Греховные поцелуи

Глава 1

Выздоровление Питера Пайка протекало очень медленно и трудно. Потребовалось пять лет, чтобы сделать десять сложнейших операций. Были приглашены ведущие специалисты мира по пластической хирургии, и все же физические раны куда меньше беспокоили Тару и Дона, чем душевные страдания Питера.

Об аварии он не помнил. Нечто вроде воспоминания приходило к Питеру по ночам в его снах – без конца повторяющихся, мучительных видениях, от которых он просыпался весь в поту, находясь на грани истерики. Его мать и отчим потратили целое состояние на непрерывную череду психиатров, ни один из которых не смог найти дорогу в сложном лабиринте больного рассудка. Питер Пайк изолировал себя от реального мира.

Доктор Энтони Блюхер, выдающийся ученик знаменитого австрийского психиатра Зигмунда Фрейда, добился наибольшего прогресса.

– Ваш сын страдает психическим заболеванием в форме истерического раздвоения личности. Ужас, пережитый им во время войны, физическая боль, кровопролитие, узаконенное убийство, тяжелая, почти фатальная авария, чуть не стоившая ему жизни, – все это невыносимо для такого восприимчивого и гуманного человека, чтобы противостоять этому второй раз. Позвольте мне привести пример. У меня был пациент, у которого во время катания на лодке погибли жена и двое маленьких детей. Его реакцией было неприятие всего, что могло ему напоминать о его тяжелой утрате. Он стремился избавиться от фотографий, одежды, игрушек, он отказывался обсуждать этот несчастный случай или говорить о своей погибшей семье.

Ваш сын таким же образом реагирует на свою травму. Он заблокировал доступ в прошлое, по крайней мере в те его периоды, которые вызывают у него слишком сильную боль. И только во сне, когда его сопротивление ослабевает, воспоминания проскальзывают через порог его подсознания и мучают его в виде кошмаров. Эти сны очень разнятся.

Он окружен кольцом пламени, которое становится все меньше и меньше и сжимается вокруг, пока его тело не воспламеняется, будто сухая лучина. Затем внезапно огонь исчезает, и он, как пробка, качается на волнах посреди огромного океана. Волны с шумом накрывают его, ударами загоняют его все глубже и глубже. И как раз в то мгновение, когда Питер чувствует, что легкие разрываются, он слышит голос женщины и поднимается на поверхность. Как будто по волшебству появляется земля, и он изо всех сил плывет к берегу. Затем ваш сын видит девушку, красивую девушку с длинными черными волосами до талии. Она кивает ему, но как бы быстро Питер ни плыл, земля и девушка не приближаются. Наоборот, начинают удаляться: отлив тянет его назад, в жестокое море.

Откуда возникают огонь и вода, может понять и неспециалист, – авария самолета, огонь, ручей, который спас ему жизнь, – но темноволосая девушка... Мистер и миссис Девайн, у вас имеется хоть какой-нибудь намек на то, почему она вписывается в эту картину, кто она? Возможно, любимая?

Тара печально покачала головой:

– Нет, Питер никогда не упоминал о девушке в своих письмах.

– Он вообще о многом не говорил, – уточнил Девайн. – Его письма были короткими, о том, что он здоров и в безопасности.

– А как насчет военного департамента? У них должно быть досье на вашего сына.

– Это был один из первых шагов, которые мы предприняли, доктор, – сказал Девайн, – но я уверен, что вы знакомы с бюрократическими штабными работниками, особенно в военное время. Были какие-то неопределенные ссылки на двух женщин, которые навещали Питера в Париже, но это всего лишь заметки на полях, сделанные хирургом.

– А как насчет его товарищей по эскадрилье? Вы с кем-нибудь из них разговаривали после войны? – спросил доктор.

– Да. Несколько человек навещали его здесь, в госпитале, сразу после прекращения военных действий – вежливые, застенчивые молодые люди, не очень общительные. Питер их не узнал, и, казалось, это их смутило, они почувствовали себя неловко. – Тень пробежала по лицу Девайна. – Однажды, когда я ждал в коридоре, двое приятелей Питера вышли из палаты с подавленным видом, и я нечаянно услышал» как один сказал: «Принимая все во внимание, лучше не будить спящую собаку». По непонятной причине эти слова вызвали у меня беспокойство, хотя, безусловно, они могли быть о чем-то, что не имело никакого отношения к Питеру...

– Наверняка, – быстро согласился доктор Блюхер, однако тоже нашел это замечание странно тревожным.

Первые семь лет после аварии Питер Пайк следил за тем, что творилось в стране и в мире, по газетным заголовкам, которые видел мельком, полулежа в кровати или сидя в инвалидном кресле в бесчисленных госпиталях и санаториях. Он с таким же успехом мог читать художественную литературу, потому что имена и события ни о чем ему не говорили.

Но все изменилось однажды утром, в последнюю неделю мая 1927 года, когда Питер Пайк одержал поразительную победу, от которой потеряли дар речи его психиатры и терапевты.

Он завтракал со своей матерью и отчимом во внутреннем дворике роскошного особняка Де Бирсов недалеко от Силвер-Сити.

Дональд пил кофе, читал денверскую «Трибюн».

– Вы следите за подвигами капитана Чарлза Линдберга? – спросил он.

– Первый человек, который в одиночку пролетел над Атлантическим океаном. – Тара сказала это для Питера, но он никак не отреагировал.

– Вот, взгляни на эти фотографии, сделанные в аэропорту Ле Бурже, сразу после того как он приземлился.

Тара посмотрела и передала газету Питеру.

– Дорогой, взгляни на фотографию внизу страницы. У капитана Линдберга поразительное сходство с тобой.

– Неужели, мама? – безразлично спросил Питер, мельком взглянув на фото, сделанное на приеме, который состоялся через день после знаменательного перелета.

Питер уже собирался было вернуть газету Девайну, но вдруг в его сознании всплыл образ. Он мелькнул как вспышка молнии. Рядом с Линдбергом, улыбаясь прямо в камеру, стояла потрясающая брюнетка в облегающем платье с глубоким декольте.

«Она улыбается мне! Лицо, волосы, нос, чувственные губы, глаза... Главное – эти глаза...»

– Я знаю эту женщину, – громко сказал Питер. Тара испуганно вздрогнула, но тут же взяла себя в руки.

– Какую женщину, дорогой? – Она наклонилась к сыну.

– Вот здесь. – Питер протянул газету и постучал пальцем по фото.

Девайн встал и подошел, чтобы внимательно рассмотреть фотографию.

– Очень красивая девушка, – сказал он.

– В самом деле. – Тара взволнованно посмотрела на Девайна, а затем обратилась к Питеру: – Откуда ты ее знаешь, дорогой?

На лбу Питера пролегли глубокие складки.

– Проклятие, я не знаю! Но я абсолютно уверен, что мы с ней знакомы.

– Во Франции, во время войны? Именно там ты с ней познакомился? – взволнованно спросила Тара, поймав взгляд Дона: «Может, это?»

Девайн подошел к Питеру и положил руку ему на плечо.

– Именно так, не правда ли, мой мальчик? Это та девушка, которую ты постоянно видишь в своих снах?

Питер ответил не сразу; его взгляд был прикован к фотографии.

– Я... я не знаю, – наконец сказал он. – Может быть. Тогда опять...

Тара почувствовала, как у нее бешено заколотилось сердце. Она подалась вперед и схватила сына за руки.

– Думай, Питер! Ты должен напрячь свой мозг. Думай! Думай! Нам говорили, что сразу после аварии тебя навестили в госпитале в Париже две женщины. Не может эта брюнетка быть одной из них?

Питер так внезапно встал, что опрокинул свой стул. У него был вид человека, который только что увидел привидение.

– Дорогой, ты так бледен! Ты в порядке?

– Да... да, я в порядке, мама. – Питер положил руки ей на плечи и пристально посмотрел матери в глаза. – Это Джильберта.

– Джильберта? Кто это?

– Джильберта Буайе, дочь мэра Туле, по крайней мере, он им был, когда я там находился.

– И ты хорошо ее знал?

– Мы любили друг друга... Мы должны были пожениться в сентябре.

– О Боже! Бедный мой мальчик! Бедная девочка! – Тара прижалась лицом к его груди, чтобы скрыть свои слезы. – Но почему она не связалась с нами после того, как тебя отправили домой?

Девайн коротко усмехнулся.

– Весьма возможно, что она пыталась его найти, дорогая. Но имеешь ли ты хоть какое-нибудь представление о том, сколько французских девушек осаждали просьбами военное командование дать им сведения об их американских дружках и даже мужьях, которые оставили их и вернулись в Штаты? Армейские власти делали все возможное, чтобы отговорить их наводить такие справки, руководствуясь тем, что если американские солдаты действительно любят этих женщин, то сами приложат все усилия, чтобы после увольнения из армии возобновить с ними отношения.

Воспоминания вдруг нахлынули на Питера, мелькая, будто быстро движущиеся кадры кинофильма.

Джильберта, на ее лице исступленный восторг от их близости, то первое чудесное мгновение, когда они были вместе и телом, и душой и о котором он всегда будет думать как об их первой брачной ночи. Ее лицо и тело виделись ему так же четко и реально, как и на тех документальных фотографиях любимых, которые пилоты обычно носили в своих бумажниках...

Четкие кресты на хвостовом оперении «альбатроса».

Нажатие на гашетку...

Его собственное тело, скорчившееся от нестерпимой боли в адском пламени горящей кабины...

Бесконечное падение вниз, вниз... Шок от ледяной воды...

Забвение...

Питер потряс головой, пытаясь ухватить главное. И внезапно пришла мысль, от которой его глаза утратили присущую им последние годы безжизненность.

– А если еще не слишком поздно? – осторожно спросил он.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Тара.

– Джильберта... Может быть, она меня ждала...

– Мой мальчик, прошло десять лет. – Дональд посмотрел на него с болью и состраданием. – И у надежды, как и у самопожертвования, есть предел. Нельзя исключать, что такая красивая и обаятельная женщина, как Джильберта, смирилась с тем, что ты уже никогда не вернешься к ней, и вышла замуж.

– Нет, нет, она бы этого не сделала! Только не моя Джильберта! – горячо воскликнул Питер.

Тара ласково дотронулась до его руки.

– Питер, дорогой, выслушай меня. Я любила твоего отца так глубоко, как только женщина может любить мужчину. Но судьба забрала его от нас, и со временем я стала понимать, что мы, живые, должны оставить прошлое позади и продолжать жить полной, плодотворной жизнью. Я встретила Дона, и я очень его люблю. Мы нашли огромное счастье друг в друге. Если Джильберта – рассудительная, умная женщина, она должна была прийти к такому же заключению, так долго не имея от тебя никаких известий. Ты знаешь, Дон прав. Логично допустить, что Джильберта нашла счастье с другим мужчиной.

У Питера поникли плечи, и он вздохнул.

– Да, возможно, вы правы, и если она действительно нашла любовь и устроила свою семейную жизнь с другим мужчиной, я не могу ее в этом винить. Но дело в том, что я должен сам это выяснить.

– Как ты сможешь это сделать? – спросила Тара.

– Есть только один способ – поехать во Францию, – ответил Питер.

Дон нахмурился и, осторожно подбирая слова, спросил:

– После всего того, что ты пережил, ты считаешь, что готов к такому суровому испытанию?

Питер улыбнулся. Впервые за десять лет настоящая улыбка озарила его лицо. Тепло этой искренней улыбки вызвало слезы у его матери.

– Я чувствую себя способным на все. – Питер потер руки. – Эй, а где же горничная? Я просто умираю с голоду.

Тара закрыла глаза и сложила руки в молитве:

– Благодарю Тебя, Господи, за благодать, которую Ты ниспослал на мою семью в этот достопамятный день.

Начальник железнодорожной станции в Туле без особого интереса смотрел на высокого, стройного молодого человека, который сошел с поезда, прибывшего из Парижа. «Судя по его одежде – твидовая куртка и бриджи в тон, высокие, до колен носки, туристические ботинки и кепка из шотландки, лихо надетая набок так, что козырек прикрывал левый висок, – наверняка американец», – подумал он.

Когда незнакомец приблизился, начальник станции выпрямился, оторвавшись от мешков с почтой, сортировкой которых занимался, и снова взглянул на него.

– Извините меня, сэр, вы, – случайно, не знаете джентльмена по имени Антуан Буайе? Он был мэром, когда я находился здесь во время войны.

Красное, мясистое лицо расплылось в улыбке.

– Антуан Буайе? – переспросил он. – Конечно, знаю. Он ушел в отставку несколько лет назад.

– А где я могу найти сейчас эту семью? – спросил Питер, не упомянув о Джильберте, боясь преждевременно что-то услышать.

– Они живут на небольшой ферме в предместье города.

– А я смогу нанять какой-нибудь транспорт, чтобы туда доехать?

Начальник станции указал на единственную машину, припаркованную у обочины. Питер обрадовался, узнав, что водитель знает адрес семьи Буайе.

– Поездка займет около получаса, месье, – сказал он. Питер устроился на заднем сиденье и почувствовал, как в ожидании встречи сильно забилось сердце.

Они доехали за сорок пять минут. Машина свернула с шоссе на проселочную дорогу, пролегавшую через небольшую рощицу. Проехав с четверть мили, они остановились перед небольшим простым фермерским домом.

– Мне подождать вас, месье?

– Я был бы вам очень благодарен, – ответил Питер.

Он вышел из машины и по вымощенной булыжником тропинке направился к дому. От волнения у него на лбу выступили капельки пота, в горле пересохло, а губы запеклись.

«Спокойно, дружище, спокойно».

Питер был уже на полпути к парадному крыльцу, когда открылась дверь и из дома вышел мужчина. Он стал еще более тучным, чем когда был мэром, однако Питер тотчас же узнал его.

Антуан Буайе спустился по ступенькам и, прищурив близорукие глаза, посмотрел на гостя.

– Я могу вам чем-нибудь помочь, месье? – спросил он, обращаясь к Питеру.

– Надеюсь, что да. – Питер, скрестив руки на груди, спросил: – Неужели вы не узнали меня, мэр Буайе?

Полный мужчина вертел головой, осматривая его со всех сторон.

– Что-то... есть, – пробормотал он, запинаясь, – но я... Да, мне кажется, мы встречались раньше, хотя я не могу...

И внезапно француз узнал. Он был в шоке.

– Нет! Не может быть! – вскричал Антуан Буайе, перекрестившись, как будто увидел привидение. – Вы... вы... Это невероятно!

Несмотря на крайнее напряжение, Питер улыбнулся.

– Однако это так. Мэр Буайе, я тот самый лейтенант Питер Пайк. Вам, наверное, лучше присесть. Пойдемте. Давайте сядем здесь, и я все вам объясню, – предложил Питер.

– Да, пожалуйста. Так много надо объяснить. – Он продолжал недоверчиво разглядывать Питера и качать головой.

– Я расскажу все по порядку, начиная с аварии... Питер говорил почти целый час, подробно описывая все, что произошло с ним за последние десять лет. Когда же он умолк, Буайе зарыдал, закрыв лицо руками.

– Какая трагедия! У меня разрывается сердце из-за тебя, Питер... и из-за моей дорогой Джильберты.

– Как она поживает? – деревянным голосом спросил Питер.

– Она здорова и живет в Париже.

«С кем?» – хотел было спросить Питер, но не смог, интуитивно чувствуя, что получит ответ, который его убьет.

– Я был уверен, что она здорова. Недавно я увидел ее на фотографии рядом с капитаном Чарлзом Линдбергом в одной американской газете. Именно шок, который я испытал, узнав Джильберту, освободил меня из чистилища, в котором я томился столько лет. Потерянных лет, – с горечью в голосе добавил Питер.

Теперь, когда бывший летчик закончил свой рассказ, он должен мужественно посмотреть правде в лицо.

– Что она делает в Париже? – спросил Питер. И ее отец, печально вздохнув, ответил:

– Питер... Джильберта замужем.

Он ожидал услышать эти слова, однако все равно был ошеломлен.

– У нее есть ребенок... девятилетняя дочь Линда.

Питер засмеялся. Смех прозвучал неестественно.

– Девятилетняя дочь, вот это да!

Она явно не тратила зря время, убиваясь по мне.

Буайе вытер глаза и крепко сжал руку Питера.

– Ты не прав! – воскликнул он. – Джильберта убивалась по тебе почти пять лет, пока не вышла замуж за Пьера Ландро.

– Мне трудно этому поверить. Пять лет, не может быть! – Внезапная догадка, как удар молнии, поразила Питера. – Ребенок... Уж не хотите ли вы сказать...

– Да, маленькая Линда – твоя дочь. Джильберта была беременна, когда ты попал в аварию.

Питеру показалось, будто на него обрушилась вся мировая скорбь и боль. И он, прошедший через такое тяжкое испытание, был не в состоянии справиться со слезами.

Отец Джильберты обнял его за плечи.

– Полно! Не плачь, и ты и моя дочь – жертвы безжалостной судьбы. Что произошло, то произошло, и ничто не может это изменить.

– Я должен немедленно увидеться с ней, – заявил Питер.

– Ты только разбередишь старые раны, ее и свои... Видишь ли, Питер, ее муж – прекрасный человек. Он женился на Джильберте, прекрасно зная, что ее ребенок незаконнорожденный, но так любит Линду, будто она – его родная дочь. Позволь мне сказать тебе, что Джильберта пережила очень тяжелые времена. Когда она узнала, что беременна, ей пришлось переехать в Лион к своей незамужней тетушке. Если бы она осталась здесь, ее все осудили бы, а ребенок носил бы клеймо позора. В Лионе Джильберта всем говорила, что она вдова, потерявшая мужа на войне. Одному Богу известно, сколько было таких вдов! Шесть дней в неделю она работала в магазине одежды, чтобы иметь возможность надлежащим образом воспитать Линду. Затем познакомилась с Пьером, вышла за него замуж и...

– Постойте! Дочь знает обо мне? – перебил его Питер.

– Нет, она знает то же, что и жители Лиона: ее отец погиб на войне, – ответил старик Буайе.

– Проклятие! – воскликнул Питер, ударив кулаком по колену.

– Питер, ты не можешь перевернуть вверх дном мир девочки и сказать ей, что ты – ее отец. В таком нежном возрасте она не сможет понять правду. В душе она всегда считала бы, что ты бросил ее и ее мать.

– Я все понимаю, но подумайте и о моих чувствах, сэр. Я по-прежнему люблю Джильберту, и я также люблю свою дочь, хотя и не видел ее никогда. После того, что я пережил, неужели вы считаете справедливым отказать мне в том, чего я был лишен последние десять лет?

– Нет, и в этом-то все и дело. Жизнь несправедлива и никогда не была справедливой. Я не могу заставить тебя отказаться от Джильберты и ребенка, если ты полон решимости вторгнуться в их жизнь. Я только умоляю тебя все очень тщательно обдумать, прежде чем решиться, чтобы это не был опрометчивый шаг... Джильберта счастлива; она искренне и глубоко полюбила своего мужа. Линда тоже его любит. Ты уверен, что сможешь сделать их счастливее? Ты хороший человек, справедливый человек, Питер, так будь же честным с самим собой. Поистине любящий человек ради счастья своих любимых лишил бы себя всего. Он не пожалел бы собственной жизни.

Понурившись, Питер надолго устремил свой взгляд в землю, прежде чем ответить.

– Вы, конечно, правы. Я думал только о своих эгоистических потребностях. На первом месте прежде всего должно быть счастье Джильберты и нашего ребенка, их душевный покой.

Буайе с благодарностью сжал его руку.

– Только необыкновенный человек способен на такую жертву, Питер. Но с другой стороны, я, так же как и Джильберта, понял, что ты необыкновенный человек еще тогда, когда впервые познакомился с тобой.

Молодой американец и пожилой француз встали и обнялись.

– Как вы полагаете, – отважился спросить Питер, – можно ли мне поглядеть на мою дочь? Конечно, издали.

На какое-то мгновение Буайе задумался, затем, широко улыбнувшись, сказал Питеру:

– Девочка посещает занятия в Духовной академии в Париже. Каждый день в три часа Джильберта ждет ее около школы. Прямо через дорогу находится небольшой парк. Ты мог бы подождать там на одной из скамеек.

– Да благословит вас Господь, мэр! – воскликнул Питер, в последний раз крепко обнимая Буайе. – Благослови вас Господь! – повторил он. И направился к ожидавшему его у дороги такси.

Питер ни разу не оглянулся.

Прошло два дня. Без четверти три Питер уже сидел в небольшом парке, на скамейке, скрытой от дороги кустом сирени. Мысль о том, что он увидит Джильберту и дочь, кружила ему голову больше, чем какой-либо спиртной напиток.

Без пяти минут три перед широкими каменными ступеньками академии остановилась машина. Питер вынул из кармана пальто театральный бинокль и сквозь просветы между ветвями навел его на женщину, сидящую в машине. Это была Джильберта, даже еще более красивая, чем он запомнил ее. Пятнадцатилетняя девушка превратилась в женщину. Совершенный профиль с изящно убранными наверх черными блестящими волосами. Боже праведный, как ему было больно от сознания того, что он находится так близко от нее и вынужден скрывать свое присутствие!

У Питера перехватило дыхание, когда он увидел, что открылись парадные двери школы и толпа ребятишек высыпала из здания. Они побежали по ступенькам на тротуар, тараторя при этом как сороки.

Питер передвигал бинокль взад и вперед, стараясь узнать ее в толпе девочек. И легко нашел: она была копией своей матери, редкой красавицей, только она унаследовала его светлые волосы.

– Моя дочь, – прошептал Питер.

Она прыгнула в ожидавшую ее машину и поцеловала в щеку свою мать. Через мгновение машина умчала их, и они исчезли из жизни Питера...

В течение последующих пяти лет по семейной традиции внимание Питера было приковано к делам «Де Бирс мэннинг энд девелопмент корпорейшн». Нилс скончался от туберкулеза легких, и его сын Карл был теперь исполнительным вице-президентом. По своим полномочиям он был вторым человеком после своей тетушки Тары, которая являлась председателем правления, а Дональд Девайн занимал пост президента компании. Должность Питера называлась руководитель управления по развитию новых видов продукции.

Промышленное производство резко сократилось из-за Великой депрессии; однако, подобно другим промышленным гигантам, «Де Бирс» располагала достаточными финансовыми средствами, чтобы выстоять под ударами жестокого кризиса. Помимо внушительной победы Рузвельта на президентских выборах, 1932 год стал для Питера Пайка памятным тем, что в его личной жизни произошло два важных события.

В июне этого года он женился на Констанс Дил, наследнице медной империи «Тейт» в Аризоне. Таким образом, если не юридически, то кровными узами объединились две самые богатые и могущественные компании в мире.

Второе событие пришлось на следующее утро после избрания президента, когда Питер спустился к завтраку и рядом со своей тарелкой обнаружил письмо. У него пересохло в горле и сильно защемило сердце при виде французской почтовой марки и траурной каймы по краю конверта. Дрожащими, похолодевшими пальцами Питер открыл письмо и стал читать:

«Дорогой Питер!

Я не сомневаюсь, что тебе будет так же трудно читать это письмо, как мне писать его. Как ты, должно быть, догадался, увидев траурную кайму на конверте, я должен сообщить тебе горестную весть. Две недели назад моя любимая Джильберта и ее муж погибли в автомобильной аварии недалеко от Парижа.

В настоящее время твоя дочь живет здесь, в Туле, вместе со мной. Я не помню, упомянул ли я тебе, когда мы говорили в последний раз, что моя жена тяжело больна, она прикована к постели. И хотя у меня довольно хорошее здоровье, но мне скоро исполнится семьдесят лет. Уверен, что живая четырнадцатилетняя девочка не должна жить в столь мрачной атмосфере.

Я полагаю, Питер, что пришло время заявить тебе права на ребенка, которого вы с Джильбертой зачали в глубокой любви. Я позволил себе рассказать Линде правду. Она не по годам развитой ребенок, и, хотя сначала услышанное потрясло ее, девочка не по возрасту зрело ценила сложившуюся ситуацию.

Это мое желание, и я уверен, Джильберта согласись бы со мной – Линда должна занять принадлежащее ей по праву место рядом со своим настоящим отцом в Соединенных Штатах. И Линда, и я с волнением ожидаем твоего решения.

Преданный тебе, Антуан Буайе».

Питер был настолько поглощен письмом, что даже не заметил, как его жена вошла в комнату и встала рядом с ним.

Констанс Пайк была высокой стройной женщиной с лицом фарфоровой куклы и светлыми волосами, которые в лучах солнца блестели, как лист чеканного золота. Обычно ее темно-голубые глаза сияли, но сейчас они были полны тревоги.

– Дурные новости, дорогой? Я могу это определить по выражению твоего лица, – сказала Констанс.

– Джильберта и ее муж погибли в автомобильной аварии.

Питер не делал секрета из своего военного романа с Джильбертой Буайе, а также из того факта, что у него есть дочь.

– Какой ужас! – Констанс вздрогнула и прижала руку к щеке. – А что с ребенком?

– С Линдой все в порядке. Она живет со своими дедушкой и бабушкой... Пожалуйста, сядь, Конни. То, что я должен сказать, возможно, будет для тебя потрясением. – Питер взял ее руку. – Конни... дедушка и бабушка Линды пожилые и больные люди. Они хотят, чтобы моя дочь приехала в Соединенные Штаты и жила с нами.

