Хочу тебя испортить

Глава 2

Грохот с улицы перекрывает шум закипающего электрочайника, который я, похоже, переполнила выше отметки «максимум». Вздрагиваю и без раздумий бросаюсь из кухни через прихожую к входной двери.

Что могло произойти с моими эуфорбиями?

В том, что кто-то бомбит вазоны, в которые я десять минут назад пересадила мои любимые почти трехгодичные молочайные растения, сомнений не возникает. Все перевезенные цветы не помещаются в выделенной мне спальне, а в других комнатах Ренат Ильдарович «нарушать гармонию» запретил. По поводу террасы скривился жутко, но смолчал.

Распахивая дверь, ожидаю увидеть разъярённого пса, вора-неудачника или даже неловкое приведение… Но никак не пьяного вдрызг сводного брата! Догадываюсь, что это Кирилл Бойко, и все равно не могу поверить, что он такая скотина!

Я смотрю на него. Он смотрит на меня.

Зрачки его глаз расширяются, заливая серебристо-серую радужку чернотой. Мои, подчиняясь каким-то необъяснимым законам, повторяют тот же фокус – кажется, впервые в жизни я ощущаю это физически.

В груди что-то серьезно тормозит. Неужели сердце? Что с ним не так?

Он пьяный, тут все ясно. А я что? Чувствую себя… странно.

В горле формируется ком. Во рту сохнет. И все слова, которыми забит мой гиперактивный разум, куда-то в один миг исчезают.

Он высокий. Его светлые волосы торчат вверх и немного в сторону. От него несет алкоголем вперемешку с никотином и каким-то тяжелым парфюмом.

Он не уродец, как я втайне надеялась. Даже слегка наоборот. Совсем слегка. Но выглядит как настоящий кошмар! Самовлюблённый, самоуверенный, злющий и наглый, печально известный на всю округу кошмар.

Ну и придурок же он!

Я про таких только в книжках читала.

Ладно… Бабушка учила меня быть дружелюбной. Доброжелательность подкупает и помогает легко установить приятельские отношения практически с любой человеческой особью.

– Привет. Меня зовут Варя. Я – дочь Валентины Николаевны. Мы теперь одна семья, поэтому предлагаю сразу подружиться.

Он прищуривается. Смотрит на меня, словно я мелкая букашка, которую трудно разглядеть.

– Варя, – теперь презрение выражает и его пьяный, гуляющий хрипотцой голос. – Вай, вай… А ты, походу, тот еще фаер[2], – по тону понятно, что на его притязательный вкус очень наоборот. Очень не очень. – Вареником будешь, зануда. Варя… – глумливо хмыкает. – Варя бла-бла-бла. Пиво мне принеси.

Да он надо мной откровенно насмехается!

Бухая козлина…

Варя, Варя, стоп… Помни о Европейской конвенции по защите позвоночных животных!

– Я понимаю, ты сейчас не в адеквате, – снисходительно отзываюсь, глядя в его свирепое лицо. Выставляя указательный палец вверх, акцентирую: – Поэтому, так и быть, я пропущу это неуместное мычание, жук ты навозный!

– Что, бля? Мычание, нах?

– А? Что-что? Прости, я матерным не владею.

– Ты, мелкая ракушка, назвала меня жуком навозным?

– Я? – изображая удивление, в сердцах прижимаю к груди ладонь. – Тебе послышалось, братец, – мило улыбаюсь.

– Закрой рот и замри, – вроде как предупреждает это животное. – Чтобы я тебя в первый же вечер не убил.

Проходя мимо меня в распахнутую дверь, Бойко снова что-то сваливает и разбивает. Не думаю, что специально. Хотя… Кто его знает? Похоже, он ненормальный.

Выдохнув скопившийся негатив, вхожу в дом следом и прикрываю дверь. Нужно отыскать какой-то инвентарь и заняться уборкой разбитых вазонов.

Надеюсь, эуфорбии удастся спасти. Иначе я этого придурка сама убью!

– Это что такое?

Вздрагиваю от ярости, которая вибрирует в приглушенном голосе Рената Ильдаровича, и невольно застываю рядом с Кириллом. Отчим, словно граф Дракула, выплывает из мрака. Вид у него такой… Жуткий. Не понимаю, что в нем мама нашла.

