Хороший день для настоящей свадьбы

Она сексуально возбуждает себя руками, сидя на мне, и я завороженно наблюдаю за ее движениями. Она ласкает живот, бедра, а потом кладет руки себе на грудь, начиная мять груди. Ее глаза закрыты, она медленно и тяжело дышит, щеки пылают. Она похожа на богиню, богиню экстаза.

Она зажимает соски между пальцами и начинает их массировать, подергивая. Ее губы слегка приоткрываются, дыхание ускоряется, но она продолжает медленно двигаться на члене, заставляя почувствовать каждое нервное окончание в нем. Я на грани, готов кончить, просто наблюдая за ней, поэтому стараюсь не слишком сосредотачиваться на ощущениях ее скользкой киски, поглощающей мой член. Я не хочу, чтобы шоу закончилось.

Хотя знаю заранее, что мне не выиграть эту битву, как только она отпускает соски и медленно проводит рукой вниз по телу к клитору. Она медленно трет клитор в такт своим толчкам, я с трудом сглатываю, дыхание застревает в горле.

Застонав, она доводит себя до оргазма, и я чувствую, как ее киска сжимается вокруг меня, теплый поток жидкости выплескивает из нее. Я хватаю ее за талию, пока она покачивается на мне. Она открывает глаза и смотрит на меня. Мы смотрим друг на друга, и она готова снова кончить, больше я не могу сдерживаться.

Я хватаю ее бедра и трахаю до потери сознания, яростно двигая бедрами. Через несколько секунд я нахожусь на грани освобождения, выкрикивая ее имя, двигаясь в ней. На мгновение закрываю глаза, но потом вспоминаю, насколько ощущал с ней единым целым, когда она смотрела мне в глаза, кончая, я хочу испытать то же самое.

Открываю глаза и смотрю на нее, жестко кончая, удовольствие переполняет меня и заставляет все равно произнести ее имя, несмотря на то, что я смотрю ей в глаза. Она выдерживает мой взгляд, когда член выскальзывает из нее, она наклоняется вперед и касается губами моих губ. Она углубляет поцелуй, целуя меня так, словно хочет проглотить, словно хочет полностью насытиться.

Я протягиваю руки и обнимаю ее, и она наклоняется ближе, пока мы исследуем рты друг друга своими языками.

Я знаю, что между нами что-то переменилось. Словами этого не выразить, но это настолько потрясающе, будто мы соединились на гораздо большем уровне, не только физическом. Солнце продолжает ласкать нас своими лучами, я ощущаю вес ее тела на себе, глухой ровный звук ее сердцебиения и запах травы подо мной... кажется почти нереальным.

Ощущение настолько странное и непохожее ни на что, что я не могу в него поверить. Потом я понимаю, что она заснула, лежа на мне. Мне следовало бы ее разбудить, чтобы вернуться в поместье, но мне не хочется тревожить ее, испортив этот редкий и драгоценный момент. Вместо этого я закрываю глаза и тоже позволяю себе подремать.

Я просыпаюсь, когда Синди нежно пытается меня разбудить, смеясь. Открываю глаза и тут же снова закрываю, солнце слепит. Поднимаю руку, прикрывая глаза от солнца, затем открываю один глаз и смотрю на нее. Она уже полностью одета и улыбается мне, глядя сверху вниз.

— Я только что проснулась. Уже много времени. Я подумала, что нам лучше вернуться к обеду, — говорит она.

Я приподнимаюсь на локте, остатки сна прошли.

— Или мы могли бы просто остаться здесь и съесть друг друга, — говорю я. И я не шучу.

Она смеется и встает с травы прежде, чем я успеваю схватить ее.

— Как бы заманчиво это ни звучало, я умираю с голоду.

Я неохотно начинаю застегивать рубашку. Встав, натягиваю боксерки и джинсы, застегиваю их.

— Ты хочешь пить?

Она кивает, и я веду ее к ручью. Опускаюсь на корточки, соединяю руки, зачерпываю воду и пью.

Она приподнимает бровь.

— Ты уверен, что эту воду можно пить?

— Если ты имеешь в виду, сдавали ли мы ее на анализы, то нет, скорее всего нет, — говорю я. — Но я пил ее всю свою жизнь и все еще жив.

Она смеется и копирует меня, набирая в ладони немного воды и выпивая. Улыбается.

— Вкусная.

Вода здесь всегда свежая и прохладная, даже в середине лета.

— Поехали обратно.

Я отвязываю лошадей, и после еще одной порции воды из ручья мы садимся на них и отправляемся в сторону дома. Я вижу, как Синди неловко ерзает в седле.

— Болит немного? — Спрашиваю я с улыбкой на губах.

— Думаю, ты очень хорошо знаешь ответ на свой вопрос, — смеется она в ответ.

— А что будет со всеми этими яблоками? — Потом интересуется Синди, когда мы проезжаем по саду.

— Слуги сделают яблочный сидр. Ты можешь его попробовать.

— С удовольствием, — смеется она. — Я хотела спросить бабушку, не захочет ли она прогуляться со мной после ланча.

Я широко улыбаюсь, довольный тем, что она похоже тоже привязалась к бабушке.

32

Синди

Ланч проходит на удивление спокойно и приятно, учитывая, что к нам — бабушке, Алексу и мне присоединилась Петра. Мы едим канапэ и лепешки в оранжерее, запивая соком из бузины домашнего приготовления, сок, который Петра купила сегодня утром на фермерском рынке. Если бы не тот факт, что она тоже вместе с нами пила этот сок, я бы подумала, что она его отравила. Она ведет себя очень приветливо, изъясняется исключительно по-английски, задает мне вопросы, которые не похожи на оскорбления, но в данный момент я достаточно хорошо знаю о ее настоящих намерениях. После ланча Алекс извиняется, сказав, что ему нужно сделать несколько важных звонков.

Я обращаюсь к бабушке, как только он выходит за дверь.

— Хотела вас спросить, не желаете прогуляться со мной?

Бабушка улыбается, но отрицательно при этом качает головой.

— Я бы с удовольствием, дорогая, но артрит сегодня разыгрался ни на шутку, думаю мне стоит прилечь после ланча.

— О, мне так жаль, — говорю я, стараясь не показать свою тревогу, надеясь, что ничего страшного с ней не произошло. — Могу я чем-нибудь помочь?

Она мило улыбается мне в ответ.

— Так мило с твоей стороны, но нет, дорогая. Валерия даст мне таблетку, и к ужину я буду полна сил.

— Я готова прогуляться с тобой, — предлагает Петра с сияющей улыбкой.

Вот дерьмо. Полчаса за обедом — это одно, но смогу ли я вынести ее общество больше? Я киваю, вежливо улыбаясь.

— О нет, не стоит. Я могу пройтись и одна. Уверена, что у тебя имеются планы, я не хочу быть для тебя обузой.

— Чепуха, — отвечает она. — У меня нет никаких планов, и прогулка кажется отличной идеей при таком ярком солнце. Я бы все это время просидела в гостиной читая, думаю, что свежий воздух пойдет мне на пользу.

Я не могу придумать ничего другого, чтобы как-то выйти из этой ситуации, не нагрубив ей, поэтому сдержано киваю.

— Было бы замечательно.

Петра хочет со мной прогуляться всего по двум причинам. Либо она поняла, что вела себя как «несносное отродье», и теперь пыталась наладить со мной отношения, либо, что более вероятно, она решила помучить меня еще больше. Если это так, то я подготовилась к разговору с ней.

Появляется Валерия, помогая бабушке выйти из оранжереи, и я на секунду задумываюсь, не вылезут ли в данный момент, как только бабушка покинула нас, когти Петры. Но этого не происходит. Она всего лишь мило мне улыбается.

— Ты готова прогуляться или сначала хочешь чашку чая или может еще чего-нибудь? — интересуется она.

— Готова прогуляться, если ты готова.

— Отлично. Прошу тебя, подождать меня здесь минутку, — говорит она, выходя из оранжереи, прежде чем я успеваю спросить, куда она направляется. Через несколько секунд начинаю сомневаться в ее желании, пройтись со мной. Типа кинуть меня здесь одну, как идиотку, заставив ждать, похоже она не особенно торопиться возвращаться. Если такой ее план, то шутка явно удалась, потому что несмотря на то, что я осталась одна в оранжереи, здесь очень приятно отдохнуть и провести время. Я достаю телефон и отправляю смс-ку Стар, Рэйвен и Розе.

Затем поднимаю глаза, как только появляется Петра. Она достает из-за спины бутылку вина и два бокала.

— Решила, что было бы неплохо выпить бокал-другой у фонтана возле конюшни.

Я утвердительно киваю, и мы покидаем оранжерею. Петра задает вопросы, как пулемет, о моей жизни в Лондоне, я сосредоточенно отвечаю, приоткрывая ей некоторые фрагменты своей жизни. Она ловит каждое мое слово, улыбается, кивая в ответ.

— Мне, на самом деле, нравится Лондон, — вдруг на одном дыхании произносит она.

— Ты должна как-нибудь навестить нас с Алексом, — говорю я, что обычно люди говорят в ответ.

— Возможно, так и поступлю, — соглашается она.

Мы оба знаем, что она этого не сделает, но она чертовски хорошо делает вид, что собирается.

Мы подходим к фонтану и садимся перед ним на скамейку. Петра открывает вино и наливает два бокала. Она протягивает мне один бокал, я выжидаю, пока она наполнит свой. Только когда она делает глоток, тогда я тоже делаю глоток из своего бокала. Вино освежающее, фруктовое.

— Хороший выбор, — беспечно заявляю я.

— Одно из моих любимых вин. Мне нравятся медовые и ежевичные акценты, — говорит она, поставив бокал на скамейку и повернувшись ко мне. — Я хотела извиниться перед тобой, Синди. Я была такой сукой по отношению к тебе все это время.

— Все нормально, — тихо отвечаю я. Она выглядит такой искренней, но я все равно до конца ей не верю.

— На самом деле, я не такая, — добавляет она. — Но ты не понравилась мне уже заранее, до того, как познакомилась с тобой. Если бы я относилась к тебе по-другому, то мне было бы все равно, как Алекс с тобой поступает. Но дело в том, что ты мне нравишься, и мне кажется, что ты заслуживаешь узнать правду. Прости, что не он, а я все расскажу тебе, как обстоят дела на самом деле.

Вот оно, началось. Но продолжаю смотреть на нее совершенно невинными глазами.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне жаль сообщать тебе об этом, потому что вижу насколько ты без ума от него. — Она глубоко вздыхает. — Он использует тебя, Синди. Ты — пешка в игре, правила игры, которой не знаешь. Как только он одурачит бабушку, то бросит тебя.

Петра же не в курсе нашего делового соглашения с Алексом, так ведь? Тогда, о чем, черт возьми, она говорит?

— Хватит загадок, просто скажи то, что собираешься мне сообщить, — резко говорю я.

Она на мгновение опускает глаза на свой бокал, затем поднимает на меня, взгляд уверенный.

— В завещании бабушки есть один пункт, что Алекс получит все ее состояние, если женится до ее смерти. Если же он не женится, то все бабушкино наследство, все, что ты видишь кругом и довольно многое, о чем не знаешь, перейдет в трастовый фонд для поддержания поместья, оставшаяся часть будет разделана между членами семьи. Понимаешь, если не будет настоящей свадьбы, Алекс не получит ни денег, ни дома.

Я тупо смотрю на нее. Сказать, что у меня земля ушла из-под ног, словно ничего не сказать. Она, словно столкнула меня в пропасть. Мне кажется, что я падаю вниз, пытаясь закричать, машу руками, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, чтобы замедлить свое падение, но вокруг только воздух, который совершенно не удерживает меня. В данную минуту я не знаю, кому и чему верить. Может это еще одна ложь, как и призраки?

Я не отвожу от нее глаз.

— В моей комнате живет призрак, Петра?

Она неловко переминается с ноги на ногу.

— Прости за это. Мы не могли устоять. Мы не хотели причинить тебе вреда. Но то, что я говорю сейчас — правда. Если ты мне не веришь, спроси у Алекса. Он может, конечно, тебе соврать, но ты все равно поймешь по выражению его лица врет он тебе или нет. Влюбленная женщина всегда поймет, когда мужчина, которого она любит, лжет ей.

