И небо в подарок

Глава 2

В Боровку, чтобы выполнить свое обещание, я приехала ровно через неделю после папиных похорон. В тот день мне как раз исполнился двадцать один год, и я решила «отпраздновать» свой юбилей в холодном деревенском доме.

В одиночестве, потому что мне никого не хотелось видеть.

Добиралась до деревни на своем мотоцикле, не особо разбирая дороги и не слишком понимая, как при этом удалось не разбиться, – потому что путь, который обычно занимал около четырех часов, я проделала за полтора.

Но я всегда любила скорость. Иногда, несясь под двести километров в час по шоссе, мне казалось, что я не еду, а лечу. И что небо манит, зовет меня за собой, обманчиво суля абсолютную свободу.

Правда, на этот раз оно было свинцовым, словно налитым темно-серыми, тяжелыми слезами. Смотрело на меня безразлично, будто бы спрашивая, кто я такая и как посмела упрекать его за то, что забрало у меня отца.

Но оно забрало не только его – еще и дедушку с бабушкой, а следом за всей семьей и мою привычную жизнь. Потому что после смерти отца учеба в Спортивной Академии – третий курс, как-никак! – собственные тренировки и даже моя детская группа по акробатике – все это полетело в тартарары, оказавшись для меня совершенно не важным.

Мой привычный, уютный мир рухнул в одночасье, и теперь я замерла на распутье, не особо понимая, что делать дальше. Похожее ощущение у меня было шесть лет назад, когда я ушла из большого спорта. Бросила гимнастику, выбрав свободу и жизнь по своим собственным правилам.

Но сейчас?.. Что выбрать сейчас?

Куда мне податься?

Уехать из Н-ска, потому что больше не было сил оставаться в пустой квартире, где каждая вещь напоминала мне о прежней счастливой жизни? Бросить учебу в Академии, мысль о возвращении в которую казалась невыносимой? Или, быть может, вернуться в большой спорт, в котором меня никто не ждал, кроме моего старого тренера, ведь форму я до сих пор не растеряла?

Этого я не знала, но надеялась, что именно в Боровке я найду ответы и что старый дом, который получила в наследство от своих «приемных» бабушки и деда, поможет мне заново обрести себя.

У них, кстати, была родная дочь, но та давно перебралась в Москву. Затем укатила в Нью-Йорк, после чего, по словам разобиженного деда, старательно разрывала любые связи со своим «нищенским» прошлым в российской глубинке. Настолько этим увлеклась, что даже родную внучку забыла показать.

Но двадцать лет назад им на голову свалился мой отец – непутевый ученый с младенцем на руках. Вышел из леса прямиком к крайнему дому в деревне – тому самому, с красной черепичной крышей, синими полинялыми воротами, бабушкиными парниками и гаражом, в котором дед Вася постоянно чинил свою старенькую «Ладу» и вечно чихающий «ИЖ-Планету».

Ничего объяснять не стал, просто сунул им на руки плачущую годовалую девочку. Вот и пришлось старикам заботиться, причем не только о малышке, но и о моем отце, который, по словам деда, был с «серьезными завихрениями».

И они позаботились и очень хорошо – вырастили меня, затем без вопросов перебрались в купленную отцом квартиру в Н-ске, потому что мне нужна была нормальная школа. Каждое утро бабушка заплетала мне косы и готовила обеды, таскала на тренировки, пока я не стала ездить в Олимпийский Центр сама. Дед научил ловить рыбу, кататься на велосипеде, а потом и на мотоцикле, и неплохо стрелять – мы ходили с ним на охоту, – в то время как мой отец продолжал пропадать, с головой погруженный в свои исследования.

Правда, иногда он занимался и мной – мы играли с ним в странные игры, которых не знали мои сверстники, и говорили на странном языке, аналога которому я так и не нашла.

Бабушка и дед терпеливо у него ни о чем не спрашивали, потому что, подозреваю, заключили с папой негласный договор – он не отбирает у них меня, а они не задают ему лишних вопросов.

