7 мая.
Разбудила меня Вася. Спросонья, да в темноте я сразу и не разобралась, кто чешет меня за ушком. Грешным делом, подумала, может, Дворецкий передумал штурмовать Локу.
— Просыпайся, Спящая Красавица, нас ждут великие дела, — пропела над самой головой Василиса.
Я попыталась отговорить туристов от рискованной прогулки, но наткнулась на такой взгляд Дворецкого, что казалось, сейчас материализуется его разочарование и презрение во что-то тяжелое, и плюхнется мне на палец. Не смертельно, но больно.
Пока шли к проходу в Локу, я маялась сомнениями. Меня страшил сам переход: я сомневалась, что недомогание не повториться, и я не буду валяться в пыли с диким головокружением и какой во рту. Уверенности добавлял лишь огромный рюкзак за спиной Антона, и еще парочка небольших за моими и Васиными плечами.
На этот раз кровопускания не понадобилось. Система производства неизвестного программиста приняла нас за своих и мгновенно «запустила» радугу. Решили взяться за руки, так, на всякий случай, чтобы не потеряться. Очередной контакт с ладонью Дворецкого заставил уши гореть огнем. Но что еще удивило меня, так это то, что Антон наклонился, поцеловал меня в щеку и прошептал:
— Это для наблюдателей…
И подмигнул, гад!
Я стояла самой последней в очереди, поэтому пропустила момент старта — меня закружило и бросило на землю. Руку, держащую Антона, выкрутило так, что пришлось отпустить спутника.
— Вот… вот это… уф, кошмар… мне понравилось, — Василиса стояла недалеко от меня, упиралась рукой в стену и тяжело дышала. Боялась я зря: Дворецкий выглядел полнейшим бодряком, у меня немного болела голова. — О! И синяк прошел!
Чему больше радовался шестнадцатилетний ребенок — новому миру или исчезнувшей царапине — оставалось лишь догадываться. Но девушке однозначно нравилось.
— Вы готовы? — Дворецкий был собранным, сдержанным и привычно холодным.
— Я да! — Вася фонтанировала энтузиазмом.
Я же просто кивнула.
Мир расцветал новыми красками. Восход отливал ультрамарином, непримечательный ракушечник приобретал драматические оттенки, от чего стены грязелечебницы, да и все вокруг, походило на заснятый и забытый критиками художественный фильм.
— А где люди? — В почти гробовую тишину синего мира голос Василисы ворвался ураганным ветром.
Странно, но в пределах мини-садика тишина не казалась столь гнетущей и столь звенящей. Слишком близок реальный мир? Слишком велико влияние Яви? И так будет всегда или с каждым нашим приходом эта арена, залитая васильковым желе, будет оживать?
Я хотела задать эти вопросы вслух, но не успела. То, что произошло дальше, было похоже на слаженную работу команды: одним точным и быстрым росчерком скальпеля невидимый хирург вспорол холодную пленку синевы, а закулисный рабочий потянул за трос, открывая занавес. На сцене появились актеры, а светотехники сотворили чудо: теперь весь мир за открывшимся пологом был насыщен красками.
Мы разом остановились и инстинктивно прижались друг к другу. Прямо на нас со стороны лимана выезжали дроги. Рядом с простым деревянным гробом шествовал невиданно тощий священник в длинной, выгоревшей на солнце рясе. За повозкой шли люди, понуро опустив головы.
Траурная процессия проплыла мимо нас. И вот теперь я слышала звуки — скрип трущегося дерева и шуршание песка под ногами бредущих, тихий плач бородатого мужика и звонкое пение невидимой глазу птицы.
Я вцепилась в куртку Антона, думаю, с другой стороны точно так же поступила и Вася. Дворецкий умудрялся держать марку.
Когда нам стали видны лишь спины людей, провожающих в последний путь своего собрата, занавес снова закрылся — мир окунулся в разбавленные чернила, вокруг на триста шестьдесят градусов были видны лишь современные постройки, те, которые мы оставили у себя дома.
