Холодная страсть

Глава девятая

Характер климата Ирландии столь же суров, сколь и у ее народа. Когда в поднебесье улыбается солнце, своим мягким сиянием смягчая резкие очертания горных вершин, а в озерах отражается синее великолепие неба, главным в совершенстве всего этого кажутся довольство и спокойствие. Но когда страна, как и ее непостоянные обитатели, внезапно повергается в бурю и грозу, результат беспредельно страшен. Ветры несутся прямо с Атлантики, набрасываясь без предупреждения, сея опустошение на западном побережье. Нигде нет укрытия от порывов ветра и колющих стрел дождя, отыскивающих даже самые уединенные уголки, будто бы исполнение безжалостного решения не дать ни одной тайной щели возможности избежать этого крещения водой и ветром. Бухты на побережье исчезают из вида, когда из кипящего моря поднимается водяная пыль, несомая яростным порывом ветра, окутывает узкую полоску земли и образует туманно-серую дымчатую завесу, такую непроницаемую, что за ней исчезают все приметные ориентиры. И быть захваченным ветром значит перенести ужасный опыт передвижения точно рассчитанными шагами в точно определенное место на пути, причем одновременно, чтобы сохранить равновесие, надо бросать вперед все тело против стремительных порывов.

В эту ночь, когда Джорджина беспокойно лежала, пытаясь заснуть в чужой неуютной кровати, погода переменилась. Первым признаком начинающейся бури, который она уловила, были глухие раскаты грома, сотрясшие дом. Она быстро села в постели, мгновенно бросив взгляд на незанавешенное окно, и как раз успела увидеть изломанный зигзаг молнии, осветивший комнату, сопровождаемый накатившимся шумом. Она напряглась и вскочила с кровати, когда с грохотом накопившегося бешенства ветер попытался сорвать соломенную крышу и облачко мелких соломенных пылинок медленно оседало, покрывая тонким слоем все в комнате. Охваченная пробудившейся в ней паникой, Джорджина наспех оделась, вздрагивая каждый раз при вспышках молний, освещавших комнату, и пытаясь заткнуть уши от дьявольской ярости ветра и дождя, осаждавших старую хижину со всех сторон.

Теперь ее охватил страх. Предыдущий жизненный опыт никак не мог ее подготовить к такой катастрофе, обрушившейся так неожиданно на ее ни о чем не подозревавшую головку. Она высмеивала любые упоминания об ужасных грозах, однако быть свидетелем буйства стихий, находясь в прочно построенной комфортабельной конторе в Нью-Йорке или в звукоизолированной квартире с кондиционированным воздухом, в которой она жила, существенно отличалось от того, чтобы очутиться в самом сердце бури, под защитой одних лишь тоненьких стен и ветхой соломенной крыши.

Она схватила пальто и бросилась вон из спальни, в которой, казалось, теперь сгустилась гнетущая опасность. Даже внизу каждый из старомодных предметов обстановки, выстроившихся вдоль стен комнаты и затаившихся в тени, казалось, пристально с угрозой следят за ней, так что она почувствовала, что в комнате сгустилась атмосфера угрюмого неодобрения ее присутствия. Еще один удар грома прямо над головой вызвал такое сотрясение почвы, что Джорджина окаменела, но, когда раскаленная добела молния сверкнула за окном как бы в поисках жертвы, она вернулась к жизни и помчалась к двери, истерически пренебрегая опасностями, которые могли встретиться снаружи.