И мы были счастливы. А потом они все умерли – все, все! – оставив меня одну на грязной дороге, с покрытыми темными корками льда лужами, на рычащем мотоцикле возле нашего старого дома.

Последний раз мы с папой приезжали сюда ранней осенью, через месяц после похорон бабушки. Я разбирала ее вещи, а отец привычно пропал на несколько дней. Куда он уходил? Зачем? Я давно уже ничего не спрашивала, понимая, что ответов все равно не будет. Что папа по привычке заявит, что еще не время и он расскажет мне обо всем позже.

«Позже, Ника! Ты еще маленькая, у нас с тобой полно времени!..»

Но он ошибся, времени нам как раз не хватило. Да и как его может хватить?..

Помню, как в тот раз я складывала бабушкину одежду, собираясь отдать ее в церковь. Но разве можно это отдать? Эти расшитые ее руками наволочки? Вязаные крючком белоснежные скатерти? Перину, которую она сбивала мне каждый вечер перед сном? Куда деть воспоминания, от которых постоянно слезы на глазах?.. О чае с клубничным вареньем, о запахе свежеиспеченного хлеба и парном молоке в стакане, дожидавшемся меня на кухне?

Куда все это? Кому все это?

А резиновая лодка в гараже по соседству со старым мотоциклом, удочки и снасти, охотничьи ружья деда, запертые в сейфе? Быть может, оставить моим детям, чтобы и они росли счастливыми и свободными? Но мне уже двадцать один, а к этому времени меня никто так и не заинтересовал – ни одного кандидата в будущие мужья!

Пробовала однажды, встречалась с парнем из Академии. Цветы, кино, комплименты… Но дальше поцелуев у нас ничего не зашло. Они вызывали у меня легкое недоумение, переходящее в раздражение, и я решила все это прекратить, подумав, что со мной что-то не так. Гормональный сбой вкупе с заводским дефектом. Какие уж тут дети?!

Вздохнув, потрясла головой, разгоняя воспоминания о прежней жизни. Я была в ней счастлива, несмотря на серьезный заводской дефект и мелкие жизненные неурядицы.

А сейчас?..

Сейчас я открыла ворота и отогнала свой новенький мотоцикл – подарок папы на двадцатилетие – к гаражу. Поднявшись на цыпочки, отыскала под крышей тяжеленный ключ от дома. Прошла по дорожке мимо укрытых на зиму розовых кустов – бабушка научила, – махнула с крыльца боровскому старожилу деду Захару, пришедшему посмотреть, кто приехал.

Подозреваю, это было единственным его развлечением на сегодня, потому что зимой и ранней весной здесь смотреть особо было не на что – если только на непролазную грязь и подтаявшие серые сугробы.

Молодежь давно уже перебралась в город, а за ними потянулись и те, кто постарше. В Боровке оставались лишь несколько стариков, которым попросту было некуда податься. Правда, к лету деревня оживала – появлялись дачники, а по пыльным улицам вдоль кривоватых заборов носилась на велосипедах вывезенная на природу детвора.

– Что, Никусь, отдохнуть приехала? – спросил дед Захар прокуренным голосом, затем шмыгнул покрасневшим на морозе носом.

Кашлянул, выругался негромко, вспомнив недобрым словом чью-то мать.

– Да, дядя Захар, – ответила ему. – Отдохнуть.

– А батя твой?

– А батя мой не приехал.

– Ну, раз так, то… – он снова кашлянул. – Если что надо, то ты приходи, – произнес неуверенно, потому что знал, что я не приду.

Окинул меня взглядом с ног до головы – затянутую в черную кожу, с золотистыми непослушными локонами, выбивающимися из-под темной облегающей шапочки, которую я надевала под мотоциклетный шлем. Пожав плечами под серым ватником, захлюпал ногами в необъятных резиновых сапогах по боровской грязи в сторону ближайшего магазина.