Она, кстати, тянется за ним из темноты. Таращит на Кирилла глаза. Жаль, лица своего супруга сейчас не видит. На наших с «братцем» глазах несколько оттенков радуги оно перебирает. Пока не достигает того самого насыщенного последнего – фиолетового. Замираю, разинув рот, пока Ренат Ильдарович сбрасывает краски обратно до красного.

С удивлением улавливаю трансформацию внешнего облика Кирилла. Секунду назад он фонтанировал злой иронией и бравировал излишней самоуверенностью. Сейчас же выглядит как настороженный зверь. Кажется, даже хмель его отпускает. Лишь глаза блестят.

– Не при ней, – едва заметно дергает подбородком в мою сторону.

Только отчиму, похоже, плевать на эту просьбу.

– Я просил тебя не задерживаться! Знаешь, что сегодня важный для нашей семьи день, и что ты делаешь? Не пойми где таскаешься до самой ночи и заявляешься домой в свинском состоянии! – рубит он свирепым тоном. Кирилл молчит, но отчима это, судя по всему, еще сильнее злит. – С шеей что, твою мать? Без следов ума не хватает? Шалавам своим не можешь объяснить? Как ты с этими сосняками среди нормальных людей покажешься?

– Шарфик повяжу.

– Приглуши свой юмор.

– А ты не втирай мне, – голос Кирилл не повышает, но слышится в нем жгучая ненависть. – Сам все знаю.

– Неблагодарный щенок, – со свистом выдыхает Ренат Ильдарович.

– Какой есть. Радуйся, что вообще в этот дом прихожу.

Отчим шагает к нам, явно намереваясь еще что-то выпалить, но мама вдруг хватает его за руку.

– Ренат, может, не надо? Давай утром поговорим. На свежую голову.

Он смотрит на меня, затем на маму. Пару секунд колеблется. Затем бурно переводит дыхание и, словно ломая себя изнутри, меняет тему.

– Сколько у тебя очков сегодня?

– Будто тебе еще не доложили, – бубнит все так же сердито Кирилл. – Тридцать три.

– Тридцать три, – неодобрительно цокает языком Ренат Ильдарович, хмыкает и замирает, словно отлаженный взрывной механизм. Выдерживает глубокую паузу, прежде чем заорать: – Тридцать три вшивых очка против шестидесяти восьми общих! Всего сорок восемь процентов! Я уж молчу про разницу в одно очко! На своем поле – это позорище! Это нельзя считать победой!

– Ренат, – снова подает голос ошарашенная, как и я, мама.

Кирилл же несколько раз сжимает и разжимает кулаки, но молчит.

– Может, тебе стоит еще больше тренироваться? – не унимается отчим. – Вместо того чтобы шататься ночами где не попадя. Много энергии? Иди на площадку и атакуй кольцо!

– Хорошо, папа, – в этот момент мне кажется, что он просто использует один из правильных ответов.

И это срабатывает.

Ренат Ильдарович выдыхает и, махнув рукой, заметно сбавляет тон.

– Надеюсь, ты понимаешь, что на грядущих соревнованиях по киберспорту тебе не стоит так лажать? – вопрос риторический. Звучит, словно предупреждение. – Ты должен показать лучший результат. Во всем лучший.

– Да, отец.

– Вот и отлично, – окончательно успокаивается отчим. – А сейчас иди, проспись.

Приобняв маму за плечи, уходит первым, оставляя нас с «братцем» снова наедине. Только я собираюсь по привычке приободрить этого несчастного и сказать, чтобы не раскисал из-за папочки, как он с ненавистью выпаливает:

– Чё ты вылупилась, лампочка? Давай, пошла отсюда.

Конечно, после такого я ему «братскую» руку вряд ли подам. На подобное милосердие даже моего ангельского терпения не хватит.

– Свет в конце тоннеля держу.

– Пошла отсюда, я сказал.

– И пойду! Не потому что ты сказал, – передразниваю его грубый голос. – А потому что я так хочу! Твоя компания мне неприятна, вот!

– Хуёт, – выдыхает он и, прямо как папочка, сваливает сам.

Стремительно взбегает по лестнице, а я вдруг замечаю, что у меня дрожат руки.

Черте что, блин…