Госпожа аптекарша или как выжить в Германии Xvii века (Людмила Вовченко) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Людмила ВовченкоГоспожа аптекарша или как выжить в Германии Xvii века.

Глава 1.

Глава 1

Аромат у усталости всё-таки есть. Он пахнет не кофе, а тёплой лабораторной резиной и чуть-чуть — ацетонitrилом, который поселился в волосах и блузках насовсем.

Ирина Разумовская поймала этот запах в стекле собственного кабинета и усмехнулась: «Этому бы дать бренд — Eau de Высшая Школа Химии №∞».

В дверях постучали — без ритма, виновато.

— Ирина Сергеевна, — просунулась ассистентка Лера. — Вас ждут в учёном совете. И… не пугайтесь, там хорошие новости.

— Хорошие новости в нашем корпусе пахнут чем? — подняла бровь Ирина.

— Наверное, бумагой и штампом, — серьёзно ответила Лера и исчезла.

Ирина выключила колонку ротаметра, предусмотрительно прикрыла крышкой чашку с заваркой (не кофе — желудок уже давно голосовал против), поправила короткую стрижку в отражении шкафа и машинально сняла с халата следы чёрной перчаточной пыли. Тридцать шесть, кандидат наук, органик с уклоном в ароматические ряды, преподаватель двух курсов и шеф двух магистрантов. Семья — «будет потом». «Потом» как-то растягивалось на годы и отчётные периоды.

В коридоре пахло мелом, пылью и внезапно — цветами: ботаники где-то напротив открыли оконные створки и устроили массовую эвакуацию герани на солнце.

В зале учёного совета председатель демонстративно отодвинул кипу бумаг.

— Разумовская, — сказал он с удовольствием дирижёра, нашедшего первую скрипку, — поздравляю. Вас выдвинули от факультета на международный семестр в Германии. Гейдельберг. Плюс, — он поднял палец, — параллельно во дворце Пфальцграфа проходит выставка парфюмеров и ремесленников. Совмещённые программы.

— Совмещённые нагрузки? — уточнила Ирина.

— Командировка на две недели. Перелёт, проживание, суточные. И попробуйте только отказаться.

— Не собиралась, — сказала она, и уголки губ сами сделали то, чего давно не делали: улыбнулись без сарказма.

Германия. Лаборатории, свежие стеклянные колонны, аккуратные подписи на шкафах, конференц-залы, где микрофоны не шипят. И… дворец Пфальцграфа, куда её, конечно, занесёт «случайно».

Секунда — и в голове встал список: закрыть лабораторный журнал, передать Лере графики, оставить ключи от газовой рампы, выпросить у техники дополнительный термометр «на всякий случай», зарядить внешний аккумулятор и… позволить себе взять выходной для чемодана.

---

Аэропорт всегда пах одинаково — остывшим кофе и чужими дорогами.

Ирина ехала налегке — чемодан на четырёх колёсиках и «та самая» большая сумка, в которой помещалась половина её жизни: планшет, блокнот, мини-аптечка, набор для мини-дистилляции «на пальцах» (флакончики, пипетки, пару пробок, пачка фильтра), косметичка с любимым бальзамом из нероли, — и пустой карман, «куда обязательно что-нибудь положится».

— Пожалуйста, не кладите туда ещё одну жизнь, — сказала она сумке вслух. Сумка выдержала и не возразила.

Перелёт прошёл, как всегда, в двух временных зонах: до и после томатного сока. В окно тянуло ватой облаков, а в голове — приятной пустотой. Ирина позволила себе роскошь ничего не анализировать целых сорок минут — редчайший эксперимент.

Гейдельберг встретил мягкой зеленью и лентой Неккара — вода шла тёмно-стеклянной, как старое вино. Автобус с логотипом семестра ловко протиснулся по узким улицам. Сразу — другой ритм: черепичные крыши, фахверк, вывески с коваными завитками, витрины, где пирожные выглядят, как маленькие архитектурные проекты.

Ирина поймала себя на том, что шагает медленнее — будто воздух здесь густой и пахнет терпеливее: свежим хлебом, кофе, мокрой черепицей после ночного дождя и чем-то еле уловимым — невидимым жасмином.

Отель оказался аккуратным — кирпичная стенка, белые рамы, номер, где всё на своих местах. И всё же главное — не отель.

Главное — дворец Пфальцграфа.

---

Экскурсию устроили сразу, «чтобы вдохнуть контекст».

Гид — юная немка с идеально поставленным английским и очаровательной попыткой перейти на русский при словах «ароматы» и «лаборатория».

— Здесь, — она кивнула на высокий корпус с каменными гирляндами, — завтра и послезавтра пройдут ваши лекции. — А вот это — Schlosskapelle, капелла. — А это крыло — на неделю отдают ремесленникам и парфюмерам. Очень старинная традиция: ярмарка запахов.

