Игра. Вторая жизнь

Глава 30

Катя

— Бельчонок, давай сыграем в «Да». — предложил Ветров, когда мы припарковались около студии.

— Давай. — сказала я, продолжая гладить почти зажившие костяшки пальцев.

— Хочу, чтобы ты поздравила меня с Днем Рождения первая.

Это было три дня назад, тогда мы виделись с Ромой в последний раз. А потом он уехал по делам фитнес клуба. Три дня без него это сущая пытка. Мы созванивались, строчили по сотне сообщений в день, но этого так мало. За последнее дни мы словно приросли друг к другу. После того случая с Шахом Рома не отпускает меня не на шаг от себя, даже не так он следует за мной везде — он отводит меня на пару перед звонком, после звонка уже стоит у аудитории, дожидаясь. Дорога на работу и с работы это тоже его время и моё любимое, потому что мы только вдвоём. Я слежу за каждым его движением пока он ведет машину, любуюсь его лицом, руками, телом. Рассматриваю, не отводя глаз, и не боюсь, что он меня поймает. Я не прячу больше своих чувств, я готова показывать их Роме. Что я и делаю. Утром вместо «привет» я висну на шее и жарко-жарко целую. Каждую перемену, я как ремень безопасности, обхватываю своими руками его грудь и дышу им. Я так забываюсь, теряюсь, растворяюсь в этой близости, что часто не слышу, что мне говорят другие, но его голос я уловлю даже за километр, его «Бельчонок» заставляет меня трепетать и каждой клеточкой тянуться к нему. И я яро тянусь, потому что это уже сильнее меня. Мое тело ноет, если на нем нет рук Ромы. Его касания привязали меня, приручили как дикого котёнка, который мурлычет и выгибает спинку, когда его гладят. Я больше не способна держаться от него на расстоянии, даже сантиметр между нами для меня пропасть. Я не хочу бороться с желанием, я хочу получить Рому себе и хочу отдаться ему сама. Хочу, чтобы он был моим первым и единственным мужчиной. Потому что я люблю его, а он любит меня. И пусть наши уста не сказали еще этих слов, но глаза… Глаза сказали намного больше, чем простое «люблю» — мы часть друг друга и только вместе мы целое… Целое, которое не разрушится ни завтра, не послезавтра, и вообще у нас впереди целая жизнь. Вместе и навсегда.

— Торт? — фыркнула Настя. — Ты серьезно собираешься дарить Ветрову торт и шарики?

— Ну не только. Я еще купила браслет с гравировкой и… — я замялась, смущалась признаться, но всё-таки решила сказать, потому что мне нужна была помощь и совет подруг. — Я хочу признаться Роме в чувствах и хочу… с ним…

— Да, не мнись ты уже. — пробухтела Настя, пока я подбирала слова. — Поняли мы, какой основной подарок ожидает Ветрова. Богданова в кружевных стрингах и с красным бантом.

Я замотала головой. А Настя с Машкой засмеялись.

Я действительно купила кружевной почти прозрачный комплект белья. И не только его. Было еще черное платье и чулки. Я готовилась к дню рождения Ромы как к самому важному событию моей жизни. Мои подруги и друзья Ромы мне в этом помогли.

И вот суббота одиннадцатого декабря восемь ноль ноль и я топчусь под дверью у именинника, чтобы быть первой.

Несколько минут перед тем, как нажать на дверной звонок, я стою прислонившись лбом к холодной металической двери и повторяю, как заведённая:

— Все будет хорошо. Рома меня не обидит. Он меня любит.

Пора. Иначе я совсем себя накручу и слова вымолвить не смогу, а мне так много нужно сказать Роме.

— С Днем Рождения! — выкрикиваю я, как только дверь открывается, и протягиваю парню охапку воздушных шариков. Рома не успевает их взять и они разлетаются, заполняю всю прихожую.

— Красиво… Как в детстве… — сухо говорит Ветров. Настя была права — с шариками я ошиблась. — Проходи.

Снимаю пуховик и жду реакцию Ромы на мой новый образ. Но парень уже развернулся и двинулся в глубь квартиры. Странное щемящее чувство накатывает на меня, но я игнорирую его. Широко улыбаюсь и иду вперед за Ромой. Он стоит посреди большой светлой гостиной соединенной с кухней.

