Игра в аду (СИ)

1 глава

За месяц до игры.

Мне снится сон. Я лежу на холодном бетонном полу в слабо освещенной комнате. На мне мокрая одежда, прилипшая к телу, а влажные волосы, как сосульки, свисают на лицо.

Почти сразу в нос ударяет резкий металлический запах, исходящий от моих липких от крови рук. Я начинаю подниматься, но резко возникшая сильная боль в груди, заставляет согнуться пополам и издать страдальческий крик.

Тяжело дыша, я расстегиваю блузку и замечаю кровоподтеки на бледной коже. Дотрагиваюсь до них кончиками пальцев, и по всему телу разливается жгучая боль. В попытке принять сидячее положение, я начинаю кашлять пенистой кровью.

Мне удается отползти и сесть, вплотную прижавшись спиной к стене. Я начинаю прощупывать сломанное ребро, и костные отломки издают своеобразный хруст. Каждый вдох сопровождает пронизывающая боль.

Из швов в стенах и потолке начинает вытекать красная жижа. От нее исходит такой же тяжелый и липкий запах, как у крови.

Весь пол заливается этой густой массой. Она стекает по стене, ей пропитываются волосы и одежда. Каким-то образом она даже оказывается у меня во рту, и ее отвратительный вкус вызывает непроизвольный приступ тошноты.

Я извергаю из себя смесь крови и рвоты, а сразу после этого захожусь от нестерпимой боли в груди. Оказываюсь лежащей в мерзком, цепляющемся ко мне, словно клей, красном месиве. Корчась от боли, я не замечаю, как эта жижа начинает пузыриться, закипая прямо под телом.

Я медленно сгораю, свернувшись калачиком. Боль полыхает снаружи и изнутри, но в какой-то момент она прекращается, из-за наступившего шока. Тогда же я и замечаю черную карточку-приглашение на игру, лежащую на кипящей поверхности.

Просыпаюсь я с криком, едва ли дыша от страха. Сразу включаю лампу, стоящую на тумбе рядом с кроватью. В глаза бросается приглашение на игру «Сыграем в Мафию?», которое накануне я получила по почте.

Более жуткого и столь реалистичного сна я еще не видела.

Так, ладно, успокойся, повторяю я про себя целых двадцать минут, но сердце колотится, как ненормальное.

Дурацкие приглашения. Из-за них мое воображение сошло с ума, думаю я, разглядывая черные карточки и текст на них, стилизованный под кровавые надписи.

2 глава

За три недели до игры.

Я пулей вылетаю из дома, и только тогда вспоминаю, что забыла диплом. Отличное получится собеседование без документа об образовании. С трудом нащупав в рюкзаке ключи, я достаю их, потянув за брелок в виде мохнатой совы.

От волнения у меня начинает болеть горло, и я бросаюсь в аптечку за леденцами, как только захожу домой.

Диплом, оказавшись в моих руках, буквально выскальзывает из них, но я ловлю его в полете. Мне точно необходимо присесть и успокоиться.

Всего два дня назад случилось то, чего ждет каждый студент на протяжении долгих, кажущихся вечными, нескольких лет обучения.

Когда, такая ценная бумажка, как диплом, попала в мои руки, я растерялась, почувствовала, что еще совсем не готова. Оказавшись у микрофона во время прощальной речи, я застыла и посмотрела в глаза тех, кто был со мной на протяжении последних четырех лет. Взглянула на преподавателей и вспомнила все их добрые слова в мой адрес. Хоть я и не имею привычки пытаться расположить к себе людей, но я просто ненавижу их разочаровывать.

Раздается мобильный звонок, прерывающий мои размышления. Звонит женщина, назначившая мне собеседование.

- Да? – отвечаю я.

- Вы придете? Здесь уже собралось достаточно много претендентов на вакансию, – сообщает она мне высокомерным тоном.

Стала бы она мне звонить, если бы за дверью стояла толпа. Кого она пытается обмануть.

Я наматываю на палец прядь моих длинных вьющихся и выкрашенных в пепельный цвет волос. На коленях лежит диплом с отличием. Я провожу по его обложке пальцем и царапаю ее покрашенным красным лаком ногтем. В трубке слышится тяжелое и шумное дыхание, похожее на одышку. Должно быть, у нее сердечная недостаточность. Как же другие ненавидят, когда я ставлю им диагнозы. Но у меня никак не получается избавиться от этой привычки.

- Вы здесь?

- Да, простите, я отвлеклась.

- Мне ждать вас? – высокомерие в ее голосе сменилось учтивостью.

Я бросаю взгляд на зеркало, висящее напротив: темные круги под глазами, не проходящие уже несколько месяцев - следствие бессонных ночей; серый, почти земляной, цвет лица - результат недавнего обострения хронического бронхита; редкие волосы, часть которых выпала от нескончаемого потока переживаний и стресса; тремор рук, появившийся от постоянных чувств волнения и тревоги. Выгляжу я действительно уставшей, и хоть я не привыкла себя жалеть, мне и правда необходимо отдохнуть. Мне бы только выспаться и хоть один день ни о чем не думать.

- Простите... - начинаю я.

- Да, я слушаю.

- Я не приду. Извините, до свидания, – говорю я и сбрасываю вызов.

Снова бросаю взгляд на зеркало. Теперь я точно знаю, как выглядят студенты-медики к концу обучения. И зрелище это не из приятных.

3 глава

За две недели до игры.

Впервые я увидела Марка, когда мне было семь.

Опустив испуганные полные слез глаза, я плелась за родителями в больничную палату. Когда они остановились у нужной двери, я продолжила брести дальше.

- Ада! – окликнула меня мама.

Я застыла на месте, не желая двигаться. Как же мне тогда было страшно. Казалось, что если подниму глаза, то увижу нечто ужасное. Отец взял меня за руку и повел в палату.

- Ты не можешь стоять одна в коридоре. Если тебе страшно, можешь не смотреть. Но тебе придется поднять глаза, если ты хочешь попрощаться.

Попрощаться я должна была со своей прабабушкой. И хоть ей было за девяносто, мне от этого легче не становилось. Это был тот самый раз, когда я впервые столкнулась со смертью. Я познакомилась с ней, едва подняв глаза. Она тенью скользила по серому лицу бабули. Когда умирающая протянула ко мне руку, подзывая к себе, я вскрикнула и попятилась назад.

- Не бойся, подойди, – успокаивающе сказала тогда мама.

Но я ее не слушала. Лишь продолжала пятиться назад, пока не оказалась в коридоре, где на обернутых клеенкой больничных креслах сидел Марк.

- Ты чего? – спросил он у меня.

Я обернулась и увидела темноволосого мальчика примерно моего возраста. В отличие от меня, напуганной до чертиков, он казался совершенно спокойным.

- Тебя кто-то обидел? – задал он уже второй вопрос.

Я молчала.

- Тебе страшно? Это ничего. Мне тоже иногда бывает страшно. Например, вчера, когда меня вызвали к доске на математике. Я ничего не понимаю в математике. А ты?

- Я люблю математику, – заявила я.

- Везет тебе! – воскликнул Марк.

Я пожала плечами.

- Тогда чего ты испугалась в той комнате?

Мне казалось, что, если расскажу, он засмеется. Отчего то, думалось, что мальчик, боящийся математики, не сможет понять моего страха.

Когда я начала говорить, то не заметила, как заплакала.

- Бабуля хотела попрощаться, а я испугалась, – рассказывала я, шмыгая носом.

- Ты испугалась своей бабушки?

- Прабабушки, – поправила его я.

- Ты испугалась своей прабабушки?

Обычно, всех раздражает, когда их поправляют. Но не Марка. Он один из немногих, кто умеет признавать собственные ошибки.

- Она тянула ко мне руки. Будто хотела забрать с собой! – воскликнула я сквозь слезы.

- Прабабушка? – спросил он.

- Нет. Не она, – я отрицательно замотала головой.

- А кто? – его интерес усилился. Он подался вперед в ожидании ответа.

- Смерть. Кто же еще! – выпалила я.

Марк заметно расслабился.

- Так ты всего лишь смерти испугалась. А я-то думал… - казалось, от накатившей скуки он вот-вот зевнет.

- А разве это не страшно, когда смерть тянет к тебе руки? – негодующе спросила его я.

- Тебя никто не заберет. Можешь вернуться в палату.

- Откуда тебе знать?

- Потому что я уже так делал.

- Когда?

- Когда-то. И это было совсем не страшно.

- Ты врешь! – заявила я.

- Не хочешь – не верь. Но я никогда не обманываю!

И он не обманул. Я вернулась в палату и, набравшись смелости, подошла к бабуле. Несмотря на пелену слез, я видела, как она улыбается. Взяв мою руку, она положила ее себе на живот.

- Постой со мной минутку, солнышко.

Я снова опустила глаза, из которых неспешной струйкой стекали слезы. Через пять минут мама вывела меня в коридор. Вытирая мокрые щеки рукавом шерстяного свитера, я подошла к Марку.

- Ты был прав. Это совсем не страшно.

Он грустно улыбнулся мне.

- Математика куда страшнее.

В следующий раз мы встретились в школе. Кто бы мог подумать, что мы с Марком пересекались на учебе. Наверное, если бы не случай в больнице, мы бы так и не заметили друг друга.

Сейчас, спустя тринадцать лет, мы лежим на кровати в его комнате. Я могла бы пролежать у него под боком вечность. Иногда мне кажется, что нет ничего важнее, чем смотреть в его миндалевые глаза, запускать пальцы в жесткие волосы и крепко-крепко обнимать. Каждый раз, когда мы вот так лежим, он с интересом изучает мое лицо, будто видит его впервые: проводит кончиком пальца по губам и бровям, обратной стороной ладони по щеке.

Солнце начинает светить в глаза, и я прячусь от ярких лучей за его шеей. От нее исходит лимонно-мятный аромат. Я так хорошо знаю его запах, что уже давно научилась безошибочно определять присутствие Марка в помещении.

- Расскажи, о чем думаешь, - его монотонный и бархатный голос щекочет мой слух.

- О всяких глупостях.

- Не поверю, что ты думаешь о чем-то глупом.

Может быть, поэтому я его и люблю: он никогда не позволяет мне в себе сомневаться.

- Я думала о реакции родителей на наш переезд.

- Они будут в не себя от злости. Особенно на меня.

- Ты им нравишься.

- Но только не тогда, когда забираю их дочь из отчего дома.

- Будем обороняться вместе.

Марк улыбается. Снова эта грустная светлая улыбка. Я не знаю, что она означает, но от нее мне всегда становится легче.

- Я переживаю из-за этой игры. Я не умею играть. Чувствую, что буду на ней, как мартышка с очками, – он изображает пальцами очки на глазах.

- Мы можем не идти, если ты не хочешь.

- Ты редко видишься с друзьями. К тому же, с нами идет твоя подруга... - он зажмуривает глаза в попытке вспомнить имя.

- Ее зовут Карина.

Он хлопает себя ладонью по лбу.

- Точно! Твоя школьная подруга Карина, которая учится на юриста и никуда не выбирается с друзьями.

- Скоро начнется учебный год. У нее забот полон рот, – отшучиваюсь я.

У меня никогда не хватало духу поговорить с Кариной о ее отношениях с родителями. А говорить об этом с другими для меня равноценно предательству ее доверия.

- Удачи ей. Так что насчет этой игры? Может, мне стоит попрактиковаться?

- Разберешься на месте. Ты же умный и такой серьезный, - я обхватываю его лицо ладонями и изображаю гримасу, с которой он всегда читает книги или смотрит новости.

- Это было некрасиво с твоей стороны. Иди-ка сюда! - он принимается меня щекотать. И хоть я смеюсь, в голове крутится лишь мысль о явном отличии между нами: я отлично умею играть в мафию.

4 глава

За неделю до игры.

Мы вчетвером едем в тематический ресторан, открывшийся пару недель назад. Дорога занимает целый час, хотя мы добираемся на такси. Я сижу на пассажирском сидении, а Анна, Натали и Анжелика - сзади.

Всю дорогу они обсуждают работу, рассказывают друг другу курьезные ситуации, случившиеся с ними за эти несколько недель, жалуются на сложности в общении с людьми. У них даже появились свои фирменные словечки и фразы, понятные только им. Я же ощущаю себя весьма странно, оставаясь далекой от этой стороны жизни. У меня полно свободного времени, я высыпаюсь и впервые за долгое время отдыхаю душой. Но, когда нахожусь рядом с ними, мне почему-то становится стыдно.

- Где сейчас Марк? - раздается голос Натали.

- Он занимается переездом. Сегодня поехал договариваться насчет аренды, – отвечаю я, повернувшись к подругам.

- Поверить не могу, что вы решили съехаться. Но мы рады за тебя, ты ведь знаешь? - спрашивает Анна.

Я киваю и искренне улыбаюсь им троим. Они снова начинают что-то обсуждать, а я погружаюсь в собственные мысли.

Такси останавливается. Мы расплачиваемся и выходим наружу.

Перед нами здание-корабль. Мы с трудом находим вход в него, который оказывается в носу корабля, где обычно располагается якорь. Попав внутрь, я удивляюсь обстановке и тому, как сильно здесь слышен запах моря. Если закрыть глаза, можно представить, что целиком погружен в воду.

Натали машет нам из противоположного конца ресторана. Очевидно, она нашла хорошее место.

Мы усаживаемся за круглый столик рядом с иллюминатором, посмотрев в который, можно увидеть морское дно.

Все выглядит так реалистично, будто мы находимся на затонувшем корабле, за пределами которого сотни километров морского пространства, а мы на самом дне бездны.

К нам подходит официант, одетый в полосатое одеяние. Он кладет на стол два меню и удаляется, пообещав вернуться через несколько минут. Все меню тематическое, здесь нет ни одного обычного названия. Даже картофель фри носит название "Пальчики морского дьявола".

Я перелистываю в конец, желая выбрать напиток с каким-нибудь оригинальным названием. Оказавшись на нужной странице, на глаза сразу попадается коктейль "Последняя экспедиция". Я застываю на мгновенье. Должно быть, так говорят о моряках, отправившихся в плаванье, но так и не вернувшихся.