Может это правда? Неужели наши отношения с Алексом — ложь? Возможно, его план заключался в том, что я не смогу остановиться, проявлю инициативу, он отдаст мне часть казино, если я выйду за него замуж? Или он точно был уверен, что я влюблюсь в него? Он обладает необузданным сексуальным магнетизмом и чистой мужской красотой, поэтому я не могу представить себе ни одну девушку, которая бы не влюбилась в него. По правде говоря, если бы он попросил меня выйти за него замуж сегодня, я бы согласилась. Ради него, ради бабушки, ради себя…

Но то, что сказала мне Петра скорее всего не правда. Алексу не нужно бабушкино богатство. Это и понятно. Затем я вспоминаю всех тех миллиардеров, которым уже далеко за восемьдесят и девяносто, но они продолжают работать каждый день, отправляясь в свой офис в дождь и снег, чтобы заработать еще больше денег, которые никогда не смогут потратить, учитывая сколько времени им осталось передвигать свои кости.

Но Алекс любит бабушку. Я знаю, что он по-настоящему ее любит. Я должна верить ему, а не Петре. Я имею в виду, что эта женщина сейчас заставила меня задуматься и полностью изменила мое мнение о многом. Хотя Петра мне не нравится и никогда не нравилась.

— Ты ведь не сердишься на меня за то, что я тебе все рассказала? — Спрашивает Петра, выводя меня из своих мыслей.

— Нет, — вру я. Я хочу, чтобы она поверила мне, что я заинтересовалась ее рассказом.

— Но ты ведь веришь мне, правда? — настаивая интересуется она.

Пытаюсь представить, как бы сама отреагировала, если бы была настоящей невестой Алекса и не знала бы о наследстве. Не знаю, как бы отреагировала, но в данный момент не могу заявить Петре, что слепо доверяю ее истории, иначе она почувствует, что я обманываю ее.

— Вообще-то, Петра, я не верю ни единому твоему слову. И я все расскажу Алексу.

К моему удивлению, она вздыхает с облегчением, а это значит, что я правильно ответила на ее вопрос. Она хочет, чтобы я обо всем расспросила Алекса, это означает, что она говорит правду или то, что хочет, чтобы я поверила ей, от этого она была бы просто счастлива.

— Мне так жаль, что я так относилась к тебе. Я знаю, что ты любишь его и должно быть тебе больно слышать о нем подобные вещи, но если ты хотя бы задумаешься о том, что я тебе рассказала, то возможно вспомнишь, как вы познакомились, как быстро стали развиваться ваши отношения, во всем этом ты увидишь подсказки, увидишь правду.

Она ничего не знает о нас... я делаю глубокий вдох.

— Теперь, когда ты отравила мой день, можешь отправиться по своим делам, забрав с собой вино, чтобы отпраздновать свою победу.

— Я понимаю, что в данный момент ты злишься на меня, но когда-нибудь поблагодаришь за это, — говорит она, вставая и делая шаг в сторону. Но бутылку с собой не забирает. — Я буду у себя в комнате, если тебе захочется со мной поговорить на эту тему.

Я наблюдаю за ее уходом, в голове летает только одна мысль — «Ты хитрая маленькая сучка, которая на самом деле сильно ненавидит меня». Теперь я понимаю, почему Алекс хотел привезти с собой, якобы свою девушку, которую Петра не смогла бы «выбить из седла». Мне даже не стоит задумываться об ее словах, я полностью доверяю Алексу.

Но я должна предупредить его, что Петра точит на него зуб. Поэтому поднимаюсь и иду к дому, но вспоминаю, что Алекс хотел поработать, сделать несколько важных звонков. Я могу отложить наш разговор с ним после ужина. Сегодня Петра уже больше не сможет никак меня еще больше разозлить. Она точно предоставит мне немного времени, чтобы я смогла переварить то, что она мне поведала.

Поэтому предполагаю отправиться в конюшню и еще раз прокатиться на Никите. Я готова сделать все, что угодно, лишь бы находиться подальше от Ледяных сестер. Уверена, что она воспользуется всеми тайными проходами в доме, чтобы понаблюдать за моей реакцией на ее грандиозные новости. Ну, если она в данный момент по-прежнему следит за мной, то должно быть видит, как я вывожу Никиту для прогулки, при этом делая вид, что не верю ни единому ее слову.

33

Синди

Мне стоит поблагодарить Бориса, который, несмотря на наш с ним языковой барьер, прекрасно меня понял, что я хочу оседлать Никиту, пока я изъяснилась с ним жестами. Он придерживает поводья, пока я усаживаюсь на лошадь. С каждым разом я все лучше и лучше забираюсь в седло, и если буду два раза в день ездить на лошади, пока мы не уедем то, возможно, даже стану достаточно грациозно проделывать это.

Борис передает мне поводья, как только я сажусь на лошадь. Я благодарю его и пришпориваю в бока Никиту, она начинает двигаться. Я глажу ее по шее, мы покидаем двор и направляемся в поле. Я не собираюсь портить себе прогулку, думая о том вранье, которое мне наговорила Петра. Я доверяю Алексу. Поэтому веду Никиту туда, куда мы с Алексом ездили утром. Мне очень хочется получше рассмотреть сад.

Я еще недостаточно хорошо держусь в седле, чтобы пустить лошадь в галоп, когда еду одна, но мне хочется почувствовать полет, почувствовать ветер в волосах. Я хочу почувствовать себя свободной, как раньше, чувствовать, что лечу. Я получше устраиваюсь в седле и пускаю лошадь в быстрый галоп. Выброс адреналина не такой сильный, как при полном галопе, но все равно приятно, я знаю, что контролирую ситуацию.

Мы несемся по траве, я смотрю по сторонам, вбирая все эту красоту вокруг. Несмотря на то, что я видела ее сегодня утром, все еще очарована по-прежнему красотой этих мест. Даже если бы я прожила здесь лет десять, не думаю, что когда-нибудь достигла бы той точки, когда такая природная красота перестала бы мне внушать трепет благоговения. Даже если бы я видела ее каждый божий день, мне бы все равно хотелось увидеть каждый раз эту красоту, когда я мчалась по этим лугам и полям.

Я почти уже въезжаю в сад, готовая замедлить бег Никиты, чтобы медленно, даже лениво проехаться по саду, действительно оценивая эту незабываемую красоту, когда тишину безмолвного сада разрывает громкий хлопок, похожий на выстрел. Я вскрикиваю от неожиданности, но моя реакция не идет ни в какое сравнение с реакцией Никиты.

Громкий звук выстрела пугает ее, лошадь подо мной встает на дыбы, издав испуганное ржание. Я изо всех сил цепляюсь за поводья, стараясь успокоить Никиту, говоря, что все хорошо, но это мне не удается. Она фыркает от страха, опускаясь на все четыре копыта, но это длится лишь долю секунды.

Затем снова встает на дыбы.

На этот раз я не могу удержаться в седле. Поводья выскальзывают из пальцев, и даже не понимаю, как такое происходит, я оказываюсь в воздухе. Секунду назад я парила в воздухе, потом стремительно падаю вниз навзничь. Упав на землю, острая боль пронзает все тело. Плечо ударяется о что-то твердое, может о камень, лодыжка выворачивается. Чувствую, как голова ударяется о землю. Секунду я действительно перед глазами вижу звезды, мне кажется, что я теряю сознание, но это ощущение проходит. Я делаю глубокий вдох. Господи, я кажется жива. Со мной все хорошо. Наверное, я просто очень сильно испугалась.

Никита от страха умчалась от меня в открытое поле, а я остаюсь здесь одна, лежа на земле. Вот только... я не одна. За несколько секунд до своего падения, когда лошадь встала на дыбы раздался звук, напоминающий выстрел, и я увидела что-то розовое, промелькнувшее среди деревьев, и уже собиралась пустить лошадь в ту сторону, но звук выстрела прорезал тишину воздуха и меня сбросила Никита.

До меня вдруг доходит, что сегодня во время ланча Петра была в розовом платье.

И это еще больше убеждает меня в том, что ее «забота» обо мне по-дружески была еще одной ложью с ее стороны. Она пыталась посеять вражду между Алексом и мной. Скорее всего из-за того, что не увидела меня настолько потрясенной ее рассказом, как ожидала. Должно быть, поняла, что я ей не верю и решила таким образом мне отомстить. Но отомстить за что? Я до сих пор понятия не имею, что, черт возьми, сделала, что она так сильно меня ненавидит, из-за чего решилась устроить мне такую ловушку. Если бы я ударилась головой о камень, а не плечом, все могло бы закончиться для меня не так уж хорошо. Черт побери, я могла бы сломать шею.

Должно быть это связано с нечто большим, чем простая мелочная ревность к невесте Алекса.

Я осторожно сажусь, боясь, что Петра выскочит из-за деревьев с ножом или пистолетом, готовая закончить начатое. Я прислушиваюсь, почти не дышу, слышу только шелест листьев на ветру и щебет птиц. И вижу только перед собой оттенки зеленого, ни кусочка розового.

Видно, Петра убежала. Должно быть, она сбежала, когда я упадала на землю. Даже не потрудившись, проверить, все ли со мной в порядке. Ну, раз такое дело, ее ждет большое разочарование, она не причинила и, даже близко, мне такого ущерба, который, как подозреваю, хотела. Алекс рассказал мне, что по всему дому и территории есть тайные проходы, может и есть какой-то туннель, ведущий из дома прямиком в сад. На самом деле, это было бы вполне разумно, если бы был туннель прямо в сад. В трудную минуту можно было бы выскочить сюда и спрятаться среди деревьев.

Я поднимаю здоровую руку и ощупываю затылок. Чувствуя жгучую боль в том месте, где ударилась головой, отчего с трудом выдыхаю. Там образовалась довольно большая шишка, но на моих пальцах нет крови. Затем со страхом перевожу взгляд на лодыжку, боясь увидеть открытый перелом и торчащую кость.

Но слава Богу, ничего такого нет. Я успокаиваю себя, говоря, что слишком драматизирую ситуацию. Конечно, будет больно, но не настолько, чтобы я не смогла идти. Я наклоняюсь вперед, не обращая внимания на боль в плече, закатываю штанину. С внутренней стороны уже образуется синяк. Пытаюсь растереть его, стиснув зубы, но боль пронзает ногу. И хотя я не врач, но мне кажется, что нога не сломана.

Ух ты! Похоже, мне только что чертовски повезло.

Я медленно поднимаюсь на ноги. Стараюсь перенести вес тела на здоровую ногу, покрываюсь холодным потом, чувствуя себя совершенно измотанной, сморгнув слезы от шока и жалости к себе, начинаю двигаться вперед.

Пытаюсь сделать маленький шажок одной ногой, потом другой с подвернутой лодыжкой. Чертовски больно, но терпеть можно. Прихрамывая, я делаю шаг вперед, потом еще один. Слезы текут по лицу, каждый хромающий шаг отдается болью в плече. Похоже, это будет чертовски долгое возвращение домой, но, черт возьми, Петра, злая сучка, ты так легко не избавишься от меня.

34

Алекс

Я отрываюсь от ноутбука, услышав стук в дверь библиотеки.

— Войдите, — хмурясь говорю я.

К моему удивлению, появляется Борис, неуклюже протиснувшись в комнату. Он нервничает, я замечаю сразу, как он сжимает и разжимает руки, стараясь не встречаться с моим взглядом.

— В чем дело, Борис? — Тут же спрашиваю я.

— Синди решила прокатиться на Никите, — бормочет он.

Я нетерпеливо киваю. Он пришел ко мне сообщить, чтобы я поехал вместе с Синди или беспокоится, что не должен был ей этого разрешать, отправляться на прогулку одной?

— Никита вернулся минуту назад. Одна, — добавляет он, снова отводя от меня взгляд.

Он все еще что-то говорит, но я не слушаю. Если Никита вернулась одна, значит с Синди что-то случилось. Должно быть, она упала с лошади. Если бы она сама слезла с Никиты и забыла бы ее привязать, то Никита могла бы немного побродить по окрестностям, но она не вернулась бы одна в конюшню. И уж точно Борис бы тогда не видел необходимости прийти и рассказать мне об этом.

Во мне поднимается паника. Синди может быть где-то лежит на земле без сознания. Может она сломала руку, ногу... шею. Господи! Я отшвыриваю ноутбук, забывая про отчет, который читал и вскакиваю на ноги. Я проскакиваю мимо Бориса, слыша его шаги за своей спиной.

Мы быстро проносимся через дом, выходим к конюшням. Одного взгляда на Никиту для меня достаточно — лошадь очень сильно напугана. Ее глаза широко раскрыты, по краям видны белки. Она вся в поту и тяжело дышит.