Констанс с удивлением смотрела на Питера.

– Конечно, окончательное решение за тобой, дорогая, – вздохнул Питер. – Что ты думаешь об этом?

Констанс наклонилась и прижалась щекой к его щеке.

– Что я думаю? Стать женой и матерью четырнадцатилетней девочки, и все это в течение пяти месяцев... О дорогой, это просто изумительно!

Питер поднял голову, и они нежно поцеловались.

– Я ни минуты не сомневался, что ты одобришь... Ну, в таком случае я должен составить план путешествия. Что бы ты сказала о втором медовом месяце... во Франции?

Сказала бы, что я самая счастливая женщина на свете, – улыбнулась Констанс. Питер встал и обнял ее.

– Это делает меня самым счастливым мужчиной... А как обрадуются мама и Дон, когда услышат, что уже стали бабушкой и дедушкой!

– Гораздо раньше, чем они ожидали. – У Констанс озорно засверкали глаза. – И скоро снова...

– Что ты имеешь в виду? – спросил Питер. Констанс положила руки Питеру на плечи, села к нему на колени и обвила руками его шею.

– Дело в том, Питер, что, образно выражаясь, наша чаша переполняется. Мы не только собираемся стать родителями взрослой дочери, мы собираемся стать родителями... ну, пока еще мы не можем знать пол.

Питер в изумлении посмотрел на Констанс.

– Ты хочешь сказать, что ты... ты...

– Да, дорогой, я беременна. В пятницу доктор Селби подтвердил это.

Констанс взяла руку мужа и прижала ее к своему животу. Питер в этот момент был похож на ребенка в рождественское утро.

– Сегодня я не поеду на машине на завод. Я полечу туда на крыльях! – воскликнул он.

Глава 2

Джильберта проснулась на рассвете. Из-за тревожных снов она была в холодном поту, и все ее тело изнывало от боли.

Приняв две таблетки аспирина и таблетку валиума, Джильберта легла на спину, ожидая, когда подействуют лекарства. Но так и не могла заснуть. Ее одолели горькие мысли о злой судьбе, которая преследовала Де Бирсов в их сердечных делах. Прапрабабушка Карен, прабабушка Тара, дедушка Питер, мать Джильберты Линда – все они трагически потеряли своих возлюбленных. Наверное, Джильберта ни разу в жизни по-настоящему не влюблялась именно потому, что была полна решимости прервать печальную преемственность своих предков. Не то что она была безразлична к Хармону. Нет, он был ей дорог. И к Джулсу, и к своим прежним любовникам она питала очень нежные чувства. Но любить их? Нет.

Постепенно мышцы расслабились, и Джильберта закрыла глаза. Но так как сон по-прежнему не шел, заставила себя встать с постели, отправиться в ванную комнату. Пока наливалась вода, Джильберта позвонила в бюро обслуживания и попросила принести джин, апельсиновый сок и легкий завтрак.

Через полчаса Джильберта, обернутая банным полотенцем, встретила официанта с подносом у двери. Смущение молодого человека позабавило ее.

– Пожалуйста, поставьте поднос вон там, – попросила она, указывая на низкий столик в гостиной.

Официант старался держаться спиной к Джильберте и, как только налил кофе, сразу удалился.

Она сбросила полотенце и, откусив кусочек тоста, стала одеваться. Ее нижнее белье представляло собой тонкие полоски черного кружева. Накладывая косметику, Джильберта улыбнулась своему отражению в зеркале и подумала: «Где бы Джулс ни находился – в небесах или в аду, – он оценит сентиментальную иронию: я надела черное нижнее белье на его похороны!»

Темно-синий костюм сидел на ней прекрасно, будто был сшит на заказ. В колледже Анита часто говорила Джильберте, что ей следует стать моделью.

– Я все еще могла бы ею стать, – без лишней скромности сказала она себе.

Джильберта не торопясь позавтракала, затем нашла страницу, на которой остановилась, и стала читать дальше. Она закончила книгу около десяти часов. И когда точно в десять тридцать Джордж Лаурентис подъехал к гостинице, Джильберта уже ожидала его на улице.

– Вы чрезвычайно пунктуальный полицейский, – сказала она, садясь рядом с капитаном.

– А вы чрезвычайно пунктуальная красивая женщина.

Джильберта рассмеялась:

– Неужели в полицейской академии есть дисциплина, которая обучает обаянию? Или это входит в курс под названием «Лесть»?

– Мы, полицейские итальянского происхождения, не нуждаемся ни в каком курсе по обаянию или лести, у нас это в крови. Послушайте, мне нравится ваш костюм. Очень элегантный и в то же время скромный, – как раз подходит для церкви.

– Я рада, что вы так считаете. А как шляпа? – спросила Джильберта.

Джордж бросил насмешливый взгляд на маленькую шляпку без полей, с плоским донышком.

– Скромная, но изящная, элегантная, без претензий. Мне нравится.

– Я и представить себе не могла, что полицейские разбираются в женской моде.

– Могу говорить лишь за себя. Если вам нравится хорошенькая женщина, вы должны заметить и ее упаковку.

– Упаковку? По-вашему, мы не что иное, как товар. Хотите, я упакую это как подарок, сэр? – передразнила она воображаемую продавщицу.

Капитан поддержал шутку Джильберты, дерзко взглянув на нее.

– Имеет значение сам подарок. А не то, упакован он или нет.

Джильберта не ответила, но ее взгляд был таким же дерзким, как и его. «Я думаю, было бы очень забавно, если бы ты распаковал меня, Джордж!»

– Это ваша личная машина или полицейского управления?

– Этот автомобиль, дорогая леди, не совсем тот вид транспорта, которым город Нью-Йорк обеспечивает своих полицейских, – ответил Лаурентис и вдруг резко затормозил, так как женщина переходила улицу на красный сигнал светофора. – Набитая дура! Взгляните на этого полицейского на углу! Он просто проигнорировал ее, хотя должен был выписать ей повестку в суд.

– За то, что она перешла улицу на красный свет? – воскликнула Джильберта.

– Это не шутки, Джилли. Вы имеете хоть какое-то представление о том, сколько аварий провоцируют подобные незначительные нарушения уличного движения? Ни один закон не является случайным; каждый закон придуман для защиты всего общества. Конечно, за эти законы мы расплачиваемся тем, что в какой-то мере ущемляем свободу личности, но это уравновешивается другим. Свобода в нашей системе не позволяет человеку идти на красный сигнал светофора, а также, как сказал Оливер Уэнделл Холмс, не кричать «Пожар!» в переполненном театре. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Да, в самом деле, вы правы, – кротко согласилась Джильберта. – Я признаю, что была не права. Эта женщина должна была получить повестку в суд.

Проехав полквартала, они остановились за пикапом, очень похожим на тот, что она бросила в верхней части города. Джильберта почувствовала, как напрягся каждый ее мускул, однако, взяв быка за рога, сказала:

– Вы знаете, я все думаю о том «додже» Милоша, который вы нашли. Не мог ли убийца украсть его?

– Возможно, – ответил Лаурентис, – но мы еще не установили, был ли убийца.

– Ну, Джордж, пожалуйста, – запротестовала Джильберта.

– Ладно, допустим, что убийца был. И, допустим, он хотел быстро исчезнуть и предпочел взять «додж», а не какую-нибудь другую, бросающуюся в глаза машину, надеясь, что так его не опознают. Меня беспокоит другое. Зачем было красть пикап? Черт, он же мог выйти из здания и остановить такси! Имейте в виду, что кража связана для него с большим риском. Убийца должен был спуститься на лифте в гараж, находящийся в подвале, рискуя столкнуться с кем-нибудь из жильцов или служащих, которые увидели бы, как он садился за руль.

– Вы правы. В этом действительно нет никакого смысла, – согласилась Джильберта.

– Да... если только грузовичок не понадобился, чтобы избавиться от улик, которые подтвердили бы его виновность.

– Что за улики? – поинтересовалась Джильберта.

– К сожалению, этого мы никогда не узнаем. Пикап, как я вам уже говорил, полностью разграблен. Если там и было что-то, то эти вандалы забрали с собой. Возможно, убийца как раз на это и рассчитывал. Хотя это не важно... Господи, я снова говорю о работе, думаю вслух. Своего рода профессиональная болезнь, с которой приходится мириться женам полицейских и слушателям поневоле.

Капитан остановился только после того, как нашел место для парковки. Джильберта уже собиралась открыть дверцу, но Джордж коснулся ее руки.

– Когда вы уезжаете из Нью-Йорка?

– Ну, я хотела вернуться домой сразу же после этой церемонии.

– Джилли, разве вы мне не говорили, что у вас здесь дела в четверг?

– Да. Я действительно собиралась прилететь сюда в среду вечером, так как моя первая деловая встреча назначена на девять часов утра.

– Но сегодня вторник. Не имеет ли смысл остаться? Джильберта уклонилась от прямого ответа.

– Я обещала мужу вернуться сегодня вечером, и Анита ожидает, что я, полная сил, появлюсь в офисе завтра утром.

– Боссу не нужно отмечать время прихода на работу. Она рассмеялась.

– Должна признать, что действительно нет смысла лететь домой всего на один день... Я позвоню в Сил-вер-Сити после церемонии и объясню... Почему вы улыбаетесь?

– Потому что у меня выходной день, и мы можем перенести наш завтрак на среду, – ответил Лаурентис.

Они подошли к церкви Святого Варфоломея. На ступеньках их встретил Милош Алански.

– Хорошо, что ты пришла вовремя... Капитан Лаурентис! Какой приятный сюрприз! Хотя событие не из приятных. – Он нервно рассмеялся и протянул руку.

Джордж крепко пожал ее и заметил:

– Я, так сказать, при исполнении служебных обязанностей, мистер Алански.

– При исполнении служебных обязанностей? – повторил Алански, с тревогой посмотрев на Джильберту, а затем на капитана.

– Совсем как в кино, Милош, – беспечно заметила Джильберта. – Дело в том, что мы все здесь, на похоронах Джули, являемся потенциальными подозреваемыми.

– За исключением присутствующих, – вежливо улыбнулся капитан.

– Я требую равноправия, – игриво сказала Джильберта. – Женщины, так же как и мужчины, способны совершить убийство.

По-прежнему улыбаясь, он ответил:

– Поскольку вы наверняка не хотели бы считать меня шовинистом, я заверяю вас, миссис Киллингтон, что буду подозревать вас наравне со всеми остальными.

Чувствуя себя явно не в своей тарелке, Милош поспешил прервать эту пикировку:

– Господа, хватит поддразнивать друг друга. Служба вот-вот начнется. Давайте войдем.

Хотя Джильберта и не была религиозной, но в большом соборе всегда проникалась чувством безмятежности и покоя. Здесь благодаря массивным каменным стенам почти не слышна была какофония огромного города. И еще она ощущала, что воздух здесь такой же естественно свежий, каким никогда не был кондиционированный воздух.

Пока они проходили к своим местам, глаза Джильберты были прикованы к сводчатому потолку, настолько высокому, что вентилятор был едва заметен. Солнечный свет, просачиваясь сквозь великолепные витражи, образовывал сияние вокруг большого распятия в апсиде.

Джильберта прошла вслед за Алански и села на деревянную скамью. Прежде чем сесть рядом с ней, капитан преклонил колени в проходе между рядами. Джильберта ничего не сказала, а он, застенчиво улыбнувшись, произнес:

– Старые привычки трудно ломать.

– Они нерушимы, – подтвердила она.

Джильберта рассматривала тех, кто пришел отдать свой последний долг Джулсу Марстону: деловые партнеры, биржевые маклеры, друзья – все в одинаковых костюмах, в которых, как правило, присутствовали на собраниях акционеров. Джильберта узнала нескольких политиков, двух братьев Джулса и их семьи, которые сидели в первом ряду перед алтарем.

Епископ в необъятных размеров ризе напоминал большую птицу с белой атласной грудью. К радости Джильберты, его надгробное слово было коротким и не слишком слащавым. После того как он закончил службу, все присутствовавшие выстроились в очередь, чтобы выразить соболезнование семье покойного.

Жена Уолтера Марстона, Сильвия, с которой Джильберта встречалась всего два раза, не сводила с нее глаз, грустно, но в то же время хитро улыбаясь. Джилли знала, что она подозревает их с Джулсом в любовной связи. Ну что ж, лицемерная дамочка была права!

– Это был такой шок, Сильвия, – сказала Джильберта, пожимая ее руку в перчатке.

– Ужасно... Когда вы в последний раз видели Джули? – Вопрос прозвучал как обвинение.

– В прошлом месяце в Денвере.

– Так любезно с вашей стороны, что вы пришли. Джули очень... любил вас.

– Мы все его тоже очень любили, – ответила Джильберта.

– Безусловно. А где вы были, когда услышали это известие?

– На приеме по случаю праздника Четвертого июля в ратуше.

– О да, я видела ваше выступление по телевизору. Вы в самом деле хорошо говорили.

– Спасибо, Сильвия. А сейчас мне, право, надо идти.

– Разве вы не едете в крематорий?

– Думаю, нет. – Джильберта украдкой взглянула на капитана, прежде чем солгать: – Мне нужно успеть на самолет.

– Я надеялась увидеть здесь губернатора Киллингтона, – никак не могла успокоиться Сильвия.

– Он очень хотел приехать, но не смог выбраться. Эти последние несколько месяцев он был чрезвычайно занят, – объяснила Джильберта, прочитав в глазах Сильвии: «Как это удобно для вас!»

В любое другое время она непременно осталась бы и в словесном поединке уничтожила бы Сильвию, но присутствие капитана Лаурентиса смущало ее. Джильберта была уверена, что эти глаза и уши ничего не упускают.

Когда они выходили из церкви, наблюдательный Джордж, как бы подтверждая то, что Джильберта интуитивно чувствовала, заметил:

– Похоже, вы с Сильвией приятельницы.

– Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы сделать такой вывод, – небрежно заметила Джили. – Кстати, а что ваша способность к дедукции подсказала вам о присутствующих на похоронах?

– Они богаты и могущественны.

– И это все?

– Пока. – Капитан загадочно улыбнулся. – Я не могу думать на пустой желудок. Как насчет завтрака? Вы не голодны?

– Умираю с голоду, – ответила Джильберта.

– Хорошо. Мне только что вспомнилось одно местечко.

Несколько минут спустя они уже направлялись в южную часть города.

– Куда мы едем? Я что-то не припомню никаких заслуживающих внимания ресторанов в этом районе.

– Сюрприз.

Джильберта кокетливо улыбнулась:

– Я люблю сюрпризы.

Они проехали через туннель Мидтаун и двинулись по автостраде Лонг-Айленд до Джерико. Вскоре капитан припарковался на стоянке автомобилей у облицованной необработанным камнем загородной гостиницы.

– «Миллридж инн», – объявил Лаурентис. – Вы когда-нибудь были здесь?

– Нет, но она мне уже нравится, – ответила Джильберта.

Внутреннее оформление гостиницы было в раннем американском стиле: потолки из балок, приколоченные половицы, столы из сосны, стулья с вогнутыми сиденьями. Как только они сели в отдельном кабинете, официантка, хорошенькая девушка в костюме, соответствующем стилю ресторана, приняла у них заказ на спиртные напитки.

– Вы часто приходите сюда? – спросила Джильберта, вынимая сигарету из золотого портсигара.

– Довольно часто. У меня здесь, в Хантингтоне, усадьба, – ответил он.

– Дом?

– Пока он еще не готов. Прошло пять лет с тех пор, как был возведен фундамент – это единственное, что я не мог сделать сам, ну а все, что выше фундамента, – это моя работа.

Джильберта была поражена.

– Как это чудесно! Вы чрезвычайно разносторонний и талантливый человек, капитан Лаурентис.

– Это у меня в крови. Я из простой рабочей семьи. Мой отец был каменщиком, мой дед – каменотесом, и так на протяжении многих поколений. Мне нравится ощущение и мокрого цемента, и шершавой сосновой доски. Этот дом – плод любви. Каждую свободную минуту, которую можно урвать от работы, я провожу на строительстве. Сейчас осталось возвести лишь небольшие постройки: гараж, мастерскую. Все остальное – столовая, гостиная, кухня, рабочий кабинет и три спальни – уже закончено, даже обставлено.

– Я бы с удовольствием посмотрела ваш дом. Джордж широко улыбнулся.

– Хорошо, я люблю его показывать. Мы поедем туда после того, как покончим с завтраком. – В его поведении произошла неуловимая перемена. – Однако в отличие от вашего в моем маленьком убежище все же есть телефон.

Джильберта не отвела взгляд, и голос ее не дрогнул.

– В таком случае это вряд ли можно назвать убежищем.

– Кажется, Онеонта, вы сказали?

– Если точнее, рядом с Онеонтой, на полпути от Куперстауна, – уточнила Джильберта.

Официантка принесла напитки, и он, взяв бокал мартини, сделал глоток.

– Но ведь это чертовски далеко – ехать туда только ради того, чтобы написать речь, не так ли?

– Но не для меня. Я люблю ездить в машине, это помогает снять напряжение, – ответила Джильберта.

– Помогает снять напряжение? Очевидно, вы не часто садитесь за руль, когда бываете здесь. Водить машину в Нью-Йорке – все равно что совершать тринадцатый подвиг Геракла. Вы держите машину здесь? – спросил капитан.

«Спокойно, милая, бой только начинается. Он сейчас пристреливается».

– Нет, обычно я беру машину напрокат, если мне бывает нужно.

– В таком случае вы брали напрокат машину, чтобы поехать к себе в коттедж?

– Да. – И, заставив себя улыбнуться, Джильберта добавила: – Я только что сказала вам, что не держу здесь машину.

Джилли досадовала на себя: ведь Лаурентису будет проще простого проверить ее рассказ в городских агентствах по прокату машин. Однако в жизни нередко бывают ситуации, когда человеку остается лишь стиснуть зубы, и тогда от заданного вопроса нельзя уклониться. Как же она позволила Лаурентису поймать себя в ловушку таким образом? Более того, как она могла быть такой наивной – точнее, глупой, – чтобы поверить, будто он не подвергнет сомнению ее алиби, что в момент смерти Джулса она находилась в северной части штата?

Капитан улыбался ей, и Джильберте потребовалась вся ее сила воли, чтобы не выдать свое раздражение. «Его жена была права: он просто-напросто занудный блюститель закона!» Что же дернуло ее сделать простительную разве только для молоденькой девушки ошибку – отложить свое возвращение в Денвер и разъезжать по Лонг-Айленду, кокетничая с мужчиной, который может причинить ей так много зла? Ответ пришел тотчас же: «Ты никогда не могла упустить возможность пофлиртовать с красивым мужчиной!»

К счастью, Джордж решил больше не продолжать эту тему.

– Сделаем заказ? – спросил он. – Рекомендую превосходную свиную грудинку.

Джильберта внимательно ознакомилась с меню, которое официантка положила на стол.

– Нет, – капризно сказала она, все еще злясь на Лаурентиса и на себя, – я хочу корнуэльского цыпленка.

Во время завтрака их беседа носила несерьезный, имеющий сиюминутное значение характер.

– У вас была возможность посмотреть парад кораблей? – спросил Лаурентис.

– Да, мы видели их из самолета, когда приземлялись.

– Это было прекрасное зрелище, не правда ли?

– Да, очень яркое театральное представление, Джордж.

– Как вы полагаете, с точки зрения жителя Колорадо, у Картера есть шанс стать президентом? – спросил капитан.

– В нашем штате считают, что он бесспорная кандидатура. Не следует недооценивать сельскую Америку, – сказала Джильберта.

– Верно, старина Джимми – славный деревенский парень... Кстати о деревенских парнях. Судя по тому, что я узнаю из газет, деятельность вашего мужа приобретает общенациональное значение, – заметил Лаурентис.

– Однажды он станет президентом, – как само собой разумеющееся сказала Джильберта.

Джордж Лаурентис рассмеялся.

– Как было бы хорошо, если бы я внушал кому-нибудь такую же уверенность!

– В таком случае вы должны стать политиком. По традиции их жены являются самыми верными их сторонниками в партии.

– Это не для меня. У меня и так беспокойная жизнь.

К тому времени как они покончили с едой и пили бренди, весь гнев и раздражение Джильберты почти улетучились. Она даже горячо откликнулась на его предложение показать свой дом.

На улице стало жарко и душно. Джильберта сняла жакет и почувствовала взгляд Лаурёнтиса, прикованный к ее груди под тонким материалом блузки. Затем снова заметила его взгляд – на этот раз мужчина смотрел на ее ноги, когда она усаживалась на переднее сиденье в машине. У Джильберты чуть-чуть задралась юбка. Она знала, что возбуждает Лаурёнтиса, так же как он возбуждал ее. Джильберте почему-то было интересно, со сколькими женщинами он занимался любовью, хотя и не сомневалась в том, что их было немало.

– Не возражаете, если я вздремну по дороге? – спросила Джильберта.

– Ничуть. Эти завтраки с двумя порциями мартини меня тоже утомляют.

Она закрыла глаза, а когда открыла их, машина двигалась по узкой, извилистой дороге, пролегавшей под сводами величественных деревьев.

– Мы приехали?

– Почти, – ответил Лаурентис.

Внезапно взору Джильберты предстал довольно высокий холм.

– Я случайно нашел это место, – объяснял Лаурентис. – Если верить агенту по недвижимости, это самая высокая точка на острове.

– Здесь просто восхитительно. У меня такое чувство, будто я оказалась в предгорьях Скалистых гор, – проговорила Джильберта. – Поразительная иллюзия! Никаких признаков того, что в полумиле отсюда располагается местность плоская и однообразная, со всех сторон стиснутая жилыми домами, магазинами и торговыми центрами.

На вершине холма дорога плавно перешла в выложенную гравием подъездную аллею, по обеим сторонам которой росли сосны. В конце аллеи находилась поросшая травой поляна, в центре которой стоял низкий фермерский дом.

– Вы на самом деле построили все это? – изумленно спросила Джильберта.

– Да, своими собственными белоснежными руками, – ответил Лаурентис и поднял руки, чтобы Джильберта могла их внимательно осмотреть: большие, квадратной формы, с длинными крепкими пальцами. – Идемте! – Лаурентис выпрыгнул из машины.

Она сделала то же самое и сбросила туфли.

– Я помешана на ходьбе босиком по траве, особенно если она такая густая и душистая, как эта. – Джильберта села на землю и приподняла юбку, чтобы отстегнуть подвязки от нейлоновых чулок. – Джентльмены не подглядывают, – лукаво бросила она, чувствуя, что Лаурентис смотрит на нее.

– А кто сказал, что я джентльмен?.. Вот это новость! Мне казалось, что после набирающего силу феминистского движения за уравнение женщин в правах с мужчинами, появления голубых джинсов, а также отказа от бюстгальтеров пояс с резинками ушел в прошлое.

– Временами мне очень хочется почувствовать себя женственной.

– Браво! Женщины в колготках напоминают мне тряпичных кукол, – заметил Лаурентис.

Джильберта рассмеялась и поднялась, разглаживая юбку.

– Интересное наблюдение. Лаурентис взял ее за руку.

– Пойдемте, я буду вашим гидом, – сказал он и повел ее по извивающейся, вымощенной плитами дорожке к кирпичным ступенькам.

С левой стороны дом огибала бетонная дорожка, упиравшаяся в неоконченный двухэтажный гараж, наверху которого торчали голые балки и распорки. К гаражу была приставлена алюминиевая лестница.

– Наконец-то я выхожу на финишную прямую, – сказал Джордж.

– Чем вы будете заниматься, когда все будет завершено? – спросила Джильберта.

Капитан усмехнулся:

– Буду обращать больше внимания на женщин.

– Похвальное времяпрепровождение, – заметила Джильберта.

Он открыл парадную дверь и отступил на шаг в сторону, чтобы пропустить Джильберту.

Небольшой холл вел в просторную гостиную, пол в которой от стены до стены покрывал пушистый ярко-оранжевый ковер. Мебель была в основном массивная, из сосны, а стены украшали картины и гобелены, выдержанные в колониальном стиле.

– Как приятно! – Джильберта ступала босыми ногами по мягкому ковру и испытывала почти такое же удовольствие, как и от ощущения травы под ногами.

Небольшой рабочий кабинет плавно переходил в маленькую оранжерею.

– Помимо других разнообразных талантов вы еще умеете обращаться с растениями.

– Как я уже сказал, клан Лаурентисов крепко привязан к земле.

Столовая была продолговатой комнатой с огромным камином в одном конце и баром – в другом. Хозяин повел Джильберту назад, в гостиную, и через холл они вышли к небольшой лестнице, по которой поднялись на этаж, где располагались спальни. Три спальни были обставлены в строгом, типично мужском стиле. В основной спальне главным украшением была огромная кровать с пологом на четырех латунных столбиках.

– Матрац наполнен гелем или водой? – спросила Джильберта.

– Ни то, ни другое. Простая старая деревянная кровать фирмы «Симмонс».

– Очень подходит такому здоровенному парню, как вы, – лукаво заметила Джильберта. – Вы все очень хорошо сделали, но не помешало бы женщине приложить к этому руку.

– Хотите подать заявление на вакантную должность? – поинтересовался Джордж.

– Я не прочь, но это вызвало бы столкновение интересов, не говоря уже о географии. Не забывайте, что я из Колорадо. Я, право, не собираюсь окапываться в Нью-Йорке, хотя должна признать, это достаточно жизнеспособное место.

