Коснёшься мужчины – умрёшь. Так гласит предсказание обо мне. С этой правдой я живу так долго, что уже почти не болит. Совсем одна, в самом сердце запретного Тихого леса, где нет и не может быть никаких мужчин.
Не было. До сегодняшнего дня, когда я нашла одного под деревом, почти мёртвого. Лежит, не шевелится… неужели выпит до дна Тишиной?
«Тэми! Не смей его трогать! И даже не подходи!»
Совёнок на плече нервничает, перебирает когтистыми лапами, распускает мягкие крылья. Глажу коричневую спинку, успокаиваю маленького друга.
- Тише ты! Расшумелся. Я его не трогаю, просто смотрю.
«Знаю я твоё «просто». Да у тебя на лице написано, что уже думаешь, как этого верзилу спасать. Забыла о пророчестве? Признавайся – забыла, забыла?!»
Сверкает на меня чёрными бусинами глаз, резко касается щеки холодным клювом – упрекает.
Вздыхаю:
- Нет, я не забыла.
Забудешь тут!
Как из глубин тёмной реки, всплывают в памяти воспоминания. Слова старой Верды, моей покойной наставницы
…Над Тихим лесом плыла зимняя ночная дрёма, где-то ухали совы, трещали дрова за печной заслонкой, в маленькое оконце светила полная охотничья луна. А я, пятнадцатилетняя тогда ещё, совсем глупая девчонка, с раскрытым ртом слушала то, что казалось мрачной сказкой, будто и не про меня вовсе – но легло приговором на плечи, перечеркнуло будущее, вымарало из него все лишние дороги и пути, и оставило только один. Быть новой Хозяйкой Тишины.
Запомни, милая! Лишь раз в поколение рождается настоящая Хозяйка. Огромный дар, огромная ответственность. Жизни многих будут зависеть от твоей магии, от силы духа, от мужества. А потому у тебя самой нет права на собственную жизнь. Останешься навечно в этом лесу, беречь покой спящего мира. И никогда – слышишь ты? – никогда не коснёшься мужчины. Потому что это – верная смерть для таких, как мы.
Отболело. Смирилась. Приняла свою судьбу. Пять лет уж несу это бремя – три из них полновластной Хозяйкой Тихого леса. И мне в моём одиночестве очень даже хорошо и спокойно. Мне в нём уютно – как в тёплом одеяле.
«Тэмирен, я серьёзно! Сейчас же идём домой!»
Ну всё. Раз Совёнок помянул моё полное имя, значит, сердит не на шутку. И по-хорошему, я должна бы его послушать и повернуть назад. Но что-то держит. Цепенеют ноги, леденеют руки под плотными кожаными перчатками, сердце выстукивает рвано и гулко. А порывы ветра в сгущающихся сумерках, такие слабые здесь, в самом сердце Тихого леса, не остужают горящих щёк. Я стою под сенью кружевного клёна, по щиколотки в резных опавших звёздах, вдыхаю пряный лесной дурман и кусаю губы.
В лесу темнеет быстро. Но даже в этой вечерней мгле я отчётливо вижу чёрное на чёрном. Там, впереди – у могучего чёрного дуба. Упрямый дуб, старый, на него всегда особенно много магии тратится, чтоб защитить от Тишины.
И вот сейчас этот упрямец снова подкинул мне сложную задачку.
Потому что меж его корней лежит человек. Мужчина.
Лежит лицом вниз и не шевелится. Тёмная фигура – чёрные волосы, чёрная одежда. И можно бы подумать, что уже умер – но я чувствую слабое дыхание жизни. Такое слабое, что вообще не представляю, как он умудрился зайти так далеко в лес – это ведь, по крайней мере, три ночи наедине с Тишиной! Но если я оставлю его сейчас, четвёртой он точно не переживёт.
Подтягиваю выше перчатки, капюшон плаща накидываю на голову – скрываю каштановые пряди, что ярким пятном цвета осенних листьев маячат в полумраке. Жаль, глаза мои зелёные так легко не спрячешь – Совёнок говорит, ночью бликуют, как у кошки.
«Тэмирен, ты совершенно безответственная, ужасная, сумасбродная…»
Делаю шаг вперёд.
- Да хватит уже! В ушах звенит от криков.
Совёнок обиженно замолкает, а я уверенно шагаю через хрустящий подлесок. Короткая, до щиколоток всего, светло-голубая юбка не мешает – место не слишком заросшее, я часто здесь хожу и торю тропы. Может, так на меня и вышел этот странный человек, что не побоялся сунуться один в пугающий округу до чёртиков лес. Проследил по тропам.
- И нечего сопеть укоризненно. Ты сам знаешь, что с ним будет, если оставить на ночь здесь. Тишина выпьет его до самого донышка.
«Наложи охранные чары, и пусть себе дальше валяется! Ну, целебных чуток добавь. Утром очухается, и если не дурак, уберётся восвояси».
Качаю головой.
- Не могу. От Тишины заклятием ещё получится защитить. А вот от голодных волков – вряд ли. Так что останутся от него к утру одни обглоданные косточки. Да ты не бойся – я в перчатках.
«И что этому идиоту только понадобилось здесь? Я думал, таких дурных уже не осталось на свете, чтоб в Тихий лес по доброй воле соваться!»
- Я тоже… я тоже так думала.
Чем ближе подхожу, тем медленнее мой шаг. Что бы я ни говорила – а Совёнок прав. Этот чужак – смертельная опасность для меня. Так что я должна быть очень осторожна.
Ох, ну и громадина! Вблизи ещё страшнее. Даже когда лежит видно, что чужак по габаритам напоминает здоровенного чёрного медведя, какие ещё водятся кое-где в чаще по буреломам. Доспех кожаный, с железными пластинами тут и там нашитыми, защищает широкую спину. Руки в рукавах плотной стёганой куртки – одна рука бессильно откинута в траве, и я удивляюсь тому, какая широкая у чужака ладонь. Моих две поместится. Почему-то это удивляет больше всего. Я видела немало крестьян в окрестных деревеньках, куда временами пробираюсь под личиной за припасами. Все они довольно низкорослые, хоть и кряжистые, а много и вовсе щуплых. И откуда этот такой взялся?
Лица не видно, и мне вдруг становится невыносимо любопытно.
Поднимаю длинную ветку с земли. Осторожно тычу его в плечо – чужак не шевелится, и в тяжёлых, дымных излучениях марева его сна я не чувствую никаких изменений.
Тихонько опускаюсь на колени.
Совёнок слетает с моего плеча, мягко опускается на нижнюю ветвь, цепляется острыми когтями в чёрную кору. Разевает клюв, издаёт низкое клокочущее шипение, из-за которого этих милых совушек с личиком сердечком и прозвали сипухами. Сердится, волнуется за меня друг. Говорю уверенным, спокойным шёпотом:
Одной двадцатилетней девушке и одному скромных размеров Совёнку не нужно много места. Поэтому наша избушка – это бревенчатый сруб с двускатной крышей, сени для тепла и две маленькие комнатушки. В кухне – печка, стол и шкаф с умывальником, в спальне – узкая кровать, пара стульев, круглый столик у окна с вазой сухоцветов, сундук и полки с книгами.
Верда никогда не жила здесь. У неё была своя землянка в глубине леса, и она приходила к нам в гости давать очередной урок раз в неделю. Я просила – очень просила жить с ней! Но Верда сказала, я должна привыкать к одиночеству, иначе потом будет слишком резко и сложно. Когда её не станет. Так что с двенадцати лет эта избушка – мой единственный дом, а я его единственная обитательница.
Была.
Как я вообще умудрилась протащить чужака через узкие двери – не представляю. Плечами застревал! В сенях пару раз его головой стукнула. Хорошо, что не запомнит. Совёнок нисколько не помогал, только шипел укоризненно, «яжеговорил».
А когда втащила, выяснилось, что моя избушка не просто маленькая – она очень, очень маленькая! На таких великанов не рассчитанная. Ну и куда его?
По всему выходило, что придётся на кровать. Больной как-никак, лечить надо.
Руна Пера мигнула ещё раз в воздухе над громилой, когда я водрузила его на свою постель, и окончательно растаяла. Теперь какое-то время не смогу пользоваться этим заклинанием, должно снова в силу войти – а значит, всё сама. Охох… Кровать жалобно скрипнула досочками, прогнулась, треснула где-то невидимо, но устояла.
Я быстренько вернулась в сени, заложила брусом входную дверь, стёкла темнеющие голубыми занавесочками по всему дому позадёргивала, чтоб Тишина не заглядывала в окна, и встав посреди комнаты, принялась обозревать масштабы бедствия.
Бедствие на кровати очевидно не помещалось. Ноги в тяжеленных походных сапогах свешиваются, одна ладонь и вовсе на полу. Присмотрелась как следует – грудь, чёрным кожаным доспехом перетянутая, медленно вздымается, но так медленно, что еле заметно. В звенящей тишине удалось уловить слабый звук чужого дыхания.
Я устало потёрла лоб. И с какого края теперь за него приниматься – понятия не имею!
«А ты теперь, судя по всему, спать на половичке будешь?» - ехидно уточнил Совёнок, глядя на всё это безобразие сверху, с книжной полки. Принялся невозмутимо расчёсывать когтистой лапой светлые перья на брюшке, всем своим видом показывая, что его все эти проблемы… вернее, одна лежачая проблема… совершенно не касается.
Хорошо, что он моих мыслей читать не умеет! Только слышит вслух сказанные слова. А то я мысленно сказала всё, что о нём думаю. Вот бы помочь любимой хозяйке, хоть советом! Но нет, будет сидеть и издеваться.
Совёнка я воспринимала обычно как нахального мальчугана. У него и голос такой был – нарочито-взрослый и серьёзный, но на самом деле очень детский и смешной. Переодеваться при нём избегала, но вообще чувствовала себя ему практически мамой. Хотя, подозреваю, это он себя считает несчастным родителем при непутёвой дочке.
Верда подарила мне Совенка, как только я появилась у неё. С тех пор мы неразлучны, вот уже восемь лет. Она сказала, у каждой уважающей себя Хозяйки должен быть свой Страж Тишины, чтоб по ночам облетать владения и сообщать обо всём, что не так. Собственно, Совёнок чужака и обнаружил при очередном таком облёте.
Я снова тряхнула головой привычным жестом. Когда живёшь одна, проваливаться в собственные мысли так глубоко, что трудно выныривать, - привычное дело.
Для начала надо, наверное, чужака уложить как-то поудобнее и умыть. Ран вроде бы не было на теле – кроме того, что сделала с ним Тишина. Поэтому раздевать не буду, обойдётся. Но вот пачкать мои яркие вязаные половички своими грязными сапожищами – это уже перебор. Надо скорее вынести в сени!
Ох, и намучалась я, стягивая обувь с его здоровенных лап! Пока сообразила, как это снимается, пока, пыхтя и проклиная собственное добродушие, преодолела существенную преграду в виде пяток…
Когда, наконец, шлёпнулась с добычей в руках прямо на пол на пятую точку, услышала позади подозрительные звуки. Обернулась и увидела, что Совёнок давится смехом на своём насесте, распустив коричневое крыло с мягкими перьями, пряча в него обрамлённый пушком клюв.
- Эй, ты чего это? – насупилась я. И так тошно, а ещё этот… насмехается!
«Да просто… просто… видела бы ты, дурёха, на кого похожа! Обряд один вспомнил деревенский… Всё, всё, Тэми, забудь!» - добавил он поспешно.
Это я сапог в руке на вес попробовала и прикинула траекторию полёта.
- Какой ещё обряд?
И тут сама вспомнила. И дико смутилась. Ну, зараза пернатая! А ведь и правда. Есть у деревенских такой. Свадебный обряд – жена мужа разувает в первую брачную ночь.
Но я-то тут при чём?!
Да и чужак явно не из деревенских.
Пылая от смущения, я закончила со вторым сапогом и поскорее вынесла их в сени. Сбежала на минуту в прохладную кухоньку, вымыла руки с мылом, приготовила миску с колодезной водой и чистую тряпочку.
Придвинула стул к постели и, выдохнув, попыталась успокоиться. Наверное, всё это время я почему-то избегала смотреть чужаку в лицо, перемазанное лесной грязью после долгого лежания под деревом. Быть может, мне казалось, если не смотреть, он по-прежнему останется для меня просто безликим путником, которого я вырвала из лап Тишины. Всего-навсего большим и сложным объектом для лечения. Просто очередной точкой приложения моих магических сил – сколько уже заклинаний я потратила так, обходя Тихий лес и защищая всё, что там жило, росло, бегало и летало?
А вот теперь от правды никуда не денешься. Передо мной лежит человек. У него есть имя, наверняка есть семья, собственный дом, какое-то своё дело в жизни. И сегодня наши пути зачем-то пересеклись.
Кусочек белого полотна пропитался чистой водой. Я слегка его отжала и потянулась к лицу чужака. Осторожными движениями принялась касаться горячей кожи – пышущей жаром, обжигающей даже через плотные перчатки.
Я удивлённо посмотрела на птицу.
- Ты? Его? Где-то видел? Он что, уже заходил в лес? Тогда я почему не в курсе?
Ответа не последовало. Совёнок сидел на плече, полураскрыв острый клюв, и задумчиво крутил круглой головой. Большие глаза в неровном свете лучины напоминали тёмное ночное небо с бликами мерцающих звёзд.
«Не знаю. Не помню. Это так страшно, Тэми – не помнить».
Я вздохнула и погладила мягкие перья на его спине.
- Кому как не мне тебя понять, малыш.
Мы замолчали – каждый о своём, но разделяя общую горечь на двоих.
Я ведь тоже не помнила совершенно ничего – ни единого дня до своих двенадцати лет. И первое воспоминание – я на коленях у Верды в её землянке, и она вот так же гладит меня по волосам, успокаивая, чтоб не боялась Тишины за окнами.
..Не бойся её, милая! Пусть она тебя боится. А я научу, как. Посмотри – вот он, такой малыш, и то храбрится!..
Поворачиваюсь по её кивку и вижу на самой верхней полке, среди пучков трав и баночек с кореньями… игрушку. Глазки-бусины сверкают как живые настороженным блеском. А потом игрушка срывается с полки, мягкими неслышными взмахами крыльев в секунду пролетает эти несколько шагов и опускается мне на протянутую руку. Оказывается живой.
«Ты красивая. Почему ты плачешь?»
- Я… не помню.
Снова вздыхаю. Совёнок продолжает крутить головой, непривычно-молчаливый и серьёзный.
- Знаешь, кроха… иногда я думаю – а вдруг на самом деле это ты из нас двоих человек? Ну, заколдованный. А я – всего лишь вещь. Искусственная, созданная магией. Кукла, в которую Верда просто вдохнула жизнь, чтобы я помогала ей держать в узде Тишину.
Вот. Я это сказала. Так долго носила в себе эти мысли отравленной занозой, что даже больно вытаскивать.
Друг сердито возмутился:
«Глупостей не говори! Ты самый чудесный, самый добрый на свете человек. Человечнее тебя я никого не знаю».
- Да ты вообще мало кого знаешь, Совёнок.
«Пусть так. Зато я отлично знаю тебя. Ты – настоящая! Даже не думай никогда сомневаться. Это я сидел себе под деревом глупым птенцом, потерявшим гнездо, пока Верда не нашла. Если бы она не решила сделать из меня Стража Тишины и не подарила чуть-чуть магии, так и летал бы до сих пор по лесной чаще с единственной мыслью в голове, где раздобыть мышь пожирнее».
- Это она тебе так сказала. Ты понятия не имеешь, как было на самом деле. К тому же, если так, ответь мне на простой вопрос – где ты, в таком случае, этого верзилу видел?
Совёнок умолк, сбитый с толку. Он тоже не находил ответов на слишком сложные вопросы. Вернулись к тому, с чего начали! Мы ничего не ведаем о собственном прошлом, как будто оба были лишь игрушками, которые открыли глаза, только когда новый хозяин достал их из праздничной коробки.
За всеми этими тяжёлыми думами я совсем забыла о главной своей проблеме. Проблема немедленно напомнила о себе. Чужак дёрнул головой по подушке, из горла его вырвался хриплый выдох.
Надо спешить. Или его раненый дух уйдёт так далеко, что уже не вернёшь.
Я вскочила, убрала миску с коленей на стол. Спугнутый Совёнок слетел на спинку соседнего стула, качнулся, распушив крылья.