— Позаботься о Никите. Я отправлюсь на поиски Синди, — кричу я через плечо Борису.

Он кивает, но по-прежнему не двигается. Просто стоит, переминаясь с ноги на ногу.

— В чем дело? — Резко спрашиваю я. Если он что-то знает, то должен сказать мне об этом.

— Я... простите, — говорит он. — Мне не нужно было отпускать Синди одну. Но обычно Никита очень тихая и нежная лошадь, и я подумал…

— Это не твоя вина, — говорю я, обрывая его. — Держи свой телефон при себе. Как только я найду ее, я позвоню, чтобы ты приехал к нам на пикапе.

Он кивает и идет к Никите.

Не тратя времени, чтобы оседлать Милана, я прыгаю ему на спину. Тут же пуская в галоп, мы вылетаем со двора на поля, я вижу траву, которая немного взъерошилась от испуганного возвращения домой Никиты.

Похоже, я двигаюсь в правильном направлении, что и утром, мне кажется я знаю, куда Синди отправилась. В фруктовый сад. Сегодня утром ей он так понравился, что вполне логично, что она решила вернуться туда. На самом деле, я понятия не имею, насколько далеко она могла уйти, но не могла выйти за границы этой земли. Я буду искать ее весь день и всю ночь, если понадобится, но найду ее.

И у меня тут же возникает картинка перед глазами, как Синди пытается удержать поводья испугавшейся Никиты, удерживаясь изо всех сил в седле, а потом падает на землю. Я тут же прерываю эту мысль, прежде чем мой воспаленный мозг начнет рисовать дальнейшие картинки. Мне сейчас это не нужно. С Синди все будет хорошо. С ней ничего не случилось страшного. Только не сейчас, когда я только что встретил свою женщину.

Чувствую, как холодный пот стекает по спине, когда несусь с такой скоростью, как только может скакать Милан.

Я уже вижу вдалеке фруктовый сад, надеясь, что именно там найду Синди. Хотя она могла бы отправиться к ручью или еще куда-то, в любое место, куда бы захотела. Я понятия не имею, куда она захотела направиться.

И снова чувствую, как нарастает паника, угрожая накрыть меня. Я никогда не паникую, когда что-то идет не так. Я хладнокровен и уравновешен даже в самых тяжелых обстоятельствах, поэтому не могу понять, почему в данный момент балансирую на грани паранойи. Сглатываю тошноту и страх, успокаивая, что мне необходимо сохранять холодную голову. Мой ум должен быть острым как бритва. Последнее, что нужно Синди, чтобы я превратился в бесполезного паникера.

Как только расстояние между садом начинает сокращаться, замечаю Синди. Она движется в мою сторону, я испытываю такое облегчение, какого никогда не испытывал за свою жизнь. Итак, она жива. С ней все хорошо. Боже, она жива. Я замечаю, что она с трудом передвигается, потому что сильно хромает, едва ступая правой ногой. У нее порван рукав рубашки, который свисает тряпкой, держась на одной-двух нитках.

Мать твою.

Я пришпориваю Милана, заставляя его скакать еще быстрее. Замечаю облегчение на лице Синди, когда подъезжаю к ней и спрыгиваю на землю.

Я не даю ей шанса что-либо сказать, оглядев ее с ног до головы, и провожу руками по всему ее телу. Кажется, серьезно она не ранена. Я не вижу крови, что является хорошим знаком, и хотя ее лодыжка подвернута и явно болит, но не сломана, иначе она вообще не могла бы идти. Я подхватываю ее на руки и зарываюсь лицом в шею.

— Ты меня так, мать твою, напугала, Синди. — Голос звучит хрипло от страха.

— Со мной все хорошо, Алекс, — заявляет она. — Знаешь, я могла бы сама дойти до дома.

Я отстраняюсь и смотрю в ее бледное лицо. Она не переводит взгляд, явно пребывая в шоке. Я укладываю ее на траву.

— Все будет хорошо, — говорю я, вытаскивая телефон и сообщаю Борису наше точное местонахождение, потом прячу телефон в карман.

— В основном у меня болит щиколотка, — спокойно заявляет она. — Я ударилась головой, но вроде все нормально. У меня также болит плечо, но думаю ничего серьезного, всего лишь будет пара синяков.

— Доктор Иванов все осмотрит и даст свое заключение, — говорю я.

— Мне не нужен доктор. Нужно положить лед на ногу, — говорит она все тем же спокойным тоном.

Я решил перестать с ней спорить, поскольку все равно ничего не добьюсь, если начну с ней спорить сейчас.

— Вот дерьмо! Никита, — вдруг говорит Синди. — Послышался хлопок, она испугалась и убежала. Мы должны ее найти, Алекс.

Я не могу удержаться от улыбки. Несмотря на травму, видно, что Синди больно, хотя она пытается скрыть от меня этот факт, больше беспокоится о Никите, чем о себе.

— Что тут смешного? — спрашивает она, нахмурившись.

— Ничего. Я подумал, как это мило, что ты беспокоишься о Никите. С ней все хорошо. Она вернулась в конюшню. Вот почему я подумал, что мне нужно найти тебя.

— О, точно, — говорит Синди. — Я не подумала об этом. Как ты узнал, где меня искать?

— Я видел следы копыт Никиты, но у меня была идея, куда ты могла направиться.

Она кивает и смотрит на меня.

— Спасибо, что нашел меня.

Я не хочу видеть ее такой. Такой тихой и во всем со мной соглашающейся. Это не похоже на Синди. Совсем не похоже. Я должен помочь ей почувствовать себя лучше.

В этот момент замечаю пикап, грохочущий по равнине. Борис едет с такой скоростью, что он в любой момент может не справиться с управлением и его развернет на девяносто градусов.

— А вот и помощь. Если он успеет притормозить перед нами, а не переедет нас, — говорю я.

Она фыркает от смеха к моему великому облегчению, это уже больше похоже на ту Синди, которую я знаю.

35

Алекс

Борис забирает поводья Милана, а я осторожно сажаю Синди на пассажирское сиденье, сам сажусь за руль. Мы молчим, пока едем к дому. Она откидывает голову на изголовье сиденья, закрывает глаза, а я концентрируюсь на дороге, ведя машину как можно плавно, чтобы Синди не чувствовала боли в ноге. Я останавливаю пикап у главных дверей в дом. Синди тут же открывает свою дверь и вздрагивает, как только поворачивается, чтобы выйти.

— Сиди на месте, — приказываю я.

Мне наплевать, если она обидится на мой приказ, потому что, я действительно приказываю. Это приказ, и она, черт побери, последует ему. Если она ступит на подвернутую ногу, то может нанести ей еще больший вред. Я слышу, как Синди хмыкает, но все же остается сидеть на месте, я подхожу к ее открытой двери, она не возражает, когда помогаю ей выбраться из машины.

Но все же возражает, когда я снова беру ее на руки, игнорируя ее протесты, несу через оранжерею в столовую.

— Алекс, я могу пойти и сама, — снова говорит она.

— А я вполне могу нести тебя, — отвечаю я.

Наконец до нее доходит, что спорить со мной бесполезно, она вздыхает и кладет голову мне на грудь. Я крепче прижимаю ее к себе, когда до меня вдруг доходит, чем могло все закончиться. И мне становится настолько невыносима мысль, что Синди способна испытывать боль.

Я поднимаюсь по лестнице и заношу ее к себе в комнату. С нежностью укладываю на кровать. Она приподнимается, облокотившись спиной о изголовье, хотя я предпочел бы, чтобы она лежала на кровати, пока ее не осмотрит доктор Иванов, молчу, позволяя ей делать то, что она хочет.

— Я звоню доктору, — говорю я. — Знаю, ты думаешь, что ничего страшного, но лучше, чтобы тебя осмотрел врач.

Она тут же отрицательно качает головой.

— Алекс, серьезно, это будет пустая трата времени. Со мной все хорошо. Я подвернула щиколотку и ушиблась плечом, вот и все. Я — из рабочего класса. Не стоит вызывать врача. Нужно положить пакет со льдом и забинтовать. И это в буквальном смысле слова.

Мне не нравится то, что она хочет обойтись без врача, но в глубине души знаю, что она права. Тяжких повреждений и ран я не вижу, и доктор Иванов похоже сделает все то же самое, что могу сделать и я, как она и сказала. Скорее всего он приложил бы лед, потом забинтовал ногу. Может выпишет обезболивающее.

Я прихожу к выводу, что стоит с ней согласиться. Мне не хочется с ней ссориться в данный момент, ей и так больно. Но я буду с повышенным вниманием наблюдать за Синди, и если завтра ее щиколотка еще больше опухнет, я позвоню доктору, и мне будет наплевать, согласна будет Синди со мной или нет. И при первых признаках сотрясения мозга я сделаю то же самое.

Я поднимаюсь, направляясь к телефону в углу комнаты.

— Алекс, нет, — говорит Синди.

— Расслабься. Я не буду звонить доктору. Ты выиграла. Я позвоню вниз, чтобы принесли лед и бинты.

Я сообщаю, что мне необходимо. Затем начинаю нетерпеливо расхаживать по комнате, выжидая когда принесут лед и бинт.

— Прекрати! Ты заставляешь меня нервничать, — говорит Синди.

— Прости. Ничего не могу с собой поделать. Ненавижу, когда ничего не могу сделать. — Я останавливаюсь и оборачиваюсь к двери, как только раздается неуверенный стук. Открыв дверь, служанка протягивает мне то, что я просил. Я благодарю ее и возвращаюсь к Синди.

Осторожно закатываю ее леггинсы и осматриваю лодыжку. Она распухла и появился темно-фиолетовый синяк. Я вздрагиваю, как только вижу в каком состоянии находится ее щиколотка. Синди едва улыбается, глядя на меня сверху вниз.

— Похоже огромный кровоподтек от ушиба, не так ли? — радостно комментирует она.

— Ты не должна так радоваться из-за этого, — говорю я, нахмурившись.

Я беру пакет со льдом и прикладываю его на лодыжку.

Она шипит, но прежде чем я успеваю заявить, что тут же звоню доктору, она объясняет:

— Очень холодно. Я так реагирую из-за холода, вот и все.

Думаю, она еще до конца не понимает, как сильно будет болеть щиколотка. Судя по кровоподтеку, будет чертовски болеть, но теперь я точно знаю, что ее нога не сломана. И если раньше она была на адреналине и шла пешком, несмотря на ушиб, сейчас адреналин явно спал, она не смогла бы вынести ту боль, которая бывает при переломе.

Я кладу пакет со льдом на щиколотку, затем распутываю бинт. Осторожно приподнимаю пакет со льдом и начинаю бинтовать ей ногу.

Она смотрит на меня с интересом.

— У тебя неплохо получается.

— Когда я был моложе, я залатал многих мужчин с более серьезными травмами. Наверное, сказывается опыт, — говорю я.

Синди улыбается мне, когда я заканчиваю.

— Намного лучше, когда нога забинтована.

— Хорошо. — Улыбаюсь я. — Мне жаль, что такое случилось с тобой, Синди. Я должен был быть рядом.

— Это не твоя вина.

— Даже самого опытного наездника иногда сбрасывает лошадь. Иногда такое случается. Надеюсь, это не помешает тебе и дальше получать удовольствие от желания прокатиться верхом.

— Нет, конечно, нет. Мне нравится ездить верхом.

— Никита обычно очень спокойная, и чтобы она так испугалась, требуется гораздо больше, чем просто хлопок, — говорю я, впервые обдумывая ее слова.

— Да. Например, звук, похожий на выстрел? — Говорит Синди.

Я хмурюсь.

— Что ты имеешь в виду?

Она отрицательно качает головой.

— Наверное, это просто паранойя.

В панике там в саду, я вдруг вспоминаю, что не спросил ее, что же случилось на самом деле.

— Паранойя — это не то слово, которое подходит тебе. Рассказывай.

— Был чертовски громкий звук, напоминающий, словно взорвалась машина или раздался выстрел из пистолета. Тогда-то Никита и встала на дыбы, а я упала. Я вспомнила, что заметила что-то розовое, промелькнувшее среди деревьев, перед тем, как услышала этот звук. Розовое такое же, как и платье Петры во время ланча. Понимаю, звучит безумно, но не могу отделаться от ощущения, что именно она напугала Никиту. Чего она хотела, чтобы я свалилась с лошади? Но даже сейчас, произнося это вслух, знаю, что со стороны звучит не правдоподобно.

