Игроки и жертвы

27

27

Последующие несколько дней превратились в нескончаемый поток дел и встреч. Встреча с адвокатом, рабочие встречи по делам Кротова — я не оставляла основную работу без внимания ни на секунду, деловой ужин с партнерами Кирилла — это стало просто адом, ведь в его невиновности нужно было убеждать не только партнеров, но и их жен. Разговор с Леной и Марией затянулся на несколько часов, в течение которых я убеждала девушек вернуться на работу к Кириллу, снова и снова обнажая свои раны и давая понять всем, что мы вместе, что не допустим падения Кирилла, что выиграем эту войну.

Иногда мне казалось, что все, что мы делаем — напрасно: мнение сложилось и пошатнуть его казалось невозможным.

Кирилл приезжал домой поздно, все основное время проводя на комбинате и готовясь к визиту налоговой проверки. Падал от усталости и все равно находил время зайти ко мне хоть на пять минут и принести с собой неизменную кружку с чаем и чем-нибудь сладким. Это стало своего рода ритуалом, позволяющим нам чувствовать поддержку друг друга, обмениваться новостями за день без спешки, суеты и давления окружающих. Я же…. Я дожидалась его возвращения, не ложась спать, даже если глаза закрывались сами собой.

Илона, хоть и выглядела как всегда впечатляюще, тоже ходила нервная и пошатывающаяся от усталости. Телефон в ее руках не умолкал ни на секунду, даже когда она говорила с нами, снова и снова давая неизменные указания, разбирая ошибки, которых, к слову, было не много, или даже иногда хваля.

В четверг поздно вечером она притащилась к нам в квартиру, едва Кирилл переступил порог дома.

— Я ненадолго, — она не утруждала себя политесом. — Ты готова?

Кирилл, вздохнув, пошел готовить кофе. Это на комбинате и в ЗС он был суровым начальником, дома менялся кардинально, позволяя себе все больше человеческих черт.

— Илона, — вздохнула я, — мы все проговорили уже раз… тысячу, примерно. Я готова. Но….

— Что, но? — подбоченилась она.

— Мне не нравится, что мы только отбиваем удары, — поджала я губы. — Мы не бьем сами!

— Чтобы бить, нам нужно время. Они куют железо пока горячо, пока общественное давление на тебя и Кира настолько сильно, что может сломать. Они уже сделали ошибку, дав тебе неделю на подготовку, видимо не могли долго согласовать сами свои действия. Больше такого не будет. Завтра ты идешь в МВД под прикрытием Климова, и никак иначе.

— Нет, — я закусила губа, кивком поблагодарив Кирилла за кофе и чувствуя спиной как он садиться чуть позади меня.

— Что «нет»?

— Илона, Кир, а если я приду раньше? Минут на десять, не больше…. Пусть они чуть расслабятся…

— Зачем?

— Недооценивая жертву можно совершить кучу ошибок. Они прекрасно знают, что Кирилл и я теперь действуем совместно, правильно? Наши фото, в том числе и совместные, с новостных лент не сходят. Они будут давить, им нужно мое заявление. Они готовятся к битве, а получат меня одну. Минут на десять. Это их расслабит, может быть даст возможность нам что-то узнать.

— Идиотизм, — выдал Кирилл, — одна ты не пойдешь.

— Боишься, что сдам тебя? — ехидно спросила я, полуобернувшись к нему.

— Боюсь, что на тебя таких бульдогов натравят, что переломают кости, — зло огрызнулся он.

— Кир, я специалист по правозащите, ты часом об этом не забыл? И свою работу помощником начинала с этого!

— Какого черта, Агата! Мы в игрушки, что ли играем? — вспыхнул он. — Там тоже не идиоты сидят, знают свою работу! Им нужно твое заявление, и они будут тебя ломать.

— Я знаю, как они работают, Кир. Я уже проходила через их систему, ты не забыл об этом? И была гораздо менее подготовлена, чем сейчас! И страха было больше, и давить на меня было чем! Страшнее, чем тогда — не будет! Знаешь, что такое, когда у них в руках любимый тобой человек, и это они используют против тебя?

Кирилл замер на мгновение, будто столкнулся с холодным душем от моих слов, а потом его лицо полыхнуло огнем и откровенной злостью.