Сердце билось как заполошное, мысли метались в голове. Я не привыкла так быстро думать и решать! В Тихом лесу спешить некуда. Даже в окрестных деревнях, что притаились по его границам, мне никогда не доводилось лечить ничего серьезнее сломанной ноги, а уж Тишина и подавно обходила дома крестьян стороной, уж я-то об этом позаботилась. Кто ж знал, что в наших краях объявится этот странный чужак, на котором единственном на многие мили вокруг не будет моей магической защиты.
«Тэми! Прежде, чем идти за ним и возвращать с путей Тишины, подумай, что будет, когда он очнётся».
Я уже снимала с пояса мешочек трав… но затормозила. А и правда! Как только я верну чужака, он снова станет собой. А я понятия не имею, что он за человек и на что способен.
Нерешительно посмотрела на длинные сильные пальцы, расслабленно раскрытые и почти касающиеся пола, провела взглядом по руке – даже так видно, что под плотным рукавом скрываются по-мужски могучие мускулы, скользнула по широким плечам… Если захочет, он мне шею свернёт как цыплёнку голыми руками. Или ещё чего похуже придумает – мелькнула непрошенная мысль, зажгла щёки.
Привязать. Точно надо привязать!
- Совёнок, тащи с кухни верёвку, - нервно скомандовала я.
Малыш молча и очень быстро послушался – метнулся в распахнутую дверь, почти задевая косяк.
Пока я ждала, кусая губы, взгляд зацепил ещё одну опасную деталь.
Меч на поясе чужака, на правом боку – далеко от меня. Гладкая рукоять, обитая потёртой чёрной кожей, простое металлическое «яблоко» в навершии, прямая гарда – тоже без особых изысков. Длинные ножны, опять же тёмной кожи без единого рисунка, лишь на конце скупо обитые сталью. Даже у меня в книгах мечи искуснее украшены! Но отчего-то именно эта простота пробрала до костей страхом. Это не оружие придворного франта. Это вещь, созданная убивать. Ничего лишнего.
Забрать и спрятать. Срочно.
Я шагнула к самому краю постели, быстро глянула в лицо чужаку – убедилась, что он по-прежнему в забытье – и склонившись над ним, медленно, осторожно потянулась к мечу. С поясом даже связываться не буду – понятия не имею, как это всё с такой громадины стаскивать. С сапогами, и то еле справилась. А тут – чуть ли не в обнимку возиться придётся, стыдоба…
Так что просто-напросто вытащу тихонечко меч из ножен и куда-нибудь унесу. Да хоть во дворе прикопаю, под липками. Потом видно будет – возвращать чужаку оружие, или забрать в награду за лечение, чтоб никаких колюще-режущих даже близко ему…
Но едва мои тонкие пальцы робко коснулись рукояти и потянули, едва каштановые локоны предательской волной скользнули с плеча и рассыпались по кожаному доспеху, едва сознание запоздало уловило изменившийся ритм чужого дыхания…
Сердечко у меня, кажется, подпрыгнуло в груди и перевернулось прямо в полёте.
Чужак… так и не открыл глаз. Видимо, сквозь сон почувствовал, что покушаются на его ненаглядное оружие, и среагировал. Я дёрнулась, но держали крепко. Слишком. Обручем железным по запястью – там, где быстро-быстро бился пульс.
А потом я заметила, холодея, что край моей перчатки сдвинулся, и большой палец держащего меня мужчины вот-вот коснётся обнажённой кожи.
О нет.
Время будто замерло, сгустилось вокруг нас, остановило бег меж двумя тактами дыхания.
Каюсь, у меня мелькала иногда мысль – вдруг Верда зачем-то сказала неправду о пророчестве? Вдруг и нет ничего. Может, это просто чтоб я по женихам не бегала – сидела себе сиднем в Тихом лесу в обнимку с Совёнком, и не отвлекалась на посторонние дела.
Но есть лишь один способ узнать наверняка. И тогда только два варианта – или жизнь, или смерть. А я как-то не горю желанием прямо сейчас проверять.
Сдвинулся палец. Ещё ближе к светлой полоске кожи. На волосок ближе к моей смерти. Или всё-таки жизни? Кабы знать наперёд…
Яростный шип Совёнка ворвался мне в уши. Ветром повеяло от крыльев.
- Стой!.. – прошептала я отчаянно, и он прямо в полёте сменил направление, плюхнулся на стол комком взъерошенных перьев, раскидал по столешнице принесенные верёвки.
«Что ты… а он… давай я ему!!..» - зачастил друг, воинственно переступая с лапы на лапу.
- Не смей! – всё так же горячо шептала я. – Он тебя прихлопнет как муху и не заметит даже!
Чужак нахмурил тёмные брови недовольно, сжал сильнее стальной обруч. Я поняла, что надо выпутываться самостоятельно.
Осторожно, медленно, убрала пальцы с рукояти меча, расслабила руку. Вдруг поможет, и мужчина подумает, что оружие больше вне опасности? С надеждой посмотрела ему в лицо.
Снова хмурится. Интересно, он и в жизни такой – вечно сердитый? Или может, это оттого, что я его неудачно головой об косяк приложила… Поди теперь, проверь.
Ну же, ну! Не трогаю я твою драгоценную железяку! Пусти…
Но охотник не торопится выпускать добычу из рук. Кстати о них. Две руки же у него! Две! И если он сейчас ещё и левой меня схватит… Может коснуться лица или беззащитной шеи раньше, чем я пикнуть успею. И поминай тогда, как звали…
Я перевела дыхание. Усмирила панику, как могла. Сейчас сделаю очень рискованную вещь, ведь лишь безумец станет убеждать хищника разжать клыки – но это единственное, что могу.
Заговорила тихо, доверительно, почти нежно:
- Отпусти! Я тебе не враг.
Жёсткая, будто из камня выточенная ладонь даже не дрогнула.
- Отпусти! Я не знаю, зачем ты явился в мой лес. Я не знаю, что за судьба переплела наши тропы. Но клянусь, здесь ты не встретишь зла.
Хват стал чуть слабее… правда, не настолько, чтоб пугливая добыча вырвалась на свободу.
- Отпусти! – повторила ещё раз. – Я река. Я пришла, чтобы забрать твою боль. Чтобы смыть грязь и вынести тебя к чистым водам, в которых – лишь исцеление и свет. Но воду не удержишь в кулаке. А свет нельзя забрать силой.
Пальцы разжались, рука безвольно упала на постель. Тело чужака изогнулось, через стиснутые зубы вырвался звериный рык боли. Я резко выпрямилась и отскочила на шаг, прижимая ладонь к груди.
Уходит. Тишина забирает его.
У меня? Сейчас?!
Не позволю.
Я снова бросила к чужаку – не слушая перепуганную скороговорку Совёнка, который умолял оставить и уйти, не слушая доводов рассудка, забыв вообще обо всём – кроме того, что в этот миг обрывается человеческая жизнь.
Не знаю, добрый он или злой, этот мужчина, не знаю, с просьбой, вестью или скрытым умыслом явился в мой лес, не знаю даже, не придётся ли мне пожалеть завтра о том, что делаю.
Сейчас я знаю только одно.
Тишине я его не отдам.
Полночи просидела я у изголовья – шептала заклятья, кружила рунным колесом, пела песни, сыпала травы на пересохшие губы своему безумцу, поила ключевой водой.
Полночи скалилась в окна Тишина, злобилась, ярилась, выла беззвучно, упрекала, что забираю то, что она считала уже своим – пока Совёнок, отправленный наружу, летал кругами вокруг дома, клокочущим шипом разгонял страх.
Полночи ворожила я на тёмные пути, манила одинокого путника, ушедшего по ним так далеко, что лишь смутный силуэт его виднелся на краю окоёма, у подрагивающей череды теней.
Чужак метался на постели, комкал в пальцах покрывало до дыр, рычал тихо сквозь зубы, иногда ругался – страшно, грубо. Кажется, даже металлические пластины, нашитые на доспех, раскалялись от жара, которым он был охвачен весь, до пальцев на ногах.
Но шёл – упрямо шёл ко мне.
И когда самый чёрный, самый страшный ночной час остался позади, я его вернула. Никогда ещё не возвращала зашедшего так далеко.
Тишина, разочарованная, уползла до утра, ворча.
Я слушала ровное спокойное дыхание лежащего на постели мужчины, бледного как лунный свет, и сил не было даже радоваться. Пот катил с меня градом, платье вымокло, пальцы подрагивали и не слушались.
Уснула я прямо так, за столом, уронив чугунную голову на скрещенные руки.
А на рассвете, когда солнце робко гладило оживший мир золотыми пальцами, я проснулась, будто от толчка. Распахнула глаза и увидела направленный на меня взгляд.
Слишком поздно пришло осознание.
Меч так и не отобрала. Привязать забыла. Совёнок, наверное, спит крепким сном где-то под крышей.
Вот сейчас, дурёха, всё и узнаю.
Не знаю, почему – но я думала, что глаза у чужака будут чёрные. Как и волосы, брови, одежда… и даже меч.
Но они оказались серые. Серые, как туча, несущая грозу в своей тяжёлой глубине. Вот у него глаза были такие же, и тоже несли мне, судя по всему, неслабое такое стихийное бедствие.
Чужак без сил откинулся на подушках и просто повернул голову – смотрел на меня, часто моргая и щурясь, медленно выбираясь из сонной дымки, туманящей сознание.
Взгляд скользил по моему лицу, я будто чувствовала прикосновения. И на секунду подумалось – вдруг всё будет хорошо? Ведь когда долго-долго грустно и тоскливо, потом непременно же должно быть хорошо. Иначе зачем всё?.. И мурашило меня, мурашило… Потому что взгляд был такой… пристальный, испытующий и кажется… кажется, даже восхищённый. Как будто он долго блуждал во тьме, а потом увидел красивый рассвет. И эта смутно мелькнувшая радость – такую невозможно подделать, это что-то физическое, глубинное, настоящее.
Я застыла на середине движения, приподнимая голову, как пугливая лиса, что выглядывает из норы, да так и осталась – на одной линии с его взглядом, глаза в глаза. Готовая от чистого сердца ответить на эту радость.
Поэтому и не пропустила, наверное, тот момент, когда всё закончилось.
Когда остатки сна слетели с моего чужака. Когда он вспомнил, кто он и откуда, и зачем явился в этот лес. И понял, видимо, кто перед ним.
Обмирая и чувствуя, как холод растекается по сердцу, я следила, как льдом схватывается его взгляд, что был почти тёплым минуту назад… увидела вспышку гнева, суровую решимость и жёсткость… и тогда осознала отчётливо, что пробуждение ему совсем не понравилось. Он меня совершено не знает – но, кажется, ненавидит.
Как же это было больно.
До онемения кончиков пальцев на руках. До желания бежать куда-нибудь, спрятаться ещё дальше в лес – где нет даже звериных троп, куда не заглядывает солнце, где никто никогда не найдёт. В такое место, где тебя не станут ненавидеть только за то, что ты – Хозяйка Тишины.
Я отшатнулась.
Чужак резко приподнялся на локте, но тут же зажмурился и сморщил нос от боли. Он всё ещё слаб – и это мой шанс. Меня сейчас никто не держит, не хватает за руку, словно я – его собственность. Значит, бежать, бежать! А лечить раненое горькой обидой сердце буду потом.
Не помню, как вылетела за дверь, хлопнула створкой, прижалась на секунду, отдышаться. Что теперь?
И поняла, что не хочу бросать свой дом, улепётывать, как лиса с подожжённым хвостом. В конце концов, это моё место. А ещё мне позарез нужны ответы.
Поэтому что остаётся? Правильно. У меня есть ещё секрет про запас. У лисы никогда не бывает только одного выхода из норы.
Ныряю в кухоньку, щёлкаю задвижкой. Прислушиваюсь – никакого шума за дверью. Это хорошо. Я быстрая, ловкая – мне полминутки на всё.
Хватаю с крючка в стене ворох одежды. Юбку – прочь, под ней и так штаны были. Осенний лес – это не шутки, холодом вечно тянет от стынущей к зиме земли. Волосы свои каштановые, густые, запихиваю наскоро под маленькую шапку, вязаную из серой шерсти. И вся я теперь – серая, неприметная, маленькая. Поверх рубахи – плотный жилет. Пусть скрывает то, чем природа наделила. Не особо щедро, но тем не менее.
Полминуты.
Тяжёлые шаги за дверью, медленные.
Сдираю зубами перчатку с левой руки. Моё второе кольцо, Печать Тишины, радостно вспыхивает на мгновение. Белый каменный цветок, прочный – как чары, что накладывает он на человеческий разум.
Если бы не эти чары, точно б не выдержала столько лет в одиночестве. А так – сбегала иногда в окрестные деревеньки, выменивала полезные вещи и продукты за лесные дары и целебные снадобья. И никто даже не догадывался, кто я на самом деле. Печать Тишины надёжно скрывала мой облик, путала сознание людей, заставляла верить... верить, что я не та, кто есть на самом деле.
Жаль, что на бессознательных Печать не действует – вчера бы пригодилось. Хотя рискованное дело, поэтому я до последнего тянула с применением. Ведь злому человеку всё равно, кого обидеть - девушку или хрупкого парнишку. Но сейчас я готова рискнуть.
Вздёргиваю решительно подбородок, иду к двери, хоть коленки трясутся. Кто бы ты ни был, чужак, а в собственном доме Хозяйку Тишины так просто не возьмёшь!
Щеколда поддаётся не сразу. Пальцы дрожат. Но не оставляю себе времени позорно струсить – хотя внутри всё колотится так, будто и впрямь на медведя-шатуна с голыми руками выхожу.
А вот и он. Мой медведь.
Стоит в сенях, притулившись лбом к стеночке, тяжело дышит и борется с позорной слабостью. А чего хотел-то? Три ночи с Тишиной на плечах идти, это вам не шуточки – думаю про себя с какой-то даже мстительностью. Потому что старалась для него, таскала – практически на собственных хрупких плечах, всю ночь его, болезного, выхаживала… а он в благодарность на меня взглядами зыркает!
Чужак оттолкнулся ладонью от бревенчатой стены, обернулся.
У меня дыхание перехватило невольно. Только сейчас, в полумраке крохотных сеней, по-настоящему понимаю, какой же он огромный. Шею ломит разглядывать. Смотрит свысока на меня… и на этот раз, обескуражено. Как на неведому зверушку, с которой непонятно что делать.
Не давая ему опомниться, протягиваю левую руку, всей пятернёй вперёд. Выпаливаю быстро, чтоб опередить:
- Я – сын лесника тутошного! Это мой дом. А вы кто? Как сюда попали?
Изображаю удивление, глаза большие делаю, честные-пречестные. Кольцо на пальце теплеет, разогревается, начинает лить магию в пространство. Волной вокруг меня. Аж воздух плывёт и дрожит.
Давай! Ты обязан мне поверить. Должен хоть что-нибудь – в обмен на то, что не отдала тебя Тишине.
Он застывает на мгновение, когда моя магия касается тела – впитывается под кожу невидимой пыльцой. Сбитый с толку взгляд в полумраке кажется совсем тёмным – словно гроза вот-вот уже готова обрушится на меня.
Без Совёнка на плече непривычно как-то. Но он всегда чувствует, где я, - догонит скоро, как проснётся. Сипухи неплохо видят днём. Правда, на рассвете ему всё равно поспать надо, восстановить силы, не то крылья держать не будут эдакого малыша.
В общем, пока мы с чужаком одни по тропинке вышагиваем.
Прямиком в самую глушь – за оградой лес встаёт стеной сразу, нависает спутанным тёмным пологом, давит угрюмым молчанием, мигом глушит все звуки. Последний осколок древнего Великого Леса, что когда-то простирался от края до края земли, а теперь его теснят со всех сторон шумные людские поселения, поля и дороги. Дороги, конечно, кругом огибают, ни одна не идёт насквозь. Все знают, что Тихий лес не пускает гостей. Из него не возвращаются.
И этот сероглазый, что упрямо шагает вперёд, остро вглядываясь в лесную тень, тоже бы не вернулся.
Надо бы разговорить его… но как? Я не очень-то умею завязывать разговоры с незнакомцами… да вообще не умею никакие, если честно. А мой спутник, кажется, и не горит желанием ничего завязывать. Сосредоточенный, собранный, подозрительный…
- Мелкий, иди-ка впереди! Чтоб я тебя видел.