Я чувствую, как гнев волнами начинает накатывать на меня. Чертова Петра. Не знаю, в какую игру она играет, но это черт побери гораздо серьезнее, чем пугать Синди в ее комнате. Совершить проделку, чтобы Синди думала, что призрак какой-то сумасшедшей старой тетки поселился в ее комнате — детская забава по сравнению с травмой. Синди могла серьезно пострадать. Черт побери, ее могло парализовать или она могла даже погибнуть.

— Это совсем не смешно. Но это вполне похоже на Петру, — говорю я низким голосом, настолько с гневом, что Синди слегка отшатывается от меня.

Я резко поднимаюсь.

— Куда это ты собрался? — Спрашивает Синди.

— Хочу немного поболтать со своей сучкой кузиной, — отвечаю я.

— Не делай этого, Алекс. А что, если я ошибаюсь? — спрашивает она.

— Петра хитрая, мстительная и чертовски лживая сука, но я всегда видел ее вранье насквозь. Я узнаю ее ли это рук дело, не беспокойся об этом.

— Я пойду с тобой, — немедленно говорит она.

— Синди, пожалуйста, оставайся здесь и не двигайся. Я ненадолго, обещаю. Я не совершу насилия над Петрой, хотя мне и хочется, она избалованный ребенок с самого детства. Я всего лишь собираюсь дать ей понять, что в курсе ее опасных игр, и хочу, чтобы она поняла, если не прекратит их прямо сейчас, у нее могут возникнуть проблемы совсем другого характера. Я пообещал тебе, что с тобой ничего не случится, пока ты будешь находиться здесь со мной, но с тобой кое-что случилось. Я, мать твою, уверен, что больше ничего не случится.

Она кивает, но выглядит при этом не слишком счастливой. Тот факт, что Синди так легко соглашается со мной, сообщает мне, что Синди побаивается Петру, что та еще может придумать и предпринять. Но моя сучка кузина больше ничего не будет предпринимать, и в этом я чертовски уверен.

Я выхожу из комнаты, прежде чем Синди успевает что-нибудь ответить. Я не хочу, чтобы она видела, насколько разозлился на самом деле, или обязательно прихрамывая отправиться за мной, пытаясь меня успокоить. Я не солгал Синди, не собираюсь причинять вреда Петре, по крайней мере, в этот раз.

Мне нужно взять себя в руки, прежде чем я найду Петру. Если я начну бесноваться, она не воспримет мои угрозы всерьез. Все знают, что у меня вспыльчивый характер, и мои ближайшие родственники быстро научились игнорировать мои вспышки ярости. Мне нужно взять себя в руки и вспомнить тот леденящий душу гнев, который все еще скрывается где-то у меня внутри. Тот самый гнев, который пугал людей тогда, когда я не разобрался со своей жизнью, когда не начал зарабатывать деньги в легальном бизнесе.

Я прячу поглубже все мысли о Синди, потому что, как только я вспоминаю ее страдания на своей кровати с перевязанной щиколоткой, мои эмоции берут верх, и перед глазами становится все красным. В глубине души я знаю, что дело не в Синди. Так или иначе, Петре было наплевать на Синди. Дело касалось меня. Все это касается только меня и Петры. Синди — это балласт, оказавшийся между нами, именно так я должен думать о своей кузине сучки в данный момент. И я готов защитить свои активы, как и всегда в своем бизнесе.

Это сработает.

Ярость внутри меня меняется, становясь холодной и убийственной. К тому времени, когда я достигаю последней ступеньки лестницы, я уже стал совсем другим человеком. Исчезли эмоции, разговоры и всякий бред. На их месте — безжалостная решимость, которую я никогда не позволял себе демонстрировать перед своей семьей до сегодняшнего дня.

Я прохожу по дому. Горничная, несшая поднос с кофе, сообщает мне, что Петра находится в своей спальне. Кофе она несет для нее. Я приказываю ей отнести кофе на кухню. Затем возвращаюсь наверх и стучу в апартаменты Петры. Она приглашает меня войти.

Я открываю дверь.

— Поставь на стол, — небрежно заявляет она, даже не отрываясь от журнала.

Я молчу, Петра раздраженно поднимает на глаза. Тут же вижу, что она замечает мой ледяной взгляд, пока двигаюсь к ней. Вижу страх, настоящий страх в ее глазах.

— Алекс? Что... что случилось? — спрашивает она.

— Думаю, мы оба знаем ответ на этот вопрос, Петра, — говорю я.

Мой голос сейчас не похож на мой обычный голос. Звучит безжизненно, почти как у робота, лишенный всяких эмоций. Петра вздрагивает. Она слезает с кровати по ту сторону, теперь кровать разделяет нас, и на секунду я вспоминаю ее ребенком. Как, черт возьми, мы дошли до таких отношений?

Белое лицо Синди вспыхивает в моем сознании, и хотя я заталкиваю ее образ обратно, мне достаточно этой доли секунды, чтобы вспомнить, что Петра — не та девушка, которая росла вместе со мной. И я уже не тот мальчик. Жизнь наложила свой отпечаток на нас обоих.

— Синди каталась на Никите, но лошадь кто-то напугал. Синди упала, — говорю я.

— С ней все в порядке? — Спрашивает Петра, ее глаза расширяются от тревоги.

— С ней все в порядке, — отвечаю я.

Маска Петры сползает на полсекунды. Сука выглядит разочарованной, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не перепрыгнуть через кровать и не задушить ее, по-прежнему сохраняя хладнокровие. Этой мимолетной эмоции с ее стороны было достаточно, чтобы подтвердить слова Синди — эта сука стоит за всем этим.

— Петра, мне нужно тебе кое-что сказать, и я скажу это всего один раз, поэтому хочу, чтобы ты внимательно слушала, это очень важно.

Она кивает, переведя взгляд на дверь, как бы просчитывая в уме, сможет ли воспользоваться шансом и сбежать, если я кинусь на нее. Это еще одно доказательство того, что она причастна к падению Синди. Если бы я попытался несправедливо обвинить ее, она бы уже встала «на дыбы». Кричала бы и ругалась, что ее несправедливо обвинили в чем-то столь гнусном, к чему она на самом деле не причастна.

— Если с Синди опять произойдет несчастный случай, любой… даже совершенно не значащий, как порез пальца, я найду тебя и заставлю так страдать, что ты пожалеешь, что родилась. Я имею в виду это в буквальном смысле. Ты поняла меня?

В ее глазах вспыхивает страх. Она знала, на что я способен. Истории моих дней в братве не являются секретом. Она с трудом сглатывает и утвердительно кивает.

— Вот и отлично. — Я разворачиваюсь и выхожу из ее комнаты.

Закрыв за собой дверь, успокаиваюсь, выталкивая безжалостного мужчину, которого, клянусь, думал, никогда к нему не вернусь. Когда-то я был именно таким, но я давно перестал решать свои проблемы с помощью силы.

Мне кажется, я достаточно напугал Петру, что моей безжалостной второй сущности не придется больше появляться на свет.

Надеюсь, что так, потому что, на самом деле, мне самому не нравится эта моя сторона натуры, но, если Петра не поймет моего предостережения, моя темная сторона сущности снова выйдет наружу, потому что я не шутил. Если она хотя бы косо взглянет на Синди, я выполню свою угрозу. Никто больше не посмеет причинить вреда Синди.

Никто, пока я рядом.

36

Синди

Я чувствую себя намного лучше, когда возвращается Алекс в апартаменты. Плечо уже почти не болит, голова перестала кружиться. Я не осмелилась сказать Алексу, что у меня немного кружится голова, потому что он моментально бы вызвал врача, и я не смогла бы отговорить его. Лед с повязкой сотворили чудеса с щиколоткой, я даже слезла с кровати и попробовала наступить на больную ногу, пока не было Алекса. Да, я испытываю боль, слегка прихрамываю, но я могу с этим справиться. Не знаю, чего Петра добивалась, чтобы меня скинула лошадь, может хотела, чтобы я сломала шею или просто страдала от ушибов, но в любом случае, она потерпела неудачу. Я жива и здорова, почти здорова. Бывало и хуже, когда я падала с лестницы дома, перебрав с коктейлями.

Я смотрю на Алекса, как только он входит в комнату.

— Как все прошло с Петрой? — Спрашиваю я.

Интересно, насколько далеко он смог с ней зайти. Он должен был высказать ей свою точку зрения, но мне почему-то кажется, что Алекс не очень галантен, имея ввиду его выражения, когда кто-то встает у него на пути.

— Это она все подстроила, но обещаю тебе, что больше она не посмеет ничего сделать.

— Думаю, она хочет убрать меня с дороги, чтобы получить все наследство, — со смехом заявляю я.

Алекс хмурится, выглядя немного смущенным, и я хочу передать ему наш разговор с Петрой у фонтана. Мне кажется это смешным, насколько далеко решила зайти Петра, чтобы поссорить нас с Алексом, и хотя не думаю, что мой разговор с Петрой покажется ему смешным, но все же он должен о нем знать. Если Петра готова об Алексе рассказывать нечто подобное совершенно незнакомому человеку, например, мне, то до какой степени она готова зайти в своем вранье?

Я похлопываю по кровати рядом с собой, куда присаживается Алекс.

— Сегодня после ланча Петра пригласила меня выпить с ней бокал вина. Оказывается, как она сказала, очень переживает за меня, хотя и предвзято ко мне относилась с самого начала. Ей хотелось, чтобы я поверила ее рассказу. Я не верю ни единому ее слову, поскольку знаю тебя гораздо лучше, но должна отдать ей должное, она чертовски хороша в манипулировании людьми. Если бы я не знала тебя так хорошо, как сейчас, я бы ей поверила, настолько все звучало убедительно.

Алекс хмурится еще сильнее.

— Что она тебе сказала, Синди?

Я делаю глубокий вдох.

— Она сказала, что ты меня используешь. Наши отношения — это сплошной обман, ты хочешь обмануть бабушку.

Он прищуривается.

— Такова была и моя первоначальная реакция. Я подумала, что она каким-то образом пронюхала, ну,.. о нашей сделке. Потом поняла, что она не могла о ней узнать, но она говорила какими-то загадками, и я попросила ее объяснить подробнее. И тогда она сказала, что в завещании твоей тети есть пункт, согласно которому ты унаследуешь все ее состояние, включая поместье, лишь в том случае, если женишься. Если ты не успеешь жениться, то все ее состояние отойдет в фонд, который обеспечит Петру и остальных. Я имею в виду, что тебе тогда придется соскребать крошки по сусекам. Не знаю, чего она хотела добиться, рассказав мне об этом. Может, она просто хочет, чтобы ты чувствовал себя несчастным.

Я продолжаю лепетать, слова льются изо рта, но вдруг ловлю себя на мысли, что Петра не соскребала крошки этой истории по сусекам. Все в этой истории имело смысл, особенно учитывая реакцию Алекса сейчас — он не злился на Петру, не смеялся над ее нелепым предположением, что она выставила его в таком свете.

Он ничего не отрицал. Просто молчал. И стал бледным, смотря прямо перед собой, и в этот момент я поняла, что Петра была права, в коем веке, сказав мне правду. У Петры явно имеется план действий. И ее план явно предполагает убрать меня с дороги любой ценой. Должно быть, после нашего разговора она решила, что я не откажусь от Алекса, поэтому попыталась избавиться от меня другим способом.

Она тоже хочет получить деньги бабушки любой ценой.

— Алекс? — Зову я, когда мне становится ясно, что он не собирается нарушать тишину, воцарившуюся между нами. — Прошу тебя, скажи, что это неправда.

Он смотрит на меня, и я замечаю печаль, перемешанную с болью в его глазах, мне окончательно становится ясно, все сказанное Петрой — правда. Он использовал меня, чтобы заполучить бабушкино наследство. И все между нами было ложью. Я оказалась здесь не для того, чтобы осчастливить эту милую старушку, а для того, чтобы Алекс смог получить все ее состояние. На какую-то долю секунды меня охватывает ужас от того, насколько он обвел меня вокруг пальца, заставив при этом меня сожалеть, что я вообще передала ему наш разговор с Петрой.

Нет. Я рада, что рассказала ему. Теперь я гораздо лучше знаю, каким человеком является Алекс, чем узнаю об этом в суде по разводу, когда он получит доступ ко всем деньгам. Без сомнения, он заставил бы меня подписать брачный контракт. Вот так шутка! Он точно знал какую нужно выбрать девушку для этого обмана, потому что я бы настояла на подписании брачного контракта, чтобы доказать ему, что меня не интересуют его деньги.

