Гранит и бархат

6

— Мы заедем в Лоуер Холл, чтобы захватить твои вещи.

Адам открыл дверцу машины, и Селина наконец остановилась. С тех пор как они вышли из больницы, ей приходилось бежать, чтобы поспеть за Адамом. А бежать на самых высоких каблуках, какие только у нее были, занятие не из простых, поэтому она не могла отомстить ему за то, что он сказал Мартину, будто до свадьбы они будут жить вместе.

— Ты можешь оставить меня там, — сказала она, стараясь отдышаться. — Мою машину взяла Ванесса, а заказывать такси я не буду. Я не желаю переезжать к тебе. И если ты хотел пошутить, сказав Мартину о нашем «решении», то мне было не смешно.

Опускались сумерки, зимний день заканчивался, и в свете огней автомобильной стоянки его лицо выглядело угрожающим. Адам угрюмо произнес:

— Я не шутил.

Затем захлопнул дверцу машины и пошел вокруг нее. По телу Селины пробежала легкая дрожь, но она твердо решила, что он не может заставить ее переехать к нему, по крайней мере до замужества, в которое он толкал ее с маниакальным упорством.

Если вообще эта свадьба состоится. За два месяца может случиться многое. Если она сделает вид, что смирилась с этой идеей, то он уверует, что она в его власти, а она получит некоторую свободу действий, которая ей так нужна. Нужно время, чтобы вырваться из его когтей и разрушить его планы. Сейчас она еще не знала, как это ей удастся сделать, но надеялась что-нибудь придумать.

И все же притвориться, что согласна выйти за него замуж — это одно, а жить с ним под одной крышей — это совсем другое. Поэтому, как только он сел в машину рядом с ней, она упрямо заявила:

— Ты не можешь заставить меня переехать к тебе.

— Согласен.

Он даже не удосужился взглянуть на нее, сосредоточенно выводя свой «мерседес» со стоянки. И только когда они выезжали из города в направлении Лоуер Холла, когда она уже поздравляла себя с легкой победой в этом раунде, он соизволил произвести нокаутирующий удар:

— Я не могу заставить тебя переехать, но если ты останешься в Холле, не покажется ли это странным Мартину? После того убедительного шоу, которое ты устроила в больнице, — миленько краснела, обворожительно улыбалась, — после того как я сообщил ему, что до свадьбы мы будем жить вместе, не подумает ли он, что что-то случилось, если они этого не делают.

Миленько краснела, обворожительно улыбалась! Неужели он не в состоянии заметить вспышку гнева, яростный оскал. По его словам, она чуть ли не дурочка! Ну, что же, посмотрим. Лицо ее гневно горело, а мозг лихорадочно искал выхода из того угла, в который он ее загнал, но его нежный голос перебил ее мысли:

— Я не понимаю, почему ты вдруг решила, что наша женитьба — это блаженство и звон колоколов, хотя я не буду этого отрицать. Мне понравилось, как ты набросилась на меня. И я не мог оторваться от тебя. Можешь ли ты после этого обвинять меня в спешке, когда встал вопрос о нашей совместной жизни. Впереди у нас великолепное будущее, пусть даже практически без сна. Так что не ломайся, дорогая!

— Не ломайся? — закричала она, но резко замолчала.

Она попалась в собственную ловушку! И ему не надо притворяться, что он не понимает, зачем она разыграла этот спектакль. Он должен знать, что она сделала это только потому, чтобы он не смог похваляться перед Мартином успехами своего шантажа.

— Ладно, я признаю, что это слово слишком грубое для тебя, дорогая, — насмешливо утешал он разъяренную Селину. — Поэтому давай забудем об этом коротком приступе девичьей скромности, а? Этого не было.

— Самодовольный, коварный и бессовестный интриган! — пробормотала Селина, уткнувшись в воротник пальто и подняв плечи. Она зажмурила глаза и задумалась.

Он считает, что будет трудно объяснить Мартину причину, почему она осталась в Холле вместо того, чтобы переехать к его ненавистному старшему сыну, особенно после того, как этот лживый пес сообщил ему, что они не могут жить друг без друга и минуты. Она не отрицала этого, потому что было уже поздно. А ее поведение и тон доказывали, что она пьяна от любви, что ей не терпится сменить свою девичью фамилию на фамилию Тюдор, уж так влюбилась в него — будто в последний раз.