Хозяин дома, прислонившись к дверному косяку, с нескрываемым восхищением и желанием рассматривал Джильберту. Она стояла босая, скрестив руки на груди, приподняв голову. Ее фиалковые глаза потемнели и казались загадочными.

– Джордж, ваше либидо дает себя знать, – тихо сказала Джильберта.

– Простите, это мой итальянский темперамент. Нужно потребовать, чтобы женщина, подобная вам, имела бы этикетку, как на пачках сигарет: «Предупреждение! Опасно для вашего здоровья!»

Джильберта хрипло рассмеялась, а на висках у нее резко обозначилось биение пульса из-за усилившегося тока крови в венах. Страсть, которую она безуспешно пыталась сдерживать весь день, внезапно вспыхнула и охватила ее. У Джильберты было такое ощущение, будто все тело, от головы до пят, объято огнем. Она безумно хотела Джорджа Лаурёнтиса.

Он почувствовал это и обнял ее.

– Этикетки с предупреждением никогда меня не останавливали. Какого черта! Ведь живем лишь один раз.

Джильберта улыбнулась и прильнула к нему, обвив руками его шею. Она сделала плавное движение бедрами, дразня его и еще сильнее возбуждая.

Губы Джорджа были крепкими и требовательными, а его язык устремился в полуоткрытый рот Джильберты. Руки скользнули по ее спине, стали ласкать ее ягодицы... Она вздрогнула и застонала, почувствовав прикосновение его руки к своей плоти. По-прежнему крепко сжимая Джильберту в объятиях, Джордж увлек ее к огромной кровати. И пока снимал с нее блузку и бюстгальтер, Джильберта расстегнула его пояс и молнию на брюках. Теперь ее рука нашла и стала ласкать его горячую, набухшую плоть.

Джордж лихорадочно заканчивал раздевать Джильберту, снял с нее юбку, трусики, оставив лишь чулки и пояс с подвязками.

– Ты сводишь меня с ума. – Он лег рядом с Джильбертой.

Ее глаза вожделенно заблестели при виде его готового к бою пениса.

– Великолепный! – прошептала она, широко раскинув руки и ноги.

Джордж не сделал никаких усилий, чтобы войти в нее. Его губы легко коснулись ее глаз, губ, затем задержались в ложбинке на шее. Он чувствовал, как бешено бьется ее пульс под его губами.

Джильберта судорожно сглотнула, когда Джордж захватил губами ее сосок и языком стал обводить кружок вокруг него. В голове у нее мелькнула мысль, что, пожалуй, капитан довольно изощренный в ласках любовник.

Он покрывал поцелуями все ее тело, опускаясь все ниже и ниже, к трепетавшему от желания животу, а затем зарылся лицом в шелковистом треугольнике густых завитков. Судорога сотрясла Джильберту, когда его ищущий язык коснулся ее влажного лона, и она воскликнула:

– Ты меня убиваешь! Я не смогу больше сдерживаться, а я хочу, чтобы ты был во мне, когда я кончу!

У Джорджа было такое ощущение, будто перед ним открылись врата рая.

– О Боже! – Внутри ее словно произошло извержение вулкана.

Сейчас ее руки, ноги, все тело потеряли координацию, и Джильберта, извиваясь в экстазе, почувствовала, как близится его кульминация, и от этого наслаждение возросло во много раз.

Потом они лежали бок о бок на широкой постели, совершенно обессиленные. Лучи солнца освещали их мокрые от пота тела, искрившиеся каким-то чувственным светом.

Джильберта погрузилась в глубокий сон. А когда проснулась, была напугана окружавшей ее незнакомой обстановкой. Сбитая с толку, Джильберта в испуге присела в постели. «Что я делаю голая в чужой постели?»

Внезапно она вспомнила.

– Джордж, где ты, Джордж?

В доме стояла тишина, если не считать лая собаки и щебетания птиц на деревьях.

Джильберта вошла в примыкавшую к спальне ванную комнату, встала под душ и включила воду на полную мощность, наслаждаясь окутывающим ее паром. Затем, обернувшись махровой простыней, отправилась на поиски Джорджа. Она обнаружила его во внутреннем дворике: капитан полулежал в шезлонге с высоким бокалом в руке и сигаретой во рту.

Он широко улыбнулся.

– Ба! Спящая красавица просыпается!

– Но не благодаря прекрасному принцу, в чьи обязанности входит разбудить ее поцелуем.

– Лучше поздно, чем никогда. Иди, иди сюда, девушка, – позвал он.

Плавной скользящей походкой Джильберта подошла к шезлонгу и села рядом. Он крепко прижал ее к себе и поцеловал в губы.

– Вот вам поцелуй, принцесса. Послушай, ты прекрасно смотришься в этом одеянии.

Джильберта с любопытством огляделась.

– Безопасно сидеть здесь на воздухе почти голой? – спросила она.

– Абсолютно! Я – король этой горы, и никто не имеет права вторгаться в мои владения. – Джордж погладил по ее бедру. – Мы даже могли бы совершенно безнаказанно...

– Ну уж только не это! Мне нравится заниматься любовью в роскоши, – заявила Джильберта, чувствуя, как его пальцы ласково подбираются к ее женскому началу.

– Ты не хочешь исполнить на бис, прежде чем мы вернемся в город? – настаивал Джордж.

– Вы очень убедительны, капитан. Вы так допрашиваете всех ваших подозреваемых женщин? – спросила Джильберта.

– Только красивых. Кроме того, кто сказал, что тебя в чем-то подозревают?

– Это шутка, – ответила Джильберта и нежно погладила его по щеке. – Ты знаешь, я едва могу поверить всему, что произошло с тех пор, как мы встретились с тобой в ратуше. Прошло всего два дня, как мы знакомы, и посмотри, что мы делаем. – Джильберта засмеялась. – Безусловно, это кого угодно может шокировать.

Джордж встал и подал ей руку.

– Пойдем посмотрим, что еще шокирующего мы можем придумать.

На этот раз они любили друг друга не спеша и более пылко, так как шли новыми путями к наслаждению: они занимались оральным сексом. Когда наконец любовная игра завершилась, они погрузились в сон.

Джильберте приснилась ее мать Линда. Линда – дитя любви юного мужчины и юной женщины, которые в годы войны так и не стали мужем и женой.

Глава 3

Питер и Констанс Пайк нервничали и чувствовали себя довольно неуверенно, когда шли по дорожке к фермерскому дому Антуана Буайе.

– Как я выгляжу? – взволнованно спросила Констанс. – Я чувствую себя просто развалиной, всю ночь не сомкнула глаз.

– Я тоже, – ответил Питер. – Однако ты превосходно выглядишь. А как я? У меня не очень строгий вид, не так ли? Когда я нервничаю, выгляжу довольно суровым.

– Ты действительно несколько напряжен, но едва ли похож на людоеда, – с улыбкой ответила Констанс.

– Ну... вот мы и пришли.

Не успели они подняться по ступенькам, как парадная дверь открылась, и Буайе приветствовал их:

– Добро пожаловать в мое скромное жилище. Пожалуйста, входите.

Они с Питером обнялись, и Питер представил его Констанс.

– Мы разделяем ваше горе, – сказала Констанс. – Ужасная трагедия! А бедная, дорогая девочка – какое это страшное переживание для нее!

Питер был потрясен тем, как выглядит Буайе. С их последней встречи он постарел лет на десять, съежился, сморщился, как старый, засохший лимон, и прихрамывал.

– Входите в гостиную и садитесь. Я позову Линду. Она часами прихорашивалась и наряжалась ради этого особого случая.

Питер не мог спокойно сидеть и стал ходить взад и вперед по комнате. Ему казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как ушел Буайе.

– Питер! – прерывающимся голосом окликнула его Констанс.

Он быстро обернулся и увидел в дверях Линду, а позади нее ее дедушку.

Сейчас девочка казалась выше ростом и физически более развитой, чем когда он тайком наблюдал за дочерью из парка напротив школы. Ее волосы цвета спелой кукурузы, веером рассыпавшиеся по спине, доходили до талии. Красота ее матери проявлялась во всем. Она казалась воплощением юношеской мечты.

Линда нерешительно вошла в гостиную, переводя взгляд с Питера на Констанс, и тихо-тихо с едва заметным французским акцентом сказала:'

– Я – Линда. Рада познакомиться с вами... – Следующее слово, казалось, ей было трудно произнести: – Папа.

– Линда, дочь моя.

Для Питера это тоже были нелегкие слова. Он протянул руки, и девочка устремилась в его объятия.

– Линда, моя родная, любимая Линда! – Питер целовал ее щеки и волосы.

И они вместе плакали. Констанс и Буайе тоже плакали, не стыдясь своих слез. Наконец Питер подвел дочку к Констанс:

– Линда, это твоя новая мама.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы стать для тебя настоящей матерью, – искренне сказала Констанс, обняв девочку.

– А я буду вашей послушной дочерью, – ответила Линда, целуя Констанс в обе щеки.

Питер улыбнулся, обнял их обеих и воскликнул:

– Мне кажется, мы будем очень счастливой семьей!

В последующие годы ни один из них ни разу не усомнился в том, что Питер оказался прав. С того самого момента, как Линда приехала в Силвер-Сити, вся семья – Тара и Дон, вдова Нилса и их дети Карл и Тесс – приняла ее как родную. В это время клан Де Бирсов возглавляла Карен, которой было семьдесят три года. Как ни парадоксально, но в этом возрасте ее психика окрепла, и прабабушка души не чаяла в своей новой правнучке.

А скоро семья Де Бирсов праздновала еще одно знаменательное событие: Констанс родила мальчика, которого назвали Чарльз Дил Де Бирс Пайк. С первого дня рождения Линда просто боготворила своего братика. Она была ему скорее второй матерью, чем сводной сестрой.

– Линда проводит больше времени с Чаком, чем я, – добродушно сетовала Констанс. – Кормит, меняет пеленки, купает его. Я чувствую себя его тетей.

– Она просто тренируется перед тем, как выйти замуж за Джима Портера, – поддразнивала Линду ее кузина Джин, дочь Карла, которая училась в школе вместе с Линдой.

– Знаешь, кто ты, Джин? – топнув ногой, заявила Линда. – Ты – предательница! Я терпеть не могу этого парня! – Однако порозовевшие щеки Линды красноречиво опровергали ее слова.

Джеймс Портер, чемпион школьной спортивной команды по футболу, бейсболу, баскетболу и легкой атлетике, учился в выпускном классе средней школы в Силвер-Сити. Он был идолом почти каждой мечтательной девочки в школе: выше шести футов ростом, с мужественным красивым лицом, с темными вьющимися волосами и улыбкой, которая могла растопить даже самое холодное сердце.

В глубине души Линда была безнадежно влюблена в него и со свойственной всем Де Бирсам решительностью намеревалась пленить сердце Джеймса Портера так же, как он пленил ее. Даже в своем нежном возрасте Линда уже знала, что путь к сердцу мужчины лежит не через его желудок, а через его любимые увлечения.

Именно поэтому, узнав, что, помимо других видов спорта, Джеймс питает особую страсть к альпинизму, она записалась на курсы альпинистов при университете в Денвере. Линда проводила там летние каникулы, совершенствуя свое мастерство. И она действительно стала не просто опытной альпинисткой, а весьма искусной спортсменкой – «самородком», как называл Линду старший инструктор.

Однажды, спустя шесть месяцев после того как Линда начала заниматься на курсах, она сидела в школьном кафетерии с двумя подругами. Вдруг девочка заметила, что за соседним столиком сидит ее кумир и еще несколько членов школьного клуба альпинистов.

Джеймс давал оценку приспособлениям альпинистов:

– «Кошки» необходимы при восхождении по ледяной поверхности, совершенно необходимы.

Подружка Линды шепотом спросила:

– Что такое «кошки»?

– Металлические когти, которые ты прикрепляешь ремнями к подошвам своих альпинистских ботинок, – громко объяснила Линда.

Джеймс покосился в ее сторону и продолжил:

– Оскар Экенштейн изобрел конструкцию с десятью зубьями. Это наиболее широко применяемый вид «кошек».

– Лично я предпочитаю «кошки», разработанные Лаурентом Гривелем, – заносчиво сказала Линда. – Он модифицировал конструкцию, добавив два зуба, направленных вперед от носка ботинка.

Портер в изумлении обернулся, пристально посмотрел на нее и спросил:

– Что ты знаешь о Лауренте Гривеле?

– Ну хотя бы то, что его «кошки» позволяют взбираться по крутой ледяной поверхности, как по ступенькам. Этот немецкий метод особенно хорош для восхождения на покрытые льдом альпийские вершины.

– Будь я проклят! – воскликнул Джеймс Портер, встал из-за своего столика и сел напротив Линды. – Ты альпинистка?

– Конечно. Этой зимой я собираюсь овладеть французской методикой.

– Ну и ну! Ты действительно альпинистка. Что касается французской методики, то нужно быть предельно осторожным, пользуясь ледорубом.

– Я знаю. А то он сорвется. Портер приветливо улыбнулся Линде.

– Вот что я тебе скажу: если хочешь, буду рад помочь тебе в тренировках. – И гордо добавил: – Прошлой зимой мы с отцом рискнули подняться на ледник Боссон во Франции.

– И вы взобрались на него?

– Нет, мы только испытывали новые ледорубы и «кошки».

– А ты совершил какое-нибудь выдающееся восхождение? – спросила Линда.

– Конечно, и не одно. Я хочу первым совершить восхождение на какую-нибудь вершину. Будущим летом я и Терри собираемся подняться на пик Эль-Капитан в Йосемитском национальном парке*.

– Он из Денвера? – спросила Линда.

– Из Калифорнии. Замечательный парень. Он бы тебе понравился. Послушай, а может, хочешь совершить восхождение вместе с нами будущим летом? – И быстро добавил: – Родители Терри будут нас сопровождать.

– Я бы с удовольствием присоединилась к вам.

Они так увлеклись разговором о горах, что болтали без передышки и не заметили, как друзья ушли. Их вернуло к действительности лишь появление декана, который сообщил им, что занятия начались пятнадцать минут назад и за нарушение правил они оба должны остаться после занятий и написать контрольную работу.

Линда приняла это наказание почти с радостью. Ради этих драгоценных мгновений побыть с Джимом Портером она готова оставаться после занятий хоть весь семестр.

Это было начало первых и самых счастливых отношений с молодым человеком в жизни юной Линды Пайк. Их роман получил естественное продолжение: сначала в кино они держались за руки; при прощании застенчиво, крепко сжатыми губами целовали друг друга; летом совершали продолжительные прогулки при луне, которые заканчивались более страстными объятиями. А параллельно с этим происходило превращение юной девочки в цветущую девушку. Линда была дочерью своей матери, матери, которая отдала свою невинность ее отцу в мансарде дома во французском городе Туле, когда она была в таком же нежном возрасте. Но урок, извлеченный из жизни матери, суровое испытание, через которое той пришлось пройти после ее рождения, оставили неизгладимый след в душе девочки. Хотя искушение было приятным и настойчивым, Линда твердо решила до свадебных колоколов оставаться девственницей.

Однако была ночь, когда она чуть не изменила данному себе слову. Это произошло после школьных танцев. Влюбленные поехали на Хай-Пойнт, обрыв, куда местные подростки ходили целоваться и обниматься. Джим припарковал машину в уединенной сосновой роще и одной рукой обнял Линду за плечи.

Эта дивная ночь была просто создана для влюбленных: воздух напоен ароматом цветущих деревьев, над ними распростерся огромный купол неба, украшенный сверкающими звездами, и среди них – полная луна, похожая на огромный апельсин. Линда закрыла глаза и откинулась на руку Джима. Страстные поцелуи, которыми он осыпал ее губы и шею, возбудили девушку, как никогда раньше. И она позволила ему опустить руку в свободный вырез платья. Каким блаженством было ощущать ласки Джима и чувствовать, как сосок затвердевает под его нежной ладонью!

Линда напряглась, когда его рука скользнула под юбку и стала гладить внутренние стороны ее бедер, и сладостное томление, которое вызывали эти прикосновения, взяло верх над возражением, готовым сорваться с девичьих уст. И когда Джим расстегнул молнию на своих брюках и положил ладонь Линды на свою набухшую плоть, она нежно сжала ее. Даже в самых необузданных фантазиях Линда не могла представить себе такой восторг, какой испытывала сейчас, когда они с Джимом исследовали и ласкали тела друг друга.

Темп их ласк ускорился; каждое действие и реакция на него становились все более напряженными и возбуждающими. Джим бережно уложил Линду на откинутое сиденье, затем лег рядом с ней и просунул руку под резинку ее трусиков. Его ласки разбудили безумное желание, и когда Джим попытался спустить с нее трусики, Линда даже приподнялась, чтобы помочь ему.

И вдруг на темном экране ее закрытых век материализовался призрак. Он был таким четким, живым, что Линда даже вскрикнула. Это была ее мать. Голос Джильберты эхом звучал в каждой клеточке ее мозга: «Нет! Ты должна контролировать свои желания! Самообладание – разве не я всегда проповедовала тебе это? Ты сохранишь себя для своего мужа и избежишь повторения моей горькой судьбы!»

Линда мгновенно открыла глаза и схватила Джима за руку.

– Я не хочу их снимать. Пожалуйста... Неужели мы не можем продолжать, как раньше, – только прикасаться друг к другу?

– О Господи, посмотри на меня! Я больше не могу терпеть! Пожалуйста, дорогая... – взмолился Джим.

– Я тоже очень тебя хочу, но это порочно. – Линда натянула трусики и разгладила платье.

– Проклятие! Ты приводишь меня в бешенство! – вспылил он, но, увидев изумленное выражение ее лица, переменил тон. – По крайней мере помоги мне кончить, – попросил Джим, кладя ее ладонь на свою жаждущую плоть.

Линда улыбнулась и нежно ее погладила.

– Я сделаю тебя очень счастливым, Джим, поверь, – прошептала она, убирая свою руку и спускаясь вниз.

– Что ты делаешь? – выдохнул он, когда губы Линды коснулись его естества. – О Господи, как это чудесно!..

Тем летом они не поехали в Йосемитский национальный парк, потому что в июне у отца Джима случился сердечный приступ, и два месяца состояние его здоровья вызывало серьезные опасения. Однако Линда все же познакомилась с приятелем Джима – Терренсом Финчем, гостившим у Портеров.

– Ну разве он не прелесть? – шепотом спросила ее сестра Джима Кэрри. – Он выглядит прямо как Дуглас Фербенкс.

Линда равнодушно пожала плечами.

– Ваш гость интересный, но не такой красивый, как твой брат, – ответила Линда.

– Ты относишься к нему с предубеждением, потому что слишком увлечена Джимом, – презрительно фыркнула Кэрри.

И это было верно. Тем не менее, Терри обладал магнетическим обаянием, которое заинтриговало Линду: шаловливая улыбка, озорной огонек в глазах, вихор на затылке.

В конце июля был день рождения Кэрри, и Портеры праздновали его в ресторане самой престижной гостиницы Силвер-Сити.

На Линде было роскошное короткое платье персикового цвета. Она танцевала с Джимом, когда подошел Терри.

– Не возражаешь, если я вмешаюсь, дружище? – спросил он.

Джим широко улыбнулся.

– Я хочу, чтобы вы стали добрыми друзьями, прежде чем мы в будущем году отправимся покорять Эль-Капитан.

Терри приподнял бровь и усмехнулся:

– Любовь втроем, а? Это звучит замечательно. Джим шутливо ударил его по руке:

– Я сказал друзьями, а не любовниками.

– Ты краснеешь, – заметил Терри, когда кружил Линду по бальному залу.

– Нет, просто здесь очень жарко.

– Хочешь выйти на террасу? – спросил Терри.

– Нет, благодарю тебя. – В нем чувствовался снобизм, который раздражал Линду.

– Так ты действительно собираешься в горы будущим летом? – спросил Терри.

– Да.

– Джим говорит, что ты опытная альпинистка.

– Я умею держаться на горе.

– Держу пари, что умеешь. – Терри снисходительно улыбнулся. – Знаешь, я не верю тебе ни на йоту. Ты выдумала все это восхождение лишь для того, чтобы поймать в ловушку моего приятеля.

Он был слишком проницательным, и это разозлило Линду. Малиновый румянец выдал ее.

– Какая низость с твоей стороны, – храбро перешла она в нападение.

– Но тем не менее верно. Не беспокойся, ты будешь связана веревкой с двумя экспертами.

– Как ты скромен! – ехидно заметила Линда.

– Просто правдивый. Между прочим, ты знаешь, почему Бок Северная Америка так называется?

– На полпути к вершине есть пятно черного диорита, по форме напоминающее континент Северной Америки.

– Браво! Должен сказать, ты на совесть выполняешь домашние задания.

– Кто-нибудь говорил тебе, что ты пустозвон, Терри? – спросила Линда.

– Бессчетное число раз, – беспечно улыбаясь, ответил он.

– Например, ты пытаешься говорить с легким британским акцентом.

– Конечно. Мне все говорят, что я похож на Дугласа Фербенкса, поэтому я стараюсь соответствовать этому образу, – объяснил Терри.

– Ты просто невыносим! – воскликнула Линда, стараясь не рассмеяться, но ей это не удалось.

Терри увел ее с танцплощадки, и они оба весело расхохотались. К ним подошел Джим.

– Что вас так рассмешило? – спросил он, беря Линду под руку.

– Твой друг Терри, вот что, – поддразнила девушка. Несмотря на то что она считала Терренса Финча клоуном и самодовольным дураком, Линда должна была признать его неотразимое обаяние. Он с одинаковой готовностью подшучивал над самим собой, как и над другими. И когда Терри уехал домой, Линда испытала чувство потери, хотя никогда ни за что бы в этом не призналась, даже самой себе.

Всю зиму они с Джимом занимались мастурбацией, доставляя наслаждение друг другу, так как Линда оставалась непреклонной в своем решении выйти замуж девственницей. Тем временем благодаря опытному обучению Джима совершенствовалось ее искусство альпинистки, и весной они даже поднялись на пик Пайка.

– Ты не поверишь, но, покорив эту гору, старина Зебулон Пайк предсказал, что никто никогда больше не взойдет на нее! – говорил Джим на вершине. – Теперь даже такой неопытный человек, как ты, может подняться сюда с одной рукой, привязанной к спине.

– Я не новичок, – улыбнулась Линда, – и мне трудно поверить, что мой родственник сказал бы такое.

– Старина Зеб – твой родственник? – удивился Джим.

– Ну... дальний. Он был дедушкой моего дедушки, – ответила Линда.

– В таком случае никаких шуток! Я беру свои слова обратно. К тому времени когда мы поедем в Йосемитский национальный парк, ты будешь достаточно искусной альпинисткой, чтобы стать членом нашей команды, – заявил Джим.

– Не забудь написать об этом мистеру Финчу. Между прочим, ты получал от него письма в последнее время? – спросила Линда.

– На прошлой неделе. Он рвется в бой. Бог мой! – Джим старался подражать Терри, используя его английские выражения. – Это будет нечто, когда мы первыми поднимемся на Бок Северная Америка.

Питер и Констанс были против поездки Линды в Калифорнию, но тем не менее не запретили ей ехать туда.

– В конце концов, девочку будут сопровождать родители Терри, – напомнила Констанс мужу.

– Но они будут ехать в поезде одни, – возразил Питер.

Линда захихикала:

– Нет ничего такого, что можно сделать в поезде и чего нельзя сделать на заднем сиденье машины.

– Логично, – с кислой гримасой согласился отец. Линда, державшая на руках своего сводного братика, подбросила малыша вверх и звонко поцеловала.

– Однако я буду скучать по моему дорогому Чаки. Как бы мне хотелось увезти его в своем рюкзаке!

По выходным дням Линда и Джим обычно составляли список альпинистского снаряжения, необходимого для будущего восхождения. Время неумолимо приближало день их путешествия, и они считали уже часы, а затем и минуты, оставшиеся до отъезда. Наконец восьмого июня 1936 года молодые люди сели в поезд до Сан-Франциско. Питер, Констанс, Тара и Дон провожали их на вокзале.

– Не слишком рискуйте в горах! – крикнул Питер, когда ребята уже стояли на открытой площадке в задней части вагона.

– Я пришлю вам свою фотографию на Эль-Капитане! – крикнула в ответ Линда.

Поезд отошел от станции, и его окутало облаком дыма от прибывающего паровоза.

– Ну наконец-то мы в пути, – сказал Джим, когда они расположились в купе.

– Я так волнуюсь, просто не могу дождаться, когда наконец увижу, – Линда вовремя прикусила язык, – Йосемитский национальный парк.

Она чуть было не сказала: «Когда наконец увижу Терри».

– Что-то не так? – спросил Джим.

– Нет, почему ты спросил?

– Ты вдруг стала очень серьезной. Линда заставила себя улыбнуться.

Путешествие по железной дороге было довольно скучным. Пассажиры, включая Линду и Джима, занимали себя игрой в карты, шашки или шахматы, ели и пили. И все, казалось, вдохнули с облегчением, когда наконец поезд прибыл в Сан-Франциско.

Терри встречал их. На его красивом лице сияла знакомая игривая улыбка. Он обменялся рукопожатием с Джимом и по-братски поцеловал Линду в щеку.

– Вы оба чудесно выглядите, в прекрасной форме для нашей увеселительной прогулки в горы. Путешествие было приятным? – спросил Терри.