Наконец-то я увидела настоящего мужчину, скрывающегося под маской. Да, он с красивым лицом, но внутри так уродлив. Уродлив до мозга и костей.

— Я не хочу тебе врать, Синди, — тихо отвечает он.

Он не только не пытается оправдаться, сказав, что все неправда, но также не пытается сказать, зачем он все это придумал и что дело совсем не в деньгах.

Я вспоминаю его бабушку. Как сильно она любит Алекса, и эта новость способна разбить ей сердце на тысячу кусочков. И понимаю, что струшу, я не смогу ей открыть глаза на правду. Я не хочу разбить ей сердце. Но я также не хочу больше участвовать в ее обмане. Одно дело сделать ее счастливой эту милую старую женщину, другое дело участвовать в борьбе за ее наследство. Я полюбила его бабушку за эти дни, и мне наплевать даже если Алекс не заплатит мне ни цента. На самом деле, он может засунуть себе свое чертовое казино в задницу. Я не собираюсь больше обманывать старую леди.

— Прекрасно, — просто отвечаю я.

А что еще я могу сказать? Он молчит, ничего не объясняя и не отрицая. Я могла бы разозлиться и накричать на него, высказать, что думаю о человеке, который решился на такой обман. Но что толку? Алекс и сам должен понимать, что это очень низко. И мне не стоит напоминать ему об этом. И уж это совсем не похоже на то, что я себе придумала о нас, даже близко не похоже. Ему плевать на то, что я вообще думаю.

— Я уже немного устала. Ты не мог бы оставить меня одну? — Добавляю я, пока он продолжает молчать.

Я не жду, что он мне ответит. Все что он скажет, уже ничего не исправит. Я ложусь на кровать и поворачиваюсь к нему спиной. «Прошу тебя, просто уйди», — молю про себя. Не делай еще хуже, чем и так есть.

Алекс еще какое-то время сидит рядом со мной на кровати, но не делает ни малейшего движения в мою сторону, не дотрагивается до меня, не пытается поговорить. Я закрываю глаза, желая, чтобы он ушел, через несколько минут чувствую, как матрас приподнялся, он встал. Я слышу, как он движется по комнате, приоткрываю один глаз, следя за ним. Он берет свой ноутбук и направляется к двери. Потом дверь открывается и закрывается за ним.

— Прости, Синди, — говорит он перед тем, как покинуть свою комнату.

Дверь за ним закрывается, и я крепко сжимаю зубы. Чувствую, как слезы злости жгут глаза.

Прости?! Но этого мало. Это вообще ничто. Мне казалось, что мы могли бы пройти через все вместе, но я не рассчитывала узнать что-то подобное. Оказывается, нет никаких «нас», оказывается все было обманом и ложью с самого начала. Меня обманывали не меньше, чем бабушку, и из всех именно Петре пришлось открыть мне всю правду.

37

Синди

Около десяти минут я неподвижно лежу на кровати Алекса. Знаю, мне нужно пойти в свою комнату, взять телефон и попытаться выбраться отсюда. Но сначала я хочу убедиться, что Алекс действительно ушел. Я не хочу с ним сцены. Я хочу тихо улизнуть и покончить со всем этим чертовым бардаком.

Я выжидаю столько, сколько могу, потом сажусь на кровати. Сначала опускаю здоровую ногу, встаю, положив руку на спинку кровати, чтобы сохранить равновесие. Медленно опускаю на пол больную ногу. Больно, но я смогу это пережить, щиколотка хорошо и туго перевязана. Может Алекс и коварный ублюдок, который хочет стать богаче за счет своей бабушки, гораздо богаче, чем уже и так есть, но он хорошо умеет бинтовать вывихи.

Я ковыляю к двери, соединяющую наши комнаты, начиная безумно смеяться, как только мне в голову приходит дурацкая мысль. У меня возникло такое чувство, будто я вдруг оказалась в главной роли в фильме «Мизери». Я оказалась пленницей в чужом доме, неспособная нормально ходить, желающая сбежать, ощущая, что выхода нет. («Ми́зери» (англ. Misery) — американский триллер режиссёра Роба Райнера, вышедший на экраны в 1990 году. Экранизация одноимённого романа Стивена Кинга. За роль в этом фильме Кэти Бэйтс получила премии «Оскар» и «Золотой глобус». Слоган фильма: «Пол Шелдон всегда писал, чтобы заработать себе на жизнь. Теперь он пишет, чтобы остаться в живых!». — прим. пер.)

Конечно, выход есть, успокаиваю я себя, заходя в свою комнату и закрывая дверь. Я могу вызвать такси, а потом забронировать билет на самолет. Все очень просто.

Никто не удерживает меня здесь насильно, напоминаю я себе. Это не фильм, и мне не нужно сбегать от своих похитителей, меня даже никто и не похищал, я по собственной воле приехала сюда с Алексом.

Даже если Алекс застукает меня за упаковкой чемоданов и попытается отговорить, думаю бабушка не позволит ему удерживать меня здесь, если я пожалуюсь ей. Но я не хочу, чтобы до этого доходило. Я и так уже достаточно одурачила бабушку. Больше водить ее за нос не буду.

Когда беру свой телефон, свет падает на мое красивое, якобы обручальное кольцо. С чувством, будто мое сердце заморозилось, я снимаю кольцо и осторожно кладу на прикроватную тумбочку. А потом сажусь на край кровати. Открываю Google, начинаю просматривать рейсы. Меня охватывает паника, слезы вот-вот польются из глаз, расписание рейсов перед глазами расплывается.

Чувствую себя в какой-то ловушке. У меня наступает настоящая паника. Есть только один выход, и я никогда не думала, что когда-нибудь им воспользуюсь. Никогда не представляла, что могу оказаться в такой ситуации. Кроме того, моя жизнь здесь подвергается опасности. И опасность связана не с Алексом. Несмотря на то, что его чувства ко мне были лживыми, мне все равно трудно поверить, что он попытался бы меня убить. Но Петра вполне может рискнуть. Она уже попробовала. Я также вспоминаю, что Алекс говорил о тайных проходах по всему дому. Она могла бы оказаться в моей комнате и перерезать мне горло во сне, а никто бы даже и не понял, что она покидала свою спальню. А я не хочу этой ночью опять врываться в спальню Алекса. Лучше умереть, чем это.

Поэтому я набираю номер Стар. Она отвечает после второго гудка.

— Привет! Удивлена, что у тебя нашлось для меня время между твоим горячим сексом.

При звуке ее голоса я начинаю рыдать. Я даже не представляла, что буду так плакать, но слезы сами собой катятся по щекам, боюсь, что они никогда не закончатся.

— Что за черт? — Стар никогда не выражается, отчего начинаю рыдать еще сильнее. Стар пытается меня успокоить, позволяя выплакаться. Я наконец-то овладеваю собой, и мои рыдания переходят в постоянную икоту.

— Расскажи мне, что случилось? — приказывает она по-деловому.

Я все ей рассказываю. О нас с Алексом и о том, что предполагала, что у нас с ним было что-то особенное. Потом о Петре и моем «несчастном случае». И, наконец, самое худшее, какой удар я получила после разговора с Алексом, он даже не пытался отрицать слова Петры.

— Я должна уехать отсюда, Стар. Я не могу остаться даже на еще одну ночь. Одно дело — лгать, доставив радость его бабушке, но обмывать ее ради наследства. А еще эта Петра. Алекс предупредил ее, чтобы она оставила меня в покое, но не уверена, послушается ли она его. Она может перерезать мне горло ночью, и никто ее не поймает.

— Я все прекрасно понимаю. Я тоже не осталась бы и минуты, — говорит Стар.

Я всхлипываю. У меня хорошие друзья, отличные подруги. Стар даже не вспомнила, что предупреждала меня об этом. А она имела бы полное право так мне заявить.

— Дело в том, Стар... мне неприятно просить тебя об этом, но я в таком отчаянии. Может Николай сможет каким-то образом вытащить меня отсюда? Помню, ты говорила, что у него есть самолет в России…

— Когда ты хочешь улететь? — перебивает она меня.

— Как можно скорее.

— Отлично. Я перезвоню тебе, как только что-нибудь узнаю.

— Спасибо, — отвечаю я. Мысль, что Стар старается мне помочь и вытащить меня отсюда, вызывает во мне такое облегчение, что я чуть не начинаю снова плакать, но все же сдерживаю слезы. Мне нужно взять себя в руки, не терять самообладания, чтобы побыстрее убраться отсюда. Я смогу выплакаться дома столько, сколько захочу.

38

Алекс

Я смотрю на экран телефона — номер неизвестный, но так как это моя личная линия, которую никто, кроме членов семьи и нескольких близких друзей, не знает, я подношу трубку к уху.

— Алекс, это Стар. Я подруга Синди, — сухо говорит женщина.

Холодные когти сжимают мои внутренности. Я знаю зачем она звонит. Она продолжает, не дожидаясь моего ответа.

— Я пришлю за Синди самолет к вам в поместье в течение двух часов. Мой муж говорит, что вы можете застрелить пилота любого самолета, приземлившегося в вашем поместье, если я сначала не попрошу у вас разрешения на посадку. Так что считайте этот звонок моей просьбой, я хочу вернуть свою подругу и посылаю за ней самолет. Возможно, она не очень дорога вам, но за то очень дорога мне. Поэтому, прошу вас, не препятствуйте ее отъезду, или я сама прилечу за ней.

Горькая улыбка кривит мои губы. Хорошо, что ее муж знает меня. Именно так бы я и поступил, если бы кто-нибудь попытался встать между мной и моей женщиной, но так уж складываются обстоятельства, что предложение Стар, как раз мне на руку. Мне нужно, чтобы Синди уехала. И лучшего способа нет, если она улетит в самолете Николая. Я ему доверяю.

— Хорошо. Высылайте самолет. Машина доставит ее к трапу, — отвечаю я ей.

Она вздыхает. Я догадываюсь, о чем она думает. Она считает меня мудаком и чудовищем, потому что я обманываю свою семью и использую ее подругу. Думаю, что она права, если бы она знала и видела, что я делал раньше, это бы не шло ни в какое сравнение с тем, что происходит сейчас.

— Спасибо. — И она вешает трубку.

Господи, насколько я был слепым и тупым. Я выдыхаю и смотрю в окно. О Синди, Синди, Синди.

39

Синди

После завершения разговора со Стар, испытываю мимолетную радость, что через два часа за мной прилетит самолет. Я быстро хватаю чемоданы и начинаю бросать в них вещи. В спешке засовываю вещи в полном беспорядке, у меня не получается закрыть чемодан. Чувствую, как руки трясутся от паники. Я не хочу покидать этот рай, но также хочу сбежать отсюда как можно быстрее. Я слышу стук своего сердца, отдающийся в ушах.

Он предал меня. Использовал меня. Лгал мне.

Мне следовало прислушаться к своим инстинктам тем вечером в казино. Он был слишком скользким, слишком лощеным для Джеймса Бонда. Но я по глупости купилась на его чушь, потому что была очарована его красотой.

Я сажусь на кровать, уговаривая себя, что мне следует успокоиться. Два часа — это очень долго, время тянется медленно. Не стоит так торопиться, я буду полностью готова к самолету. Я вытаскиваю все из чемоданов и аккуратно укладываю все обратно. Смотрю на часы. Прошло двадцать минут. Еще десять минут я выжидаю в своей комнате, прежде чем подумываю спуститься вниз и попросить кого-нибудь отвезти меня на летное поле.

Мне хочется попрощаться с бабушкой, но знаю, что не смогу, не заплакав и не рассказав весь обман Алекса, но не могу этого сделать. Бабушка будет грустить, что я уехала, не попрощавшись, но Алекс — непревзойденный лжец, поэтому придумает что-нибудь типа того, что мне срочно пришлось уехать, чтобы ухаживать за больной родственницей или что-то в этом роде. Мы больше никогда с ней не встретимся, и я надеюсь, что она найдет в себе силы простить меня.

Я выжидаю еще пять минут, но дверь в мою комнату открывается и появляется Алекс. Он кидает взгляд на мои чемоданы, потом на меня, я замечаю, как напряжен его подбородок, словно он с трудом сдерживается. Мне хочется подойти к нему, обнять, сказать, что я не брошу его, если он этого хочет, и останусь.

Но нет.

Ненавижу лжецов. Даже таких великолепных, как он.

