Хозяйка старой пасеки

Глава 2

В первый миг мне даже стало стыдно за свое видавшее виды платье, на которое после уборки добавилась еще пара пятен, и руки с заусенцами и обломанными ногтями, под которые забился песок после чистки посуды.

В следующий миг я разозлилась на себя. В конце концов, что мне до этого мужика, даже если он непростительно хорош собой? Высоченный – а может, мне это просто казалось сейчас, с пола. Светлый мундир с золотым шитьем подчеркивает широкие плечи. Мужественные и при этом правильные черты лица. Исправник – а вряд ли это кто-то другой – выглядел настолько безупречно, что мне немедленно захотелось найти в нем какой-нибудь недостаток. Но даже чересчур отросшие темные волосы его не портили.

Я кряхтя поднялась: от скрюченной на полу позы затекла спина. Все же высоченный – пришлось задрать подбородок, чтобы смотреть исправнику в лицо. Головы на полторы выше меня.

Красавец в мундире едва заметно кивнул мне и обернулся к управляющему:

– Представьте нас.

– Кирилл Аркадьевич, это Глашка…

– Глафира Андреевна, – перебила его я. – Очень приятно.

Хотела было протянуть руку для пожатия, в последнюю секунду вспомнила, что в ней по-прежнему нож, которым я отскребала полы. Смутившись, будто девчонка, спрятала обе руки за спину. Разозлилась на себя еще сильнее: веду себя как дура! Эта суета наверняка не укрылась от взгляда исправника. Что он обо мне подумает?

В самом деле дура, как будто больше не о чем волноваться, только о том впечатлении, которое я на него произвела! Да что со мной? Мне же не пятнадцать, в конце концов.

Нет, я в самом деле поглупела. Биологичка, могла бы и раньше догадаться. Этой девочке, место которой я заняла, едва ли семнадцать. А значит, от нее мне досталось не только юное стройное тело и большие глаза, но и все, что к этому прилагается. Гормональные бури и не до конца созревшие лобные доли, которые, как известно, отвечают за самоконтроль.

Он поклонился.

– Кирилл Аркадьевич Стрельцов, уездный исправник. Рад знакомству, Глафира Андреевна.

Я снова растерялась: как надо ответить? Реверансом? Тоже поклониться? Пропади оно все пропадом, мало мне забот, еще и разбирайся с правилами этикета.

Я мрачно хмыкнула про себя. Ничего. Сейчас этот красавчик поверит, что именно я прикончила старуху, и в тюрьме мне этикет не понадобится.

Я чуть склонила голову:

– Я тоже очень рада знакомству.

Не знаю, правильно ли я все сделала или нет. Лицо его оставалось вежливо-доброжелательным, и на миг мне показалось, что исправник не сбросит эту маску, даже если я вдруг кинусь на него с ножом. Вот уж у кого все в порядке с лобными долями, хоть и выглядел он не старше двадцати семи.

– Савелий Никитич по дороге коротко ввел меня в курс дела, – все таким же вежливо-доброжелательным тоном сообщил он.

– Вот как? – приподняла бровь я. – Неужто ему было откровение свыше? Или он и есть убийца, потому что никто, кроме собственно преступника не может знать, кто проломил голову моей тетушке, и, следовательно, ввести вас в курс дела.

– Да как ты… – Управляющий взял себя в руки. Притворно вздохнул. – Боюсь, Глафира действительно лишилась рассудка. – Иначе я не могу объяснить…

– То, что мне надоело терпеть дурное обращение? – снова перебила его я. – Ну так ведите себя прилично, и я буду паинькой.

– Не чересчур ли вы прямолинейны для юной девицы? – поинтересовался Стрельцов. – Добродетель девушки – смирение и скромность.

– Смирение и скромность не слишком мне помогли, – огрызнулась я. Надо было заткнуться, но меня словно кто-то за язык тянул. – И разве обучение юных девиц хорошим манерам входит в должностные обязанности исправника?

Он вежливо улыбнулся.

– В мои должностные обязанности входит «бдение, чтоб общий порядок был сохранен во всех вещах». Впрочем, вы правы: воспитанием юных девиц должны заниматься родители.

– Вот и прекращай меня воспитывать! – раздался из-за его спины звонкий голос.

Я едва не уронила на пол челюсть. Это еще кто?

– О, позвольте представить, – светским тоном произнес исправник, разворачиваясь в дверях так, чтобы я могла видеть говорившую. – Графиня Стрельцова Варвара Николаевна, моя кузина. Варенька, познакомься с хозяйкой дома… – При этих словах управляющий и экономка почти одинаково передернулись. – Глафирой Андреевной Верховской.

