Горизонтальная война. Снимая маски

Глава 4

«Я люблю тебя больше жизни и ещё чуть-чуть».

Ворота беззвучно распахнулись, повинуясь кнопке пульта. Где-то здесь рос дуб, на котором Ромка вырезал эту фразу.

Я нечасто заезжала в особняк. Прошлое не спрашивало разрешения, чтобы заполонить мои мысли. Перед глазами вереницей кадров скользили улыбки, смех, плач, сгорбленный профиль друга и первый робкий поцелуй, на который я отказалась отвечать. Гордая и самовлюблённая, я полагала, что достойна большего, чем рыжий паренёк, отец которого работал в «Штэрне». Жизнь научила ценить тех, кого уже давно не было рядом.

Приподняв голову, я смотрела в пасмурное небо, затянутое свинцовой массой облаков. Скоро пойдёт снег. Алкогольный дурман оставил после себя неприятное послевкусие. Думать на больную голову отнюдь не тоже самое, что на здоровую. Сегодня пятница, одиннадцатое марта. Ещё два дня назад я отмечала десятую годовщину смерти Белоярцевых и своё двадцатипятилетие там же, на кладбище. По иронии судьбы, их смерть и моё рождение совпали в одном дне. И вот, два дня спустя я лишилась отца. Пускай и не самого любимого, но отца.

Родители вообще были для меня чем-то эфемерным. Слово «мама» я произносила без должного уважения и любви, а «папа» – скорее, с благодарностью, потому что он был неким буфером между мной и матерью. В детстве, в мою голову зачастую лезли вопросы об их отношении ко мне. В особенности матери. Отчего-то, я ощущала себя приёмышем, ну, или мне так казалось на фоне бесконечных ругательств и столкновений. И поддерживали меня Ромка и его старшая сестра Саша. Рыжая фурия, но такая классная. Вечно вытаскивала нас из передряг, чтобы от родителей не досталось.

Ноги сами понесли на боковую дорожку, в обход дома. Припорошенная снегом, она едва выглядывала, смущённо демонстрируя то один красный бок плитки, то другой. Оголённые кусты вдоль сонного палисадника вытягивали узловатые ветви, норовя ухватиться за брюки. На часах было чуть больше трёх, но из-за нависших облаков казалось, что уже вечереет. Добравшись до рощи, я переступила ограничитель и пошла вглубь. Сама не знаю на кой чёрт.

Мы нередко носились здесь, устраивали засады и строили коварные планы по захвату домработниц, не дающих лишнего сладкого. Вот и оно. Старое дерево, ствол которого едва ли можно было обхватить одному человеку, нависало раскинув ветви как плети. Летом оно очень красивое, а сейчас смотрелось скорее ловушкой, чем уютным, потайным местом. Обойдя его по кругу, я отыскала заветную надпись и прижалась пальцами к рубцу на коре.

«Я люблю тебя больше жизни и ещё чуть-чуть». Неровные буквы, вырезанные обыкновенным перочинным ножом скакали то вверх, то вниз. И подпись: Рома Б. На глаза набежали слёзы, в груди защемило, закололо.

– Ромка, – всхлипнула я, гладя буквы. – Мне тебя так не хватает… так больно, Ромочка. Сил никаких нет, никто не сможет тебя заменить. Никто и никогда. И зашумевший в кронах ветер вторил моему отчаянию.

Лить слезы на холоде не очень хорошая идея, но я даже не пыталась остановить солёный поток. Глухая тоска снедала душу, и сколько бы ни миновало лет, в моей памяти был жив образ лучшего друга. Единственного человека, которому я вверяла все свои тайны и страхи. И пусть он погиб десять лет назад, я так и не смогла впустить в своё сердце кого-то ещё. Даже Ника, смирившись с тем, что я смогу дать ему только отголосок той любви, что он заслуживает, потому что самая сильная, и самая болезненная любовь навеки вечные заперта в изъеденный ржавчиной сундук.

Простояв некоторое время, я смахнула слёзы и двинулась в обратную сторону. Лиза, Лизонька, моя девочка, моя отрада. И пускай её папаша самый худший человек на земле, она моя яркая звезда, помогающая идти вперёд даже тогда, когда есть силы только ползти.

Остановившись перед входом, я постучала ботинками друг об друга, и нажала кнопку. Страшно подумать, в каком сейчас состоянии мама.

Из-за двери донёсся смех.

Смех?!

Округлив глаза, я следила за тем, как медленно и нехотя поворачивается массивная ручка, как взмахивает крыльями металлическая птичка над глазком. Смеялась не дочь.

– Да? – Из-за двери высунулась довольная мама и тут же скисла. – Что ты здесь делаешь?