– Вполне, если только не считать, что часами приходилось протирать задницу и ничего не делать, – ответил Джим.

Терри засмеялся и подмигнул ему:

– Я уверен, что вы находили более увлекательные способы проводить время – ведь вы были без присмотра и все такое, не так ли, дружище?

Джим ухмыльнулся и щелкнул Терри по лбу.

– Как ты смеешь ставить под сомнение добродетель моей будущей невесты?

На мгновение взгляды Линды и Терри встретились, и молчаливое признание друг другу состоялось. Линда покраснела и виновато опустила глаза. Терри пригладил свой вихор, что обычно делал, когда нервничал. Затем отрывисто сказал:

– Ну, давайте соберем ваш багаж и пойдем. У нас еще столько дел, прежде чем мы начнем восхождение!

В шестиместном автомобиле Финчей они направились на север, где отец Терри управлял фермой.

– Как здесь красиво! – Линда была в восторге.

– Ты впервые в Калифорнии? – спросил Терри.

– Да... но у меня такое чувство, будто я здесь все знаю. Может быть, потому, что моя бабушка была в Сан-Франциско во время большого землетрясения, – ответила Линда.

В машине ее колени были зажаты между ногами двух сильных молодых людей. Линде было неловко от того, что она чувствовала тепло мускулистого бедра Терри. Это слегка беспокоило.

Их тепло встретили Бен и Дора Финч и сестра-близнец Терри Лора, с которой Линда разделила большую спальню, а Джим спал в одной комнате с Терри.

После отменного ужина, на который подали запеченную телятину, печеный картофель, большие блюда с домашними овощами, а в конце – слоеный торт с клубникой, мистер Финч и мальчики отправились в рабочий кабинет, чтобы составить план восхождения. А миссис Финч с девочками убрали со стола и вымыли посуду.

Позже, когда дамы присоединились к мужчинам, они увидели, что пол кабинета покрыт картами, схемами и фотографиями. Даже в уменьшенном размере гора выглядела такой громадной, что внушала благоговение. Линду охватило волнение, когда она пристально разглядывала множество снимков, сделанных в разных ракурсах. Мистер Финч и Терри сделали на них примечания.

– Это будет наша первая стоянка, – указал мистер Финч на самую большую фотографию, на которой был хорошо виден узкий выступ. – По моим расчетам, мы проведем девять дней и девять ночей на этой горе, прежде чем достигнем вершины.

Линда была ошеломлена.

– Девять дней и девять ночей – я не могу поверить! Джим обнял ее за плечи и спросил:

– Ты по-прежнему хочешь идти с нами?

– У нее немного испуганный вид, – ухмыльнулся Терри.

– Конечно, хочу! Я просто не ожидала, что это займет так много времени, – ответила Линда.

Мистер Финч продолжал:

– Некоторыми остановками будут висячие бивуаки.

– Ночи, проводимые в гамаках, расположенных по горизонтали к поверхности скалы, – пояснил Терри, – и в куртках на гагачьем пуху для тепла.

– Кстати, нам предстоит нести с собой почти двести фунтов продуктов и воды, – вставил Джим.

– Ну что ж, если дела обстоят таким образом, – сказала миссис Финч, – вам лучше сразу же лечь спать, чтобы набраться сил.

Линда обрадовалась, так как чувствовала себя утомленной. Когда она раздевалась, чтобы лечь в постель, Лора заметила:

– У тебя великолепная грудь.

Линда смущенно рассмеялась и быстро надела пижамную куртку.

– Моя грудь далека от совершенства. Лора с усмешкой посмотрела на гостью.

– А вот мой брат считает, что она верх совершенства. В самом деле, он считает, что ты совершенна во всех отношениях.

Линда залилась краской и пробормотала:

– Твой брат просто мастер льстить.

– Нет, Терри действительно очень увлечен тобой, – возразила Лора. – Конечно, он никогда в этом не признается, ведь Джим – его лучший друг. Но поверь мне, что это так.

– Мне очень лестно это слышать, и я с удовольствием продолжила бы нашу беседу, но я в самом деле очень устала. – Смущенная и обрадованная, она легла в постель.

Линда слышала, как стоявшие внизу массивные часы пробили сначала час ночи, затем два, потом три, а она все беспокойно металась в постели. В ушах ее раздавались слова Лоры: «Он очень увлечен тобой...»

Линда тут же напомнила себе: «Но ведь человек, за которого ты обещала выйти замуж, это Джим Портер».

Однако этого было явно недостаточно, чтобы изгнать из памяти Терри с его кривоватой ухмылкой, смешным вихром и веселыми хитрыми глазами.

Глава 4

На следующее утро мистер Финч поднял их в пять утра. Линда надела шерстяное белье, тяжелые рабочие брюки с кожаными заплатами на коленях, фланелевую рубашку, толстые полосатые носки и прочные кожаные альпинистские ботинки. Она захватила с собой два свитера и куртку на гагачьем пуху, чтобы надевать их по ночам. Перед тем как спуститься вниз, Линда заплела в косу волосы, свернула ее на затылке и убрала под спортивную вязаную шапочку. Им подали обильный завтрак: бекон, яйца, оладьи, тосты, джем и крепкий кофе.

– Ешьте как следует, мои дорогие, – сказал им мистер Финч. – Не скоро вам придется снова отведать такую еду.

По плану миссис Финч и Лора должны были сопровождать их до Иосемитского национального парка и снять номер в туристском отеле поблизости.

– Какое-то время мы будем наблюдать, как вы поднимаетесь на гору, но когда вы окажетесь действительно очень высоко, я буду так волноваться, что не смогу смотреть, – сказала миссис Финч.

– Ерунда! Альпинизм – самый безопасный спорт на свете, – лихо успокоил ее Терри.

В половине седьмого утра они сели в многоместный легковой автомобиль. Поездка продолжалась два с половиной часа. День был чудесный для восхождения – на небе ни облачка и прохладно для июля. В десять часов мистер Финч объявил:

– Все, друзья, пора!

Они надели рюкзаки с привязанными к ним пуховыми куртками и гамаками. Мистер Финч заставил их выстроиться в линию и внимательно проверил снаряжение по заранее составленному очень подробному перечню.

– Возьми еще несколько болтов с кольцом и крюком, Джим. Покажи твои распорки, Линда.

Наконец мистер Финч закончил осмотр. Он был удовлетворен результатом, и вчетвером они двинулись к подножию горы.

Взглянув наверх, Линда почувствовала такое же волнение, какое обычно охватывает артиста перед выходом на сцену.

– Три тысячи футов высотой и совершенно вертикальная, – с лукавой улыбкой заметил Терри. – Ты уверена, что не передумала, дорогая?

Линда бросила на него вызывающий взгляд.

– Ни в коем случае, парень. Давайте готовиться к восхождению.

При помощи веревки они сделали единую связку. Впереди шел Терри, за ним Джим, третьей Линда и последним мистер Финч. Отец с сыном заранее договорились о таком порядке восхождения.

– Если девушка окажется в трудной ситуации, я приду на помощь, – сказал опытный альпинист.

– Только не говори ей об этом, – предупредил Терри отца. – Ее самомнение так же велико, как и эта вершина.

В течение первого часа они сделали большие успехи, и Линда с каждым шагом чувствовала себя все более уверенно. Было очевидно, что Терри действительно опытный альпинист. Он вбивал свои крюки в скалу сильными точными ударами и все время под одним и тем же углом. Если кто-то вдруг сорвется, то резко остановится в конце веревки; это загонит крюк вниз и внутрь скалы, и свалившийся альпинист окажется в относительной безопасности.

Время от времени они делали передышки, чтобы исследовать скальную стену, искали трещины в ней, от которых зависел дальнейший план их восхождения. Один раз Линда взглянула вниз и увидела, что автомобиля Финчей уже нет, значит, миссис Финч и Лора уехали.

Взглянув вверх, мистер Финч воскликнул:

– Мы будем там часов в девять! Я считаю, что хотя это короткий, но очень крутой и трудный участок на первом этапе восхождения.

Вверху, слева, примерно на расстоянии ста футов от них, находилась широкая расщелина, в которую можно было протиснуться и медленно подниматься. К тому времени, когда четверка достигла верха расщелины, солнце уже клонилось к закату и ветер неистово проносился над скалой. Они добились еще некоторых успехов в восхождении, но, когда добрались до довольно широкого выступа, Терри объявил, что здесь будет их бивуак на ночь.

Альпинисты съели холодный ужин, состоящий из вяленой говядины, галет, свинины, бобов, плитки шоколада, и выпили какао из большого термоса, который был у каждого. Линда надела два свитера, куртку на гагачьем пуху, а кроме того, завернулась в одеяло, но все равно продрогла до костей. Лежа в темноте, она слушала, как Джим, Терри и мистер Финч обсуждают план на следующий день.

– Похоже, все пойдет как по маслу, пока мы не доберемся до того выступа, который находится прямо над нами, – сказал Джим.

– Не вижу никаких проблем, – уверенно ответил Терри. – Я смогу преодолеть этот выступ с помощью веревок и крючьев.

Несмотря на пронизывающий холод, Линда быстро заснула и спала до тех пор, пока ее не разбудили ослепительные лучи солнца.

В восемь часов, съев на завтрак высококалорийные продукты – хлеб, арахисовое масло и отвратительное варево из консервированных яиц и бекона, приготовленное специально для альпинистов, они снова начали восхождение. За два часа достигли выступа и остановились, чтобы осмотреться. Всем стало ясно, что накануне вечером Терри был чрезмерно оптимистичным.

– Здесь невозможно установить ограждение, вбить в скалу крюки, потому что ты должен обеими руками держаться за свою драгоценную жизнь, – сказал Джим.

– Я мог бы вбить пару клиньев в той расселине. – Терри указал вверх. – Затем закреплю на них веревку.

Он отвязал себя от остальных и, прикрепив к крюку веревку длиной в сто футов, обмотал ее вокруг себя. Терри начал осторожно подниматься, а остальные, затаив дыхание, наблюдали. Крепко держась одной рукой за выступ, он сумел забить в скалу два клина, обвязать вокруг них веревку и продолжил осторожно продвигаться вверх.

– Как муха, ползущая по потолку, – прошептала Линда.

Ее била дрожь, но не столько от холода, сколько из-за страха за жизнь Терри.

– Он уже почти там, – тихо сказал мистер Финч.

Терри находился на расстоянии вытянутой руки от выступа. Прополз еще фут и правой рукой ухватился за край. Переведя дух, перед тем как подняться на край выступа, подобно гимнасту, который подтягивается на перекладине, Терри осторожно приподнял свое тело.

И... почувствовал, что скала крошится под его пальцами. Попытался перекинуть ногу через край расщелины, прежде чем она рухнет. Но не успел.

Линда закричала.

Терри пролетел мимо них, чуть не задев отца. Он изгибался и крутился по всей длине веревки. Проявив незаурядное присутствие духа, Джим схватил свой ледоруб и подложил его под крюк в скале. Когда Терри достиг конца веревки, от резкого удара, вызванного его падением, зашатался большой стальной гвоздь, и щель заметно увеличилась, но гвоздь удержался. Веревка была высшего качества, и Терри, отскочив, словно кукла на резиновой ленте, безвольно повис там, раскачиваясь взад и вперед на легком ветерке.

– Он без сознания! – воскликнул его отец.

– Веревка соскользнула ему на грудь! – откликнулся Джим. – Я должен помочь ему, иначе он умрет от удушья.

Джим укрепил новую веревку, на три четверти обвязал ее вокруг своей талии и плавно заскользил вниз по ней, демонстрируя образцовый спуск по веревке. Они висели на расстоянии не более шести футов от узкого выступа. Оттолкнувшись, как ребенок на качелях, Джим прыгнул на выступ и потащил к себе своего друга. Там он смог ослабить напряжение на веревке, которая стягивала грудную клетку Терри. Почти сразу же пострадавший пошевелился и забормотал. В следующее мгновение он пришел в сознание, но держался на ногах нетвердо.

– Как ты себя чувствуешь? – мрачно спросил Джим, стараясь сохранять спокойствие.

– Я считаю, хорошо. Как чертовски глупо все вышло!

Джим осмотрел стену. Слева шел пальцевидный траверс, который следовал за выступом до острого угла. Он поднял голову и крикнул наверх мистеру Финчу и Линде:

– Кто-нибудь из вас может подняться примерно футов на двадцать и сказать мне, что находится за тем углом?

– Я готова, – вызвалась Линда.

Она обвязалась отдельной веревкой, которую мистер Финч прикрепил к двум крюкам. Линда ловко прокладывала себе путь по скале к плоскому, имеющему форму полумесяца выступу. К ее удивлению и восторгу, там был ряд плоских, идущих вниз уступов.

– Как раз за углом есть ряд уступов, ведущих к широкому выступу! – крикнула она вниз. – Я спускаюсь.

– Нет, оставайся там, где ты сейчас! – приказал Джим.

– Вздор! – ответила Линда и скоро уже была на одном уровне с мальчиками. – Если ты повернешь его в этом направлении, может быть, я смогу прицепить веревку на мой штычок ледоруба и втащить его.

– Это слишком опасно, – возразил Терри. – Мой вес может сбросить тебя с выступа. Послушайте, я справлюсь, опускаясь вдоль стены. Джим, иди первым.

Джим без труда пересек скалу и теперь следил за другом. Было очевидно, что Терри уже не тот искусный, уверенный альпинист, каким был раньше, – шок и боль исказили его лицо. Но он не терял присутствия духа и сумел приблизиться к краю скалы.

Немного расслабившись, Джим повернул за угол и присоединился к Линде, которая находилась на уступе. Они молча обнялись и стали ждать, когда Терри сделает поворот. Ему это удалось, и Джим протянул руки, чтобы поддержать его и помочь преодолеть расщелину.

Молодые люди обменялись рукопожатием.

– Я обязан тебе жизнью, дружище, – сказал Терри. Джим широко улыбнулся:

– Это не составило большого труда. Ладно, теперь подумаем, как вернуться туда, где находится твой папа. Отпусти свою веревку, Терри, мы втроем свяжемся одной веревкой.

Ребята обвязали себя веревкой, и Джим уже собирался передать ее конец Линде, но в это мгновение Терри вдруг потерял сознание, видимо, наступила запоздалая реакция на повреждения, которые он получил во время своего жуткого падения, и потрясение, которое испытал.

Линда ринулась мимо Джима и ухватила Терри за руку, так как он начал заваливаться головой вниз с уступа. Это был импульсивный и очень опасный поступок с ее стороны, учитывая ограниченность безопасного места, на котором они находились. При этом Линда нечаянно задела Джима, и он потерял равновесие.

Джим хотел ухватиться за скалу, но его рука только скользнула по гладкому камню, и он полетел вниз с уступа. Линда подтащила Терри к себе и бросилась на него, ожидая неизбежного толчка, когда Джим достигнет конца веревки. Их разделяло расстояние примерно в шесть футов, поэтому падение Джима было очень коротким. От толчка у Линды лязгнули зубы, и они с Терри заскользили по краю уступа, но удержались.

– Все в порядке, Джим, – крикнула Линда, – поднимайся назад по веревке! Пожалуйста, поторопись! Я не знаю, долго ли смогу продержаться здесь. Я закрепила ступню в нише, но нога начинает дрожать.

В голосе Джима слышался охвативший его ужас.

– Линда... я не могу подняться по веревке. Я ударился об острый выход пласта. Кажется, я сломал руку. Это бесполезно.

Линду охватила паника.

– Джим, я не смогу одна тебя вытащить. – Она приподняла голову. – Мистер Финч, быстрее спускайтесь сюда, помогите мне!

Удерживая беспомощного Джима от скольжения, Линда чувствовала, как ее колено неумолимо подгибается, а веревка дюйм за дюймом ослабевает.

– Нет времени! – закричал Джим. – Есть только один выход: ты должна перерезать веревку. У Терри на поясе есть нож.

– Я не могу! Я не могу! – всхлипывала Линда, слезы градом катились по ее щекам. – О милостивый Боже! Помоги мне, пожалуйста!

– Черт возьми! Перережь эту веревку, пока мы не погибли!

Линда ухватилась за куртку Терри и нащупала нож.

Что произошло дальше, Линда будет помнить до конца своих дней. У нее в руке был нож, его лезвие сверкало на солнце. Отрезанная веревка упала вниз и вместе с Джимом Портером исчезла из виду. Теперь не нужно было больше до дрожи в каждой мышце напрягаться изо всех сил. Линда безвольно лежала на уступе; у нее чуть не лопнули барабанные перепонки от жутких предсмертных криков обреченного альпиниста. Они становились все слабее и слабее, пока не наступила тишина. И только ветер завывал над распростертыми телами.

Линда не имела представления о том, сколько времени пролежала там, придавив собой Терри. Позднее она не могла вспомнить о том, как с Финчами спустилась с горы. Все было как в тумане: толпы людей, двигавшихся по кругу у подножия горы, лица, выжидательно поднятые вверх; окружившие их альпинисты со спасательным снаряжением; профессионалы из конной полиции Йосемитского национального парка, обращавшиеся с ней как с ребенком.

Затем – о чудо из чудес! – она, наконец, очутилась на твердой земле и ее повели к машине «скорой помощи», а полицейские образовали кордон, не подпуская к ней любопытных. Наконец, уже на носилках, к ней пришло ощущение покоя. Человек в белом халате улыбался ей, вводя иглу в вену... И вот уже теплая милосердная темнота окутала несчастную девушку.

Ее отпустили домой на следующее утро. Узнав, что у Терри легкое сотрясение мозга и его задерживают в госпитале для обследования, Линда сразу же отправилась к нему в палату. Терри сидел в постели и смотрел в окно.

– Тебе лучше? – тихо спросила она.

Терри обернулся, и Линда увидела, какое бледное у него лицо и как сильно опухли глаза от слез.

– Я выживу. А как ты? – спросил Терри.

– Это был просто приступ истерии, – ответила Линда.

– Неудивительно. Слава Богу, ты не в смирительной рубашке после того, что тебе пришлось сделать. Папа сказал, ты перерезала веревку, чтобы спасти мне жизнь...

– Это не совсем точно. – Линда будто оправдывалась. – У меня не было выбора. Джим продолжал упрашивать меня перерезать веревку. Это было необходимо, иначе мы все трое погибли бы. У меня больше не было сил удерживать веревку.

– Ты могла бы спастись сама и позволить мне погибнуть вместе с ним. Я хочу сказать, это несправедливо, что тебе придется нести это бремя до... – Терри прикусил язык.

Линда села на край его постели.

– До конца моих дней. Ты это хотел сказать?

Терри отвел взгляд.

– Я не понимаю, что говорю. Прости меня, Линда.

– Все в порядке. – Она с трудом перевела дыхание. – Терри... я бы поступила точно так же, если бы вы поменялись местами. Если бы на том конце веревки висел ты, я бы тоже перерезала ее, чтобы спасти Джима. У меня не было выбора.

Их взгляды встретились, и каждый увидел в глазах другого не только боль и горе из-за трагической гибели Джима, но и чувство вины. Вины особой, которая значительно превосходила ту естественную вину, какую обычно ощущают по отношению к погибшим все выжившие в катастрофах. И пройдет немало времени, прежде чем эта острая боль потери притупится.

Линда вернулась в Колорадо с трагической вестью о гибели Джима. Целый год она была просто одержима потребностью снова и снова рассказывать вызывающую ужас историю каждому, кто хотел ее выслушать.

Однажды отец и мачеха посоветовали Линде обратиться за помощью к психиатру.

Увидев выражение испуга на ее лице, Констанс поспешила добавить:

– Создается впечатление, что ты не можешь сама избавиться от воспоминаний о том, что произошло в горах. Это выглядит так, будто ты дала себе суровую клятву.

– Вы думаете, я сумасшедшая?

– Нет, доченька, не сумасшедшая; просто твой разум и душа изнывают от горя, и ты находишь болезненное утешение в скорби, – сказал Питер. – Посмотри на себя в зеркало и попробуй сказать, что у тебя здоровый вид.

Линда взглянула на свое отражение в зеркале и тотчас же отвернулась. Ее отец прав. Она была бледной, с темными кругами под глазами.

– Кстати, здесь, в Колорадо, недалеко от Денвера, есть санаторий, – начал было Питер, но внезапно умолк.

Странно, как круг завершил свой полный оборот. Ведь его бабушке Карен тоже понадобилось психотерапевтическое лечение, когда ей было примерно столько же лет, сколько теперь Линде. Питер нахмурился. А он сам? Психическое расстройство украло у него после войны десять лет жизни. Теперь Линда...

– Я сделаю все необходимые приготовления, если ты согласна, – закончил Питер.

– Хорошо, – вздохнула она. – Если ты считаешь, что это принесет мне пользу, я поеду в твой сумасшедший дом.

Шесть месяцев Линда провела в санатории для больных, страдающих психическими расстройствами. Это было роскошное заведение, обслуживающее только очень состоятельных людей. Большинство пациентов санатория составляли праздные светские матроны, вызывавшие у Линды острую неприязнь. Врачи говорили ей, что она медленно, но верно поправляется, однако эти их избитые фразы не производили на девушку никакого впечатления.

Первый существенный прорыв в ее состоянии был вызван приездом Терри Финча. Летом, через год после злополучной экспедиции на Эль-Капитан, он навестил подругу.

Линда повела Терри на прогулку по заповеднику санатория. Самое сильное впечатление в этом парке производил лабиринт, сооруженный из живой изгороди, очень густой и безупречно подстриженной.

– Говорят, чтобы создать такой лабиринт, потребовалось десять лет. Он действительно очень тщательно продуман. Давай посмотрим, сможешь ли ты определить, где находится его центр, – предложила Линда.

– Хорошо, я рискну.

Почти целый час блуждал Терри по петляющим коридорам, заводящим в тупики, и тропинкам, возвращавшим его назад. В конце концов, он все же добрался до центра лабиринта. Это был небольшой оригинальный сад, посередине которого находился мраморный фонтан. Они сидели на маленькой каменной скамейке и непринужденно болтали – банальные, ничего не значащие фразы. Когда скучный разговор подошел к концу, Линда Проявила инициативу:

– Почему мы играем в детские игры, Терри? Мы упорно избегаем говорить о гибели Джима, как будто ничего не случилось, хотя прекрасно знаем, что оба только об этом и думаем.

– Согласен. – Терри хлопнул себя по коленям. – Значит, ты тоже, как и я, постоянно размышляешь о том, что произошло? – спросил он.

– Да... Иногда удается загнать эти мысли в подсознание, но ненадолго.

– Мне тоже. – Терри взял ее за руку. – Линда, ты знаешь, что я влюблен с того самого момента, как впервые увидел тебя. Нет, не перебивай! Пожалуйста, позволь мне закончить.

Девушка сидела напряженная как струна. Лицо ее стало совсем белым.

– И единственный человек, который занимает мои мысли даже больше, чем Джим, это ты. Я люблю тебя, люблю очень глубоко и хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

– Терри, об этом не может быть и речи, – простонала Линда.

– Почему? Не говори, что ты Меня не любишь. Я другого мнения, я всегда знал, что ты любишь меня. И именно в этом заключается разгадка того, почему нас так сильно терзает чувство вины. В глубине души мы знаем, что если бы Джим был жив, мы никогда бы не поженились. Дело в том, что ты постепенно влюблялась в меня или, может быть, переставала любить Джима. Это не имеет значения, потому что ваши отношения были обречены.

Линда закрыла лицо руками и разрыдалась. Терри обнял ее за вздрагивающие плечи.

– О да, моя любимая, пусть это все выйдет наружу, правда сделает тебя свободной. Так оно и есть, Линда. Мы освободимся от призрака Джима Портера, только когда перестанем бояться правды и признаемся, что любим друг друга.

– Я рада, что мы пришли сюда, – прошептала Линда. – Лабиринт – вот где мы находимся почти целый год, лабиринт самообманов, самобичеваний и тупиков памяти.

– Пора нам выйти, наконец, из этого лабиринта, – решительно сказал он.

Через год Терренс Финч и Линда Де Бирс Пайк поженились. Это была скромная церемония, на которой присутствовали только члены семьи и самые близкие друзья. Очень скоро Линда забеременела, и у нее родилась дочь Джильберта, а спустя пять лет сын, Терренс-младший.

Глава 5

Джильберта открыла глаза и погладила постель рядом с собой. Подушка была еще теплой. Джильберта услышала его голос: Джордж напевал итальянскую арию. Джильберта посмотрела на часы: половина шестого.

Она курила сигарету, когда Джордж вышел из ванной комнаты, быстро вытираясь на ходу полотенцем и насвистывая.

– Эй, красавица. Хорошо подремала? – спросил он.

– Слишком хорошо. Господи! У меня такое ощущение, будто я только и делала, что занималась любовью и спала.

– А что в этом плохого?

Джильберта загасила в пепельнице сигарету.

– Послушай, Джордж, после того как я быстро приму душ, мне надо вернуться в город. Я еще могу успеть на рейс в Денвер.

Капитан Лаурентис нахмурился.

– Ну что ты, Джилли, я думал, что ты освободилась от всех своих дел на сегодня. Мы сможем еще столько сделать, прежде чем закончится этот день.

Джильберта вопросительно приподняла бровь.

– Ты, должно быть, шутишь. И что же еще мы не сделали?

Он весело рассмеялся.

– Я не имел в виду секс. Просто побыть вместе.

