Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II

Глава 206. Учитель, в конце концов, кто я такой?

Устремившись к подножию горы, Мо Жань и сам не заметил как миновал клокочущее море трупов. Выскочив за пределы барьера, он сразу же нашел глазами Наньгун Сы.

Удерживающее его заклятие и барьер были сняты, и стоявшая перед ним на коленях Е Ванси уже перевязывала его рану на руке. Между этими двумя и адептами Палаты Цзяндун прямо на земле спокойно сидел Мэй Ханьсюэ, перед которым стояла вертикальная цитра[206.1] — кунхоу. С бесстрастным выражением лица он неспешно поглаживал кончиками пальцев струны, рождая поток умиротворяющих звуков.

Надо сказать, что Мэй Ханьсюэ был не просто рядовым заклинателем, а старшим наставником[206.2] Куньлуньского Дворца Тасюэ. К тому же поговаривали, что этот человек мог появляться как дух и исчезать как призрак, а практикуемые им боевые техники были весьма причудливы, разнообразны и непредсказуемы, как, впрочем, и его манера поведения. Так, в начале поединка он мог вести себя как исключительно порядочный и серьезный человек, а в следующем раунде сбить противника с толку двусмысленными шутками и подлыми приемами.

Вот и вышло что, хотя адепты Палаты Цзяндун жаждали линчевать Наньгун Сы, с таким стражем им оставалось только послушно сидеть на камнях в сторонке и злобно таращиться на него в надежде, что рано или поздно сами Небеса ниспошлют им шанс до него дотянуться.

Увидев спускающегося с горы Мо Жаня, Мэй Ханьсюэ прекратил играть, убрал цитру и, поднявшись ему навстречу, вежливо кивнул.

Весь его образ дышал благородством, а поведение было очень сдержанным и благопристойным.

— Как там на горе?

— Все оказалось подделкой, — ответил Мо Жань.

— Подделкой? — слегка нахмурившись, переспросил Мэй Ханьсюэ. Люди из Палаты Цзяндун начали подбираться поближе, чтобы услышать, о чем они говорят. Неподалеку от них, в тени камня, устроился Хуан Сяоюэ. Пока несколько учеников растирали и массировали ему ноги и руки, он усиленно делал вид, что находится на последнем издыхании, но, услышав слова Мо Жаня, тут же встрепенулся и навострил уши.

— Сюй Шуанлиня здесь нет. Боюсь, что он на горе Цзяо. Мы… — начал излагать Мо Жань, но не успел он договорить, как Наньгун Сы побледнел до мертвенной белизны и, впившись в него взглядом, перебил:

— Сюй Шуанлинь на горе Цзяо?

— Вероятно, но полной уверенности нет.

Наньгун Сы замер, а затем после небольшой паузы пробормотал:

— …Невозможно, гора Цзяо подчиняется только приказам членов семьи Наньгун, а Сюй Шуанлинь, он…

И тут он запнулся, потому что вспомнил… Последняя капля крови отлила от его лица, пара расширившихся черных зрачков в ужасе уставилась в лицо Мо Жаня.

На самом деле он успел забыть, что в прошлом Сюй Шуанлинь тоже носил фамилию Наньгун.

Когда-то в семье Наньгунов было два подающих надежды доблестных юноши, Лю и Сюй[206.3], один гибкий и грациозный, как ветка ивы, другой легкий в общении и мягкий, как ивовый пух. Люди верили, что в руках этих братьев Духовная школа Жуфэн вновь заблистает ярчайшей звездой на небосклоне мира совершенствования, но кто тогда мог подумать, каким будет финал этих двух юных героев и породившей их Духовной школы Жуфэн.

Наньгун Сы молча опустил взгляд и больше ничего не сказал.

Тем временем через барьер стали выходить все новые группы спустившихся с вершины горы Хуан заклинателей. Словно стайки возвращающихся после нереста рыб, застрявших в устье реки, они теснились у подножия горы, ожидая пока соберется весь многотысячный косяк.

Вскоре подошел Чу Ваньнин, за которым по пятам следовали Сюэ Мэн и Ши Мэй. Взглянув на Наньгун Сы, он спросил:

— Как твоя рана на руке?

— Пустяки, в конце концов, я сам нанес ее себе, — ответил Наньгун Сы. — Спасибо образцовому наставнику за его доброту и милосердие.