— Не трать на сборы весь вечер, ты всегда сможешь потом еще раз приехать, — вполне серьезно посоветовал Адам, и Селина неохотно открыла глаза, понимая, что выбора у нее нет, пока Мартин пребывает в счастливом неведении относительно ее замыслов.

Они остановились на покрытой гравием дорожке перед воротами, фары «мерседеса» осветили ее «вольво», стоявший у дома. Она, вдруг почувствовав себя абсолютно без сил, тихо произнесла:

— Моя машина? — Но голова ее была занята другим: как Ванесса воспримет новость, что Селина съезжается с ненавистным Адамом Тюдором, которого она с Домиником так опасается и который был семейной тайной за семью печатями.

— Забудь. Мы заберем ее в другой раз. Сейчас мне хочется как можно скорее добраться домой. Я голоден. Даже если ты не голодна, мы оба знаем, как легко я могу возбудить твой аппетит.

Что он имеет в виду? Лучше не спрашивать, решила Селина, выбираясь из машины и, когда он вместе с ней молча направился к дому, сказала:

— Зачем тебе заходить? Подожди меня в машине.

Но он продолжал идти рядом с ней, предупредительно держа ее под локоть, и голос его, когда он наклонил к ней голову, звучал тихо и многозначительно:

— Возможно, ты передумаешь и попытаешься не пустить меня в дом, а мне не хочется, чтобы тебе пришлось расплачиваться за такой неосмотрительный поступок. И не забывай, у меня есть документы на этот дом, так что Лоуер Холл почти мой.

Сделав это «деликатное» предупреждение, он закрыл за ними огромную дубовую дверь, нежно шлепнул ее чуть пониже спины и подошел к камину.

— Я подожду тебя здесь. Если ты не появишься через пять минут, я поднимусь за тобой. В больнице у Мартина ты возбудила мой аппетит.

Негодяй! Как будто он не знал, что это был спектакль. Он разжигал в ней желание отомстить. Ну, ничего, как только они окажутся у него в доме, она разберется с ним раз и навсегда.

Селина двигалась быстро, но без суеты. Ванессы или Мэг, похоже, здесь нет, и ей не хотелось, чтобы они появились. Ее охватило незнакомое ей чувство трусости, она знала, как отреагирует тетя, узнав о ее переезде к Адаму. Она не была уверена, что та сможет выдержать еще одно потрясение после того, что уже пережила.

Селина торопливо побросала в сумку вещи, которые ей потребуются ночью, смену дневной одежды и, запыхавшись, спустилась вниз.

Адам сидел на том же месте, повернувшись спиной к камину, он принял от нее матерчатую сумку и пошел к выходу. Глаза его в этот момент сияли, как она считала, от злобного торжества.

Когда Селина дрожащими пальцами застегивала ремень безопасности, она заметила, что ее «Вольво» исчез, и сердце у нее замерло. Ванесса! Выходя, она должна была обязательно пройти мимо презренного незаконнорожденного сына своего мужа и… Думать об этом было невыносимо, но необходимо.

Селина нервно облизнула сухие губы, у нее перехватило дыхание, ее голос был почти не различим на фоне ровно рокочущего мотора:

— Ты видел, как ушла тетя?

— Конечно. — Его переполняло самодовольство. — Мы хорошо поговорили, недолго, но интересно.

Казалось, он не намерен продолжать разговор на эту тему, возможно, потому что полностью сосредоточился на дороге. Она его убьет, если он, решив отомстить, рассказал Ванессе о своем шантаже и всем остальном! Ванесса передаст весь разговор Мартину, и тем выпустит джина из бутылки!

— О чем же? — спросила она хмуро, прямо-таки готовая нанести ему телесное повреждение, если он подтвердит ее подозрение. Но он ответил:

— Она сказала мне, где найти Доминика.

— Что?.. — Селина не могла поверить. Резко повернув голову, она увидела его легкую улыбку, которая смягчала его жесткий профиль, и поняла, что он говорит правду.

— Любезно с ее стороны, правда? А ты знала, где он? — Вопрос этот прозвучал резче.

