Гордая бедная княжна

Глава 5

Герцог стоял на носу яхты и любовался первыми лучами солнца, которые рассеивали ночную тьму, и. Оглянувшись заметил, что он не один на палубе.

Точно охотник, увидевший наконец-то долгожданного оленя, он почувствовал неудержимое волнение при виде идущей к корме княжны Милицы.

В последние дни его настроение колебалось между отчаянием и негодованием, потому что, несмотря на его разъяснения, княжна не присоединялась к остальной компании ни за столом, ни в другое время дня.

От Нэнси Рэдсток он знал, что княжна приняла от нее пальто и другие необходимые вещи и взамен занялась шитьем, которое, по выражению Нэнси, она выполняла «абсолютно фантастически».

— Никогда еще я не видела таких крошечных стежков и такой утонченной работы, — говорила она герцогу, — я сразу догадалась, до того, как она сама мне сказала, что княжну обучала француженка, воспитывавшаяся в монастыре.

Герцог улыбнулся.

У аристократов Санкт-Петербурга было принято нанимать французских гувернанток и учителей для своих детей, и царь и его придворные всегда говорили по-французски или по-английски.

— Сначала меня забавляло ее настойчивое желание как-то услужить мне, — сказала Нэнси, — но сейчас я рада «а шитью, потому что у нее получается это лучше, чем у любой швеи или горничной.

По крайней мере, думал герцог, хотя бы в этом княжна поступила благоразумно. Всякий раз он надеялся увидеть ее во время обеда или ужина, но она по-прежнему оставалась в каюте и предпочитала есть с отцом.

Более того, когда он дважды в день навещал Великого князя, княжна Милица всегда выходила из каюты и не возвращалась, пока он не уйдет.

Таким образом, у него не было возможности поговорить с нею, и еще до того, как Нэнси сказала ему, он и сам успел заметить, что княжна значительно изменилась внешне.

После хорошего питания, отдыха и, как он думал, избавления от постоянной тревоги, кроме разве мыслей о будущем, с, ее лица исчезли напряженность и страх, а сама она больше не выглядела чересчур тощей.

» Она очень красива «, — размышлял он.

Он ловил себя на том, что думает, как бы она выглядела в модном наряде или если бы весело смеялась, как Нэнси и Долли.

Долли по-прежнему на него обижалась, а герцог продолжал уверять ее, что у него простуда, и избегал интимных уединений с ней, что не могло не кончиться ссорой и упреками.

Желая вызвать в нем ревность, она демонстративно флиртовала с князем Александром, который явно увлекся ее красотой и был готов ей подыгрывать.

Герцог больше, чем обычно, проводил время на капитанском мостике или за чтением в своей каюте.

Он не удивился, когда Доукинс спросил, может ли княжна брать книги из его кабинета.

— Ее светлость сказала мне, что она изголодалась по литературе, — объяснил Доукинс, — и я ответил, что ваша светлость может насытить ее книгами так же, как пищей.

— Я буду рад, если ее светлость захочет брать отсюда все, что ей потребуется, — ответил герцог. — Скажи княжне, что она может в любое время приходить сюда и выбирать книги.

Он надеялся, что княжна будет приходить в каюту при нем, но ему следовало бы догадаться, что она достаточно умна и будет появляться здесь, когда он либо на обеде, либо на ужине.

Он обнаружил, что она ведет себя так же, когда выходит прогуляться на свежем воздухе по палубе.

Выходит, что княжна Милица следовала его советам, но только в такие часы, чтобы не сталкиваться с ним на палубе.

Герцогу никогда еще не встречалась женщина, специально избегавшая его общества и до такой степени недолюбливающая его.

Это было настолько для него неожиданно, что у него возникло непреодолимое желание изменить такое к нему отношение и ответить на брошенный княжной вызов.

Князья всячески выказывали ему свою признательность за спасение, а Великий князь благодарил его каждый раз, когда они беседовали вдвоем.

Княжна же Милица словно была сделана и» другого теста.

Герцог решил разрушить возведенную ею стену и дать ей понять, что он вовсе не такой, как все те англичане, которых она умозрительно так ненавидит.