Идти до него было всего лишь пять километров.

Дед Захар ушел, а я прошла в дом. Затопила печь. Затем, прислушиваясь к размеренному потрескиванию дров, выпила холодной колы, выловив ее из черного рюкзачка. Отломила кусок хлеба – оказалось, так вкусно вприкуску с сыром! Быть может, потому, что последний раз я ела…

Наверное, вчера. Или, возможно, позавчера.

После смерти отца подобные вещи меня мало интересовали, потому что перед глазами постоянно вставал свежий черный холм на Новом Кладбище и серый мраморный памятник с надписью: «Теперь ты принадлежишь небу». А еще выбитое на нем имя – «Ариан Гардов» – и дата его смерти, потому что я даже не знала дату его рождения.

Я почти ничего о нем не знала! Кроме того, что папа жил, растил меня и что-то старательно записывал в своих тетрадях на языке, которого я не понимала. Странные черточки и закорючки, издали похожие на руническое письмо, тогда как вблизи… они ни на что не были похожи! А потом он взял и умер от гриппа. Сгорел за день, и в больнице мне выдали бумаги о смерти. Что-то спрашивали о вскрытии, но я лишь покачала головой.

Зачем? Кому это нужно, если его уже не вернуть?

И мне даже некому было сообщить о его скоропостижной кончине – в его университет или же фонд, где он работал, потому что в потертом кошельке отца я нашла лишь несколько мятых купюр и ни одной визитки. В мобильном телефоне тоже был всего один номер.

Мой.

И ни одного входящего или исходящего звонка.

Вот и все!.. Он взял и ушел в мир, из которого уже не возвращаются, а я осталась. Но перед смертью он взял с меня обещание, которое я собиралась исполнить – уйти через разлом в Черной Топи и сказать королеве Керрае, что та была не права. А еще то, что Улайд спасут золотые крылья.

Понимала, что это все горячечный бред и на болоте я найду… болото, но все равно думала туда отправиться, а после начать новую жизнь с чистого листа.

Но сперва мне надо было разыскать свое наследство.

Прошла по чистым полам, оставляя за собой грязные следы. Спустилась в холодный подвал, где стоял сейф – здоровенный, проржавевший по углам железный ящик, в котором дед Вася хранил свои охотничьи ружья, а отец, по его словам, оставил мне заветную шкатулку. Комбинацию я прекрасно знала – та же самая, что открывала наш сейф в городской квартире, где всегда лежала приличная сумма на повседневные расходы, о происхождении которой папа ни мне, ни бабушке с дедом никогда не отчитывался.

Он вообще никогда и ни о чем нам не отчитывался.

Распахнув скрипучую дверцу, погладила холодные бока дедовых ружей, с трудом подавив очередной слезливый приступ. Затем нащупала на верхней полке завернутую в светлую тряпицу небольшую прямоугольную шкатулку. Развернула – надо же, на ней был изображен парящий в небе дракон! Странным делом меня это порядком взволновало. Почему-то сладко ухнуло сердце, словно я была… на правильном пути.

Провела пальцем по деревянной поверхности, очерчивая контуры крылатого монстра, но больше ничего не почувствовала – лишь промозглый холод подвала, от которого не спасали ни теплый свитер, ни кожаная куртка.

Прихватив шкатулку, вернулась с ней на кухню. Положила ее на стол, еще с бабушкиных времен накрытый белоснежной вывязанной крючком скатертью. Повернула небольшой ключик, и замок щелкнул, после чего я решительно подняла крышку, уставившись на свое… гм… наследство. Внутри лежали пожелтевший от времени свиток, перевязанный красной ленточкой, и золотая цепочка с кулоном в виде капли.

Вот, собственно говоря, и все.

Но, с другой стороны, чего я ждала?! Злата и драгоценностей? Чашу Грааля или же запечатанный туб с надписью «Осторожно, бактериологическое оружие»?