— Трындец, как интересно! — Вася отклеилась от Антона и ринулась к ближайшему дереву.
— Ты куда? — Я очень беспокоилась за девушку.
— Проверить, — Вася сорвала лист с дерева, засунула себе в рот.
У меня кровь от лица отлила.
— Ты что делаешь? — Просипела я.
— Вообще, тьфу, ничего, — Василиса отплевывалась от остатков синего безобразия — пожеванный листик не потерял цвет, умирая. — Звуки мы слышим, краски мы видим, пальцами ощущаем, а вкуса — нет.
Девушка развела руками.
— Я смотрю, ты как-то проще переносишь это потрясение?
— А чего? Интересно ведь…
Я покачала головой и обернулась к Дворецкому за дальнейшими распоряжениями. Мужчина был шокирован увиденным. Стоял ровно, взгляд бегал, пальцы на руках подергивались. Пришлось его тормошить.
— Я… я…
— Надо его напугать, — Василиса вмиг оказалась рядом, — а то заикой станет.
— Не надо! — Осадила я девушку. — Напугаем — точно заикаться начнет. Давай лучше старым проверенным способом…
И я со смаком отвесила Дворецкому пощечину.
— Да какого?! — Антон схватился за щеку. Потер, успокаиваясь. — Спасибо.
Развернулся и пошел.
— Ты куда?
— Искать то, за чем пришли.
Мы с Васей ринулись следом.
В следующем акте нам показали очень давние времена, когда на берегах Куяльницкого лимана добывали соль, а грязелечебницы и в планах не было. Небольшие лодки с высокими бортами и завернутыми в фасолевый стручок носами стояли у пристани. На них грузились мешки. Люди говорили на знакомом языке, странно коверкая слова и добавляя тягучих звуков.
— Это после прихода Чингисхана, — подсказал Антон, в очередной раз удивив меня багажом исторических знаний.
Я успела попробовать на вкус соль — не соленая. Оборачиваясь назад, рассматривая современную грязелечебницу сквозь аквамариновый фильтр, я обнаружила, что ширина водоема во времена великого хана была намного больше, и вода подходила почти до крытой галереи южного крыла.
Мы все еще шли в неизвестном мне направлении, когда текущий антракт завершился и прозвенел третий звонок, занавес вновь отворился — новое действо происходило на вокзале. Знакомые до боли длинные и короткие гудки, звук рынды и пыхтение паровой машины заставил меня снова спрятаться за спину Дворецкого.
— Вот, я слышала этот паровоз! Видишь, как близко к лечебнице станция? — Я ткнула пальцем в здание и сама обомлела.
Синяя дымка пропала напрочь: я видела грязелечебницу, но без полукруглых переходов современного здания, я рассмотрела бегающий по коридорам обслуживающий персонал в специальной форме и с покрытыми головами, людей в костюмах и платьях, которые сейчас можно найти лишь в музеях.
— Какой год? — Дернула я за руку Дворецкого.
— Год основания, полагаю. Пошли, у нас еще много дел.
Убедившись, что разинувшая рот Василиса не останется в одиночестве, я вновь припустила за широко шагающим Антоном. Мы, несомненно, шли к ведомой только ему цели, но так же бесспорно, удалялись от метки выхода.
Василиса заныла, что хочет пить, но стоило появиться новым героям на сцене — тут же забыла о всех желаниях и недугах. На берегу полноводной реки разыгралась настоящая битва. Слишком далеко от нас, чтобы рассмотреть подробности, однако сверкающая на солнце чешуя брони, звон натянутой тетивы и резкие выкрики не оставили сомнений в происходящем.
Очередной акт закончился довольно быстро. Вася разочарованно потянула любимую коровью гласную и уселась на подвернувшийся декоративный валун. Дворецкий, проигнорировав привал, умчался ввысь. По широким каменным ступеням в огромной арке на холме.
Мне было интересно — я последовала за Антоном.
