И всюду тьма

Глава 20. Свое и чужое

– Ты! Подслушиваешь, значит? – полушепотом спросил Джеймс, наклонившись над Аной.

Она попыталась отстраниться, но только сильнее вжалась в стену.

– Нет, я просто… – в полный голос ответила Ана, но он резко зажал ей рот.

– Тише ты.

Ана замерла, смотря в лицо Джеймсу. На его щеке красовалось грязное пятно, золотые кудри спутались, а под глазами залегла синева. Ей захотелось коснуться его лица, прочесать пальцами волосы, уткнуться в широкую грудь. И грусть все еще наполняла ее.

– Эй, ты что, – прошипел Джеймс, – плачешь, что ли?

В его взгляде промелькнула растерянность. Он убрал руку и немного отстранился, но недостаточно, чтобы дать Ане расслабиться.

– И правда, плачу. – Она снова промокнула лицо.

И вдруг догадалась, что это были не ее слезы, не ее чувства и не ее желания. Не она огорчена из-за поддразнивания слуг, не она влюблена в Джеймса. Где-то в сознании Лиззи все еще оставалась Тьма. Ана попыталась разорвать связь, но безуспешно. Самой связи-то она и не чувствовала.

– Расстроилась из-за того, что эти о тебе судачат? – Он кивнул в сторону кухни. – Не обращай внимания, ты странная, конечно, но и они любят чесать языками.

Пока говорил, Джеймс снова приблизился, чтобы его было слышно. Ане было неприятно, что он бесцеремонно зажал ее у стены, от него удушающе пахло потом и землей. Но к ее щекам прилил жар, взгляд помутился – тело продолжало откликаться.

– Отойди. – Она надавила рукой на его грудь. Но Джеймс в ответ только придвинулся ближе. У Аны заскребло в горле, захотелось откашляться.

– Нас так заметят. – Его дыхание продолжало щекотать ей шею.

– Мне без разницы. – Ана дернулась в сторону, пытаясь выбраться.

– Не рыпайся, поговорить надо, – тон Джеймса стал грубее.

– Имей уважение! – Грудь разрывало колотящееся сердце.

– К кому? К тебе? – Он ухмыльнулся, уголок рта задергался.

По спине побежали мурашки, ноги ослабли. Чувства Лиззи к Джеймсу все сильнее боролись со страхом и отвращением Аны.

– Чего ты от меня хочешь?.. – Она схватилась за голову, закрыла глаза, умоляя Тьму вернуться к ней.

Со стороны кухни раздался грохот, Ана и Джеймс одновременно повернулись. Из-за угла появилась Лиззи, практически врезавшись в них. Она резко остановилась и только и смогла произнести: «Джеймс, как ты…», а потом рухнула, как сломанная кукла.

Ана с силой оттолкнула Джеймса, который в этот раз не сопротивлялся, и бросилась к Лиззи. Первым делом проверила пульс девушки, он был слабым, но был. «Слава Святцу!» – выдохнула она, затем осторожно потрясла ее за плечи, пытаясь привести в чувства. Лиззи не шевелилась, на Ану накатил страх, она не отрываясь продолжала смотреть на служанку, надеясь, что та вот-вот очнется. Спустя несколько мгновений их обступило множество ног. Посыпались недоуменные вопросы и громкие причитания. Кожа Лиззи горела, на лбу выступила испарина, Ана подняла взгляд и попросила найти графа. Кто-то сорвался и побежал.

Сквозь столпившихся слуг протиснулась Хельга и наклонилась над Лиззи.

– Батюшки, девочка моя…

– Она дышит. Похоже, что просто без сознания. – Руки Аны дрожали, а неудобный страх занимал в груди все больше и больше места.

– Надо ее отнести в комнату, пол леденющий! – выкрикнула Хельга и шепотом, на ухо Ане, добавила: – Что ты наделала?

– Я?.. Ничего… – Она надеялась, что это правда. О, этот скользкий и липкий страх. Или вина? Ана не могла отрицать, что, когда Лиззи потеряла сознание, разум Аны вновь стал принадлежать только ей.

Чьи-то руки подняли обмякшее тело Лиззи, вопреки ожиданиям, это был не Джеймс. Ана огляделась, он исчез.

Лиззи унесли. Слуги разошлись, перешептываясь. Ничего не оставалось, кроме как вернуться в свои покои.

Ана сидела на кровати в тревожных раздумьях. Очень хотелось верить, что не она – причина внезапного обморока горничной. Она говорила себе, что использовала Тьму поверхностно, аккуратно, но ей не давали покоя чувства Лиззи, смешавшиеся на некоторое время с ее собственными.

Усталость, вязкая, как смола, наполнила все ее существо. Почему же в этом мире все так сложно? Каждый ее шаг, казалось, поднимал волну бессмысленных последствий, каждый вопрос бередил старые раны, а каждое желание грозило обернуться чьей-то гибелью.

«Ничего и никого у меня не осталось, – прошептала Ана, откинувшись на кровать. – Впрочем, никого никогда и не было». Она представила себя в подвале, откуда ее забрал Кеннет. Там, в сумраке, таились все ее мечты, надежды, печали и разочарования. В этом убежище она пряталась, когда боль становилась невыносимой. «Если я туда сбегу, он будет там? Как раньше…» Чем больше дни наполнялись запретами и унижениями, тем чаще она находила себя в темноте подвала заброшенного дома.

Темное, гложущее чувство несправедливости тисками сдавило грудь. Все те, кто годами издевался над ней, жили припеваючи, наслаждаясь своими жизнями. А ей от этого мира продолжали доставаться только пинки, тычки и проблемы. Даже здесь, в доме ее спасителя, где люди вроде бы добры и приветливы, она оставалась чужой, презираемой, мешающей их безмятежному существованию. Ана стиснула кулаки, вспоминая обидное обвинение Хельги.

Ей всего лишь хотелось стать частью этого поместья, обрести друзей. Она бы узнала, чем увлекаются слуги, чем они живут, и тогда все стало бы проще… Не обязательно было всем знать правду о ней. Можно притвориться, подстроиться. Ана сомневалась, что кто-то захочет заглянуть в дыру внутри нее.

Тьма впервые вырвалась из нее в порыве дикой, необузданной ненависти. И вот снова Ана использовала ее не во благо, а из эгоизма. Сиюминутный гнев, пагубное любопытство – и вот она уже рискует всеми вокруг. Шрамы на спине заныли. Все же Кеннет ошибся, когда сказал, что появление Тьмы не связано с тем, хороший человек или плохой. Похоже она – плохой.