— Скоро узнает…. — пробормотала под нос Илона, отводя глаза. — Так все, хватит собачиться, — встряла она между нами, — логика в словах Агаты есть, Кир, и ты это знаешь. Пусть зайдет первая на пять минут, после пойдет Климов. За пять минут они только поздороваться успеют и дежурными фразами обменяться. А мы узнаем, что они хотят на самом деле, а главное — насколько сильно они хотят это получить. И возможно — уровень вовлеченности МВД в это дерьмище. А ты сам на комбинате будь — у тебя своего говна там хватает! И ради бога, не дергайся оттуда, разбирайся с налоговой. Сами тебя наберем.

— Да…. — Кирилл едва сдержал мат. — Сговорились, матрешки!

— Не психуй. Дай мне делать свою работу, — осадила его Илона. — Кир, я знаю, что тебя рвет на части. Сосредоточься на том, что сейчас главное для тебя. Потеря репутации — это одно, потеря комбината — это полный пиздец. И ни Агата, ни я тебе помочь в этом не сможем. Это твое поле битвы, твои люди, твоя работа. Ты лучший в этом, а политику оставь нам.

— Кир, — мне стало немного обидно, — я не сдам тебя. От этого и моя жизнь зависит….

Он все-таки выругался, но зазвонивший телефон нас спас. Кирилл вышел с кухни в кабинет.

— Да знает он, что ты его не сдашь, — заметила Илона, поднимаясь, — он психует, что выпускает ситуацию из рук, что не может переломить и вынужден отпускать тебя одну. Он 20 лет единолично правил своим комбинатом и жизнью, а тут…. Такая херня. Он и за себя борется… и за тебя тоже. Все, я поскакала к себе. Завтра тяжелый день. Кира от меня поцелуй в губы!

— Иди ты!

— Ну хотя бы в щеку!

— Илона, пошла вон!

— Жестокая женщина, пока!

Илона, хохоча, схватила сумку и выскочила из комнаты, даже не оглянувшись. Когда Кирилл вернулся, он выглядел измотанным, но всё равно бросил на меня строгий взгляд, будто проверяя, как я держусь. Я усмехнулась, вспомнив слова Илоны про поцелуй, но оставила эту мысль при себе.

Утром, подъезжая к зданию районного МВД, еще раз про себя повторила линию защиты. Машина Климова уже стояла не далеко от здания, однако, по договоренности зайти он должен был лишь через пять-семь минут после меня.

Я подкорректировала выражение лица, приняв спокойный и уверенный вид, затем вышла из машины и направилась к зданию. На входе привычно попросили документы, и на несколько секунд мне показалось, что всё слишком буднично для такого момента. Но сразу за дверями меня встретил внимательный взгляд сотрудника, проводившего до нужного кабинета, словно я была не гостьей, а важным объектом.

— Агата Викторовна, — в кабинете, довольно мрачном и холодном, меня встретил милый симпатичный мужчина, лет 45–50, одетый не в форму, а в простые джинсы и водолазку, с холодными, пронзительными и колючими голубыми глазами. Его показная улыбка на меня не подействовала — я знала таких типов и внутри слегка похолодела, на меня действительно спустили цербера. Причем серьезного. — Капитан Лощин, — представился он. — Можно просто Иван Федорович.

Руку я пожала, сильно сдавив ладонь и сразу показывая, что сдаваться не намерена.

— Чай, кофе? У нас, правда, только растворимый, — посетовал он.

— Ничего не нужно, капитан, — я спокойно откинула назад косу и посмотрела ему в глаза. — Хотела бы знать, для чего меня вызвали на… опрос.

— Агата Викторовна…. — он вздохнул, — нам поступил…. Сигнал…. О том, что против вас было совершено противоправное действие по ст31 Ук РФ.

— Здорово, — пожала я плечами, — и откуда поступил? Потому что я ничего об этом не знаю.

Он помолчал, постучав рукой по столу и подумав. А после повернулся ко мне полностью.

— Агата Викторовна, давайте играть друг с другом не будем, ладно? То, что с вами сделал этот урод…. Это полный кошмар. Я видел ваше лицо, видел как он брал вас…. Не самым приятным образом… и он понесет за это ответственность.

Я нервно глянула на часы на стене, предполагая, что через несколько мгновений появится адвокат. Внезапно во всем здании сработала сирена. Посмотрела на капитана, на чьем лице застыла улыбка.

— Что происходит?

— Увы, Агата Викторовна, — вздохнул он, — в здании объявлен план «Крепость»*…. Но это ведь не плохо — поговорим спокойно, никто отвлекать не станет.

Я почувствовала, что холодею — поддержка ко мне не придет, все ходы и выходы из здания — заблокированы.