Хоть фамилию свою узнала. Варенька очень походила на двоюродного брата – разве что волосы светлее и черты лица тоньше, женственнее. Фасон ее платья сильно отличался от того, что носили я и экономка: талия под грудью, юбки не такие широкие. Похоже, моя одежда действительно перепала от тетки, одевавшейся по моде своей молодости.

Стоп. Этот… не заслуживающий цензурных слов тип притащил на место преступления двоюродную сестру? Он совсем идиот?

На миловидном личике Вареньки отразилось разочарование.

– Ой, а где же тело? Кир, ты обещал, что мы едем смотреть убийство! А тут просто какая-то замарашка на кухне.

Я от такой наглости окончательно лишилась дара речи, а девица уже повернулась к кузену:

– Вечно ты все испортишь. Сначала не пустил в гости к Катеньке, потом увез в деревню, а теперь и убийство толком не покажешь! Небось старушку уже прибрали, да? О, погоди… – Она снова развернулась ко мне с живейшим интересом. – Так это вы ее топором? А расскажите, каково это? Наверное, так приятно, когда надоевшая родня наконец затыкается!

А пожалуй, и хорошо, что у меня сейчас нет сил вести себя прилично. После такого демонстративного пренебрежения вся эта дворянская чопорность и девичья скромность – просто насмешка.

– Да, жаль, что воспитание не входит в должностные обязанности исправника, – заметила я негромко.

По лицу Стрельцова пробежала тень: похоже, и его выдержка не бесконечна. Я добавила громче, в упор глядя на его кузину:

– Вам не хватает острых ощущений, графиня? Что ж, если вы настаиваете, сейчас помашу топором, зловеще хохоча, после чего вон в ту лохань для помоев прольется кровь.

– О! – Алые губки Вареньки смешно округлились, глаза стали большими-большими. – Вы мне угрожаете?

– Ну что вы! Исключительно исполняю долг порядочной хозяйки: гости не должны скучать.

Стрельцов закашлялся в кулак. Варенька захлопала ресницами. Может быть, она бы и сообразила, что ответить, но экономка влезла первой.

– Глашка, что ты несешь, полоумная! – зашипела она.

Я проигнорировала вредную тетку. Изобразила тяжелый вздох.

– Впрочем, к большому моему сожалению, мне придется разочаровать вас дважды. Во-первых, я никого не убивала. Родственники, конечно, бывают совершенно невыносимы, но стоит ли руки марать? Во-вторых, топор по-прежнему находится во лбу моей покойной тетушки. А ее тело – там же, где его обнаружили утром, как и полагается до прибытия властей.

– Что ж, проводите меня к телу, – вмешался исправник.

Я посмотрела на свои руки, на ведро с грязной водой.

– Если вы не торопитесь, то подождите немного, пожалуйста. Если же дело не терпит… – Я мотнула подбородком в сторону экономки. – Проводите его сиятельство к месту преступления.

Не знаю, правильно ли я поименовала исправника. Сам он и бровью не повел – но поди пойми, потому ли, что я не ошиблась, или как человек вежливый не стал замечать моей ошибки. Экономка поджала губы – опять же, то ли потому, что я не так титуловала представителя власти, то ли недовольна, что я осмелилась ей приказывать.

– Труп лежит там не первый час, и, думаю, не случится ничего серьезного, если он пролежит еще пару минут, – пожал плечами граф.

Бросил выразительный взгляд на сестру, которая только что не приплясывала от нетерпения.

– Спасибо. Присядьте. – Я указала на лавку: других мест, чтобы присесть, на этой кухне не было. – Вы, графиня, тоже. И вы, пожалуйста, – обратилась я к мужчине с белоснежными висками, до сих пор молча стоявшему в коридоре.

– Мы были представлены, Глафира Андреевна, – поклонился тот. – Иван Михайлович.

– Иван Михайлович любезно согласился обследовать тело, чтобы не посылать в город за уездным доктором, – сказал Стрельцов.

– Замечательно, – кивнула я.

Правду говоря, ничего замечательного в происходящем я не видела. Я моментально выдам себя, если и дальше не буду узнавать людей, с которыми была знакома Глафира. Попасть в дурдом и в наше время удовольствие небольшое, а в это – и думать не хочется.

Впрочем, нет: просто замечательно, что эксперт приехал относительно быстро. Не знаю, сколько отсюда до города, но что-то подсказывало мне: до конца дня бы точно не обернулись.

– Подождите, пожалуйста, я сейчас.

Я подхватила поломойное ведро. Тяжеленное, зараза: пропитавшееся водой дерево весило едва ли не больше, чем содержимое. И все же нечего ему посреди кухни торчать: по закону подлости непременно кто-нибудь споткнется, не опрокинет, так расплещет.