Когда все заказанное оказывается на столе, я не могу оторвать глаз от увиденного. Заказанный Анжеликой салат в форме морской звезды, покрыт гранатовыми зернами, и под флуоресцентной лампой кажется выложенным из драгоценных переливающихся камней, напоминающих рубины. Затем внимание переключается на креветочный суп Натали. Кажется, что креветки плавают в прозрачной тарелке, словно в морской воде. Анна ест десерт "морские ежи" - подобие пирожного "картошки", но покрытого карамельными иголками, тающими, как только оказываются во рту.

Передо мной стоит мой коктейль. Я смотрю на этот красный напиток в стакане с пиратским черепом, и не решаюсь отпить. От накатившей тревоги мне становится жарко. Предчувствие чего-то плохого сидит у меня под кожей и назойливо зудит. И как я не пытаюсь отвлечься, общаясь с подругами, мне с трудом удается уловить суть их разговора.

Это навязчивое чувство не отпускает меня даже дома. Ощущение, словно кто-то играет на скрипке, у которой вместо струн - мои нервы.

Взгляд снова застывает на приглашении. И чем дольше я на него смотрю, тем хуже мне становится.

5 глава.

За день до игры.

Я провожу руками по шелковистым белокурым прядям сестры и думаю о том, что она прекрасна.

Лиза протягивает мне медвежонка и широко улыбается, а я не могу сдержаться и отвечаю ей тем же.

Ее маленькие ручки держат меня за запястье, чтобы не упасть. Она все еще не уверена в своих движениях и не прочно стоит на своих пухлых ножках. Каждый сделанный шаг удивляет ее. Она, словно не может поверить в то, что теперь умеет ходить. Думаю, ей постоянно хочется упасть на четвереньки и поползти, как она делала раньше.

В комнату входит мама. Она смотрит с нежностью на Лизу, а затем переводит взгляд на меня, но он не меняется.

- Во сколько ты завтра вернешься? – спрашивает мама, усаживаясь на полу рядом с нами.

Я задумываюсь.

- Не знаю, насколько затянется игра, но думаю около десяти.

Мама цокает, потому что Лизу нужно уложить в девять, а в десять у нее начинается ночная смена в больнице.

- Ладно, попросим отца уложить ее.

Я киваю, хотя знаю, что в восемь он придет с работы, как обычно, сильно уставший и думающий лишь о том, как поскорее принять душ и лечь спать.

- Может быть, она закончится раньше.

- Что там с работой? – спрашивает мама, хотя я знаю, насколько сильно ей не нравится обсуждать эту тему.

- Скоро начну поиски, – отвечаю я.

Мама кивает с некоторой грустью. Я могу понять ее. Как родителю, ей хочется, как можно дольше сохранять мое беспечное детство. Но мы все понимаем, что я уже не ребенок.

- Через месяц у Лизы день рождения... – начинает мама, подхватывая сестру на руки.

- Ты что-то планируешь?

- Хотелось бы устроить праздник, но у меня совсем нет на это времени.

- Я могу все организовать, а вы лишь придете.

Мама улыбается и с благодарностью в глазах смотрит на меня. Я знаю этот взгляд. Она хочет сказать, что понятия не имеет, как бы справлялась без меня.

- Что бы я без тебя делала, – в подтверждение моих мыслей заключает она, уходя с Лизой на кухню.

Сестра выглядывает из-за маминого плеча, и я не могу налюбоваться на ее забавную улыбку. У меня чудесная семья. И самый большой страх – потерять кого-то из них.

Иногда, даже страшно, ведь ради них я готова на что угодно.

6 глава

Утром перед игрой.

Я просыпаюсь слишком рано, за несколько часов до будильника: резко встаю с кровати и иду к двери.

Что я делаю?

Я прикладываю руку к груди, туда, где из нее буквально выпрыгивает сердце. Мне не нужно измерять пульс, итак ясно, что он перевалил за сотню.

Я пытаюсь успокоиться, дышать ровно, думать о чем-то хорошем: о Марке, подругах, семье, но почему-то тревога не утихает. Я меряю комнату шагами, пока не замечаю на полу черный капроновый носок. Смотрю на него несколько секунд, а затем судорожно, словно в бреду, начинаю искать его пару. Заглядываю под кровать и за тумбы, роюсь в шкафу с одеждой, но ничего не нахожу.

Оказавшись снова в кровати, неожиданно я нащупываю его рукой на простыни. Относя носки в корзину для белья, я осознаю, что паника отступила.

Пока я снова проваливаюсь в глубокий сон, воспоминание о произошедшем рассеивается, словно ночной кошмар.

Перед игрой я захожу за Кариной. Дверь мне открывает ее мать – Регина - рыжеволосая женщина невысокого роста, никогда не отличающаяся приветливостью. Она смотрит на меня так, словно я помеха на пути к чему-то грандиозному в жизни ее дочери. Эта женщина не похожа на тех, кто имеет друзей. Она, скорее, бизнес-леди со стальными яйцами, считающей друзей лишней обузой на пути к поставленным целям. Тем не менее, она молча впускает меня.

Дом Карины - полная противоположность моему. Хоть мама и старается, у нас никогда не будет такого порядка, как здесь. И речь идет не о банальной чистоте полов и отсутствии пыли на полках и мебели. Здесь у каждой вещи - свое место.

На стене в гостиной висят фотографии Карины. Если присмотреться, как подобраны цвета, можно заметить, что они образуют радугу.

Первая фотография - маленькая Карина в ярко-красном платье, на ее маленькой рыжей головке золотая корона, у девочки нет переднего зуба, но она улыбается во весь рот, совершенно не стесняясь своих изъянов.

На втором снимке - Карина, чуть постарше: она сидит за столом и держит в руках огромный апельсин, ее карие глаза широко распахнуты, будто она впервые видит этот фрукт.

На третьей фотографии - ее выпускной в детском саду: на ней костюм солнца - огромный желтый круг с лучами вокруг ее маленького тельца. Рыжая прядь выбилась из-под костюма и ниспадает на лицо, усыпанное веснушками. Она не улыбается, должно быть, не особо довольна своим костюмом и ролью в сценке.

Следующий снимок - Карина лежит на газонной траве, на глазах у нее очки с толстой оправой в форме сердец, а в руке она держит чупа чупс.

Затем - фото на море, сделанное рано утром, когда вода - кристально голубая. Рыжие волосы намокли и небрежно лежат на плечах. На Карине голубой раздельный купальник, из-за которого заметно, как сильно изменилось ее тело в подростковом возрасте, приобретя женственные формы.

И крайняя фотография - выпускной вечер в школе. На ней синее платье, а в волосах - венок из цветов. Карина держит в руках аттестат об окончании и широко улыбается, ее глаза слегка прищурены, из-за слепящего солнца.

Я знаю, что последний снимок будет сделан ее мамой на выпуске Карины из университета. Тогда ей выдадут мантию и академическую шапочку фиолетового цвета. И задуманное наконец-то воплотится в жизнь: на стене будет радуга из фотографий любимой дочери, подающей большие надежды.

Пока я рассматриваю снимки, подруга спускается по лестнице и подкрадывается ко мне сзади. Она резко хлопает меня по плечам, и я вздрагиваю.

- Ты меня заикой сделаешь! – восклицаю я.

- С каких пор ты стала такой пугливой? – губы Карины расплываются в улыбке, но по ее лицу проходит заметная тень тревоги за меня.

- С недавних, – отвечаю я, не желая вдаваться в подробности, особенно, о том сне, до сих пор не выходящем у меня из головы.

Мы вызываем такси, а пока дожидаемся его приезда, сидим на качелях во дворе.

- О чем задумалась? - негромко спрашиваю я, заметив отрешенный взгляд подруги.

Карина смотрит куда-то вдаль и лишь пожимает плечами.

- Ты же знаешь…

- Знаю.

Конечно, я знаю, что для родителей Карины важна каждая полученная ей оценка. Мне страшно представить, что произойдет, если она лишится стипендии или не сдаст хоть один экзамен. Я не думаю, что они ее бьют. Но иногда моральные истязания переносятся тяжелее телесных.

Она оглядывается на дом и тяжело вздыхает. Мне так сильно хочется ее ободрить. А еще лучше забрать к себе и не отдавать родителям до тех пор, пока они не станут по отношению к ней людьми.

- Ты не подведешь их.

- Ты не можешь этого знать. - Карина опускает голову и начинает перебирать свои тонкие пальцы с чересчур коротко остриженными ногтями.

- Они никогда не перестанут тобой гордиться, - уверенно говорю я подруге, хотя понятия не имею, что на самом деле за люди – ее родители.

- Ты их просто не знаешь, - отвечает она мне тихонько.

Я едва ли ее слышу. Но в этом шепоте больше эмоций, чем в крике.

Подъезжает такси. Когда мы идем к нему, я беру подругу за руку, и она ее крепко сжимает. Не только я пропитана тревогой: Карина буквально источает ее, хоть и по иной причине.

Мы садимся на заднее сидение, и всю дорогу на игру не разжимаем рук.

7 глава

На игре.

Мимо пролетает знак "Вы покидаете город". Мне так душно, что я готова прильнуть щекой к грязному боковому стеклу автомобиля.

- На улице сыпет дождь, поэтому окна не открывать! - кричит таксист, когда Карина нажимает на кнопку управления стеклами.

Такси сворачивает с основной трассы и мы, окруженные с двух сторон лесом, едем несколько минут по, выложенной брусчаткой, дороге, ведущей в место, наводненное роскошными загородными домами.

- Какой номер дома? - спрашивает таксист, подавляя очередной зевок.

Я достаю из кармана джинсов приглашение на игру, по форме ничем не отличающееся от обычной визитки: черная карточка с изображениями револьвера, ножа, полицейского жетона, медицинской аптечки, красной губной помады, а в ее центре красуется "кровавая" надпись – «Сыграем в мафию?» На обороте прилагается адрес, который я и называю таксисту. В ответ получаю только недовольное фырканье.

- Этого дома даже нет на карте навигатора. Как я должен его найти? Силой мысли?

В растерянности я смотрю по сторонам на проезжаемые нами повороты, как вдруг мы съезжаем на грунтовую дорогу.

- Куда мы едем? - от неожиданности я непроизвольно впиваюсь пальцами в ручку на двери и замечаю, что Карина делает то же самое.

Таксист кивает вперед, и мы замечаем двухэтажный, стоящий вдалеке от других, дом из красного кирпича, окруженный высоким забором.

- Похоже, хозяин любит уединение, - задумчиво произносит таксист, протирая платком вспотевшую лысину.

- Ты уверена, что нам нужно именно сюда? - спрашивает меня подруга, с неуверенностью поглядывая на здание, около которого мы выходим.

Я не успеваю ничего ответить - ворота начинают разъезжаться, и перед нами открывается вид на двор: выложенная тротуарной плиткой дорожка к дому и газон, границы которого оформлены рабатками из цветущих петунии, настурции и других неизвестных мне растений. По периметру дома расположены декоративные кустарники, у входа - вазы с цветами, а в центре двора - фонтан - каменный шар, по которому струится вода.

У дверей стоят двое мужчин, одетые в черные костюмы. Под воротниками их белых рубашек красуются ярко-красные галстуки.

Когда дверь открывается, и из нее выходит высокая стройная женщина в черном брючном костюме, становится очевидно, что галстуки охранников идеально сочетаются с ее огненно-красными волосами до плеч. Она уверенными шагами направляется к нам, стуча босоножками на высоком каблуке по декоративной плитке.

Когда женщина оказывается близко, мне удается рассмотреть ее лицо: темно-карие, почти черные, широкие глаза, с небольшой горбинкой нос и невероятно тонкие губы - две ниточки, искривленные перед нами в подобие улыбки.

- Я София - организатор игры. Мы уже заждались вас. Проходите, - жестом руки она взмахивает вперед, и Карина следует к двери, в то время как я мешкаю, теряясь в сомнениях.

Я не спешу в дом, хотя на улице все еще идет мелкий дождь.

София улавливает мой заинтересованный взгляд, прикованный к камерам на стенах дома, и приступает к объяснениям.

- Это для нашей с вами безопасности, - она любезно улыбается, но у меня ее кривая улыбка вызывает неподдельное отвращение.

Она хочет выйти со мной на контакт, поэтому легонько касается моего плеча, скованного в напряжении.

- Ты впервые на подобной игре? Это заметно. Тебе не о чем волноваться. Такое происходит повсеместно. Не может быть такого, что ты ни разу не играла в мафию.

- Я хорошо знакома с этой игрой, - отрезаю я.

- Отлично!

Она продолжает что-то говорить, но я уже не слушаю, потому что замечаю своих друзей и Марка в доме. Они увлеченно болтают, стоя у окна.

- Ладно, - говорю я себе под нос и быстрыми шагами буквально вбегаю в дом.

Внутри меня встречает еще один охранник, который жестом руки указывает направление в комнату справа.

Ей оказывается просторная гостиная: пол и стены выложены широкой темной плиткой, в центре - небольшой прозрачный журнальный столик, вокруг которого расположена мебель: красные кожаные диваны и кресла, на стене висит огромный телевизор с изогнутым экраном.

- Я тоже был ошарашен увиденным. Через минуту твои глаза привыкнут к этой роскоши, - воодушевленно произносит Марк, прижимая меня к себе.

Быстро чмокнув парня в губы, я поворачиваюсь к увлеченно болтающим подругам.

- Вам не кажется странным, что дом стоит на отшибе?

Натали закатывает глаза. Она всегда так делает, когда собирается прочесть очередную лекцию о моем "неумении развлекаться".

- И что ты предлагаешь? - спрашивает она, - Уйти?

- Нет... Но... - я развожу руки в стороны, не в силах найти подходящих слов для выражения своих мыслей.

Я осматриваюсь, потирая ладонью затылок. В противоположной стороне комнаты расположились другие игроки: некоторые сидят на диване, "залипая" на свои мобильники, в кресле сидит довольно взрослый мужчина, а на его коленях - миниатюрная стройная блондинка, часть игроков расхаживает по комнате, рассматривая других и оценивая обстановку вокруг.