Проблема заключалась в том, что он не знал, каким же образом поговорить с нею.

Он думал было послать Доукинса или Стивенса к ней с приглашением прийти к нему в каюту.

Но тут же усмехнулся собственной затее, поскольку это было бы не по-джентельменски.

Ведь как гостья она вынуждена была бы повиноваться его воле. Он предпочел бы найти к ней иной подход, но какой именно, он пока не представлял себе..

Герцог многое узнал о княжне от ее отца и князей, особенно от князя Ивана, не выказывая своего особого к ней интереса.

— Ваша дочь была столь юной, когда вам пришлось начать эту страшную игру в прятки с большевиками, — говорил герцог Великому князю, — и ее образование наверняка не было завершено в Санкт-Петербурге.

Он умолк и осторожно добавил:

— Когда я гостил в России по приглашению его величества, на меня произвела большое впечатление образованность русских детей, особенно девочек, уровень их познаний был гораздо выше, чем у детей в других странах Европы.

— Верно, — согласился Великий князь, — думаю, что Милица с ее живым умом легко восполнит упущенные академические познания. Но с другой стороны, за это время она приобрела немало уроков жизни, в том числе и горьких, однако они во многом расширили умственные способности.

В том же духе говорил о ней и князь Иван.

— Милица — способная девушка, — сказал он в беседе с герцогом. — Я уверен, если она попадет когда-нибудь в Англию, ей легко будет найти работу.

— Работу? — переспросил герцог.

— Леди Рэдсток говорила мне, что после войны женщины смогли занять в обществе немало мест, о которых раньше и мечтать не смели.

— Да, это правда, — подтвердил герцог.

— Наверное, вы думаете, — сказал князь, — что воспитание Милицы прекратилось в раннем возрасте, когда нам пришлось скрываться.

— Я не говорил этого, — запротестовал герцог.

— Любой бы так подумал, — сказал князь, — но, как вы знаете, Великий князь человек большого ума и эрудиции, да и меня не назовешь невеждой, и Милица училась с нами все это время.

Герцог не сомневался, что благодаря такому образованию она по своему развитию сильно отличалась от четырех дочерей императора, которых воспитывали в узкой семейной обстановке, что ограничивало их кругозор.

Слушая интересные сведения о княжне Милице, герцог каждый раз досадовал, что не может наладить с ней общение.

И вот она стояла одна на палубе в столь ранний час, когда все гости еще спали. Герцог неслышными шагами поспешно двинулся к ней в своих туфлях на мягкой подошве, в которых он обычно прогуливался.

Она стояла спиной к нему, не сводя взгляда с зеленой вспененной волны за кормой яхты, которая оставляла белый след на спокойной глади моря.

В воздухе еще витал таинственный ночной туман, постепенно рассеиваемый лучами солнца, а в полупрозрачном небе уже таяли последние звезды.

Княжна была в теплом пальто Нэнси с голубым шифоновым легким шарфом.

Она глядела вдаль с высоко поднятой головой, и герцог, кажется, читал ее мысли. Княжна наверняка думала о России, не о той, в которой испытала столько несчастий и лишений в последние годы, а о России, которую знала еще девочкой, с ее прекрасными богатыми дворцами.

Это была Россия доброты и любви в императорской семье, покоя и роскоши, так глубоко укоренившихся в ее жизнь, и она сумела сполна ощутить счастье только после того, как у нее все это отняли.

Герцог чувствовал все это так, будто княжна сама ему обо всем рассказывала.

Она ощутила его присутствие, хотя он не издал ни звука, и, обернувшись, увидела, как он смотрит на нее, Они разглядывали друг друга, а затем герцог не торопясь приблизился к ней и встал рядом.

— Вы вспоминали о своем доме? — спросил он так, будто продолжал начатую беседу.

Она не стала притворяться, что не понимает его.

— Я отдаляюсь от него все дальше и дальше.

— Его там больше нет, — сказал он, — и не стоит оборачиваться в прошлое.

— У меня теперь нет ничего, чем я могла бы… заменить его, — ответила она.

Она говорила правду, и ей нечего было возразить.