– Нет, решение уже принято. Я и так вела себя довольно безответственно, чтобы наносить новые обиды и оскорбления и причинять вред делу. Анита – компетентный человек, однако есть дела, которыми она не будет заниматься, не проконсультировавшись со мной, – заявила Джильберта.

– Я все забываю, что ты промышленный магнат. Ладно, слово за тобой!

Джильберта встала, подошла к Джорджу и, поцеловав в губы, провела пальцами по густым волосам на его груди.

– Мой родной, маленький Кинг-Конг, – проговорила она и, захватив немного волос, дернула изо всех сил.

– Ой! Больно. Мне следует положить тебя к себе на колени и отшлепать.

Джильберта сморщила носик.

– Если ты это сделаешь, я точно не улечу сегодня вечером. – И, выскользнув из его объятий, побежала в ванную комнату. – Увидимся через пять минут.

– Ни одна женщина не может принять душ за пять минут, – засмеялся Джордж Лаурентис.

Но он просто не знал Джильберту Де Бирс Киллингтон. Если она ставила перед собой какую-то цель, то достигала ее.

Ровно через пять минут Джильберта вышла из ванной комнаты и с удивлением увидела, что Джордж все еще в шортах сидит ссутулившись на краю постели, опираясь локтем на колено, а подбородок его покоится на сжатой в кулак руке.

– Эй, ты похож на скульптуру Родена.

– Да уж, мыслитель, – рассеянно сказал он.

– Одолевают тяжелые мысли?

Джордж поднял голову, но на этот раз Джильберту не тронул его оценивающий взгляд. Сейчас на любовнике незримо была полицейская форма – она это чувствовала.

Джильберта надела кружевные трусики и подчеркнуто безразлично заметила:

– Ладно, не рассказывай, меня это не интересует.

– Дело в том, что рассказывать-то нечего – ничего конкретного нет. – Он поднялся и стал одеваться. – Это больше всего и огорчает в нашей работе. Мы ловим шарики ртути. Ты знаешь, что это прямо перед тобой, но оно продолжает ускользать. Ну да не важно. Поднимай свой симпатичный зад, и едем в Нью-Йорк.

На обратном пути Джордж был молчаливым, отвечал на слова Джильберты невпопад. Ей стало ясно, у него что-то на уме.

В семь часов вечера капитан Лаурентис подвез Джильберту к гостинице. Она поцеловала его в щеку и открыла дверцу машины.

– Я не вполне уверена, что вернусь в Нью-Йорк завтра вечером – все будет зависеть от того, что произошло в мое отсутствие, – но я позвоню и дам тебе знать... Благодарю за чудесный день. Я получила большое удовольствие, – сказала Джильберта.

Лаурентис улыбнулся.

– Это ты мне доставила удовольствие. Она сжала его бедро.

– Как бы то ни было, не только ты получил удовольствие, дружище. Чао!

Джильберта постояла с минуту на тротуаре, наблюдая за тем, как удаляется капитан Лаурентис, и поспешила к себе в номер, чтобы упаковать вещи.

Джильберте удалось заказать билет на дополнительный рейс. Кресло рядом никто не занял, чему она несказанно обрадовалась, так как не было никакого настроения вести пустую беседу. Джильберта заказала шотландское виски с содовой, чтобы запить таблетку валиума, и привела кресло в полулежачее положение. Она смотрела в потолок и думала о Джордже Лаурентисе.

Не было никакой надежды на то, что человек с таким острым, способным к логическому мышлению умом поверит ее утверждению, будто она брала напрокат машину для поездки в загородный дом. Небрежно заданный капитаном вопрос об этом нисколько не обманул ее. Еще до вечера он будет знать о ее лжи. И несомненно, подумает, что если она солгала ему о машине, значит, так же легко могла солгать и о том, что ездила в загородный дом.

А если ее не было там в момент смерти Джулса, то где же тогда она находилась? Возможно, в пентхаусе Милоша Алански. До убийства? Как свидетель? Как убийца?

Ей пришлось приложить некоторые усилия, чтобы заставить себя выбросить это из головы. Джильберта закрыла глаза и спустя несколько мгновений крепко спала.

У аэропорта она остановила такси. Узнав ее, водитель обратился к ней как к очень важной персоне:

– Приветствую вас, миссис Киллингтон. Добро пожаловать домой. Я видел вас по телевизору в воскресенье. Право же, вы их всех сразили наповал.

– Благодарю вас. – Она взглянула на его удостоверение личности на счетчике, – мистер Дженсен. Приятно снова быть дома.

– Послушайте, как ужасно то, что случилось с этим парнем Марстоном. Говорят, что, возможно, его убили.

– Убили? – вырвалось у Джильберты.

– Да. Передавали в вечерних «Новостях»... Сказали, что он был другом губернатора.

– Очень хорошим другом. Его смерть – огромная потеря для Колорадо и для всей страны. Сегодня утром я присутствовала на его похоронах, – взяв себя в руки, сказала Джильберта.

– Моя жена считает, что это сделала баба – извините меня, мэм, – женщина. Сам же я считаю, что это был... муж какой-нибудь женщины. Говорят, что у убитого было много дам.

– Не больше, чем у любого другого интересного мужчины, насколько я могу себе это представить. Однако кто-то в глазах общественности, как и жена Цезаря, должен быть вне подозрений.

– Жена Цезаря? Она занята в шоу-бизнесе? – спросил водитель.

Джильберта еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

– Была в некотором роде. Бедняжка умерла.

– Превратности судьбы. Читаешь газеты, и складывается впечатление, что все вокруг умирают, – философски заметил водитель.

– Верно. Сегодня умирают даже такие люди, которые никогда раньше не умирали, – заметила Джильберта и на этот раз тихонько засмеялась.

– Это из-за плохой экологии. Все большие компании отравляют воздух, и воду, и продукты._

– Вам бы следовало побывать в Нью-Йорке, мистер Дженсен. Колорадо по сравнению с ним – райский сад, – успокоила его Джильберта.

Водитель выключил счетчик, так как они уже подъехали к особняку губернатора.

– Три тридцать, мэм.

Джильберта дала ему пятидолларовую купюру и велела оставить сдачу себе.

– Благодарю вас, мистер Дженсен, и желаю вам доброй ночи.

– Благодарю вас, миссис Киллингтон. – Он дотронулся пальцами до фуражки и уехал.

Джильберта бесшумно вошла в дом. В холле и на лестничной площадке горел свет. Она сняла туфли и, держа их в одной руке, а чемодан – в другой, поднялась по лестнице. Длинный коридор наверху был тускло освещен висевшими на стенах канделябрами. Дверь в спальню супругов была закрыта. Джильберта прошла мимо нее в соседнюю спальню для гостей. Они с Хармоном уважали желание друг друга в некоторых случаях побыть в одиночестве.

Джильберта разделась и, даже не почистив зубы и не сняв макияж, забралась в постель. Ее муж чутко спал и при звуке льющейся воды обязательно бы проснулся. Все последние дни Джильберта испытывала непреодолимое желание спать, обычно она так себя чувствовала, находясь в состоянии стресса, – и мгновенно заснула.

Солнечный свет уже струился в окно на восточной стороне дома, когда Джильберта встала с постели, приняла душ, надела красный велюровый халат, комнатные туфли с помпонами и спустилась вниз.

Бентли, дворецкий, приветствовал ее в холле:

– Какой приятный сюрприз, миссис Киллингтон. Когда вы вернулись?

– Далеко за полночь, Бентли.

– Жаль, что вы меня не разбудили. Я бы приготовил вам перекусить.

– Благодарю вас, Бентли. Но единственное, чего я хотела, так это хорошенько выспаться, – ответила Джильберта.

– Губернатор работает у себя в кабинете. Поскольку он не упомянул о вашем приезде за завтраком, предполагаю, хозяин не знает, что вы здесь?

– Да, я не хотела его беспокоить. Бентли, будьте любезны, принесите поднос с завтраком в кабинет губернатора. Он там один?

– Да, мадам, я позабочусь об этом. Кухарка приготовила вафли и колбасу, или вы предпочли бы яйца?

– От вафель полнеют. Пусть Салли сделает мне омлет по-испански и небольшой тост... и много кофе. Пожалуй, принесите чашку и для губернатора, – распорядилась Джильберта.

Она прошла по длинному коридору, в конце которого Хармон превратил уютную небольшую комнату в свой рабочий кабинет. Джильберта постучала и услышала его звучный голос:

– Войдите.

– Разочарован или обрадован? – спросила она. Лицо Хармона просветлело.

– Джилли... Черт возьми, когда это ты приехала тайком? – спросил он, выходя из-за письменного стола и обнимая жену.

– В полночь, дорогой. Я не хотела тебя будить. – Джильберта подставила ему щеку для поцелуя.

– Ну, тебе следовало бы это сделать. – Хармон подвел ее к письменному столу. – Как хорошо, что ты вернулась, Джилли! Вот, садись на мое место. – На его губах появилась кривая улыбка. – В любом случае ты больше меня заслуживаешь это кресло.

Джильберта улыбнулась. Хармон сел на угол стола, качая ногой. Хотя черты его лица нельзя назвать выразительными, он был интересным мужчиной: высокий, слегка полноватый, с седым ежиком волос и выправкой Армейского офицера. Муж напоминал ей некоторых киноактеров, изображавших директоров банков, генералов, председателей правлений или политиков, которые всегда остаются неизвестными в общественном сознании.

– Ты прекрасно выглядишь, Джилли, принимая во внимание все, через что тебе пришлось пройти с момента твоего приезда в Нью-Йорк.

– Это не было слишком тяжко для меня. Вот только очень жаль бедняжку Джули.

Глаза Хармона затуманились.

– О Боже! Я до сих пор не могу смириться с тем, что Джулса нет. А сейчас к тому же говорят, что его убили. Ну, по крайней мере полиция наконец на верном пути.

– До вчерашнего вечера они все еще называли это самоубийством. Я узнала об этой новой версии лишь прошлой ночью, когда возвращалась в такси домой. Водитель сказал, что он слышал это в десятичасовых «Новостях», – сказала Джильберта.

– Что ты об этом думаешь, дорогая? – спросил Хармон. – Мы оба знаем, что у Джули были десятки врагов, но ты не припомнишь, он когда-нибудь упоминал кого-то в особенности?

– Полицейские задавали мне примерно такой же вопрос, но я не смогла назвать имена. – С этими словами Джильберта встала и, подойдя к эркеру, устремила свой взор на простиравшуюся перед ней лужайку. – Знаешь, дорогой, Джулс пытался связаться со мной по телефону в субботу. Анита сказала, что он оставил для меня сообщение с просьбой позвонить ему на квартиру Милоша. Я позвонила в воскресенье незадолго до моего выступления, но никто не ответил... Я знаю, что это глупо, но меня не покидает чувство вины. Возможно, если бы я не поехала в загородный дом...

В дверях появился Бентли с подносом в руках, и Джильберта спросила:

– Ты не присоединишься ко мне, Хармон?

– Да, я бы не отказался еще от одной чашки кофе. Джильберта с удовольствием расправлялась с пышным омлетом.

– Я умираю с голоду. Последний раз я плотно поела вчера в полдень.

Хармон закурил сигарету.

– Как прошли похороны? – спросил он.

– Я считаю, отлично. Там были братья Джулса со своими женами. Я даже поговорила с этой гарпией Сильвией, – поведала Джильберта.

Хармон фыркнул и не удержался от ехидной реплики:

– Несомненно, она проливала крокодиловы слезы.

– Отнюдь нет, даже не сочла нужным притворяться. Сильвия выглядела как кошка, облизывающаяся над блюдцем со сливками, – сказала Джильберта.

– Ей не следовало бы так скоро считать своих цыплят. Я слышал, Джулс оставил большую часть имущества своему фонду, – заявил Хармон, но, заметив загадочную улыбку Джильберты, спросил: – Что тебя так забавляет?

– Ничего... абсолютно ничего. Я просто представила себе, какое отчаянное сражение братья Марстоны будут вести в суде, когда обнаружат, что Джулс чуть ли не вычеркнул их из своего завещания, – пояснила Джильберта.

В действительности причиной ее веселья была мысль о реакции Хармона, когда он узнает, что ему и его дочери Джулс отписал в своем завещании сумму по миллиону каждому.

– Дженет дома?

– Она поехала покататься верхом с сыном Миддлтонов.

– Ты думаешь, это серьезно? – вежливо поинтересовалась Джильберта.

Хармон пожал плечами и вздохнул:

– Сомневаюсь. Дженет всегда оказывала предпочтение более взрослым мужчинам.

«Это уж точно!» – чуть не вырвалось у Джильберты. Она положила вилку и встала из-за стола.

– Мне нужно заняться делами. Бедняжка Анита, наверное, с ума сходит, ожидая меня в офисе.

– Мы дважды говорили по телефону. Она сохраняет самообладание. Хорошая девушка эта Анита, – сказал Хармон.

– Я бы не смогла обходиться без нее. А сейчас извини меня, дорогой... – С этими словами Джильберта поцеловала его в висок. – Увидимся за ужином.

– Не знаю, как получится. Мэннинг хочет, чтобы я встретился с сенатором Джеррисоном и конгрессменом Леви относительно законопроекта о разработке сланцевого дегтя.

Джильберта закусила нижнюю губу. Это был верный признак того, что она раздосадована.

– Я бы не стала принимать участия в составлении этого законопроекта, Хармон. Не забывай, что «Де Бирс корпорейшн» вложила миллионы долларов в исследования по разработке наиболее выгодного способа выделения дегтя из сланца. Если ты станешь на чью-либо сторону в этом вопросе, оппозиция решит, что ты используешь свое служебное положение в интересах компании твоей жены, – заявила Джильберта. Хармон помрачнел.

– О Боже! Ты полагаешь, что мне следует уклониться от присутствия на этом совещании?

– Отнюдь нет. Я считаю, ты должен на нем присутствовать, но в качестве беспристрастного свидетеля. Глава исполнительной власти должен соблюдать нейтралитет. Только сенат и законодательный орган штата могут решать вопрос о законопроектах, – сказала Джильберта.

Хармон потер подбородок и согласился с мнением жены.

– Ты совершенно права, дорогая. Конечно, ты всегда права.

– Желаю хорошо провести день, дорогой, – сказала Джильберта.

Размашистым шагом она вышла из кабинета и поднялась наверх, в свою спальню. Надев сшитое на заказ льняное с узором платье и туфли-лодочки на низком каблуке, Джильберта вскоре покинула дом через черный ход и направилась к гаражу. Тед Лансинг, мастер на все руки, работавший в резиденции губернатора, полировал хромированные части на ее «фольксвагене», стоявшем на подъездной аллее. Когда Хармона избрали губернатором, Джильберта внушила ему, как важно своим собственным образом жизни подавать пример избирателям. «Если люди увидят, что первая семья штата разъезжает в дорогих лимузинах, пожирающих слишком много бензина, ты не сможешь убедить их экономить горючее и пристегивать ремни».

– Машина выглядит очень привлекательно, – сказала Джильберта.

– Благодарю вас, мадам. Рад, что вы дома. – Тед дотронулся до козырька фуражки.

– Я тоже рада, что вернулась.

Джильберте пришлось проехать тридцать миль, чтобы попасть в новое административное здание «Де Бирс мэннинг энд девелопмент корпорейшн», расположенное на окраине Силвер-Сити. Она поставила машину на свое обычное место и прошла в офис через черный вход.

– Добрый день, миссис Киллингтон, – приветствовала ее в приемной белокурая секретарша.

– Неужели я так поздно приехала? – воскликнула Джильберта. – Ну как... вы весело провели праздник Четвертого июля? – спросила она секретаршу.

– Потрясающе! – ответила Джинджер. – А вы? – Опомнившись, девушка мгновенно прикрыла рот рукой. – Ой, простите, миссис Киллингтон. Я совсем забыла о бедном мистере Марстоне. Примите, пожалуйста, мои соболезнования.

Секретарша произнесла это с совершенно невинным видом, однако что-то в ее тоне вызвало у Джильберты раздражение, и она холодно ответила:

– Соболезнования? Я не состою в родстве с семьей Марстонов.

– Нет, но ведь вы были с ним очень хорошими друзьями. Я бы не хотела таким образом потерять близкого друга, – заметила секретарша.

– Безусловно, – ответила Джильберта. – Я полагаю, мисс Тэтчер у себя в кабинете?

– Да, мэм. Последние два дня она первой приходит на работу.

Джильберта миновала анфиладу офисов своих служащих, улыбаясь и здороваясь с ними. В отличие от очень многих компаний, где служащие сидели все вместе в громадном, похожем на коровник, помещении и их письменные столы стояли почти впритык, «Де Бирс корпорейшн» предоставляла каждому служащему индивидуальный отсек со стеклянной перегородкой. Наконец Джильберта вошла в помещение администрации. Это был комплекс из больших, хорошо оборудованных личных кабинетов и президентских апартаментов, как принято было их называть, состоявших из большой приемной и кабинета Аниты Тэтчер; в конце длинного коридора, устланного мягким ковром, находился самый большой и самый роскошный кабинет – кабинет Джильберты. Когда она вошла, секретарши оторвали взгляды от своих пишущих машинок и в унисон произнесли:

– Доброе утро, миссис Киллингтон.

– Сесил... Марджи, – машинально сказала Джильберта, – мисс Тэтчер не занята?

– Она только что закончила телефонный разговор. Звонили из Калифорнии.

Подойдя к двери ее кабинета, Джильберта постучала. Ослепительная, как солнце, улыбка озарила круглое лицо Аниты.

– Джилли... Слава Богу! Если бы мне пришлось удерживать форт еще один день, я бы полезла на стену.

Анита вскочила с места и быстро обогнула письменный стол. Они обнялись и прикоснулись друг к другу щеками.

– Вздор! Встречу с представителями «Спрингфилд компани» и собрание акционеров ты провела так же хорошо, как могла бы сделать это я... Маржи сказала, что был звонок из Калифорнии. Это кто-то, кого я знаю? – Джильберта села в кожаное кресло напротив письменного стола и закурила сигарету.

– Это был твой брат. Он сказал, что со вчерашнего утра пытается дозвониться тебе. Разве ты не получила его сообщение? – спросила Анита.

– Нет. Интуиция подсказывает мне, что Терри не оставлял никаких сообщений; в отеле очень педантичные служащие и всегда все передают. Что он делает в Калифорнии и что ему нужно?

– Не могу ответить на твои вопросы. Он был очень сдержанным, можно сказать, таинственным.

– Типично для Терри. Ну что ж, если это так важно, он перезвонит. Какие дела намечены на вторую половину дня? – спросила Джильберта.

Анита села за письменный стол и просмотрела свои записи.

– Джейсон хочет как можно скорее обсудить с тобой вопрос насчет «Спрингфилд компани»... О, еще некий Фрэнк Уэллер предварительно договорился о встрече с тобой в три часа. Он из Госдепартамента. Я сказала ему, что мы в первой половине дня свяжемся с тобой и сообщим об этом.

Джильберта нахмурилась и удивленно переспросила:

– Фрэнк Уэллер? Госдепартамент? Я ничего не понимаю.

Взгляды Аниты и Джильберты встретились. Женщины поняли друг друга.

– Я думаю, это имеет какое-то отношение к Джулсу, – промолвила Анита. – Он сказал, что хочет тебя видеть по сугубо личному делу.

Джильберта почувствовала, как внутри у нее все похолодело и сжалось.

– Госдепартамент, подумать только! – воскликнула она. – Ставлю десять к одному, что этот Уэллер из ЦРУ.

– Возможно, ты и права, но что ему от тебя-то нужно? – удивилась Анита.

– Я не могу даже предположить.

Джильберта не хотела и думать об этом. Когда человек слишком усердно пытается скрыть какую-то тайну, он почти наверняка выдаст ее.

– Как прошли похороны?

– Похороны, – вздохнула Джильберта. – Сама знаешь, ты ведь не один раз видела похороны.

– Я думала, что ты вернешься сразу после панихиды, – заметила Анита, пристально глядя на подругу.

Джильберта вспомнила, как она однажды сказала: «Я читаю тебя как книгу».

– Я и намеревалась так поступить, но на похоронах был капитан Лаурентис – чтобы понаблюдать за присутствующими. Он спросил, не сможем ли мы побеседовать после окончания панихиды. Позже мы вместе позавтракали.

Она хотела на этом закончить рассказ, но Анита была похожа на собаку, идущую по горячему следу:

– Должно быть, завтрак получился продолжительный. Вчера Терри до шести часов вечера пытался найти тебя. Наконец позвонил сюда.

– У капитана был выходной день, и он пригласил меня поехать в Гуггенхейм. Честно говоря, Анита, последние несколько дней были очень тяжелыми для меня, поэтому я согласилась на его приглашение. Думала, что эта поездка на какое-то время отвлечет меня от горестных мыслей.

– Неординарный полицейский?

– Я тоже удивлена, но капитан действительно образован, рассказывал, что даже был стипендиатом Родса в Оксфорде.

– Вот это да! Вы снова с ним встретитесь?

– Не знаю. Думаю, если только ему надо будет задать мне еще какие-то вопросы.

Джильберта потянулась к письменному столу и погасила сигарету в плоской пепельнице из оникса. Решив перейти в наступление, она начала:

– Анита... я думала о нашем вчерашнем разговоре – о некоторых любовных романах Джули, а именно с тобой, Дженет и со мной. И собираюсь кое-что тебе сказать, но сугубо конфиденциально, по крайней мере в данный момент. Скоро завещание Джули будет утверждено, оглашено и станет достоянием общественности, но до тех пор об этом ни гугу.

– Договорились. Выкладывай, – сказала Анита.

Сцепив руки, Джильберта перебирала большими пальцами. Обычно так она непроизвольно делала, когда ощущала свое превосходство над собеседником.

– Милош сообщил мне по секрету, конечно, что Хармон и Дженет включены в завещание Джули. Каждый получит... по миллиону долларов.

Эта новость буквально сразила Аниту. После напряженной паузы она воскликнула:

– Черт побери! Миллион долларов? Но с какой стати...

– Милош передал мнение Джули о том, что у Хармона появится больше шансов преуспеть в политике, если он будет финансово независим. Как опять же говорит Милош, у нашего друга было сильно развито чувство долга по отношению к людям, которых он любил, а он чувствовал себя в долгу перед Хармоном...

– Я догадываюсь почему, так что не утруждай себя, – перебила Анита.

– Я толстокожая, и ты, подруга, это знаешь. Да... он считал себя в долгу перед Хармоном из-за меня, – все-таки объяснила Джильберта.

– А Дженет? Подумай об этом. Если ты – жена Хармона, то она – его родная дочь.

– Что меня озадачивает, Анита, так это почему Джули ничего не оставил тебе. Милош сказал бы мне, если бы твое имя было упомянуто в завещании. Я хочу сказать, неужели он не испытывал того же чувства долга по отношению к женщине, которую бросил ради?..

Анита и глазом не моргнула.

– Это свидетельствует лишь о том, что я была не очень-то хороша в роли любовницы. Ты, должно быть, думаешь, что я проиграла много очков старине Джули, да упокоит Господь его душу.

– Я ни на секунду не поверю этому. Джули был чрезвычайно высокого мнения о тебе, Анита. Он много раз очень хорошо отзывался о тебе и как о женщине и как о человеке... Я тогда не имела ни малейшего представления о том, что вы были любовниками, – честно призналась Джильберта.

– В таком случае как ты думаешь, почему Джули оставил малышку Аниту в дураках? – спросила Анита.

– Я не знаю, но должна быть какая-то причина.

Анита пожала плечами.

– Ну что ж, Джильберта, давай не будем больше бесполезно тратить время на разгадку этой тайны. Если тебе интересно, то знай: Джули обесчестил меня и бросил ради Дженет. Я переживу, – сказала Анита. – Послушай, мы можем продолжить этот разговор за ленчем? Я просто умираю от голода.

– Ты иди. А я, пожалуй, уберу со стола некоторые бумаги до того, как появится этот человек из ЦРУ. Мы еще поговорим попозже, – сказала Джильберта.

– Хорошо. Если тебе потребуется помощь, позови меня.

У Джильберты ушло гораздо меньше времени, чем она предполагала, на то, чтобы просмотреть груду докладных записок и корреспонденции, которая накопилась в ее отсутствие. Продиктовав последнее письмо, она позвонила своей матери в Калифорнию, где ее родители проводили лето на недавно приобретенном ранчо.

Услышав голос дочери, Линда Де Бирс Финч радостно воскликнула:

– О Джилли, мы так о тебе беспокоились! Хармон звонил нам, чтобы сообщить о бедном мистере Марстоне. Он также сказал, что ты останешься в Нью-Йорке на похороны. Ты уже вернулась в Колорадо, не так ли?

– Да, я сейчас в офисе.

– Какой это, должно быть, страшный удар для вас. Я знаю, вы все были очень близкими друзьями... Хармон сказал, что мистера Марстона убили. Это правда, Джилли?

– Кажется, полиция сейчас так считает. А сначала они думали, что это самоубийство. Но мы с Анитой сказали им, что Джулс никогда не сделал бы такое, это было не в его характере.

– Значит, тебя допрашивали?

– Да, вскоре после моего выступления был устроен небольшой прием в...

Миссис Финч перебила Джильберту:

– О, твое выступление... да! Мы с папой видели тебя в вечерних «Новостях». Ты была изумительна!

– Ты пристрастна, – заметила Джильберта.