Вспыхиваю и теряюсь, не знаю, что ответить. Это он думает, я в спину ударю? Это так мне не доверяет?! После всего, что я… для него…
А хотя, не знает ведь. Ничего не знает…
Глотаю горечь. Послушно забегаю вперёд, поворачиваюсь к чужаку лицом и дальше иду, пятясь. Каждый корешок на тропе знаю, не споткнусь. Здесь, рядом с моим домом, деревья ещё совсем зелёные, их не коснулась осень. Возле Хозяйки всё оживает. Во мне слишком много внутреннего огня – того, что горит, чтобы противиться Тишине, отвоёвывать у неё то, к чему тянет она свои невидимые жадные руки.
- Какой я вам «мелкий»? У меня, между прочим, имя есть! …Тэм.
Сероглазый смеривает меня взглядом.
- Лет-то тебе сколько, а, мелкий?
- Двадцать!
- А по виду не скажешь. Ты что, в своём лесу корой с дерева питаешься, как заяц?
Говорит так серьёзно, ни единый мускул на лице не дрогнул, что я даже не сразу понимаю, что это шутка, и успеваю крепко обидеться.
- Нормально я питаюсь! У меня… у меня дед – охотник!
- Ты же говорил, с отцом живёшь? – остро глянул чужак, пробрал глазами серыми до мурашек.
- И… и с дедом тоже! Вот они оба сейчас на охоту и пошли. А меня на хозяйстве оставили.
Чужак скептически хмыкает, изгибая тёмную бровь, я ёжусь. Да уж, поучиться мне ещё в искусстве вранья! Я ж врала, что отец – «старик». Это сколько тогда деду лет? И что, оба старика сейчас на охоте, с бородами седыми наперевес? Засыплюсь, ох засыплюсь!..
Стоп. Так он что, опять сомневается в моих словах?! Трясу украдкой левой кистью – вдруг колечко барахлит. Оно в ответ нагревает палец, будто шепчет: «да стараюсь я, хозяйка, стараюсь! Кто ж виноват, что объект для работы такой… сложный попался».
- И давно ты тут живёшь… Тэм?
От звука моего имени, сказанного этим чужим красивым голосом с бархатными нотками, я почему-то сбиваюсь с шага. Спотыкаюсь и падаю… на ту самую, многострадальную уже пятую точку.
Сероглазый смотрит мгновение с высоты своего роста, потом протягивает руку. Моргаю на неё непонимающе… это что, мне? Зачем?
Качаю головой отрицательно, торопливо вскакиваю и принимаюсь отряхиваться, пряча глаза.
- С двенадцати. Восемь лет уже.
- И как же, позволь спросить, вы до сих пор живы остались в Тихом лесу? Целых восемь лет! – вкрадчиво интересуется чужак, и я слышу в его голосе тайную угрозу.
- Не знаю. Не опасно тут! Что б и не пожить? – отвечаю, а сама обмираю, и мысли мечутся, как заполошные. Совсем расслабилась с непривычки. Того и гляди проколюсь. Но, по счастью, кольцо ещё худо-бедно действует, и сероглазый мне снова верит. Кивает задумчиво:
- Значит, я был прав. Где-то здесь действительно живёт колдунья. Может, Дочь Тишины, а может, даже Сестра… И держит Тишину в узде своим присутствием…
Он глубоко погружается в свои мысли, а я смотрю на него и думаю. Интересно, что бы он сказал, если б узнал, что в Тихом лесу живёт не Дочь и не Сестра, а целая полновластная Хозяйка? Единственная на всём белом свете Хозяйка Тишины.
- Свернём сюда! – прерывает молчание чужак и кивает в сторону. – Здесь явно проходили недавно. Ветки обломаны.
Ага. Ну да, обломаны. Это я вчера твоей тушей и поломала, когда через лес домой тащила. Вот же глазастый! А я-то хотела по тропке протоптанной дальше увести, порасспрашивать по дороге…
Видно, не судьба. Кажется, мы не ищем лёгких путей! Вздыхаю, но всё-таки лезу через смятый подлесок. Стараюсь осторожно прошмыгнуть вперёд так, чтоб не задеть чужака.
- Вас-то как зовут? Вы не представились.
- Тебе незачем знать моё имя.
- Почему? – не оборачиваясь, иду всё дальше в лес. И хорошо, что видит лишь мою спину. Вдруг на лице будет слишком много написано. Например, что мне до жути хочется его имя. Просто, чтоб хоть что-то осталось на память, когда уйдёт.
- Потому что, Тэм, имя – это оружие. И знание – это оружие. А ты за пять минут выложил мне всю свою подноготную. Так что, мелкий, прими бесплатный совет. На будущее – больше так не делай.
Я резко выпустила из руки гибкую ветку, которую отводила с пути. Пусть бы треснула его сейчас по его вредной башке!! Но звука удара не последовало, а значит, я промазала. Горе-то какое.
Одно хорошо – я тоже не так проста, как думает этот чурбан. И хотя действительно наболтала слишком много с непривычки… не сказала главного. А без ключа к пониманию того, кто я, и почему сидела в лесу все эти восемь лет, то, что я сказала, всё равно бесполезно. Оружие, да – но незаточенное.
Правда, и он за всё время разговора не сказал о себе вообще ничего. И если приличные эпитеты в отношении него у меня скоро закончатся, будет сам виноват, что начну применять те, из более меткого цитатника, которые почерпнула во время своих деревенских вылазок.
Чувство опасности пробуждает меня от наваждения. Угроза от того, как близко то самое, смертельное касание, которое может стать для меня последним, заставляет тонкие волоски на затылке встать дыбом.
Нельзя расслабляться, нельзя! Я не имею права поддаваться искушению и еще хотя бы на миг позволить себе остаться рядом. Просто остаться рядом – чувствовать прикосновение сильных пальцев сквозь тонкую ткань, дышать запахом дубовых листьев и стали, удивляться такому непривычному, такому странному чувству.
Обо мне кто-то заботится.
Делаю резкий шаг в сторону, вырываюсь из цепкого хвата. Ловлю удивлённый взгляд серых глаз – мельком скользнувший по мне. Тут же снова посерьёзнел, тут же снова – не на меня. На проблему, которую он считает главной.
В десяти шагах перед нами, на пригорке, маленькая группа деревьев съедена Тишиной.
Чем ближе к этому месту, тем беспомощнее лето, тем быстрее отступает оно и сдаёт свои владения.
Сначала яркая зелень сменяется бледно-жёлтыми, выцветшими, полумёртвыми красками осеннего листопада. Потом, почти у эпицентра, редкий лист сиротливо держится на кончиках чёрных голых ветвей. И наконец, на самом пригорке – лишь обглоданные, полуистлевшие скелеты четырёх берёз, тут и там опутанные паутиной. Мертвенно тихо – и птицы, и насекомые убрались с этого места и теперь опасаются приближаться. Им проще спастись от Тишины, когда она выходит на охоту.
Судорожно вздыхаю. Я не успела спасти эти деревья. Не успела вовремя окружить защитным заклинанием – потому что вчера, когда шла на это место, чтобы подновить обветшавшие чары, отвлеклась на более важный объект защиты. Который стоит сейчас рядом со мной и внимательно оглядывает окрестности – словно ждёт, что Тишина вот-вот появится снова.
Но она очень редко так делает. День, а тем более раннее утро – не её время. Её царство – это долгие вечера, тёмные ночи, глубокие тени. Жаль, что он этого не знает. И не знает, что рядом с Хозяйкой Тишины ему бояться нечего.
Никому не ведомо, откуда взялась Тишина. Даже Верда не обладала таким знанием. Как и о том, как долго уже мир существует рядом с этой смертельной угрозой. Быть может, так было всегда?
Известно только, что в час, когда Тишина почти захватила мир, почти истребила всё живое, появились мы. Девушки и женщины с особым даром – носительницы такого яркого, такого ослепительного света жизни, рядом с которым Тишина останавливается, блекнет, прячется и уползает обратно в свою нору, словно мы слепим её невидимые глаза.
С тех пор много веков мы на страже.
У каждой одарённой этот свет разный. Самый яркий – у Хозяйки Тишины. Поэтому мой долг – беречь покой мира людей. Жить здесь, у самого логова Тишины, и не пускать её за пределы Тихого леса – чтобы спасти тысячи чужих жизней ценой одного-единственного одиночества.
Чтобы никто, ни один человек на свете на превратился в такие же мёртвые, истлевшие останки, как эти несчастные берёзы, при виде которых мне хочется плакать и просить у них прощения за то, что не успела.
А значит, я должна особенно тщательно думать о своей безопасности. Верда говорила, когда придёт час, я узнаю, как найти себе преемницу. Пойму всё сама. Но пока у меня такой нет – а значит, я единственный щит людей, оберегающий их от смертельной угрозы.
Поэтому мне ни в коем случае, ни за что на свете нельзя и на шаг приближаться к сероглазому чужаку. Если он меня коснётся – мне не жить. И тогда голодная Тишина выплеснется из запретного леса – прямо к ничего не подозревающим людям.
- Послушай, мелкий! – оборачивается ко мне чужак. – А давай ты вернёшься восвояси, и дальше я сам? Как-нибудь справлюсь. Не знаю, почему ты отпираешься, но в твоём доме точно побывала колдунья. Значит, он теперь защищён от всей этой дряни. А в лесу не место таким как ты… наивным и беспомощным.
Смотрю на него, кусаю губы. А он не замечает моего смятения и продолжает:
- Тишина совсем близко. А значит, и колдунья тоже. Они всегда рядом. Так что я её найду. Обязательно.
Опускаю взгляд. Его рука сжата в кулак, до побелевших костяшек.
Вернуться? Оставить… Какой простой выход.
Но простой выход не значит – правильный. Правильные пути сложны. Уж я-то знаю.
- Вы без моей помощи не выйдете из этого леса, - качаю головой. – Так что нет. Отделаться от меня так быстро не получится.
- Я сейчас пойду в самую глушь, - угрюмо говорит чужак.
- Я знаю.
- По следам, которые оставила Тишина!
- Я понял.
Мы смотрим друг на друга молча пару мгновений – и в сером взгляде с прищуром появляется что-то новое. Какой-то незнакомый оттенок. Удивление? Уважение?.. Я не так хорошо разбираюсь в оттенках взглядов всяких упрямых болванов, чтобы понять – какой именно. В глушь он потащится! К Тишине! Мало было прошлой ночи, он решил до конца угробиться.
Первая разрываю молчание.
- Вам так сильно нужно найти ту девушку?
Молча кивает, и понимаю, что объяснений снова не дождусь. Вздыхаю. Ну что с ним поделать!
- Понятно… А тогда давайте так. Вы сколько тут уже по лесу бродите? Сами же понимаете, что бесполезно ходить наобум. И если слишком задержаться, можно не вернуться. Вы же умный человек. Наверняка у вас там где-то дом есть. Кто-то ведь ждёт?
Снова не отвечает, но отчего-то я понимаю – угадала. Тоска сжимает сердце на секунду. Этот шип острой боли, который так часто впивается в меня с тех пор, как я встретила сероглазого… надеюсь, когда он уйдёт, всё закончится. Мне было так спокойно и хорошо, пока его не встретила – я хочу снова вернуться к этому привычному, уютному состоянию. Я не хочу ничего чувствовать. Правильно деревенские бабы говорили.
Отступаю на полшага, качаю головой.
- Не могу. У меня редкая кожная болезнь – вдруг заразная. Вам придётся поверить мне на слово.
Ну и потом – я всё равно не мужчина, а намерения у меня… не то, чтобы нечестные, но и всей правды я не говорю. Так что руку пожимать даже в перчатках мне чужаку не хочется. Не говоря уж о том, чтобы без…
Ух, какое раздражение на лице! Не привык, чтоб ему перечили.
Медленно убирает руку, привычным воинским жестом – на рукоять чёрного меча. И начинает внимательно меня оглядывать с ног до головы.
Кольцо раскаляется. Обжигает палец. Молчание меж нами вибрирует, звенит, и вот-вот столкнёт меня с шаткого мостика, где есть хоть какие-то установленные мной правила, в пропасть опасной неизвестности. Если не выдержит магия. Если он её всё же переупрямит.
На меня никогда не смотрели так.
Словно хотят положить на ладонь, поднести к лицу и высмотреть все-все тайны. Я всегда была невидимой и неуловимой, тенью, скользящей меж людей. А сейчас у меня чувство, что вот-вот поймают. И отчего-то мурашками по коже бежит желание – быть пойманной.
- Ты не выглядишь больным. И на других участках кожи никаких следов болезни. Что это за напасть такая, что поражает только руки? – Сероглазый делает шаг вперёд, снова сокращает расстояние. – Может быть, снимешь перчатки и покажешь, хоть издали? Мне любопытно.
Прячу руки за спину, отчаянно трясу головой.
Почему он снова не верит?
И я понятия не имею, что случилось бы в следующий момент, но меня спасли. Сквозь лесную чащу бесшумно пронеслась светло-коричневая стрела. Мой маленький отважный защитник, даже не разобрав, что происходит, несётся выручать. Он уловил главное – надо мной нависает чёрная скала, угрожая свалиться на голову, а я стою рядом – маленькая, перепуганная, и не знаю, что делать. Ага, а ещё почему-то не тороплюсь убегать с траектории падения.
…Атака закончилась, даже не начавшись.
Чужак резко выставил руку, и взъерошенный комок перьев затрепыхал крыльями в его сжатой ладони.
- Это что ещё за курица?.. – опешил сероглазый. Его внимание переключилось с меня, и давящий пресс чужой воли ослаб. Я снова стала дышать.
«Сам он курица!! Тэми, Тэми, ты как?! Я ему щаз…»
- Ну, точно курица. Ещё и клюётся.
- Это моя!.. Тьфу ты, мой! Совёнок, – сердито выпалила я, метнулась к чужаку, схватила его запястье и попыталась разжать пальцы. Помнёт ведь, дуболом! И откуда такие берутся только. – Или отдавайте, или я вас никуда не поведу!! Шатайтесь тут по лесу сколько влезет в гордом одиночестве, хоть до морковкиного заговения.
Попыталась толкнуть плечом, и даже ногами по земле заскользила – бесполезно! И правда скала – с места не сдвинешь.
Сердце билось оглушительно. Я шалела от собственной смелости, от близости, от пряного чувства балансировки на грани. А ещё - от того, что по смеху, пляшущему на дне серого взгляда, по тени улыбки на краешках губ, которую чужак по привычке не пускал на свой суровый воинский лик, я всё отчётливее понимала – он добрый. И слабых не обижает. И Совёнку вреда не причинит – а держит очень даже аккуратно, хотя мог бы шею свернуть какой-то там шальной птице за попытку вцепиться в лицо.
Знать бы только, распространяется ли такая милость на Хозяек Тишины, даже если они – молодые и вполне себе тоже беззащитные девушки.
Вдруг представила, что это меня держат его руки. Держат сильно, но осторожно, чтоб не помять ненароком. И смутилась до корней волос.
Совёнок притих. Удивлённо ворочал большой головой то на меня, то на чужака. Таращил чёрные круглые глаза. А чужак не менее удивлённо разглядывал чудную птицу. И совершенно очевидно было, что видит её впервые.
Я тихо проговорила, пряча взгляд:
- Возвращайте мне мою курицу, и идём уже скорее в лес. Провожу до домика колдуньи, и разбежимся, наконец. Без всяких там рукопожатий! Или вы мне верите, или нет.
Сероглазый приподнял тёмную бровь, и ответил неожиданно серьёзно.
- Я? Тебе? Нет. Но у меня не осталось выбора. За три дня я не нашёл здесь ничего – проклятый Тихий лес отлично хранит свои тайны. Ты – моя последняя надежда… Тэм. Помоги найти колдунью. Она мне нужна.
Я смотрела на него снизу вверх, кусая губы, и в моём сумасшедшем мозгу его слова сокращались, складывались и превращались в «Ты – моя последняя надежда. Ты мне нужна».
Небо, дай мне сил пережить это испытание!
Я ушла вперёд, прижимая к груди Совёнка и наглаживая, чтоб успокоить. Привычной лёгкой походкой скользя меж кустарников – идти было легко, трава здесь уже по-осеннему пала под дыханием Тишины, которая, видно, осталась в такой ярости прошлой ночью, что вымещала её на том, что под руку попалось. Попались берёзки. Она выпила их жизненную силу до самого дна – и теперь они мертвы, а я даже не могу остановиться и вызвать рунный круг, чтоб подновить защитные чары и на этом месте снова могло хоть что-то расти. Ничего – вернусь потом и сделаю. Когда всё закончится.