Они помолчали, и он сказал:

— Воспоминания — удел старых людей, у вас же — целая книга с чистыми страницами, которые предстоит заполнить.

Ему показалось, что на губах княжны мелькнула легкая улыбка, когда она ответила:

— Если бы мы могли распоряжаться своей судьбой (а нам, конечно, этого не дано), то как бы мы воспользовались такой возможностью? Увы, нам приходится лишь повторять вслед за Омаром Хайямом:

Рука, явившись в небесах,

Перстом судьбу нам начертила;

И не вернуть ее назад,

Чтобы хоть строчку изменила.

Герцог рассмеялся.

— Я не верю в это, — сказал он, — и мне ближе другие строки:

Не знаем, что ждет нас — рай или ад вечный;

Зато знаем точно, что жизнь быстротечна.

Княжна наконец улыбнулась по-настоящему.

— Интересно, кто теперь читает мою книгу Омара Хайяма? — сказала она. — Я любила ее и рисовала маленькие картинки на ее полях.

— Если вы любите поэзию, то в моей библиотеке вы найдете немало стихов.

— Да, я знаю, — , ответила она, — и это удивило меня.

Она сказала это не подумав. Спохватившись, что допустила бестактность, сама того не желая, она быстро добавила:

— Извините. Я не должна была так говорить.

— Мне хотелось бы, чтобы вы говорили искренне, — ответил герцог. — Я догадываюсь, что вы скорее всего ожидали найти в моей библиотеке современные романы и спортивные хроники.

Она удивленно и пытливо взглянула на герцога и впервые подумала, а может, он вовсе не такой, каким она его представляла.

Он спокойно сказал ей:

— Теперь вы хотите прислушаться к своей интуиции, которая так свойственна всем русским.

Он будто вспугнул княжну, она резко парировала:

— Почему вы говорите… так? И почему вы хотите показать, что… читаете… мои мысли?

— Я могу читать их.

— Тогда, пожалуйста… не делайте этого.

Она вновь отвернулась и стала всматриваться в горизонт, и он знал, что теперь она думает не о России, а о нем.

— Мне кажется, вы согласитесь, — сказал он, — что в нас много общего и мы могли бы говорить о многом, интересном для нас обоих. Помните, как хорошо сказано у Омара Хайяма? — Она не отвечала, и он прочитал на память:

Ты — словно дверь, к которой нет ключа,

Завеса, за которую не взглянешь;

Давай поговорим хотя б о мелочах,

И для меня понятнее ты станешь.

Наступила пауза.

— Отец ждет меня, — произнесла наконец княжна. — Я должна идти.

Не взглянув на герцога, она ушла, и он не пытался задержать ее.

Он облокотился о поручень и размышлял об их разговоре, который казался таким необычным особенно для молодой леди.

Он чувствовал, что все-таки после беседы в каждом из них сохранилось что-то недосказанное.

Более того, герцог был твердо убежден, что княжну тоже яе покидало ощущение какой-то недоговоренности между ними.

Княжна по-прежнему оставалась неуловимой.

— Будь я проклят! — воскликнул он. — Почему она не может хотя бы проявить благодарность, как остальные?

Не утешали его и слова князя Ивана, который воскликнул за завтраком:

— Вы и представить себе не можете, Бакминстер, что для нас значит после стольких лишений спать в удобной постели, сидеть за таким изобильным столом и знать, что еды хватит еще на целый день.

Князь сказал это в порыве чувств и, как бы устыдившись собственной откровенности, засмеялся и добавил:

— Извините меня. Я понимаю, что сдержанному англичанину я могу показаться чересчур эмоциональным.

— Я прекрасно понимаю ваши чувства, — ответил герцог, — и думаю, что всем нам было бы неплохо иногда более чутко относиться к эмоциональной откровенности друг Друга.

Герцог понимал, как Гарри удивляется ему, а Нэнси сказала:

— Ты прав, Бак. Мы так привыкли сетовать и заниматься только собственными проблемами, что забываем порой о других людях, живущих вдалеке от нас. Вот, скажем, как князь Иван, который может поведать дам о гораздо более тяжелых испытаниях.