– Нет, у меня есть все основания так говорить. Мы с твоим отцом очень гордимся тобой. Если бы не ты, мы не смогли бы позволить себе отдыхать все лето. Как раз на днях я говорила о своей вине перед тобой за то, что переложила на твои плечи весь груз управления. А папа сказал, что его больше всего беспокоит совсем другое: совет директоров обнаружит, что без нас можно обойтись.

– Это неверно. Позволь мне сказать, – возразила Джильберта, – что я буду чувствовать себя гораздо лучше, когда вы оба вернетесь и снова возьмете часть дел на себя.

– Мы собираемся приехать в конце августа.

– Хорошо... Мама, я вынуждена прервать наш разговор. У меня еще много дел, а через пятнадцать минут деловая встреча. Я просто хотела сообщить вам, что блудная дочь вернулась домой.

– Ты очень внимательна к своим родителям. Не буду тебя задерживать.

– Мама, передай привет папе и поцелуй его за меня. Не успела Джильберта положить трубку, как зазвонил телефон.

– Какой-то капитан Лаурентис звонит по междугороднему телефону из Нью-Йорка, – сообщила ей Марджи.

Джильберта застыла. Этот звонок мог означать только одно: полицейский обнаружил, что она не брала напрокат машину накануне смерти Джулса!

– Привет, Джилли. Рад, что ты благополучно вернулась домой. Снова не даешь себе передышки в работе?

– Конечно! – беспечно ответила Джильберта. – Когда меня нет, работа никуда не исчезает. Положение только усугубляется... Чем обязана этому неожиданному удовольствию, Джордж?

Голос капитана упал на октаву, словно он не хотел, чтобы его подслушали:

– Нет никакой особой причины; просто захотелось с тобой поговорить. Я никогда не забуду вчерашний день, никогда. Ты потрясающая женщина, Джилли. Мне кажется, что я впервые в жизни влюблен.

– Я тоже не забуду этот день, Джордж, – тихо промолвила Джильберта, но не потому, что боялась подслушивания: в их компании прослушивание частных телефонных разговоров автоматически означало увольнение.

Джильберта решила ринуться навстречу опасности:

– Есть какие-нибудь новые обстоятельства в деле? Я слышала, ваш департамент запел на другой лад.

– Да, но мы по-прежнему на нулевой точке.

Они поболтали еще несколько минут, а затем Джильберта прервала разговор:

– Извини, дорогой, но я в самом деле должна идти. У меня деловая встреча.

– Ладно. Послушай, не забудь дать мне знать, когда ты вернешься в Нью-Йорк, Джилли... Мы сможем снова поехать ко мне домой.

– Это очень заманчиво... если я смогу выкроить время, – ответила Джильберта.

– Ты его выкроишь, – заявил он.

Раздался щелчок, и Джильберта положила трубку.

В сильном смущении она стала расхаживать по кабинету. Миссис Де Бирс Киллингтон была уверена, что капитан Лаурентис звонит, чтобы сообщить ей, что она проходит в качестве свидетеля в деле об убийстве Джулса Марстона. А вместо этого он пригласил ее на любовное свидание!

«Мне кажется, я впервые в жизни влюблен».

Мужчины действительно склонны преувеличивать, когда чувствуют влечение к женщине. И все же... в том, что Лаурентис сказал, может быть доля правды. В этом случае звонок мог обозначать только одно: «Не беспокойся из-за своей лжи о том, что ты брала напрокат машину и ездила в загородный дом около Онеонты. Я не представлю это в качестве улики».

Во всяком случае, пока.

Глава 6

Фрэнк Уэллер был одним из тех, кто обладал реальной властью и оказывал влияние на события там, где ему случалось оказаться в данный момент. Настоящий хамелеон.

– Миссис Киллингтон, – произнес он с неискренней улыбкой, – мне доставляет особое удовольствие познакомиться с вами. Прошу покорно извинить меня за то, что отнимаю у вас драгоценное время.

Джильберта тоже улыбнулась и пожала его руку.

– Пожалуйста, садитесь, мистер Уэллер... Итак, чем могу служить?

Она не раз убеждалась в том, что люди, внешне притворявшиеся смиренными, в действительности таковыми не были.

Мужчина вынул из внутреннего кармана небольшой черный бумажник и открыл его.

– Мое удостоверение личности, миссис Киллингтон.

– Центральное разведывательное управление, – прочитала она вслух. – Я догадывалась о том, что история о Госдепартаменте просто уловка.

– Мы предпочитаем не рекламировать себя. Я уверен, что вы оцените это по достоинству. Должен вас предупредить: все, о чем пойдет речь в этом кабинете, строго конфиденциально, – заявил мистер Уэллер.

– Я понимаю.

– ЦРУ проводит собственное независимое расследование убийства Джулса Марстона. Вы, конечно, знали, что он является одним из наших агентов?

– Был в прошлом. Джулс говорил, что уволился со службы вскоре после убийства Джона Кеннеди.

Едва заметная самодовольная усмешка, скользнувшая по его губам, напомнила Джильберте слова капитана Лаурёнтиса. Кажется, он сказал, что старые работники ЦРУ никогда не умирают...

– Ну скажем так, наполовину уволился со службы, – объяснил Фрэнк Уэллер. – Джулс Марстон делал честь управлению. Он был настоящим джентльменом, истинным патриотом, подлинным американцем, и нам его будет очень недоставать.

Джильберта скрестила ноги, достала сигарету из портсигара и слегка постучала ею по ладони. Когда она зажала сигарету между зубами, Уэллер вскочил и поднес красивую зажигалку.

– Благодарю вас... Итак, мистер Уэллер, будьте добры, перейдите к сути дела. Чем я могу быть полезна вам и ЦРУ?

– Вопрос не в том, что вы можете сделать для нас, миссис Киллингтон. Вопрос в том, что ЦРУ может сделать для вас, – ответил он.

– Сделать для меня? – удивленно повторила Джильберта.

Она была сбита с толку и слегка встревожена. От предчувствия, что волк собирается сбросить овечью шкуру, засосало под ложечкой.

– Миссис Киллингтон, к сожалению, я не могу выразить это в более мягкой форме. ЦРУ известно, что у вас с Джулсом Марстоном был любовный роман; что в то злополучное утро вы находились с ним в пентхаусе, который арендует некий Милош Алански, деловой партнер Джулса Марстона. Но это всего лишь прикрытие. Квартиру занимали вы и мистер Марстон.

Джильберта была потрясена тем, что этот самый интимный эпизод ее тщательно скрываемой личной жизни раскрыт так небрежно и озвучен столь бесстрастно. Во власти этого невзрачного человека было разрушить ее брак, погубить политическую карьеру Хармона и, что было еще более ужасно для Джильберты, уничтожить ее амбиции и самые большие надежды на будущее.

– Каким образом вы узнали? – кротко спросила она.

Джильберта была напугана этим чудовищем, который играл ею и, как она была уверена, наслаждался каждой секундой своей игры с беспомощной в данной ситуации женщиной.

У Уэллера был довольный вид. Он ответил напыщенно:

– Миссис Киллингтон, ни у кого не вызывает сомнений способность ЦРУ проводить тщательные расследования. Мы неутомимо разыскиваем и расследуем; мы ни перед чем не останавливаемся, чтобы найти то, что ищем.

– Некоторые люди называют это посягательством на частную жизнь, – заметила Джильберта.

– Видите ли, для нас не существует секретов. В век водородной бомбы и межконтинентальных баллистических ракет, когда мир стоит на грани великого побоища, нужно жертвовать личной жизнью ради коллективной безопасности человечества, – заявил Уэллер.

– Ваша риторика меня не трогает, мистер Уэллер. Вы угрожаете мне тем, что знаете о моих отношениях с Джулсом Марстоном? – спросила Джильберта.

– Вовсе нет, миссис Киллингтон. У нас нет никакого намерения приводить в замешательство вас или, – он сделал многозначительную паузу, – губернатора Киллингтона.

– В таком случае каково же ваше намерение? – спросила Джильберта, с нетерпением ожидая, когда неприятный посетитель наконец скажет главное.

Однако Уэллер не потрудился ответить на заданный ею вопрос.

– Миссис Киллингтон, если вы будете честны со мной и поможете, я уполномочен дать вам торжественную клятву, что это... это...

– Вы ищете слово? – спросила Джильберта. – Подсказываю: грязное.

Он улыбнулся.

– Я даю слово, что ваши отношения с Джулсом Марстоном навсегда останутся похороненными в ЦРУ.

«Как зловеще! Навсегда остаться собственностью Центрального разведывательного управления!» – подумала Джильберта и спросила:

– Что вы хотите узнать?

– Я хочу, чтобы вы восстановили в памяти все, что произошло с момента вашего появления в пентхаусе до момента смерти Марстона, каждую деталь, которую вы сможете вспомнить.

– Просветите меня, мистер Уэллер. Если мы с Джулсом находились под таким строгим надзором ЦРУ, как же это вы не знаете, что случилось?

– Миссис Киллингтон, мы не теряем из вида наших людей, но за квартирой Марстона мы не наблюдали. Никакой слежки за ним не было. В управлении его считали в высшей степени благонадежным человеком. Нам было достаточно знать, что он проведет с вами субботу и воскресенье. И конечно же, мы не подозревали, что кто-то замышляет его убить. Итак, пожалуйста, используя ваше слово, просветите меня.

– Одну минуту, мистер Уэллер. Вы говорите, что если я буду откровенна с вами, то это дело останется только в досье ЦРУ. А как насчет полиции? Им вы сообщите что-нибудь? – спросила Джильберта.

– Я дал вам слово. Никто никогда не узнает от меня о вас и Марстоне. Однако если наше внимание привлечет какая-нибудь новая улика, которая укажет на вас как на убийцу Марстона... Таким образом, наше соглашение зависит от вашей невиновности. И пока не будет доказано обратное, преобладать будет наша вера в то, что вы невиновны, – объяснил Уэллер.

– Благодарю за такую любезность. По крайней мере в данный момент вы верите, что я действительно невиновна... Хорошо, я приехала в пентхаус...

Джильберта ничего не упустила – ни сексуальные отношения, ни интимные разговоры с Джули, ни мнимый телефонный звонок ее брату. Описала, как они наблюдали за величественными кораблями, которые уходили в грандиозное плавание по Гудзону, как оставила на террасе Джули, наблюдавшего в бинокль за этой процессией, и пошла принять душ. У Джильберты на лбу блестели капельки пота и дрожали руки: она вновь переживала это мучительное мгновение, когда обнаружила любовника с разбитой головой...

Джильберта откинулась в кресле и длинными пальцами прикрыла глаза.

– Извините, это так живо в моей памяти, словно происходит здесь и сейчас.

– Я понимаю... – откликнулся Уэллер. – Это было очень подробное перечисление всех событий. Сколько времени, по-вашему, прошло с того момента, как вы ушли с террасы в душ, и до тех пор, пока вы вернулись и обнаружили тело?

– Самое большее двадцать минут, – ответила Джильберта.

Уэллер стиснул руки, лежавшие на коленях. Было видно, что он напряженно анализировал услышанное.

– Это невероятно! Вы сказали, что не было никаких признаков взлома с целью ограбления, и полиция подтвердила это. Значит, одно из двух: или Марстон сам впустил убийцу, поскольку это был кто-то из знакомых, вызывающих доверие, или убийца вошел в квартиру незамеченным. У кого еще, кроме вас двоих, был ключ от квартиры?

Джильберта молчала, не желая бросить тень на Милоша.

– У управляющего, во-первых, – сказал Уэллер, отвечая на собственный вопрос. – И, вероятно, – агент многозначительно взглянул на нее, – у Милоша Алански.

– Да, действительно, Милош иногда пользовался квартирой в наше отсутствие, когда приезжал в город по делам. Но во время убийства его даже не было в Нью-Йорке, полиция это подтвердила, – сказала Джильберта.

– Верно, – согласился Уэллер и, покачав головой, сказал: – Меня поражает во всей этой истории то, что убийца прятался в квартире все время, пока вы упаковывали вещи и относили их в гараж, ожидая момента, когда можно будет перебросить тело Марстона через стену. Есть лишь одно возможное объяснение: убийца не рассчитывал на ваше присутствие там и был вынужден ждать, чтобы успешно осуществить свой план, то есть сделать так, чтобы смерть Марстона выглядела как самоубийство. И при сложившихся обстоятельствах, если только вы не предадите гласности вашу историю или полиция не предъявит какую-нибудь новую улику, то в протоколах будет записано: самоубийство.

– Милош сказал почти то же самое, – вздохнула Джильберта. – Один вопрос, мистер Уэллер. Не могли ли Джулса убить из-за его связей с ЦРУ? Ведь такое не так уж редко случается.

– В данный момент мы как раз проверяем эту версию. Сейчас я могу вам сказать только одно: в последний раз Марстону поручили дело, угрожавшее нашей национальной безопасности.

– Тогда мне кажется совершенно очевидным, что вы нашли мотив для убийства, – заметила Джильберта.

– Очевидно, но не окончательно... Вернемся к телефонному звонку, который, по словам Марстона, он сделал вашему брату. Вы уверены, что Марстон не упомянул о чем-нибудь, что в тот момент вы могли посчитать несущественным? – спросил Уэллер.

– Как я вам уже сказала, он казался взволнованным после этого разговора и не захотел обсуждать его, – ответила Джильберта.

– Я нутром чувствую, что этот телефонный разговор был с убийцей. – Уэллер поднялся. – Ну что ж, не буду больше отнимать ваше драгоценное время, миссис Киллингтон... Вы не поверите тому, что я скажу – и я не могу вас винить, – но для меня этот разговор тоже не был приятным. Я не люблю играть роль чрезмерно любопытного человека, но управление должно было выяснить, можете вы или нет предоставить какую-нибудь важную информацию помимо той, которую сообщили полиции. Они могут закрыть это дело как самоубийство, – мрачно сказал он, – но мы полны решимости найти убийцу Марстона. И мы это сделаем. – Его голос понизился до шепота, а в глазах вспыхнул зловещий огонек. – Но в протоколе все равно будет записано: самоубийство.

Джильберта встала и проводила его до двери.

– Если что-нибудь еще неожиданно всплывет у меня в памяти, я дам вам знать, – сказала она.

– Был бы вам весьма признателен, миссис Киллингтон. – Уэллер вынул из бумажника визитную карточку и протянул ее Джильберте. – Меня можно застать по этому адресу или связаться со мной по телефону круглые сутки. До свидания, и еще раз благодарю вас.

Джильберта закрыла дверь и прислонилась к ней, чтобы не упасть. Ноги не слушались, в висках стучало. Нетвердой походкой она направилась к встроенному в стену бару, налила в высокий стакан для воды виски и стала потягивать его маленькими глотками до тех пор, пока не прошла дрожь.

Услышав тихий стук, Джильберта оцепенела, но заставила себя обернуться и произнести:

– Войдите.

Это была Анита. Заметив, что на ней сужающаяся книзу юбка, которая делает ее фигуру более стройной, Джильберта вспомнила, как Марстон сказал, что у Аниты полные ноги и бедра.

Анита вошла и закрыла за собой дверь.

– Боже мой, – воскликнула она, – у тебя ужасный вид! Я понимаю, что твой долгий разговор с мистером Уэллером был не совсем приятным.

– Точнее сказать, подрывающим силы... Анита, ЦРУ знает обо мне и Джули. Мне пришлось рассказать все подробности, все, что говорилось и происходило в те выходные дни вплоть до момента, когда Джули был убит.

Уэллер недвусмысленно намекнул, что, если я не буду с ним откровенной, муж узнает о моей любовной связи.

– Грязный ублюдок! – воскликнула Анита. – Послушай, я тоже не отказалась бы выпить.

– Прошу тебя! Пожалуйста!

Джильберта вернулась к письменному столу и буквально упала в кресло. Дрожащими пальцами она зажгла сигарету.

Анита села в кресло, которое раньше занимал Уэллер, и возмутилась:

– Какая же это, должно быть, компания садистов!

– У них в жилах, наверное, течет ледяная вода, но в данном случае я не могу их винить. Джули был одним из них, и управление жаждет крови. Если они найдут убийцу, мне жаль его, – вздохнула Джильберта.

– Или ее, – добавила Анита. Джильберта горько усмехнулась.

– Да... Почему мы все предполагаем, что убийца мужчина? Я считаю, это шовинизм наоборот. Мы убеждены, что только грубый мужчина способен совершать насильственные поступки.

– И традиционно забываем закон джунглей: женщина более черствая, чем мужчина. Итак, что будет теперь? – спросила Анита.

– Надеюсь, ничего. Я вела себя как хорошая маленькая девочка и все рассказала, – ответила Джильберта.

– Все? – Анита удивленно подняла бровь. – Здорово! Это, должно быть, напугало Уэллера!

– Я ничего не утаила, поверь мне. У ЦРУ больше шансов поймать убийцу, чем у полиции. Им не мешают ни суды, ни Американский союз защиты гражданских свобод. Оно само себе закон.

– Я желаю им счастливой охоты. Сукиного сына, который убил Джули, следует вздернуть на ближайшем дереве. Ты рассказала о таинственном телефонном звонке, который Джули сделал в субботу вечером? – спросила Анита.

– Да, и он считает, что это был разговор с убийцей. Уэллер сказал, что Джули имел отношение к делу, которое затрагивало национальную безопасность.

Анита поставила свой бокал и закурила.

– Ты знаешь, что мне кажется странным? Если это был убийца, то как он мог быть уверен в том, что Джули не скажет тебе, с кем разговаривал по телефону? В этом случае тебя тоже необходимо было убить, тем не менее он позволил тебе безнаказанно уйти.

– Пожалуй, в том, что ты говоришь, есть смысл: если убийца знал, что Джули является верным агентом ЦРУ, то был убежден, что он никогда не поведает своей любовнице о деле, затрагивающем национальную безопасность.

– Как он мог быть настолько уверен? Разве только...

– Разве только он тоже был агентом ЦРУ? – перебила Джильберта. – Я сама думала об этом. Ну что ж, одно я знаю наверняка: раз здесь замешано ЦРУ, значит, мы никогда не узнаем всей правды.

Анита встала.

– Мне лучше вернуться к работе. Спасибо за виски.

Джильберта еще долго сидела в кресле, медленно потягивая вторую порцию виски и непрерывно дымя сигаретой. Несмотря на заверения Уэллера в том, что ее больше не побеспокоят, в душе навсегда останется темное облако сомнения. Ведь досье на нее в секретных материалах ЦРУ – взрывная сила, которая в любой момент может быть направлена на одну из самых богатых и самых могущественных женщин в мире.

Джильберта вздрогнула, когда зазвонил телефон. «Черт возьми, не теряй присутствия духа», – выругала она себя, поднимая трубку.

– Это мистер Финч-младший. Он звонит по междугородному телефону, миссис Киллингтон, – сказала секретарша.

– Привет, Терри!

– Джильберта! – воскликнул Терри. – Я вчера пытался весь день дозвониться тебе.

– Сожалею, братишка. Что случилось? У тебя такой голос, будто ты заведен, как часовая пружина.

– Я чуть с ума не сошел. Эта смерть поставила меня в трудное положение. Я собирался использовать свое влияние на сенатора Пакстона, чтобы помочь Джули заключить очень серьезный договор. А он в ответ собирался финансировать коммерческую сделку, которую мне пришлось на время отложить.

– Очень опрометчиво с его стороны было умереть, – холодно заметила Джильберта; ее брат вырос и стал еще более эгоистичным, чем в детстве. – Может быть, это к лучшему, Терри. Теперь ты сможешь уделять все свое время предвыборной кампании.

– Черт побери, Джилли, я смогу победить Прескотта с одной рукой, привязанной за спиной!.. Но я не могу позволить себе потерять эту сделку; она слишком большая.

– Что же ты собираешься делать?

– Я хочу, чтобы «Де Бирс корпорейшн» финансировала ее. Это всего десять миллионов.

– Всего десять миллионов! – воскликнула Джильберта. – И у тебя хватает смелости говорить об этом? Возможно, ты не так уж хорошо осведомлен о нашей финансовой политике, но по крайней мере тебе следовало бы знать, что я не обладаю соответствующими полномочиями на санкционирование такого большого займа. Нет таких прав и у мамы с папой. Этот вид финансирования требует одобрения совета директоров в полном составе.

– А как насчет личного состояния семьи? Ты могла бы взять оттуда. Всего на несколько месяцев и под проценты, – настаивал Терри.

– Это означало бы ликвидацию активов. Даже поместье Де Бирсов не имеет такой цены. Мама и папа никогда не согласятся на такое. Мне жаль, братик, но тебе придется найти другой источник.

– Пошла к черту, сука! – Он с грохотом швырнул трубку.

Джильберта только вздохнула.

«Терри, ты ни на йоту не изменился за эти годы. И сегодня ты по-прежнему такой же избалованный, своевольный, раздражительный ребенок, каким был в пять лет».

Джильберта устало поднялась с кресла и подошла к бару, чтобы налить себе третью порцию виски. Совсем не похоже на нее – пить днем, но сегодня шла такая полоса, о которой можно сказать, что если беде быть, то ее не миновать.

Джильберта стояла позади письменного стола у окна, из которого открывался прекрасный вид. Она вглядывалась в далекий горизонт, простиравшийся за кронами деревьев и горными вершинами, окутанными туманом.

Было ли вообще такое время, когда она чувствовала себя беззаботной и невинной?

Джильберта закрыла глаза, и перед ее мысленным взором промелькнули события на Лун-Лейк.

Глава 7

Лето 1953 года стало для нее особенно памятным. Ей было двенадцать лет, а Терри семь. Каждое лето по традиции, установленной много лет назад, Финчи разрешали своим детям приглашать кого-нибудь из друзей проводить с ними каникулы в охотничьем домике, расположенном высоко в Скалистых горах. Это было идеальное место для детей, где можно было порезвиться после монотонного учебного года.

В этом году Терри привез своего одноклассника Брайана, рыжеволосого, веснушчатого, с огромными голубыми глазами. А Джильберта приехала с лучшей подругой Элизабет Кули, хорошенькой четырнадцатилетней девочкой, чьи пышные формы были предметом зависти всех школьниц. Нельзя сказать, что Джильберта выглядела не очень-то женственной. То, что она в будущем станет красавицей, было очевидно уже в двенадцать лет. Но также очевидной была и ее невинность.

Эту летнюю идиллию омрачали только постоянные трения между Джильбертой и Терри. Его друзьям и семье он казался ангелом. Действительно, в его облике было что-то ангельское: светлые мягкие вьющиеся волосы, улыбающиеся голубые глаза и ямочка на подбородке. Джильберта считала себя единственной, кто ясно понимал, что на самом деле скрывается за внешностью брата.

– Он настоящий монстр, – призналась она как-то Лиз перед поездкой на Лун-Лейк.

Однако подружка, как и все остальные, находила его очаровательным.

– Терри всегда был добр ко мне.

Джильберта презрительно фыркнула.

– Знаешь, почему он всегда вертится около тебя? Ему нравится слегка задевать твой зад и твои сиси. Как-то вечером я увидела его в кустах под твоим окном: он подсматривал за тем, как ты раздевалась.

Лиз рассмеялась.

– О, Джилли, ты ведь знаешь, какие мальчики! Хотя надо признать, что Терри развит не по годам.

Список обид и оскорблений, которые Терри наносил сестре, рос с каждым днем, а с ним росли и ее негодование и разочарование. Джильберта была не единственным человеком, кого он изводил, однако лишь сестра имела зуб на смазливого эгоиста. Прирожденный лидер и самый высокий мальчик в классе, он обычно задирал своих друзей, но те никогда не обижались на него. Все, что ему требовалось сделать, так это ослепительно улыбнуться, положить руку на плечо своей жертве и сказать: «Брось, я всего лишь пошутил», – и все сразу забывалось. Терри мог лгать, но никому даже в голову не приходило усомниться в его словах. Но больше всего угнетало Джильберту то, что брат был зеницей ока для их матери.

Как и у всех забияк, одной из черт его характера была трусость, которую он успешно скрывал за напускной бравадой. Так, например, Терри боялся воды. Всякий раз, когда приходили на озеро, даже в самые жаркие, душные дни, он делал вид, что находит плавание скучным занятием, и увлекал Брайана какой-нибудь игрой на берегу.

В тот достопамятный день девочки загорали на маленьком пирсе около сарая для лодок. Они лежали, распластавшись на горячих деревянных досках, и смотрели, как мальчики прыгают на мелководье. Вода ласково плескалась у берега, покрытого чистым белым песком. Их охрипшие голоса становились все громче и громче. Лиз подняла голову.

– Сукин ты сын! Попробуй еще раз это сделать, и я разукрашу тебе физиономию.

– Кто это сказал? – пронзительно закричал Брайан.

– Я сказал! – И Терри кулаком ударил своего друга по голове.

Джильберта, казалось, совсем не обращала на это никакого внимания. Лиз схватила ее за руку:

– Эй, они дерутся!

Джильберта зевнула.

– Мне наплевать, если бы они даже убивали друг друга.

– Ну а я собираюсь это остановить.

С этими словами Лиз вскочила и спрыгнула с пирса на песок. Мальчики боролись, кричали, катались по пляжу и били друг друга ногами.

– Эй вы там, разойдитесь! Вас услышат дома. И тогда вам попадет, – сказала Лиз дерущимся мальчикам.

Широко расставив ноги, она схватила Терри сзади за шею, оттащила его от Брайана.

– Эй ты, длинноногая!