– Позвольте мне. – Не успела я опомниться, как исправник выхватил ведро из моих рук. – Незачем барышне таскать тяжести.

– Спасибо, – не стала возражать я.

Не удержавшись – как, оказывается, сложно быть молодой! – добавила:

– Однако мне не впервой.

– Я это заметил.

Его голос прозвучал неожиданно сухо. Интересно, что успел напеть про «меня» приказчик по дороге. Пока я размышляла, как бы поаккуратнее об этом расспросить, исправник распахнул дверь.

Раздался визг. Что-то пегое слетело с лестницы, возмущенно гавкнув, заскулило. Стрельцов проглотил ругательство.

Тощий грязный пес попятился, одновременно умудряясь и рычать и скулить.

Исправник аккуратно опустил ведро на крыльцо.

– Прогнать его?

Я замешкалась. Посмотрела на пса. Пес смотрел на меня. Без ошейника, шерсть свалялась клочьями. Вряд ли это здешний дворовый – кем надо быть, чтобы довести животное до такого состояния? Бродячий.

– Не трогайте его, если он сам не полезет, – попросила я исправника. Вздохнула.

Похоже, я собираюсь совершить жуткую глупость.

Я не питала иллюзий: большинство уличных дворняг – не милые лапушки, невинно выброшенные злыми хозяевами, а, по сути, дикие животные, рожденные и выросшие на улице, воспринимающие людей как источник еды… или опасности. И этот, если уж не сумел ни к кому прибиться в деревне, наверняка такой же.

Но было что-то в выражении морды пса…

Ох, да что я себе вру. В этом новом мире только глухонемой дворник отнесся ко мне по-человечески. Все утро я старательно глушила потрясение работой, но сейчас ощущение одиночества и страх скрутили так, что я едва не разревелась прямо на крылечке. Может, хоть пес станет мне если не другом, то хотя бы отдушиной?

Я медленно присела, очень осторожно протянула к нему раскрытую руку.

– Дурить не будешь?

Пес наклонил лобастую голову набок, внимательно глядя на меня. Я не стала отводить взгляд.

– Хочешь – оставайся. У меня только каша на воде, но голод не тетка, верно? Если останешься, принесу. А потом сделаем все как положено. Отмоем тебя, вычешем, блох выведем…

Интересно а чем в этом мире выводят блох: ветеринарок-то нет! Или вообще этим не утруждаются?

– Не хочешь – обижать не буду. Просто уйдешь. Если, конечно, сам обижать меня не станешь.

Я прекрасно понимала, что собака – не человек и воспринимает не смысл, но тон моих слов. И что, возможно, я создаю себе дополнительные проблемы. Но все же спросила:

– Ну так что скажешь?

Пес робко вильнул хвостом и ткнулся лбом мне в ладонь. Я потрепала его по голове, по висячим ушам. Он лизнул мое запястье.

Я улыбнулась.

– Значит, будем уживаться. Сейчас я тебя покормлю чем бог послал, а с мытьем и прочим, извини, попозже: люди ждут.

Я обернулась к исправнику, ожидая увидеть брезгливую гримасу, но тот только поинтересовался с непроницаемым лицом:

– Куда вылить?

Оказывается, все это время он держал ведро.

– Простите. Вон под ту черемуху, если вам не трудно.

Вряд ли дереву повредит немного грязи с пола, а мыло я не использовала. В шкафах и ящиках нашелся только один кусок – серый и вонючий, но все же это было хоть какое-то мыло, и я пока отложила его для посуды и рук. Оттирая доски, обошлась уксусом, которого было несколько бутылок, и ножом.

– Поздновато цветет черемуха в этом году, – светским тоном заметил Стрельцов. Ведро он держал так, будто оно ничего не весило. – Я уже надеялся, что заморозков не будет.

Я повела плечами: ветер пробрался под накинутую шаль. Заморозки. Вот почему Глаша топила печку. Что ж, у меня будет время до лета решить, что делать с отоплением. Или, возможно, перебраться в другую комнату.

Если оно будет, то время.

Я прогнала эту мысль: вот когда арестуют, тогда и стану волноваться. Нечего раньше времени панику разводить.

– Вы уверены, что этот пес не бешеный? – спросил исправник. – На первых стадиях болезни они ластятся к людям.

Интересно, вакцину здесь уже придумали?

– Сейчас вынесу ему есть и пить и проверю, – ответила я с деланой небрежностью, хотя внутри что-то екнуло. Пес, будто понимая, что говорят о нем, ткнулся лбом в мое бедро. Я погладила его.