Ирина сделала вид, что лишь кивает, а сама уже фотографировала в голове: аркады, лестницы, тёплый песчаник, прохладные коридоры, где пол звучит камнем, а стены — шёпотом.

— У нас будет час свободного времени, — сказала гид. — Можно пройтись.

Час. Достаточно, чтобы случайно зайти не туда.

Ирина отстала на два шага — и ещё на два. Свернула в арку, где висела кованая табличка с витиеватыми буквами: Kunst der Düfte. Искусство запахов.

— Извините, учёный совет, — шепнула она воздуху и вошла.

---

Её встретил праздник — не шумный, камерный. Старые столы, белые скатерти, стеклянные флаконы, деревянные ящики с травами, бруски мыла, как вырезанные из светлой скалы, бумага с отпечатками цветочных орнаментов. Пахло так, будто бабушка-Европа открыла сундук и решила успеть всё — розу, лаванду, розмарин, бергамот, апельсиновую корку, смолу ладана и крошку кедра.

— Guten Tag! — приветливо кивнул седовласый мастер в льняном фартуке. — Handgemachte Seifen? Мыло ручной работы?

Ирина засмеялась глазами.

— Sehr gut, — ответила она своим «школьным» немецким, который вечно застревал на глаголах, — красивое.

Он положил перед ней брусок цвета слоновой кости, на котором был вдавлен слово Apotheke старинным шрифтом.

— На память, — сказал. — Von Herzen. От сердца.

Ирина положила мыло в сумку — оно лёгло, как будто всегда там и жило.

Рядом, на соседнем столе, девушка в бархатной косынке аккуратно раскладывала тонкие полоски бумаги — duftpapiere — ароматическая бумага.

— Zum Bücher, — улыбнулась она. Для книг. — Rosmarin, Lavendel.

Ирина вдохнула — и ощутила, как школьный немецкий вдруг становится неважен. Запахи всегда понятны без слов.

Она взяла несколько брошюр — старые рецепты «воды мелиссы», «кёльнской воды», лавандового уксуса, ароматного мыла, прокладок для белья. Шрифт старомоден, где-то готика, где-то мягкие антиквы, на полях — рисунки алембиков, стеклянных колб, медных крышек.

— И это, — продавщица подмигнула, — für die Seele. Для души.

Сумка приятно потяжелела: мыло, бумага, брошюры, маленький пузырёк с надписью Citrus limon, ещё один — Lavandula. «Апокалиптический набор», усмехнулась Ирина про себя. «Если мир треснет по шву — я им его склею, у меня спирт и лаванда».

— У вас в другом крыле — химики, — сказал мастер, указывая наверх. — Сегодня демонстрация. Молодой талант. Sehr begabt. Очень способный.

— И очень любит эффект, — добавила девушка, скрутивший очередной набор «пахучих закладок». — В прошлый раз у него кипело так красиво, что капелле стало жарко.

— Поднимусь, — Ирина спрятала улыбку. — Пора и к своим.

---

Химическое крыло пахло иначе: новым стеклом, металлом, силовом кабелем и тем особым смешным запахом электронных постеров, которые только что раскатали.

В большом зале собирались участники: постеры с графиками, строгие стенды, на столах — блестящие колбы, насосы, термостаты.

В центре — «сцена». Там возился мальчишка… ну, мужчина, конечно, но с глазами мальчишки — голубыми, слишком яркими для всех этих аппаратов. На бейджике: Max Stenzel, PhD cand., тема — vacuum-assisted membrane distillation for fragile aromatics.

— О, — сказала Ирина почти ласково, — мембранный отбор летучих при пониженном давлении. Чтобы нежное не сварить. Молодец.

— Вы знакомы с методом? — обернулся Макс, уловив её взгляд.

Русский акцент у него получался лучше немецкого.

— Мы с ним почти родственники, — улыбнулась Ирина. — Вы что используете в качестве мембраны? PTFE?

— Композит на основе PTFE, да, и дополнительный слой, — оживился Макс, — чтобы отсечь тяжёлые хвосты. Хотим показать стабильность и чистоту ноты на примере — угадайте чего?

Он подмигнул и поднял маленький флакон.

— Лаванды? — рискнула Ирина.

— Бергамота, — торжественно сказал он. — Чистого, как утро в Тоскане.

— Вы романтик, — сказала Ирина. — Это опасно для химика, но хорошо для парфюмера.

Народ подтянулся. Проектор моргнул. На экране — картинка дистиллятора: стекло, мембранный узел, насос, тонкие трубки. Макс говорил быстро, вдохновенно, как человек, который искренне влюблён в идею.