Поэтому отвожу взгляд, стараясь не встречаться с ним глазами.

40

Алекс

Я застываю как вкопанный, когда вижу ее собранные чемоданы на кровати. Она отворачивается от меня, и мне кажется что-то внутри у меня ломается. Оказывается, увидеть ее собранные чемоданы в сто раз хуже, чем я думал. Хотя понимаю, что она должна уехать отсюда. После того, что случилось сегодня и после того, как она узнала о пункте в завещании, я не виню ее за желание уехать. Синди обладает достоинством и гордостью. Я бы тоже захотел уехать, если бы был на ее месте.

— Давай я помогу тебе отнести чемоданы вниз, — слышу я свой голос, который звучит даже странно для меня.

Я подхожу к ней, она не отступает, но не делает никаких попыток приблизиться, поэтому мне приходится остановиться, сдерживаясь, чтобы не дотронуться до нее.

Она смотрит мне открыто в глаза, вижу, всю боль в ее глазах. Я не хочу причинять ей боль, но боль, которую я вижу в ее глазах, дает мне надежду. Я все еще смогу достучаться до нее. Она окончательно не отвернулась от меня. Ещё нет.

— Нет необходимости. Уверена, что кто-нибудь из прислуги поможет мне с чемоданами.

Я ожидал такого ответа. Тупо смотрю на нее, чувствуя себя таким потерянным.

Замечаю, что она начинает злиться.

— Что ты скажешь бабушке?

— А что ты хочешь, чтобы я ей сказал? — Спрашиваю я с дрожью в голосе. В какой полный бардак превратился мой план. Я недооценил Петру. Не продумал все до конца. Совершил ошибку. А мне следовало быть более внимательным ко всему и всем. Слишком огромные деньги поставлены на карту.

— Пожалуйста, — шепчет она, — скажи бабушке, что я сожалею, что мне пришлось уехать, но было очень приятно с ней познакомиться.

Затем она обходит меня, пытаясь вытащить свой чемодан с кровати. От тяжести она спотыкается, я протягиваю руку, ухватив ее за запястье, и несмотря на то, что мое сердце кровоточит, я все равно чувствую искры, промелькнувшие между нами. И она тоже их чувствует, потому что задерживает дыхание, прежде чем отдернуть свою руку.

— Не смей прикасаться ко мне, — бросает она.

— Я все исправлю, обещаю, — шепчу я.

Она фыркает смехом.

— Исправишь? Как, черт возьми, ты собираешься все исправить? — кричит она. Затем резко замолкает, делает глубокий вдох, прежде чем продолжить более спокойным голосом. — Мне не нужно, чтобы ты появлялся в моей жизни и все исправлял. У тебя здесь дел по горло. В любом случае, я взрослая женщина и не нуждаюсь ни в твоей заботе, ни в чьей-то еще. А теперь, если ты не возражаешь, я хотела бы спуститься вниз и попросить, чтобы кто-нибудь отнес мои чемоданы.

Она уходит, прихрамывая, и я отпускаю ее. Я смотрю ей в след, как она медленно идет. Она не оглядывается, и я чувствую, что все мое будущее словно разорвали и раскромсали. Как будто единственный свет, оставшийся в моей жизни, погас. Но я все же верю, у меня есть очень маленькая надежда, что у нас все еще может быть счастливый конец.

Я подхожу к лестнице и смотрю, как она хватается за перила, медленно спускаясь вниз. Как только она благополучно оказывается внизу, я звоню водителю, чтобы он подогнал машину. Затем возвращаюсь в ее комнату и забираю два ее чемодана.

Я отношу их вниз, встав рядом с ней посреди фойе. Она явно пытается первого появившуюся прислугу попросить ей помочь с чемоданами. Но увидев меня с ее багажем, поджимает губы.

— Машина ожидает тебя у входа.

Она прикусывает нижнюю губу, подбородок дрожит, мне кажется, что она вот-вот расплачется, но все же сдерживается. Водитель забирает у меня ее чемоданы, укладывая в багажник, она так торопится побыстрее оказаться в машине, что чуть не падает спотыкаясь. Я ничего не могу с собой поделать, подхватываю ее.

— Я сказала, не трогай меня, — говорит она сквозь стиснутые зубы.

Не обращая внимания на ее слова, я помогаю ей забраться на заднее сиденье и закрываю дверь. Она даже не смотрит в мою сторону, уставившись перед собой, ее лицо раскраснелось, она старается скрыть свои эмоции.

Я наблюдаю, как отъезжает машина. Потом оборачиваюсь и замечаю в окне бабушку. Она с грустью смотрит на меня, качая головой, я тоже качаю в ответ головой. В этот момент не могу сдержать слез.

Потом возвращаюсь к себе в комнату, опустившись на кровать. Петра мастерски разыграла свои карты. Я осматриваю свою спальню. Она кажется опустевшей, будто присутствие Синди наполняло ее светом, а теперь он исчез, ничто в этом мире больше не имеет смысла. Я поднимаю одеяло, прижимая его к лицу, вдыхая запах Синди.

— Я верну тебя, Синди Форрестер, даже если это будет последнее, что я сделаю в этой жизни, — шепчу я в сладкий аромат одеяла.

41

Синди

Прошла неделя с тех пор, как я улетела из России. С тех пор, как я улетела от Алекса. Мой полет домой был невыносимо грустным и одиноким, но все прошло гладко. Все прошло без сучка и задоринки. Я тут же позвонила Стар, как только поднялась на борт, она встречала меня в аэропорту, как и обещала. Ей достаточно было бросить взгляд на мое заплаканное лицо, как она тут отправилась со мной в ближайший супермаркет. Купила три бутылки вина, и мы пошли ко мне. Мы болтали и пили до самого утра. Я рыдала, рассказывая ей все. Она поддерживала как могла, так и не сказав, что предупреждала меня, за что я была ей очень благодарна.

Потом появилась Роза, когда ушла Стар, и я снова разрыдалась.

На следующее утро, около семи утра, я наконец рухнула в постель, сказав, что мне станет лучше после сна. Мало того, что у меня было худшее похмелье в моей жизни, но я была так же печальна и так же опустошена, когда проснулась. И я чертовски сильно тосковала по Алексу.

Роза приготовила мне роскошный завтрак и налила бокал вина.

— Опохмелиться, — заявила она. Я почувствовала себя после бокала вина немного лучше.

Я понимала, что он будет продолжать играть в свою игру с бабушкой, поэтому не ждала его увидеть на работе в первые два дня. Думаю, что он остался в России. Но время проходило, и он должен был вернуться домой, я стала ждать его в казино. С одной стороны, я ждала его появления, так как сильно скучала по нему, с другой — боялась, несмотря на свои чувства, боялась, что, глядя на него буду думать только о том, как по-королевски он меня облапошил вместе с его бабушкой.

Теперь я уже была не уверена, хочу ли работать в «Макао». Волнение, которое я раньше испытывала по поводу своей карьеры, исчезло. Все теперь казалось пустым и бессмысленным.

Я ждала и ждала его появления, но мне так и не пришлось встретиться с ним лицом к лицу, он не появлялся. Я, как обычно, проводила свои рабочие ночи в казино, делая свою работу, каждый раз дергаясь, когда появлялся крупный парень в костюме, но он не был Алексом. Значит Алекс струсил. Боясь показаться мне на глаза. Я уговаривала себя, что мне наплевать на него, но это было не так. Самое меньшее, что он мог сделать, хотя бы просто извиниться передо мной.

Но он не появлялся. Он выполнил свою часть договора, как и обещал. Его адвокат прислал мне документы на половину казино. И глядя на них, я не испытывала счастья. Я чувствовала себя запачканной, глупой на то, что решилась на такой обман, чтобы получить часть «Макао».

И все же, несмотря на то, что я чувствовала себя потерянной, разозлившейся и глупой, несмотря на то, что Алекс оказывается не испытывал ко мне никаких чувств, с каждым днем я хотела встретиться с ним все больше и больше.

Но… Мне хотелось, чтобы он появился в казино. Я нуждалась в нем. Нам нужно было поговорить. Я хотела расставить все точки над i.

Сегодня была очередная ночь, когда он не пришел. Он ни разу не позвонил мне за все это время, не поинтересовался, как идут дела в казино.

Поэтому входя в дом, я тяжело вздохнула. Это была долгая ночь на работе, еще более долгая, потому что я постоянно проверяла экраны видеонаблюдения, не пришел ли Алекс. И сейчас я чувствовала себя измученной, а также дерьмово выглядела. Умом я понимаю, что должна отпустить это дерьмо. Должна перестать думать об Алексе. Перестать надеяться, что увижу его, просто продолжать жить своей жизнью. Но мое сердце не отпускает. Черт бы его побрал. Он действительно, мать твою, разбил мне сердце.

Я запираю входную дверь в квартире, сбрасываю пальто. Затем устало сбрасываю туфли и направляюсь в гостиную. Мгновенно останавливаюсь, прислушиваясь, как только замечаю свет от настольной лампы. Я ее точно не включала. Адреналин вызывает страх, скользящий по позвоночнику, как только с моего дивана поднимается мужчина.

— Привет, Синди.

Страх превращается в неконтролируемую ярость. Это Алекс.

— Ты скучала по мне? — тихо спрашивает он.

— Я скучала по тебе?! Ты что, бл*дь, издеваешься надо мной? — Истерически кричу я. — Как, черт возьми, ты оказался в моей квартире?

Я делаю шаг к нему, боль и тоска превращаются во всеобъемлющую, необъяснимую ярость, как только вижу улыбку Алекса, которая оказывает свое обычное воздействие на мое тело. Мое тело хочет его. Я издаю вопль полного разочарования, непонимания и боли, бросившись на него с кулаками. Алекс видит мою реакцию, легко хватает меня за запястья. Удерживая на расстоянии вытянутой руки, чтобы я не смогла достать его ногами и кулаками. Спокойно наблюдая, пока я ору, пытаясь вырваться.

В конце концов, выпустив весь свой гнев, замираю тяжело дыша.

— Ты закончила? — тихо спрашивает он.

Я с несчастным видом киваю, он отпускает мои запястья. Я не решаюсь снова замахнуться, потому что злость прошла, чувствую себя такой усталой. По правде говоря, я так устала от злости, ожидания и всего остального, что просто хочу, чтобы он исчез из моей жизни. Я выслушаю его, выясню все, что хочу, затем уйду и начну все сначала. В другом месте. Он может забрать свою часть казино обратно. Я уже ее не хочу.

Я тяжело опускаюсь на диван, Алекс садится рядом. Хотя меня по-прежнему беспокоит один вопрос, который я и озвучиваю:

— Как ты сюда попал? — Спрашиваю еще раз.

— Ты держишь запасной ключ в своем шкафчике на работе, — говорит он, как будто это вполне приемлемо, забрать мой ключ и без разрешения вломиться в мою квартиру.

Его слова еще больше должны разозлить меня, но почему я не злюсь. Я устала злиться.

— Прости. Я бы никогда им не воспользовался, но разговор, который будет между нами, не ведут в казино, я решил, что ты не впустишь меня, если я просто постучусь в твою дверь, как нормальный человек.

Тень улыбки изгибает мои губы. Я действительно скучала по нему, хотя ни за что на свете в этом не признаюсь.

— Да уж, я бы точно не стала тебя впускать, — соглашаюсь я.

— Я доставил тебе боль, Синди, и я искренне сожалею об этом. Я не буду тебя винить, если ты скажешь мне убираться и никогда не возвращаться. Но я не уйду, пока не объясню тебе все. Я в долгу перед тобой и мне нужно, чтобы ты услышала все от меня. А потом, если ты все же захочешь, чтобы я ушел, я уйду.

— Хорошо, — устало пожимаю я плечами. — Давай выслушаю следующую порцию лжи, которую ты состряпал.

— Я никогда не лгал тебе. Единственный раз, когда я был не совсем правдив, единственное, в чем я виноват, когда позволил тебе поверить Петре, ты, по крайней мере, поймешь, почему я так поступил.

— Что?! — Шепчу я в шоке.

— Это правда. Все, что я говорил о желании сделать бабушку счастливой, было правдой. Она действительно хочет, чтобы я нашел особенную женщину, с которой был бы счастлив, и я хотел, чтобы она увидела эту женщину, прежде чем покинет эту землю. И пока Петра не вмешалась, ты смогла сделать мою бабушку по-настоящему счастливой, ты сама видела, как она была счастлива, предполагая, что я нашел ту единственную. И ни о чем другом речи не было. И еще кое-что интересное для тебя. Я единственный законный наследник всего состояния графов Оболенских. Титулы перешли к бабушке только потому, что мой отец умер, и она была следующей в роду. После ее смерти следующим буду я, но меня не интересуют ни ее дом, ни ее деньги. У меня есть приличное состояние, больше, чем мне нужно, и пока я не увидел, как по-настоящему красив Уинтер Хаус, я никогда не хотел иметь этот дом и не собирался там жить.