Признавшись себе, что не удивилась бы даже бактериологическому оружию, потому что понятия не имела, чем занимался отец, покрутила в руках кулончик. Он оказался совсем простеньким, никаких тебе замочков или секретных пружинок, лишь золотая капелька на тонкой цепочке. Пожав плечами, сунула ее назад, в шкатулку, после чего взялась за свиток. Развязала ленточку, раскрутила, уставившись на знакомые закорючки, которыми были покрыты страницы толстенных папиных тетрадей.

После его смерти я пыталась их перевести – скопировала текст, закинула его в Интернет, но этот язык не распознала ни одна поисковая программа. Пришлось просто сложить все его записи в коробки, надеясь на то, что на мой или папин телефон позвонят те, кому они будут нужны. Но мне до сих пор никто и не позвонил.

Усмехнувшись, подумала, что папе это бы понравилось – вполне в его духе! Сам придумал, сам зашифровал, а теперь ни одна живая душа не способна перевести то, что он написал, потому что ни одной живой душе это не нужно.

Если только его дочери.

Но как же мне теперь быть? Каким образом прочесть то, что написано в свитке? Я снова уставилась на незнакомые буквы, затем перевела взгляд на сургучную печать в самом низу листа. На ней был изображен дракон, изрыгающий пламя, а рядом с ним темнело пятно, словно кто-то неаккуратно приложился к свитку испачканным пальцем.

И я опять усмехнулась. Вот, собственно говоря, и все мое драконье наследство! Но раз я его получила, то оставалось лишь найти три сломанные березы в Черной Топи и передать королеве незнакомого мне Улайда, что та серьезно ошибалась.

При этом я прекрасно понимала, что вернусь ни с чем. Но упрямо сунула шкатулку в рюкзак, в который до этого сложила сменную одежду. Добавила туда бутылку с водой и бутерброд, после чего, прихватив ружье из подвала, вышла из дома и направилась к гаражу.

День клонился к вечеру, и рациональная часть меня твердила, что это плохая идея – отправиться на болото на ночь глядя. Но та часть, из-за которой меня в Академии и на тренировках прозвали «Бешеной», не видела никакой преграды в сгущающихся сумерках.

Болота?.. Ну, а что болота?

Поговаривали, в Черной Топи исчезали люди. Мне было лет десять, когда из соседнего дома ушла и больше не вернулась тетя Нюра. Переполох тогда поднялся знатный, искали всей Боровкой, и даже милиция приезжала из райцентра. Потом выяснилось, что соседка сбежала к любовнику в соседнюю область, бросив корову, с десяток кур и непутевого мужа, который частенько ее поколачивал.

Затем были и другие исчезновения, но люди либо быстро находились, либо у каждого был отличный повод, чтобы уехать из Боровки навсегда и начать новую жизнь в другом месте.

А еще, помню, в детстве мы пугали друг друга рассказами о леших и водяных, будто бы водившихся в этих лесах. И пусть нам с соседской детворой – деревенскими мальчишками, с которыми я лазила по крышам сараев и поджигали тополиный пух, – строго-настрого запрещали туда ходить, но мы все равно сбегали и упрямо шли на болота, старательно пугая друг друга рассказами о выглядывающей из-за деревьев нечисти.

Но ведь не было никаких леших и водяных! Если кого и стоило опасаться, так это людей и еще волков, встречавшихся в наших лесах. Именно поэтому я прихватила с собой дедову двустволку, сунув ее и запасные патроны в коляску старенького «ИЖа-Планеты». Он все еще был на ходу, и, пожалев свой новенький мотоцикл, отправиться на болото я решила именно на нем.

Довольно скоро поехала, оглушая округу ревом из дряхлого глушителя, в сторону областного центра – туда же, куда ушел дед Захар. Но местного старожила так и не догнала, свернула в лес перед указателем «Черная Топь». Долго тряслась по узкой, разбитой колее, старательно объезжая лужи и выступающие на дорогу корни, похожие на сказочные лианы.