– Мам, – я прочистила горло и перевела дыхание: – Тебе звонили?

– Мне много, кто звонит, – сощурилась она, отчего под глазами побежали тоненькие морщинки. – Я забрала Лизу на выходные, хотела съездить на лыжную базу, разве твой любовник тебе не сказал? Зачем ты здесь?

– Мы так и будем стоять на пороге? – начала издалека я.

Наклонив по-птичьи голову набок, мама ухмыльнулась и распахнула дверь. Ну надо же. Думала, до вечера продержит на улице. Шум голосов из гостиной подсказал, что у мамы гости. Они-то и смеялись. Один из голосов был смутно знаком, где-то я его уже слышала.

– Мам. – Стряхнув с пальто белые крупинки, я села на софу и сцепила руки в замок. – Папа умер.

Голос дрогнул, как будто только сейчас я осознала весь ужас нового положения. Не смея поднять на мать глаза, чтобы не столкнуться с истерикой, я поджала губы и отвернулась.

Через несколько секунд поняла, что плакать и рыдать мама не собирается. В недоумении посмотрев на неё, я заметила тень усмешки, которую она попыталась спрятать, да не успела.

– Ты слышала, что я сказала?

– Слышала, – невозмутимо ответила она. – Сергей умер. Мне звонили два часа назад. Ты за этим приехала? Так могла не торопиться.

Ни единый мускул не дрогнул на застывшем фарфорово-кукольном лице. В глазах мамы была усталость и… брезгливость? Она держалась спокойно, сложив на груди руки и поигрывая тонкими пальцами по плечу.

– Мам? – В голову закрались сомнения в её адекватности. Разве нормально никак не реагировать на смерть супруга?

– Мелания, – вздохнула она, поправляя безупречное каре, – поезжай домой. Видимо, теперь у тебя будет очень много забот. Лиза поживёт пока у меня.

– Нет. – Я поднялась и сняла ботинки. – Лиза поедет домой. Никакой поездки на базу.

– Ты не имеешь права запрещать нам видеться, – задрала она подбородок.

– Я не запрещаю. Я говорю о том, что жить с тобой она не будет. Мы проходили это уже не один раз. Где она? – Я высунулась в коридор, разматывая шарф.

Мама цыкнула и перегородила собой проход:

– Лиза останется здесь. Ты ничего не можешь ей дать. Такая же как отец – помешанная на работе. Оставь ребёнка в покое! – Она выталкивала слова сквозь сжатые зубы, шипела, разве что ядом не плевалась.

– Благодаря этому помешательству, – напомнила я, – ты сейчас имеешь всё, что хочешь. Отец из кожи вон лез, лишь бы угодить твоим капризам. Совесть бы поимела. И сделай вид, что тебе грустно, смех в день смерти мужа попахивает сумасшествием.

Отодвинув её в сторону, я пошла на голоса и у дверей в зал остановилась как вкопанная. Гостями матери оказались Домогаровы. Мать и отец близнецов, Лариса и Виктор.

– Мелания? – подняла тонкую, смоляную бровь Лариса Витальевна. – Что ты здесь делаешь?

Гостья придерживала за ножку высокий бокал, в котором плескалась соломенная жидкость. Пригубив вина, Домогарова растянула ядовито-красные губы в улыбке и кивнула.

– Папа скончался, – ровно откликнулась я, скользя взглядом по комнате и ища дочь. – Я приехала сообщить об этом матери и помочь. Но, видимо, в моей поддержке она вовсе не нуждается.

– Прими мои соболезнования, – густой бас Виктора Домогарова привлёк моё внимание.

Как необычно, а ведь они абсолютно не похожи, впрочем, как и я с родителями. Домогаров Виктор был высок, хорошо сложен для своего возраста, глаза у него были зелёные, а волосы светлые, практически белые. Этакий русский богатырь в костюме. Тогда как братья были жгучими брюнетами с синими глазами и чудились мне прямыми потомками Кощея. Да даже Лариса Витальевна была светлее, чем они. Высокий свитер крупной вязки прикрывал Виктору горло, ноги с броскими носками апельсинового цвета были поджаты. Очень тепло и по-домашнему, но что-то здесь было не так. Где слёзы матери? Почему они веселятся, если узнали, что отец умер?

– Я уже ей сказала, что Лиза останется здесь, – вмешалась мама. – Витя, освежи мой бокал. Не видишь, что ли, он совершенно пуст.

Пройдя мимо, мать опустилась в кресло перед зажжённым камином и сложила одну ногу на другую, поигрывая носком туфли. Надменная, как и всегда. Нос кверху, широкая бровь приподнята, тонкие губы поджаты и растянуты в ухмылке. Даже ямочки на щеках не скрашивали общего впечатления. Мать была стервой, и ничуть не стыдилась своего поведения и нрава.