— А как насчет пункта в завещании, о котором говорила Петра? — В шоке спрашиваю я.

— Этот пункт действительно есть в завещании. Я сам рекомендовал бабушке его добавить много лет назад.

Должна сказать, что я не ожидала такого поворота событий. Я хочу опровергнуть его слова, думая, что это очередная ложь, но похоже Алекс говорит правду, по крайней мере, моя интуиция подсказывает, что так и есть.

— Но зачем?

— В основном из-за моих родственников, нахлебников и паразитов. Они спокойно живут в свое удовольствие за счет бабушки. Она позволяет им это делать, потому что ей нравится быть среди семьи. В конце концов, они родственники, кровь гуще воды, но в глубине души она понимает, что им нужны ее деньги. Вот почему она иногда шутит, что они так хотят заполучить ее деньги, что могут подстроить ее падение с лестницы или даже медленно отравить.

Я открываю рот при мысли, что они могут попытаться ее убить. Покушение на мою жизнь, совершенно чужого для них человека — это одно, но на милую старушку, как его бабушка?

— Честно говоря, в то время, когда она впервые мне об этом заявила, я подумал, что она стала немного параноиком, но нет ничего на свете, чего бы я не сделал, чтобы она была счастлива, хотя и не верил ее подозрениям, я все же придумал этот пункт. Этот пункт означает, что в интересах всех родственников сделать так, чтобы бабушка жила как можно дольше, тогда все они могут жить так, как сейчас, в том стиле жизни, в котором привыкли. В том случае, если она умрет, трастовый фонд заберет почти все, они получат жалкие гроши по сравнению с тем, что имеют сейчас. Поскольку я не хотел, чтобы кто-нибудь заподозрил, что мы изменили завещание, то вместе с ней пустили байку, что бабушка хочет, чтобы я женился и произвел наследников. И это сработало. Все верили в эту байку, все были счастливы, никто из моих родственников не мог предположить, что я могу остепениться. На самом деле, они думали, что быстрее окажутся на моих похоронах, чем на моей свадьбе. И все было отлично до тех пор, пока я не захотел сделать бабушку настолько счастливой, чтобы она получила все, что хотела больше всего на свете…

— …познакомиться с достойной женщиной для тебя, — заканчиваю я за него.

Он кивает.

— Во всяком случае, никто из членов семьи не знает, что завещание, которое все видели с этим пунктом, не является настоящим завещанием бабушки. Ее настоящее завещание хранится у адвоката. Марина и Виктор получат хорошее пособие, так как она уже купила им дом. Петра и Анастасия тоже не будут бедствовать, живя так, привыкли все эти годы. Я унаследую Уинтер Хаус, независимо от моего семейного положения, Валерия будет жить в нем столько, сколько захочет. Остальные бабушкины деньги пойдут на благотворительность в России для бездомных детей. Если ты мне не веришь, я могу показать тебе копию настоящего завещания.

42

Синди

И пока Алекс все мне объясняет, у меня в голове роится уйма вопросов, но в конце его рассказала они исчезают. В его рассказе больше смысла. Гораздо больше, чем думать, что ему нужно наследство его бабушки, или что он специально обманывал единственного дорогого для него члена семьи, которая его безумно любила.

— Я... О Боже, Алекс, прости. Не могу поверить, что я поверила Петре, — говорю я.

Он пожимает плечами.

— Петра запутала тебя, потом ты сама говорила, что она мастерски манипулирует людьми. Да, она очень хороша в этом. А как еще ты могла отреагировать на ее слова?

— Но почему тогда ты ничего мне не рассказал?

— Я больше всего на свете хотел сказать тебе правду, но Уинтер-Хаус неподходящее место для этого. Как ты уже знаешь, по всему дому и территории имеются тайные туннели и проходы, я был больше, чем уверен, либо Петра, либо Анастасия подслушивают все, что происходит в наших апартаментах. Я понимал, что не смогу уберечь сразу вас двоих — ни тебя, ни бабушку. И хотя мне было невыносимо от мысли, что ты уехала, но это было самое лучшее — ты оказалась подальше от этого дома и находилась в безопасности, пока Петра и Анастасия думали, что мы разругались. Как только ты улетела, и я понял, что они не смогут до тебя добраться, я мог более эффективно решать ситуацию с бабушкой.

— Все, что я говорил тебе с момента нашей встречи, правда, Синди. Я влюбился в тебя. Полностью, безнадежно влюблен в тебя. А это означает — честность с моей стороны. Даже если эта правда будет болезненной.

Я смотрю в его родные глаза, как грозовое небо, и чувствую, как у меня замирает сердце. Он любит меня! Все было правдой, по-настоящему. Все, что у нас было, было реально. Я открываю рот, но не могу вымолвить ни слова. Я закрываю рот и просто молчу, пытаясь переварить все, что он мне рассказал, но услышала только одно, что он любит меня. Эти слова вибрирует у меня в голове. И звучат так прекрасно.

— Синди? Ты ведь мне веришь, правда? — спрашивает он с ноткой беспокойства в голосе.

Я киваю, все еще не в состоянии вымолвить ни слова. Слегка трясу головой, надеясь прояснить ее.

— Я... да. Я верю тебе насчет завещания твоей бабушки. В этом есть смысл. И я отчаянно хочу верить тебе насчет всего остального...

— Но? — Подсказывает мне Алекс.

— Но ведь прошла неделя с тех пор, как я улетела из России. Ты когда вернулся сюда? Сколько дней назад? И только сейчас пришел. Это не похоже на человека, который полностью и безнадежно влюблен.

— Вообще-то я только что прилетел. Я приехал прямо к тебе из аэропорта. Потом подождал, пока ты спустишься в казино, чтобы прокрасться, как проклятый вор, к твоему шкафчику и взять ключ, — говорит он с застенчивой улыбкой. — Я знаю, что мог бы позвонить тебе, но то, что я собирался тебе сказать, не было телефонным разговором. Мне было нужно видеть твои глаза, когда я тебе все буду рассказывать, чтобы ты смогла понять, говорю ли я правду или нет.

— Ты только что вернулся? Почему?

— После того, как я понял, что моя двоюродная тетя не параноик, то же начал опасаться за ее жизнь. Пришлось задержаться, чтобы уговорить ее приехать в Лондон, потом я распорядился о ее и вещах Валерии, чтобы доставили их сюда.

— Ты заставил ее согласиться приехать? — Удивленно спрашиваю я.

Он кивает.

— Да. Похоже, ты произвела большое впечатление не только на меня, но и на мою бабушку. Она хочет находиться рядом с нами. Но не волнуйся. Никакого давления. Теперь, когда она вне опасности, больше нет необходимости притворяться. Ты можешь сказать ей открыто, что между нами все кончено, если ты этого хочешь.

— Я не смогу этого сделать, — говорю я с улыбкой.

Он пристально смотрит мне в глаза, выглядя так, будто боится вздохнуть.

— Что ты имеешь в виду? — хрипло шепчет он.

— Ты сказал, что там в России все было правдой. Я могу сказать тебе то же самое. Все, что я говорила и чувствовала, было по-настоящему с моей стороны. Алекс, я люблю тебя так сильно, что мне казалось, что я готова была умереть на этой неделе без тебя.

— Ты примешь меня обратно после всего, что случилось? — спрашивает он.

Я утвердительно киваю.

— Если ты можешь простить меня за то, что я сомневалась в тебе, — отвечаю я, внезапно занервничав.

— Не за что прощать, — говорит Алекс, заключая меня в объятия.

Его рот внезапно оказывается на моих губах. Мы целуемся и кажется, что будто не прошла целая неделя, будто ничего плохого не было. Я чувствую по его поцелую, что он ощущает то же самое. Он притягивает меня ближе, мы словно созданы друг для друга.

Мы прошли среди вихрь инстинктивного влечения и по каменистой дороге, которая привела нас сюда, но теперь, когда мы здесь, я точно знаю, что никогда больше не уйду от Алекса. Неделя без него была для меня невыносимой. Я была готова отдать все. Я даже представить себе не могу, как бы жила без него оставшуюся жизнь. Я не хочу себе этого представлять. Даже ни секунду. Я больше никогда его не отпущу.

Алекс отрывает свои губы от меня, я уже скучаю по его губам, по его языку. Он снова разбудил мое тело, я так сильно его хочу. Он притягивает меня к себе и на мгновение прижимает.

— Я люблю тебя больше слов, больше денег, больше всего на свете, Синди. Я хочу, чтобы ты никогда этого не забывала, — шепчет он мне на ухо.

Я прижимаюсь к нему, затем отстраняюсь, чтобы снова взглянуть ему в лицо.

— Может, перейдем в спальню? Или тебе нужно вернуться к бабушке? — Спрашиваю я.

Он встает и протягивает мне руку. Я без колебаний беру его за руку, он мягко поднимает меня с дивана.

— Сначала важное, — говорит он, надевая на палец красивое кольцо, которое мне казалось, что я больше никогда не увижу.

Я смотрю на кольцо со смесью изумления и восторга. Ух ты! На этот раз все по-настоящему.

— А теперь, думаю, нам пора и в спальню, — говорит он. — бабушка прекрасно обойдется без меня. Как ты думаешь, зачем я привез с собой Валерию?

Смех застревает у меня в горле, когда он перекидывает меня через плечо, как мешок с картошкой, и направляется в мою спальню. Я скучала по Алексу, как и мое сердце, но Алекс скучал по мне своим телом и сердцем. Он опускается на меня, положив на кровать, с силой изголодавшегося человека, который был заточен в тюрьме много лет, словно это его последний день на земле.

Вся боль и тьма волшебным образом испаряются. Скоро выглянет утреннее солнце и затопит мой дом светом, но солнечный свет уже заливает мое сердце.

43

Синди

Шесть месяцев спустя

Я стою в ванной комнате, мне нужно немного побыть наедине. Старый собор, в котором мы собираемся пожениться, полон очень красивых, великолепно одетых людей. Здесь собрались все наши друзья, с моей семьей и бабушкой, которая теперь тоже моя семья. Остальные члены семьи Алекса не получили приглашения на нашу свадьбу, хотя некоторые из его старых друзей прилетели сюда сегодня.

Куда бы я ни повернулась, везде слышу и вижу шум и движение. Счастливый шум — смех, слезы радости и болтовня, но мне просто нужна минутка тишины.

Ванная комната примыкает к комнате, которую я заняла для себя и своих подружек невесты — Стар, Розы и Рейвен, чтобы подготовиться. Они все еще там, потягивают шампанское и болтают. Я знаю, что они немного забеспокоились, когда я объявила, что хочу пару минут побыть одной, чтобы сосредоточиться, но они справятся со своим беспокойством, как только узнают, надеюсь, поймут, почему я не сообщила им эту новость первым.

Я хватаюсь за край раковины, смотрю на себя в зеркало и улыбаюсь своему отражению. Я выгляжу сияющей, счастливой.

Мое платье серебристо-белое с узким лифом и широкой белой струящейся юбкой. Красивая диадема с бриллиантами и серебряными блестками удерживает мою фату на месте, из-под нее выглядывают локоны. Макияж безупречен. Кожа выглядит как фарфор с наложенными румянами на щеки, отчего я выгляжу взволнованной.

Мне не нужно класть даже румяна на скулы, потому что я, на самом деле, взволнована предстоящим событием. Я не могу дождаться того момента, как стану женой Алекса.

Когда я смотрю в зеркало, то вижу сияющие глаза и непролитые слезы, понимая, что должна сказать Алексу это сейчас. Мне следовало сообщить ему об этом раньше, но я сказала себе, что могу подождать. Но чувствую или сейчас, или никогда, поэтому выбираю сейчас.

Я киваю, убеждая себя, что принимаю правильное решение. Отворачиваюсь от зеркала и выхожу из ванной, до того, как сама себя отговорю.

— Я ненадолго, — говорю я девочкам, проходя через комнату.

Направляюсь к двери из комнаты, игнорируя вопросы, которые в след задают Роза и Стар. Я иду по коридору наугад, смутно осознавая, что люди приветствуют меня, когда я прохожу мимо них, но я не отвечаю на их приветствия.

