Гвиневера: Королева Летних Звезд

ГЛАВА 33 ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ

– Гвен, ты знаешь, что я люблю тебя… и хочу, чтобы ты уехала со мной.

Ланс произнес эти слова сдавленно и тихо, и я удивленно уставилась на него. Мы стояли в березовой роще, на вершине винчестерского холма. Легкий ветерок доносил отдаленные шумы ярмарки, раскинувшейся на равнине внизу. Здесь, под защитой тени деревьев, Ланс повернулся и обнял меня.

– Мне казалось, что станет легче, если я уеду от двора, оставив тебя и Артура, – продолжал он. – Но, моя любимая, это совсем не помогло. Не проходит дня, чтобы я не думал о тебе, не тосковал и не мечтал, чтобы ты была со мной. Я не собирался возвращаться, меня привела сюда необходимость рассказать о действиях Морганы. И вот теперь, когда я вернулся и снова увидел тебя… – Он не отрывал от меня глаз, и мои колени слабели, а спина, казалось, таяла, и только его руки и голос удерживали меня от падения. – Но я не могу смотреть Артуру в глаза, потому что люблю тебя и знаю, что ты тоже любишь меня. Я не могу обманывать его, Гвен. Он мой друг и мой король и один из замечательнейших людей в мире. Лучше пусть все будет открыто и честно, и разрыв должен быть явным, чтобы ни нам, ни ему не нужно было жить полуправдой и кривить душой. Мы оба видели, что из этого вышло у Тристана с Изольдой. Но если бы мы поговорили с Артуром, честно объяснили ему, что случилось… Мы можем уехать в Сад Радостей, в Бретань, даже в Аравию, если нужно. В любое место, где можно будет любить друг друга открыто, не чувствуя себя виноватыми. Перед нами целая жизнь, которую мы можем прожить вдвоем, только протянуть к ней руку.

Ветерок посвежел, распушил мне волосы и трепал мою шаль. Ланс обнял меня за плечи, и мы неторопливо и бесцельно пошли между деревьями. Мысль о том, что можно уехать и жить с ним, была так непривычна, что я сразу и не поняла се.

– Какое будущее ждет нас? – спросила я. – Ты же знаешь, что я не могу иметь детей.

Он медленно и задумчиво кивнул:

– Это ничего не значит, если ты будешь со мной.

Я вслушивалась в его слова, вспоминая, как часто Ланс останавливался поиграть с малышами, помогал им сесть в седло, чтобы поучить ездить верхом по конюшенному двору, или утешал карапуза, который упал и ушиб коленку. Ланс умел удивительно ладить с детьми, и обречь его на бездетную жизнь было ужасно.

Снизу, из долины, долетал радостный, праздничный шум, сопровождаемый веселым напевом дудочника. Мы дошли до опушки рощи, и я принялась пристально рассматривать людей, пришедших на ярмарку, как будто это занятие избавляло меня от ответа.

Луг был покрыт шатрами, балаганами и одеялами, на которых бродячие торговцы разложили свои товары. Я могла различить каждую кучку продавцов, каждое семейство крестьян, каждую веселую группку гуляк, которые приехали повеселиться и поторговать. Это был мой народ, мои подданные, те, кто называл меня королевой.

И среди них Артур. Артур Пендрагон, великий король, человек, умеющий скрывать свои чувства. Мне вдруг стало больно, что он там, а я здесь.

– Вот так, – прошептал Ланс, – если бы только ты захотела уехать со мной.

Сама эта мысль вызывала физическую боль, и я повернулась и посмотрела на бретонца, собираясь сказать ему, что этого никогда не будет.

Но ведь именно с Лансом я нашла и любовь, и нежность, и счастливое чувство общей радости, которое иногда делает жизнь прекрасной. С Лансом я была сама собой. С ним мне не нужно бороться за корону, детей, власть и проявлять мужество, достойное кельтских королев.

Мысль о том, что можно жить, следуя лишь собственным желаниям, а не нуждам других, ослепляла меня и была сладка и мучительна, как соловьиное пение.

– Не знаю, – пробормотала я. – Это мне никогда не приходило в голову. Я должна, я должна подумать.

Ланс гладил мою щеку тыльной стороной руки, ласково отбрасывая назад пряди волос, выбившихся из-под шали. В ответ я поцеловала его ладонь и положила на нее голову.