Сначала Терри неистово вырывался, но Лиз удерживала его изо всех сил, прижимая к себе, и внезапно он обмяк.

Брайан, все еще распростертый на песке, с удивлением взглянул на обидчика.

– Что тут смешного? Чему ты улыбаешься? – спросил он.

– Ничему такому, что заинтересовало бы тебя, – ответил Терри.

Прижимаясь спиной к Лиз, он терся крепкими узкими ягодицами о ее бедра, касался плечами ее груди. Брайан поднялся и привел себя в порядок.

– Я возвращаюсь домой. Ты идешь?

– Я приду немного позже, – ответил Терри.

Он повернулся лицом к Лиз, и девочка выпустила его из рук. Похотливая улыбка блуждала на его лице. Подбоченившись, Лиз спросила:

– Ну, и из-за чего возникла драка?

– Этот прохвост пытался затащить меня в озеро с головой.

– О, Брайан не сделал бы этого! Он знает, что ты боишься воды.

– Я не боюсь воды, – топнув ногой, заявил Терри. – Я просто считаю, что плавание не такая уж большая забава. Если бы я захотел, я бы научился плавать.

– Тебе действительно следует для своего же блага научиться. Всякое может случиться, и что тогда? Послушай, ты бы не хотел, чтобы я давала тебе уроки плавания? – предложила Лиз.

Склонив голову набок, Терри лукаво оглядел ее.

– Ты это серьезно говоришь?

– Да. Я хорошая учительница. У меня есть свидетельство от Красного Креста.

– Конечно же, я хочу. – И в голубых глазах Терри промелькнул озорной огонек. – Что я должен сделать для начала?

Терри нагло оглядел Лиз с головы до ног. На ней было короткое бикини: верх был не больше узкого цветного носового платка; низ – спереди и сзади две полоски материи, которые мало что оставляли для воображения. По дороге к воде Терри отстал, чтобы видеть, как она вызывающе покачивает бедрами.

Они вошли в воду до пояса.

– Первое, чему следует научиться, это держаться на поверхности воды, как покойнику, – наставляла его Лиз.

Она легла на воду лицом вниз, вытянув перед собой руки, а ногами, будто лезвиями ножниц, вспенивая воду. Проплыв около десяти футов, Лиз встала в воде.

– Теперь твоя очередь.

– Я как камень сразу пойду ко дну.

– Живее, не будь неженкой. Давай я буду тебя поддерживать, пока ты не научишься. – Лиз подплыла к нему и развела руки ладонями вверх. – Ну, ложись на мои руки и двигай ногами, бей ступнями, – скомандовала она.

Терри последовал ее указаниям, окатил Лиз водой, однако сделал некоторые успехи.

– Очень хорошо, – подбодрила Лиз, плывя рядом с ним.

Несмотря на то, что Терри было всего семь лет, Лиз чувствовала, что он смотрит на нее так же, как и старшие мальчики. Поэтому для девочки не было неожиданностью, когда она почувствовала настойчивый толчок его набухшего пениса в ладонь своей руки. Мысль о том, что ее тело сексуально возбудило даже этого ребенка, приятно взволновала Лиз, и она не отдернула руку. Однако ее лицо и шея покрылись краской смущения.

Они были в тени пирса, когда Терри поднял голову, чтобы перевести дух, и ухмыльнулся.

– Здорово! Это было такое удовольствие!

– Я же говорила тебе, что плавание – это большое удовольствие.

– Я не о плавании, – заметил Терри.

Намек был слишком очевиден, но Лиз притворилась, что не поняла.

– Теперь мы попробуем держаться на воде. – Она легла на спину, раскинув руки и ноги в стороны. – Когда держишься на воде, важно помнить, что нужно держать голову в воде, откинув ее назад.

Он захихикал.

– Твои сиськи всплывают, как два резиновых мяча.

Лиз встала в воде и сердито посмотрела на Терри.

– Терренс Финч, попридержи свой грязный язык! Ты испорченный, гадкий мальчишка!

Он подался назад, под пирс, поманил ее за собой и сказал:

– А теперь посмотри, как я держусь на поверхности. – Он лег на спину, и Лиз поразилась, увидев, что мальчик снял трусы. – Давай, Лизи, ты должна меня поддерживать.

Ну, держи меня за это. – Терри покачивал своим напряженным пенисом.

Девочка была словно загипнотизирована, ее обуревали противоречивые чувства: отвращение к Терри и к себе за то, что не может не смотреть на него, и любопытство. Она знала все о сексуальных отношениях между мужчинами и женщинами, но с мальчиками никогда еще дальше поцелуев и робких прикосновений не заходила. Однажды Лиз позволила мальчику засунуть руку ей под юбку и дотронуться до бедра, но быстро оттолкнула его. Даже через много часов Лиз отчетливо помнила то приятное ощущение, которое она тогда испытала.

Словно в трансе, девочка спустилась под пирс и протянула руку. Ее пальцы сжали маленький твердый пенис Терри.

– Потри его! Потри его! – ловя ртом воздух, просил он и, ухватившись руками за верхнюю часть бикини Лиз, оттянул ее и открыл ее груди.

Над ними на пирсе дремала Джильберта, согретая теплыми солнечными лучами. Ее разбудили какие-то глухие звуки. Джильберта приподнялась на локтях и оглядела пляж и озеро. Лиз и Терри не было видно. И тут она поняла, что звуки, которые услышала раньше, это всплески воды под пирсом.

«Что же эти двое там замышляют?» – подумала Джильберта. Встав на четвереньки, она подползла к краю пирса и вытянула шею, чтобы рассмотреть, что происходит внизу.

То, что девочка увидела, ошарашило ее. Она просто не могла поверить своим глазам. Ее лучшая подруга и маленький брат застыли в непристойной позе. Он целовал ее обнаженную грудь, одна его рука была в ее узких трусиках. Лиз тоже ласкала его... Джильберта встала, поднялась на холм и пошла к дому.

Позже, когда Лиз и Терри вернулись домой, она вела себя так, будто этого омерзительного эпизода никогда не было. Однако в душе была преисполнена гневом и маниакальной ненавистью по отношению к брату и подруге. Джильберта приняла два важных решения: она и Лиз уже никогда не смогут, как прежде, дружить. Джильберта почувствовала, как в горле застрял комок слез, ведь в течение стольких лет она любила Лиз как сестру. Пока не кончатся каникулы, она будет вести себя корректно с гостьей. Но как только вернутся домой, Джильберта порвет с Лиз, может быть, даже скажет ей, в чем причина. Что касается Терри, на этот раз сестра была полна решимости отомстить ему.

Спустя несколько дней брат объявил за завтраком, что собирается ловить рыбу.

– Хочешь пойти со мной, папа? – спросил он.

– К сожалению, сегодня не выйдет. У меня деловая встреча в городе.

– А я и слышать не хочу о том, что ты пойдешь один, – сказала его мать.

Терри чуть не устроил истерику, но это было бесполезно, Линда оставалась непреклонной.

– Если бы ты умел плавать, тогда другое дело. Мой ответ – нет! – заявила она.

Джильберта положила салфетку и сказала:

– Все в порядке, я пойду с ним.

Терри с изумлением посмотрел на сестру:

– Ты пойдешь ловить рыбу? Я не верю!

– Мне просто хочется покататься на лодке, – ответила Джильберта.

– Вот здорово! Сестричка, несмотря ни на что, ты хорошая девочка, – обрадовался Терри.

Джильберта ласково ему улыбнулась и спросила:

– Когда ты хочешь отправиться?

– Сейчас же! Я только поднимусь наверх и надену трусы.

– Мне хотелось бы пойти с вами, – сказала Лиз, – но я непременно должна вымыть голову.

– Все в порядке, Лиз, я почитаю журналы, пока этот монстр будет ловить рыбу.

Линда нахмурилась и сделала замечание:

– Не говори так о своем брате, Джилли.

Джильберта улыбнулась:

– Я просто пошутила, мама.

Терри бегом спустился по лестнице. На нем были трусы, а через руку переброшено полотенце. Он кинул его Джильберте и крикнул:

– Подержи, мне нужно взять в сарае рыболовные снасти.

– Встретимся у пирса, – сказала Джильберта.

Она спустилась к сараю для лодок и открыла запертую на ключ раздвижную дверь.

– Прыгай в шлюпку, – пригласила Джильберта брата, заводя оба двигателя.

Терри сердито посмотрел на нее.

– Кто сказал, что ты умеешь управлять моторкой? Пожав плечами, сестра пересела на место пассажира, а Терри расположился за штурвалом и, вытянув дроссель, завел мотор. Взревели мощные двигатели, и шлюпка вылетела из сарая в озеро.

– Хороший день для рыбной ловли. Рыба должна клевать вон там, у бухточки, – сказал Терри и направил шлюпку к длинной отмели на восточном берегу.

Джильберта лениво перелистывала журнал. Они подплыли к небольшому полуострову и плавно вошли в лагуну, где вода была гладкой как зеркало.

– Брось якорь за борт, Джилли, – распорядился Терри.

– Слушаюсь, сэр, – ответила Джильберта.

Она перелезла через свое сиденье на корму, подняла тяжелый стальной крюк и бросила его через планшир. Терри в этот момент выключил двигатели. Пока он насаживал наживку на леску удочки, Джильберта натянула тент на корме. Насмешливо улыбнувшись, Терри спросил:

– В чем дело? Боишься, что обгорит твоя белоснежная кожа?

– Это не то же самое, что лежать на пирсе, здесь можно обгореть и от солнечных лучей и от их отражения в воде, – объяснила Джильберта и села на нейлоновые подушки, которые надулись подобно спасательным поясам, и стала читать.

Не прошло и нескольких минут, как Терри почувствовал, что леска дернулась.

– Сегодня вечером у нас будет настоящий пикник с жареной рыбой, – уверенно заявил он.

Сморщив нос, Джильберта заметила:

– Терпеть не могу рыбу.

Спустя час у Терри в плетеной корзине для рыбы лежало восемь озерных окуней.

– Еще раз, и можешь закрывать журнал, – сказал он и закинул леску далеко в озеро, а рыболовный крючок упал близко к берегу.

Джильберта плотно сжала губы и положила журнал. На ее лице застыло выражение неподдельной ненависти. Она встала, сжимая и разжимая кулаки. Затем перевела дух и бросилась на брата. Джильберта ударила его в обе лопатки, и он, вылетев из лодки, упал в воду. Вынырнув на поверхность, Терри отплевывался и ревел, как сирена воздушной тревоги. Джильберта содрогнулась. Никогда прежде она не видела такого ужаса на лице человека.

– Джили, спаси меня! – вопил он, исступленно колотя руками и ногами по воде.

– Ты мерзкий маленький ублюдок! С того самого момента, как ты научился ходить и разговаривать, ты постоянно отравлял мне жизнь! – Она перегнулась и стала бить кулаками по планширу. – Но то, что ты на днях делал с Лиз... за это ты умрешь!

Терри истерично кричал, но его голос становился все более слабым и хриплым. Он ушел под воду, затем вынырнул и снова ушел под воду. Его голова больше не появлялась над поверхностью, была видна только рука, рука, устремленная к небесам с мольбой о жизни. И этот последний душераздирающий жест брата заставил Джильберту опомниться.

У нее было такое чувство, будто какое-то чуждое ей существо овладело ее разумом и телом. Девочку охватил дикий ужас от осознания того, что совершало это другое существо, проснувшееся в ней. Джильберта бросилась в воду и поплыла к тому месту, где Терри пошел ко дну. Она нырнула глубоко в воду – прозрачную, зеленого цвета, в которой солнечные лучи отражались подобно множеству светящихся спиц. Джильберта ясно видела все до самого дна. Это был жуткий сюрреалистический мир, и тут она заметила Терри.

Он был неподвижен, с поднятыми вверх коленями и опущенной головой – как скрюченный человеческий эмбрион, плавающий в недрах земли. В два броска Джильберта подплыла к нему, схватила под мышки и вытолкнула на поверхность, словно торпеду. Его кожа приобрела мертвенно-бледный цвет. У Джильберты не было времени пощупать пульс, посмотреть, дышит Терри или нет. Она перевернула его на спину, положила его подбородок в изгиб своей левой руки так, чтобы вода не попала ему в нос и рот, и поплыла к шлюпке. Двенадцатилетней девочке потребовались неимоверные усилия, чтобы перекинуть брата через планшир, но от страха выброшенный в кровь адреналин придал ей необычайную силу. Джильберта взобралась в шлюпку и, опустив безжизненное тело Терри на спину, склонилась над ним, приложив ухо к его рту, но ничего не услышала. Джильберта перевернула брата на бок, широко раздвинула его ноги и прижала свои ладони к его спине. Она сильно нажала ладонями, а затем резко уменьшила давление, затем снова сильно нажала и снова ослабила, и так снова и снова, в такт своему собственному дыханию. Из горла Терри вышло немного воды, но он оставался абсолютно неподвижным и не подавал никаких признаков жизни. Джильберта почувствовала, что наступает предел ее выносливости. Пот градом катился по ее лицу и телу и, словно дождь, стекал каплями на загорелую спину Терри. Он по-прежнему никак не реагировал на ее усилия.

– Не умирай, Терри! Ты не должен умереть! Боже милостивый! Пожалуйста, помоги мне! – молила Джильберта и в отчаянии перевернула брата на спину. – Я верну тебя к жизни, Терри! Я вдохну свою жизнь в тебя!

Она зажала ему нос, приложила рот к его открытому рту и вдохнула теплый воздух в легкие брата. Его грудная клетка поднялась, а затем опустилась, когда Джильберта оторвалась от него, чтобы передохнуть. Она повторяла это много раз; ей казалось, что прошла целая вечность. Наконец мертвенно-бледные веки Терри затрепетали. Еще несколько вдохов и выдохов, и у него от спазмов свело конечности. Надежда девочки сменилась благоговением, когда его посиневшие губы дрогнули и еле слышно прозвучало:

– Джилли...

О, чудо из чудес! Терри медленно открыл голубые глаза – омуты ужаса.

– Все в порядке, братишка, – радостно сказала она, нежно гладя его по щеке. – Ты поправишься.

Джильберта опустилась на колени, осторожно приподняла Терри и, обхватив руками, стала баюкать. Она прижималась щекой к его холодной щеке и рыдала так, что казалось, у нее вот-вот разорвется сердце.

– Терри, мне так жаль! Я не знаю, что на меня нашло. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

Терри приподнялся и с удивлением посмотрел на нее:

– Джилли... ты плачешь. Не надо... все в порядке... Джилли, ты спасла мне жизнь. – Терри тыльной стороной ладони вытер слезы с ее лица. – Ты самая лучшая сестра на свете. Я люблю тебя, Джилли. Я действительно тебя люблю, даже если я это не показываю.

Терри обнял сестру и положил ее голову себе на плечо.

– Я тоже тебя люблю, Терри, даже если я и выбрала очень странный способ доказать это.

Когда они подошли к дому, их мать и Лиз сидели на парадном крыльце.

– Почему ты так промок? – с тревогой спросила Линда. – И у тебя, Джилли, мокрые новые шорты и блузка. – Голос матери поднялся на более высокий регистр. – Вы ведь не выпали из лодки, не так ли? О Боже, что случилось? – закричала она.

Джильберта открыла было рот, чтобы все рассказать, но вмешался Терри:

– Во всем виноват я. Я столкнул Джилли за борт, и она в ответ забрызгала меня.

– Ты столкнул свою сестру за борт? – Линда была в ужасе. – Какой страшный поступок ты совершил! Ведь она могла удариться головой и утонуть.

Терри стоял молча, понурив голову. Джильберта никогда не видела, чтобы ее мама так сердилась на сына. Линда подошла к Терри и изо всех сил влепила ему пощечину.

– Это предел, Терри! А сейчас марш наверх, молодой человек, и оставайся в своей комнате весь день! – приказала Линда.

– Хорошо, мама, – покорно ответил Терри, но перед тем как войти в дом, взглянул на Джильберту: – Я сожалею о том, что случилось, сестричка.

Выражение лица Терри Финча было непроницаемым.

Глава 8

Джильберта отошла от окна и снова села за письменный стол. Инцидент в Лун-Лейк стал поворотным моментом в ее жизни. Начиная с того самого дня ни она, ни Терри никогда больше не упоминали об этом случае, и он ее больше не мучил. Пожалуй, теперь – после недавней схватки со смертью – он вел себя так же настороженно и так же боялся Джильберту, как сестра когда-то боялась его. Они полностью поменялись ролями.

Джильберта подняла телефонную трубку и сказала секретарше:

– Марджи, извести всех руководителей отделов, что сегодня в пять тридцать в правлении будет совещание. Спасибо.

«Существует одно верное средство от забот и тревог, – размышляла Джильберта, – это работа». Она поднималась ровно в семь и с девяти утра до семи вечера с головой погружалась в сложные проблемы «Де Бирс мэннинг энд девелопмент корпорейшн». А дома после легкого ужина принимала душ и буквально падала в постель.

– Ты доведешь себя до нервного срыва, если не перестанешь так много работать, Джилли, – предостерег ее Хармон. – Ты понимаешь, что с тех пор, как ты вернулась из Нью-Йорка, мы ни разу не были близки? – упрекал ее супруг.

Джильберта натянуто улыбнулась.

– Ты прав. Я игнорировала тебя, дорогой. Как поется в песне, Хармон, «сегодня мы любим». Удовлетворен?

– Не секс беспокоит меня, а твое здоровье.

– Чепуха! – возразила Джильберта. – Я здорова как лошадь, а моя голова сделана из чугуна, и в ней не гремят плотно прикрепленные винтики.

Муж не стал комментировать столь беспечное заявление жены, однако по его взгляду чувствовалось, что он серьезно обеспокоен.

– О чем ты думаешь, Хармон? – встревожилась Джильберта.

Он энергично покачал головой.

– Нет-нет, совсем ни о чем. По крайней мере, ни о чем, что имело бы отношение к тебе, – поспешил ее заверить Хармон.

– Лжец, – промолвила Джильберта и посмотрела на свою тарелку: яичница-болтунья и свежий бекон внезапно показались ей безвкусными.

Она слишком хорошо знала, о чем думает Хармон: о нервном расстройстве ее матери после кошмара на вершине Эль-Капитан, амнезии ее деда после пожара в самолете; нежелании ее прапрабабушки примириться со страшной смертью любимого; даже в семидесятилетнем возрасте Карен обманывала себя тем, что Роб Паркер просто путешествует.

Лишь прабабушке Таре, единственной из всех женщин в роду переселенцев Ларса и Минны Де Бирс, удалось сохранить светлый разум перед лицом огромной трагедии, хотя это потребовало всей силы ее воли без остатка.

Несомненно, в родословной Де Бирсов имеется наследственная черта, которую Джильберта предпочитала называть «умственной эксцентричностью».

Рассердившись на себя за такое бесполезное занятие, как витание в облаках, Джильберта встала и бросила салфетку на тарелку.

– Я действительно не голодна. – Она задержалась у стула Хармона, наклонилась и поцеловала его в щеку. – Не забудь, что сегодня вечером у нас свидание.

В четверг утром на следующей неделе Джильберта заказала билет на вечерний рейс в Нью-Йорк. Переговоры между «Де Бирс корпорейшн» и западногерманской компанией, занимающейся арендой участков земли для горных работ, завершались. В связи с этим требовалось ее присутствие на совещании, которое должно было состояться в пятницу утром в отеле «Плаза», где остановились глава компании и руководящие сотрудники. Перед тем как сесть в самолет, она позвонила по междугородному телефону капитану Лаурентису и сообщила, что будет в Нью-Йорке ночью.

Как только она появилась в гостинице, администратор сказал:

– Миссис Киллингтон, какой-то джентльмен звонит вам с семи часов. Вот сообщения, которые он оставил.

Джильберта взяла записки и прочла их в лифте. Все были одного содержания: «Джилли, позвони мне, когда придешь, не важно, в какое время. Джордж».

Как только посыльный внес в номер ее чемодан и ушел, Джильберта сбросила туфли, налила себе крепкого шотландского виски с водой, закурила сигарету и, удобно устроившись на тахте, набрала номер.

– Алло... Лаурентис слушает.

Джильберта рассмеялась и, подражая его низкому строгому голосу, произнесла:

– Алло... Киллингтон слушает.

Его голос мгновенно потеплел:

– Джилли! Я считал часы. Я надеялся, что ты будешь здесь неделю назад.

– Никак не могла выбраться раньше.

– Одна только работа без забав превращает Джилли в тупую девочку, – заметил Джордж.

– Ты считаешь меня тупой?

– Любовь слепа... Послушай, я могу к тебе приехать?

– Ты имеешь в виду сейчас? – удивилась она. – Господи, Джордж, я очень устала и окажусь в постели не на высоте. Как-нибудь в другой раз.

– Джилли, я проявляю нетерпение не потому, что сексуально возбужден. В деле Марстона появились новые обстоятельства, и мне бы хотелось как можно скорее обсудить их с тобой.

Джильберта почувствовала выброс адреналина в кровь, ее усталость как рукой сняло.

– Это другое дело, – произнесла она. – Приезжай.

Джильберта положила трубку, допила виски и докурила сигарету. Ее мысли кружились и прыгали, как белка в колесе. Момент истины приближался; она это чувствовала. «Новые обстоятельства, сказал Лаурентис. Ну что ж, я скоро их узнаю».

Джильберта быстро приняла душ и почистила зубы. Вернувшись в спальню, надела новый пеньюар, который купила для этой поездки в Нью-Йорк, – кружевная фантазия фиолетового цвета, в тон фиалковым глазам; расчесала до блеска черные волосы и наложила легкий слой румян и помады.

Внимательно осматривая себя в зеркале, Джильберта улыбнулась и громко сказала:

– Для молодой женщины, слишком утомленной, чтобы заниматься сексом, ты, безусловно, очень стараешься выглядеть соблазнительно.

Джильберта определенно чувствовала себя порочной. Интересно, Джордж Лаурентис поступит с ней так же, как Боги обошелся с Мэри Астор в «Мальтийском соколе»? Переспит с ней, а затем избавится от нее?

Джильберта брызгала духами за ушами и в ложбинке на груди, когда услышала звонок в дверь. Она еще раз осмотрела себя в зеркале и пошла открывать.

– Каждый раз, когда я тебя вижу, ты выглядишь все более красивой. – Джордж обнял Джильберту, поцеловал ее в губы, а затем в шею.

– Какие мы пылкие сегодня, капитан! – пошутила она и, взяв его за руку, повела в гостиную. – Садись, я приготовлю тебе выпить.

– Конечно, ты не выглядишь слишком утомленной. Моя Джилли просто сияет.

– Это ты оказываешь на меня возбуждающее действие, любовь моя. У меня сейчас открылось второе дыхание. – Джильберта принесла бокал виски и, сложив руки на груди, посмотрела ему в лицо. – Однако ты пришел в этот час не для того, чтобы делать мне комплименты. – И, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно небрежнее, спросила: – Итак, о каких новых обстоятельствах ты упомянул?

– Садись, – предложил Джордж, похлопав по подушке, лежавшей рядом.

Джильберта села лицом к нему. Одну руку она изящно положила на спинку дивана, а ноги подогнула под себя.

Джордж Лаурентис вертел в ладонях бокал виски с содовой. Его лоб пересекла глубокая складка. Осторожно подбирая слова, он начал рассказ о новых обстоятельствах дела Марстона:

– Позапрошлой ночью совершено убийство. Жертвой оказался частный детектив по имени Ник Вэйсил.

– Мне это имя ничего не говорит, – мгновенно отреагировала Джильберта.

– Ему должны были вас предварительно рекомендовать, прежде чем он согласился бы взять вас в клиенты. Детектива Вэйсила нанимали многие кинозвезды, бизнесмены, политики... – Капитан запнулся, Джильберта напряженно за ним наблюдала. – Короче, многие очень важные персоны. По всем признакам это заказное убийство выполнено вполне профессионально. Он не ограблен. При обыске в его офисе нам пришлось вызвать специалиста, чтобы открыть персональный сейф. Среди прочих ценностей, которые мы нашли, был секретный гроссбух со списком всех его клиентов, с датами, когда Ник работал на них, и с выплаченными ими гонорарами.

Капитан Лаурентис поставил бокал и, избегая пристального взгляда Джильберты, продолжил:

– Возьми себя в руки, Джилли: в том списке есть и имя губернатора штата Колорадо Хармона Киллингтона...

Джильберта отшатнулась, как будто он дал ей пощечину. Нет, пожалуй, пощечина – это слабо сказано. Это был удар ниже пояса, и очень ощутимый удар.

– Хармон? Я тебе не верю! – возмутилась Джильберта, занимая оборонительную позицию. – Что это, какой-то дешевый полицейский прием?

– Нет, Джилли, – тихо и спокойно ответил Лаурентис. – Я не принадлежу к таким полицейским. Я ненавижу эти уловки. Поверь мне, твой муж был одним из клиентов Ника Вэйсила. В течение двух недель он платил детективу по пятьсот долларов в день, и его дело не было закончено, когда Вэйсила застрелили.

Джильберта сжала голову руками.

– Это... это просто невероятно. Дикость какая-то! В этом нет никакого смысла. Зачем Хармону нанимать частного детектива, и не где-нибудь, а в Нью-Йорке?

Капитан прикурил две сигареты и протянул одну из них Джильберте.