— Этого-то я все-таки и не должен делать, — сказал князь, — и если я начну жаловаться, прикажите мне замолчать. Просто сейчас я хотел выразить благодарность.

— Я знаю, — сказал герцог, — а когда вы закончите завтракать, может быть, нам прогуляться вместе на палубе?

— Да, конечно, — согласился князь, поняв, что герцогу хочется поговорить с ним.

Они вышли из салона, несмотря на то что Долли совершенно недвусмысленно давала понять, что хотела бы составить им компанию на прогулке.

Торопливо обходя яхту вдоль борта вместе с князем, герцог объяснял:

— По-моему, нам следовало бы поговорить о вашем будущем до того, как мы прибудем в Александрию.

— Конечно, я тоже думал об этом, — сказал князь. — Я уже говорил, что у меня есть немного денег в Каирском банке, если на мой счет не наложен арест.

— Вряд ли, они должны быть там, — ответил герцог, — но это, наверное, небольшая сумма.

— Да, небольшая, — ответил князь. — Деньги в египетской валюте, они были у меня, когда я посещал Каир в 1910 году. Мне не надо было переводить из( в Санкт-Петербург, и я оставил их там на случай, когда еще раз посещу Египет.

Он улыбнулся и добавил:

— Теперь мне они очень пригодятся, единственное мое сбережение.

— У вас есть друзья в Египте?

— Я считал их друзьями, — ответил князь, — и тогда они были по-человечески привязаны ко мне, но теперь, когда я без положения и без денег, буду для них только обузой.

Герцог не стал уверять князя в верности его друзей.

Он слишком хорошо понимал, какая пролегла бездна между бывшим состоятельным князем Иваном и нынешним бездомным человеком, бежавшим из России.

С трудом верилось, что хоть кто-то обрадуется его прибытию в Египет и окажет ему содействие.

Герцог не питал особых иллюзий насчет преданности светского общества и сам не был уверен, что те, кто теперь лебезит перед ним, поддержали бы его, окажись и он в подобной ситуации.

Вслух же он сказал:

— Было бы не совсем верно ожидать слишком многого от бывших так называемых друзей.

— Я и сам об этом думал, — отвечал князь, — но мне трудно строить какие-либо планы, когда, как вы знаете, я несу такую ответственность за судьбу Великого князя и Милицы.

— Я мог бы пока позаботиться о его императорском высочестве, — сказал герцог.

Князь повернулся к нему с надеждой в глазах.

— Вы действительно оставите его у себя?

— Я обещаю, что позабочусь о них обоих, — сказал герцог. — и у меня к вам предложение, которое, по-моему, может вас заинтересовать.

Он понял, что князь стремится подобрать подходящие слова благодарности за то, что он взял на себя часть бремени, и, не давая ему договорить, быстро продолжил:

— Вы не были в курсе происходящих событий и, наверное, не знаете, что в прошлом году в Долине Царей напротив Луксора обнаружили нетронутую гробницу одного из фараонов.

— Это очень интересно! — воскликнул князь.

— Тутанхамон, хотя и умер очень молодым, был похоронен с несметными сокровищами, таких раньше нигде еще не находили.

— Поразительно!

— Лорд Карнарвон, финансировавший эту экспедицию, мой друг, — сказал герцог. — Когда я разговаривал с ним, он уверял меня, что там должно быть еще много не менее великолепных гробниц, еще не тронутых грабителями и не обнаруженных археологами.

Они прошлись еще несколько минут, и герцог сказал:

— Я решил, что, когда посещу Каир, попытаюсь найти эксперта в этой области, чтобы в будущем, как и лорд Карнарвон, финансировать археологическую экспедицию.

Слова герцога вызвали в князе азартное волнение.

— Я очень хорошо знаю, ваше высочество, — продолжал он после паузы. — Вы знаток древностей, поскольку видел, какие сокровища были собраны в вашем дворце в Санкт-Петербурге. Меня интересует не только поиск сокровищ, но и приобретение древних ценностей, многие из которых тайно вывозятся сейчас из Египта и в ряде случаев попадают в Америку.

— Не думаете ли вы, — спросил князь, — что я мог бы заняться этим делом для вас?