Ирина слушала — и ловила себя на том, что расслабляется: чужая энергия бьёт в правильной частоте, и мозг уходит на «уровень любования». Пахло чистым спиртом, нагретым пластиком и, кажется, чуть-чуть уже — цитрусом.

— Итак, — Макс выпрямился. — Включаем демонстрацию. Давление — понижаем, мембрана — on, подвод тепла — минимальный…

Насос заурчал. Колбы засияли внутренним светом. На стенке мембранного узла закапали драгоценные капли — чистые, как стекло.

— Ну? — шепнул кто-то сзади. — Сейчас будет…

— Сейчас будет красиво, — ответила Ирина автоматически.

Поначалу всё и правда было красиво. Чистые капли нанизывались одна за другой, тонкой ниткой собирались в приёмник. Макс радостно постукивал по столу ритм — тук-тук-тук, как сердце, увидевшее график мечты.

А потом у нового насоса что-то взвыло. Быстро, неприятно.

— Давление! — крикнул кто-то. — Смотри на датчик!

Макс дернулся — рука не туда, кнопка не та.

Рывок.

Тонкая мембрана дрогнула.

И вдруг — вспышка. Резкая, белая, как царапина по глазам.

И запах — бергамот, спирт, горячий пластик, и ещё что-то, чего не бывает в лаборатории — запах мокрого камня и старого дерева.

Ирина успела подумать только одно: «Ну конечно. Красиво».

Мир качнулся, как пустая колба, и перевернулся.

---

Она проснулась от холода, который не имел отношения ни к кондиционерам, ни к нашему времени.

В нос ударил дым — не лабораторный, а торфяной, с горьковатой нотой. Под пальцами — шершавый, не отполированный камень. На щеке — кружево света от призрачного окна.

И — тишина, как в доме, где слушают, как кто-то дышит.

Ирина открыла глаза.

Над ней была чужая, низкая, деревянная балка, обросшая временем. Рядом — простая кровать, на стене — маленький образ и bunch сухих трав. На столике — глиняная миска, свеча в подсвечнике, стеклянный пузырёк с мутным содержимым.

И в этот момент дверь скрипнула, и в комнату вошла женщина лет пятидесяти, с платком на голове и глазами, в которых вечно живёт забота.

— Gott sei Dank, — сказала она почти шёпотом. — Слава Богу. Greta, mein Kind, du bist wach. Грета, дитя моё, ты очнулась.

Ирина ответила первым, что пришло в голову:

— Простите, — сказала она на русском, — я… перепутала зал.

Женщина не расслышала. Или услышала по-своему. Она наклонилась, коснулась лба — как тепла.

— Keine Fieber, — облегчённо выдохнула. — Нет лихорадки.

Ирина сделала вдох — и почувствовала: на ней не её одежда. Лён, жёсткий, грубоватый, рубаха, корсажный шнур, тяжёлое одеяло. А на столике — её сумка. Та самая, современная, с молнией, с потёртой ручкой, с прикреплённой смешной резиновой уточкой, которую ей подарили студенты «для удачи».

Сумка была тут, как кораблик из будущего в тихой бухте прошлого.

Ирина села — аккуратно. Голова протестовала тонкой вибрацией. Она дотянулась до сумки, прижала к себе — почувствовала ощутимое, верное: брошюры, мыло, пузырьки, аптечка, планшет (наверняка уже бесполезный), внешний аккумулятор, блокнот, ручка. Всё на месте.

Женщина проследила за её взглядом и, кажется, тоже облегчённо кивнула:

— Ja, ja. Deine Tasche. Да, твоя сумка. — Ruh dich aus, Greta. Morgen… Отдыхай, Грета. Завтра…

«Грета», — повторила Ирина внутри.

Слова в голове пытались сложиться в формулу. Не складывались.

Только запахи складывались легко: дым, сушёные травы, чуть-чуть уксуса, и на дне воздуха — едва уловимый цитрус. Её бергамот, спасённый из другой жизни.

Ирина положила ладонь на сумку, как на руку другу.

И впервые за много лет не стала ничего анализировать.

Она просто — дышала.

Потом.

Потом будут вопросы, паника, поиск логики.

Потом будет лавка, книги, люди, вода, мыло, — и мужчина, у которого глаза умеют слушать.

А сейчас — чистый лист, на котором уже пахнет будущей строкой.

И где-то далеко, в мире, где всё ещё работал проектор, молодой химик Макс Штенцель, бледный как мембрана, говорил кому-то:

— Она… просто исчезла.

А здесь, в комнате с низкой балкой, женщина с платком поправила одеяло, поставила рядом свечу и тихо добавила, как молитву:

— Morgen, Greta. Morgen ist ein neuer Tag. Завтра, Грета. Завтра — новый день.

Ирина закрыла глаза.