- Эй. - Анна ласково проводит своей теплой рукой по моему плечу, и я оборачиваюсь. - Мы уйдем все вместе, когда игра закончится.

- Да, я знаю, - киваю я.

- Тогда в чем дело?

- Мне некомфортно находиться среди незнакомых людей, да еще и в чужом доме.

Анна собирается ответить, но ее рот застывает в приоткрытом положении. Ее испуганный взгляд прикован к чему-то за моей спиной. Я резко оборачиваюсь и вижу Софию, элегантно опускающуюся в глубокое кресло. В ее руке я замечаю пистолет: она крутит им, словно игрушкой. С двух сторон от нее стоят охранники, еще один начинает опускать жалюзи, из-за чего я начинаю чувствовать себя отрезанной от реального мира. От подступившей паники у меня начинают шевелиться волосы на голове.

- Присаживайтесь, - весело произносит женщина.

Все переглядываются, но не двигаются с места. София выжидает несколько секунд, а затем направляет пистолет в потолок и делает выстрел. Я вздрагиваю. От громкого хлопка у меня закладывает уши и начинает кружиться голова. Я ощущаю твердую руку на своем плече - Марк опускает меня на диван рядом с собой.

Дождавшись, пока мы все окажемся в сидячем положении, она начинает говорить.

- Если кто-то сейчас попытается встать, то... - она целится в висящий на стене экран и издает звуки, похожие на "пуф-пуф".

Мне начинает казаться, что я слышу биение сердец каждого, находящегося в этой комнате. Хочется перестать дышать хотя бы на секунду, но дыхание становится таким учащенным, что в груди начинает больно щемить.

- В нашей с вами сегодняшней игре весьма простые правила. Сейчас по очереди вы будете спускаться в подвал... - она намеренно говорит медленно и делает паузы, смакуя нашу реакцию: расплывается в кривой улыбке каждый раз, когда кто-то в ужасе прижимает ладонь ко рту или хватается за голову. Похоже, ей доставляет удовольствие слышать наше тяжелое дыхание и заглядывать в наши расширенные от испуга глаза.

"И вас по очереди расстреляют" - проносится предположение в моей голове, но София начинает говорить куда более странные вещи.

- Для каждого из вас подготовлена своя игровая кабинка. Когда окажетесь внутри, на экране увидите свою роль и найдете необходимый инвентарь. Правила нашей игры вы можете увидеть на экране, - она с серьезным видом преподавателя достает из кармана небольшой черный пульт и нажимает на кнопку.

Мы, почти синхронно, поворачиваем головы, и принимаемся читать текст, написанный на черном фоне.

Ни для кого не секрет, что сегодня я собрала вас здесь, в моем доме, с целью проведения одной невероятно интересной игры. Я несколько лет тщательно обдумывала каждую деталь, щепетильно собирая маленькие кусочки игрового полотна. И вот я создала нечто гениальное. И сегодня вы сможете стать частью этого, доведенного мной до идеала, совершенства.

Итак, правила:

В игре тринадцать участников:

Граждане: самая мирная роль. Все, что им необходимо делать - сидеть в кабинке, дрожа от страха в ожидании скорой кончины. Граждане - главное пушечное мясо в этой игре. Они выиграют, если избавятся от мафиози и маньяка.

Мафиози: плохие ребята с пушками в руках, выбирающиеся из своих кабинок с наступлением игровой ночи. Их цель - убить всех остальных и не быть разоблаченными комиссаром. Каждый из четырех мафиози должен выпустить по одной пуле в тело выбранной жертвы.

Комиссар: кабинки оборудованы специальной панелью с экраном и кнопками, на которых выбиты ваши имена. Игровой ночью комиссару нужно лишь нажать на кнопочку, чтобы наутро все остальные увидели на экранах, за чью команду играет выбранный игрок.

Голосуют днем по тому же принципу нажатия на нужное имя. Как будет проходить казнь "плохиша" останется пока тайной.

Доктор: аналогично комиссару выбирает любого игрока, которому будет оказана помощь нашими специалистами. Разумеется, если она ему нужна, и он еще жив…

Любовница/любовник: выбирает с кем провести игровую ночь, тем самым лишая возможности игрока сделать ночной ход. Может ходить к одному и тому же игроку лишь две ночи подряд.

Маньяк: играет сам за себя. Ему не на кого рассчитывать, он выиграет лишь в случае смерти всех остальных участников. Его оружие - нож, которым ему предстоит расправляться со своими жертвами каждую игровую ночь.

Активные игроки ходят в следующей последовательности: любовница/любовник, комиссар, мафиози, маньяк, доктор.

Я едва успеваю дочитать правила, когда высокий парень в спортивном костюме встает с дивана.

- Я не стану в этом участвовать!

Все застывают в ожидании реакции раздраженно вздыхающей Софии. Я опускаю глаза вниз, потому что не хочу видеть, как она его застрелит. Но вместо этого женщина встает с кресла и начинает снова говорить.

- Если кому-то здесь не так важна его собственная жизнь, то я покажу вам кое-что еще. - София снова берет в руки пульт. - Прошу обратить внимание на экран.

Я поворачиваюсь и вижу то, что даже хуже выстрела в лоб. Изображение состоит из секторов - тринадцати трансляций с камер видеонаблюдения. Я сразу замечаю свой. Последний квадратик во втором ряду.

Я точно знаю, что сейчас сестра дома, с мамой. В это время она всегда спит, но уже через полчаса ее разбудят на прогулку. Картинка настолько четкая, будто я смотрю на спящую сестру через окно. У меня, словно начинаются галлюцинации: мне кажется, что я слышу ее сопение.

Я отрываю свой взгляд на секунду, чтобы взглянуть на остальные трансляции. Все эти люди занимаются своими повседневными делами, не подозревая, что за ними наблюдают. В голове крутится только один вопрос: как это возможно?

Все присутствующие сверлят экран глазами, у некоторых уже выступили слезы, кого-то потрясывает от страха, но находится женщина, которая заявляет Софии, что все это блеф.

- Близкий человек того, кто откажется играть, умрет прямо сейчас, у вас на глазах, - подытоживает София.

Та женщина начинает нервно смеяться. Задирает рукав своего бирюзового пиджака, принимаясь царапать и щипать смуглую кожу.

Она думает, что спит, догадываюсь я.

- Я не верю ничему из того, что здесь происходит, - она продолжает оставлять на коже все более глубокие кровоточащие царапины.

София подкатывает глаза, а затем просит у одного из охранников устройство, напоминающее рацию. Она подносит его ко рту и язвительным тоном начинает говорить, при этом наблюдая за нашей реакцией.

- Покажи им.

Изображение на девятом секторе неожиданно меняется. Видимо, на трансляцию с другой камеры: снаружи дома медленно проезжает темный автомобиль, он останавливается напротив красной машины, в руках водителя появляется черный предмет, похожий на пистолет. Через несколько секунд он делает выстрел в автомобильное стекло. И хоть мы находимся в абсолютной тишине, мне кажется, я слышу, как оно рассыпается вдребезги и хрустит под колесами уезжающего авто.

- В следующий раз вместо железки будет человек. Соглашайтесь играть, и никто не пострадает.

- Кроме нас, - с раздражением произносит Марк, а я сжимаю его руку так сильно, что он ее убирает.

Я не знаю, как еще призвать его не говорить с ней.

- Команда, которая одержит победу, отправится домой, к семье, - спокойно говорит София.

- Зачем тебе это? - не унимается парень.

- Что может быть интереснее игр на выживание?

- Тогда почему сама не играешь?

- Люблю наблюдать.

У Софии появляется оскал, от которого становится не по себе.

Марк собирается ей ответить, но она громко цокает и указывает на него жестом руки охраннику, стоящему позади нас. Тот приставляет дуло пистолета к затылку парня.

- Тебе стоит замолчать. Сможешь? - спрашивает у Марка София.

Охваченная испугом, я быстро киваю за него. Он умолкает, снова обхватывая мою холодную ладонь.

- Все согласны играть? - София обводит глазами комнату, останавливаясь на каждом присутствующем, трусливо кивающем, когда она доходит до него - Тогда начинаем.

Нас по очереди отводят в подвал. Мы спускаемся в сопровождении охранников, держащих нас на прицеле, хотя никто не сопротивляется и даже не думает бежать. Я видела подобные фильмы и никогда не понимала, почему люди не кидаются в драку, как они могут безропотно подчиняться и совершенно не бороться за себя и свою жизнь. Но теперь я веду себя даже хуже. Сцепила руки перед собой и шаркаю в подвал, словно отправляюсь на бойню.

Из-за слабости в дрожащих ногах я поскальзываюсь на середине лестницы и лечу вниз, сбивая в кровь колени о края порожков. Мне становится стыдно за собственную неуклюжесть, меня страшит, что за это поплатится сестра.

Охранник стоит там же, откуда я споткнулась, и наблюдает за мной сверху. Из-за этого я ощущаю его превосходство и власть надо мной, валяющейся в его ногах, как ничтожество.

Пока он спускается, я быстро вскакиваю на ноги, несмотря на боль в коленях. Мы проходим несколько шагов прежде, чем передо мной появляется то, что София назвала совершенством, доведенным до идеала.

В бетонные стены подвала встроены кабинки, напоминающие по своим размерам лифт: шесть кабинок на одной стороне и семь - напротив. Рядом с двойными автоматическими дверьми есть панель с кнопкой для их открытия. Над каждой кабинкой висит электронное табло с именем игрока. Мой взгляд впивается в эту красную светодиодную надпись "Аделина". Я смотрю на нее так долго, что пелена выступивших слез начинает застилать глаза. Сильно зажмурившись, я вижу оранжевые блики.

- Заходи, - тихо говорит охранник.

Но я не шевелюсь, потому что смотрю на кресло с высокой спинкой в центре комнаты, оно оборудовано ремнями, шлемом и зажимами для ног. К местам крепления лодыжек и к шлему подведены электрические контакты, начало которых идет от трансформатора.

У меня открывается рот, и я слышу, как стучат мои зубы.

- Заходи, - уже громче повторяет охранник.

Не отрывая глаз от электрического стула, я вхожу в кабинку. На ее левой стенке большая кнопочная панель с именами всех игроков, а в ее верхней части - небольшой экран.

Как только я подхожу к панели, двери кабины почти бесшумно захлопываются, но я все равно вздрагиваю от неожиданности. Раздается громкий, противный, режущий уши, писк, исходящий от панели. Я смотрю на экранный текст. Смотрю с тупостью в глазах и думаю, как здорово было бы не уметь читать. Тогда бы я не узнала, какая у меня роль.

8 глава

Спустя год после игры.

Я смотрю на передвижной календарь. Бегунок с окошком выделяет сегодняшнюю дату - двадцать четвертое июля. Две недели я ждала этого дня, боясь позабыть, словно это вообще возможно. Удается ли хоть кому-то спокойно прожить день, в который они кого-то потеряли. Что чувствуют люди через пять или десять лет после чьей-то смерти. Забывают ли они хоть когда-то. Хотя бы случайно или потому, что слишком заняты. А если забывают, как сильно они после этого себя ненавидят?

Я звоню то в одну службу такси, то в другую, но везде получаю отказ. Никто не хочет брать заказ в другой город, а мне не хватило мозгов, чтобы купить билет на автобус или электричку. После последнего отказа я начинаю психовать и кидаю телефон на противоположный край кровать. Отскакивая, он падает на пол. Вслед за ним отправляется подушка и с остервенением скинутое с ног одеяло. Будь я ребенком, то непременно бы начала громко топать ногами и рыдать, но сейчас все обходится плотно сжатыми кулаками и тяжелым дыханием.

- Все в порядке? - из приоткрытой дверной щели появляется лицо Макса.

Я ничего не отвечаю и он, почему-то приняв это за хороший знак, широко открывает дверь и входит в комнату. Парень сразу замечает устроенный мной бардак на полу. Переводит взгляд на меня, затем снова на вещи.

- Могу я поднять их? - с робостью в голосе интересуется он.

- Мне все равно, - с наигранным безразличием отвечаю я.

Как только Макс поднимает вещи, я сразу хватаю мобильник, проверяя не разбился ли он. Парень с интересом смотрит на меня.

- Без смартфона сейчас никуда, не так ли? - снова наигранно с улыбкой на лице спрашиваю я.

На деле же, я просто не переживу еще одного звонка родителям, в котором буду выпрашивать деньги. Они будут помогать мне, пока дышат, но вряд ли я смогу жить, постоянно обирая собственную семью.

Макс похлопывает по сложенному одеялу.

- Кому ты пыталась дозвониться?

- Подслушиваешь за мной?

Парень ухмыляется, и на левой его щеке выступает ямочка. У него такие уставшие глаза, но все равно полные жизни, а у меня наоборот.

- Я не виноват. Твои последние попытки дозвониться были слишком громкими.

- Будем считать, что я сама виновата.

- Бель сегодня не будет ночевать дома. Поужинаешь со мной?

Макс и Изабель, которую обычно мы называем просто Бель - люди, с которыми я делю квартиру. Пожалуй, они хорошие соседи, если не считать того взгляда, который они то и дело бросают в мою сторону. Но это нормальная реакция. Теперь все на меня так смотрят.

- Извини, я хотела съездить в одно место.

- Куда?

- Судя по всему, никуда. Ни одно такси не хочет везти меня в другой город.

- У меня есть машина. Могу отвезти. Сколько по времени ехать?

- Пару часов.

- Договорились. Собирайся.

Макс подскакивает с кровати и, как озорной ребенок, со всех ног несется в свою комнату одеваться.

Я нахожусь в некотором ступоре от происходящего. С тех пор, как мы познакомились, я только и делаю, что избегаю соседей, потому что боюсь расспросов об игре. А каждый раз, когда мы сталкиваемся нос к носу, они всенепременно задают один и тот же вопрос: Ты в порядке? В каком мире живут люди, все еще не уяснившие, что это самый глупый из всех возможных вопросов. Неужели их самих не раздражает, когда им его задают. Но это не так важно, потому что сейчас мне нужна помощь, ради которой я готова потерпеть.

Я быстро надеваю свой длинный черный сарафан на тонких бретельках, провожу расческой по волосам и иду за Максом.