— Лайэн! — ее пронзительный призыв был разметан на куски завывающим ветром, как только оторвался от губ. Сеновал, на котором, по его словам, спал Лайэн, был всего в нескольких ярдах от дома. Она выбежала в темноту, и ее глаза уперлись в пустоту, где, как она думала, и находится сеновал, и вдруг почувствовала, что ее поднимает вверх почти материализовавшийся ветер и яростно отбрасывает назад, в сторону дома. Она безрассудно попыталась снова найти сеновал, решив не возвращаться в дом. Она перемещалась дюйм за дюймом вдоль стены, и это стоило ей таких усилий, что приходилось перед каждой последующей попыткой останавливаться, чтобы набраться сил. Дождь обвивал хрупкую фигуру своими холодными острыми щупальцами, но ее нельзя было остановить этим. Когда ветер утих на мельчайшую долю секунды, она была уже готова и бросилась изо всех своих сил в направлении сеновала. Она знала с непоколебимой уверенностью, что ее единственное спасение есть Лайэн Ардьюлин; только он достаточно силен и уверен не только для победы в борьбе со стихией, но и для того, чтобы получить от этого удовольствие.

Ее полет внезапно прервался, когда она, почти вдвое согнувшись, наткнулась на жесткий черный предмет, который сначала отшатнулся от нее, а потом качнулся обратно к ней. В момент столкновения она лишилась дыхания и упала бы, если бы стальной обруч не обхватил ее руки. Благословенно знакомый голос ворвался в ее уши:

— Вы глупышка, почему вы не остались в доме, где безопасно?

— Лайэн! О, Лайэн! — Всхлипывая, она бросилась к нему на грудь, а слезы перемешались с дождевой водой, пропитавшей ее одежду, испуганные руки ухватились за него с такой силой, что он сразу понял, как она напугана. Он поспешно поднял ее на руки и отнес на сеновал.

Это был практически каркас: только крыша и две стены из ржавого железа с наветренной стороны для защиты сена, занимавшего три четверти объема помещения по этим двум сторонам. Две другие стороны были открыты ветрам, и шум дождя, барабанившего по металлу, был оглушительным. Однако здесь был Лайэн, и он держал ее в кольце своих рук, так что даже в самом центре катастрофы она чувствовала бы себя, по какой-то необъяснимой причине, в совершенной безопасности.

Она все еще цеплялась за него, прижимаясь лицом к его куртке, пахнувшей сырой шерстью, когда он громко проговорил почти прямо ей в ухо:

— Вы сможете вернуться в дом, здесь ведь нет защиты?

Она оторвала голову от его груди, собираясь так же громко ответить, что ничто не заставит ее возвращаться в одиночестве и что она сделает это только в том случае, если он пойдет вместе с ней, однако когда она посмотрела в его исполосованное дождем лицо, их взгляды встретились. Черные волосы Лайэна в беспорядке вздымались над головой, падая влажными завитками на лоб, так что ему приходилось энергично встряхивать головой, чтобы сбрасывать капли с густых ресниц, окаймлявших глаза. Шум бури понемногу утих, пока она стояла, глядя на него снизу вверх сквозь завесу мрака. Ошеломленная, она внезапно осознала степень их близости друг к другу — его руки обвились вокруг ее талии; ее руки ухватились за него с такой силой, что она ощущала его сердцебиение.

В тот же самый момент он также понял, что она сознает это, и его дыхание перехватило. Неподвижно, забыв о бушующей вокруг буре, они осторожно и изучающе с изумлением смотрели друг на друга. Побуждаемая первобытной силой, она поддалась восхитительному ощущению возбуждения, овладевшего ей. Подозрения и все неприятные мысли улетели прочь, когда, с невольным прозрением, она поняла правду, которую так долго пыталась скрывать: ее тянуло к этому человеку, которого она должна была ненавидеть; человеку, который не делал секрета из своего презрения к ней!

Стихии, бесновавшиеся вокруг, были теперь не неистовее эмоций, родившихся в то время, когда она трепетала под его изучающим настороженным взглядом. Он всматривался в темноте, пытаясь обнаружить по выражению ее лица подтверждение сигнала, полученного им от ее податливого тела. Она не вырывалась из его напрягшихся рук, но позволила себе мягко удовлетворенно вздохнуть. Его чуткое ухо уловило этот звук, он придушенно простонал, и его долготерпение лопнуло. Он протянул руку, взял ее за подбородок, а потом, не дожидаясь ответной реакции, его рот ринулся книзу, требуя поцелуев, в которых она не могла отказать.