Чужак застыл позади и почему-то не торопился меня догонять – я спиной чувствовала пристальный, изучающий взгляд.
Я решила поменьше болтать, чтоб не демаскироваться случайно. И дальше мы шли шаг в шаг молча. Этот мужчина точно был не из разговорчивых - я успела убедиться к тому времени, как день перевалил на вторую половину, а он не сказал мне и парочки слов, кроме нескольких уточнений, в каком направлении двигаться.
Всё дальше и дальше в глушь – и наконец, снова с головой в пышную летнюю зелень, не тронутую дыханием Тишины.
Тихий лес похож на яркую картину, написанную разноцветными мазками. Там, где защитные чары сильны, всё растёт и цветёт буйным цветом и лето стоит почти круглый год. Как только где-то чары ослабли, мой лес сразу даёт знать желтеющей листвой, и я спешу прочнее оградить это место от зла. Так и брожу весь год по своим владениям – совершаю вылазки то в одну, то в другую сторону, а заодно лечу и защищаю магией живущее в чащобе зверьё.
В общем, выносливости мне не занимать, и шагать полдня почти без привала не в новинку. Вот только…
Желудок неожиданно громко даёт знать, что я ничего не ела со вчерашнего обеда.
И хотя я вижу по недовольству, мелькнувшему на миг в глазах чужака, что ему не терпится продолжить путь… и догнать колдунью… он кивает в сторону. Там придавило подлесок здоровенное мшистое бревно – ствол поваленного в грозу дерева с расщепленным краем.
- Пять минут! – хрипло командует сероглазый уставшим голосом. Я решаю потянуть время. Он, конечно, храбрится и не показывает виду, но после такой тяжёлой ночи сам едва держится. Пусть отдохнёт немного.
Достаю из сумки яблоко и морковку, которые твёрдо вознамерилась грызть как можно дольше. Совёнок презрительно морщится на мой обед и улетает в чащу, на охоту.
Вообще они с чужаком будто сговорились на этот счёт, потому что, когда мы остаёмся одни, тот неожиданно хмыкает, выразительно косясь:
- Ну я же говорил – заячья диета!
А потом достаёт из холщового мешочка, притороченного к поясу, тонкий продолговатый кусочек чего-то, насыщенно-бордового цвета, и я чувствую просто божественный аромат.
Мясо. Вяленое, с травами.
Ох.
Мясо я любила. И даже очень. Не любила охотиться и убивать животных – так и не постигла эту науку за столько лет сидения в лесу. Просто рука не поднималась. Совёнок первое время пытался таскать мне пойманных в лесу мышей, но быстро понял по моему лицу, что подарок не получился. А в деревнях, куда я совершала вылазки, мясо было слишком дорогим продуктом, крестьяне его и сами-то ели только по большим праздникам, так что за то немногое, что я могла предложить, выменять удавалось совсем чуть-чуть. Причём хранить было тоже негде, так что у меня бывало лишь несколько мясных дней в году.
Нет, не буду пялиться. Неприлично.
С удвоенным энтузиазмом я принялась грызть морковку, увлечённо созерцая красочный лесной пейзаж.
Тишина.
Вздох.
Морковку вырывают из моих рук, вместо неё суют кусок мяса.
- Это… - непонимающе начинаю я, круглыми глазами глядя на пиршество на своей ладони. Святотатственным кажется даже касаться такой вкусноты какой-то там перчаткой.
- Тихо! Не говори не слова, пока я не передумал, – обрывает меня чужак и с ожесточением вгрызается в остатки моей морковки.
Следующие несколько минут тишины наполнены блаженством. Растягиваю их, как только могу. Сероглазый расправился с морковкой, потом – в два укуса - с моим последним яблоком, и теперь сидит, бросая раздражённые взгляды то на меня, то на лес, порывается снова в путь, а я всё смакую по маленькому кусочку чудесное ароматное мясо. И конечно, веду себя ужасно эгоистично, и надо бы отдать больному… недавно больному… но это выше моих сил.
- Так, говоришь, отец и дед – охотники? – неожиданно вкрадчиво спросил чужак совсем близко. И когда успел подсесть?
Я закашлялась.
Меня от души хлопнули по спине так, что я сорвалась с бревна и чуть было не плюхнулась прямо в траву. Сероглазый удержал – схватил чуть повыше локтя, крепко сжал.
- Мда уж. И мускулов, прямо скажем, совсем никаких. Тебе не мешало бы хоть топором помахать на досуге, мелкий.
Я хотела было возразить, что для заготовки дров у меня тоже заклинание имеется… но промолчала. Грозовой взгляд совсем близко – пристальный, испытующий, острый. Жар кольца на пальце – оно раскалено, снова на пределе возможностей…
Прямо на колени чужаку прилетела дохлая мышь.
«Вот! Я всё видел. Может взамен съесть это. Заодно от тебя отвяжется».
Совёнок уселся мне на плечо, довольный после удачной охоты.
Сероглазый с проклятиями вскочил, стряхивая с себя подношение. Кажется, он тоже таким не питается. Я торопливо пересадила Совёнка на запястье и убежала вперёд. Снова прокладывать путь через спутанный лесной подлесок – и надеяться, что со спины незаметно, в каком смятении нахожусь.
Остаток пути мы снова преодолели в молчании.
Наконец, на исходе дня, когда я уже стала опасаться, что чутьё и память подводят, когда небо начало блекнуть и терять дневные краски, а лес – по-особому пахнуть вечерними мокрыми травами, звучать вкрадчивыми шумами просыпающегося ночного зверья, мы вышли к заросшей по самые брови землянке Верды.
Забора вокруг её жилища никогда не было – дикое зверье не решалось забредать на территорию прошлой Хозяйки, даже чтобы покопаться в огороде. И кажется, до сих пор запрет действовал – во всяком случае, мне сразу бросились в глаза пышно заросшие одичавшими овощами грядки. Особенно тыквы – они во все стороны разбросали свои вьющиеся плети и так густо заплели остатки тропинки, что пробираться ко входу в землянку приходилось с трудом.
Это хорошо – значит, и охранные чары Верды до сих пор действуют. Мне не потребуется тратить много сил на то, чтобы удержать Тишину за порогом этого дома, когда мы будем здесь ночевать.
Мы ступали очень тихо. Было ощущение, будто вторгаемся в святилище. На крышу старенького колодца взбирался дикий виноград, душной сладостью дурманили кусты облетающих бело-розовых пионов, заходящее солнце путалось в лесной чаще и последними лучами золотило низкую двускатную крышу землянки, выложенную поседевшим от времени мхом.
Чужак хмуро оглядывал царящее вокруг запустение и кажется, уже начинал догадываться, что никого здесь не найдёт.
Он вдруг остановился и уставился на что-то в дальнем краю поляны, под рябиной.
Небольшой холмик и на нём – несколько белеющих костей.
Чёрная волчица Верды - Тень. Её собственный Страж Тишины, такой же близкий и единственный друг, как для меня Совёнок. Волчица не перенесла смерти хозяйки и осталась на могиле, ждать её возвращения.
У меня мороз побежал по коже и как-то так случайно вышло, что я тоже остановилась и почти прижалась к руке своего спутника. Теперь я вспомнила, почему не ходила сюда так долго – это место было словно призрак моей будущей судьбы. Воплощённое одиночество, от осознания которого я всё это время так старательно убегала, прикрываясь радостью того, что нужна людям, зверям, птицам – нужна Тихому лесу, который без меня погибнет, и нужна всему огромному-огромному миру за его пределами.
Нужна всем… и в то же время никому.
«Тэми… Тэми! Поверни голову вправо и посмотри. Только тихо».
Шёпот Совёнка ворвался в мои мысли так неожиданно, что я даже не сразу поняла, что мне хотят сказать. Проследила взглядом в направлении, куда он указаал… и опешила.
На самом коньке замшелой крыши сидела белоснежная сова. И её совершенно точно не было там минуту назад. Она разглядывала нас – нас всех – пронзительно золотыми глазами, не мигая, и казалась неживой. А потом вдруг сощурилась довольно… и пропала.
- Что это было? – почти не шевеля губами, произнесла я, обмирая.
«Понятия не имею. Я с этой дамой не знаком».
- Что было – что? – резко повернулся ко мне чужак, задевая плечом – так близко я оказалась с перепугу. Я отскочила на шаг, на всякий случай.
- Мне показалось… там тень в окне мелькнула, - соврала я, нервно сглатывая.
- Не похоже, чтобы здесь вообще кто-нибудь жил… Так, ладно! Мелкий, не отставай, - пробормотал сероглазый и решительно направился ко входу в землянку через весь двор, тараня хватающую за колени зелень и оставляя свободный путь, по которому я тихонько двинулась следом. Вот уж кто не боится призраков прошлого!
Я подозрительно поглядывала по сторонам, но чужая белая птица больше не появлялась. Я такую вообще в лесу впервые видела.
Чужак тяжело стукнул в дверь, подождал, не будет ли ответа, а потом толкнул створку.
Она поддалась не с первого раза, но в конце концов, скрипя каждой досочкой, пустила нас внутрь. Никаких замков – необходимости не было.
Крыша опиралась прямо на почву, узкий и низкий дверной проём позволял спуститься на несколько ступеней вниз, в единственную комнату, выкопанную прямо в земле. Стены были укреплены бревенчатым срубом, а вот пол – земляной, утоптанный. Свет проникал только через узкое окошко-треугольник под самым скатом.
Чужак почти протыкал крышу головой, а когда вслед за ним ещё и я спустилась – места почти не осталось. Совёнок за нами не пошёл – сказал, разведает окрестности, вдруг сову повстречает и сумеет расспросить по-своему, по-птичьи.
Внутри осталось всё, как я помнила. Узкий топчан, небрежно прикрытый лохматой медвежьей шкурой, стол в три доски на бревне, еще один пенёк для сидения, пустой сундук с открытой крышкой – на исходе болезни Верда все вещи или мне отдала, или сожгла… в углу ведро, на гвоздиках, вбитых в стену, миска, кружка и другая нехитрая столовая утварь, которую мне забирать показалось кощунственным… а ещё любимый цветок Верды в глиняной кадушке на полу.
Настоящее маленькое деревце – давно засохшее. Я устыдилась. Так была ошарашена смертью наставницы и тем, что мне, пятнадцатилетней, теперь придётся самой хозяйствовать в лесу, что забыла о несчастном растении.
На его скрюченных веточках тут и там были развешены металлические безделушки. Верда любила цветок и украшала её всякими симпатичными мелочами – цепочками, стекляшками в металлической оправе, колечками… я как-то раз спросила, зачем – может, ритуал такой? Она не ответила, лишь пожала хрупкими плечами с накинутой на них серой шалью, и я поняла, что это один из «неправильных» вопросов.
Чужак без единого слова обозревал землянку – я видела только лишь напряжённые плечи и спину в чёрном доспехе, которая загораживала мне половину обзора. О чём он думает, интересно?
Я как стояла, так и села на топчан, прямиком на пыльную медвежью шкуру.
Растерянно оглядела рассыпанные по полу украшения, которые вдруг оказались совсем не «просто» украшениями. И у меня не было ни единой догадки – зачем Верда их собирала, и почему одно из них так много значит для чужака.
А потом вдруг испугалась – не ушёл ли он в лес куда глаза глядят?! Вдруг решил всё же искать колдунью дальше, бедовый?
Я вскочила, стремглав бросилась вон из землянки, спотыкаясь на осыпающихся ступенях, уже представляя в панике, как буду его с такой форой догонять в чаще…
…и словно на стену каменную налетела, замерла у порога.
Он стоял у колодца в нескольких шагах от меня, смотрел невидящим взглядом куда-то вдаль, а скорее всего – в прошлое. Стаскивал доспех – зло, остервенело дёргая пряжки. Потом отшвырнул его в пышную траву, не глядя. Туда же отправились куртка и льняная рубаха под ней, со шнуровкой у ворота.
На широкой обнажённой груди тускло поблескивал тот самый медальон, который он уже успел надеть на себя. На потемневшей серебряной цепочке, слишком короткой для его мощного телосложения. Теперь я смогла рассмотреть узор – круг из синих мелких камешков, а в центре один покрупнее. И тонкие бороздки от середины к каждому из круга, как звёздные лучи. Красиво…
Пока я любовалась… медальоном, конечно же… чужак откинул деревянную дверку в скате крыши, что прикрывала колодец от попадания листьев и всякого лесного мусора. Звякнула проржавелая цепь, ведро со скрипом стало опускаться вниз, пока мужчина размашистыми движениями раскручивал за ручку тугой вал.
Тихий плеск – ведро достигло воды. Уже с усилием, полное – назад. Взял его обеими руками, как только показалось в дверце, и, вытягивая цепь, перевернул над головой.
Когда ледяной ливень обрушился на поднятое к небу лицо, на плечи, спину, изукрашенную застарелыми шрамами, он тихо рычал и отфыркивался, как дикий зверь. Словно этим холодом пытался остудить гнев, унять боль, смыть с души что-то, давно терзающее… вымыть занозу из сердца. Я увидела это так отчётливо в то мгновение, словно он сам сказал мне об этом. Но не уверена, что вода помогла, и что старые раны на душе можно вообще исцелять так же просто, как на теле.
Сероглазый почувствовал, наконец, мой взгляд. Возможно, впервые вспомнил, что он здесь не один. Обернулся через плечо. Проговорил хриплым глухим голосом:
- Тебе набрать? Будешь мыться тоже, мелкий?
Я пугливо сжала ворот рубахи в горсти и поскорей помотала головой, отказываясь. Этого мне ещё не хватало!
Но снова предательское воображение помимо воли показало такие картины, что мне оставалось лишь краснеть до корней волос. А взгляд никак не желал отрываться от мужского тела так близко – непохожего, красивого, другого…
Да что ж со мной творится-то!! А впрочем, и ежу понятно, что. Но ни в коем случае нельзя поддаваться этим неправильным эмоциям! Я – взрослая здравомыслящая особа, и ни за что не позволю себе влюбиться в мужчину, который уже завтра утром навсегда уйдёт из моей жизни. И находиться рядом с которым для меня – смертельно опасно.
- Лучше пойду, в доме подмету! – пискнула я.
Чужак посмотрел на меня как-то странно, и я снова прикусила свой бедовый язык. Нет, ну конечно, убирать в жилище, где предстоит ночевать, никому не зазорно… но как-то уж слишком по-женски это прозвучало. Колечко на пальце опять потеплело, подтверждая мои опасения. Снова чуть не засыпалась!
Но сероглазый уже отвернулся и снова бросил ведро в колодец, выкручивая ручку.
Мне на плечо резко спикировал Совёнок – я даже покачнулась от неожиданности.
- Ну что, нашёл? – тихо спросила я, чтоб отвлечься, наконец, и перестать пялиться.
«Не-а! Никто эту сову не видел, даже белки. Даже сорока! Странно это всё, Тэми… очень странно… Я так устал, можно посплю? Маленько, до полуночи…»
Не дожидаясь ответа, он сонно смежил веки, распушил перья сильнее и стал похож на мягкую подушку, на которую хотелось лечь и тоже уснуть.
А я, вместо того, чтобы спуститься обратно и готовить жутко грязное жилище к тому, чтоб там можно было хоть как-то переночевать, всё стояла на месте и кусала губы. Наконец, не удержалась:
- Эй, вы бы не морозились! Второе ведро-то… Ветер уж вечерний, холодный! Темнеет… Пойдём в дом?
Он ничего не ответил, стоя ко мне спиной и продолжая медленно крутить ручку. Вот же… невоспитанный какой субъект! О нём заботятся, а он…
«Оставь… - пробормотал Совёнок спросонья. – Он всегда так делает… когда злится…».
- Чего?.. – опешила я, не веря своим ушам. Стащила Совёнка с плеча и принялась его тормошить. – Ты что сейчас сказал?!
Он ошалело заморгал на меня круглыми чёрными глазами, зевая.
«А?.. Чего?.. Уже полночь?..»
- Нет! Не полночь! Повтори сейчас же, что ты сейчас сказал?!.. – переспросила я страшным шёпотом.
«Не зна-а-аю… Я что, говорю во сне?..»
И он снова заснул прямо у меня в руках.
Я вздохнула.
Ничего уже не понимаю.
- Её ведь нет здесь, правда? Колдуньи. И уже давно.