Сосед бегает по комнате с растерянным видом. Мечется от одного стола к другому, от полки у входа к подоконнику, залезает в книжный шкаф и тумбу с вещами.

- Только не говори, что не можешь найти ключи от машины, - протягиваю я жалобным голосом.

От мысли, что я не попаду на кладбище, я готова скулить как бездомная, голодная, промерзшая до костей, побитая собака.

- Нет-нет. Ключи в коридоре на тумбе. Я искал... Неважно что. Поехали.

Что бы Макс ни искал, на его лице читается явная досада.

- Ну... Не расстраивайся. Поищешь, когда вернемся. Если нужно, я могу присоединиться, - я поднимаю руку в знак своей готовности помочь.

Парень поднимает опущенную голову. На его лице появляется легкая улыбка, но она быстро исчезает, как только он сталкивается со мной глазами.

- Поехали, - тихо говорит он скорее своим ногам, нежели мне.

Я пожимаю плечами, думая про себя, что мне нет дела до его отношения ко мне. Если не хочет, может вообще на меня не смотреть. Только пусть отвезет на кладбище.

Я впервые вижу машину Макса. Снаружи она немного грязная, но внутри салон выглядит ухоженным.

- Приятно пахнет, - я касаюсь пальцем ароматизатора в форме елочки, висящего на зеркале заднего вида.

- Вроде бы запах лимона и мяты.

Кожа покрывается мурашками. Я знаю этот запах.

- Все хорошо? - Макс касается ладонью моего плеча, и только тогда я понимаю, что со стороны выгляжу как статуя.

- У одного человека был похожий парфюм. - я судорожно обтираю палец об сарафан, будто бы этот запах может исчезнуть.

- Куда ехать, Ада? - Макс прерывает меня, и, кажется, он делает это, потому что встревожен моим поведением.

Я сообщаю ему точный адрес, и он вводит его в навигатор.

- А что именно там находится? - спрашивает он, поворачивая ключ в замке зажигания.

- Кладбище, - грубо отвечаю я, будто бы намеренно хочу его шокировать.

Но он даже не дергается. На его лице ни малейшей тени удивления.

Мы едем молча. Макс даже не включает радио, хотя эта тишина становится с каждой минутой все невыносимее. Когда мы уже достаточно близко к цели, он вдруг начинает говорить. После двухчасового молчания звук его голоса режет мне уши.

- Должно быть, даже спустя год, эта дата не стала менее болезненной для тебя. Но то, что ты едешь туда сегодня... Это заслуживает уважения, - его голос слегка дрожит.

За последний год я научилась просто уходить. Я делала это во время разговоров, походов в магазин и просмотров фильмов. Когда в горле образовывался ком, а в носу начинало щипать, я уходила. Принималась бежать по улицам, заскакивая в случайные здания и смотря с пустотой в глаза на окружающих людей.

Я вообразила себе, что мир - наждачная бумага, и что, если я буду с ним хоть как-то соприкасаться, то обязательно снова пострадаю. Может быть, именно поэтому люди думают, что мне нравится быть наедине с собой и мое единственное желание - ни с кем не говорить. Я не знаю, кто построил эту стену между мной и другими, но мне это порядком надоело.

- Можешь говорить мне все, что считаешь нужным, и не стоит из-за этого так трястись.

- Я и не трясусь, - немного грубо отвечает Макс, но он скорее выражает протест, чем хочет меня обидеть.

- Оно и видно, - отрезаю я, отворачиваясь к окну, как бы заявляя, что разговор окончен.

Но Макс не унимается.

- Как долго мы там пробудем?

- Мы просто посмотрим из машины.

- В смысле? - он резко тормозит и съезжает на обочину.

- В чем дело? - я негодующе смотрю на него. - Почему ты остановился?

- Разве ты не пойдешь на кладбище?

- Нет. Заводи машину.

Я начинаю понимать, почему люди меня избегают. Потому что я то и дело срываюсь с цепи и меня уже не остановить.

- Почему? - каждый новый вопрос Макс задает с большей настойчивостью, чем предыдущий, из-за чего мне хочется ответить еще более грубо.

- Не твое дело. Заводи немедленно машину!

Я срываюсь на крик, чего он точно не ожидает. Иногда, это единственный способ, чтобы вопросы прекратились. Но с Максом не срабатывает даже это.

- В чем проблема? Почему ты не хочешь побывать на самом кладбище - в его голосе появляются ноты осуждения и презрения к подобному поведению.

Не выдержав, я взрываюсь

- Потому что мне там не рады! Неужели так трудно додуматься самому? Или твоих умственных способностей хватает лишь на глупые вопросы и осуждающие взгляды?

Макс меняется в лице. Если мы и были до этого момента хоть в каких-то отношениях, пусть даже нейтральных, то сейчас, кажется, что он не желает отныне меня знать. Не то, чтобы меня это задевает, но в груди все равно появляется какая-то тупая давящая боль.

Мы подъезжаем к кладбищу. Даже если сломать глаза в попытке хоть что-то разглядеть, с такого расстояния все равно ничего не будет видно. Наше здесь нахождение начинает казаться бессмысленным. Но затем появляются родители Карины.

Ее вся в черном мать медленными шагами выползает с кладбища. Ее муж плетется позади. У обоих опущенные головы, сгорбленные спины и заплаканные лица. Они потеряли половину своих волос, а на оставшейся просматривается седина.

Я бы хотела передать, что чувствую, глядя на них, но у меня не получится.

Бывает, читаешь газету, видишь сводку о трагедии в какой-нибудь неизвестной семье, и думаешь: какое горе, бедные люди. Ходишь и причитаешь на каждом углу, сетуя на вселенскую несправедливость, из-за которой страдают хорошие люди. Но сейчас у меня нет даже слов, чтобы хоть что-то сказать. Нет сил пошевельнуться или смелости выйти из машины и выразить им свои соболезнования. Слово "скорбь" даже на каплю не выражает того, что я чувствую из-за этой утраты. Возможно, потому что она не единственная.

- Поедем назад, - процеживаю я сквозь плотно сжатые зубы.

- Уверена?

Я ничего не отвечаю, чтобы не заплакать на его глазах, но к моему счастью, он и без слов понимает, что это именно то, чего я хочу.

9 глава

Спустя год и одна неделя после игры.

Сайт, на котором я зарегистрировалась пару месяцев назад, ежедневно присылает мне на почту уведомления о появившихся вакансиях. Я сижу на кухне, листая список, задерживая глаза на колонке "опыт работы". Из всего, что появилось за последнее время, было всего две вакансии, где опыт не требовался. Я задумываюсь, и в этот момент входит Бель.

- Что читаешь?

Я вздрагиваю от ее звонкого голоса, а еще она всегда улыбается, хотя порой это совсем не уместно.

- Ерунду всякую.

- Выглядишь напряженной.

- Я должна была найти работу еще в том году, но поиск весьма затянулся.

- Оно и понятно.

Бель пожимает плечами, словно вообще не понимает, как я могу думать о таких вещах, как работа. В моем-то положении.

- Это не повод, - говорю я.

Она снова молча пожимает плечами.

- Нельзя же оправдывать себя этим всю жизнь, - настойчиво произношу я, будто бы пытаюсь в этом кого-то убедить.

Соседка поворачивается и смотрит на меня. Как-то по-новому: без улыбки, со строгим взглядом.

- Тогда почему ты все еще здесь?

- Что? - я вопрошающе смотрю на соседку.

- Ты говоришь, что мы не можем оправдывать тебя, но ты сама делаешь это прямо сейчас.

- Я в поисках.

- Если ежедневный просмотр вакансий ты называешь поиском, то тебе явно стоит пересмотреть значение этого слова.

- И что, по-твоему, я должна сделать?

- Обзванивать работодателей, ходить на собеседования и прочее.

Я молчу. От мысли пойти куда-то и действительно попытаться устроиться, становится не по себе. Я представляю, как мне придется отвечать на вопросы о том, почему я пропустила целый год после получения диплома, а затем начнутся вопросы о том, уверена ли я, что справлюсь.

- Не думаю, что меня возьмут.

- Это еще почему?

- За год я многое забыла и не чувствую себя уверенно.

- Думаешь, тебе нужно больше времени?

Я молчу.

- Может быть, попробовать сменить сферу деятельности? Что-то менее серьезное и без контакта с людьми?

- Я ничего не умею. В последние годы я только и делала, что училась. Даже перестала читать книги, не связанные с профессией.

- Ну, в таком случае, я не думаю, что за год ты могла все забыть. Нельзя, чтобы твои старания во время учебы прошли даром.

Я снова пожимаю плечами. Теперь я ни в чем не уверена, хотя год назад четко знала, чего хочу, и какие цели передо мной стоят. Не говоря уже о моей уверенности, что Марк будет рядом. Кажется, что я вот-вот расплачусь, но Бель берет меня за руку и широко улыбается. Она садится на стул рядом со мной и придвигает к себе ноутбук.

- Посмотрим, что тебе здесь предлагают.

Она читает вслух вакансии, оставляя на каждую свой комментарий. Что-то она отметает из-за низкой зарплаты, что-то из-за сильной удаленности от дома, в котором мы живем, а что-то просто не подходит мне из-за отсутствия опыта. Таких вакансий большинство. Иногда я думаю, что я бы столкнулась с этой проблемой и год назад, но тогда бы она не так сильно задела меня, как сейчас после всего произошедшего.

Прошлым летом, после выпуска, я приняла решение отдохнуть пару месяцев после учебы, которая изрядно меня вымотала. За неделю до окончания данного мне себе срока на отдых, я оказалась на игре, где и пошла прахом моя жизнь, не говоря уже о намеченных планах.

10 глава

Спустя год и две недели после игры.

Я стою на балконе в комнате Макса и смотрю вниз. Было время, когда высота будоражила меня, но сейчас она не вызывает во мне ни грамма эмоций. Неожиданно появляется сосед, и на его лице я замечаю панику. Наверно, решил, что я собираюсь сброситься.

- Ты чего тут делаешь? - спрашивает он беспокойным голосом.

- Просто стою на балконе. А на что еще это похоже?

- Не на что. Забудь. О чем думаешь?

- Ни о чем.

Макс понимающе кивает и собирается уйти. Меня почему-то жутко задевает его понуренная голова и грустные глаза.

- Прости меня. За то, что нагрубила тогда, в машине, и сейчас, - я задумываюсь, - и вообще за все те разы, что была неприветлива.

- Это ты прости, что вечно донимаю.

- Все в порядке. Бель сегодня не ночевала дома?

Макс становится рядом со мной и вытягивает руку перед собой, чтобы капли начинающегося дождя, падали на его ладонь.

- Думаю, наша Изабель скоро съедет от нас. Она давно встречается со своим парнем.

Как же мне хорошо знакомо это чувство готовности начать с кем-то совместную жизнь. Я знаю это желание еще большей близости, чем уже есть. Прекрасно понимаю, каково это - хотеть засыпать и просыпаться вместе, совершать изо дня в день повседневные ритуалы, вроде завтрака, но уже вместе.

- Я думала, ты на меня сердишься, - я тоже протягиваю ладонь на улицу, и она моментально становится мокрой от холодных капель припустившегося ливня.

- Я и правда злился несколько минут. До того момента, как увидел ту пару.

- Это родители моей школьной подруги. Видел бы ты их раньше...

- Какими они были? - тихо спрашивает он.

- Строгие родители с хищной хваткой в бизнесе. Я никогда не видела, чтобы они плакали или переживали. Это люди, у которых все всегда было под контролем. Их семья жила по четко намеченному плану. Они терпеть не могли, когда я приходила и сбивала привычный распорядок, принося с собой немного хаоса в их дом.

- Ужасно. Мне нечего сказать.

- Тебе и не нужно.

Сосед усаживается в кресло. Балкон - место, где сосед проводит все свое свободное время. Он обустроил его под себя: поставил удобную мебель и кофейный столик. А еще здесь полно горшков с цветами. Если кто-то и создает уют в нашей квартире, то это Макс.

- Когда я вижу тебя, мне всегда хочется извиниться, - парень прижимает длинные ноги к груди.

Мне ничего не остается, кроме как кивнуть. Люди теперь постоянно просят у меня прощения. Может быть, за то, что они не были на моем месте.

- Тебе не за что извиняться. Ты же это и сам знаешь.

- Конечно, знаю. Но у меня все равно такое ощущение, что кто-то должен перед тобой извиниться за произошедшее.

Я бы, пожалуй, рассмеялась от услышанного только что абсурда. Но я уже год не смеюсь. Может быть, где-то внутри меня иногда вспыхивает искра зарождающегося смеха, но она исчезает раньше, чем успевает вырваться наружу.

- Тебе, как и всем остальным, следует стоять в стороне и тихо радоваться, что эта история вас не коснулась.

- По-твоему я не имею к этому никакого отношения? - спрашивает Макс.

Между нами снова начинают стрелять искры. Это про нас сейчас: напряжение можно ножом резать.

- А какое ты имеешь к этому отношение? Я чего-то не знаю?

- Ты сделала меня частью этого, как только поселилась здесь. Или ты думаешь, что можешь стать моей соседкой, при этом оставив меня за пределами своей жизни?

- Слушай, если та поездка как-то на тебя повлияла, то я этого не хотела. Там были такие обстоятельства, что мне пришлось... - сосед прерывает меня.

- Речь совсем не об этом. Ты когда-нибудь слышала или видела нечто такое, отчего становилось жутко?

Я хмурюсь так сильно, что брови едва не соединяются в одну линию.

- Допустим.

- И что ты тогда ощутила?

В голове вспыхивает воспоминание из детства. Барсик перенес всех птенцов из гнезда на огород. С каждым забавлялся, словно с игрушкой. Цеплял беззащитное тельце острыми кошачьими когтями и подбрасывал кверху. После чего ловил его своими хищными зубами. Он играл с ними до последнего. А когда надоело, бросил их мертвые тела там же, где и развлекался. Я видела, как он с довольной мордой отправился сладко спать. А затем появилась она. Птица нарезала круг за кругом над своими птенцами. Она кричала так, что у меня тогда по-настоящему, впервые в жизни, заболела душа. Ее боль было слышно даже через плотно закрытую дверь и зажатые уши. Я сидела недалеко от трупов ее детей и думала, что эта птица меня ненавидит. Проклинает за то, что я не остановила кота-душегуба и не подумала, какую сильную боль ей причинит его развлечение.