Я знала, куда мне ехать. Как-то в детстве проследила за отцом, когда тот в очередной раз ушел на свои болота. Мы с мальчишками играли в индейцев, и я была Следопытом. Но он все-таки меня заметил, и дома мне порядком влетело. Потом отец взял с меня обещание, что я больше никогда так не стану делать.

И я не делала. Ровно до этого дня.

Поворот, еще один. Дорога становилась хуже и хуже, но я упрямо жала на газ. Чуть было не застряла в слишком уж глубокой луже, но все-таки выехала – порядком заляпанная грязью, поражаясь выносливости старенькой техники. Поморщившись, вытерла попавшие в лицо брызги длинным рукавом свитера, пожалев, что не надела шлем.

Разбитая колея тем временем уверенно превращалась в тропинку, а потом и вовсе пропала. Начались места, где, уверена, давно уже не ступала нога человека. Быть может, если только моего отца…

Но я упрямо продвигалась вперед. Пару раз увязала в грязи – пришлось даже выталкивать мотоцикл, но все-таки, порядком поплутав, добралась до того самого места – трех поломанных берез, стоявших, подозреваю, в самом сердце Черной Топи.

И тут же взвыл инстинкт самосохранения, потребовав немедленно отсюда убираться. Вернуться в наш дом в Боровке, сунуть шкатулку в сейф, запереть его хорошенько, после чего уехать в Н-ск и забыть об этом месте навсегда.

Потому что я ее увидела – полупрозрачную, светящуюся в вечернем сумраке дымку, зависшую аккурат между теми березами, напоминавшую мне гигантскую паутину неведомого паука. И я нерешительно притормозила, размышляя, что бы это могло быть и что мне делать дальше.

Что же ты такое, а?..

Быть может, плод моего воображения? Или же причудливая игра света, льющегося с зависшей над Черной Топью луной?

Полупрозрачная светящаяся стена посреди болота выглядела настолько неестественно, что мне жутко хотелось повернуть назад. Но вместо этого я выжала сцепление, переключила передачу и крутанула ручку газа.

Быстрее, быстрее, пока не передумала!

Подпрыгивая на кочках, разбрызгивая вокруг себя холодную, липкую грязь, старенький «ИЖ» летел, подозреваю, к тому самому разлому. И с каждым заполошным биением сердца мне становилось все больше и больше не по себе. Настолько, что в последнюю секунду перед тем, как зеленый нос мотоцикла коснулся непонятного явления природы, я чуть было не дернула руль в сторону.

Но удержалась. Вспомнила об обещании, данном отцу, о его могиле, засыпанной цветами, через которые просвечивалась черная земля, и решила, что поступаю правильно.

Потому что его слова все-таки не были бредом – разлом существовал.

Неужели через него я попаду в другой мир, неведомый мне Улайд? Выполню данное ему обещание, а затем вернусь, ведь папа всегда возвращался…

Додумать я не успела, потому что мой мир исчез. Пропал вместе с болотом и зависшим над ним желтым блином луны, вырывающим из объятий ночи темные кроны берез на дальней опушке. На миг появилось ощущение полета, а затем меня поглотила чернота.

…Как оказалось, ненадолго, потому что в следующую секунду мир возник снова. Явился из ниоткуда, но уже был другим. Вместо болота и темной кромки дальнего леса меня окружал давящий полумрак подземелья. Вместо влажной и холодной тишины Черных Топей – глухой рев мотоцикла, многократно усиленный в высоких сводах тускло освещенной пещеры.

И я резко затормозила, заморгала, пытаясь понять, где очутилась. Но так сразу и не разобрала – лишь поняла, что пещере я была не одна. Возле дальней стены замерли странные существа. Кажется, стояли возле алтаря – это был здоровенный плоский камень, темная поверхность которого была исчерчена подсвеченными изнутри красными символами, похожими на письмена в бумагах отца.