Тихий, усталый голос… я вздрогнула, когда его услышала. Потому что стало уже совсем темно – и я видела лишь очертания тела человека, который уселся прямо в дверном проёме на ступеньках. Слабый бледный свет взошедшей луны неярко обрисовывал плечи, голову, рельеф сильных рук, которые расслабленно лежали на коленях. Выражения лица видно не было – но я и так представляла себе, что должен чувствовать человек, который проделал такой длинный путь и ничего не нашёл. Вернее, нашёл – но не совсем то, что искал… и к тому же, об этом не знает.
Я сообразила, что от меня, вообще-то, ждут ответа. Ой, и намекали когда-то, что не поздоровится, если заведу в ловушку или иным образом обману…
Сглотнув комок в горле, я проговорила тихо:
- Честное слово, я сделал всё, что мог, чтобы вам помочь.
И это правда. В интересах чужака убраться из Тихого леса подобру-поздорову как можно быстрее.
Он помолчал в ответ. Вздохнул.
- Ладно, Тэм. Давай спать. Скоро выползет Тишина, чтоб её… - и он добавил несколько таких ядрёных слов, что у меня в темноте уши загорелись.
Чужак спустился по ступеням, низко пригибаясь, чтоб не ушибить голову о скат крыши. Запер дверь, и я по звукам поняла, что заложил изнутри брусом, который всё же был в жилище Верды, хотя снаружи она никогда не запирала дом, если уходила по делам. От скрипа задвигаемого бруса у меня по спине побежали жирнющие мурашки. Я забилась в самый-самый угол топчана, оперлась на бревенчатую стену, что пахла трухлявым деревом и пылью. Сжалась в комок, подтянула колени к груди и обхватила руками плечи.
Нельзя – ни в коем случае нельзя допустить, чтобы в темноте на меня случайно наткнулись! Что будет, если закончится действие кольца и наткнутся неслучайно, лучше даже не представлять.
Чужак в темноте пыхтел, как медведь в чужой берлоге, которая ему не по размеру. Звон и отчаянные ругательства возвестили, что он нашёл ведро. Непреднамеренно, правда. Потом посыпалась со стены какая-то жестяная утварь.
- Эй, Тэм! Голос подай, что ли. Мне надо сориентироваться в этом скворечнике.
- Ну… э-э-э… я тут!
«Что-то вы шумите много. Так спать невозможно! Полетел я, Тишину повысматриваю» - отозвался откуда-то сверху Совёнок. Его тень промелькнула в узком окошке.
Предатель.
Вот теперь точно совсем-совсем одни.
И я едва успела отпрянуть, когда ищущая "ориентиров" широкая ладонь с растопыренными пальцами едва не приземлилась мне прямо на лицо. Так же и дуба можно дать от неожиданности!!
- Ага, вот и стена! Ч-чёрт… - прошипел чужак, стукнувшись одновременно о край постели ногами и о скат крыши головой.
Дальше отступать было некуда – я оказалась зажата в углу. Сердце сделало большой «ту-дум» где-то в ушах, дыхание сбилось так, что я едва смогла выдавить:
- Вы… вы забирайте себе топчан, а я пойду на пол…
- Ещё чего придумал, мелкий! – проворчал чужак. – Эта рухлядь подо мной просто обвалится. Так что это ты спи здесь, а на пол пойду я. Всё, я понял, что где, теперь можно и на боковую. Спокойной ночи!
- Спокойной… а тогда шкуру! Шкуру хоть забери… те, - выпалила я. – Вы же промокли. Наверняка еще не высохли. Воспаление лёгких схватите в два счёта, на земляном полу ночевать!
- Ну, если настаиваешь… поделим по-братски – тебе постель, мне шкура, - усмехнулся он. Кажется, душевное равновесие к нему потихоньку возвращалось. Надо запомнить способ… хотя нет. Обливания ледяной водой – это совершенно точно не моё. Я мерзлявая.
В темноте меня вдруг коснулось на мгновение его плечо – горячее даже через тонкую ткань моей рубахи. Слишком горячее – даже испугалась, что жар.
А потом из-под меня рывком выдернули шкуру, я чуть не упала. И всё желание волноваться за этого грубияна моментально испарилось.
Ощущение чужого присутствия рядом пропало. Стало холодно – то ли от этого, то ли от того, что подо мной больше не было меха…
Второе. Конечно же, второе.
Несколько минут ещё длились возня на полу и пыхтение, прежде чем наступила тишина. Я, наконец-то, перестала чувствовать себя сжатой пружиной. Разжалась, и даже осмелилась растянуться на топчане – на всякий случай на боку, чтоб видеть хоть что-то, и вжимаясь спиной в стену.
Я всегда была такой благоразумной! Могла ли я еще вчера подумать, что ввяжусь в такую авантюру? И представить, где и как проведу эту ночь…
Не спалось. В голове безостановочно гудели мысли, и даже то, что тело было натружено за день, никак не спасало. А по слишком тихому дыханию чужака я поняла, что он не спит тоже. Лежит в темноте, смотрит в потолок, и о чём-то думает.
Вздох.
- Ты-то чего не спишь, мелкий? – тихо окликнули меня с пола.
И мне вдруг показалось, что эта ночь, и тишина, и темнота – они будто стёрли какие-то барьеры между нами.
- Думаю.
- О чём?
- О том, что будет завтра. Вы же уйдёте, да?
Молчание.
Стало обидно. Очень. А ещё гнев душной волной поднялся откуда-то со дна, где таились хорошенько задавленные, но, оказывается, всё ещё живые и болезненные мысли – это несправедливо, что я делаю такое важное для людей дело, а в ответ не получаю даже малейшей благодарности!
И вот теперь вообще такое. Чем я заслужила? Кажется, у чужака имеется серьёзный зуб на Хозяек. Но я-то тут при чём?
Так и подмывало рассказать всё, как было – и как нашла его, умирающего, в лесу, и как тащила, лечила и зачаровывала до самого утра из последних сил, чтоб вернуть из цепких лап Тишины… Мне пришлось сильно прикусить себе щёку, чтоб смолчать. Кто его знает, этого грубияна – что он сделает, когда узнает. С его-то гадким отношением к таким, как я.
Хотя, кого я обманываю… внутренний голос и чутьё шептали иное. Что этот человек, с которым я провела бок о бок целый день и которого, кажется, успела «почувствовать» настоящего, как бы он от меня ни прятался, - не причинит мне зла. Просто навсегда закроется стеной ненависти и презрения.
Да, возможно, мы, наконец, поговорим начистоту, и я узнаю, что такого важного и срочного ему нужно от «колдуньи». Скорее всего, будет какая-нибудь «сделка» и «деловой разговор». Но меня как человека он замечать перестанет совсем.
И наверное, именно поэтому, а вовсе не из страха, я промолчала снова.
А пока я лежала и тихо злилась на него, этот бесстыжий умудрился заснуть.
Я долго-долго слушала в темноте размеренное, глубокое сонное дыхание. А потом решилась на очередную авантюру. Хорошо, Совёнка поблизости не было, чтоб по голове мне настучать.
Села на постели, осторожно стянула правую перчатку. Ключ-кольцо с готовностью отозвалось матовым блеском. Шёпотом, едва шевеля губами, вызвала рунный круг. Если пойму, что чужак просыпается, успею погасить. Ну, или так я себя успокаивала.
Слабый золотистый свет. Медленно кружится колесо, унизанное вереницей древних символов, освещает полумрак. Тени хороводом по стенам. Неслышный хрустальный звон – каруселью по спящей тишине.
И другая Тишина – та Тишина, что в этот час уже не спала, а караулила одиноких путников под окнами, таясь за пределами обережного круга, тоже прислушивалась к моей незаметной мелодии.
Руна Зари замигала сияющей звёздочкой, от которой тянулись четыре изогнутых луча. Полетела, послушная моему приказанию, и рассыпалась искрами над спящим мужчиной.
Он спал на боку, спиной ко мне. Блики рунного круга пылали на обнажённой коже широких плеч, на непослушных тёмных волосах, на рукояти чёрного меча, который он положил рядом и даже во сне, казалось, отовсюду ждал угрозы.
Когда рунная пыль, оседая в танце, мягко коснулась его, он повёл плечами и что-то недовольно пробурчал, не просыпаясь.
Вот и всё. Теперь он будет защищён от Тишины – на ближайшие несколько ночей уж точно. Именно так я наводила охранные чары на деревья, животных и птиц, что жили в моём лесу, - пядь за пядью отвоёвывала у небытия тех, кого судьба вверила в мои руки. Даже окрестные деревни, что ютились под сенью Тихого леса на самом его краю, были защищены моими стараниями. Поэтому люди хоть и боялись соседства с чащобами, о которых ходила такая дурная слава, что-то всё же чувствовали и не торопились уходить из этих мест.
Разочарованное ворчание на самой границе восприятия – Тишина поняла, что у неё снова отбирают добычу. Что ж, смирись, заклятая подруга! Как смирилась я. Этот мужчина не достанется никому из нас.
Уставшая – очень много магии вложила в этот выплеск, чтоб как следует проняло моего «неподдающегося», - но очень собой довольная, я позволила себе зажечь ещё одну руну.
Руна Свеча тёплым огоньком порхала над моим левым плечом, а я любовалась спокойным сном своего тёмного воина, и вдруг подумала. Ведь была же наверняка – а может, будет, или даже есть где-то сейчас, особая для него женщина. Такая, что без страха и тревоги подходит к нему, кладёт руки на плечи, прижимается в темноте. Не боится увидеть в серых глазах осуждение и неприязнь, не боится услышать в голосе лёд. Не боится, что эти сильные руки оттолкнут. И сейчас, в тихий полночный час, она просто подошла бы и легла рядом на тёплый мех, и прижалась тесно-тесно, и он обнимал бы её до утра и грел своим теплом, которого у него так много.
Как же я ей завидую.
Как жаль, что я – не она.
Я проснулась утром с таким странным чувством покоя на душе – так бывает, когда принимаешь трудное решение и знаешь, что оно правильное. Сегодня чужак уйдёт, как и обещал. Я никогда его больше не увижу. Наверное, это и к лучшему. Всё-таки, правы были деревенские.
Одни беды девкам от любви.
Он стоял посреди крохотной комнатки и аккуратно, отточенными привычными движениями затягивал пряжки доспеха на плечах.
- А, проснулся?
Я кивнула, села и потянулась. Ощупала голову – шапка на месте, не потеряла во сне. Надоевшие горькой редькой перчатки тоже сидят хорошо.
- Иди, поешь тогда. Я разорил немного этот дикий огород. В твоём заячьем меню сегодня пир.
На крохотном столике у ближайшей стены были кучей свалены морковка, репа, капуста и даже несколько редисок. Представила себе брутального воина, таскающего для меня редиску из грядок за хвостики, и хихикнула. Нет, всё-таки бывает милым, если очень постарается! Жаль, что редко.
«Ну, вот и всё. Доигралась» - мелькнула вспышкой мысль.
А потом ослепила другая вспышка. Всё вокруг стало золотым, затем белым, очертания предметов и человека передо мной утонули в этом чистом свете. Так бывает, когда в летний жаркий полдень закроешь глаза и долго не открываешь, а после распахнёшь – и резкий поток света лишает зрения на минуту. Вот и со мной случилось похожее.
Сердце, словно громкий-громкий часовой механизм, отстукивало моё время щелчками всё медленнее и медленнее – и показалось, что остановится совсем.
А потом пришло тепло.
Оно струилось через ладонь – щекотно, до покалывания подушечек пальцев. Оно тянулось куда-то к самому сердцу, и топило прочно засевший там ледяной осколок многолетней тоски.
Стало почему-то легко. Как будто меня погладили по голове и сказали, что теперь всё будет хорошо. И так захотелось довериться этому чувству. Хоть на миг обмануться.
А ещё… я, кажется… не спешила умирать?..
Стоп. Но ведь было же пророчество! Или нет?
Я ничего уже не понимала.
А когда перед глазами перестали плясать сверкающие мушки, и реальность снова вернула свои права и окружила меня теснотой старой землянки, первое, что я увидела, был встревоженный взгляд серых глаз.
Дункан… Да, теперь у меня есть его имя.
И кажется, он мне что-то говорил. Я сделала усилие и разобрала – через плотную пелену, забивавшую уши.
- …в порядке? Тэм!
Мою руку сжали сильнее. Я тряхнула головой, часто заморгала. Поняла, что свечение, судя по всему, заметила я одна.
- Кажется... да, в порядке.
И это как раз самое странное!
- Ты закрыл глаза на секунду и замер истуканом.
Секунда? Это была всего лишь секунда?! Но тогда в эту секунду спрессовалась для меня целая вечность. За которую во мне что-то изменилось – никак не получалось уловить, что.
Я слабо улыбнулась:
- Просто замутило немножко. Вы правы, надо всё-таки позавтракать.
Осторожно вытянула пальцы из крепкого медвежьего рукопожатия, которое грозило их расплющить.
И тут же словно погасили солнце. Окружающий мир потускнел, выцвели краски. Из меня как будто всю энергию разом вычерпали огромным черпаком. Вот теперь и правда замутило – накаркала. Чтобы не показать, как ослабели колени, я перетекла одним шагом к столику – благо, всё в этой крошечной комнате было рядом, и плюхнулась на пенёк, что служил табуреткой.
Слабость не проходила. Я протянула руку, вытащила первый попавшийся овощ – кажется, это была здоровенная редиска, всё ещё мокрая от колодезной воды, которой её мыли. Вонзила в неё зубы – хоть как-то скрыть смятение. Вкуса не почувствовала. Да что же со мной творится?!
Чужак… Дункан так и стоял на том же месте, подозрительно на меня смотрел. Мой взгляд зацепился за его руку... и я едва не покачнулась от мучительного, болезненно-сладкого желания снова её коснуться. Этот голод терзал меня намного сильнее голода настоящего.
Я выронила редиску. Спрятала руки под стол, сжала в кулаки.
Так дело не пойдёт. Я сильная. Я должна справиться.
Заговорила, не поднимая головы – потому что боялась, если ещё раз посмотрю, сорвусь.
- Спасибо – заячий завтрак чудесный. Я уже в норме. И за ваше щедрое предложение тоже… мне так жаль, что не могу его принять. А теперь идите уже! Уходите скорее. Отсюда ступайте прямиком на север – день солнечный, направление не потеряете. К вечеру выйдете на деревеньку Волчий Лог, а там наверняка разберетесь, куда дальше. Доброго вам пути.
Вот так. Спокойный голос, ровный. Замечательно всё со мной. Жила столько лет без всех этих… прикосновений, и дальше проживу. А то, что чувствую себя сейчас испорченным колодцем, из которого стремительно уходит вся вода – так это ничего. Отдохну и стану как новенькая.
Только бы он уже ушёл. Только бы перестал меня взглядом своим сверлить. Потому что кольцо – оно ведь тоже на пределе возможностей, того и гляди кожу на пальце испепелит.
И мой тёмный воин шумно выдыхает. Отворачивается. Разжимается цепкая хватка стального взгляда, и я снова могу дышать – почти. Сильнее, сильнее стиснуть кулаки – пусть ногти впиваются в ладонь, я должна перетерпеть. Когда он выйдет за порог, мне станет легче. Точно. Исчезнет эта пугающая потребность – догнать и обнять, прижаться всем телом.
Потому что, оказывается, можно.
- Прощай, Тэм.
Шелест одежды, пара быстрых шагов.
И снова останавливается – в дверном проёме. Ну же! Ну скорее. Пожалуйста. Просто сделай ещё один шаг. Закрой за собой проклятую дверь. Хватит этой пытки.
Что же ты медлишь? Какое тебе дело до тощего сына лесника… или внука охотника… я уже забыла. Правильный ответ – никакого. Должно быть. И нет ни единой причины сейчас останавливаться.
Ударил кулаком расшатанный дверной косяк. Рычит тихо:
- Да что ж со мной такое… Словно цепями тянет…
Я всегда очень точно чувствовала границу Тихого леса. Ту незримую черту, за которой словно дышать становилось легче и светлело под сенью листвы. Здесь даже птицы пели громче, как будто им не приходилось оглядываться и пёть «шёпотом» на всякий случай.
И в то же время странным образом за чертой я больше не чувствовала себя в такой безопасности. Это уже не был мой дом. Это было их место. Других людей. Территория чужих, на которой я была не Хозяйкой, а всего лишь незваным гостем.
Тишина смотрела мне в спину, пока я уходила всё дальше и дальше, борясь с мучительным желанием оглянуться. Но оглядываться нельзя.