- Я почувствовала тогда ужас, - отвечаю я спустя пару минут.

- Если честно, иногда я ощущаю его, находясь рядом с тобой.

Мне ничего не остается кроме как отвести взгляд в сторону. Может быть, мы похожи с той птицей. Не думаем, что хоть кто-то слышит боль наших потерь. А на самом деле пугаем окружающих одним своим видом.

- В тот день мы с Бель и нашим старым соседом Ромой ужинали. Сидели, как обычно, на кухне за обеденным столом и дегустировали купленное мной с полученной зарплаты вино. Изабель тогда приготовила пасту с креветками в сливочном соусе. Был такой хороший день. Я даже сейчас помню, насколько мне было спокойно. А затем развлекательное шоу резко сменилось экстренными новостями. Мне стало по-настоящему жутко. Теракты, авиакатастрофы, внезапная гибель известных молодых людей - то, что с годами стало нормой для нашего сумасшедшего мира. Но то, что рассказывал диктор, было новой формой извращения над человеческой жизнью. Психопатов больше не забавляли обычные убийства - они изобрели новый вид развлечения. Я так хорошо помню этот контраст: в одно мгновенье ты испытываешь умиротворение, а в следующее ощущаешь, будто бы меня надули, пообещав спокойную жизнь. И ты понимаешь, что чувство безопасности - это миф.

Я смотрела новости и читала газеты. Никто не обошел стороной произошедшее, но ничего толкового в этих сводках не было. Одни сплошные "охи и ахи" на фоне негодующих комментариев, приправленных обвинениями властей в отсутствии контроля над подобными мероприятиями. А еще мое фото, красующееся, как правило, сбоку. Фото обязательно самое лучшее, желательно, со слегка грустными глазами.

- Можно задать один вопрос? - спрашивает сосед.

У него такое невинное лицо, будто он за всю жизнь не совершил ничего дурного. Интересно, а видно ли по моему лицу, что я за человек. Остались ли на нем следы после того, что я сделала?

- Задавай. Только не сильно глупый.

Он набирает воздуха в легкие. На какой вопрос ему нужно так много смелости?

- Почему ты не в тюрьме? - выпаливает он.

Я даже не знаю, стоит ли мне изобразить удивление подобному вопросу или продемонстрировать, как сильно я задета. Но мне надоедает ломать комедию, и я решаю ответить ему честно.

- Я считаю, что мне там самое место. Но ты ведь сам понимаешь, что у меня не было выбора, - с иронией произношу я.

- Кто эта женщина, которая устроила это все? Кажется, София.

Меня наизнанку выворачивает и передергивает от ее имени. Если бы хоть кто-то знал, что можно так сильно ненавидеть. Что можно каждый вечер перед сном представлять ее смерть. Раз за разом, по новому сценарию каждый день. Каких только жестокостей первое время не рисовало мое воображение: в нем были нож и розги, дробовик и бензопила, электрический стул и даже ведро кислоты, вылитой на ее мерзкое лицо. Я отрезала ей в своих мечтах по очереди пальцы, выкачивала медленно кровь, втыкала иглы по всему телу, словно в куклу вуду, выдавливала голыми руками ей глаза и снимала с головы скальп. Иногда мне казалось, что я стану похожей на нее: больной на голову садисткой.

- В полиции рассматривалась версия, что она психологический террорист, но без нее самой непросто разобраться, кем она была на самом деле.

- А что в итоге с ней случилось?

- Я ее убила.

Макс вздрагивает, потому что ехидство и коварная улыбка, с которой я это произношу, не может не испугать. Уверена, что год назад, даже после десятка репетиций, я бы не смогла изобразить на лице ту гримасу, которая сейчас на моем лице. Наверное, именно сейчас он видит это. По-настоящему видит, что я сделала и какой теперь человек.

11 глава

Спустя год и три недели после игры.

Макс уговаривает меня пойти с ним в магазин. В то время, пока он в молочном отделе ищет йогурт, я ухожу почти в другой конец помещения, туда, где находится выпечка. Здесь пахнет свежеиспеченным хлебом и плюшками с сахаром. У самих стеллажей можно уловить запах корицы, ванили и мака. Я подхожу к круглому столику, около которого стоит молодая девушка в белом одеянии. Она предлагает мне поучаствовать в дегустации выпечки. Я беру мини-круассан с повидлом и откусываю от него совсем небольшой кусочек. Всем известно, что еду нужно смаковать, чтобы получить от нее настоящее удовольствие. Раньше мне никогда не удавалось этого, я всегда спешила и проглатывала еду так, словно не ела несколько дней.

Сейчас же я застываю на то мгновенье, когда круассан оказывается во рту. Я медленно жую его, и вишневое повидло плавно вытекает из него, обволакивая мой рот. Когда я проглатываю этот маленький сладкий кусочек, ненадолго появляется давно позабытое ощущение беззаботной жизни.

Я возвращаюсь в молочный отдел, но Макса там уже нет. Это почему-то вызывает у меня панику. Я начинаю бегать из одного отдела в другой, и, в конце концов, запыхавшаяся, нахожу его в овощном.

- Я тебя потеряла.

- Ты сама ушла, - говорит сосед, пожимая плечами.

Я ничего не отвечаю, хотя хочется сказать, чтобы он так больше никогда не делал. Хочется попросить никогда не оставлять меня в одиночестве в общественных местах, потому что я могу легко затеряться и запаниковать. Но у меня нет такого права.

Мы стоим на кассе в тот момент, когда женщина, стоящая в соседней очереди, начинает тыкать в меня пальцем. Она не убирает его, пока шепчет что-то на ухо своему обрюзгшему мужу. Когда она заканчивает говорить, он поднимает на меня глаза и смотрит с отвращением.

Я уже научилась различать людей по тому, как они ко мне относятся. Существует всего два типа: сочувствующие и презирающие.

Люди создают в социальных сетях сообщества в мою поддержку, но находятся те, кто заходит туда, чтобы выложить мое фото с надписью "Убийца". Часто развязываются настоящие споры, переходящие все границы. Люди пытаются уличить друг друга в грехе: в отсутствии сочувствия и заботы о ближнем, попавшем в беду, либо в защите человека, совершившего страшный грех - убийство.

Сейчас я понимаю, что все это породил страх. Из-за него все становятся, словно лишенными остальных чувств. Они перестают замечать очевидные факты и отказываются слышать друг друга.

Многие забывают о таких вещах, как милосердие и сочувствие. Они прикрывают свое равнодушие презрением, боясь, что кто-то заметит их неумение сопереживать. Некоторые люди не чувствует со мной родственной связи, потому что для них - я больше не человек.

Максу не нравится то, что происходит. Я вижу, как он впивается глазами в эту парочку, и как вот-вот просверлит дыры в их телах своим пристальным взглядом.

- Просто заплати за продукты, и мы уйдем, - спокойным тоном произношу я. - Они ничего не знают.

Но мой сосед - тот тип людей, которые задумав что-то, уже ни за что не отступят.

Макс протягивает деньги кассиру, а затем медленными шагами направляется к пялящейся на меня парочке.

- Может быть, поделитесь, из-за чего вы ломаете себе глаза, рассматривая мою подругу?

Женщина отворачивается. Но не от стыда, а потому, что она из тех дамочек, которые говорят: "Не женское это дело - с мужиками бодаться". Ее муж, напротив, выпячивает, словно индюк, вперед грудь и делает шаг навстречу Максу. Я в это время складываю продукты в пакет и начинаю искать глазами охрану. Меньше всего мне хочется разнимать их, когда они сцепятся.

Но мой сосед оказывается не из тех, кто машет кулаками. Он отходит на шаг назад от мужчины, а на его лице появляется странная ухмылка.

- Интересно, как бы вы с женой повели себя на той игре. - Макс разглаживает пальцами свой подбородок, изображая задумчивость, - Спорим, вы бы спасали собственную шкуру, а не друг друга.

- Дурак, что ты несешь! - я подбегаю к соседу и пытаюсь его оттащить. - Идем домой.

Но он не останавливается.

- Или считаете, что вы выше подобного? Думаете, вам чуждо испытывать настолько сильный страх, из-за которого люди идут на худшие в жизни поступки? Вы и правда считаете, что вы от этого так далеки? - взрывается криком сосед.

К нам уже направляется охранник, но за эти несколько секунд мужчина успевает толкнуть Макса так сильно, что тот отлетает на кассовую ленту.

Когда мы оказываемся буквально вышвырнутыми из торгового центра, я радуюсь тому, что соседу хватило ума не отвечать на удар.

Он демонстративно поправляет свою прическу, хотя его светлые кудри всегда беспорядочно торчат на голове.

- Почему ты сказала, что они ничего не знают? - спрашивает Макс, забирая у меня пакет с продуктами.

- Есть вещи, которые не были подвергнуты огласке, - отвечаю я, про себя стыдясь, что существуют факты, которые я скрыла даже от полиции.

- Например?

- Во избежание паники в обществе были скрыты некоторые детали произошедшего на игре.

- Я бы хотел узнать об этом.

- Я ничего не скажу.

Макс издает протяжное "пффф", но заметно, что он совсем не удивлен моему отказу.

- Знаешь... - начинаю я, - там были люди, которые были готовы умереть, лишь бы не стать жертвой манипуляций. Они бы лучше словили пулю в лоб, чем стали марионеткой в игре Софии. Эти люди - не пешки вроде меня. Такие, как они, посмертно становятся героями.

- И все же, они все равно спасали собственные жизни.

Я хмыкаю. Никто не удивлен тем, что мы играли, опасаясь исключительно за себя. А правду, вероятно, никто так и не узнает.

- Все считают вас трусливыми эгоистами, - тихо произносит Микки.

Снова боится меня задеть. Кто еще из нас двоих трус.

- Главное, что моя семья меня таковой не считает, - спокойно отвечаю я.

- А что о тебе думают семьи погибших?

А он умеет задавать вопросы, от которых у меня внутренности завязываются в тугие узлы.

- Что я убила их родных, - констатирую я очевидный факт.

12 глава

Спустя год и месяц после игры.

Мы с Бель помогаем Максу в приготовлении ужина. Из нас троих я самая бесполезная на кухне. Поэтому, мне доверяют лишь нарезку овощей и приготовление соуса.

Прежде чем приступить, я задаю без преувеличения миллион вопросов: нарезать кубиками или кольцами, можно ли смешать овощи или они должны быть в разных тарелках, сколько ложек сметаны и кетчупа нужно для соуса, измерять столовой или чайной ложкой, добавлять ли хоть куда-то соль?

Сосед терпеливо отвечает на каждый мой вопрос, но в конце добавляет, что мне стоит поучиться импровизации.

- Все, что я умею готовить - моя собственная рецептура. Я никогда не пользовался чужими советами. Мне нравится познавать все на своем опыте, - с гордостью заявляет Макс.

Бель начинает смеяться. Очевидно, она вспомнила один из его плачевных опытов.

Нарезать овощи не так уж и сложно. Но стоит мне отвлечься на соседей, укладывающих на противень приготовленное ими тесто, как нож уже соскальзывает с томатов и рассекает кожу на пальце.

Я сижу и рассматриваю кровь, медленно стекающую из зияющей раны. И хоть крови совсем немного, особенно, в сравнении с ее количеством на игре, я все равно с замиранием сердца смотрю, как ее капли бесшумно опускаются на поверхность стола.

- Так тихо, - еле слышно шепчу я, - ни единого звука.

Макс поворачивается и замечает кровь, стекающую из моего пальца по всей руке.

- Блин!

Думаю, он довольно быстро оказывается рядом, но для меня он делает эти два шага целую вечность. Прежде я не замечала, как замедляется для меня время, когда я наблюдаю за кровью. Есть ощущение, будто это не по-настоящему. Но когда Макс начинает касаться пальца, появляется острая боль.

- Похоже, я и правда порезалась, - морщась, произношу я.

Бель капает на порез перекисью водорода, а Макс стягивает края раны пластырем, сверху заматывая палец бинтом.

- А я так и не научилась во время учебы бинтовать раны, - говорю я, стараясь разрядить накалившуюся обстановку.

- Мы сами закончим с готовкой, - сосед говорит уверенно, но его голос предательски дрожит.

- Я не хотела вас напугать.

Бель садится на корточки передо мной и берет меня за руки, стараясь не касаться раненого пальца.

- Все в порядке, дорогая, - ласково произносит она.

- Нет, не в порядке, Бель. Она не в порядке! - кричит сосед.

Макс отворачивается, и я не могу понять: он сдерживает слезы или себя, чтобы не ударить меня скалкой, которой несколько минут назад Бель раскатывала тесто. Мне почему-то кажется, что я его ужасно раздражаю. Он, должно быть, никогда прежде не встречал столь проблемных людей.

Я чувствую, что должна объясниться. Сказать хоть что-то. Просто, чтобы их успокоить. Но, когда я открываю рот, язык словно отмирает. Проходит несколько минут, прежде чем, набрав в легкие воздуха, мне удается заговорить.

- Первое время было тяжело. Я имею в виду с ножами. Да и вообще с любыми острыми предметами. Помню, как зашла к маме в комнату. Она сидела за туалетным столиком и подравнивала челку. Когда я увидела блестящие края ножниц в ее руке, так близко с глазами, я начала буквально задыхаться и терять сознание. В просторной комнате с высокими потолками мне вдруг стало тесно. Я ощущала себя в вакууме, все сильнее сжимающемся с каждой секундой. Каждая попытка вдохнуть сопровождалась конвульсией. От нехватки воздуха в голове появился шум. Но даже сквозь него я слышала, как надо мной плачет мама. Сквозь пелену в глазах я видела ее испуганные глаза и мокрые от слез щеки. Боже… - я прикрываю ладонью рот - Они так глубоко впали, что называть их щеками даже неправильно.

Каждый раз, когда начинаю говорить о маме, слезы непроизвольно вытекают из глаз. Вот и сейчас...