– Цирк какой-то, – прошептала я, выходя. – Лиза! Лиза, ты где?

– Сучка маленькая, – шикнула громко мать и привстала. – Сказала же, что она останется со мной!

– Обойдёшься, – не поворачиваясь, обронила я. – Лиза моя дочь. Не устраивай скандал при гостях.

– Они мои родственники будущие, – осклабилась мать.

– С какого перепугу? – я даже застыла. – Присмотрела себе одного из братьев? Старовата ты для них, не находишь?..

– Вырвать бы тебе поганый язык, – поморщилась она. – Не я, а ты выйдешь замуж за Глеба. Я твоя мать, я так сказала, и так будет!

– Ха. Ха-ха-ха, – я согнулась пополам от истеричного хохота. – Милая матушка, крепостное право давным-давно отменили. Мне двадцать пять лет, и я не намерена связывать свою жизнь с этой семьёй. Без обид, Виктор. Но ваши сыновья исчадия ада, да я под страхом смерти не выйду ни за одного из них! – выпалив последнюю фразу, выскочила в коридор и помчалась искать дочь.

У матери явно что-то с головой не то. Отец уже сетовал на её перепады настроения и постоянные придирки, но это было и раньше. Но вот так… она что, серьёзно считает, что я соглашусь выйти за Глеба замуж только из ее прихоти? Ненормальная. Машинально покачала головой и проскочив мимо кухни, медленно вернулась.

– Это что? – выдохнула ахнув. – Лизок, что это?

– А меня бабушка подстригла! – гордо выпалила дочь, потряхивая таким же каре, как у матери. – Бабуля сказала, что мы теперь как мама с дочкой. Правда, весело?

– Оч-чень весело, – прошептала я, медленно подходя к Лизе.

И если бы это была только стрижка, но мать её ещё и покрасила. Пропустив между пальцами короткие прядки, от которых несло краской, я прижала дочь к себе и зажмурилась.

– Мам, ты чего? – спросила она.

Конечно, ребёнку было не понять моих страхов. Что я ей скажу, как я ей скажу? Что мне, вообще, теперь делать.

– Лиз. – Я зарылась носом в её волосы, тщетно ища родной запах, выеденный краской. – Поехали домой, а?

– Нет, скоро дедушка вернётся. И бабушка сказала, что мы все поедем на лыжную базу. Мам, я хочу остаться с бабушкой и дедушкой, можно?

На глаза навернулись слёзы. С трудом успокоившись, я погладила дочь по спине, и сообщила ужасную новость:

– Лиз, дедушка сегодня утром умер.

– Не-ет. Мам, ну как ты такие вещи говоришь страшные? Конечно же, нет. С дедушкой всё хорошо, он приедет сегодня вечером, и мы будем кататься на лыжах. Мне бабушка обещала!

– Ох, Ириска…

Как мне объяснить ребёнку? Ей же всего восемь, хотя, с другой стороны, ей уже восемь. Маленький взрослый человек. Поймёт она или нет…

– Лиз, утром дедушке стало плохо и его не смогли спасти. Поехали, пожалуйста, домой.

Дочь расплакалась, когда осознала смысл произнесённых мной слов. Но скрывать правду и врать, что дедушка уехал, что дедушка будет позже, что всё образуется я не стала. В конце концов, это могло привести к ещё большим проблемам. Я бы просто потеряла её доверие.

Лиза плакала, когда вошла мать. Увидев эту сцену, она попыталась вырвать дочь из моих объятий, но я двинула плечом, отодвигая её. Слава богу, матери хватило ума не устраивать скандал при ребёнке. Поджав губы, она отошла в сторону и бросила на меня взгляд полный ненависти. Господи, я уже и забыла, что она так на меня смотрит. За последние годы, то ли она успокоилась, то ли я выросла и перестала обращать внимание на это, но сейчас, я как никогда раньше почувствовала себя нелюбимой и нежеланной дочерью этой женщины. И упаси боже оставить ей Лизу, неизвестно что она с ней сделает позже.

Подхватив дочь на руки, я пошла в её комнату, чтобы собрать чемодан. Мать следовала за нами не отставая, и когда Лиза, всхлипывая, сказала ей, что дедушка мёртв, она всё-таки не смогла сдержаться и дождавшись, когда я отправлю Лизу складывать вещи в чемодан, дала пощёчину.

– Кто тебя просил сообщать ей об этом?! Не могла промолчать? Вечно из твоего мерзкого рта всякое говно лезет. Да, он умер, и что теперь? Зачем ты заставила ребёнка плакать и страдать? Так бы мы с ней уехали на базу, и она более спокойно восприняла эту новость.