Селина отрицательно покачала головой. Ее жизнь стала походить на жизнь Алисы в стране чудес: она уже не могла отличить, где реальность, а где Зазеркалье. Заплетающимся языком Селина проговорила:

— Нет. Откуда я могла знать? Ванесса тоже не знала. Она взяла мою машину, чтобы поехать к нему домой. Она знает, где лежит его записная книжка, и собиралась обзвонить всех его знакомых…

Ее невнятный голос, видимо, удовлетворил его, потому что он положил руку на ее бедро чуть выше колена, неторопливо сжал, прежде чем снова взяться за руль, и тихим волнующим голосом сказал:

— Значит, с розыском ей повезло. Он обретается где-то в Батерси у профессиональной модели Рокси Л’Амур. — И, в ответ на сдавленный смех Селины, добавил:

— Невероятно, правда? А на самом деле ее, скорее всего, зовут Дорис Пибоди.

Селина сжала губы. Ее нисколько не интересовало имя последней пассии Доминика! Но ей было интересно узнать, каким образом ему удалось получить эту информацию. Добровольно Ванесса не сказала бы ему даже, который час.

— Так что ты сделал, чтобы узнать это? — сухо спросила она. — Выкрутил ей руки? Заставил силой? Почему же Ванесса не выставила тебя из дома?

— Это не в моих правилах, дорогая. — От его бархатного с хрипотцой голоса по спине у нее побежали мурашки, и, придя в раздражение от того, что он по-прежнему волновал ее, она решила сразить его наповал:

— Ты предпочитаешь шантаж, не так ли?

— Осторожнее в выражениях, дорогая. — Но чувствовалось, что ее слова не рассердили его, скорее позабавили, как будто вся эта история была для него чем-то вроде шутки — так, приятное развлечение. Когда Адам продолжил, в голосе его слышалось равнодушное презрение:

— Скажем так: я убедил ее, что отказывать в моей просьбе нельзя, и она сообщила мне все что нужно.

Можно было только гадать, что он имеет в виду, подумала про себя Селина. И снова закрыла глаза. Она вдруг почувствовала необыкновенную усталость — сказывалось напряжение последних дней. Она была не в состоянии продолжать этот ближний бой: он выматывал ее, путал мысли.

Когда они приехали в его загородный дом, Селина все еще чувствовала себя сбитой с толку, готовой заплакать. А ведь для того, чтобы держать его на расстоянии, ей понадобится много энергии, вся ее сообразительность. И когда ей так необходимы были сила и решительность, они-то ее и оставили.

— Ты, должно быть, смертельно устала сегодня, лапочка?

Вероятно, свет наружных фар помог ему заметить то огорчение, которое Селина старательно прятала под маской равнодушия. Его участие чуть не заставили ее почти поверить в то, что его действительно волновало ее состояние. Но она отбросила эту глупую мысль и отказалась от его поддержки, когда он обнял ее за талию: в голосе ее вновь зазвучали воинственные нотки, спина выпрямилась, и она уверенной походкой прошла в комнату, где уже была ранее.

— Давай выясним одну вещь, — заявила она, поворачиваясь на высоченных каблуках к нему лицом. — Возможно, тебе удалось добиться того, что я не могу теперь оставаться в Лоуер Холле, но я не собираюсь оставаться и здесь. Мне нужно только кое-что сказать тебе, а потом ты отвезешь меня в городскую квартиру Мартина, или я вызову такси.

— В мою городскую квартиру, — напомнил он, и взгляд его стал жестче — Ты забыла, что Мартин уже не является ее законным владельцем?

— Тогда в гостиницу! — быстро нашлась Селина, все в ней говорило о том, как сильно она его ненавидит — Или ты и на этот раз прибегнешь к шантажу, чтобы задержать меня здесь?

По дьявольскому блеску в его хитрых глазах она поняла, что совершила ошибку. Преподнесла ему на тарелочке идею, что надо делать. Не проболтайся она, может, он и не додумался бы до этого сам!

Как же она презирала себя сейчас, — уголки ее рта опустились, глаза закрылись, чтобы не видеть этот мир, который неожиданно так исказился, и в котором она уже не была хозяйкой своей судьбы.

Когда его губы страстно прижались к ее губам, и она с позорной неотвратимостью покорилась им — не отталкивала его, более того, ей даже в голову не приходила такая разумная мысль, — Селина издала слабый стон. Чуждый ей еще недавно мир вдруг отступил, и вокруг не осталось ничего, кроме захватывающих и дразнящих прикосновений его теплых и ласковых губ.