– Я подумаю, – пообещала я, и он кивнул.

– Я знаю, мое предложение неожиданно. До тех пор пока Артур не похвалил меня за преданность, я не понимал, что не могу больше скрывать это от него. У тебя есть время, любимая. Целая зима, чтобы подумать, а летом, когда в сады вернутся лесные завирушки, я приеду за ответом. Тогда, если захочешь, если тебе так будет легче, я сам поговорю с ним. Когда-нибудь я же должен это сделать.

– Нет, – выкрикнула я, подумав, как замечательно мы когда-то работали втроем и каким горем это будет для Артура… а, может быть, его больше огорчит расставание с первым рыцарем, нежели потеря жены? – Лучше я скажу ему сама.

Я смотрела на своего любимого, разрываясь между двумя желаниями, и он ласково улыбнулся.

– До следующей встречи, – прошептал он и поднес к губам мои пальцы.

А потом мы сломя голову скатились по тропинке к лугу, смешавшись с людьми, толпившимися вокруг пожирателя огня и шамана, призового быка и гарцующих лошадей.

Ланс громко попрощался с Артуром и галопом ускакал в сторону Лондона, а я вернулась к мужу и своим подданным.

К осени строительство Камелота было почти закончено. У подножия холма шатры работников сменились прочными домами людей, ставших частью воплощенной мечты: купцов и ремесленников, торговцев и мастеровых. Развешивались вывески, разбивались сады, конюшни заполнялись прекрасными лошадьми, и ко двору потянулась молодежь.

Иногда меня тревожило, что же станется с моими женщинами, если я уеду с Лансом. Но случалось, что я не могла дождаться, когда избавлюсь от них, особенно от рыжеволосой девицы из Карбонека, которая все время ревела оттого, что бретонец не вернулся ко двору. То один, то другой воин пытался отвлечь ее, даже все оркнейские братья по очереди ухаживали за ней, но она отмахивалась, говоря, что ей нужен только бретонец.

Гавейн отнесся к этому спокойно, переметнувшись к другой женщине, Гахерис тоже не переживал, но Агравейн, будучи отвергнутым, отпускал грязные замечания и погрузился в мрачную задумчивость.

Сама Элейна делала вид, что не замечает их, продолжая превозносить достоинства «своей единственной любви», и я, по возможности, старалась избегать ее. Она могла говорить только о Ланселоте, да об исчезновении своей кошки, которая, как я подозревала, ушла рожать новых котят.

Но однажды за обедом девушка так завизжала, что в зале наступила тишина.

– Тигриные Зубки… Тигриные Зубки, – невнятно пробормотала она, дрожащей рукой показывая на Агравейна, и свалилась без чувств.

Красивый воин с Оркнеев не остановился, важно проходя через зал, но его рука дернулась к меховой сумке, висевшей на поясе. Как и другие северные землевладельцы, он любил носить в таких сумках вещи, а та, которую он сейчас выставлял напоказ, была сделана из пятнистой шкурки кошки Элейны. Череп зверька был удален, а мордочка, обезображенная какой-то набивкой, лежала на клапане сумки.

– Как ты мог сделать такое? – крикнула я, взбешенная тем, что он убил беззащитное животное и хвастался этим так глупо и бессмысленно.

Он бросил на меня дерзкий взгляд и пошел дальше, такой же холодный и бессердечный, какими мне представлялись саксы.

– Артур, сделай что-нибудь, – умоляла я, потрясенная жестокостью этого человека.

– Нельзя сделать ничего, что воскресило бы эту кошку, – ответил он. – Я же не могу теперь отказать ему от двора, как бы порочен он ни был.

Я встала и пошла к Элейне – она как раз начала приходить в себя. Бедивер подошел к ней одновременно со мной, и вместе с ним и Винни мы отвели рыдающую девушку наверх.

Как правильно сказал Артур, для кошки уже ничего нельзя было сделать, но я дала себе клятву в будущем держаться от Агравейна подальше.

Братья и невестки Фриды приехали к нам в Камелот и продемонстрировали свое великолепное умение бочаров. У нас появилось много деревянных бочек, и я решила наполнить их знаменитым сомерсстским крепким сухим сидром.

