявшись, отвечает он.
— Ну, твоё мнение для меня не авторитет, — уже чуть ли не с вызовом говорю, — так что можешь не стараться.
— И всё же оставь её, — после небольшой паузы мягко советует Миша.
Судя по голосу, эта тема даётся ему нелегко. И просить ему несвойственно. И, тем не менее, он делает это. Почему? Что за тайна вокруг этой девчонки?
— Почему с ней никто не общается? — прямо спрашиваю, уже поднимаясь и отходя от её парты. Миша идёт следом.
— Ну, она не… — он переводит взгляд на Кристину, продолжавшую молча сидеть, будто это не её обсуждают. — Она не разговаривает с нами.
— Что, считает себя выше остальных? — уточняю намеренно громко, чтобы она услышала.
Эффект достиг ожидания: Кристина рассерженно бросает на меня взгляд, на секунду перестав притворяться, что не слушает. Её сердитый вид только раззадоривает меня. Специально встретившись с ней глазами, я ухмыляюсь, чтобы добить её. Но Кристина на это лишь отводит взгляд и, снова открыв свою тетрадь, начинает что-то читать.
— Нет, просто… — Миша уже окончательно тушуется. — Просто она другая.
— В каком смысле? — нетерпеливо спрашиваю.
— Ну, просто другая, и всё, — отмахивается он, видимо, уже пожалев, что вмешался.
Заметив прибывших из столовой парней, он быстро двигает к ним. Сбегает.
*************
— Кристина Лебедева нарисует нам схему сражений тысяча девятьсот сорок первого, начального года Великой Отечественной Войны, — говорит Анастасия Алексеевна, и я улыбаюсь.
Эта училка на первом уроке (это тоже была история: сегодня их две) нещадно завалила вопросами каждого отвечающего. Она придиралась почти к любому слову.
Что ж, наконец я услышу голос моей таинственной незнакомки. Хотя бы пара каверзных вопросиков должна ей достаться, даже если она отличница.
С предвкушением подаюсь вперёд, не желая пропустить ни одну деталь её ответа.
Выйдя к доске, Кристина молча начинает рисовать схему. Её почерк оказывается до совершенства аккуратным, и пока она не делает ни одной ошибки — эта её идеальность начинает раздражать. Пристально слежу за каждой датой и словом, которые Кристина пишет. Нетерпеливо жду хоть маленького недочёта.
Вот уже неделю не могу успокоиться. Мысли о Кристине нагло лезут в голову и занимают чуть ли не всё свободное время.
Узнав, что она немая, я ещё долго не мог смириться. Но, конечно, пришлось это принять. Хотя представить, каково это, не получается. Я слишком привык к своей жизни. К жизни обычных людей. А ведь Кристина сразу мне понравилась…
От Ани, одноклассницы, которая рассказала правду о моей таинственной незнакомке; я узнал, что Кристина учится наравне со всеми именно здесь, а не в специальной школе, потому, что не считает себя другой. Хочет доказать это всем. Мало в каких школах руководство соглашается на подобное, а потому Кристине приходится каждое утро ехать на метро как минимум полчаса, причём с двумя пересадками.
Это многое говорит о ней. Мало у кого хватит сил принять такое решение. Трудно представить, каково ей среди отличающихся сверстников. Каково учиться по той же программе и на тех же условиях, что и мы. Или получать демонстративные подачки вроде той, что была вчера от училки при ответе.
Теперь я понимаю причину её поступков. Знаю, что сам испортил наше знакомство. Вспоминая разбитый телефон и ситуацию на уроке истории, догадываюсь, насколько издевательски всё это было для неё. Очень неприятно, противно и даже невыносимо вспоминать всё это, но будто назло себе я снова и снова прокручиваю в голове каждую деталь получившегося конфликта. Всё более и более убеждаюсь, как безнадёжно всё испортил.
Впервые за долгое время я действительно заинтересовался девушкой. И вот она, наверное, уже ненавидит меня. Имеет право.
Конечно, я собираюсь оправдаться. Ещё в первый день, когда узнал правду, хотел извиниться. Но так и не смог. Увидел её потерянный взгляд, случайно брошенный на меня, когда проходил мимо.
И тогда я понял, что Кристина просто не хочет иметь со мной ничего общего. Что любое, даже самое прозрачное моё намерение будет расцениваться ею иначе. Она не доверяет мне. Возможно, даже боится. И меньше всего мне хочется снова тревожить и задевать её чувства.
Впервые в жизни я поставил удобство другого человека выше своего. Прежде жертвовал чьим-то меньшим, и только ради семьи. Но не так. Ведь каждый упущенный день бьёт по нервам.
После того урока истории я устроился на подработку официантом в вечернюю смену в ближайшем ресторане. Какая-никакая, но всё же зарплата. Вернуть её телефон стало самой важной целью. Конечно, я и без того собирался это сделать, но сейчас, когда узнал правду, это стало просто необходимостью, с которой нельзя тянуть.