Но внешне даже не дрогнула. Павел раньше всегда говорил, что не сядет играть со мной в покер — владеть лицом я умела.

— К чему этот цирк, капитан?

— Агата, — он наклонился ко мне чуть ближе, — я понимаю, что скорее всего Богданов или запугал вас до смерти или купил ваше молчание. Но посмотрите на ситуацию с другой стороны: вы никогда не думали, сколько женщин еще могли пострадать от него? Вы думаете вы одна подверглись от него изнасилованию?

Слова ударили в голову как пощечина. Но я лишь сильнее стиснула зубы.

— Агата, он опасен. Сегодня, ради спасения своей задницы, он готов вас на руках носить, а завтра…. Что он сделает завтра? Выбросит на помойку? Вам ли не знать таких мужчин? В опасности вы, ваша дочь…. А если он и ее решит…

Тошнота подкатила к горлу, а подлая сука-память услужливо подбросила разговор Кира с Ариной. Эти слова резали, как нож, но я не позволила себе ни на секунду выдать внутреннюю дрожь. Пытаясь держаться собранно, я встретила взгляд капитана с едва скрываемым презрением, несмотря на то, что в голове хаос уже набирал обороты. Его обвинения были как яд, проникающий в самые слабые и уязвимые места. Мои пальцы непроизвольно сжались, и я почувствовала, как ногти вонзаются в ладони.

— Капитан, вы границы переходите, — зло сказала я, снова вонзая ногти в ладонь. — Вы спросили меня — я вам ответила. У меня нет к Кириллу претензий, как и самого изнасилования не было. Было свидание двух любящих людей в ссоре. Кстати, мое заявление о нарушении неприкосновенности частной жизни уже написано и зарегистрировано! Насколько я знаю, от Кирилла Алексеевича поступило ровно такое же. Ст 137 УК РФ, напоминаю….

— Хорошо… — он помолчал, а потом вызвал в кабинет какую-то женщину в форме. Та вошла, отдала честь и принесла большой экран. — Давайте разбираться по фактам, Агата.

Он включил проектор и на экране замелькали кадры той страшной записи. Не смотря на всю выдержку, я побелела, чувствуя жуткое головокружение. Второй раз видеть это было еще хуже, чем первый.

Вот Кирилл смотрит со мной на город, его глаза хищно блестят из-за стекол очков. Наклоняется к моей шее. В его глазах и прикосновениях есть даже некая нежность, точно он и сам еще не верит, в то, что я стою рядом с ним. Его поцелуи становятся все требовательнее, все сильнее, точно он сам себя распаляет в своей злобе и ярости.

Я чувствовала, как задыхалась под этой навязчивой, холодной жестокостью образа на экране — как будто это был чужой человек, а не тот, кого я знала.

Женщина в форме сохраняла нейтральный вид, но её присутствие добавляло тяжести. Капитан сидел рядом, внимательно следя за каждым изменением на моем лице, не упуская ни одной детали, как хищник, готовый в любой момент вцепиться в слабое место. Его голос прозвучал мягко, вкрадчиво:

— Видите, Агата. Эти действия не похожи на случайность или на дружеское недоразумение. Всё говорит об агрессии, о жажде власти. Или вы по-прежнему не хотите видеть правду?

Я резко отвернулась от видео и посмотрела на следователя.

— Вам это нравится, да? Копаться в чужом белье? А меня больше интересует, кто передал вам запись? И почему до настоящего времени не расследовано МОЕ заявление? — спросила резче, чем следовало.

— Агата, — мягко покачал головой капитан, полностью игнорируя мои вопросы, — ваша боль понятна. Это…. Отвратительно. Вы же понимаете, что оставшись безнаказанным, он снова сделает тоже самое… не с вами, с другими женщинами. Подумайте…. В ваших руках наказать того, кто сделал с вами подобное.

Мои руки сжались в кулаки, чтобы удержать дрожь, с которой я едва справлялась, глядя в его глаза, полные этого странного профессионального сочувствия, которое не приносило никакого облегчения. Я смотрела на капитана, пытаясь сохранить холодный взгляд, несмотря на бушующую внутри бурю.