Ощущения были настолько волнующими, что ноги ее ослабли и были не в состоянии удерживать тело, поэтому медленно и с плавной грацией она обвила его шею руками. Потом его руки обняли ее, все сильнее притягивая размягченное тело к своему, возбужденному и твердому, а язык ласкал ее приоткрытые губы, дразня уголки рта, пока она не раскрыла его шире, почти рыдая и прося его войти во влажные медово-сладкие глубины.

Когда же его язык оказался там, мир для нее разлетелся вдребезги, превратившись в яркий калейдоскоп чувственных ощущений, пробегавших сладострастным огнем по ее телу и обжигая кончики нервных окончаний. У нее закружилась голова, казалось, она плавится. Какой-то неведомый и сильный голод заставлял ее теснее прижиматься к его телу, тереться бедрами о его возбужденную твердь, вести сладострастную дуэль с его языком.

И вдруг темнота — он оттолкнул ее, произнеся короткое ругательство, оторвал обвивавшие его шею руки, и отставил ее на расстояние вытянутых рук.

Ее затуманенные золотистые глаза вопрошающе всмотрелись в сверкающий блеск его сощуренных глаз и увидели в них презрение, от которого у нее в жилах застыла кровь. Потом она перевела непонимающий взгляд на напряженно сжатые губы, которые только что так страстно целовали ее.

Она в недоумении отступила назад, попыталась собраться с мыслями, но ничего не понимала. Ее тело было подобно минному полю, таившему столько невысвобожденных желаний. Откуда-то издалека она услышала его спокойный голос:

— Я провожу тебя в твою комнату. Если тебе приходится делить со мной кров, это совсем не значит, что ты должна делить со мною и постель. — Он подхватил ее дорожную сумку и направился к двери, жестом показав, чтобы она следовала за ним. — Может, хочешь освежиться, пока я буду готовить ужин?

Безумие! Полное безумие, Зазеркалье. Селина в замешательстве шла за ним. Наконец он открыл дверь в комнату, которая, видимо, была предназначена для гостей, и начал что-то объяснять, но она словно оглохла, и после его ухода продолжала стоять, тупо уставившись в пространство.

В ее теле еще бушевали желания, которые он так легко разбудил, поэтому она стиснула зубы, стараясь подавить их. Адам то целовал ее так, будто не мог ею насытиться, то вдруг оттолкнул, оскорбительно бросив, что ей не обязательно делить с ним постель, глядя на нее при этом так, словно она была недостойна даже презрения. Почему?..

Наконец Селина, желая вывести себя из состояния сексуального возбуждения, оставила попытки разобраться в том, что произошло, и начала нервно ходить по комнате.

Так, наверное, выглядит комната в первоклассном отеле — красивая, но бездушная, обставленная лучшей современной мебелью. Шторы и ковер не бросаются в глаза своей роскошью, но, по всей вероятности, сказочно дорогие. Ванная от пола до потолка покрыта дымчатыми зеркалами, все предметы в ней сделаны из темно-бордового фарфора, а на белом мраморном полу стоят пышные зеленые папоротники в белых китайских вазах.

Селина вернулась в спальню, сбросила свои красные туфли, повесила пальто в длинный на всю стену шифоньер и расстегнула молнию на платье. Вещи она собирала в спешке, не раздумывая. Она вытащила из сумки короткую облегающую прямую юбку черного цвета, зеленоватую шелковую блузку и ночную рубашку довольно легкомысленного фасона.

Мартин оценил, как шикарно она была одета, тем самым как бы подтвердил свое заблуждение насчет их глубокой и страстной любви с Адамом. Вряд ли она еще раз появится перед ним в том пикантном красном платье. В то же время черная юбка и почти прозрачная шелковая блузка выглядели не менее соблазнительными.

Селина отказалась от дальнейших размышлений на эту тему и перешла в ванную, чтобы принять душ. Только под его жалящими горячими струями ее голова окончательно прояснилась. Она поняла, что происходит, и ее тело похолодело, несмотря на горячую воду.

Вскоре она вышла из душа, завернувшись в одну из огромных бордовых банных простыней.

Она поняла, что план его мести был более изобретательный и отвратительный, чем она подозревала, и от этой мысли ее пронзила острая боль. Одной из причин, почему он так упорно принуждал ее выйти за него замуж, было якобы явное и сильнее взаимное влечение — не желаемое, но неудержимое с ее стороны.

Теперь она знала, что это просто ложь.