— Разве правильно величать своего учителя образцовым наставником? Как же так-то?! Учитель прикрыл тебя своим добрым именем, а ты продолжаешь отвергать его, ты… — выдохнул Сюэ Мэн.

— Я не кланялся ему как своему учителю, — Наньгун Сы с трудом разомкнул сухие потрескавшиеся губы, — я ничему не учился и ничего не перенял у образцового наставника Чу, так что ему не нужно принимать близко к сердцу давнюю просьбу моей матери, с которой она обратилась к нему в пору его юности.

Чу Ваньнин: — …

— Простите, но я даже не запомнил те три церемониальных поклона.

Чу Ваньнин еще не успел ответить, как увидел, что в их сторону идет Цзян Си в сопровождении других глав и старейшин. Чу Ваньнин не привык вести личные разговоры в присутствии такого количества зевак, поэтому, поджав губы, просто вытащил из своего мешка цянькунь пузырек с лекарством и передал Наньгун Сы.

— Наноси ежедневно, и через три дня все заживет.

Не успел он закончить фразу, как их окружила толпа народа.

Опираясь на учеников, Хуан Сяоюэ выполз из своего укрытия и на трясущихся ногах стал пробираться в первые ряды. Уж он-то знал, что этот кусок пирога Палата Цзяндун никак не может упустить.

Теперь, когда глава Гуюэе был выбран лидером всех духовных школ, все ждали, что он скажет, но Цзян Си пока просто молча смотрел на Наньгун Сы, поэтому никто не мог понять, какую позицию выгоднее всего сейчас занять…

Находясь на вершине мира совершенствования, орден Жуфэн самоуправствовал и бесчинствовал на протяжении многих лет, и за это время у большинства духовных школ накопились к нему претензии. Долгие годы они молча терпели, не имея возможности выплеснуть свои обиды, и сейчас были готовы обрушить их на голову беззащитного Наньгун Сы.

Но в чем был виноват Наньгун Сы? Он не забирал в залог «Руководство по технике Отрезающего воду меча» у главы Усадьбы Битань и не заламывал неподъемную цену за его возвращение, по-хорошему, он даже не знал, где оно теперь находится… Его отец, Наньгун Лю, был виновен во множестве преступлений, но, погибнув, он одним махом сбросил со своих плеч все накопившиеся к нему претензии. Отныне все обиженные им люди считали, что сын должен погасить отцовский долг. Но опять же, если каждый сын должен отвечать по долгам своего отца, то кто из присутствующих может сказать, что он чист и непорочен?

Кроме того, этот молодой человек сейчас единственный кровный представитель семьи Наньгун, который может стать ключом к горе Цзяо.

— Ты…

Цзян Си замолчал, чтобы еще раз обдумать, как лучше будет это сказать.

Только он произнес это повисшее в воздухе «ты», как рядом кто-то заговорил высоким дребезжащим голосом:

— Благодетель Наньгун, не могли бы вы пойти с нами, чтобы, как говорится, «отвязать привязанный вашим кланом колокольчик с шеи тигра[206.4]». Духовная школа Жуфэн оставила после себя этот хаос, и теперь вы не можете остаться в стороне, предоставив другим расхлебывать заваренную вами кашу.

Обнаружив, что данную речь произнес не кто иной, как настоятель храма Убэй Сюаньцзин, Цзян Си мысленно усмехнулся. Этот старый плешивый осел[206.5] беспокоился только о своей выгоде[206.6], и все его возвышенные речи были лишь от желания вылезти вперед, лишний раз напомнив о себе.

Вот только сейчас это оказалось ему на руку, ведь Цзян Си никогда не отличался учтивостью и был не слишком хорош в светских речах. Поэтому он с радостью закрыл рот и уступил место наставнику Сюаньцзину, предоставив ему возможность с именем Будды на устах учить Наньгун Сы принципам высшей справедливости.

Выслушав его, Наньгун Сы сразу согласился:

— Да, я отправлюсь вместе с вами на гору Цзяо.

Наставник Сюаньцзин не ожидал, что он вот так с ходу согласится открыть барьер горы Цзяо. После небольшой заминки, он сложил ладони и с поклоном сказал:

— О, Амитабха, благодетель смог понять суть дела, на Небесах это учтут и уменьшат груз ваших грехов.