Прижимая дрожащие пальцы к горящей щеке, я не знала, что сказать. То ли то, что она ненормальная и давным-давно сошла с ума, то ли то, что я уже много лет не считаю её человеком, достойным уважения и заботы и даже того, чтобы прислушиваться к её мнению. Я не знаю. Пальцы дрожали, и вставший в горле комок мешал ответить на обвинения. Мне в этот момент казалось, что я навсегда потеряла семью. Со смертью отца у меня осталась только Лиза, и отдавать дочь в руки сумасшедшей матери я не собиралась.

Как страшно, когда ребёнок становится предметом гонки желаний и закулисных игр. В том, что мать не остановится, чтобы забрать Лизу себе, я знала, как и о том, что она будет всеми способами бороться за право опеки. Почему? Потому что уже был такой прецедент. Тогда отец сгладил все углы и заставил мать извиниться и изменить решение. Это было около трёх лет назад. Видимо, со смертью мужа, она лишилась последних тормозов.

Бежать нельзя, у Лизы школа, да и бежать из собственного дома и города, из-за того, что мать возомнила себя невесть кем… матерью моей же дочери, не меня, а Лизы… Нет, я не буду бежать. Я буду бороться за право жить так, как мне хочется, за право воспитывать свою дочь, в конце концов. Хорошо ещё, что после родов я записала дочь на себя и отказалась доверить опеку матери. Не знаю почему, но на это мне хватило мозгов в шестнадцать лет.

После того, как Лиза собрала чемодан, мы ушли в коридор одеваться. Из гостиной слышались глухие бормотания матери и успокаивающие слова Домогаровой Ларисы. Я даже не вслушивалась. Единственным, кто решился нас проводить, был Виктор Алексеевич. Придержав пальто, он помог мне одеться.

– Мне жаль, – сказал он чуть помедлив. – Мне, правда жаль, что Сергей умер. Он был хорошим человеком.

– Спасибо, Виктор Алексеевич, – вздохнула я. – К сожалению, мы с отцом были не так близки, как хотелось бы. О матери я вообще молчу. Не знаю за что бог наказал меня ей, но видимо было что-то такое…

Поморщившись, Виктор Алексеевич вроде бы собрался что-то сказать, но в последний момент сдержался. Открыв дверь, он вытащил чемодан на улицу.

– Тебя подвезти?

– Да ну, бросьте. Вы только что выпили, а меня ждёт такси. Спасибо.

– Мелания! – Домогаров-старший придержал меня за руку, когда Лиза спустилась с крыльца. – Мелания, ты можешь рассчитывать на мою помощь.

– Спасибо, конечно, – удивилась я. – Странный вы, однако, но да ладно. Знаете, я совершенно не хочу связываться с вашей семьёй. Вы же понимаете, что просто так Глеб от меня не отстанет?.. Мама сказала, что Лиза его дочь?

– Да, – улыбнулся он. – Это видно. Елизавета очень похожа на Глеба, практически его копия.

– В том-то и дело. Уже сейчас у неё есть некоторые повадки и черты характера, присущие вашим сыновьям. Что будет дальше я не знаю, но входить в вашу семью я точно не намерена. Надеюсь, когда-нибудь, мать это примет. Не могу понять, почему она вцепилась в эту идею, но этого не будет. Спасибо, что проводили.

– Ты знаешь. – Он вновь остановил меня, едва моя нога оказалась на ступеньке. – Я был бы счастлив, стань ты членом моей семьи.

– Правда? Ну, что вы. У Глеба бесчисленное количество поклонниц, любовниц. Среди них наверняка отыщется достойная женщина, которая с радостью примет его предложение и войдёт в вашу семью в качестве дочери. Но это точно буду не я. Лиза никогда не будет носить фамилию Домогаровых.

– Что ж, – нахмурился он. – Мне жаль, что ты не нашла общего языка с братьями.

– Да, мне тоже жаль, – вторила я, но уже своим мыслям.

Жаль, что когда-то я сделала ошибку, доверившись матери, но Виктору Алексеевичу знать об этом не стоит. Несмотря на добрые отношения с моими родителями, он был чужим человеком, впрочем, как и вся его семья.

Усевшись в такси, я протянула водителю дополнительные деньги и поблагодарила за терпение. Вместо обещанных мной десяти минут, он прождал почти сорок.

– Пожалуйста, отвезите нас по этому адресу, – передав листок бумаги с адресом, я привлекла к себе дочь, всё ещё еле слышно всхлипывающую, и уставилась в окно.

Мне предстояло подготовиться к похоронам. К сожалению, мать, по всей видимости, заниматься этим не будет. А ещё, мне бы очень хотелось узнать реальную причину смерти отца.