Бель протягивает мне салфетку, и я наскоро вытираю лицо.

- Был один психиатр, который помог мне справиться с этой фобией. Но это не значит, что я справилась со всем. У меня все еще есть проблемы. Думаю, всегда будут. Но я в состоянии держать в руках нож. Честно.

Макс понимающе улыбается, а Бель возвращает мне нож, кивая в сторону овощей. Они возвращаются к готовке, не обронив даже слова. Я не понимаю, как им удается так быстро абстрагироваться, и почему они не обсыпают меня вопросами. Но мне определенно нравится их поведение.

Оказывается, делиться частицей своей внутренней трагедии не так уж и сложно. Главное, найти для этого подходящих людей. Таких, как мои соседи.

13 глава

На игре.

Шансы одержать победу, играя за маньяка, так же малы, как шансы, что у Софии случится прямо сейчас инфаркт миокарда. Я так сильно дрожу, что удивляюсь, почему он до сих пор не произошел у меня самой. Насколько сильно мне нужно испугаться, чтобы сердце не выдержало?

Я теряю счет времени. А затем у меня начинает развиваться клаустрофобия, хотя прежде со мной такого не случалось. Мне хочется сорвать с себя одежду, чтобы получить желаемый глоток воздуха. В горле начинает першить, но я боюсь, что, если начну кашлять, содержимое желудка вырвется наружу.

Я расстегиваю две верхние пуговицы рубашки. Обхватываю руками шею и начинаю массировать затылок, по которому струится пот. Я верчусь как юла в поисках какой-то тайной спасательной кнопки. Как же тошно становится мне в этот момент от самой себя. Как можно всю жизнь потешаться над наивностью других, но оказаться в итоге куда более простодушной.

Я смотрю на свои разбитые колени. Игра еще не началась, а у меня уже есть раны, из которых сочится кровь. И чем дольше я смотрю на них, тем яснее понимаю, что скоро умру. По-настоящему. Так, как умирают люди из новостей и газет. Как умирают дальние родственники и знакомые друзей. Я так часто слышала о чьей-то смерти, даже не задумываясь, а каково это - умирать.

Может быть, за мной придет смерть с косой. У нее не будет лица, но я и без этого пойму, что на нем искривленная едкая ухмылка. Она не издаст ни звука, но я все равно услышу ее мерзкое хихиканье. Когда смерть протянет ко мне свои невидимые руки, я почувствую, как она вырывает своими длинными когтями мою душу из тела. Но больше всего я боюсь исчезнуть. Я не знаю, как это, когда меня нет.

В углу лежит небольшой ящик. Теперь, когда я знаю, какая у меня роль, нет сомнений, что там так называемый инвентарь.

Не имеет значения, каким ножом зарезать человека: охотничьим, боевым, перочинным, для разделки мяса или похожим на тот, которым по утрам мама намазывает на тосты джем - он все равно умрет. Именно поэтому я даже не заглядываю в эту коробку.

А как сейчас чувствуют себя остальные? Может быть, кто-то уже смирился со своей скорой смертью. Если верить Софии, то у кого-то все же есть шанс выжить. Когда она говорила об этом, я видела появляющийся в других азарт. Надежда и страх смешались, став топливом для игры.

Когда кабинки открываются, было бы логичным выглянуть наружу, но вместо этого я, словно маленький пугливый зверек, забиваюсь в угол. Хочется заворачиваться калачиком до тех пор, пока не исчезну.

София стоит в центре комнаты, приложив руки к бокам. Она рассматривает нас, будто мы ее домашний зверинец. Я бы хотела назвать ее человеком, но у меня такое ощущение, что это всего лишь оболочка, под которой запрограммированная машина. Никак не могу поверить в то, что есть люди, которые обращаются с себе подобными, как с игрушками для удовлетворения своих садистских фантазий. Как она вообще могла до такого додуматься?

Но хуже всего, что нам самим в голову пришла ненормальная идея сюда прийти.

Можно сетовать на Софию, но, когда люди узнают о том, что с нами случилось, все они скажут лишь одно: они сами во всем виноваты. И будут правы. Поэтому, я начинаю ненавидеть саму себя за то, что мы здесь.

Я навзрыд кричу, что есть мочи: зачем? Повторяю снова и снова, пока голос не начинает хрипеть. Знание, что всего этого можно было избежать, по-настоящему меня добивает.

От навязчивой мысли, что всего пару часов назад все было хорошо, а сейчас мы в ловушке, я сдавливаю голову руками в надежде расколоть ее на части.

- Вы сами выбираете, кого навестить игровой ночью. И не забывайте, что на кону не только ваши жизни. Пусть это послужит вам хорошей мотивацией к созданию зрелищной игры, - слащаво-ядовитый голос Софии звенит в ушах и отдается эхом в голове, с каждой фразой она говорит все более настойчиво и угрожающе. - Не разочаруйте меня.

Никогда не слышала более убедительных людей. Ей даже не нужно повышать голос или играть перед нами змеиную роль. В Софии нет ни грамма фальши. Судя по всему, хладнокровность и преподавательская строгость - неотъемлемые части ее омерзительной натуры.

Я пытаюсь рассмотреть игроков, стоящих в кабинках напротив. Но из-за пелены слез вижу лишь расплывчатые силуэты. В отличие от меня, распластавшейся на полу, как чернильная клякса, другие уверенно стоят на ногах и даже выглядывают наружу. Откуда-то раздается мое имя, и я, ощущая себя слепым котенком, поворачиваю голову на звук.

Наскоро протерев рукавом рубашки глаза, я замечаю Марка, стоящего в одной из кабинок напротив. Он слегка приподнимает руку, чтобы обратить мое внимание, а затем его ладонь медленно закрывается, сжимаясь в кулак.

Я нахожу в себе силы подняться и выглянуть наружу, чтобы найти подруг. София наблюдает за нами, стоя у электрического стула. Она с необычайной нежностью поглаживает его деревянную спинку, не отрывая при этом от нас хищных глаз.

Анжелика, Марк и Анна находятся в кабинках напротив. Карина и Натали на одной стороне со мной, поэтому мы видим друг друга, лишь несмело выглядывая наружу. Я даже не знаю разрешено ли нам выходить. И не знаю в чем смысл игры, в которой мы не видим половины игроков.

Но это все имеет смысл для Софии, желающей увидеть нашу смерть. И, кажется, только это здесь и важно.

Время тянется пугающе медленно. Ситуацию усугубляют громко тикающие на стене часы. Несмотря на тринадцать игроков, шесть охранников и Софию, в комнате стоит оцепенелая тишина. И хоть еще никто не умер, своим мучительным безмолвием она уже напоминает могильное молчание.

Неожиданно для себя я начинаю примечать детали поведения других. Мне кажется, я вижу, кто из них на стороне граждан. Если бы я могла подойти ближе и заглянуть им в глаза, то непременно бы увидела в них горящий фитилек надежды.

В жизни ночь была для меня лучшем временем суток. Если бы другие только знали, сколько летних ночей я провела, сидя на балконе наедине со своими мыслями. Я никогда не думала, что когда-то я так возненавижу это слово - ночь.

О ее наступлении нас оповещает очередной противный визг панели. Двери кабинки снова захлопываются, и я не знаю радоваться этому или бояться еще сильнее. Здесь нет тикающих часов, но есть сводящее меня с ума собственное громкое дыхание. Я даже задерживаю его, чтобы какое-то время этого не слышать.

Хочется спросить у Софии: почему в кабинках звукоизоляция? Почему мне не позволили услышать приближающиеся шаги и подготовиться к тому, что меня ожидает?

Когда в раскрывшихся дверях появляется мужчина, я начинаю готовиться к смерти. Но в его руках нет пистолета. И он совершенно один. Стоит и не решается войти. Но я не понимаю, что он хочет сделать, если не убить.

- Прости, но мне придется это сделать. Она угрожала моему брату. Ты же понимаешь? - он пытается выдавить из себя слезу и пробить на нее меня, но фальшивый страдальческий голос его выдает.

- Придется сделать что? - спрашиваю я, все сильнее зажимаясь в угол.

Как я могла забыть, что в этой игре есть еще одна роль. И она куда более мерзкая, чем убивать людей.

У мужчины, надвигающегося на меня, густая рыжая борода и карие глаза. Он вполне бы мог сойти за обычного человека, если бы не тот факт, что он собирается меня изнасиловать.

А что бы делала я, достанься мне роль любовницы?

- Мой брат. Она ему угрожала, - он повторяет одну фразу, как заведенный, а его руки тем временем уже тянутся ко мне.

Я отползаю по стене в другой угол, но он следует за мной

- Здесь негде прятаться. Мой брат. Она ему угрожала, - его руки уже скользят по моей спине.

Он прижимает меня к стене, навалившись всем телом. Я чувствую его холодную руку. Из-за пота она напоминает мокрого слизняка, скользящего внизу живота. Он возится с застежкой моих шорт, а я даже не могу пошевелиться.

Хоть раз в жизни, но я задумывалась, что буду делать, если встречу насильника. Первой мыслью всегда было: нужно будет убегать. Но что мне делать, если бежать некуда?

Боль в коленях еще не отступила. И неизвестно почему, но она придает мне сил. Я ударяю его разбитым коленом, целясь в пах. Он отшатывается от меня на пару шагов. Этого хватает, чтобы попробовать его толкнуть.

Но у меня ничего не выходит. Он скручивает мне руки и силой усаживает на колени перед собой. Я начинаю плакать, а он принимается расстегивать джинсы.

- Мой брат. Она ему угрожала, - причитает он без остановки, не спуская при этом с меня своих умалишенных глаз.

- Моей сестре тоже. Я понимаю тебя, но, пожалуйста... Я прошу тебя, не надо, - мне еще не доводилось говорить таким умоляющим тоном и быть настолько жалкой.

Он опускается на колени и смотрит на меня своими карими безумными глазами. Мне хочется верить, что он просто не в себе. Но для меня он выглядит, как типичный насильник, если бы для них существовал стандарт.

Я хотела снова попросить его о пощаде, но, даже валяясь на полу в ожидании, когда меня изнасилуют, я все же сохранила каплю гордости. Чего не скажешь о моем здравом рассудке.

Я набрасываюсь на него, и мы падаем к другому углу кабинки. Туда, где лежит инвентарь.

Он переворачивает меня на спину и ложится сверху. Теперь ящик лежит прямо у моей головы. Он не тяжелый, но в панике я все равно хватаю его и с размаха ударяю мужчину по голове.

От удара ящик раскрывается, и нож выпадает на пол, прямо к моей руке. Я, не задумываясь, хватаю его, крепко зажимая в ладони.

Честно, я и не думала его использовать, но, когда "рыжая борода" снова начинает возиться с моей одеждой, мне становится нестерпимо мерзко. Хочется, чтобы это прекратилось.

То ли рефлекторно, то ли вполне осознанно, я заношу нож в его грудь. Слышится звук протыкаемой плоти, но я все равно продолжаю все глубже всаживать в нее нож. Вдавливаю его до тех пор, пока изо рта мужчины не начинает вытекать кровь, а глаза не застывают на одном месте.

Когда я скидываю его с себя, то делаю это не потому, что мне жаль. И вовсе не потому, что мне страшно смотреть на труп. А лишь потому, что он мне отвратителен.

Я отползаю к стене. Руки предательски дрожат. Хотя, чему здесь удивляться, ведь они только что зарезали человека.

Не понимая, что делать, я выбегаю наружу и начинаю оглядываться по сторонам. Охранники и София стоят неподвижно, с интересом наблюдая за мной.

Одна из кабинок открыта. Над ней табло с именем: "Владимир". Теперь я хотя бы знаю, как зовут мужчину, которого убила.

Я возвращаюсь назад к себе. Хватаю за руки и тащу тело в его кабинку. Кто бы мог подумать, что я могу волочить по земле чей-то труп, словно мешок с картошкой.

Голос Софии раздается позади меня, когда я, уложив мужчину на полу, собираюсь уходить.

- Не забудь забрать нож. Он тебе еще пригодится.

14 глава

На игре

Когда двери кабины вновь открываются, я сижу у ее задней стены. Пытаясь спрятать кровавые пятна на ладонях, я зажимаю их между ног. Но кого я пытаюсь обмануть. Другим стоит лишь присмотреться, чтобы обо всем догадаться. Не говоря уже о том, что кровь могла попасть на лицо. А это выдаст меня в ту же секунду, как кто-то бросит в мою сторону один, пусть даже короткий, взгляд.

Стоит мне поднять голову, как я сразу замечаю Марка. Он с тревогой рассматривает меня и видит: покрасневшие от слез глаза, спрятанные руки, неестественную позу, которую я приняла, чтобы не было заметно, как сильно меня бьет дрожь. И пусть он не умеет играть в мафию, он прекрасно разбирается во мне. За годы общения он научился примечать малейшие изменения. И то, что его девушка стала убийцей, точно не пройдет мимо него.

Осознание, что мы по разные стороны в этой игре, подводит нас к самым ужасным мыслям. Наверное, поэтому, мы с Марком смотрим друг другу в глаза так, словно в последний раз.

Я без остановки нервно покусываю нижнюю губу. Не прекращаю, даже ощутив во рту привкус крови. Мне кажется, кровь теперь повсюду. Я завожу руки назад и поднимаюсь на ноги. Снаружи слышатся звуки извержения содержимого желудка и чьи-то рыдания. Освещение в подвале выглядит более тусклым. А может, мне так кажется от вида трупов, лежащих в своих кабинках.

Мужчина по имени Дмитрий застыл в сидячем положении с широко расставленными ногами. Я не вижу его глаз, из-за запрокинутой головы. Голубая рубашка пропитана кровью. Несмотря на всего четыре выпущенные в него пули, его туловище все равно напоминает мне решето.

Неожиданно это все становится слишком тяжелым. У меня учащается дыхание, тошнота волнами подкатывает к горлу, а пот ручьем стекает от затылка по всей спине. Когда глаза останавливаются на трупе Владимира, я не выдерживаю, рефлекторно открываю рот и извергаю свой завтрак прямо на пол кабинки. Приземлившись рядом с рвотной массой, я обтираю губы воротником рубашки.