Наньгун Сы, казалось, хотел что-то сказать в ответ, но в итоге промолчал. Только сидейший в колчане за его спиной Наобайцзинь громко завыл и попытался выбраться наружу, но Наньгун Сы аккуратно надавил ему на холку, возвращая его назад в колчан.

— Я отправляюсь вместе с вами на гору Цзяо, потому что не хочу, чтобы веками покоящиеся там герои Духовной школы Жуфэн стали безвольными марионетками и помогали «тигру» творить зло, — скрепя сердце все-таки сказал Наньгун Сы. — Но, конечно, я благодарен наставнику за его искреннее желание наставить меня на путь добродетели.

Таким образом ключ к горе Цзяо был получен.

Вот только проход на каждую из Четырех Великих Дьявольских гор имел свои особенности. В отличие от горы Хуан, если человек хотел войти на гору Цзяо, будь он Наньгун или любой другой человек, которого представитель рода Наньгун ведет за собой, все обязаны были соблюсти два условия:

Первое — десятидневное очищение постом[206.7].

Второе — достигнув предгорий горного хребта Цзяо, весь дальнейший путь нужно было пройти пешком. Не на мече и не на лошади, только своими ногами необходимо было преодолеть все три горы на пути к главной вершине. Лишь так каждый, кто пришел к горе Цзяо на поклон, мог доказать духу горы свою искренность.

Сюэ Чжэнъюн быстро прикинул в уме и сказал:

— Отсюда до горной цепи Паньлун[206.8], если ехать верхом, примерно дней десять хода, так что как раз к концу пути мы сможем завершить положенный пост. Милостивые государи, если у вас нет никаких неотложных дел, то предлагаю не возвращаться в свои школы для поста, а держать его вместе прямо в пути.

Глава дворца Тасюэ ответила:

— Хорошо, идем все вместе. Заодно в пути обсудим наши дальнейшие шаги и выработаем стратегию для противостояния врагу.

Оглядев присутствующих, Сюэ Чжэнъюн вынужден был признать:

— Вот только нас здесь по меньшей мере три тысячи, так что лошадей для всех найти будет трудно…

Вдруг над головами поднялась рука и из толпы донесся слабый дрожащий голос. Вороватого вида мещанин с бегающими крысиными глазами[206.9], в вульгарной ярко-красной одежде, расшитой по краю черными тотемными котами, предложил:

— Тех, что есть в моей Усадьбе, должно хватить.

— Хозяин Усадьбы Ма? — Цзян Си насмешливо приподнял брови.

Этого человека звали Ма Юнь[206.10] и на самом деле он был главой одной из Великих духовных школ Верхнего Царства известной как Горная усадьба Таобао[206.11]. В том самом «Бестолковом списке», что когда-то купил Сюэ Мэн, он занимал третье место среди самых богатых людей смертного мира, а теперь, когда Наньгун Лю испустил дух, безо всякого сомнения, занял вторую строчку...

По сравнению с надменным Цзян Си, Ма Юнь выглядел куда более приземленным и имел внешность настоящего торгаша. Впрочем и способы, которыми эти двое заработали свои состояния, сильно разнились. Цзян Си, благодаря своей жесткой манере вести дела, широкому кругу полезных знакомств и свободному доступу к множеству уникальных артефактов, был главным воротилой на мировом черном рынке.

Глава Ма пошел другим путем и открыл по всему миру почтовые станции, которые принимали и отправляли различного рода посылки, перевозимые на лошадях и лодках. Также он открыл прокат изготавливаемых его орденом повозок и лодок, приводимых в движение при помощи духовной силы. Помимо этого, в Горной усадьбе Таобао занимались селекцией и разведением тягловых и быстроходных коней, поэтому сам глава в народе получил прозвище «лошадиный сутенер[206.12]».

Оказавшись лицом к лицу с презрительно взирающим на него Цзян Си, Лошадиный Сутенер Ма совсем стушевался и, втянув шею в плечи, пробормотал:

— Или тогда… давайте отправимся на Остров Линьлин? В конюшнях главы Цзяна, несомненно, больше быстроногих рысаков, чем в моих скромных хлевах, кхе-кхе-кхе…

— … — толпа выжидающе примолкла.