До этого момента прежде она никогда не испытывала экстаза. Прежние поцелуи вызывали у нее трепет и возбуждали ее так, что позже она чуточку раскаивалась в том, что происходило между ними, но теперь в таком обезволенном состоянии она полностью отдалась тому очарованию, которое влекло ее к нему, и крылья орла перенесли ее в такие высоты, о существовании которых она даже и не подозревала. Когда она, тихо шепча его имя, гладила трепетными пальцами его спутанные черные волосы, звук, на самом деле очень тихий, разрушил цепи унаследованных им страстей, сохранившихся даже несмотря на поколения, отмеченные печатью цивилизованного общества. Он крепче обнял ее, сильные руки обхватили ее в неистовом порыве, и он начал осыпать ее рот поцелуями, трепеща от страсти, подобно какому-либо своему дикому предку, схватившему женщину, похищенную из вражеского стана; иногда — как акт мести, но гораздо чаще — ради истинного сатанинского веселья и любви к сладострастию.

Как только он дал волю своим чувствам, Джорджину подхватил и поднял ввысь их поток, счастливо и восхищенно осознающую, что перед ней возникла опасность погрузиться в океан бурных страстей, но тем не менее полностью охваченную ответным желанием. Ее тело молило об его прикосновениях тем сильнее, чем теснее ее прижимала к нему его жесткая сила, ее тело таяло от нежности под его ласками, губы сладко и страстно поддавались его губам.

— Джина! — Его голос, когда он шептал ее имя в ее волосы, был хрипловат, а потом его дыхание мягко защекотало ее ухо, когда его губы блуждали по ее щеке в поисках других мест отдыха:

— Джина, моя милая, я так хочу тебя!..

Если бы она не была настолько изумленной этим, то у нее было бы время остановиться, но она с безрассудной несдержанностью подчеркнула свою капитуляцию тем не поддающимся объяснениям способом, к которому способны женщины, но с мольбой в глазах и страстным желанием, излучаемым каждым нервом ее тела.

Окружающая их ревущая буря звучала в унисон с овладевшей ими волной дикой страсти. Лайэна покрыли бисеринки пота, в глубине неистовой темноты в его глазах отражались маленькие искорки молний. И внезапно, когда казалось, что они уже переступили границу разума, он успокоился. Она шепотом выразила несогласие, когда его руки разомкнулись. Она устремилась за ним, когда он отпрянул от нее, и удивилась, когда он не позволил ей вновь приблизиться к нему, отстраняясь от нее с плотно сжатыми губами.

— Лайэн? — прошептала она в молящем желании.

Его лицо побелело, руки, удерживающие ее, еще сильнее сжали плечи Джорджины, заставляя ее невольно разделить владеющее им чувство разочарования.

— Надо возвращаться в дом, — проскрежетал он, и холод его слов опровергал подавляемый пыл страсти, все еще заметный по его глазам.

— Но почему, Лайэн? — Ей не хотелось лишаться того блаженства, которое она испытывала в его руках, даже на мгновения, которые потребовались бы, чтобы дойти до дома.

— Потому что мы немедленно возвращаемся в Орлиную гору.

Она не позволила себе возражать. Даже когда ее только что со страстью целованные губы начали надуваться, она стала выбираться из сеновала, чтобы встретить сатанинский напор все еще бушующей бури. Она набрала полную грудь воздуха, чтобы преодолеть несколько шагов до хижины; этот коротенький путь был кошмарен, даже несмотря на то, что ее поддерживали его сильные руки. Дверь в хижину была открыта, как она и оставила ее, и Лайэн почти затолкнул ее в кухню. Казалось, буря застонала от несправедливости, когда Лайэн с трудом затворил дверь, отсекая их от рева стихий и оставляя их двоих окутанными мглой в неосвещенной комнате. Джорджина придвинулась к нему, нетерпеливо ожидая вновь оказаться в его объятиях, однако он даже не попытался ответить ей тем же, когда она оплела руками его шею и потянулась к нему губами в ожидании поцелуя. Закрыв глаза, она ждала, казалось, целую вечность, и вдруг, с чувством разочарования, услышала, что он говорит ровным голосом:

— Я принесу ваш чемодан, — перед тем, как отойти от нее.