На алтаре лежала безжизненная девушка в светлом балахоне, покрытом уродливыми темными пятнами.

А те, кто стоял рядом с ней… Уверена, это все-таки были люди, одетые в черные балахоны до пят и темные колпаки с прорезями для глаз и рта! Их было трое. Двое держали факелы, а над их головами покачивались в воздухе без какой-либо опоры странные светильники.

Зато у третьего в руке оказался длинный, изогнутый нож.

Это… Это настолько не вписывалось в картину моего мира, в котором еще несколько секунд назад были болото и луна над спящим мартовским лесом, что я порядком опешила. Но быстро пришла в себя. Крикнула, чтобы они немедленно прекращали, прекрасно понимая, что меня не услышат: мой срывающийся голос заглушал рев старого глушителя.

Черные колпаки тоже, подозреваю, гостей на мотоцикле не ждали. Стояли и смотрели, как я разворачиваю старенький «ИЖ», решив разобраться на месте, что это за секта такая и что они здесь творят.

Но до алтаря я так и не добралась, потому что «балахоны» все же вышли из комы и начали действовать. Один из них вскинул руку, и в ту же секунду мотоцикл врезался в невидимую стену. Я приложилась грудью о руль, а «Иж» заглох, хотя препятствия перед собой я так и не увидела.

Выругавшись, вновь выжала сцепление, крутанула ручку газа, но завести мотоцикл так и не смогла.

«Черные балахоны» тем временем приближались, но я тоже решила не оставаться в стороне. Оставив безжизненный «ИЖ», подхватила заряженную двустволку и двинулась к ним навстречу. Крикнула, чтобы не подходили… Вернее, отошли назад, а то буду стрелять. Но они либо меня не понимали, либо им было все равно.

Нет, оказалось, не все равно – с руки одного из них сорвалась яркая молния. Вот так, появилась за секунду и уже летела в мою сторону!

Я резко отшатнулась, и та просвистела мимо, обдав меня жаром. Это… Это было крайне неожиданно, потому что оружия в руках «балахонов» не было.

Никакого, в отличие от меня.

Я вскинула ружье, но их это не напугало. Под руками второго уже разгоралось фиолетовое пламя, которое он явно вознамерился запустить в мою сторону. Мне показалось это недобрым знаком, которые я с детства не любила… Поэтому без зазрения совести нажала на курок. Целила в ногу ближайшего «балахона» и не промахнулась.

Тот вскрикнул от боли и упал. Остальные призадумались.

– В сторону! – приказала им, подбираясь к алтарю. Лежащая на нем девушка была еще жива. Вся в крови, но дышала, шевелилась, стонала. – Ну-ка, прочь от нее! Вот же… твари!

Вновь пошла на них, вскинув ружье, жалея, что запасные патроны остались в коляске.

Но тут один из «балахонов» исчез, а на его месте возник гигантский черный ящер. Икнув от удивления – это что еще такое?! – я вытаращила глаза. И тут же выстрелила в раззявленную пасть монстра, из которой в мою сторону полилось жаркое пламя.

С трудом, но все-таки увернулась, и драконий огонь опалил неровную стену пещеры за моей спиной. Динозавру это не слишком понравилось. Рыкнув недовольно, он захлопнул пасть и затряс головой.

А я… Надо было вернуться к мотоциклу и перезарядить ружье, но на это мне попросту не оставили времени. К тому же очень скоро все закончилось – быстро и бесславно. Дракон снова пошел в атаку. На этот раз поджаривать меня не стал – за долю секунды оказался слишком уж близко от меня. Уставился мне в глаза безразличным взглядом, и я заметила, как сузились его гигантские вертикальные зрачки.

Взметнулась когтистая лапа, отбросив меня к стене. Я врезалась в нее затылком, в который раз пожалев, что не надела шлем, и мир померк.