Цзян Си с минуту смотрел на его морщинистое улыбающееся лицо, после чего, так и не придумав достаточно остроумного ответа, сказал:

— Не выдумывайте, я просто до глубины души растроган щедростью главы Ма, который так великодушно предложил свою помощь. Это место находится недалеко от Горной усадьбы Таобао, так что желание главы Ма одолжить всем желающим своих лошадей, конечно, наилучший вариант.

Услышав его слова, хозяин Усадьбы Ма облегченно вздохнул и с улыбкой объявил:

— В таком случае, милостивые господа, добро пожаловать в мою захолустную деревню. Время уже позднее, лучше остановиться там на ночь, а завтра всем вместе отправиться в дальнюю дорогу.

Горная усадьба Таобао стояла на вершине Гушань на берегу озера Сиху[206.13]. На самом деле от «вершины» тут было одно название, так как фактически Гушань была довольно посредственным холмом, на который можно было подняться всего лишь за час.

— Вот мы и пришли! — в приподнятом настроении хозяин Усадьбы Ма остановился перед выкрашенными в ярко-алый цвет большими воротами ордена и, подняв руку, снял защитный барьер. — Входите, господа хорошие, пожалуйста, милости просим.

После неудачного похода на гору Хуан все главы были встревожены и не находили себе места от беспокойства, и только один глава Ма вел себя так, словно ничего не случилось и, расплывшись в счастливой улыбке, буквально светился от энтузиазма. Глядя на него люди обменивались многозначительными взглядами, и хотя многие про себя горько усмехались, но никто так ничего и не сказал. Первыми в ворота Горной усадьбы Таобао вошли главы школ, потом старейшины, затем их личные ученики и лучшие мастера, а уж за ними многочисленные рядовые адепты всех духовных школ.

Следующий за Мо Жанем Сюэ Мэн пробормотал себе под нос:

— Что за черт этот Лошадиный Сутенер Ма? От его улыбок у меня мурашки по коже. Неужто он заодно с шайкой Сюй Шуанлиня? Почему от его «милости просим, господа хорошие, в мой котел[206.14]» у меня ощущение, что мы сами лезем в ловушку?

— …Это не так.

— С чего вдруг опять такая уверенность?

— Здесь собрались готовые к бою выдающиеся люди всех Великих духовных школ. Будь он подручным Сюй Шуанлиня, то все равно не смог бы ничего предпринять, а только выдал бы себя.

— Тогда чему он так радуется?

Мо Жань со вздохом ответил:

— Он радуется возможности умножить свое богатство.

— Умножить богатство? Да он сейчас совершил явно убыточную сделку, — Сюэ Мэн был озадачен. Так же как и у его отца, у него не было деловой жилки и чутья на выгоду. Говорят, что когда он был ребенком, госпожа Ван дала ему серебряную пластину, чтобы он пошел к торговцу и сам купил себе что-нибудь. В результате Маленький Феникс обменял ее на маленького воздушного змея и три засаленных медяка. Его жестоко обманули, но он был искренне рад покупке и считал, что раз этот змей нравится ему, то точно стоит ту цену, которую он за него заплатил.

Разве мог такой человек догадаться, что на уме у Лошадиного Сутенера Ма?

Поэтому даже после долгих размышлений Сюэ Мэн так ничего и не понял. В конце концов, он возмущенно сказал:

— Наверное, ты просто ослышался? Он обещал безвозмездно предоставить нам этих лошадей, а не сдавать их в аренду. Это значит, что он не получит даже медяка, он…

В это время к ним подошла одна из младших учениц, отвечавших за расселение гостей по комнатам. Мо Жань махнул рукой, давая понять, что сейчас не время возвращаться к этому вопросу, и сразу же последовал за служанкой, одетой в наряд персикового цвета, которая с вежливой улыбкой сопроводила его туда, где их планировалось разместить на ночлег.

В каждом гостевом домике, что были построены на склоне холма, можно было разместить шесть человек. В сумерках Мо Жань стоял перед окном своей комнаты и вглядывался в даль, где за туманом озера Сихэ виднелась иссиня-черная гора.

После спуска с горы Хуан Мо Жань никак не мог избавиться от беспокойства и только сейчас за закрытыми дверями, наконец, смог дать выход снедающей его тревоге. Одной рукой он поглаживал оконную раму, а другой бессознательно играл с чем-то гладким и теплым, приятно греющим его ладонь.