Когда она открыла глаза и увидела безразличие, почти скуку, краска залила ее лицо. Однако ей не хватило гордости оставить его, и она хрипло спросила, какую обиду нанесла ему.

— Лайэн, ты… больше не хочешь меня?

С лицом, будто бы высеченным из гранита, он нанес ей удар:

— Я никогда и не хотел. Я ставил опыт, и теперь, когда я подтвердил свою точку зрения, мне уже неинтересно!

Дрожь сотрясла ее, но ей хотелось заставить его продолжать. Облизнув неожиданно высохшие губы, она спросила:

— Пожалуйста, объясните… Боюсь, что не понимаю вас.

Он пожал плечами и вышел, так что его голос долетел до нее из темноты.

— Я хотел узнать, на самом ли деле вы так холодны и не отвечаете на чувства, как утверждал ваш дядюшка.

Если он и услышал ее захлебывающийся вздох обиды, то никак не отреагировал на него и неспешно продолжал разбивать ее сердце на куски:

— Вчера вы устроили мне превосходное представление, изобразив теплоту и женственность, но ведь это было специально разыграно для того, чтобы завлечь меня в западню. Что мне на самом деле хотелось бы узнать, так это есть ли у вас душа… настоящие, истинные чувства… или вы так же холодны и бесчувственны, какой хотите казаться.

Она закрыла глаза, чтобы легче перенести горькую боль, скрутившую ее. Стыд. Унижение. Он полностью отплатил ей за попытку обмануть его, но она обвиняла в этом не столько его, сколько себя саму, свою жалкую слабость. Она могла поклясться, что на сей раз ее чувства были истинными. Все произошло так неожиданно, настолько без участия воли, что ей трудно было поверить в истинность его отказа от нее.

Слезы слепили ее, когда, со всхлипыванием, которое он наверняка услышал, она обвинила его:

— А вы убеждены? Если это так, пожалуйста, объявите мне ваше заключение, как — нервный смех сотряс ее — для меня самой, так и для моего будущего мужа, мне хотелось бы знать!

Он молчал так долго, что она уже подумала, что он не хочет отвечать. Когда же он наконец заговорил, его голос был низким и язвительно раздраженным, однако она каким-то образом уловила, что его гнев направлен не только на нее.

— Должен признать, что я был полностью введен в заблуждение. Вы — истинная женщина, исключительно привлекательная, очень желанная женщина, и вы будете идеальной супругой любому мужчине, которого вы когда-нибудь сумеете убедить поверить вам!

Она неподвижно смотрела в разделяющую их темноту, темноту, скрывавшую выражение его лица, но неспособную скрыть отчужденность, возникшую между ними. Она попыталась придать своему ответу пренебрежительный оттенок, но преуспела лишь в неуверенности тона:

— Значит, все это — притворство… Все это было для вас лишь игрой, презренной шуткой, в отплату… зуб за зуб.

— Вот именно, — его голос был отчетливо слышен из другого угла комнаты. — Вчера был день вашего триумфа, сегодня — моего. Как жаль, — съязвил он, — что мы не согласовали время и место. Тогда результат был бы гораздо лучше!

Он, как бы желая побыстрее покончить с этим, направился к лестнице и сказал резким тоном:

— Давайте продолжим этот бесплодный разговор попозже. Я заберу ваши вещи, и мы поедем. Буря вроде бы утихает, так что, если нам повезет, мы сможем приехать в Орлиную гору чуть заполночь, не слишком поздно даже для правил приличия Кэт.