Усиленно пытаясь высушить волосы, Селина решила проанализировать неприятные для нее факты. Их сексуальное уравнение не составляется. Дважды он отталкивал ее в момент, когда она абсолютно теряла над собой контроль. Дважды.

Без сомнения, Адам достаточно опытен, чтобы понять: она находила его физически привлекательным, даже неотразимым, и это вытесняло ее недоверие и неприязнь к его личности. Он же к ней оставался холоден. Он мог легко довести ее до состояния полной и добровольной капитуляции, а достигнув цели, тут же оттолкнуть. А менее часа назад он был даже не в состоянии скрыть своего презрения к ней.

Адам все время притворялся, что испытывает физическое желание, вероятно, получая мстительное удовольствие от ее возбуждения и замышляя истинно садистскую месть.

Он был холоден, расчетлив и жесток. Но странно, признание этого неопровержимого факта вызвало у нее желание лишь заплакать. Объяснила она это тем, что окончательно потеряла то, что всегда очень ценила, а именно, самоуважение. Селина равнодушно бросила смятую банную простыню тут же на полу. Пусть он за ней убирает, если его это волнует. Она не просила, чтобы ее привозили сюда. Услышав, как он костяшками пальцев стучится в дверь ее спальни, она оцепенела и затаила дыхание.

Ведь он же не будет ждать вечно, говорил ей внутренний голос. Он войдет, увидит ее обнаженной и решит, что она молит его о близости с ней. Селина схватила махровый халат, висевший на двери, и быстро засунула руки в его рукава, которые были для нее слишком длинны. Запахивая полы, она так туго затянула пояс, что, казалось, чуть не разрезала себя пополам.

Селина оказалась у двери в тот момент, когда начала поворачиваться фарфоровая ручка, открыла ее сама и сразу же отвернулась, поскольку не чувствовала себя достаточно сильной, чтобы встретиться с ним взглядом, тем более, что ее еще мучило открывшееся ей коварство и жестокость его планов.

Хочет ли она переспать с ним, язвительно спросила она себя? Но ее предательское тело уже ответило: да!

— Ужин готов. Надеюсь, ты любишь макароны, я, пожалуй, не сумел бы приготовить чего-либо другого.

Его хрипловатый и волнующий голос обволакивал, и Селина презирала себя за инстинктивные ответные импульсы: она не смогла заставить себя ненавидеть его!

Продолжая стоять к нему спиной, она отрицательно покачала головой и ответила тихим и мрачным голосом:

— Я ничего не хочу! Я иду спать. Спокойной ночи.

— Ты пойдешь и поешь, даже если мне придется заталкивать в тебя еду насильно, — пригрозил Адам с оттенком нетерпения. А потом, остановившись прямо напротив нее, сказал более спокойным тоном:

— Тебе ведь сегодня было некогда подумать о еде. — Непроницаемые глаза Адама оглядели Селину, заметили ее воинственный вид, и его как всегда неискренняя улыбка изогнула жесткие линии красивых губ. — Зачем превращать простой ужин для двоих в войну?

Действительно, зачем? Селина отвела от него свой колкий взгляд и отвернулась. Ей нужно быть очень сильной, чтобы воевать на его территории. А она всегда была сильная — это несомненно. Селина уже начинала примиряться с тем, что открылось сегодня вечером, скоро она научится противостоять ему, а потом, может, и заставит его самого подчиниться ей. И когда это случится, она станет сильной, как никогда!

Гордо вскинув голову, Селина холодно посмотрела в его глаза и проговорила лишенным всяческих эмоций голосом:

— Прости, что я буду сидеть за столом такой растрепанной…

Адам только обезоруживающе усмехнулся.

— Растрепанной, может быть. — Его нахальный взгляд скользнул по непричесанной золотисто-каштановой копне непослушных волос, которую она только просушила, но не попыталась даже уложить. — Кроме того, меня никогда не возбуждал вид махрового халата, закрывающего фигуру с ног до головы. Так что ты — в полной безопасности.

Селина поклялась, что именно так оно и будет, и пошла вслед за ним по лестнице, осторожно приподнимая полы огромного халата, чтобы не запутаться в них. Еще вчера, когда она думала, что его ухаживания искренни, а желание неудержимо, ее скрытая доселе сексуальность делала невозможным сопротивление ему. А сейчас, зная, что он не испытывает к ней никаких чувств, а чары свои использует в каких-то корыстных целях, она была готова к противодействию. И ее врожденное чувство собственного достоинства не позволяло ей поступить иначе.