— Если бы заинтересовались этим, — ответил герцог. — Я не могу представить себе человека более квалифицированного, чем вы, который не попадется на подделку.

— — Думаю, нет необходимости говорить, — сказал князь тихим голосом, — что это означало бы для меня.

— В Греции и на греческих островах можно еще купить статуи, вазы и древние урны, так что вам не надо будет ограничивать свою деятельность только Египтом.

Князь молчал, потрясенный предстоящей перспективой. Он Сказал:

— Поклянитесь мне, что вы хотите не просто придумать для меня работу, а и на самом деле собирались найти себе компаньона, который представлял бы ваши интересы.

— Я готов поклясться на Библии, если надо, — отвечал герцог. — У меня действительно были планы на этот счет, если бы я не нашел эксперта в Каире, то вернулся бы домой.

В таком случае я, несомненно, лишился бы возможности приобрести огромное количество сокровищ, о которых так мечтаю.

— Даже не знаю, как и благодарить вас… — начал было князь.

— И не пытайтесь, пожалуйста, — сказал герцог. — Вы легко выразите свою благодарность тем, что будете препятствовать грабителям разорять гробницы и уничтожать тем самым исторические ценности.

— Можете быть уверены, что я не упущу ни одну истинную ценность, — с улыбкой сказал князь.

Завершив прогулку, они спустились в каюту герцога, и он написал письмо в свой банк в Каире, в котором распоряжался выдавать князю приличную сумму в качестве ежегодного жалованья, а также оплачивать все его счета, которые он представит в банк.

По такому соглашению легко было бы обманывать герцога, однако он знал, что князь Иван, как и княжна, слишком горд и будет действовать с исключительной честностью, которая показалась бы нелепой многим современным дельцам.

Когда герцог закончил письмо, князь, глубоко вздохнув, сказал:

— Я не могу поверить, что туча отчаяния, преследовавшая меня в течение семи лет, развеялась в одночасье.

— Забудьте об этом! — сказал герцог так же, как говорил до этого Милице.

Чтобы сменить тему разговора, герцог спросил:

— А что князь Александр? Все еще хочет вступить в Иностранный легион?

— Он ждет этого с нетерпением, — ответил князь, — и, знаете, он просто создан для такой службы, к тому же она улучшит и укрепит его характер.

Видя, что герцог соглашается с ним, он продолжил:

— Да у него нет иного выбора. Попытаться жениться на богатой женщине? Но Александру трудно было бы сейчас войти в общество, ведь у него ничего нет, разве что одна одежда, да и ту одолжили, Герцог молчал, и князь закончил:

— Меня только беспокоит, что Иностранный легион может не принять его.

— Это исключено, — ответил герцог.

— Почему?

— Потому что я знаком с их командующим. Мы воевали вместе в пустыне, когда он был еще в младшем чине, и он — француз, который вызывает у меня величайшее восхищение.

— И вы рекомендуете ему Александра?

— Обязательно, — ответил герцог, — у князя не будет трудностей со вступлением в Иностранный легион, о нем позаботятся и в дальнейшем.

Князь облегченно вздохнул.

— Я просто не пойму, — сказал он прочувствованно, — как я мог с самого начала сомневаться в вашем великодушии и вообразить, что вы не поможете нам, если не принудить вас.

— Вы вне опасности, и это самое главное.

Герцог задумался, стараясь представить, что было бы, если бы князь с самого начала поступил как обычно и сам пришел бы на яхту. Понял бы он тогда всю тяжесть положения русских аристократов?

Прежняя их жизнь во всем была, что называется, розарием до начала войны, а затем и революции, изменившей все за одну ночь.

Он постоянно спрашивал себя, что было бы с ним, если б ему выпала столь нелегкая участь?

Герцог был убежден, что если б он и Гарри проявили мужество, то Долли вела бы себя совсем не так, как Милица.

Он все же чувствовал себя уязвленным и был разочарован тем, что, несмотря на все его увещевания, княжна продолжала относиться к нему недоверчиво и недружелюбно, словно не могла простить, что он англичанин.

Князь тоже думал о Милице, когда сказал герцогу:

— В Англии теперь должно быть много русских беженцев, и если, вернувшись туда, вы будете общаться с ними, то я уверен, Милица захочет жить с ними.