— Подержи торт. Я зажгу свечку, и ты загадаешь желание…

— Рома уже загадал желание, и я его уже исполнила.

Из соседней комнаты выходит Карина Малиновская в белой мужской рубашке, накинутой на голое загорелое тело. Красивая. Светлые волосы, рубашка, босые ноги. Как нимфа. Мне в своем платье далеко до такой красоты. И да, мне проще жалеть себя за внешний вид, чем думать о том, что меня предали.

— Ты опоздала, Богданова. — не смотрю на нее, но чувствую ее триумф и пусть. Только бы хватило сил выстоять. Стоять, пока моё сердце будут топтать. — Я поздравила Ромку первая. Медленно снимая друг с друга одежду, мы ждали, когда часы пробью двенадцать. Отсчитывали секунды и целовались, а в полночь он вошел в меня. Романтично? Правда, Богданова? Это было очень романтично, а еще жарко, страстно и незабываемо. Уверена, Ромка запомнит этот день рождения на всю жизнь.

Я даже не заметила слёз, которые ручьями текли по моим щекам и оседали на торт солёными капельками росы.

— Одно из сердечек расползлось, а я их так старательно вырисовывала. Машка хотела, но мне важно было самой. Зачем только старалась, идиотка? — думала я, пока мое сердце также расползалось. Только оно было живое, моё, а не из глазури.

Больно? Пока нет.

Сейчас обидно. Обидно за потраченное время, за неоцененные старания и возлагаемые надежды. Надежды на то, что этот грёбаный торт может иметь какое-то особенное значение для мажора Ромы Ветрова. Нет, ему плевать, он уже сыт. Было вкусно и горячо. Он уже наелся, возможно даже переел сладкого. Только почему от этого так тошно мне, почему мой желудок скрутило в тугой узел, почему у меня в горле мерзкий противный вязкий ком, почему мои руки ходят ходуном.

Тарелка падает и разбивается вдребезги о каменный пол, а торт превращается в распластанную бисквитную лепешку с надписью «Happy birthday».

— Прикольно, Богданова, а как символично… — иронизирует мой мозг. — Уже ничего не склеишь…

Но моё сердце не слышит замечаний мозга, не верит в происходящее…

Машинально присаживаюсь и собираю осколки. Слезы застилают глаза, но я на ощупь пытаюсь всё соединить, ведь чувства не тарелка.

— Бельчонок… Ты порезалась! — Ветров тряхнул меня за плечи. — Твою мать, отпусти ты это стекло.

Глупые слёзы не заканчивались, капали на колени. Стряхнула осколки и сжала окровавленную руку в кулак.

— Отпускаю. — сказала я беззвучно, одними губами. — Я отпускаю тебя, Рома.

Вскочила и выбежала из квартиры, захватив пуховик и оставив в прихожей коробку с браслетом, на котором было выгравировано «The part of me…» («часть меня»).

Не дожидалась лифта, бросилась к лестнице. Как хорошо, что Макаров заставляет меня бегать дополнительный круг, пять этажей на одном дыхании.

Тяжелая подъездная дверь и я на свободе. Игра окончена.

Game over, Катя Богданова.

Нужно одеть пуховик, а то заболею. Нет мне не холодно, это защитная реакция моего мозга. Нужно о чем-то думать, главное не чувствовать. Чувствам надо время, чтобы не испепелить меня изнутри. Нужно сохранить ту часть Кати Богдановой, которую Ветров не забрал себе, которую не уничтожил специально. Это было намеренное мучительное представление, организованное лично для меня. Рома сам позвал меня, сам назначил время, сам прислал адрес и сам на пару с Малиновской сломал меня. Только зачем? Зачем так больно? За что? Я бы и так отпустила, нужно было только сказать… а не убивать.

Но я не умерла, я жива.

Сердце разорвано, но оно стучит…

Лёгкие растерзаны, но я делаю вдох-выдох…

И пусть слёзы текут, и пусть мне плохо, но я не рыдаю, не захлёбываюсь соплями, я улыбаюсь… И пусть эта улыбка не искренняя, но она есть… И наступит время и я буду хохотать в голос… Только нужно пережить боль…