И было в её взгляде не злорадство и не самодовольство дикого зверя, который уже скоро получит шанс вырваться из клетки на свободу. Нет – в нём была тоска злой собаки, которую хозяин оставил одну на цепи.
- Ой, нет! Никаких чужаков и незнакомцев тут сегодня не проходило. Тэм, а у тебя нету еще той настоечки? Ну, от прыщей? – улыбчивая Алисия смущённо потупилась. Мне нравилась эта слегка глуповатая, но добрая и милая девушка. Я всегда предпочитала иметь дело с её семьей – родители, похожие на два румяных колобка, тоже не внушали мне особых опасений, да к тому же не лезли с лишними расспросами.
В деревне Волчий Лог всё было тихо и мирно, как всегда. Она ютилась на самом краю Тихого леса, к северу от черты. Крестьяне держали коз – на коров не хватало места под выпас, разводили огороды, собирали дары леса на окраинах, не слишком забредая вглубь. Люди не могли этого объяснить, но чутьё тоже подсказывало им, где именно проходит граница, которую не стоит нарушать. Правда, и уходить с насиженных мест никто не спешил – я не особо вслушивалась обычно в местные разговоры, но даже до меня краем уха доходили сплетни о том, что в более населенных частях страны, а уж тем более в городах, живётся намного труднее.
- Нет, от прыщей сегодня не захватил, - вздохнула я, и Алисия погрустнела. – Спешу. Мне пора!
- Куда спешишь-то? Вечер на носу, – удивилась девушка, дёргая за цепочку наглую козу, которую она как раз вела домой с выпаса. Я окликнула её у самой калитки, на зелёных досках которой были начертаны белой краской два круга с точками посередине. Значение символа давно позабылось, рисовали его по привычке. Но я-то знала, что это «совиный глаз», древний оберег от Тишины. Сам по себе он не работал, но я тайком накладывала на ворота защитные чары, когда приходила в деревню за провизией.
- О, какие гости! – окликнула меня мать Алисии, распахнув окно и отирая извалянные в муке руки о передник. – Тэм, заходи! Переночуй у нас – я как раз тесто на блины ставлю.
Сначала я хотела отказаться – каждая минута дорога. Но с другой стороны… я шла весь день, ужасно устала, а все предыдущие ночи спала отвратительно. Да и отдача от заклятия заставляла терять силы всё быстрее и быстрее.
Совёнок завозился на плече.
«Тэмирен – мы же всё равно не знаем точно, в какой стороне искать. Раз тут не проходил, то придётся наугад. А по ночам наугад ходить нельзя в незнакомых местах. Ты не забывай – мы уже не дома. Среди людей намного – намного опаснее, чем в самой дикой чаще. Давай останемся? Этих мы хотя бы знаем».
- Так и скажи, что блинов захотел, - проворчала я, но не нашла причин отказываться.
Сидя под окном с геранями, за покрытым белой скатертью столом, блаженно доедая кружевной блин на козьем молоке и едва сдерживаясь от того, чтобы пальцы не облизывать, я задумалась.
И всё-таки – ну почему Дункан не пошёл через Волчий Лог? Я же говорила ему, что эта деревня ближе всего. Почему-то была уверена, что его путь пройдёт через это место, и я смогу хоть что-то узнать у местных. Жаль, что единственная ниточка в моих руках оборвана. Придётся идти дальше, искать населённые места и спрашивать, не знает ли кто человека с таким именем.
Я мысленно повторила его.
Дункан Роверт. Чёрный меч Севера.
Мне нравилось, как оно звучит. Нравилось ощущать его на языке.
Миссис Эшли подложила мне ещё один блин – обжигающий, золотистый, с рваным хрустящим краем. Долила молока в глиняную кружку.
- Кушай, мальчик, на здоровье! Тощий какой – без слёз не взглянешь!
Алисия хлопотала у большой печи, на полатях которой засыпали её младшие братья. Где-то прокричал петух. Уютно пели сверчки. Совёнок на моих коленях расправлялся с половинкой моего предыдущего блина и алчно косился на новый.
- У нас гости? Почему я не знаю?– раздалось за стеной добродушное бурчание.
Пухленький бородатый мистер Эшли скидывал в сенях обувь, мыл руки в настенном рукомойнике, под который подставлена была деревянная кадушка.
- Тэм пришёл! Покормила парнишку. Уложу спать на лавке – куда его на ночь глядя в лес обратно отпускать.
- И то верно! – довольно улыбнулся отец семейства, заходя в дом. – Может, согласится, наконец, к нам в наймиты. Лиску скоро замуж сбагрим – лишние руки в хозяйстве не помешают.
Пунцовые щёки Алисии подтвердили, что она очень бы даже и не против.
По Северному тракту шагать было легко. Намного легче, чем по заросшим лесным тропкам. Но непривычно – чувствуешь себя крохотным насекомым на ладони. Не спрятаться нигде.
Зато пока ноги делают рутинную работу, голова свободна. И я снова и снова кружила мыслями по одному и тому же заколдованному кругу, как коза на привязи.
Лорд Полуночного крыла. Властитель северных земель.
Как же меня так угораздило-то?!
С одной стороны, это уже не иголку в стоге сена искать – всё полегче. Миссис Эшли даже смогла ответить на вопрос, где живёт этот самый лорд.
«В холде Нордвинг, конечно же!»
Холды, как она снисходительно пояснила, это такие большие дома, наследственные дворянские владения, каждое из которых вмещает в себя жителей, как три деревни. Как подобное может выглядеть, она не слишком представляла. Моя собеседница ни разу в жизни не покидала Волчьего Лога, поэтому и где Нордвинг находится, тоже не могла подсказать.
Мистер Эшли, которого наша оживлённая беседа всё-таки разбудила, тоже затруднялся ответить. Его познания в географии родной страны были чуть шире – он пару раз в год, если был хороший урожай, наведывался с приятелями в «Пьяного Поросёнка» - но всё равно на вопрос о том, как добраться до Нордвинга, я услышала лишь туманное «иди на север, это где-то там». Вроде бы, «где-то там» измерялось днями пути, а не, скажем, месяцами, и хотя бы это радовало.
Так что, в конце концов, я решила положиться на удачу и просто пойти по Северному тракту. Рано или поздно отыщется, кого расспросить. Своего тёмного воина я обязательно найду.
Что стану делать, как только найду – по-прежнему оставалось самым сложным вопросом. На который у меня ответа не было.
И вот теперь дорога, по-летнему сухая и утоптанная, плавно утекала из-под моих ног, я шла уже почти целый день, изредка отдыхая и подъедая гостинцы в дорогу от миссис Эшли, а ответы всё не придумывались.
Совёнок улетел вперёд – на разведку. Он то и дело возвращался, чтобы сообщить то, что и так было ясно – дальше всё тот же пустой тракт. Кстати, подозрительно пустой. Я не понимала, почему столь важный путь, связывающий между собой разные земли королевства, настолько заброшен.
Оуленд – так звалась наша страна, и в этом названии слышались отголоски древнего культа сов. Наверное, потому и четыре земли, на которые делилась её территория, назывались по традиции «Крыльями». На самом деле, Нордвинг с древнего наречия как раз и означает – «Северное крыло»…
Я вдруг остановилась.
Хм. Интересно. А откуда вообще я всё это знаю? Не припомню, чтобы Верда меня учила древним языкам. Она меня вообще ничему не учила, кроме рунной магии, да умения выживать в одиночестве. Но если так подумать – немногочисленные книги, которые у неё были, я читала с лёгкостью. А вот в том же Волчьем Логе крестьяне были сплошь неграмотные, их познаний в чтении и письме с горем пополам хватало собственное имя накарябать или вывеску трактирную прочесть. Помню, это стало для меня крайне грустным открытием однажды, когда я вздумала расспрашивать Алисию на предмет каких-нибудь книг, которые ещё не читала.
Получается, меня учили грамоте. Ещё до Верды. И знания о географии страны – они ведь тоже у меня не только из книг! Если хорошенько пораскинуть мозгами… да, я почти уверена, что помню то, чего не было изображено на той старенькой карте, где половина линий была стёрта, а часть названий и вовсе выцвела. Например, я откуда-то знаю, как называются остальные холды. И то, что они приходятся центрами своих земель – южный и вовсе играет роль столицы всего королевства…
Воспоминание накрыло меня, как снежная лавина.
…Сухой надменный голос. Мужской.
- До чего же глупое дитя. Называю последний раз – или останешься без ужина!
- Да, сэр…
- …Полуночное крыло. Холд Нордвинг. Чёрный меч Севера…
…Восходное крыло. Холд Оствинг. Алый меч Востока…
…Полуденное крыло. Холд Саутвинг. Белый меч Юга…
…Закатное крыло. Холд Вествинг. Серый меч Запада…
Запомнила? Повтори!..
Четыре Крыла. И я послушно повторяю их названия, скольжу пальцем, перемазанным чернилами, по висящей на стене карте, очерчиваю прихотливо изогнутые границы.
Четыре легендарных меча, каждый из которых вручен властителю Крыла по праву рождения и передаётся его первенцу в день, когда тот становится новым главой рода.
Четыре холда, в одном из которых я живу.
Снег растаял, и я вынырнула из-под лавины своих воспоминаний, и снова смогла дышать.
Кто я? Откуда? Который из холдов был моим домом… и почему перестал им быть?
Словно человек, что едва не утонул, я запрокинула лицо и глотала пьянящий холодный ветер рваными глотками. А потом – как впервые! – увидела его.
Небо. То самое – бесконечное, безграничное, без остатка вбирающее в себя душу любого, кто осмелится посмотреть в него по-настоящему. В которое хотелось пролиться, в которое хотелось взлететь, в котором хотелось остаться. Его не отбирали у меня больше ревнивые кроны. Оно было всё моё. Суровое, северное, такого же стального, будто тайком прячущего зиму оттенка, как… глаза человека, которого я ищу. И так же, как в его глаза, в это небо опасно было вглядываться слишком долго.
Страх полоснул по нервам, сковал тело. Я привыкла к опасности, которая медленно подкрадывается по ночам тихой поступью, опасности, которую чувствуешь задолго до её приближения – но не к такой. Это ведь люди! Те самые, что совсем недавно мирно ужинали со мной за соседними столиками. Те самые, которых я хотела защитить от Тишины. А вот теперь в руках одного из них – нож. Двое других не видят угрозы в худеньком мальчонке, поэтому просто идут на меня, щеря снисходительные ухмылки.
Оторопь прекратилась, стоило мне увидеть, как Совенок врезается в одного из грабителей – того, что с ножом, полосует острыми когтями лицо. Яростный крик разорвал ночную тишину.
Шутки кончились. Стоявший рядом громила широко размахнулся, чтобы ударить моего друга и смести прочь хрупкий комок перьев, который осмелился встать на пути.
Ударить. Моего. Единственного друга.
Гнев вскипел в моей крови.
Я рывком стащила перчатку с правой руки. Но рунный круг вызвать не успела. Ещё один, четвёртый, незаметно подкрался сзади, дёрнул сумку. Она сползла и повисла на локте. Обдавая меня мерзким винным духом, приземистый щербатый мужик ругнулся, возмущаясь, что добычу не получилось отобрать с первой попытки. Подался вперёд и схватил моё запястье потной мозолистой рукой…
Чтобы тут же резко выпустить – с криком, как ошпаренный.
Его обожгло прикосновение к моей коже.
Это я обдумаю позже, а сейчас…
Время ускоряется. Рунный круг вспыхивает в полутьме, острыми гранями древних символов кружит, кружит, пока наверху не остаётся один.
Руна Пера.
Нападающих слишком много на меня одну, а половина моей силы уже утекла в песок за эти дни… но я слишком зла, и это помогает. Мрачным удовлетворением колет на мгновение, когда вижу смятение и ужас на лицах людей, что взмывают в воздух, как пёрышки.
А я делаю едва заметное движение ладонью, и круг смещается ровно на одно деление.
Руна Ветер.
Они хотели ударить Совёнка. Они вышли на меня с ножом. И я наверняка не первая, кого недобрая доля столкнула с ними ночью на узкой дорожке.
Весь свой гнев я вкладываю в бешеный порыв ледяного ветра, который подхватывает эти грязные «перья» и со всего размаху впечатывает в стену конюшни.
Испуганное ржание сонных лошадей. Кажется, плотнику завтра придётся сколачивать новую дверь.
Они убрались с моего пути, бледные как смерть, быстрее, чем моё сердце перестало оглушительно колотиться где-то в ушах. Кто-то прихрамывал, один был исполосован совиными когтями, а в общем почти невредимые. Бормоча что-то про чёрную магию и божась, что если б знали, никогда бы не подумали беспокоить господина великого мага. И что нижайше просят прощения.
Кажется, половина постояльцев таверны проснулась от криков, люди пугливо выглядывали из окон, где-то хлопали двери. Но ко мне никто не решился подойти.
«Тэми, Тэми… всё, всё! Уже прошло. Уже всё позади».
Совёнок упал мне на грудь, обнял крыльями. Я прижала его к себе – маленькое птичье сердечко билось часто-часто. И только теперь поняла, что меня всю колотит нервная дрожь. Запоздало пришёл и скрутил в тугой узел не страх – а смертельный ужас.
На деревянных ногах я сделала несколько шагов, переступила обломки многострадальной двери. Нашла пустое стойло. Судя по здоровенным зарубкам на высоте моего роста – именно в нём ночевала та самая ужасная копытная зверюга, которая насмерть перепугала завсегдатаев «Пьяного Поросёнка».
Символично. Сегодня здесь переночует ещё одно опасное, внушающее всем ужас существо.
Я вытащила из яслей остатки сена, бросила под ноги. Улеглась в углу стойла, сжалась в комок, подтянула к животу сумку и обняла её. Совёнок без лишних слов оставил меня одну, уселся на дверцу стойла и вперился внимательным взглядом в сумрак. Бдит. Но я и без того была уверена, что ко мне больше никто не сунется.
Гнев, страх, остальные эмоции постепенно отступали, дрожь стихала, я согревалась. Оставалась грызущая, подтачивающая изнутри тоска.
Сегодня я впервые применила силу против человека. Насколько проще всё было, когда я сидела себе спокойно в своём лесу! И как всё усложнилось теперь.
А выплеснутая магия будто расширила ещё больше дыру, через которую утекали мои жизненные силы. Я почти физически почувствовала, как песок в песочных часах посыпался быстрее. Нужно спешить. Я должна скорей найти своего тёмного воина… пока не слишком поздно.
Это была последняя связная мысль перед тем, как я соскользнула в неглубокий беспокойный сон.
…трепет языков пламени в камине. Резной каменный орнамент – совы, сидящие на дубовых ветвях.
Перед камином в кресле с невысокой спинкой сидит мужчина и смотрит в огонь. Широкую спину покрывает тёмный плащ с белой меховой опушкой - он кажется королевской мантией, так величественно и строго ниспадает до самого пола, ложится красивыми складками на дорогой ковёр винного цвета. Рука мужчины сжата на рукояти меча, висящего на боку. Он размышляет о чём-то напряжённо, выискивает в пламени ответы – но не находит их.
Ранним утром третьего дня я остановилась на распутье и осознала, что у меня нет совершенно никакого понятия, куда поворачивать.
Солнца я не видела с самого начала похода – высокое строгое небо было затянуто плотным саваном облаков. Пустынный Северный тракт тонул в седых клубах тумана. Они медленно расползались по ровной, слегка всхолмленной местности, где на много миль вокруг глазу было не за что зацепиться – лишь тронутая осенним дыханием блеклая трава, в которую тут и там были вплетены лиловые нити вереска. Сегодня под моими ногами впервые хрустнула тонкая плёнка льда.
Здоровенный каменный указатель выше меня ростом был сделан в виде сидящей на столбе четырёхкрылой совы – символа Оуленда. Оплывшая от времени, со стёсанными углами и обломанными по краям перьями, она одно крыло прижимала к груди, а тремя оставшимися указывала строго по направлению путей. Кое-где камень хранил следы чёрной копоти и сажи, будто побывал в огне. И самое неприятное – буквы, что были на нём вырезаны когда-то, теперь никак не получалось разобрать.
А все три дороги, что убегали из-под камня, меж тем вели на Север, куда и мне нужно было, только под разными углами. Ну и которую выбрать?
И почему я не озаботилась поточнее выспросить дорогу, когда была возможность? Местные, видимо, и без того прекрасно знали, куда поворачивать, и читать надписи им было ни к чему. Ну, или не все были достаточно грамотные. Оставался ещё третий вариант, самый неприятный – меня нарочно хотели запутать и снять с себя ответственность перед лордом Нордвинга, если вдруг он вздумает когда-нибудь разбираться, кто навёл "тёмного мага" на холд.