Нимю помогала мне держать фильтры, набитые козьей шерстью, через которые мы цедили яблочный сок. Я рассказала ей про убийство Тигриных Зубок.

– Со всеми оркнейскими мальчиками нелегко иметь дело, – вздохнула Нимю. – Бедный Пеллеас все еще никак не оправится после предательства Гавейна.

– Ты виделась с наездником? – спросила я.

– Гм… – ответила она, держа фильтр за конец и проверяя, нет ли в нем дырок.

Что-то в ее тоне привлекло мое внимание, и я пристальней вгляделась в нее. В жрице появилось что-то новое, и выглядела она отлично. Кроме достоинства, которое я отметила еще в пещере, изящества и величия, появлявшегося, когда от ее имени говорила богиня, в ней была какая-то совершенная красота.

– Ты не беременна? – спросила я без предисловий.

– Нет. – Она добродушно рассмеялась над моей бестактностью. – Но, кажется, я влюбилась. То есть, мы влюбились… наверное.

– Похоже на очень осторожное обязательство вроде «как бы не оплошать», – пошутила я, и она усмехнулась. – Я его знаю? Он когда-нибудь бывал при дворе? Как вы встретились?

Сотни вопросов крутились у меня в голове, потому что я не могла представить, какого мужчину могла бы выбрать Нимю после великого мага. И она, и Мерлин казались воплощением бога и богини.

– Я несколько лет тосковала по Мерлину, видела его лицо в изгибах коры дерева, слышала его голос в шелесте травы под ветром. Ночью до головокружения искала его в звездах, и иногда он являлся мне во сне. Я даже ездила на остров Бардси, в пещеру, где похоронила его тело. Я целую ночь провела на ногах у его могилы, но оказалось, что там я так же далека от него, – как когда сплю дома. Мерлина нет. Он являлся ко мне только в виде духа в любое время, когда считал нужным. И теперь мне придется самой устраивать свою жизнь. – Нимю подобрала маленькое желтое яблоко и рассеянно вертела его в руках. – Я ездила по королевству Артура и случайно заехала во владения Пеллеаса. Я слышала, что он опустошен после случая с Эттардой, но была потрясена, когда увидела, что бедный малый совсем не хочет жить.

Я немного пожила у него, и мы вместе начали забывать прошлое и стали думать о будущем… вот так. – Но разве он не христианин? – спросила я. Нимю кивнула и, поднеся золотое яблоко к носу, задумчиво нюхала его.

– Он не хочет отказываться от христианства, да я и не прошу его об этом. Почему-то, будучи вместе, мы становимся просто товарищами в этом мире, полном противоречий, каждый по-своему относясь к вещам, которые считаем для себя святыми. Он помогает мне не потерять душевное равновесие и даст ощущение целостности, которого я никогда не знала.

– Как Ланс, – пробормотала я, и Нимю внимательно посмотрела на меня.

– Значит, это правда?

Я кивнула и положила фильтр, который все еще держала в руках.

– Об этом много говорят?

Настала ее очередь кивнуть.

– Похоже, слухи распустила Моргана после твоего лета в Саду Радостей. Поэтому он и уезжал от двора?

– Да. И просил меня уехать с ним.

– Что ты собираешься делать?

– Не знаю… а что я должна делать?

Прежде чем заговорить, чародейка уставилась в какую-то недосягаемую для меня точку.

– Если говорить о любви к Британии, я сказала бы, что ты должна остаться здесь, потому что ты королева и нужна народу. Что касается любви к жизни… я сказала бы: уезжай с Лансом. У тебя может никогда не быть другого такого случая, любви сильнее и будущего светлее. Что до твоего возлюбленного, дорогая моя подруга, я сказала бы тебе, что решить можешь только ты сама. Нельзя принимать решение, которое нравится или не нравится кому-то еще. Ты должна исходить только из того, что нужно тебе самой.

Наступило долгое молчание. Она все рассматривала меня, потом пожала плечами и спросила:

– Не очень-то я помогла тебе, правда?

– Нет, – горестно призналась я. – Иногда я думаю, что все будет решено в тот день, когда Ланс приедет за ответом… и что я не пойму, что ему сказать, пока он не будет стоять передо мной, и тогда слова просто вырвутся у меня.

Но будущее решилось не летом, а в тот горестный месяц, когда в Камелот явилась Моргауза.