Пейзажи Цзяннани, несомненно, очаровывали, но в данный момент у него не было настроения ими восхищаться. Увидь кто-то в эту минуту его лицо в свете заходящего солнца, он вряд ли смог бы поверить, что этот человек — тот самый честный и праведный образцовый наставник Мо.

Потому что теперь это лицо принадлежало человеку из прошлой жизни — Наступающему на бессмертных Императору.

Зловещее и порочное.

Отразившись в карих глазах, заходящее солнце на миг превратило лицо Мо Вэйюя в оскаленную морду леопарда[206.15].

Тот второй возрожденный, что стоял за спиной Сюй Шуанлиня, заставлял его дрожать от страха. Он чувствовал себя так, словно к его шее приставлен нож: лезвие уже порезало кожу, распороло плоть, и кровь сочилась из открытой раны.

Этот человек мог в любой момент запросто отрезать ему голову, тогда как сам Мо Жань не мог даже повернуться. Все это время этот неведомый враг незримо стоял за его спиной и с легкостью мог забрать его жизнь в любое время и в любом месте.

Сейчас Мо Жань пребывал в полном смятении, хотя, если подумать, он ведь всегда чувствовал, что не сможет долго скрывать свое возрождение.

Если в день решающей битвы откроется вся правда о нем, что ему делать?

Как после этого будут смотреть на него дядя и тетя? Что подумает о нем Ши Мэй? Что скажет Сюэ Мэн?

И есть еще Чу Ваньнин.

Чу Ваньнин…

Если события прошлой жизни будут известны, насколько сильно возненавидит его Чу Ваньнин? Захочет ли он после этого хотя бы взглянуть на него?

В душе Мо Жаня все перепуталось, и чем больше он думал об этом, тем сильнее его бил озноб от могильного холода, что, казалось, пробирал до самых костей…

Вдруг с тихим стуком та вещь, что он крутил в руке, упала на пол.

Сердце забилось чаще от смутного предчувствия. Словно зачарованный, Мо Жань поднял упавшую вещицу и скользнул по ней взглядом.

Эта мелкая вещь была вся в пыли. По-видимому, в гостевых домиках Горной усадьбы Таобао давно никто не останавливался, поэтому их почти не убирали и на полу лежал изрядный слой пыли…

Мысли Мо Жаня оборвались. Лицо стало белее листа бумаги.

До него, наконец, дошло, с чем он играл все это время…

На его ладони лежал теплый и гладкий, черный как смоль камень...

Вэйци Чжэньлун!

От охватившего его ужаса Мо Жань вмиг переменился в лице!

Последние два года перед смертью в его прошлой жизни у него вошло в привычку всякий раз, когда он был раздражен или расстроен, собирать свою духовную силу в центре ладони и, сформировав из нее маленький черный камушек, снова и снова вертеть его в руке.

В то время эта привычка заставляла людей из его свиты трепетать от ужаса. Как-то Мо Жань случайно подслушал, как дворцовые служанки шептались об этом. Девушки думали, что он создает шашки, когда очень злится и очень хочет убить кого-нибудь, а потом оживить и сделать из него марионетку.

— Я все время боюсь, что государь в любой момент может бросить в меня эту штуку.

— По правде говоря, было бы приятнее наблюдать, как он забавляется с чьим-нибудь черепом.

— Думаете вам одним страшно? Вот я из личной прислуги его величества, и только небесам известно, сколько раз из-за этого у меня от страха подгибались ноги. Но ведь когда император делает эти шашки, он тратит огромное количество своих духовных сил, так что не могу поверить, что это все только ради забавы. Несомненно у него есть какая-то цель, или он в самом деле просто хочет как-то излить свою злобу… Вот только, если он решит использовать для этого мое тело, что я смогу сделать?..

Хотя тогда Мо Жань промолчал, однако, в глубине души он посчитал этот разговор довольно забавным.

Он не понимал, с чего вдруг эти болтливые дворцовые слуги решили, что могут понять, что у него на сердце.