«Тэми, как ты себя чувствуешь? Если я полечу на разведку, дождёшься меня?»
Ах да. А ещё волны боли от заклятия расползлись уже по всему телу, и я огромными усилиями воли заставляла себя снова и снова передвигать ноги на пути к цели. И если до цели ещё далеко… Я не уверена, что могу просто спокойно сидеть и ждать, пока Совёнок разведает каждый из трёх путей.
Если я сверну не туда, моего утекающего сквозь пальцы времени может просто не хватить, чтобы вернуться и попробовать снова.
- Я не знаю, что делать… - призналась я тихо. – Просто не знаю.
Момент, когда она появилась, я пропустила. Моргнула – и вот уже сидит на указательном камне, словно соткалась прямо из тумана.
Белая сова с золотым, как древний клад, взглядом. Настоящая.
И сидит она, вцепившись острыми крючьями когтей именно в то из каменных крыльев, что указывает прямо.
Совёнок спрыгнул с моего плеча, кинулся вперёд… Но сова исчезла раньше, чем он сделал три взмаха крыльями и добрался до камня. Теряя равновесие от неожиданности, он всё же уцепился в последний момент за перекладину одного из каменных крыльев.
- Ты с ней не смог поговорить? – спросила я тихо и так осторожно, будто каждое громкое слово ещё сильнее било молотком по моей гудящей голове. Шагнула, уселась под столбом, прикрыла глаза. Слабость во всём теле подкралась предательски внезапно.
Голос Совёнка звучал обескуражено.
«Тэми… она такая странная! Знаешь, каждое живое существо ощущается как водоём. И в нём текут жизненные токи. У цветов – словно капли росы крохотные, у деревьев – бурливые ручьи…»
- А у меня?
«У тебя – полноводная спокойная река».
- И эта сова…
«Океан, скованный льдом».
Но всё же мы решили довериться этому океану. И пошли прямо.
Когда к вечеру третьего дня холд Нордвик выступил из сумерек, пожар боли охватил уже меня всю – и я понимала, что восхождение к вершине этого крутого холма будет последним, что я сделаю в своей жизни, если вдруг окажется, что хозяина нет дома. Пророчество шло за мной по пятам, дышало в спину и вот-вот собиралось настигнуть.
Гордый силуэт массивного здания был чётко очерчен на фоне вечернего неба. Чёрный как ночь новолуния, холд врастал в гребень холма, охватывая его полукругом После низеньких деревенских домишек двухэтажный холд, сложенный из массивных плит и валунов, казался мне каменным монстром. Какой силой, каким упорством должны были обладать люди, что построили его здесь – на такой круче!
Узкие окна-бойницы подозрительно поглядывали с высоты на открытое пространство у подножия возвышенности, куда ни один враг не подобрался бы незамеченным. Двускатная крыша в центре, плоская – у одноэтажных крыльев, которыми Нордвинг обнимал вершину холма.
Дом моего тёмного воина был похож на кольцо с ониксом. Такое у Верды в сокровищнице тоже имелось.
Несколько троп вились по склонам холма, петляя. Они были разной ширины – одни для телег, другие для простых путников. Я выбрала самую узкую и неприметную. На остальных было всё так же пусто. Кажется, здесь тоже ждут приближения Ночи первых холодов.
Я поднималась всё выше и выше – и только свет, мерцавший в окнах, танцующие блики живого огня в каменных чёрных провалах, давали мне сил не останавливаться. Совёнок вцепился в плечо, тревожно глядя в темноту. Распушил перья, пытался меня греть. Он был молчаливый и притихший, не сказал ни слова с тех пор, как Нордвинг показался на горизонте.
И вот это его "настоящим друзьям" согревает меня ещё больше. Хотя и колет мимолётным стыдом. Я ведь вру ему! Разве "настоящие друзья" друг другу врут ?
Но потом вспоминаю лёд, что сковал его взгляд при одном только приближении колдуньи Тишины, и понимаю, что лучше не поддаваться очарованию иллюзий. Мы не друзья, и никогда ими не станем по-настоящему. Я здесь по делу. Очень важному, но всё же делу. Забрать свою магию и вернуться в Тихий лес. Моё место там - там! - а не здесь, среди разряженных гостей и фальшивого дружелюбия, которое не прикрывает отравленных взглядов. Подобных тому, что источает красивое лицо колдуньи напротив.
Малена колеблется ещё пару мгновений, глядя на лорда, который стоит к ней спиной, и, судя по всему, даже не думает поворачиваться. А потом улыбка опадает с неё, как маска, обнажив надменную холодность. Холёная рука в крупных браслетах взлетает на мгновение - колдунья смахивает короткий витой локон, упавший на лоб. А после возвращается в зал, покачивая бёдрами. Да уж... была б у меня такая фигура, колечко бы не помогло. Я едва сдерживаю завистливый вздох.
- Не надо лекаря! - повторяю вслух. - Мне уже лучше, правда.
Сил хватает даже на то, чтобы подняться на ноги. Плащ сваливается, я едва успеваю подхватить его и неловко протягиваю Дункану, который по-прежнему стоит напротив и внимательно меня рассматривает. Совёнок, примостившийся на спинке соседнего стула, не торопится подлетать и обнимать меня крыльями, как это любит делать - будто не хочет нам помешать. Это отчего-то смущает.
Лорд холда Нордвинг принимает у меня плащ и небрежно швыряет на место, с которого я только что встала. Вдруг замечаю, что нагрудник доспеха - и правда уже не кожаного, а стального - у него украшен гравировкой с инкрустацией. Круг из синих камней, ещё один по центру - покрупнее, и лучи от него во все стороны, как звёздный свет. Наконец, вспоминаю, где я видела этот узор, кроме дверей в большой зал - на медальоне, который Дункан забрал в землянке Верды. Невольно следую взглядом выше - замечаю на шее лорда тонкие звенья серебряной цепочки, уже не потемневшей, а начищенной до блеска.
Он всё ещё его носит.
- Что это за узор? - спрашиваю прежде, чем успеваю прикусить язык.
Лорд вопросительно изгибает тёмную бровь.
- Простите, - смущённо отвожу взгляд. - Я имел в виду... у вас доспех красивый. Мне же придётся за ним следить... как вашему оруженосцу. Вот и засмотрелся. Узор на нём - я видел такой же на двери.
- Ничего удивительного, - сдержанно отвечает Дункан. - Этот знак - герб рода Роверт.
Прерывисто вздыхаю.
Верда хранила в своей землянке посреди Тихого леса медальон с родовым гербом лордов Полуночного крыла?.. Развить эту мысль не успеваю.
- Почему ты передумал и ушёл из леса, Тэм?
Пожимаю плечами - надеюсь, достаточно невозмутимо.
- Надоело. Захотелось повидать мир.
- Неудачное время выбрал для путешествия. Лучше бы пошёл сразу со мной. Ещё немного - и Ночь первых холодов застала бы тебя на Северном тракте.
- Она уже скоро? - ёжусь.
- Думаю, завтра или самое позднее - послезавтра, - задумчиво отвечает Дункан, а потом снимает со стены ближайший факел и кивает мне. - Идём.
Я едва успеваю за его широкими шагами. Мы уходим прочь по едва освещённому коридору. Тени пляшут по стенам. Шум веселья из-за приоткрытых дверей зала удаляется, тишина смыкается за нашими спинами. Меня догоняет Совёнок, приземляется на плечо, ласково тычется клювом в шею. Глажу его по голове и целую в перья на макушке.
- А откуда вы знаете, что завтра?
Взгляд через плечо. Лорд Полуночного крыла придерживает шаг, заставляет идти рядом.
- Я всегда чувствую приближение Тишины.
Прежде, чем успеваю осмыслить сказанное, добавляет:
- Надо будет с утра пораньше выгнать из холда лишних людей. Визит вежливости совершён, а держать такую ораву здесь все Первые холода мы не потянем. Ты, разумеется, остаёшься.
- А не опасно им... уходить накануне прихода Тишины? - возражаю робко. Один за другим мелькают провалы боковых коридоров, но мы в них не поворачиваем.
- Нет, не опасно. Они отправятся в столицу самым коротким путём. До ночи как раз успеют, - отрезает Дункан, и я не решаюсь расспрашивать дальше. Что это за "короткий путь" такой, что за один день можно половину карты преодолеть?
Узкая каменная лестница. Поднимаемся на второй этаж.
Здесь ещё темнее, факелы встречаются реже - словно обитатели холда не хотят расходовать их на освещение места, куда не ходят гости. А что это "непарадный" этаж, у меня почему-то нет сомнений. Потолки ниже, почти не встречается мебель, зато массивные двери тёмного дерева кажутся более старыми. В искусную резьбу тут и там вплетен герб рода Роверт. Одна из дверей - в конце коротенького тупичка по правую руку - приковывает моё внимание. Она украшена по-другому. Дубовые листья и совы. Торможу на секунду - но мой провожатый хмурится, и я снова ускоряю шаг, догоняю его.
Останавливаемся у неприметной двери безо всяких украшений в самом конце коридора. Дункан толкает её и входит, слегка наклонив голову.
Что же всё-таки произошло восемь лет назад? Событие, которое изменило не только мою жизнь... Неужели оно было у нас одно на двоих? Или это простое совпадение?
Как бы то ни было, пока я здесь - постараюсь найти ответы.
Мои размышления прервал шум снаружи. Топот копыт, конское ржание.
Берта бросилась к окну, чуть из него не выпала - так далеко высунулась. Можно было не спрашивать, кто там - по её лицу всё было понятно без слов. Она развернулась, на ходу расстёгивая верхнюю пуговку на платье, и поспешила к выходу.
- А ну-ка стой! - осадила её Рослин. - Ты все комнаты правого крыла после гостей прибрала?
- Росси, не занудничай! Должна же я встретить господина!
- Нет, не должна! - сурово насупила брови кухарка. - Вот заметит старшая экономка, что прохлаждаешься, влетит тебе! Еще не хватало, чтобы служанки под копыта лошади кидались. Конюх ему на что? И оруженосец. Эй, Тэм! А вот ты бы поспешил - в первый день работы нехорошо с чаем засиживаться. Иди, иди! Я присмотрю за птичкой.
Я нервно вскочила. И правда. Сегодня первый день моей службы в качестве оруженосца лорда Полуночного крыла.
Берта бросила на меня раздражённый взгляд, но подхватила метёлочку, брошенную небрежно на один из стульев, и застегнула пуговку обратно.
"Тэми, ты бы и правда шла уже! Я тебя пока здесь подожду" - с энтузиазмом добавил Совёнок, расклёвывая очередную грушу.
Вот же... за вкусняшки всё отдаст.
Я вздохнула и потащилась на выход.
Ох, мамочки.
Вот теперь мне и правда стало жалко постояльцев "Пьяного Поросёнка". Если им приходилось терпеть в своей конюшне такое чудовище...
Конь был не просто большой. Огромный!!! Угольно-чёрный, как самая беззвёздная ночь. С буйной гривой и хвостом, заплетённым в косы, длинными очёсами на бабках могучих ног - прямо над копытами, один удар которых наверняка способен мокрое место оставить от такой мелочи, как я. Раздувая ноздри и кося сверкающим глазом, монстр беспокойно перебирал копытами под своим могучим всадником.
Я нерешительно сошла с высокого крыльца и сделала несколько робких шагов по мощёному булыжником внутреннему двору. Осознала, что понятия не имею, в чём состоят мои обязанности, и что я должна делать. Мысли метались, как бешеные белки по сосне. Как я выгляжу хоть? Почему-то это волновало больше всего. Мы не в темной землянке и не в коридоре, слабо освещённом факелами. Сейчас, под ясным солнечным светом, на пустом дворе я вся как на ладони.
Умыться успела, хорошо. Шапка на месте, колечко греется - как всегда в присутствии моего неподдающегося - но работает. Одежду мне мужскую нашли на смену. Рубашка правда, великовата, зато из хорошей прочной ткани, пусть и потрёпанной. На мой вопрос Грейс вчера скупо пояснила, что это старая одежда, которую она собиралась перешивать для сына. Если я правильно поняла, её сыном был поварёнок Боб. Я даже не стала спрашивать, во сколько же лет она его, в таком случае родила - мальчишке на вид было лет тринадцать-четырнадцать, не меньше.
- Ты так и будешь там стоять? - спросил низкий мужской голос моего, получается... хозяина. - Подойди, не бойся. Он не кусается.
Лорд спрыгнул со своего монстра и огладил его по гриве. Тот всхрапнул и дёрнул головой.
Я кое-как протащилась ещё немного. Легко сказать - не бояться! И что не кусается... это он его не кусает. Насчёт остальных я не была бы так уверена.
- Как его зовут? - спросила я, чтобы спросить хоть что-то.
- Смерч, - отозвался Дункан скупо. Он был задумчив, снова хмурил брови и явно был не в духе. С чего бы? Ведь гости, которые его очевидно не очень радовали, уже уехали? Потом добавил, хотя мыслями, очевидно, был не здесь: - Раз ты теперь мой оруженосец, тебе придётся научиться ухаживать за моим боевым конём. Когда-нибудь ходил за лошадьми?
Я только головой покачала. Все душевные силы уходили на то, чтобы сократить последнее расстояние и не пуститься в позорное бегство. Как-то некстати пришло на ум, что этот монстр с лёгкостью проломил дверь в конюшню в "Поросёнке". Сказать ему, что ли, что спала в его стойле? Может, проникнется ко мне дружелюбием.
- Понятно. Он не слишком любит чужих, так что мой конюх тебе поможет. Я на первых порах тоже буду рядом, объясню, что к чему.
Я едва удержалась от того, чтобы ляпнуть, что конь весь в хозяина. Такой же неприветливый и мрачный, и никого вокруг не любит, я ко мне так вообще...
Мягкая лошадиная морда ткнулась мне в щёку раньше, чем я успела отшатнуться и сообразить, что к чему. Смерч тихо фыркнул, обнюхивая меня и смешно щекоча дыханием волосы.
- Чудеса!
Я подняла взгляд, и будто споткнулась. Нет, чудо было передо мной. Вечно мрачный хозяин холда Нордвинг улыбался. Я невольно улыбнулась в ответ.
- А... что ещё будет входить в мои обязанности? - спросила, чтобы скрыть смущение.
- Ничего особенного. Оруженосец повсюду сопровождает своего лорда, выполняет мелкие поручения, следит за оружием, ухаживает за доспехом, помогает его надевать и снимать...
Снимать. Доспех. Раздеваться, то есть.
Я торопливо отвела взгляд и попыталась не краснеть.
- Да, спасибо! Я понял.
Лорд осёкся и удивлённо на меня посмотрел. Кажется, моя попытка держать ровное лицо с треском провалилась. Дункан собирался сказать что-то ещё... Но тут раздался стук металлического кольца, вделанного в ворота. Привратник отодвинул маленькое квадратное окошко на уровне своего лица, выглянул, а потом принялся торопливо отодвигать засов. Сомневаюсь, что в военное время в этом холде-крепости так же беспечны, но сейчас, накануне Ночи первых холодов, сюда и правда, кажется, пускают всех без разбора...
- Как приятно снова почувствовать дружелюбный приём холда Нордвинг! Как будто и не уезжала.
Я не могла поверить ушам. Дункан резко вскинул голову. Он пристально смотрел на тонконогую белую лошадь и её изящную всадницу. Тихо ругался сквозь зубы словами, совершенно не приличествующими благородному лорду.
Меня охватило возмущение, даже слов не нашлось. Как можно относиться к людям, словно к… племенным животным?! Выводить Хозяйку Тишины, как породистую кобылу…
- Вы поэтому ненавидите колдуний?
- Не только. Есть и другая причина. Так что поверь мне, Тэм - все они подлые расчетливые твари, для которых человеческая жизнь значит не больше мешка зерна, которое можно взвесить. Которые можно сравнивать – какой весит больше, какой ценнее. Послушай моего совета - держись подальше от них, даже если прикидываются овечками.
Я сжала кулак сильнее за спиной, обхватила другой ладонью, согрела кольцо своим теплом.
- А что за… «другая причина»? Расскажете? Я…
Он резко оборвал меня:
- Нет. Это не твоё дело, Тэм.
Вот так вот. И магия не помогла. Жёсткая древесина чёрного дуба снова отразила мои чары, они отскочили от неё, будто комок бумаги.