Напротив меня - панель, а на ее экране – текст: Мария играет за граждан; Ночью были убиты: Дмитрий – гражданин, Владимир – любовник.

Глазами я нахожу Марию в одной из кабинок на противоположной стороне. Она выглядит довольно взрослой в сравнении с остальными. Но ее лицо не выражает ничего, кроме страха. А я-то думала, что разбираюсь в людях и смогу определить чужие роли.

Я замечаю Анжелику в соседней с Марией кабинке. Она опустила голову на прижатые к груди колени. Даже с расстояния заметно, как содрогается ее тело. Не нужно быть профессионалом в игре или проницательным человеком, чтобы предположить, как поведет себя человек после убийства. Но закравшихся подозрений недостаточно, чтобы другие решились проголосовать против Анжелики, издающей громкие всхлипы.

- Лика… - слетает с моих губ.

Но подруга никак не реагирует. Мне кажется, что она сломлена. И что, если ей сейчас вложить в руку пистолет, она застрелит саму себя.

Панель снова исторгает противный визг, уведомляя нас, что пришло время для голосования. Но голосовать никто и не думает.

- Если комиссар найдет мафиози, вам придется проголосовать. Хотите вы этого или нет, – нарочитым тоном сообщает София.

За ее спиной, в соседней с Марком кабинке, я замечаю парня по имени Тимофей. Он теребит свои волосы, нервно расхаживает по кабинке и непонятно зачем покусывает пальцы. Я начинаю пугать саму себя, когда в голове появляются мысли о его убийстве. Но, если хоть кто-то из моих друзей на стороне граждан, почему бы мне не попытаться им помочь?

Однако, вся моя решимость испаряется с наступлением очередной игровой ночи. Убийство не может оказаться верным или справедливым, даже если Тимофей окажется мафиози. Я умею быть расчетливым игроком, но не в этот раз. Как бы я не пыталась придумать что-то другое, в этой игре просто нет правильных решений. Любое из них - неверное. И каждое приведет к чьей-то смерти.

Весь мой мир свелся к этой кабинке. И пусть голова кружится, как калейдоскоп, из-за четырех стен вокруг, это все же лучше, чем оказаться снаружи.

Снаружи все еще хуже.

Оказывается, страх умереть не настолько сильный, как страх перед убийством человека. Иронично, ведь одного я уже зарезала. Казалось бы, мне ничего не стоит расправиться с еще одним.

Но существует такое понятие, как невинность. И именно ее отсутствие у Владимира позволило мне так легко его убить.

У меня даже нет мук совести. Как такое возможно? Разве я настолько бездушна? Куда исчезли всепрощение и терпимость к людям, которыми я всегда кичилась и любила в себе? Надо же, как много вопросов у меня появилось.

У Тимофея на голове черный ежик из волос. Он вжался в угол своей кабинки, прямо, как я, в первую игровую ночь. Его серые глаза бегают со скоростью спринтера. Он дергается от каждого моего шага.

Нож с дребезгом выпадает из неожиданно ослабевших рук. Ноги отказываются меня держать. Я упираюсь руками в боковые стены кабинки, чтобы не упасть. Дыхание становится шумным, даже клокочущим. А выступившие слезы наполнены безысходностью.

- Тебе все равно придется это сделать. Так, не тяни время, – негромко произносит Тимофей.

- Ты хотя бы осознаешь, что происходит? – спрашиваю я, опускаясь на колени, чтобы поднять дрожащими руками нож.

- Осознаю, когда умру, – отвечает парень.

Я подползаю к нему на четвереньках, сжимая в правой руке черную рукоять. Слезы текут, не переставая. Рукавом рубашки я обтираю свой вздернутый нос. Тру до тех пор, пока не начинает щипать.

- Знаешь, почему из носа тоже начинает течь, когда мы плачем? – спрашиваю я, медленно придвигаясь к парню.

- Что? Нет, – он смотрит на меня с недоумением. Наверное, решил, что я окончательно съехала с катушек. И он не так далек от истины.

- Все дело в том… - начинаю я, - что глаза и нос связаны между собой. В нос открывается слезный канал, по которому во время плача в носовые ходы поступает слезная жидкость.

Я оказываюсь совсем близко к нему. Настолько близко, что почти вижу собственное отражение в его зрачках. Острие ножа я держу напротив его живота. Одно резкое движение и все будет кончено. Но я продолжаю говорить.

- Слезная жидкость омывает слизистую носа и вытекает наружу. Забавно, да? – на моем лице появляется искривленная ухмылка. Будто край губ кнопками прибили к щеке.

- Зачем ты это рассказы… - я не даю ему договорить.

Я хотела зажмуриться, но не смогла оторваться от глаз парня, в которых видела саму себя.

Вернувшись к себе, я кладу нож в ящик, после чего наскоро проверяю, не осталось ли на мне следов крови. Непонятно зачем, я даже пытаюсь привести в порядок волосы.

Звяканье панели уже не пугает меня. Кажется, будто я начинаю привыкать к происходящему.

Но, как только, смысл текста на экране доходит до моего сознания, я понимаю насколько ошиблась. Я не подготовила себя ровным счетом ни к чему. Становится ясно: до этого момента все было не так уж плохо.

Я склоняю голову набок и недоумевающе смотрю на текст: Анна играет за граждан; Ночью были убиты Карина – гражданин, Тимофей – мафиози.

Что значит: Карина убита? Нет. Это ошибка. Я быстрыми шагами направляюсь к ее кабинке. Хочу, как можно скорее убедиться, что она в порядке.

- Карина, ты… - я замечаю лежащую на полу подругу, которая после четырех пуль не издает даже предсмертных хрипов.

Я бросаюсь к ней и пытаюсь посадить, но ее тело беспомощно падает после каждой попытки.

- Нет… нет… - я не прекращаю надеяться на чудо. Даже поднимаю ей веки.

Может быть, она умерла не сразу, но сейчас в ней не осталось ни малейших признаков жизни. А ее глаза такие же пустые, какими становятся мои собственные в этот момент.

Осознав, что я потеряла ее, я плотно зажимаю рукой рот, чтобы не сорвать голос от рвущегося наружу крика.

В голове проносится вся моя жизнь, неразрывно связанная с Кариной. Мы познакомились в школе, когда главной фобией в наших жизнях - был страх оказаться у доски. Я даже не знаю, чего мы так боялись: плохой оценки, презрительного взгляда учителя или смешков одноклассников. Но все становилось таким неважным, когда я смотрела на нее. И сколько бы времени не прошло, ее улыбающиеся глаза и усыпанное веснушками лицо, были для меня одной из немногих отдушин в жизни.

Я вспоминаю ее родителей. Особенно, маму, Регину. Эту властную расчетливую женщину. Но разве она заслуживает потерять свою дочь?

Вместе с Кариной исчезло абсолютно все: надежды, которые на нее возлагали, ее собственные и родительские труды для ее перспективного будущего, улыбающиеся глаза и бьющая ключом юная жизнь.

Как странно, что в такой момент я думаю о фотографиях в ее гостиной. Казалось бы, что такого особенного в этом элементе декора. Но они значат намного больше. Они передают все радости и печали, которые она пережила. Это линия ее жизни. И она заканчивается здесь, на игре, на которой она оказалась по моей вине.

Я понимаю, что ошиблась насчет последнего фото. Возможно, им станет фото Карины в фиолетовом гробу.

Что может быть проще, чем дышать? Но я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Кажется, что грудная клетка вот-вот разорвется. Я чувствую не просто тревогу. Я ощущаю беспощадный опустошающий страх. Из-за онемевших конечностей, мне не удается даже пошевелиться. Не получается, даже приподняться. Продолжая задыхаться, я падаю на спину, а в ушах пульсирует сумасшедшее сердцебиение.

У меня паническая атака? А, может быть, инфаркт, и я умираю?

Но умереть мне не дают, хотя эта мысль даже начинает греть меня.

В кабине появляется охранник со шприцом в руке. Я вижу, как блестит приближающаяся ко мне игла, и как она проникает под кожу. Неизвестная жидкость разливается по телу, пока меня возвращают к себе «домой».

Охранник не церемонится со мной: слегка нагнувшись, он бросает меня прямо в собственную рвоту. Я громко приземляюсь на спину. Теперь, к невыносимой эмоциональной боли добавляется еще и физическая.

Когда человек получает серьезную рану, у него зачастую случается шок. И, если вовремя ему не помочь, он умрет. Сейчас я испытываю нечто похожее. Каждая последующая минута становится тяжелее предыдущей. Каждый новый вдох дается сложнее. Теперь, мне больно даже моргать.

Спустя несколько минут мне удается приподняться, но голова беспомощно свисает над коленями. Я даже не плачу. Никто не плачет, когда у него шок.

15 глава

Спустя год, месяц и одна неделя после игры

Его звали Игорь Андреевич. Он был моим третьим психиатром и единственным, кому я позволила себе помочь.

Из всех, с кем мне довелось пообщаться, только он не пытался вселить веру в собственные силы и грядущие перемены. Игорь Андреевич четко представлял, что происходит внутри меня, и знал, что этому не будет конца. И пусть его слова казались пессимистичными, принять свое незавидное положение куда важнее, чем слышать ободряющие речи. Какой смысл от радужных грез, если им не суждено сбыться?

Я часто вспоминаю наши разговоры. Для меня, каждая сказанная им фраза, стала своего рода мантрой. Его плавная речь навсегда отпечаталась в сознании, и я без труда воспроизвожу в голове его голос.

Мне точно известно, что, если бы не Игорь Андреевич, я бы сейчас здесь не лежала.

Макс и Бель смотрят в комнате телевизор. После работы они всегда такие уставшие, что просмотр дурацких телепередач, не несущих никакой смысловой нагрузки - единственное, на что у них хватает сил в конце дня. По традиции они предложили мне присоединиться к ним, но я, как всегда, отказалась. Для меня куда важнее лежать и вспоминать сеансы с психиатром.

Макс заходит в комнату так тихо, что я не замечаю.

- Ты спишь?

Я вздрагиваю от его шипящего голоса над моим ухом.

- Ты напугал меня.

- Прости. Бель уснула, а я не могу. Хочешь кофе или чай? Я решил выпить перед сном.

- И как доза кофеина поможет тебе в этом? – спрашиваю я, выбираясь из-под теплого одеяла.

Макс пожимает плечами.

- Мне просто хочется.

- Идем. Я буду мятный.

- Договорились.

Такие обычные вещи, как готовка или кружка мятного чая, приготовленного соседом, кажутся такими странными и непривычными, словно я делаю все это впервые.

- Я рад, что ты не против проводить со мной время.

Я пожимаю плечами.

- Мне просто захотелось чая.

Макс смотрит на меня из-под копны светлых волос, спадающих на глаза. По его лицу пробегает тень легкой ухмылки.

- Как скажешь, – отвечает он, ставя передо мной чашку.

Я делаю несколько коротких глотков, а сама украдкой поглядываю на соседа, аккуратно помешивающего свой чай.

Мне почему-то хочется сказать ему «спасибо», но с недавних пор слова благодарности даются не так просто.

- Очень вкусно, – тихо произношу я.

- Дома у меня был целый шкаф, набитый чаем: черным, зеленым, белым, желтым, улун и пуэр.

Становится заметно, как Макса окутывает пелена приятных сердцу воспоминаний.

- Что еще за улун и пу…? – спрашиваю я.

- Пуэр. Один из самых дорогих сортов чая в мире. У меня его было совсем немного. Пуэр для особых дней и особенных людей. Его нужно пить маленькими порциями, чтобы оценить не только его вкус, но и послевкусие, которое, поверь, просто незабываемое, – сосед рассказывает о чае с таким восхищением, словно это что-то волшебное.

- А Улун?

- Это что-то среднее между черным и зеленым. Он содержит полезные для организма соединения. У меня был улун сорта Те Гуань Инь. Чай получался янтарного цвета с медово-орхидейным ароматом.

- Потрясающе! - я улыбаюсь, потому что прежде не встречала столь увлеченного человека.

- Если бы я только мог угостить тебя хоть чем-то из тех запасов, – с некой горечью в голосе задумчиво произносит сосед.

- Я и за мятный благодарна.

Парень кладет на мою руку свою ладонь и робко улыбается.

Я встаю, и чашка падает на пол, разбиваясь на несколько крупных осколков. Хочется кинуться их собирать, но Макс бросает на меня строгий взгляд. Поэтому, я остаюсь на месте, откуда наблюдаю, как сосед собирает то, что осталось от его чашки. Затем он вытирает пол от остатков приготовленного им для меня чая. Мне кажется, что в этот момент он вообще жалеет, что рассказал мне про свой интерес.

Закончив, он поднимает на меня глаза и снова улыбается. Как ни в чем не бывало.

- Спасибо за то, что посидела тут со мной и послушала. Спокойной ночи.

Он уходит в свою комнату, а я остаюсь на кухне. Смотрю на то место, где несколько минут назад лежала ладонь Макса на моей руке. Я хочу улыбнуться, но почему-то становится так грустно, что хочется заплакать.

16 глава

Спустя год, месяц и две недели после игры

Макс пьет чай из красной кружки с рисунком совы. Даже стань я слепой, узнала бы ее наощупь.

- Это подарок на день рождения, – громко говорю я.

Сосед едва не подпрыгивает на стуле, услышав мой голос.

- Прости, что взял ее.

Он встает и направляется к раковине. Я догадываюсь, что он хочет сделать и останавливаю его прежде, чем он выливает весь чай в сток.

- Можешь допить. Я не против.

Макс смотрит на меня с недоверием, но медленными шагами идет назад к столу.

- Карина всегда олицетворяла меня с совой, и в тот день рождения подарила блокнот, свитер и эту кружку. Все с изображением сов. Блокнот затерялся, свитер стал мал, а кружку удалось сохранить. Я пила из нее всего несколько раз.

- Она была с тобой в тот день?

- Я потащила ее туда с собой. Хотела, чтобы она развеялась, отвлеклась от учебы. Только Карина умела так всецело поглощаться во что-то и полностью отдавать себя делу.

- Такие люди заслуживают уважения, - тихо говорит Макс.