На полпути по коридору я подхватываю свою многослойную юбку и пускаюсь на бег. Я замечаю, как мимо проходит бабушка, присоединяясь к другим гостям, которые начинают спускаться по лестнице в зал, где мы с Алексом должны пожениться. Я слышу, как бабушка спрашивает, куда я бегу, но я не останавливаюсь, а только широко улыбаюсь ей. Если я остановлюсь, то не успею поймать Алекса до того, как он покинет свою комнату.

Я продолжаю бежать и, наконец, останавливаюсь перед его дверью. Она находится в противоположном конце коридора от моей. Моя — рядом с одной лестницей, его — с другой. Мы согласились на эту идею, чтобы не видеть друг друга в этот день, по крайней мере, до церемонии.

Я вхожу в комнату без стука. Меня встречает комната друзей жениха и шафера, все они с шоком уставились на меня, как только я врываюсь в комнату.

— Где же он? — Спрашиваю я, оглядывая комнату, тут же заметив, что Алекса нет среди собравшихся мужчин.

— Он в ванной комнате, — говорит один из мужчин.

— Синди, что ты здесь делаешь? — Спрашивает шафер Алекса. В его голосе слышится тревога.

— Мне нужно с ним поговорить. Сейчас же, — говорю я.

— Все хорошо? — спрашивает кто-то другой.

— Да, мне просто нужно с ним поговорить, — повторяю я.

Я чувствую, как меняется настроение в комнате. Друзья жениха начинают неловко переминаться, натягивая костюмы и галстуки. Может они думают, что я передумала и собираюсь отменить свадьбу или подставить Алекса.

Прежде чем я успеваю сказать, чтобы они расслабились, дверь ванной комнаты открывается и в комнату входит Алекс. Он выглядит великолепно в своем сером костюме и белой рубашке, идеальный контраст с друзьями жениха, которые одеты в традиционные черные костюмы. На секунду наши глаза встречаются, и мы просто впиваемся взглядом друг в друга.

— Разве это не плохая примета? — подмигивая мне, спрашивает Алекс.

Он сообщил мне, что существует примета — в день свадьбы не видеть невесту, хотя это глупость, бабушкины сказки, но я сама настояла, и он согласился, а теперь вот стою перед ним.

Я молчу. Если я скажу, что да к несчастью, то заплачу, а я не хочу плакать. Я также не хочу вести этот разговор в комнате, полной друзей Алекса, поэтому пытаюсь показать ему это своим взглядом. Не знаю, понял ли он, но, не отводя от меня взгляда, Алекс обращается ко всем присутствующим.

— Джентльмены, не могли бы вы оставить нас на минутку, — просит он.

Он говорит по-английски, и я знаю, что некоторые из его друзей почти не понимают английского, но несмотря на это все мужчины понимают смысл его слов, направившись на выход из комнаты. Вскоре в комнате остаемся только я и Алекс.

— В чем дело? — спрашивает он.

Я хочу заговорить, успокоить его, но у меня в горле такой ком, что только могу качать головой, хотя пытаюсь сказать, что новость хорошая.

— Синди, ты начинаешь меня нервировать, — говорит он, и внезапно его глаза наполняются глубокой печалью.

Я делаю глубокий вдох, с трудом сглатываю, и наконец выговариваю слова дрожащим голосом:

— Алекс, прости, что говорю тебе об этом сейчас, — начинаю я. — Я должна была сказать тебе раньше, но не сказала, а потом сказала себе, что расскажу позже, но я должна сказать тебе до того, как мы поженимся. Не знаю почему, но просто знаю, что должна.

— Значит, мы все-таки поженимся, — говорит он с облегчением.

— Да, — быстро отвечаю я. — Боже, да. Конечно, да. Я просто... Алекс, я беременна.

Секунду он просто смотрит на меня, будто я ничего такого не сказала, а потом его лицо расплывается в широченной улыбке. Это самая широкая улыбка, которую я когда-либо видела на его лице. А потом он начинает хохотать. В мгновение ока он сокращает расстояние между нами, обхватив меня руками, поднимает и кружит. Я тоже смеюсь. Моя фата летит за мной, кружится вокруг нас, окутывая.

— Алекс, — шепчу я ему на ухо.

— Что? — шепчет он в ответ.

— Ты рад?

— Рад?! Я безумно, фантастически в экстазе рад, — говорит он.

Я чувствую огромное облегчение, и мне становится ясно, почему я думала подождать до окончания свадьбы, чтобы рассказать ему об этом, но не смогла дождаться. Я не была уверена, что он обрадуется. Мы никогда толком не заводили разговоров о детях.

— Но разве я все не испортила, примчавшись к тебе? Ты же не должен меня видеть, для тебя должно быть мое появление сюрпризом.

— О, Синди. Ты ничего не испортила. Ты пришла сюда, чтобы сказать мне, что я стану отцом, и я буду помнить это до самой смерти. Это... ну... другое. Настоящая Синди Форрестер, — говорит он, не в силах даже на секунду сдержать улыбку. — К тому же это лучший свадебный подарок, который мне подготовила.

Он опускает меня на ноги, распутав мою длинную фату, затем наклоняется, чтобы поцеловать, я резко отстраняюсь.

— Помада, — предупреждаю я со смехом. — Моя тушь от слез, наверное, и так уже растеклась под глазами.

— Растеклась? Ты выглядишь просто великолепно, — серьезно говорит он.

Он нежно целует меня в щеку. Я снова прижимаю его к себе и быстро отпускаю, прежде чем мое тело не захочет его отпустить.

— Мне пора, — говорю я. — Я должна выйти замуж меньше чем через пять минут, а мне нужно сначала привести себя в порядок.

— Да, иди. Ты же не хочешь, чтобы твой бедный жених ждал тебя у алтаря.

— О, Алекс, я не могу дождаться, когда стану миссис Оболенской.

— Встань в очередь. Я сам не могу дождаться, когда ты станешь моей женой, — поддразнивает он.

— Прекрати пререкаться. Мы еще не женаты, — бросаю я через плечо, торопясь к двери.

— Я люблю тебя, — кричит Алекс.

Уже в коридоре, я кричу ему в ответ, что тоже люблю его, улыбаясь про себя, услышав общий вздох облегчения от друзей жениха, столпившихся в коридоре, пока я начинаю нестись обратно в свою комнату.

Я подумываю не поправлять макияж, но решаю все же подправить. Я — невеста. По традиции я всегда опаздываю. И кроме того, я планирую единственный раз выйти замуж, поэтому не хочу выглядеть ужасно.

Я спешу обратно в свою комнату, но на этот раз я не бегу, а парю по воздуху. Когда я подхожу к двери, где меня поджидают Роза, Стар и Рэйвен, слышу одну из моих любимых песен. Улыбаюсь про себя.

Да, это хороший день для настоящей свадьбы.

Очень хороший день.

Эпилог

Алекс

Восемь месяцев спустя

Бабушка поднимается с кресла, когда мы с Синди входим в комнату. Обычно я жестом приглашаю ее сесть обратно, но сегодня ничто не удержит ее на месте. Она нетерпеливо подходит к нам, ее лицо расплылось от радости и предвкушения. Совершенно игнорируя меня, она подходит к Синди и смотрит на нашего ребенка.

— Бабушка, познакомься, это твой пра-пра племянник, Леонид Джозеф Оболенский, — говорю я.

— Здравствуй, Леонид. — Слезы текут по морщинистым щекам старушки, когда она улыбается ему. Потом смотрит на меня. — Твой отец гордился бы тобой, Алекс. Так гордился бы.

Образ моего отца появляется в воспоминаниях. Да, полагаю, что так оно и было. Но меня бы сегодня здесь не было, если бы не Синди.

Я осторожно помогаю бабушке сесть, и Синди передает нашего сына в ее хрупкие руки.

— Леонид Джозеф. Хорошее, почти библейское имя для сильного мальчика, — говорит она, одобрительно улыбаясь. — А теперь скажи мне, Алекс. Как такой хороший с библейским именем ребенок появился на свет всего через восемь месяцев после вашей свадьбы?

Я ухмыляюсь бабушкиному любопытному, насмешливому вопросу, Синди начинает возиться с одеялом Леонида, чтобы не встречаться с ней глазами.

— Ну, если ты действительно хочешь знать... — я замолкаю, когда Синди бросает на меня испуганный взгляд.

Бабушка смеется, и я вижу огонек в ее глазах.

— А-а-а... посмотри на это прекрасное личико, — говорит она, не поднимая глаз. Она смотрит только на малыша Леонида. — Он будет таким же красивым, как его мама и папа.

Наконец ей удается оторвать взгляд от лица ребенка и посмотреть на Синди.

— Мне очень жаль, что я не смогла приехать к тебе в больницу. Я очень хотела, но Алекс не позволил.

— Совершенно правильно. Больница — не то место, куда тебе стоит ездить. Здесь, дома, ты в большей сохранности.

— Да, полагаю, что так, все эти устойчивые к антибиотикам бактерии вызывают беспокойство, когда становишься такой старой, — тихо говорит она. — Хватит обо мне, как ты себя чувствуешь, дорогая?

— Абсолютно нормально. — Синди улыбается. — Появление Леонида стоит той боли. В любом случае, я выяснила, что беременность — это хорошее время, чтобы постоянно ругаться с мужем. Это вполне приемлемо, даже поощряется. Когда я рожала, воздух стал синим от ругательств.

Бабушка громко смеется. Это единственное, что не потускнело даже с ее болезнью, пожирающей ее изнутри. Ее прекрасный смех.

— В мое время все было по-другому, — говорит она Синди. — Все, о чем я могла думать, пока рожала Марину, что лучше бы очистила конюшню от дерьма, чем испытывать такую боль.

Синди улыбается откровенности бабушки.

Невозмутимо бабушка продолжает:

— И все же я хорошо помню то чувство, когда впервые взяла на руки своего ребенка. — Ее глаза затуманиваются от ностальгии. — Нет чувства чище и сильнее, чем любовь, которую испытываешь к своему новорожденному ребенку.

Синди мягко улыбается и вздыхает.

— Это так.

— Ты счастливая девушка, Синди. Он будет абсолютно красивым ребенком.

— Я знаю. Я так рада, что ты познакомилась со своим пра-пра племянником, бабушка.

Бабушка сияет от ее слов и снова смотрит на Леонида.

— Хочу предупредить вас обоих, вы ведь понимаете, я буду баловать его безгранично, не так ли?

Я знаю, что это будет именно так.

— Ничего другого я и не ожидал, — со смехом говорю я.

— Я так рада, что вы встретились. Вы прекрасная пара. Вернее были парой, теперь вы стали прекрасной семьей, — говорит она.

Синди улыбается, бабушка подмигивает.

— Скажи мне правду, Синди. Все произошло, когда вы катались к ручью, не так ли? В тот момент, когда ты влюбилась в него. Это была магия того места.

Я чувствую легкий укол страха. Неужели бабушка стала кое-что забывать?

— Мы отправились к ручью, когда гостили у тебя в доме, помнишь, бабушка?

— Я знаю, — говорит она, и по ее тону можно понять, что это я путаюсь в своих показаниях.

— Тогда мы уже были помолвлены, — мягко напоминает Синди.

Бабушка запрокидывает голову и смеется.

— Думаю, нам пора раскрыть карты, не так ли?

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спрашивает Синди.

— Неужели вы оба думаете, что я не поняла ваш обман с самого начала? Вы правда так думаете?! Эта история с предложением была такой милой и все такое, но она была совершенно не в твоем стиле, Алекс.

— Если ты все поняла, почему же подыгрывала нам? — Спрашиваю я.

Бабушка улыбается мне. Широкой, наполненной любовью улыбкой, что почти разрывает мне сердце.

— Я знала, что ты пытаешься сделать меня счастливой. Я не хотела портить вашу игру, кроме того, я видела искры, которые летали между вами... подумала что, если подыграю, то вы оба проведете некоторое время вместе, действуя как пара, может вы ею и станете. И все сработало, не так ли? Посмотрите на вас. Я прожила достаточно лет, нежели вы, и поняла с первого взгляда, что вы двое созданы друг для друга.

Я смотрю на Синди, она смотрит на меня, в ее глазах вижу ту же любовь, что и в своих. Любовь, настоящая любовь и безмерная благодарность за то, что мы нашли друг друга, что у нас появился Леонид, и с нами есть еще бабушка.