– Пойдемте в дом, – сказал исправник. – Не хватало вам простыть.

– Да, спасибо.

Кухня окутала меня теплом, но едва я расслабилась, как напряглась снова. Над доктором, сидящим на лавке, нависал управляющий, что-то говоря. Заметив меня, тут же замолчал, выпрямился. Интересно, что же он там нашептывал? Впрочем, можно догадаться.

Вымыв руки, я шагнула к печи и остановилась, едва не хлопнув себя по лбу. Приблудного пса собралась кормить, а людей? Правда, людей, в отличие от собаки, я не приглашала остаться. И все же неловко как-то.

– Вы голодны, господа? У меня есть гречневая каша.

Сливочного масла я не пожалела. Холодильников здесь, естественно, не было, и оно хранилось в глиняной крынке, залитое соленой водой. Так что экономить не было смысла: дольше недели все равно не простоит.

Варвара вытаращилась на меня так, будто я предложила ей поесть из собачьей миски. Мужчины остались невозмутимыми, но, похоже, я действительно сделала что-то не то, потому что экономка прошипела:

– Точно ума лишилась!

– Сперва работа, потом трапеза, – вежливо улыбнулся Иван Михайлович.

– Да, конечно. Пожалуйста, погодите полминуты. Я обещала…

Бросив немного каши в глиняную миску и плеснув воды в другую, я вышла во двор. Пес сидел, будто понял, о чем я ему говорила, и ждал.

– Вот, держи. Знаю, что одной кашей тебя кормить нельзя, но уж что есть.

Он несколько раз лакнул воды – я выдохнула – а потом жадно начал есть кашу.

Оставив миски на улице, я вернулась в дом.

– Еще раз прошу прощения, господа.

– Не за что, – сказал Стрельцов. – Вы дали нам возможность отдохнуть после дороги верхом. Из-за недавних дождей в коляске до Липок не доедешь.

– Деревня и есть деревня, – фыркнула Варенька, задрав нос. – В Ильин-граде все мостовые каменные.

И в деревню ее понесло явно не по собственной воле.

– Да, отдохнуть было необходимо: в моем возрасте поездки верхом даются не так просто, – сказал Иван Михайлович. – Несколько минут промедления трупу уже повредить не могут. – Он хмыкнул в бороду. – Надеюсь, там действительно труп. Был в моей практике случай: приехали на убийство, а покойник оказался живехонек. Притом что топор практически полностью ушел в ткань мозга…

Управляющий сглотнул.

– Выйду подышу с вашего позволения.

– Простите. – Доктор смущенно улыбнулся. – Забыл, что вне профессиональных кругов…

– Ничего страшного, – успокоила его я. – Меня вы не напугали. Я проверила пульс на шее. К тому моменту челюсть уже окоченела…

И врач, и исправник изумленно уставились на меня.

– Вы обратили на это внимание? – спросил Стрельцов.

– Трудно было не обратить на это внимание, когда касаешься сонной артерии. Я хотела закрыть покойной рот, но, как я уже сказала, мышцы окоченели и ничего не вышло.

Не добежавший до двери на улицу управляющий сложился, не справившись с тошнотой.

– Так что к рассвету тетушка была мертва уже минимум три часа. – Я повысила голос: – Савелий Никитич, возьмите вон то ведро, – я указала на предмет, который раньше обозвала «лоханью для помоев», – и уберите за собой.

Управляющий и экономка уставились на меня так, будто я потребовала что-то совершенно непристойное.

– Да как ты смеешь? – прорычал он. Серо-зеленый цвет лица сменился на багровый румянец.

– Вы хотите заставить убираться… – я вдруг поняла, что понятия не имею, как зовут экономку, и просто ткнула в нее пальцем, – ее?

– Ах ты…

Экономка выплюнула ругательство – грязное и тупое, даже младшие школьники матерятся изобретательнее. Размахнулась, чтобы ударить. Но я не успела увернуться: пощечина пришлась в подставленную ладонь Стрельцова.

– Нападение на представителя власти при исполнении оным служебных обязанностей, – задумчиво прокомментировал он.

Экономка позеленела.

– Ваше сиятельство, да что же это! Да я же не вас, я же эту лентяйку проучить хотела. Сами ж видите, мелет что попало, совсем от рук отбилась.

– Вижу, – сухо произнес Стрельцов. – Имя и звание?

– Глафира Андреевна Верховская.

– Мне известно, как зовут хозяйку дома. Ваше имя и звание.

– Лукина Агафья Прохоровна, из духовного звания.

Варенька громко охнула:

– Дворянка позволяет отходить себя по щекам поповской дочке?