Он ринулся вверх по лестнице, как будто бы хотел, чтобы физическая нагрузка заняла его полностью, а ее оставил бессмысленно вглядываться в пустоту, где он только что стоял, и изо всех сил стараться преодолеть унизительный для нее прилив крови, просто обжегший ее.

У нее было слишком тяжело на душе, чтобы попытаться проанализировать свои эмоции, когда они продирались сквозь дождливую ночь со скоростью, слишком явно указывающей на поспешность, с которой ее спутник старается добраться до спасительной Орлиной горы. Она сидела одна на заднем сиденье, уставившись невидящим взглядом в темный затылок Лайэна, который еще несколько минут назад ласкала дрожащими, любящими руками. Она была глубоко пристыжена, но даже в своем страдании понимала справедливость того, что она подверглась такому же унижению, какое он испытал вчера ее усилиями.

Она признавала, что его месть была ею заслужена, однако где-то в глубинных тайниках души ей хотелось ненавидеть его за тот способ, которым он осуществил задуманное им наказание. И все же она не ненавидела его, потому что все ее мысли и вся ее энергия были заняты еще более важным осознанием того, что она глубоко и безвозвратно любит его! Ее пораженный разум боролся с этим фактом и не мог заниматься ничем иным. Возможно, позже, когда в ее памяти ослабеет впечатление о недавней невероятной сцене, она сможет перенести всю глубину страдания, однако в настоящий момент в ее мыслях не было ни уголка ни для чего другого, кроме того, что она его любит. Несмотря на предупреждения матери, несмотря на свой собственный замкнутый, несколько стеснительный характер, она готова была остаться в этой примитивной обстановке столько времени, сколько он будет вместе с ней!

— Вы не замерзли? — внезапный вопрос заставил ее вздрогнуть.

— Нет… нет, спасибо, мне тепло, — пробормотала она.

— Превосходно. — Он повернул голову, наблюдая за дорогой. — Еще полчаса езды, и мы дома.

Она стала вглядываться через окно, высматривая знакомые ориентиры, но летняя буря одела окрестности туманным покровом, хмурое небо придавливало низко к земле облака, а свет был укрыт так плотно, что они были окружены тяжелой темнотой. Отвернувшись от этой мрачной картины, она вздохнула, и его чуткий слух уловил этот звук.

— Не беспокойтесь, — пожурил он, приняв ее вздох за молчаливое обвинение, — завтра в это же время вы будете снова наслаждаться привычным для вас комфортом в роскошной гостинице в избранной вами компании, несомненно, радуя их рассказами о варваре-ирландце!

Когда он бросил ей эти безжалостные слова, ее глаза наполнились слезами.

Будет ли конец тем ранам, которые этот человек все продолжает наносить ей? Джорджине не хотелось возвращаться в непрочный искусственный мир бизнеса. Это слишком малое количество дней, проведенных ею в Керри, показало ту сторону жизни, о существовании которой она очень мало знала; в эту жизнь она вторглась совершенно случайно. Мысль о возвращении в джунгли залов заседаний, заполненных людьми с длинными лицами, ожидающими, подобно стае стервятников, возможности наброситься на любое проявление женской слабости, в обстановку поспешно назначаемых встреч и пронзительных телефонных звонков, оглушавших ее с отвратительным постоянством, — эта мысль вызвала у нее отвращение и вернула к той ослабляющей усталости, что предшествовала болезни. Она была сыта прошлой жизнью, все, чего ей хотелось, это остаться здесь и наслаждаться чистым свободным воздухом, которым дышат орлы…

Автомобиль резко остановился — они приехали. Она утомленно вышла из него и последовала вслед за ним к дверям, которые распахнулись настежь прежде, чем они приблизились, и теплый возбужденный голос Дидры приветствовал их:

— Лайэн! Сюрприз! Сюрприз! Наверное, ты рад видеть меня!

Он взбежал по последним ступенькам и схватил мило улыбавшуюся девушку в крепкие объятия.

— Когда же ты приехала? — спросил он после восторженных поцелуев, — а как Дэниел?