Мы так и не взаимодействовали за эту неделю. Я старался не тревожить девчонку. Но с каждым днём видел в этом всё меньше смысла. В конце концов, мы в одном классе. Постоянно на виду друг друга. Не переводиться же мне?
Так больше не может продолжаться… Всякий раз, когда я видел Кристину, чувствовал какую-то удушающую неловкость. И непонятно, закончится ли когда-нибудь это ощущение. Бороться с ним уже не оставалось сил. Ясно одно: я не успокоюсь, пока не заговорю с Кристиной.
А значит, так или иначе, надо это сделать.
****************
Последний урок закончился. Я замечаю, что Кристина чуть задерживается, собирая вещи. Вот он, шанс. Остаётся только подойти…
Кристина растерянно смотрит, и в её глазах мелькает удивление. А затем — равнодушие. Она отворачивается и начинает застёгивать молнию своей сумки, не обращая на меня внимания. В общем, все видом показывает, что не хочет со мной как-либо взаимодействовать.
Но я должен попытаться.
— Выслушай меня, ладно?
Кристина качает головой. Ещё и подкрепляет отказ довольно враждебным взглядом.
Но я не собираюсь так просто сдаваться.
— Я знаю, ты не хочешь меня видеть, — примирительно соглашаюсь. — Но я должен сказать, что жалею о своём поведении с тобой.
Кристина не реагирует. Но не уходит, несмотря на то, что уже собрала все вещи. И это уже хороший знак.
Хотя говорить непросто, ведь она больше даже не бросает взгляда в мою сторону. От этого ощущение, что все мои слова врезаются в пустоту.
— Я вёл себя как идиот, и мне стыдно, — упорно продолжаю.
Это извинение даётся мне трудно: не хочется говорить ничего лишнего, что может задеть её и испортить всё окончательно. Да и вообще мне редко доводилось вот так открыто признавать свою вину. И равнодушие Кристины совсем не помогает.
— Пожалуйста, поверь мне, я сделаю всё, чтобы вернуть тебе телефон. А насчёт остального… — осекаюсь, когда она наконец смотрит на меня. Кажется, даже затаиваю дыхание, надеясь хотя бы где-то в глубине её глаз найти намёк на смягчение. Но Кристина смотрит с таким холодным равнодушием, что еле нахожу в себе силы договорить: — Если можешь, прости.
Она опять не реагирует. Вздохнув, я уже поворачиваюсь, чтобы уйти — а что ещё остаётся? Что мог, уже сделал. И, видимо, только помешал ей своими попытками наладить отношения.
Но в какую-то секунду мысль, что Кристина так и будет далека от меня, заполняет сознание. Непонятно почему возможность, что она никогда не простит меня, не даёт покоя. Не выдержав, резко разворачиваюсь.
— Я не знал! — вырывается у меня со странной тоской. — Я думал, ты…
Кристина по-прежнему не подаёт признаков смягчения, и я начинаю злиться. Могла хотя бы кивнуть! Я ведь искренне. И неспециально тогда, не моральный же урод, в конце концов.
Чувствую себя глупо, но не могу молчать:
— Если бы я знал, что ты такая…
Осекаюсь. Она вдруг решительно берёт маркер и идёт к доске.
Каждая секунда отзывается ударами сердца. Когда я читаю, что написала Кристина, всё раздражение окончательно отступает. Только сейчас, в эту секунду, я действительно сознаю, насколько всё серьёзно.
«Я такая же, как и все. И не надо меня жалеть!» — сквозь простые слова, написанные аккуратным почерком, так и сквозят её отчаянная тоска и желание принадлежать привычному мне миру. И впервые за всё это время я по-настоящему понимаю её. Так, словно сам на её месте. И мысль сблизиться с ней вдруг становится не просто желанием, а одной из ближайших целей.
Говорить я не могла всю жизнь. С младенческого возраста моим неизменным спутником стало молчание. Уже позже, когда я начала что-то понимать, родители сказали, что я нема с рождения и объяснили, что это значит. Конечно, они старались как можно мягче убедить, что это не так страшно. И что такое не влияет ни на жизнь, ни на судьбу.
Увы, взрослея, я понимала, что они ошибались. И не столько даже из-за урезанной функции, доступной большинству. Я не чувствовала бы себя жертвой, если бы мне усиленно не напоминали о реальности.
Сначала я очень страдала от непохожести на других. Считала себя даже не больной, а какой-то ущербной. Ведь все, кого я знаю, могут говорить, включая и родителей. В кого тогда я такая уродилась?
Маленькой девочкой я часто беззвучно плакала по ночам в подушку, представляя, каким мог быть мой голос. Таким же нежным и красивым, как у мамы? А вдруг я могла бы петь, как многие яркие и известные девушки на сцене? Но этого мне уже никогда не узнать…
Повзрослев, я перестала жалеть себя. Поменяла всё: и образ жизни, и мышление, и вкусы, и взгляды. Пройдя через многие стадии, я усвоила, что слезами себе не поможешь. Нужно жить дальше и радоваться тому, что есть.