— Я думал об этом, — ответил герцог, — как я и обещал, я позабочусь и о Великом князе, и о княжне.

— Может быть, вы сможете найти ей мужа, — рассуждал князь. — Если она оденется как следует, то будет привлекательной.

— Я уверен в этом.

— Она никогда не была в обществе мужчин, не считая меня и Александра, — продолжал князь, — и не умеет прельщать мужчин, но, по-моему, это приходит к женщине само собой, если представится подходящий случай.

— Наверное, — согласился герцог. — Но у меня небольшой опыт общения с молодыми девушками.

Князь усмехнулся:

— У меня тоже! Женщины, привлекавшие меня в прошлом, были утонченными красавицами, столь же блистательными, как драгоценные украшения на них.

Он восторженно развел руками и сказал:

— Помните, какими изящными и изысканными были женщины на последнем балу, на котором вы были в Зимнем дворце?

— Я никогда не забуду этого.

— — Я был страшно влюблен в одну прелестную женщину, ее муж, к счастью, находился в то время далеко, на армейских маневрах. Мы танцевали, а потом я проводил ее домой, и, пожалуй, за всю мою жизнь я не был так счастлив, как в ту ночь.

Он вздохнул:

— Я думал о ней, когда ночевал на сеновале или пробирался по деревням в сумерках. Хотел бы я знать, где она теперь?

Герцог Подумал, что, возможно, ее нет уже в живых, но промолчал и лишь ответил:

— Может, когда-нибудь вы еще встретитесь. Многие русские спаслись, и я уверен, что в Каире тоже есть русская община, как в Лондоне и Париже.

Князь покачал головой:

— Что проку искать, как вы говорите, иголку в стоге сена? Воспоминания не стоит бередить, не хотелось бы пережить разочарование.

— Увы, такое случается нередко, — заметил герцог.

— Да, такова жизнь, — согласился князь.

Желая перевести разговор, он сказал:

— Я очень рад и чрезвычайно благодарен, что вы позаботитесь о Милице. Ей еще не довелось разочаровываться в любви, хотя и немало пришлось пережить.

— Что ж, вовсе не обязательно через это пройти, — с некоторой беспечностью произнес герцог.

Князь же озабоченно нахмурился.

— Милица еще молода, — сказал он, — может быть, вы не знаете, но на Востоке верят в круг новых перевоплощений человека. И она как раз одна из тех, кто уже пережил несколько рождений.

Герцог был поражен, ведь он и сам в это верил, но никогда не высказывался.

— Я изучал буддизм, — ответил он, — и нашел эту религию довольно интересной, особенно теорию перевоплощений.

— Иначе нельзя объяснить тот факт, что порой люди, встретившиеся нам впервые, кажутся такими знакомыми, то есть когда-то бывшими уже нашей частью.

Герцог внимательно его слушал, и он продолжил:

— Как же тогда понять необычайную талантливость детей, которые, едва усвоив азбуку, уже могут, подобно Моцарту, сочинить в шестилетнем возрасте концерт для фортепьяно?

— Когда я был в Индии, — сказал герцог, — теория перерождений показалась мне неоспоримой. Но когда я возвратился в более земной мир Англии, то начал сомневаться в собственном же легковерии.

— По крайней мере печальный опыт моего нынешнего воплощения, — сказал князь, — будет вознагражден более уютной жизнью в следующем рождении!

В таком шутливом тоне он закончил их серьезную беседу.

Позже в течение дня герцогу пришлось вспомнить об их разговоре.

Перед обедом он навестил Великого князя. В каюте не было княжны, будто она предвидела приход герцога.

— Как вы чувствуете себя, сэр? — спросил он Великого князя.

— Ночью немного беспокоила боль, но, в общем, грех жаловаться. Хочу поблагодарить вас за готовность помочь Ивану. Он рассказывал мне о вашем предложении и очень обрадовал меня.

— Я рад.

— Князь Иван был так добр ко мне, — продолжал Великий князь. — Я был такой обузой для обоих молодых людей и часто думал, что хорошо бы поскорее умереть, и чем раньше — тем лучше!