Низкий стол и два кресла стояли наискосок от камина, демонстрируя результат его стараний — красное вино, бокалы, приборы, тарелки. Он поднял крышку одного из блюд, и ее ноздри вздрогнули от ароматного запаха, а желудок напомнил, что она действительно очень голодна. Она ведь совершенно забыла о еде в суматохе прошедшего дня.

Густой томатный соус, который он приготовил для макарон, был превосходен, в нем были перемешаны сочные куски овощей, грибов, лука, приправленные чесноком и специями как раз так, как она любила. Вино тоже хорошее, подумала Селина, принимая вторую порцию еды и очередной бокал вина.

Адам снял официальный костюм и переоделся в серые вельветовые брюки, так плотно облегавшие его узкие бедра и мускулистые ноги, что это не могло не волновать ее. А выбранный им черный пуловер настолько идеально подчеркивал его широкие плечи, что каждый раз, как Селина бросала на Адама взгляд, у нее в груди что-то обрывалось.

Поэтому она не поднимала глаз. Уставившись в тарелку, она только коротко отвечала на его попытки начать разговор, озабоченная тем, как будет выпутываться из тех обстоятельств, в которых оказалась. Когда она нашла удовлетворявший ее выход, то доела макароны, положила вилку и сказала, не глядя на него:

— Я, так и быть, выйду за тебя замуж, если так нужно ради Мартина. Но приложу все усилия, чтобы найти иной выход. — Она отвела свой холодный вызывающий взгляд, заметив, как сжались его губы и приподнялись брови.

Он грубо ответил:

— Выхода ты не найдешь, не трать попусту время!

То, что он сказал, звучало достаточно категорично. Селина сцепила пальцы, ей было холодно, несмотря на горевший камин и плотный махровый халат. Адам еще раз подтвердил то, что она всегда знала. Выхода не было, кроме одного, которым она не могла воспользоваться.

Селина поняла, что вела себя глупо, и в уголках ее рта непроизвольно возникла насмешка — насмешка над самой собой. Она пообещала себе, что победит его в этой игре, не представляя, однако, как это сделает. Она обманывала себя, но, чего греха таить, получала удовольствие от того, что он, казалось, восхищался ее вызовом. Да, это ей нравилось, черт возьми, несмотря на ее грубость и приступы гнева.

Ее рот стал жестким. Хватит им обоим играть в эти игры! Если она должна выйти за него замуж, то все должно быть выложено начистоту, без утайки.

Селина закутала руки в просторные рукава халата и облокотилась на спинку кресла, изо всех сил стараясь выглядеть спокойной и уверенной в себе. Ее голос все же звучал отрывисто, когда она обратилась к нему:

— Ты действительно все хорошо продумал? Говорят, что месть сладка, однако пройдет пара лет, и для тебя она может обернуться злом. Не очень интересно быть связанным с женщиной, которую сам не хочешь, и которой ты даже не нравишься.

— Кто тебе сказал, что я тебя не хочу? — оборвал он ее резко, и в его голосе опять зазвучали волнующие таинственные нотки. И прежде чем она смогла возразить, сказав, что он дважды доказал, что его желание было наигранным, и что она уже больше не попадется в эту ловушку, Адам продолжил:

— Какое отношение к этому имеет месть?

Как будто он не знал! Их глаза встретились, она заметила, что в глубине его необыкновенных зеленых глаз засветился вопрос, и вдруг почувствовала, как внутри нее рождается сострадание.

У него, конечно, было ужасное детство: чувствовать, что отец его не признает, а с годами узнать, какой интриганкой была его мать. Но, по всей вероятности, он был близок с отцом, чего не подозревала Ванесса. И так же очевидно, что Мартин рассказывал ему о своем доме, семье и не скрывал привязанности к племяннице, оставшейся сиротой.

Наверняка Адам почувствовал себя уязвленным, ненужным, когда узнал, что Мартин взял в дом племянницу, окружил ее любовью и заботой, тогда как его, родного сына, не признавали, скрывали, как будто он был существом второго сорта.