Но даже сейчас непроизвольно выделяю в людях именно их голоса. Подмечаю каждый новый тембр, выразительность, высоту. Возможно, где-то глубоко в душе и завидую их обладателям, но отгоняю эти мысли подальше. Я пытаюсь жить убеждением, что такая же, как и они, ничем не хуже.
Хотя и не теряю надежды, что когда-нибудь в жизни случится чудо. Операция, которая может помочь мне заговорить, всё же реальна. Пусть и очень дорогостоящая. Ради этого я строго запрещаю родителям меня баловать. С детства просила их любые лишние деньги откладывать на будущее, а не растрачивать на всякие сюрпризы и мелкие приятности. Папа и мама прекрасно знают о моей мечте и идут навстречу. Поэтому мы живём небогато. В рамках современного мира скорее даже бедно. Из всей современной техники у нас только стиральная машинка, дешёвый пылесос и средненький телевизор. Ну и самый простой плеер, который мне подарили на семнадцатый день рождения. Ещё до покупки телефона. Вот и сейчас я слушаю из него музыку, пока еду на метро до школьной станции. Что ещё… Навороченные гаджеты семья не покупала, зато недавно у каждого из нас появился свой телефон с выходом в интернет.
Ах да, точно. Теперь у меня такого нет. И вряд ли когда-нибудь появится.
Морщусь, вспомнив этого наглого хама, нашего новенького. В первый же день этому типу удалось разбить не только мой телефон, но и так твёрдо и усиленно строящуюся оборону безразличия к мнению окружающих. Иногда меня уже выворачивало от их сочувствующих взглядов, попыток помочь — это давало чувствовать себя немощной и больной, какой я не хотела быть ни в чьих глазах. Но, что бы ни делала, отношение окружающих не менялось. И тогда я научилась не принимать это близко к сердцу. Построила своеобразную стену отчуждения к их взглядам на таких, как я.
Но эта его непохожая на других манера поведения злила ещё больше. Конечно, Саша не знал о моей ситуации и не хотел серьёзно обидеть. Но ему удалось задеть меня. Причём оба раза прямо цель: что тогда, с этим злополучным кабинетом директора и телефоном, что в другой раз, с исправленной ошибкой. И у меня даже не было ни малейшего шанса оправдаться или хотя бы как-то попытаться сгладить ситуацию, выйдя из неё с максимально сохранённым достоинством. Я в полной мере ощутила свою беспомощность в обоих случаях с новеньким.
Зато теперь он явно терзается муками совести и жалостью ко мне. Эта мысль не приносит никакого, даже злорадного, удовлетворения. Наоборот, вызывает отвращение. Мотаю головой, отбрасывая воспоминания о его извинениях.
Сколько можно относиться ко мне, как к немощной? Хотя, возможно, он уже забыл или даже в итоге смеётся над моей «болезнью». От такого как Саша, можно ожидать что угодно.
И зачем вообще думать об этом, строить какие-то версии? Вовсе ни к чему. Мне ведь всё равно, что обо мне думают все окружающие, включая и Сашу.
******************
Еле дожидаюсь конца урока. Как только звенит звонок, резко срываюсь с места и почти выбегаю из класса.
Сегодня — самый важный день в моей жизни. День, которого я давно ждала.
Вчера вечером родители пересчитали деньги, откладываемые на операцию. Оказалось, это была немалая сумма: достаточная, чтобы записаться к врачу и узнать о необходимом методе терапии. Мы решили, что пришло время сделать хотя бы что-то. Не откладывать. Хотя бы пройти полноценное обследование у опытного доктора частной клиники, который при необходимости выезжает на дом.
Итак, врач собирается прийти к нам домой уже днём. С минуты на минуту…
Вот-вот, и он скажет, есть ли надежда на лечение. Назовёт примерную сумму нужной операции. И, возможно, нам даже хватит оплатить её сразу…
Все уроки я нетерпеливо ёрзала на стуле, думая только об одном. Прослушала все темы.
Когда долгожданный момент настаёт, нервы уже на пределе. Не видя перед собой ничего, я стремительно несусь к выходу. Пока не чувствую, что налетела на кого-то.
Это оказывается Саша — что ж, неудивительно. Ведь он постоянно стоит у меня на пути во всех смыслах. Наверное, чего-то подобного я могла бы ждать. Вот только странно, что Саша пришёл в школу сейчас, а на уроках не был. Хотя какая разница. Главное, поскорее отделаться от него.
Мы зависаем друг напротив друга в странном оцепенении. Он смотрит на меня так, будто мы прямо сейчас продолжаем вчерашний «разговор» прямо в моменте его извинений. Потому я слегка вздрагиваю от неожиданности, когда Саша обычным, даже чуть грубоватым голосом говорит:
— Эй, осторожнее…
Что ж, по крайней мере, это заставляет меня наконец очнуться. Пытаюсь обойти его. Но он не позволяет, перехватив за руку.
— Куда ты так спешишь?
Я лишь пытаюсь вырваться, избегая встречаться с ним глазами. Очень странный тип этот Саша. Чего он вообще добивается?