— Это было бы очень опрометчиво с вашей стороны! — шутливо воскликнул герцог, и Великий князь тоже рассмеялся, — Теперь, когда вы устроили будущее Ивана и Александра, — сказал герцог, — я и Милица не должны более обременять вас и злоупотреблять вашим гостеприимством.

— Ни в коем случае, сэр, — быстро сказал герцог.

— Я подумал, что, как только поправлюсь, — продолжал Великий князь, — попытаюсь написать книгу. Никогда этим не занимался раньше, но я произносил неплохие речи, и император говорил мне, что я довольно красочно рассказываю, будто рисую картину.

— Пожалуй, это превосходная мысль! — воскликнул герцог. — Я предвижу, что мемуары вашего императорского высочества будут представлять огромную историческую ценность.

Ведь вы знаете то, о чем большинство людей и не подозревают, даже те, кто вращался в придворных кругах.

— Это правда, — сказал Великий князь, — поэтому я должен поскорее приступить к работе. Как вы думаете, моя книга разойдется?

— Я совершенно уверен в этом, — ответил герцог.

Они поговорили о многих событиях и фактах» которые следовало бы описать в книге, и когда герцог заметил, что Великий князь начинает уставать, то откланялся и вышел из каюты.

Он раздумывал, стоит ли постучаться в дверь Милицы и поговорить с ней, но тут же рассердился на себя самого: мол, если ей так хочется упорствовать и ненавидеть его, то он будет просто игнорировать ее.

Нелепо поддаваться капризам молодой девушки и забивать голову мыслями о ней.

Но во время обеда он подумал, что княжна опять осталась внизу и не хочет к ним присоединиться.

Долли вдруг почувствовала, что герцог утрачивает к ней интерес, и всячески стала привлекать к себе его внимание, . намекая кокетливо и ласково, что любит его.

Неделю назад герцог с неменьшей пылкостью ответил бы на знаки ее любви, потому что она была так прекрасна. Он хорошо понимал князя Александра, который не мог оторвать от нее глаз.

Герцогу было гораздо легче на душе, когда он коротал время в беседе с Нэнси, которая, как всегда, могла его развлечь.

Он знал ее еще и как добрую женщину, которая к тому же, как ни странно, вращаясь в их довольно беспутном обществе, оставалась верной своему мужу.

— Что мы будем делать сегодня? — спросила Нэнси.

Герцог не успел что-либо сказать, как Долли ответила за него:

— А что мы еще можем делать? Только убивать время на этом скучном судне, пока Бак не спускает глаз с моря, как Моисей, или как там его звали, который раздвигал волны?

Все засмеялись, и Долли продолжала:

— — По мне, так нет ничего скучнее, как мчаться к Александрии вместо того, чтобы плыть с остановками. Мы смогли бы что-нибудь купить, если бы заходили по пути в другие города.

— Я сомневаюсь, — ответил герцог. — Ты когда-нибудь думаешь о чем-нибудь еще, кроме покупок?

— Да, только когда ты со мной, дорогой! — ответила Долли. — В самом деле, есть ли что-либо более увлекательное, чем то, о чем я, пожалуй, умолчу из скромности?

Все рассмеялись, и князь Александр принялся подшучивать над ней, сглаживая неловкую для герцога ситуацию.

Герцог действительно провел послеобеденное время на мостике, как и заявила Долли, и, глядя на море, все более убеждался в том, что должен поговорить с княжной.

Решившись, он спустился вниз к Великому князю на час раньше, чем обычно.

Дверь в его каюту была закрыта, и он хотел было уже постучать, когда открылась соседняя дверь и появилась княжна.

— Отец спит.

— Я пришел раньше обычного, — ответил герцог, — потому что хотел поговорить с вами.

— Зачем?

— Мы не закончили нашу утреннюю беседу.

— Я все сказала, и мне больше нечего добавить.

— Напротив, еще о многом можно было бы поговорить, — настаивал герцог. — Сейчас вашему отцу ничего не нужно, поэтому я приглашаю вас в мою каюту. Если не хотите говорить о себе, мы можем поговорить хотя бы о поэзии.