А потом Дункан тряхнул головой и нахмурился.
- Что-то я разоткровенничался слишком. И вообще… что я здесь делаю? Собирался же побыть с сестрой, не оставлять её одну с Маленой… В последнее время у меня часто туман в голове. Наверное, побочное действие от нападения Тишины в том лесу. Иди к себе, Тэм! Сегодня твоя помощь больше не понадобится. А я вернусь к Мэган.
Он привычным жестом потёр лоб, а потом кивнул на дверь, словно намекая, чтоб я поторопилась.
Когда я забилась в свою комнату, как в нору, заперла надёжно дверь и швырнула на пол опостылевшую шапку, сердце колотилось так часто, словно у птицы, пойманной и зажатой в руке.
Он собирался остаться с сестрой, но пошёл почему-то за мной. Кольцо туманит его разум, но это всё на поверхности, наносное. А в глубине… Неужели его так же сильно тянет ко мне, как меня к нему?
И если да… я не наивная дура, я прекрасно понимаю, что во всём виновато заклятие, связавшее нас в момент первого прикосновения.
Если я решу ему открыться, если расскажу правду – перевесит ли это его ненависть к колдуньям? Он сказал, что ненавидит их всех. Что считает их… как он выразился?.. «подлыми расчётливыми тварями». Значит, и ко мне будет относиться так же, когда узнает?
Слишком часто с момента нашего знакомства я задаюсь этим вопросом. И каждый раз балансирую на грани между двумя разрывающими меня потребностями – спрятаться, защитить своё нежное сердце от разочарований, и открыться, забыв обо всём ринуться в неизвестное будущее. Выпить до дна чашу, которую оно мне сулит. Что в ней будет? Сладость или терпкий яд?
Я по-прежнему не уверена, что у меня достаточно смелости, чтобы проверить.
В одном уверена точно. Мимолётных прикосновений сегодня не хватило, чтобы утолить голод. Они только разожгли этот костёр сильнее. И судя по боли в правой руке, вонзающейся куда-то в самую кость, если я не найду всё-таки выход в самое ближайшее время, костёр этот сожжёт меня дотла.
Остаток дня проходит бестолково.
Меня находит Совёнок и мы вместе слоняемся по холду без дела. Как личный оруженосец лорда, я должна выполнять его указания – а указаний-то как раз и нет! Потому что самого лорда нигде нет, и я почему-то уверена, что он до сих пор в той комнате, за дубовыми листьями и совами. Где есть его сестра… и та женщина. Которая получила задание его соблазнить. И от этой мысли я чувствую горечь на губах – будто наелась дубовых листьев.
Скорей бы найти другую одежду. Никак не могу отделаться от мысли о том, что слишком длинная рубаха, в которой я хожу и рукава которой мне приходится подворачивать, - его. Словно касаюсь тела – чужого, мужского, всей кожей сразу, стыдно и до мурашек щекотно. Плотней запахиваю безрукавку, надетую сверху, как будто это может что-то исправить. Горловина с единственной пуговицей – слишком широка для моей тонкой шеи, ключицы холодит ветер. Суровый и стылый, с запахами осени и первого льда.
Я стою на продуваемом со всех сторон открытом пятачке перед конюшней. В конце концов, это единственное дело из всего перечня обязанностей оруженосца, которое мне пришло на ум.
Помощник конюха послал мне очередную отравленную стрелу взглядом, в котором отчётливо читалось «чтоб ты провалился». Молча вышел, как только я вошла, - обходя по дуге, как и все… за одним исключением. И оно, это исключение, сейчас с плотной осаде, бережёт свою честь от покушений. Я нервно хихикнула. Совёнок завозился на плече, посматривая на меня вопросительно. Я покачала головой – не признаваться же малышу, о чём я думаю. Тем более, он и так сам не свой в этом холде. Притихший, беспокойный.
В пустой конюшне на самом деле не так уж пусто – слышу тихое фырканье коней, шелест соломы в подстилке, когда они перебирают копытами. Здесь приятно пахнет, тепло и как-то… уютно.
Когда угольно-чёрная морда Смерча показывается мне навстречу в проёме над низкой дверцей одного из стойл, я даже не удивляюсь. А он не удивляется, когда я отпираю дверцу и просто захожу к нему. Только косит чёрным взглядом на птицу, но скоро привыкает к ней и перестаёт замечать.
А у нас с ним вообще устанавливается полное взаимопонимание. Я отчётливо ощущаю все нюансы лошадиных эмоций – и то, как могучему животному тесно в таком узком пространстве, и как хочется обратно на простор, и чтоб ветер рвал гриву и земля комьями летела из-под острых копыт, а звёзды водили хороводы над головой, сменяясь алыми рассветами. И как он скучает по хозяину, который в последнее время слишком часто о нём забывает. Кажется, мы скучаем оба - и это тоже нас роднит.
Наутро напряжения в воздухе столько, что его можно черпать ложками.
Холд Нордвинг замер в ожидании.
Самое моё яркое впечатление – все молчаливы и действуют слаженно, будто один человек. Да, пожалуй, - "единение" ключевое слово.
Никаких споров на кухне, никакого ворчания в карауле… я слоняюсь туда-сюда по холду неприкаянная, и всюду вижу ровно ту же картину. Мы как будто готовимся к осаде. А неприкаянная я потому, что мой лорд весь день посвящает делам холда, а мне никаких поручений не оставил. Только приказал выдать тёплую одежду – и теперь на мне плотный плащ с капюшоном. Совёнку нравится – можно крепче сжимать когти на плече, без моих вечных ойканий.
Высокая фигура в чёрном мелькает то тут, то там, до меня то и дело доносится рокот знакомого голоса. Дункан отдаёт приказания, проверяет запасы, инспектирует дозорных… а больше, полагаю, просто пытается добавить уверенности людям своим спокойным видом.
В конце концов, не выдерживаю и поднимаюсь туда, где в очередной раз мелькнула тёмная шевелюра. На стену вокруг холда. Охрана пропускает без лишних слов – все здесь уже знают, чей я оруженосец.
Узкая лесенка в толще кирпича, сводчатый потолок, о который даже я едва не бьюсь головой… и вот из тесного, душного полумрака выныриваю на свободу. Глотаю холодного воздуха полной грудью – обжигающе-льдистого, с терпкой нотой слишком рано надвигающейся зимы. В этом месте словно времена года забыли свой нормальный порядок и пытаются успеть один другого раньше, расталкивая по дороге соседей. Ведь и осень-то едва наступила! Но вот сейчас у меня стойкое ощущение, что скоро выпадет снег.
Дальше предаваться размышлениям не получается – крепкая рука хватает мою ладонь и тянет вверх, вытасивает с последних ступенек, на которых я застыла, прячась в тени. Мигом жалею, что надела перчатки – в кои-то веки они мне пригождались по прямому назначению, для тепла. А лучше бы сейчас их не было, и я не потеряла бы даром такое ценное прикосновение.
- Долго поднимался! – бросает мне лорд вместо приветствия, а в противовес строгим словам в уголках глаз прячется улыбка. – Я заждался.
- Откуда вы знали, что я приду? – отвечаю смущённо.
- Твоя курица пролетела раньше.
Ох, да. Совёнок отказался следовать за мной в тесный коридор, сказал, какой толк быть птицей, если не можешь использовать крылья. Обещал слетать на разведку – посмотреть, что делается в округе.
- Что тебе не сидится? Приказ был всем жителям холда быстрее заканчивать ежедневные дела и расходиться по комнатам сразу после обеда.
Вроде и ругает, но как-то нестрашно. Для проформы. Ему, кажется, приятно, что не нужно стоять тут одному под пронизывающим северным ветром. Стража тоже попряталась в каморках внутри стены. Кому и не сидится на месте под самым носом надвигающейся Ночи первых холодов - так это лорду холда Нордвинг.
- А я решил, что место оруженосца – рядом с его господином.
В кои-то веки я проявляю находчивость и говорю то, что нужно, тогда, когда нужно – а не мысленно перед сном, прокручивая в голове раз за разом ситуации, в которых я ответила не так и не то. Всё-таки, с людьми разговаривать мне ещё учиться и учиться. Но кажется, в этот раз получилось хорошо.
Мой лорд косится сверкнувшим взглядом, и молча кивает, предлагает пройти вперёд. Нет, он точно чувствует что-то сквозь мой маскарад - слишком обходителен, слишком заботлив. С мальчишками-оруженосцами так себя не ведут.
Я послушно делаю шаг к прямоугольным зубцам стены… и у меня перехватывает дыхание.
Ни разу не поднималась так высоко над миром!
Закружилась голова, и я вцепилась пальцами в тёсаный камень, в его ребристую, жёсткую, слегка скруглённую временем надёжную опору.
- В первый раз всегда впечатляет, - проговорили совсем близко. Я чувствовала его присутствие спиной.
- Мне кажется, к такому нельзя привыкнуть. И в сто первый впечатлит.
- Когда увидишь в сто первый, сравнишь ощущения.
Я не стала ему говорить, что если всё получится так, как я запланировала, сто первый случится лет через тридцать. Потому что посещать холд Нордвинг я смогу не чаще двух-трех раз в год в лучшем случае, чтобы не оставлять Тихий лес без присмотра. И так сердце не на месте – как он там без своей Хозяйки…
Но все тревоги – потом. А сейчас я замерла, потрясённая величием момента.
Нордвинг будто парил над бездной, залитой белым туманом.
Рухнувшие на землю облака стелились у подножия холма. Стёрли все краски, утопили в дымчатой белизне вересковые поля, погасили звуки – и теперь крутая возвышенность казалась островом, плывущем в бесконечном океане под свинцово-серым небом, кораблём без руля и ветрил.
Дункан встал рядом, оперся на парапет локтями. От его дыхания в воздух улетел ещё один клочок тумана. Совсем как зимой. Холодно.
Может, и там, внизу, всего лишь дыхание спящего великана – и напрасно мы боимся и ждём неизвестно чего?
Но нет. Чутьё подсказывало, что Тишина действительно близко. Я будто слышала уже биение невидимого сердца. Голодную ярость. Это не цепной пёс, подобный тому, что я оставила в Тихом лесу – нет! Бешеная бродячая собака. Незнакомая мне, а потому вдвойне опасная. Но я справлюсь. Обязана справиться.
И тут лёд безмятежности треснул. Спокойствие, которое он держал всеми силами так долго, дало сбой. Вот же Маленка - из тех везучих женщин, с которыми все невольно по струнке ходят. Ну а мне... досталась искренность.
- Тэм!! Какого чёрта ты делаешь на стене?! - прогремело у меня над головой. Я слабо улыбнулась. И вот что ему сказать?
Дункан тяжело дышал пару мгновений, глядя на мою жалкую фигурку, скорчившуюся у парапета... а потом вдруг вздохнул - и уселся рядом. Плечом к плечу.
Я замерла, чтоб не спугнуть момент. На меня его близость действовала странно - тут же начинало казаться, что все проблемы я себе придумала, и всё будет хорошо. Не может не быть. Уютно. Мне с ним очень уютно и спокойно.
- Прости, мелкий. Вывела меня она - а досталось тебе.
Он боднул меня плечом.
И даже вечно дежурящая боль от заклятия, и даже смертельная усталость от вычерчивания обережного круга отступили. Мне вдруг нестерпимо захотелось положить Дункану голову на плечо - но нельзя. Этот жест - слишком женский. Слишком... такой, на который я не имею права. Потому что он - только для близких людей. А я ему никто. Он меня даже не знает. Я, Тэмирен, на самом деле просто не существую в его Вселенной.
- Вы поэтому не любите есть в трапезном зале? Чтобы с ней не встречаться? - спросила я, чтобы заполнить неловкую паузу.
Дункан бросил на меня взгляд искоса.
- В том числе. Честно говоря, в последнее время я опасаюсь, что Малена вздумает подсыпать мне что-нибудь в еду.
- Отравить?! - ужаснулась я.
Он усмехнулся.
- Наивный ты всё-таки, малыш. Не отравить. Эх, ладно... - Он вскочил и подал мне руку. - Хватит здесь мёрзнуть. Пойдём уже. Надо проверить, как там Мэган.
Я была благодарна ему за то, что он избавил меня от мучительных поисков предлога, чтобы его коснуться. Доверчиво вложила ладонь в его руку. Пусть у меня была всего лишь пара мгновений вот так, кожа к коже... но они позволят мне дожить до следующего прикосновения.
Когда моя линия жизни успела превратиться в пунктир?
Наверное, в тот миг, когда я нашла тёмного воина у корней дуба - и не смогла благоразумно пройти мимо. И что делать с этим со всем, я по-прежнему не знала. А сегодня всё запуталось ещё больше.
И всё-таки... что он имел в виду, когда сказал, "в том числе"? Есть и другая причина, почему он не любит ужинать в трапезном зале?
- Кстати, не думай, что я забыл. Ты так и не ответил мне - что делал на стене, - проговорил Дункан, когда мы спускались по лестнице без света, нащупывая путь в темноте. Он придерживал меня за локоть, чтобы я не скатилась кубарем.
- Хотел посмотреть на Тишину, - выдавила из себя я позорную полу-правду.
- Хм... Зачем это?
- Ну... я молодой, здоровый - решил, что мне её бояться нечего. А посмотреть было интересно.
Хорошо, что в темноте не видно моего лица - он бы сразу понял, как безобразно я вру.
- А дальше что? Я тебя когда нашёл, ты был бледный, словно смерть. Малена что-то тебе сказала?
- Я... просто переоценил свои силы. Это всё Тишина.
Внутренне обмирая, я ждала, пока он обмозгует мои слова в молчании. Я ведь почти не соврала - мне действительно было плохо из-за Тишины. А точнее, того опустошения всех сил, которые потратила, чтобы её прогнать. Скорее бы снять заклятье - и тогда мой внутренний резерв перестанет напоминать прохудившееся ведро, которое сколько ни наполни, будет протекать.
Наконец, он снова заговорил - непривычно мягко, и я внутренне выдохнула.
- Тогда отдыхай завтра. Твоя помощь не понадобится. Если хочешь, на праздник в честь Малены можешь не приходить, мой виночерпий справится вместо тебя. Мне почему-то кажется, что наша милостивая спасительница нравится тебе не больше, чем мне.
- Это ещё слабо сказано... а знали бы вы, как к ней относится Совёнок! - проворчала я. - Дал бы я ему волю, этой Маленке пришлось бы парик заказывать!
Дункан расхохотался и крепче сжал пальцы на моём локте.
Как жаль, что этот коридор такой короткий.
Весь следующий день я проспала. Изредка сквозь забытие до меня доносились отзвуки пира и весёлой музыки.
В сумерках я всё-таки встала с постели - организм требовал хоть немного пищи.
Вообще-то, он много чего требовал, чего я ему дать не могла. Кажется, чем больше я получала присутствия своего тёмного воина, чем больше прикосновений, взглядов, запаха - тем больше хотелось. Меня физически тянуло к нему, я чувствовала его в любой точке холда, я поворачивалась за ним, как подсолнух за солнцем. И эта связь начинала по-настоящему пугать - потому что я становилась зависимой. И пожалуй, если не найду лекарство... сделаю какую-нибудь глупость.
Вот и сейчас... Зачем-то приоткрыла дверь и прислушиваюсь к шагам в коридоре. Совёнок донёс, что в трапезном зале уже все разошлись - он шпионил там для меня. Между прочим, доложил и что хозяин холда просидел весь вечер во главе стола с каменным лицом, почти ничего не пил и не ел. Когда я уточнила, что по левую руку от него была "виновница торжества", Малена, тут же поняла причину такого воздержания.
Зато простой люд во все лады славил "милостивую госпожу" и "спасительницу". Честно говоря, я даже была рада. Не представляю, как бы себя чувствовала, если б меня так усадили и заставили принимать поздравления. Наверное, под землю готова была б провалиться от смущения. Как ночной зверёк, которого насильно вытащили из норы на свет.
Нет - со зверьком себя сравнивать не стану! Так называла меня она. Малена.
И словно в насмешку над моими мыслями, голос этой гадины послышался и в коридоре. Я аж подпрыгнула.
- Куда ты это тащишь, идиотка? С твоей грацией беременной жабы только расплескаешь. Отдай мне поднос. Милорд сегодня ничего не ел за ужином. Переволновался из-за Тишины. Я сама отнесу ему. А ты ступай прочь, на кухню.
- Но госпожа... - сердитый голос Берты пытается вклиниться в поток медово-ядовитых речей.