Когда лопнул еще один бутон, раскрывая нам тайну бытия ушедших времен, по склону горы, прямо за толстым слоем каменных перил обнаружился галдящий и падающий вниз ком из детей возрастом чуть младше Васи. Я стояла точно в середине зимы.
— Тебе не холодно? — Уточнил голос сверху.
Дворецкий ожил! Неужели нашел то, что искал?
— Нашел! — Обрадовал он меня, спускаясь по ступеням. — Нашел, — и провел кончиком пальца по моей коже. От виска до подбородка.
На сей раз меня поставили не в тупик. Я стояла на распутье. Подсказки на путевом камне не помогали, только запутывали больше, перекладывая ответственность за принятие решения, в какую сторону двигаться дальше, на мои хрупкие плечи.
— Когда все это закончится… — И снова не успела договорить.
— Мама! — Завопила Василиса и сорвалась с места.
— Куда?! — Дворецкий ринулся вниз по ступеням, перепрыгивая через три, а то и четыре яруса за раз.
Василиса неслась к новому открывшемуся окну, показывающего сцену из чье-то далекой и чужой жизни. Антон успел нагнать девушку и остановить до того, как она сиганула в материализовавшиеся события прошлого.
— Мама! Ма! — Девушка рыдала, пытаясь вырваться из захвата.
— Это сон, Вася, это сон. Просто смотри и люби ее. Но не трогай. Не мешай, — Дворецкий шептал Васе на ухо тихие слова утешения, обнимал со спины. Когда я добежала до них, Василиса, наконец, успокоилась и тряпичной куклой повисла на руках Антона. Только глаза блестели от слез.
То, что показывали нам в очередной интерлюдии, поломало все представления о предназначении данного места: я видела Олесю. Живую, здоровую, улыбающуюся. А напротив — Василису. Не такую взрослую, как сейчас, но и не совсем маленькую. Олеся, прищурившись и что-то неслышно говоря дочери, надевала на шею Васи кулон. Тот кулон, который просила меня подарить девушке на шестнадцатилетние.
— Антон? — Я положила ладонь на сгиб локтя, призывая посмотреть в мою сторону.
— Ты еще не поняла, что это? — Мужчина кивнул на закрывающийся синеватый занавес.
Я отрицательно повертела головой.
— Это место несбывшихся желаний. Понимаешь? Олеся очень хотела подарить этот кулон на день рождения своей дочери сама. И думала об этом моменте в самые последние минуты…
Василиса, до сих пор не проявлявшая признаков жизни, разрыдалась пуще прежнего, и уткнулась лицом в грудь Дворецкого.
— Все, пойдем. — Он попытался оторвать девушку от себя, но сделал лишь хуже. — Забери ее рюкзак, пожалуйста.
На новые «живые открытки» мы больше не обращали внимания: прошли сквозь приезжий цирк-шапито, мимо красочной тележки с мороженым, мимо огромной делегации высокопоставленных лиц со значками в виде кроваво-красного развевающегося флага на груди. Василиса не унималась.
Выход из Локи не оставил и следа на физическом теле — ни тошноты, ни головокружения, ни боли.
В очередной раз пришлось изображать страсть, а скулящую Васю запихивать в ближайший тенистый куст. Дворецкий планировал аккуратный выход: сначала мы двое выглядываем, и если никого нет, забираем Василису, и возвращаемся окончательно. Другой вариант, в принципе, и не рассматривался. Но кто ж мог знать, что девушка расклеится до такой степени?
— Ей нужно успокоительное и сон, — кивнул на Васю Дворецкий.
— Как и мне, — я потерла глаза. — Тащи ее на кровать и вызывай врача.
Спустя полчаса я лежала в постели. Вымотанная и вымытая. Дворецкий мялся у окна.
— У тебя много дел? — Спросила я сквозь зевок. Казалось, на Антона незримо улеглась васильковая пыль Локи, оттеняя родную синеву под глазами.
— Еще только полдень.
— Ложись спать, — промямлила я, хлопая рукой по подушке. — Все не переделаешь. — И отключилась.