На самом деле, он делал эти шашки Чжэньлун, не вкладывая в это действие какого-либо смысла. Это было просто небольшим личным пристрастием Наступающего на бессмертных Императора, только и всего, но после того, как он узнал о слухах, что ходили при его дворе, иногда, исключительно ради забавы, он вдруг притворялся, что прямо сейчас бросит созданный им черный камень в кого-то из слуг. Напуганные люди тут же падали к его ногам и начинали молить о пощаде. С каменным лицом глядя на то, как у них дрожат ноги и выступает холодный пот, в душе он смеялся над ними, считая, что это все очень весело.

На самом деле, в последние два года его прошлой жизни только это развлечение хотя бы немного радовало его.

Он уже очень давно не делал камней для Вэйци Чжэньлун.

Казалось, что с момента возрождения Мо Жань подсознательно стремился отделить нового себя от того, кем он был раньше, поэтому больше никогда не применял это заклинание.

В мгновение ока пролетели эти семь с лишним лет, и он искренне поверил, что забыл эту тайную формулу.

Но оказалось, что ему так и не удалось убежать от себя…

Семя греха было посеяно в его душе.

Мо Жань уставился на эту черную штуку, лежащую в его дрожащей ладони…

И от захлестнувшего его отчаяния совсем потерял надежду…

Внезапно он осознал, что и сам не может понять, кто он такой. Наступающий на бессмертных Император? Или все еще образцовый наставник Мо?

Также он не мог определить, где он сейчас находится… На берегу озера Сиху? Или все-таки на площади перед Дворцом Ушань?

Вдруг стало очевидно, что он не может понять, что это: сладкий сон или реальность. Все его тело тряслось, как в лихорадке. Крохотный черный камешек отражался в его глазах, как тень кошмарного прошлого, похожая на кровавое пятно в кромешной тьме. В его голове вдруг раздался безумный хохот и полный дикой злобы голос яростно взревел:

— Мо Вэйюй! Мо Вэйюй! Тебе не сбежать! Не спрятаться! Твоя судьба вечно быть злодеем и демоном! Ты — звезда разрушения! Ты — бедствие этого мира!

Этот вопль пронзил его разум.

И тут в дверь кто-то постучал:

— Тук-тук-тук.

Мо Жань вздрогнул и очнулся от этого кошмарного наваждения. Весь в холодном поту, он еще крепче сжал в ладони черный камень и, повернув голову, резко спросил:

— Кто?

— Это я, — ответил человек за дверью, — Сюэ Мэн.

Автору есть что сказать:

«Горная усадьба Таобао Джека Ма».

Цзекэ Ма: — Приветствую всех в Горной усадьбе Таобао… В моей обители вы можете приобрести необычные артефакты для совершенствования и антикварные безделушки. А теперь пусть мои представители проведут презентацию нашей продукции!

Сюэ Мэн: — Завидуешь влюбленным парочкам, их опухшим губам и стертым языкам? Не переживай, одна ложка острого соуса «Мама Ван» и твой язык (кхе-кхе) почувствует всю гамму ощущений от поцелуя взасос. Острый соус «Мама Ван» — достаточно острый, чтобы воспарить и проститься с жизнью раньше срока, достаточно острый, чтобы обречь тебя на вечное одиночество.

Ши Мэй: — В этом мире нет некрасивых юношей и девушек, есть только не ухаживающие за собой юноши и девушки. Если хотите быть красивыми, берегите каждый волосок. Бальзам ополаскиватель «Эталон чистоты[206.16]» даст вам шанс вернуть утраченное и начать жизнь с чистого листа. Давай, красотка[206.17], вперед! Ты лучшая!

Чу Ваньнин: — Я, конечно, не специалист клиентского сервиса, но... купите кота из первых рук и за наличный расчет. Берегите себя, если решите погладить против шерстки и хвост помять, [и пусть земля вам будет пухом]. Ну и простите уж, что не провожаю. Наш босс не любит ходить на работу, поэтому наша лавка не работает шесть дней в неделю. Если захотите предъявить претензии, придется потерпеть.

Мо Жань: «Смазка Мощное Желание[206.18]» — лучшая смазка для вашего ружья при стрельбе на короткие дистанции. Ради своего босса тряхни мошну и принимайся за дело. Полная самоотдача, бурный восторг и продолжительные аплодисменты[206.19], стойкое движение к намеченной цели и шесть дней усиленного труда в неделю…. Трахайся бесконечно, уже в этой жизни узнай, что такое управлять машиной (будь сверху)...