– Мы собираемся спросить его об этом. Мы допрашиваем всех клиентов Вэйсила. – Прищурившись, Лаурентис смотрел на дымок от сигареты, вившийся кольцами около его щеки. – Я могу высказать предположение, Джилли. А ты?

– У меня нет ни малейшего представления. Ну скажи, что ты думаешь, зачем Хармон нанял его?

– Ответ напрашивается сам собой: твой муж хотел проследить за тобой.

– О нет! Это абсурд! – воскликнула Джильберта.

– Разве? Неужели ты так уверена? Я хочу сказать, что женщины, которые обманывают своих мужей, склонны недооценивать их проницательность и переоценивать собственную хитрость. Давай посмотрим правде в глаза, Джилли: ты в высшей степени чувственная женщина. – Он усмехнулся. – Я не тешу себя надеждой, что был первым или единственным мужчиной, который открыл тебе суть тайных наслаждений. Мое предположение заключается в том, что губернатор подозревает тебя в неверности.

– Проклятие! – воскликнула она. – Как я могла быть такой слепой, такой самоуверенной, такой наивной? Конечно, ты прав, Хармон не дурак, иначе не оказался бы в кресле губернатора. Ну... и что теперь будет? – спросила Джильберта.

– Я и мой коллега полетим в Колорадо и побеседуем с губернатором. А вдруг он предоставит информацию, которая выведет нас на убийцу Вэйсила. И если повезет, восторжествует закон домино: найдем убийцу Вэйсила, возможно, настигнем и убийцу Марстона.

Какое-то время Джильберта молчала и одной рукой массировала горло, не решаясь заговорить.

Пристально глядя на нее, капитан Лаурентис тихо спросил:

– Ты должна мне что-то сказать, Джилли? Думаю, не нужно объяснять, что, выдав тебе секретную информацию, я нарушил основную заповедь нашего департамента. Меня могут отстранить от работы, предать суду. С моей стороны это было проявлением доверия. Я доверяю тебе, Джилли, я верю в тебя. А ты? Ты мне доверяешь?

Джильберта посмотрела на его большую сильную руку, лежавшую на ее колене, и, тяжело вздохнув, прошептала:

– Ты ведь знаешь, что я не брала напрокат машину для поездки к себе в загородный дом. Почему ты не уличил меня во лжи, когда это выяснил?

– Я хотел, чтобы ты была со мной откровенной.

– Хорошо, я как раз это и сделаю... Я вовсе не ездила на север штата. Я не покидала Нью-Йорк. Мы с Джулсом Марстоном были любовниками. Я находилась с ним в квартире, когда его убили... – Джильберта описала Лаурентису все, что случилось в пентхаусе в тот уик-энд, так же подробно, как рассказывала это Милошу, Аните и агенту ЦРУ. – Ты должен мне верить, Джордж. Я не убивала Марстона. И я не сбрасывала его тело на улицу.

– Я верю тебе, Джилли... Но, согласись, должна быть какая-то связь между убийством Марстона и Вэйсила. Я это чувствую нутром, понимаешь? – Лаурентис взял ее руки в свои. – Неужели это не ясно? Детектив был в своей области асом. Он почти наверняка знал все о тебе, Марстоне и вашем любовном гнездышке. Из чего следует, что и твой муж тоже знает об этом все.

– О Боже мой! Ведь ты не думаешь, что Хармон нанял...

– Убийцу? – закончил за нее Лаурентис. – Нет, я не могу себе представить, чтобы такой тщеславный политик, как твой муж, сунул голову в петлю.

Джильберта на мгновение призадумалась.

– Я тоже в это не верю, – согласилась она. – Но если все это время Хармон знал обо мне и Джулсе, почему не сказал об этом?

– Не знаю. Если бы Марстона не убили, быть может, в конце концов, у тебя с мужем и состоялся бы серьезный разговор. Во всяком случае, завтра мы будем его допрашивать... Знаешь, я думаю, было бы неплохо, если бы ты присутствовала, когда мы встретимся с ним лицом к лицу.

– О Джордж, неужели я должна присутствовать? По-моему, это будет выглядеть отвратительно.

– Подумай обо всем так, Джилли: правда освободит вас обоих.

Она вздохнула, подавляя внутреннее сопротивление.

– Хорошо. Я смогла бы завершить свои дела около пяти... Джордж, тогда ты займись билетами на самолет. – Джильберта покачала головой. – Бедный Хармон, я действительно доставила ему неприятности.

– Ну, давай отложим этот разговор на вечер. – Рука Лаурентиса скользнула в разрез на ее пеньюаре и погладила голое бедро. – Кстати о нашем вечере...

Джильберта почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо, и затрепетала от его прикосновения.

– Нам, право, не следовало бы... но мне, пожалуй, надо расслабиться. – Она почувствовала его пальцы у своего лона и тихо застонала. – Во всяком случае, если я раньше и хотела сказать «нет», сейчас уже не могу.

Джордж отнес ее в спальню и нежно опустил на постель. Она сняла пеньюар и с сияющими глазами наблюдала, как любовник раздевается. Обнаженное мужское тело никогда не переставало ее возбуждать. Джильберту захлестнула горячая волна нестерпимого желания, когда твердый настойчивый пенис, как раскаленный жезл, припечатался к ее нежному животу. Его руки с обожанием ласкали ее, язык и губы искусно возбуждали женское начало Джильберты. Она в экстазе воскликнула:

– Скорее, дорогой! Я больше ни секунды не могу терпеть!

И, изнемогая от неистового желания, раскрыла Джорджу свои объятия.

Такого необузданного соития у них еще не было, три раза любовники взлетали на вершину блаженства. Наконец наступило сладостное утомление, и Джильберта почувствовала себя умиротворенной.

– Я люблю тебя, Джилли.

– И я люблю тебя, Джордж. – Впервые в жизни Джильберта говорила серьезно. – Но у нас нет будущего, ты знаешь это так же хорошо, как и я.

– Черт побери! Я не примирюсь с этим! Я не хочу иметь с тобой лишь случайную связь. Ты нужна мне навсегда, Джилли.

Она нежно погладила его по щеке.

– Дорогой, любимый Джордж, я тебя обожаю... Помнишь, что ты мне сказал в первый день? Что жена и работа в полиции так же несовместимы, как масло и вода.

– Это было до того, как я узнал тебя, Джилли. – Он взял ее руку и прижался губами к мягкой розовой ладони.

– Дорогой, если ты постараешься отделить реальность от романтики, то поймешь, что длительные постоянные отношения между нами невозможны. Ты слишком мужчина, чтобы довольствоваться половиной, а у меня есть обязанности, от которых нельзя уклониться, мой долг...

Джордж с тоской посмотрел на нее и потянулся за пачкой сигарет.

– Ах да, я все время забываю, что ты – промышленный магнат. Я же не смогу вписаться в твой мир.

Джильберта подняла руки вверх и рассмеялась.

– Эй, не смотри так, словно наступил конец света. В сложившейся ситуации у нас совершенно изумительные отношения. И это будет продолжаться так долго, как ты пожелаешь, дорогой.

– Будет ли? – скептически спросил Лаурентис. – И даже когда ты станешь первой леди?

Улыбка Джильберты погасла.

– Теперь это довольно туманная перспектива, ты не находишь, Джордж?

– Скоро мы это узнаем, – мрачно ответил капитан Лаурентис.

Глава 9

В тот день совещание с представителями «Вебер энд Мюллер лимитед» закончилось в четыре часа. Джильберта была довольна достигнутыми результатами.

– Вы заключили трудную сделку, миссис Киллингтон, – заявил мистер Вебер, прощаясь. – Я предпочитаю, чтобы надо мной брали верх вы, чем кто-нибудь другой.

– Вы говорите так, будто мы противники, мистер Вебер. На самом же деле мы – союзники, партнеры. Это соглашение будет прибыльным для обеих сторон, – возразила Джильберта.

– Хорошо сказано, уважаемая леди. До свидания.

Оставшись одна, Джильберта позвонила губернатору в Денвер. Хармон был у себя в кабинете.

– Дорогой, я решила вернуться домой сегодня вечером, – сообщила она.

– Сегодня вечером? Но мне казалось, что ты собираешься остаться до понедельника и сделать покупки, – удивился Хармон.

– Знаю, но я передумала. Кое-что случилось.

– Да? Провалилась сделка с западногерманской фирмой?

– Нет, я убедила их согласиться со всеми моими предложениями. Я имею в виду нечто другое, что нельзя обсуждать по телефону.

Последовало молчание, и губернатор первым его нарушил:

– Понимаю... Ну что ж, жаль, что ты об этом упомянула. Теперь я буду сидеть и грызть ногти, пока ты не приедешь.

– Извини, дорогой. Послушай, я должна поторопиться, иначе я опоздаю на самолет. До скорой встречи.

Из-за интенсивного движения на улицах Джильберта вернулась в гостиницу лишь без пятнадцати шесть; оставалось всего пятнадцать минут, чтобы упаковать вещи и освободить номер. Джордж оставил сообщение о том, что они с Кавелли заедут за ней ровно в шесть часов.

Джильберта вышла из отеля в пять минут седьмого.

– Простите за опоздание, – сказала она, когда машина влилась в основной поток транспорта.

– Не волнуйтесь, – заверил ее Лаурентис. – Мы успеваем. Вы известили губернатора о своем возвращении?

– Да, он очень удивился... Я ничего ему не сказала о том, что меня сопровождает полицейский эскорт.

Капитана это не позабавило.

– Никто вас не конвоирует, Джилли. Я просто предложил вам вернуться с нами ради вашего комфорта и спокойствия, – заявил он.

– Прошу снова простить меня. Я заведена, как часовая пружина.

– Это точно, – согласился Лаурентис.

– Джордж... Я хотела бы попросить вас об одолжении.

– Валяйте!

– Перед тем как вы станете допрашивать Хармона, я смогу побыть с ним несколько минут наедине?

– Не вижу в этом ничего дурного. А ты, Билл?

– Нисколько, – ответил лейтенант Кавелли.

– Спасибо, – поблагодарила Джильберта.

Весь полет в Денвер она спала. Джордж Лаурентис не будил ее до тех пор, пока самолет не пошел на посадку.

– Пристегните свой ремень, Джилли, – сказал он. – Мы уже на месте.

Она выпрямилась и разгладила складки на платье.

– Так скоро? – удивилась Джильберта. – А у меня такое ощущение, будто я дремала всего несколько минут.

Лаурентис широко улыбнулся.

– С того момента как эта птица взлетела, вы мгновенно отключились и спали как убитая.

– Думаю, это защитная реакция. У меня не было особого желания возвращаться домой, – призналась Джильберта.

Капитан Лаурентис нахмурился и подумал о том, что ему тоже не по себе перед встречей с мистером Киллингтоном...

Хармон Киллингтон в халате и комнатных туфлях сидел в своем кабинете. Губернатор слушал последние «Новости», потягивая виски. Затем выключил телевизор и, удобно устроившись в кресле с откидной спинкой, закрыл глаза. Он смертельно устал, но не мог лечь спать, пока не приедет Джильберта. Что-то случилось, в этом не было никакого сомнения. Голос выдал ее тревогу. Что же могло произойти за такой короткий промежуток времени? Жена сказала, что сделка заключена и...

– Хармон...

От едва уловимого шепота он вздрогнул и выпрямился в кресле. Хармон обернулся и увидел стоявшую в дверях Джильберту.

– Джилли... ты здесь, наконец. – Он поднялся и протер глаза. – Ну, в чем же дело?

Джильберта вошла в кабинет и, закрыв дверь, прислонилась к ней.

– Это насчет Ника Вэйсила. – Джильберта внимательно следила за его реакцией, но Хармон лишь тупо смотрел на нее. – Он мертв, убит. Как и Джулс Марстон.

– Ник Вэйсил? – с недоумением в голосе спросил Хармон, однако румянец постепенно исчез с его лица. – Кто, черт побери, этот Ник Вэйсил?

– Этот номер не пройдет, Хармон. Ты можешь заставить свои предвыборные обещания звучать убедительно, но сейчас ты играешь плохо. Ты нанял Вэйсила, чтобы шпионить за мной и Марстоном. Не отрицай. Полиция Нью-Йорка располагает документами о Вэйсиле. В списке его клиентов есть и твое имя.

– В полиции? Боже! – воскликнул Хармон. Нетвердой походкой он подошел к письменному столу и дрожащими руками налил из графина стакан воды. Затем растворил две красные таблетки, которые достал из ящика стола.

– Что ты принимаешь, ядовитое зелье из болиголова? – спросила Джильберта.

– Не смешно, моя дорогая. У меня разыгралась язва.

– Здесь полицейские, Хармон. Они ждут в гостиной и были так великодушны, что позволили мне предупредить тебя.

Хармон быстро присел на край стола, опустив голову на грудь и пальцами сжав переносицу. В эту минуту он являл собой воплощение жалкой покорности.

– Хармон, это по твоему распоряжению убили Джулса?

– Не глупи! Мне было наплевать на вас с Джули. Я давно знал о ваших отношениях.

– В таком случае, почему ты нанял Вэйсила следить за мной?

Хармон как-то странно посмотрел на нее. Его губы искривились в нелепой улыбке.

– Не следить, а охранять тебя. Да-да. Именно для этого я и нанял его: ради твоего и моего блага. В былые годы ты более осмотрительно вела себя со своими любовниками. Но твоя связь с Джулсом не могла остаться незамеченной. Его общественный статус был слишком высоким. Очевидно, вы этого не осознавали, но куда бы вы ни пошли, на вас сразу обращали внимание. Как можно быть такими наивными? Арендовать роскошный пентхаус в центре Нью-Йорка! С каждым днем опасность возрастала.

– Опасность для кого?

– Не для кого, а для чего. Для моей политической карьеры и, косвенно, для твоей собственной. Как могла такая сообразительная женщина, как ты, надеявшаяся стать первой леди, не понимать, как ты рискуешь.

– Но со смертью Джули эта угроза исчезла бы... почему ты не признаешься в этом, Хармон? Ты заплатил Вэйсилу. За что? За то, чтобы он шпионил за мной и убил Джули?

Хармон покачал головой. Выражение его лица привело Джильберту в замешательство. Она увидела в глазах мужа жалость, отчаяние, даже какое-то сочувствие к себе. И Хармон это подтвердил:

– Бедная Джилли... бедная, дорогая Джилли! Родовое проклятие вернулось, чтобы поразить Де Бирсов и в этом поколении.

– Во имя всего святого! О чем ты говоришь? Какое родовое проклятие?

Как будто Джилли не знала, на что он намекает! И внезапно ужас охватил ее.

Хармон, подобно отцу, пытающемуся уговорить непослушного ребенка, мягко обратился к жене:

– Порок скрывается в крови родословной Де Бирсов. Карен... Питер... Линда... теперь и ты. Одна Тара избежала этого проклятия.

Джильберта подошла к Хармону и схватила его за плечи. Ее лицо было мертвенно-бледным, а голос готов был сорваться на визг.

– Хармон, что ты говоришь? Скажи мне, Хармон! Не мучай меня своими проклятыми иносказаниями! Скажи!

– Это была ты, Джилли, – монотонно произнес Хармон. – Ты убила Джулса Марстона. Затем сработал пресловутый родовой синдром самозащиты. Тебе было очень, очень страшно, и ты запретила себе думать об этом невероятном поступке.

Джильберта, вцепившись мужу в плечи, так трясла его, что голова Хармона то откидывалась назад, то склонялась вперед. Он безразлично терпел это.

– Ты лжешь, Хармон! – кричала Джильберта. – Ты хочешь свести меня с ума, как ту бедную женщину в фильме «Газовый свет»! Ты изверг! Жестокий лжец! Лжец! Лжец!

Джильберта закрыла глаза, ее руки ослабели. Она медленно соскользнула вниз и тяжело осела на пол.

Лаурентис и Кавелли ворвались в кабинет, но застыли при виде Джильберты, лежащей на полу.

– Что случилось? Что вы сделали со своей женой, вы... – Капитан с огромным трудом сдержал себя. – Губернатор...

Лицо Киллингтона было белым как смерть.

– Я сказал ей правду, сэр. Сказал, что это она убила Джулса Марстона.

Джильберта не потеряла сознание и совершенно ясно слышала разговор мужчин. Ей казалось, будто она превратилась в бесплотный дух, парящий над ее же телом из плоти и крови, лежащим на полу.

Хармон объяснял капитану Лаурентису свою роль в деле Марстона, пока Кавелли вызывал «скорую помощь» по телефону.

– Вэйсил находился в коридоре здания, выдавая себя за электрика. Он намеревался открыть замок отмычкой и проникнуть в квартиру после того, как Джулс и моя жена уйдут в ратушу на торжество. Я просто хотел выяснить, насколько беспечной становится Джильберта. Не оставляет ли она в комнатах доказательств своего пребывания там. В конце концов, Милош Алански часто пользовался этой квартирой, когда бывал в Нью-Йорке. Он принимал там своих друзей. Вполне вероятно, что одна из его шлюх могла узнать о Джулсе и моей жене и сообщить об этом средствам массовой информации. Вэйсил прятался на лестничной площадке, когда увидел, что Джильберта вышла из квартиры с двумя чемоданами. Детектив сказал, что у нее был очень странный вид. Через некоторое время моя жена поднялась на лифте, все еще держа эти два чемодана, которые казались легче, чем когда она спускалась вниз. Его неясные подозрения подтвердились, когда Джильберта снова вышла на лестничную площадку с этими чемоданами.

Вэйсил постучал, но, не получив никакого ответа, вошел и быстро осмотрел всю квартиру. На террасе он нашел мертвого Джулса и понял, что Джильберта убила своего любовника, так как час назад он выходил к мусоропроводу.

Вэйсил должен был торопиться. Джильберта могла вернуться в любой момент. Не успел он спрятаться в стенном шкафу, как услышал ее шаги. Вэйсил подождал, пока моя жена не унесет из квартиры свои вещи и навсегда не покинет ее.

Затем он позвонил сюда по моей личной линии телефонной связи. Нет нужды говорить, что я был в ужасе от его рассказа и потерял самообладание. Но детектив был холоден и прагматичен и намекнул, что если изуродованное тело Марстона найдут внизу, на улице, то полиция будет считать это самоубийством. Даже если и возникнут подозрения, без свидетелей будет почти невозможно доказать, что это убийство. А единственный свидетель – это убийца, моя жена Джильберта, – вряд ли пойдет давать показания против себя.

– Единственный свидетель? – спросил Лаурентис, зажигая сигарету. – А как насчет самого Вэйсила?

Киллингтон устало улыбнулся.

Ах да, Вэйсил! Потенциальная угроза, которую он представлял, была явно недопустимой. Я имею в виду, если такой человек начнет шантажировать губернатора Колорадо... Шантажировать потенциального президента Соединенных Штатов... – Хармон покачал головой и закрыл лицо руками. – Это необходимо было сделать. У меня есть друзья. По иронии судьбы, о существовании этих людей я узнал именно от Джулса Марстона. Делая себе карьеру, он иногда находил целесообразным уничтожать некоторых врагов. Да, убийство Ника Вэйсила заказал я. Кажется, это называется «предумышленное убийство гангстерами».

Хармон обернулся и посмотрел на Джильберту. Она лежала неподвижно, рассыпавшиеся волосы закрывали ее лицо.

– Мне и в голову не приходило, что жена заблокирует свою память, вычеркнет из нее все травмирующие психику переживания. Этот, если хотите, дар в роду Де Бирсов передается по наследству. Карен...

И в это мгновение шлюзы, закрывающие доступ в подсознание Джильберты, открылись. В голове вспыхнул и лопнул огненный шар. На темном фоне закрытых век, как в замедленной съемке, поплыли кадры уже виденного фильма...

...Джильберта уже готова была войти в душ, когда зазвонил телефон. Поддавшись внезапному порыву, она подняла трубку в ванной комнате и услышала хорошо знакомый голос.

– Джулс? Привет! Ты можешь говорить?

– Да. Она в душе.

Раздался непристойный смех:

– Только что кончил ее трахать?

Ответ Джулса Марстона был еще более непристойным:

– Джилли всегда мало. Скажи, неужели все женщины в вашей семье такие же сексуально озабоченные?

– Как и все породистые кобылы, чрезмерно чувствительны и темпераментны. Ну... а как вчера вечером прошла твоя беседа с Ахмадом?

– Говорит, что они стремятся заключить эту сделку. Однако я не доверяю этому арабу.

– Не беспокойся! Дуэйн Хакет у меня в руках. Он имеет определенное влияние, чтобы содействовать твоей сделке, и уже кое-что предпринял по этому поводу. Ты ведь не перестал доверять мне, Джули, не так ли?

– Я обещал тебе десять миллионов, если ты успешно провернешь дело с ураном, и я сдержу свое слово.

– Это верняк, Джули, но тебе придется стойко держаться, пока не пройдут выборы в ноябре и Хакет не сместит моего шурина с поста губернатора.

– Не знаю... Мне кажется, Дуэйн Хакет не является... Он никому не известен, – заявил Джулс.

– Но он перестанет быть неизвестным после того, как разоблачит в сенате твою любовную связь с женой нынешнего губернатора.

– Мне не хочется таким образом причинять боль Джилли. В течение долгого времени она очень много значила для меня.

В трубке послышалось отвратительное хихиканье ее брата.

– Однако, Джулс, тебя манят и более свежие пастбища, не правда ли, дружище? Я слышал, что дочь некоего судьи из Верховного суда намечается в качестве нового пополнения в гарем шейха Марстона. Это уж точно не сможет помешать твоей карьере в будущем, – закончил Терри Де Бирс Финч.

– Правильно, тем не менее, я сожалею, что мне придется причинить боль Джилли. Она прекрасная женщина.

Неожиданно последовал резкий злобный ответ:

– Она бессердечная сука!

– Никогда не знал, что ты так ненавидишь свою сестру, – удивился Джулс.

– Я много лет лизал ее королевский зад. Джильберта могущественная и очень-очень опасная женщина. Я когда-нибудь тебе рассказывал, как она пыталась убить меня, когда мы были детьми?

– Да что ты, парень! Ты, случайно, не параноик? – возмутился Джулс.

– Я говорю правду, но это к делу не относится... Во всяком случае, Хармону Киллингтону в роли рогоносца не удастся повысить свой рейтинг в глазах добродетельных избирателей штата Колорадо. Никому не нравятся ничтожества и неудачники в любви или еще в чем-то. Жалость порождает презрение, – уверенно заявил брат Джильберты.

Она опустилась на колени в молитвенной позе, а по щекам ее текли слезы. «Боже правый, пожалуйста, не до пусти этого! Это не может произойти. Это не происходит. Мне все это снится». Джулс спросил:

– Ты уверен, что сможешь получить право собственности на эту землю, содержащую уран?

– Тысячи акров в Лейк-Каунти. Знаешь, когда мой предок нашел там молибден, все считали, что он не имеет никакой ценности, – беспечно рассказывал брат.

– Да, Вторая мировая война, Центр ядерных исследований в Лос-Аламосе доказали, как они ошибались... Итак, похоже, скоро каждый получит то, что хочет. Арабам достанется уран для продажи на черном рынке, ты отхватишь ссуду в десять миллионов долларов, а моя компания подпишет эксклюзивный договор об аренде на пятьдесят лет, позволяющий вести дела с зарубежными экспортерами нефти, – подвел итоги Джулс Марстон, любовник Джильберты.

– Правильно, партнер. Каждый получит то, что хочет, – согласился Терри Де Бирс Финч, брат Джильберты.

«Кроме меня», – ухнуло у нее в висках.

Бесшумно положив телефонную трубку на рычаг, Джильберта посмотрела на себя в зеркало и увидела лицо незнакомки, лицо, белое как снег, а глаза, как два раскаленных уголька, горящих в снегу.

Постепенно боль и жалость к себе утихли. Но маятник ее чувств неумолимо качнулся в диаметрально противоположном направлении, вызвав гнев, который рос, рос, пока не превратился во всепоглощающий гнев, гнев против ее брата, но главным образом против Джулса Марстона за то, что тот смеялся над ней, предал ее. Вспышка яркого белого света ослепила Джильберту, и в голове как будто взорвался огненный шар.

Спотыкаясь, Джильберта вышла из ванной, все еще ощущая мучительную боль в висках и затылке. В гостиной она остановилась и подняла тяжелую железную кочергу.

Джулс уже стоял на своем посту у парапета, разглядывая в бинокль процессию величественных кораблей. Гремели фанфары, взрывался фейерверк, над головой на бреющем полете проносились самолеты. Джулс не слышал, как женщина, неслышно ступая, босиком подошла к нему сзади.

Джильберта медленно подняла кочергу прямо над своей головой. Мысленно провела воображаемую вертикальную линию, как бы делившую череп пополам, и изо всех сил опустила кочергу...

Затем подошла к парапету, заглянула через край и бросила орудие убийства. Кочерга упала в ящик с цветами, который находился на два этажа ниже, и исчезла в густой листве. Подобно зомби, Джильберта вернулась к мертвому телу и потащила его за кусты.

Боль в голове полностью прошла. Джильберта вернулась в ванную и приняла душ.

...Она быстро растерлась полотенцем, вернулась в спальню и надела черную шелковую пижаму, так как была уверена, что до полудня снова займется любовью с Джулсом. Джильберта сунула ноги в черные атласные туфли и отправилась на кухню готовить суфле. Затем, насвистывая мелодию «Америка прекрасная», вышла на террасу, чтобы вместе с Джули полюбоваться праздником на Гудзоне...