— Всего десять минут тому назад — это на твой первый вопрос. А вот и на второй — с отцом на настоящий момент все в порядке. Возникла некоторая отсрочка, операцию сделают на следующей неделе, так что он упросил меня вернуться домой, чтобы я убедилась, что здесь все в порядке. Я оставила его до моего возвращения в доме тети, а я вернусь за день до операции.

Джорджина вошла в холл и стояла позади них. Она побледнела и немного дрожала, пока ждала, когда Дидра ее заметит. Блестящие глаза Лайэна остановились на ее удрученной фигуре, он застыл и распорядился:

— Дидра, вы с Джорджиной проходите в малую гостиную, там наверняка разожжен камин, а я пойду найду Кэт, чтобы она побеспокоилась об ужине и горячем питье. Поговорим позже.

— О, Кэт предлагала мне поужинать, — сказала ему Дидра, — она как раз пошла готовить еду.

— Превосходно, — Лайэн двинулся в сторону кухни, — тогда я скажу ей, что и мы вернулись, она могла не услышать шум автомобиля.

Когда они удобно устроились в креслах около пылающего камина, Джорджина улыбнулась Дидре, ожидая такой же дружеской реакции, как и при их первой встрече, однако красивое лицо девушки побледнело и застыло.

— Кэт сообщила мне о вашей новости, — заявила она без улыбки.

Джорджина была сбита с толку.

— Новость? Какая новость?..

— Новость о вашем обручении с Лайэном. — Глаза Дидры горели, когда она приблизилась и продолжила в обвиняющем тоне: — Извините, что говорю это, потому что вы мне понравились при нашей первой встрече. Вам это не удастся!

— Что не удастся? — безучастно отозвалась Джорджина.

Дидра набрала полную грудь воздуха. Она была великолепна в гневе, когда медленно произнесла:

— Лайэн мой, он всегда был и будет моим! Я даже не могу сказать, сколько лет люблю его. Я ждала, я проводила все время в ожидании, когда он наконец проснется и увидит меня такой, какая я есть на самом деле, вместо того, чтобы относиться ко мне как к товарищу по детским развлечениям, какой я была годы тому назад. Я никогда даже не пыталась изменить мой образ, созданный им, я была уверена, что это произойдет постепенно, со временем, потому что даже он не может оставаться навсегда слепым к тем чувствам, что хранятся во мне для него. Но теперь вы придали мне сил. Вы готовы думать, что можете появиться здесь и уйти с человеком, которого я люблю всю жизнь! Но нет, этого не будет, мисс Руни, я не позволю, чтобы это произошло! Я честно предупреждаю вас, что намерена бороться до самой смерти за то, что считаю своим, — и когда я говорю — бороться, то это не означает пассивную борьбу, я действительно буду бороться всеми доступными мне средствами!

И у нее их в избытке, вынуждена была признать Джорджина. Ее испуганные серые глаза восхищенно расширились, когда она посмотрела на разъяренную красавицу-ирландку. Она так хороша, думалось ей, что бессмысленно это оспаривать; ее собственная внешность так уныла в сравнении со страстным очарованием Дидры. Ее рот уже раскрылся, чтобы сказать Дидре, как она ошибается, однако, прежде чем первое слово успело сорваться с губ, в гостиную вошел Лайэн с большим подносом в сопровождении Кэт с чайником в руках.

— А! — В этом восклицании Кэт было столько радости от встречи с Джорджиной! — Слава Богу, вернулись! Я как раз сию минуту сообщила Самому добрую новость. Его арендаторы намереваются собраться, чтобы отпраздновать вашу помолвку, и это намечается на завтрашний вечер. Будут все из округи, и, по-моему, тебе следует побывать там вместе с дядюшкой!

Все молчали, когда Кэт, не переставая непрерывно говорить, суетливо разливала чай, совершенно не обращая внимания, что ее слова разбивают вдребезги чаяния по меньшей мере двоих из присутствующих.