— Я сейчас отдыхаю, — сказала княжна.

— Это не правда, потому что я вижу, что вы шили, — ответил он.

Герцог заглянул за ее плечо: на кровати лежала блузка Нэнси, которую княжна подшивала, Когда услыхала его шаги за дверью.

Она заколебалась, и он сказал:

— Если хотите, мы можем, конечно, поговорить и здесь.

Ему показалось, что она слегка покраснела, видимо, решив, что это будет неудобно, и быстро сказала:

— Нет, я приду в вашу каюту, но ненадолго. Папа должен скоро проснуться.

— Доукинс будет поблизости, — успокоил ее герцог.

Он пошел впереди нее, как и в прошлый раз. Когда они вошли в его каюту, герцог почувствовал, будто ему улыбнулась удача и он поймал какую-то редкую дикую птицу и посадил ее в клетку.

Избегая встречаться с ним взглядом, княжна разглядывала книжные полки, занимавшие одну из стен каюты.

— Вы одобряете мой выбор книг? — спросил герцог.

— Ваши книги напоминают о моей невежественности, — ответила она. — Я вновь начинаю сожалеть, что не училась усерднее, когда имела такую возможность.

— Для чего? — поинтересовался герцог.

Она с удивлением взглянула на него и сказала:

— Надеюсь, вы не сомневаетесь, что мне хочется узнать больше. Не считаете же вы, что женщина должна быть лишь безмозглой забавой для мужчин?

Слова ее прозвучали столь неожиданно, что герцог засмеялся, откинув назад голову.

— Откуда у вас такие мысли? — спросил он.

— Леди Рэдсток предупреждала меня не стараться быть слишком умной, — ответила княжна. — Она сказала, что мужчины боятся умных женщин и хотят только видеть нас красотками и еще чтоб мы хорошо танцевали.

— Вам нетрудно будет достичь таких высоких целей, — с иронией заметил герцог.

Княжна насмешливо фыркнула.

— Я не собираюсь тратить время на такие пустяки, — сказала она. — Я хочу найти себе какую-либо работу, и мне нужно развивать умственные способности. К счастью, я могу говорить на нескольких языках.

— Чем вы хотите заняться?

— Я поняла, что теперь женщины работают в разных организациях, — ответила княжна. — Леди Рэдсток считает, что я могла бы устроиться в посольстве.

Наступила пауза. Затем княжна сказала тихим голосом:

— Она сказала, что, если я захочу получить… такую работу, мне будет… нужна ваша… помощь.

— Итак, вы уже считаете, что я мог бы вам пригодиться.

— Леди Рэдсток сказала, что у вас много знакомых в Каире.

Герцог хотел было сказать, что собирается доставить ее и Великого князя в Англию, но, вспомнив о ее отношении к его стране, передумал, потому что она сразу бы этому воспротивилась.

Герцог ничего не сказал, и княжна снова повернулась к книгам, стала их перебирать и наконец сказала:

— Не могли бы вы помочь мне? Посоветуйте мне книгу, по которой я научилась бы вести себя в современном мире, ведь я ничего о нем не знаю.

Княжна обернулась к герцогу и сказала:

— Я знаю, что существует огромный разрыв между моей Жизнью и моими представлениями о ней в 1917 году и тем миром, к которому я вернулась в 1924 году. Что мне надо сделать и узнать — , чтобы заполнить этот пробел?

— По-моему, легче всего последовать совету леди Рэдсток: прелестно выглядеть и хорошо танцевать!

Герцог хотел подшутить над ней, но в глазах у нее загорелось негодование, и он залюбовался ею, потому что она стала от этого еще прекраснее.

Ее уже нельзя было больше назвать гордой и неприступной статуей. Перед ним теперь была живая женщина, эмоциональная и легкоранимая.

— Ваше предложение смехотворно и, по-моему, унизительно!

Она взяла с полки первую попавшуюся под руку книгу и, ее взглянув на герцога, вышла из каюты.

Было бы даже кстати сказать, что княжна по-женски бросилась вон из комнаты, особенно если бы она была в шелковом платье.

Герцог не двигался.

Откинувшись в своем кресле, он улыбался тому, что сейчас произошло.