Ее доброе сердце заполнила жалость, и она тихо сказала:

— Быть отверженным нелегко. Ты, должно быть, рос, ненавидя своего отца, особенно когда он дал мне кров и все блага, а тебя не пускал даже на порог. — Селина встретилась с ним взглядом, на глазах у нее блестели слезы, которых она не стеснялась. — Но ведь месть не выход, Адам. Тебе не станет лучше, если ты отберешь у Мартина все, ради чего он работал, а меня свяжешь браком без любви.

— У тебя, несомненно, великолепно работает воображение — надо использовать его с пользой. — К ее удивлению, Адам засмеялся и подошел к буфету, на котором стояло несколько графинов из хрусталя. — К сожалению, ты заблуждаешься, Селина. Бренди?

Горлышко графина звякнуло о бокалы. Селина нахмурилась, но быстро пришла в себя:

— Неужели? Тогда скажи мне, что стоит за твоим отвратительным шантажом?

— Только не месть, могу тебя в этом уверить. — Он поставил один из бокалов перед ней и встал спиной к камину, держа свой бокал в обеих руках. — Давай вместе пройдемся по твоему сценарию и придадим ему логическую стройность. — На его необыкновенно чувственных губах заиграла ироническая улыбка, а глаза твердо смотрели в ее глаза. — Итак, я жажду мести за мое загубленное детство. У меня есть желание и возможность разорить своих отца и сводного брата, которых я недолюбливаю из ревности, правильно? — Он вскинул темную бровь, ожидая ответа, и она нетерпеливо ответила:

— Правильно.

— Итак, пойдем дальше: я разоряю обоих. Конец истории. Зачем же мне обзаводиться дикой кошкой в качестве жены, когда я могу найти милую ручную кошечку?

Он сделал большой глоток из бокала и бросил в ее сторону взгляд, вызывая на ответ. А она размышляла о том, как бы ему сказать, что на это еще один способ унизить ее и отомстить, не говоря уже о том, что ее дико задевает то, что он не испытывает к ней даже физического влечения. Он прервал ход ее мыслей неожиданным вопросом.

— И ты веришь, что отец мог бы прийти ко мне за финансовой помощью и советом, если бы я всю жизнь замышлял месть? Если бы я действительно испытывал сильную обиду за то, что я незаконнорожденный ребенок, ревновал бы его к семье, к его детям, то это было бы заметно. Не забывай, что с детства мы с ним часто и регулярно встречались. Мартин бы заметил эти чувства. Их невозможно спрятать. Он не стал бы обсуждать со мной свои финансовые неприятности. Он не такой уж дурак.

Селина уставилась на Адама, пытаясь осмыслить то, что он сказал. Все было логично. Но в ее глазах все еще сквозило недоумение, и она снова требовательно спросила:

— Зачем же тогда твой шантаж? Я не понимаю. Зачем втягивать в эти игры меня?

— Воспользуйся своим богатым воображением, дорогая. — Он хищно улыбнулся и направился к ней грациозной походкой пантеры.

Селина настолько была запутана и смущена его умными, логичными рассуждениями, что даже не оказала ни малейшего сопротивления, когда он взял ее за руки и поднял с кресла.

Адам опрокинул все ее доводы, все доказательства! Невероятно, он действительно умеющий внушить доверие дьявол. Он держал ее в объятиях, тела их слегка соприкасались, а ее сумасшедшее сердце вновь бешено колотилось. Мучительное соприкосновение их тел вызвало в ней дрожь, побеждая неистовые предупреждения разума.

Селина не могла больше сопротивляться ему, как не может цветок не раскрыться навстречу лучам солнца, и поэтому, когда он коснулся ее губ, они раскрылись, мягкие и податливые, дрожащие от желания, которое только он мог удовлетворить. Она окаменела от разочарования, когда он, с холодным равнодушием коснувшись ее губ, сказал.

— Иди спать, Селина. У тебя был трудный день. Наутро все прояснится.

Она не смогла ответить. Ей было стыдно, что се тело так жаждет его поцелуев. Сокрушительная сила его ласк противоречила тому, что он был к ней совершенно равнодушен. Селина не понимала ни себя, ни его. Не понимала, что же происходит в ее жизни. И что еще хуже, она не думала, что когда-либо сможет понять это…

Когда она послушно шла к двери, то чувствовала, как его глаза буквально жгут ей спину. Все, что сейчас происходит, — нереально, проснувшись утром, она должна обнаружить, что все это было кошмарным сном.