Он боится задеть мою память о подруге, поэтому я решаю перевести тему.

- А где ты работаешь?

Его удивляет этот вопрос, и он без стеснения выпучивает глаза.

- Я сушист.

Я приподнимаю брови, потому что с трудом могу представить соседа в белом костюме на кухне в суши-ресторане.

- В основном готовлю роллы, суши занимается мой коллега, – продолжает он.

- И как так вышло? – спрашиваю я, присаживаясь напротив соседа.

Микки пожимает плечами.

- Само собой как-то. Еще подростком попробовал японскую кухню и с первого ролла влюбился в нее. Свои первые роллы я сготовил в семнадцать лет. Купил в магазине все необходимое, а когда оказался на кухне, то осознал, что даже не умею варить рис. Тогда мои навыки были далеки даже от уровня чайника. Роллы вышли невкусными. После этого я еще год не возвращался к попыткам научиться. А, увидев вакансию в местном японском ресторане, не сдержался и зашел внутрь. Мне так понравилось белое одеяние сушиста, работающего за прозрачным стеклом, и его черная шапочка на голове с красным иероглифом посередине. Он так быстро готовил, что я даже не успевал заметить, как он раскладывает начинку и щедро смазывает ее сыром. Стоя там, я вспомнил, как мои роллы разваливались, и каким резиновым был на вкус рис. Чем дольше там находился, тем больше понимал, что хочу стать сушистом. Затем все пошло своим чередом: обучение, многочисленные неудачные попытки, снова обучение, снова попытки. И так до тех пор, пока вкус и форма моих роллов не стали приближенными к идеалу.

- Надо же. Я и понятия не имела.

- Тебя это мало интересовало.

- Прости, что не проявила банальной вежливости.

Макс улыбается, и эта его улыбка говорит, что он уже привык к дикости моего поведения.

- Хочешь попробовать?

- Твои роллы?

- Да, можешь пойти со мной. Сегодня моя смена.

Я молча смотрю на соседа и не знаю, что ответить. В последний год, когда стоял выбор между да-нет, идти-идти, согласиться-отказать, я всегда выбирала отрицательные варианты.

- Ничего, есть люди, которым японская кухня не по душе. Я понимаю. – Макс опускает голову и начинает убирать со стола.

- Нет-нет, – подскакиваю я с места - Люблю. Просто уже даже и не помню, когда в последний раз ела.

- И не надо помнить. Попробуешь снова, сегодня же. Собирайся.

Работа Макса в двадцати минутах езды от нашего многоквартирного дома. Мы едем в автобусе и всю дорогу молчим, а когда выходим из него, сосед с подозрением смотрит на меня.

- Давно не ездила на общественном транспорте?

- По мне так заметно?

Он улыбается. Похоже, его забавляет моя отстраненность от остального мира. Ему кажется смешным, что я выстроила вокруг себя зону комфорта, из которой больше не выхожу.

В ответ я смотрю на него по-детски наивными глазами и слегка пожимаю плечами, как бы призывая принять меня такой, как есть.

Макс хватает меня за руку и тянет к японскому ресторану в темно-красной расцветке.

Стены внутри светлые. На них, похоже ручная, роспись сакуры. Я оглядываюсь по сторонам: все столики свободны. Словно, прочитав мои мысли, сосед поясняет, что по утрам клиентов почти не бывает.

Я сажусь в дальний угол ресторана, а за моей спиной на стене - опадающие лепестки сакуры. Макс приносит мне меню, но я откладываю его в сторону.

- На твой вкус.

- Если тебе что-то не понравится, ты не станешь кидаться в меня роллами?

Я хочу засмеяться, но не могу. Каждый раз, когда хочется зайтись в приступе смеха, я вспоминаю о своих друзьях, и думаю, что это неправильно: вот так смеяться, когда они мертвы.

- Не стану.

Макс кивает и уходит на кухню. Пока его нет, я смотрю по сторонам и пытаюсь представить каково это - иметь место работы, где ты можешь заниматься любимым делом.

В голове я рисую образ соседа, общающегося с коллегами. Представляю его, склонившегося над листом нори, и укладывающего на него свежесваренный рис. Я задумываюсь о том, почему от него, приходящего домой, не пахнет лососем и имбирем. Неужели я не замечаю таких очевидных вещей, как запах японской кухни?

Макс появляется с деревянным подносом, на нем возвышаются три порции роллов. Он ставит их передо мной, и у меня просыпается аппетит.

- Здесь три вида: кани тараба, унаги онигара и татаки филадельфия.

Макс указывает мне пальцем на первый вид, и пока я пробую его, рассказывает мне его состав.

- В составе кани тараба: снежный краб, японский омлет, сливочный сыр, тобико и особый соус, мое личное ноу-хау.

Когда он заканчивает описание, я как раз проглатываю второй ролл из этой порции и перехожу к следующей.

- Унаги онигара - мой любимый вид. Внутри: копченый угорь, сливочный сыр, унаги соус и сверху кунжутная посыпка.

Я слышу, как кунжут хрустит на зубах и вспоминаю, что когда-то это были и мои любимые роллы. Это такая взрывная смесь для моих вкусовых рецепторов, что я готова застонать от удовольствия.

- Последний вид - татаки филадельфия: опаленный лосось, сливочный сыр, огурец и авокадо.

- Я не очень люблю авокадо.

Макс с улыбкой на лице кивает. Похоже, он и сам не фанат этого фрукта.

Сливочный сыр обволакивает рот и остается на губах, которые я с жадностью облизываю. Мне кажется, что я могу съесть все в одиночку, но уже через несколько роллов, чувствую, как разбухает живот от каждого съеденного кусочка. Макс принимается мне помогать. Вдвоем мы доедаем все примерно через двадцать минут. Хоть он и работает здесь, по нему видно: он не разучился получать удовольствие от такой пищи, она по-прежнему в его приоритете.

- Я уже давно столько не ела. Не роллов, а еды в принципе.

Сосед кивает. Он знает, что и в каких количествах я ем, ведь проводит на кухне больше времени, чем мы с Бель вместе взятые. Это его территория, поэтому, ни одна тарелка или макаронина не пройдут мимо него.

- Очень вкусно. Ты потрясающе готовишь. У меня даже нет слов.

Кажется, его поражает мой искренний восторг.

- Хотелось бы мне так разбираться в чем-то, – задумчиво, и даже с грустью, заявляю я.

- А в чем ты хороша? – спрашивает Макс, вытирая салфеткой губы.

В голове крутится лишь один ответ: в убийствах.

Но я ничего не отвечаю, лишь поднимаюсь с места, чтобы попрощаться. Увидев на лице соседа огорчение, я решаюсь на шаг, который уже давно ни к кому не делала.

Я обнимаю его так крепко, что чувствую через одежду ребра и бьющееся за грудной клеткой сердце. Пусть оно бьется вечно…

Когда я разжимаю свои объятия, парень выглядит смущенным, на его щеках легкий румянец, а губы расплываются в улыбке.

Я ухожу, на прощание коснувшись краями пальцев стола, за которым в одиночестве остается сидеть Макс.

17 глава

На игре

Мне не удается прийти в себя еще несколько минут. Теперь все еще больше походит на сон. Из-за вколотого охранником лекарства, у меня заметно притупляются эмоции. Я ощущаю себя странно. Внутри пугающе пусто. Словно ничего и не произошло. Но сознание все помнит и напоминает мне о мертвой подруге каждую мучительную, терзающую душу, секунду.

Мне удается приподнять голову и снова взглянуть на панель. Правда, уже без всякой надежды. Ведь имя Карины не исчезнет с экрана, а тело так и продолжит, остывая, лежать в кабине.

Ночью был убит Тимофей – мафиози.

Выходит, я не ошиблась!

Что-то действительно ликует во мне. Даже хочется закричать о своей маленькой победе, словно убийство человека для меня – пустой звук.

Правая щека начинает гореть, будто ее прожигают взглядом. Я медленно поворачиваю голову и вижу Марию. Она сверлит меня глазами. И даже, когда я это замечаю, не думает их отводить.

Почему она смотрит на меня с таким подозрением? Неужели она разбирается в людях настолько хорошо, что определила мою роль? Или она заметила на мне кровь?

Я смотрю на измазанные кровью руки. Это не кровь Владимира или Тимофея. Я испачкалась, когда пыталась помочь Карине.

Нет. Не может быть, что она догадалась.

Мы смотрим друг другу в глаза до тех пор, пока не наступает очередная игровая ночь. Когда двери захлопываются, я уже знаю, кого навещу.

Я даже не колеблюсь, доставая нож. Поднимаю его на уровень глаз, смотря на лезвие, словно в зеркало.

Плотно сжав рукоять в правой руке, левой я надавливаю на кнопку открытия дверей в кабинку Марии.

По девушке заметно: она не удивлена. Как только я вхожу, она отлипает от задней стены и направляется ко мне. От столь неожиданной дерзости с ее стороны, я отступаю на шаг. Но Мария продолжает сокращать дистанцию между нами.

- Ты настоящий игрок и убийца, – заявляет она, остановившись в шаге от меня.

Непоколебимость неожиданно сменяется обуревающим гневом. Я наношу ей два удара в живот: один за другим.

Пронизывание ножом живой плоти напоминает мне прокалывание воздушных шаров.

Мария отшатывается. Я бросаю нож и хватаю ее за плечи.

- У меня нет выбора! – кричу я, пока трясу ее тело из стороны в сторону.

- Ты спасаешь только себя, – отвечает она сквозь хрипы, держась за живот.

От ее слов я застываю на месте. Она не имеет права так говорить.

Я снова хватаюсь за нож. Хочу ударить ее в шею или даже лицо. Но, замахнувшись, мне становится так больно, что я сгибаюсь пополам, издавая отчаянный крик.

Мария отползает к задней стене, а я сижу на коленях в центре кабинки. Смотрю на ее раны и бледнеющее лицо. Кажется, теперь, мои страдания не уменьшит даже успокоительное в шприце. Сожаление настолько сильное, что внутри начинает ломить.

- Возвращайся к себе, – раздается голос Софии позади меня.

Снова этот едкий нарочитый тон. А может мне убить и ее?

Но, пока я поднимаюсь, рядом с ней появляется охранник, заслоняющий ее своим телом.

Вернувшись в кабину, я снова усаживаюсь на пол. Все становится таким цикличным. Настоящий замкнутый круг. Ощущаю себя хомяком, бегающим в адском колесе.

Снова этот визг. Кажется, что с каждым разом панель издает все более громкие, режущие слух, звуки.

Я не понимаю, как действуют остальные. Не знаю, кому из мафиози пришла идея убить Карину. Или почему сейчас на экране я снова вижу знакомое имя.

Анжелика играет за мафиози. Ночью были убиты: Римма – гражданин, Мария – доктор.

Смотреть на живую подругу даже тяжелее, чем на очередного зарезанного мной человека.

Пока Анжелика неподвижно стоит у панели, София почти на носочках подбегает к электрическому стулу и начинает хлопать в ладоши. Улыбка при этом у нее самая счастливая из всех, что я видела.

Может быть, в своем сумасшествии она нашла счастье?

- У вас есть пять минут, чтобы проголосовать. Анжелина была плохим человеком. Она убивала людей! Так давайте ее накажем! – София расставляет руки в стороны, словно прося аплодисментов за свою речь.

Это невыносимо. Смотреть на подругу, содрогаясь от мыслей о ее судьбе.

Мне всегда казалось, что двадцать - это много, но, смотря на Анжелику, начинаю понимать, насколько же это ничтожно мало. Двадцать лет – пустой звук, особенно, для того, кто живет полной жизнью. Я никогда не радовалась жизни так, как это делала она. Не такой человек, как Анжелика должен умереть. Это просто неправильно. Но разве здесь это хоть кого-то интересует?

Все голосуют против нее, словно она прокаженная, даже не задумываясь, что она на самом деле за человек.

Охранник хватает Лику за руку, но она вырывается.

- Я могу идти сама, – заявляет подруга, уверенными шагами направляясь к Софии.

Последняя потирает ладони и, не прекращая, улыбается. Как у нее еще не свело скулы?

Когда, после приглашающего жеста Софии, Анжелика усаживается на электрический стул, я замечаю на ее лице не только страх. В ее глазах заметно облегчение. Наверное, у меня бы и самой оно было, окажись я сейчас там.

А, может быть, мне повезет, и я буду следующей?

18 глава

Спустя год, месяц и три недели после игры

Делая фотографии со своими друзьями, я не думала, что когда-то буду заливать их слезами.

Что может быть глупее перебирания открыток, фотографий и тетрадей, оставшихся после учебы. Мало того, что я не решилась их выкинуть, так еще и притащила с собой в другой город.

Эти вещи должны были хранить мои самые светлые воспоминания, а вместо этого стали напоминанием о самом темном дне жизни.

Я верю, что есть люди, которые меня понимают. Наверняка, кто-то, подобно мне, прямо сейчас сидит на полу в своей комнате, обложенный памятными вещами, и безутешно над ними рыдает.

В дверь стучат в тот момент, когда я рассматриваю фотографию с Анжеликой: мы на учебе в белых халатах прижимаемся друг к другу так, словно хотим слиться воедино.

К своему стыду, я смотрю на дверь с надеждой, что сосед уйдет. Мне не стоило узнавать его интересы, и уж точно не следовало его обнимать.

Стук повторяется.

Моя одичалость дает трещину, когда я слышу его удаляющиеся от двери шаги. Спотыкаясь, я налетаю на дверь и стукаюсь об нее лбом.

- Чтоб тебя! – ругаюсь я вслух.

Держась за надувающуюся от удара шишку, я открываю дверь и вижу соседа. Он стоит с испуганными глазами прямо передо мной.

- Ты упала? – спрашивает он беспокойным голосом.

Я отрицательно мотаю головой. Терпеть не могу такие неловкие ситуации.

- Я тут разбираю кое-какие вещи… Можешь присоединиться, если хочешь.

И с чего я решила, что ему есть дело до моего хлама. Конечно, нет.

- Конечно. Я… Я с удовольствием! – отвечает он, быстрыми шагами заходя в комнату.