— Вы говорите, что понимаете мою боль, — произнесла я сдержанно, хотя внутри всё кипело. — Но поверьте, вы не представляете, что это значит — видеть себя в роли доказательства, видеть, как вашу жизнь выворачивают наизнанку, как делают частью игры, где каждый кусочек моего прошлого используется, чтобы создать этот спектакль. Да, черт, мне больно…. Потому что мою слабость, мою любовь, мои ошибки используют против того, кто мне дорог! И потому что вместо того, чтобы расследовать это преступление, вы стараетесь заставить меня признаться в том, чего не было! Это называется принуждение к даче показаний, капитан, — не думать, не ассоциировать, не вспоминать. Я — не она, Кирилл — не он!

Следователь пожал плечами и снова включил запись.

Я смотреть не хотела, но понимала, что потребуй прекратить — они начнут давить еще сильнее. Кадры на экране сменяли один другой, мои крики и мольбы отпустить резали уши.

— Эта сцена мне особенно отвратительна, Агата, — снова поставил на паузу капитан, — смотрите, ваше лицо искажено от боли, а он не собирается вас жалеть.

Меня стало тошнить, но я досчитала до десяти. И промолчала.

— Агата, там двенадцать часов записей, время у нас есть. Вы хотите посмотреть их все?

Я сжала руки еще крепче, будто это могло помочь удержать контроль. Уголки губ дрогнули, но я не позволила себе выдать ни эмоций, ни слабости. Следователь наблюдал за мной, будто пытался поймать малейший проблеск смятения, что бы это ни стоило.

— Видимо придется…. Вы любитель порнухи, капитан? Что ж, давайте смотреть…

Мой телефон резко завибрировал. Краем глаза я заметила, что за этим страшным разговором прошло больше двух часов. Звонил Кирилл.

— Прошу прощения, капитан, должна ответить.

— Сидеть, — приказал следователь.

— Я арестована? Мне предъявлены обвинения? — я прищурилась, зло глядя на сидевшего передо мной мужчину.

— Нет, что вы, — резко успокоился он и…. смахнул телефон со стола. Тот упал на каменный пол с тихим треском. Звонок прервался, по экрану пробежала сеть трещинок.

Я смотрела на разбитый экран телефона, чувствуя, как внутри поднимается волна ярости. Подняла взгляд на следователя, стараясь сдержать голос ровным.

— Это уже переходит все границы, капитан, — произнесла я, прищурив глаза. — В следующий раз, когда вы решите проявить такое «гостеприимство», подумайте, не обернется ли это против вас. Порча чужого имущества! Вы уже букет статей себе насобирали!

Он сочувственно и насмешливо покачал головой.

— Прошу вас, Агата, давайте без драмы. Я виноват, бывает. Приношу извинения за неловкость. Компенсирую потерю… позже. Когда выйдете отсюда…. Через пол часа, или час…. Или вечером…. Или…. Завтра. Это зависит от того, как быстро снимут режим…. Увы.

— А режим снимут, когда я ваши бумажки подпишу, да, капитан?

Он только многозначительно улыбнулся.

— Смотрим дальше, Агата?

— Вы зря стараетесь. Вы ищете то, чего не было. Хотите продолжать просмотр — ради бога. Давайте смотреть.

Я держалась из последних сил, глядя на женщину на экране, держалась, чтоб не заплакать, не закричать, не сдаться. Ненавидела Кирилла снова и снова.

Стиснула зубы, заставляя себя сидеть прямо, не показывать ни слабости, ни страха, несмотря на рвущие душу кадры, мелькающие на экране. Я видела каждое искаженное болью выражение своего лица, каждое отчаянное движение, и с каждым новым кадром внутри что-то разрывалось, кусок за куском.

— Ненавидите его, да? — капитан даже не пытался скрыть, как внимательно изучает каждую эмоцию, проскакивающую у меня на лице.

— Нет… — прошипела сквозь зубы. — Нет…

Пронзительный крик с экрана заставили на секунду вздрогнуть и дернуться.

— Даааа, — протянул следователь. — Рассмотреть не могу, там кровь?

— Нет! — рыкнула я, чувствуя предательские слезы на глазах.

Капитан посмотрел на меня с тем спокойствием хищника, который уверен, что жертва вот-вот сдастся. Его улыбка становилась шире с каждой моей реакцией, и внутри меня что-то вспыхнуло — смесь злости, боли и желания покончить с этим фарсом раз и навсегда. Тонкие струйки слез пробегали по щекам, и я почувствовала, как зреет мысль оставить Кирилла и его судьбу на волю этого безжалостного спектакля, как будто эта мысль сама по себе могла стереть боль, унижение и все, что мне пришлось пережить.

А потом вспомнила его, стоявшего напротив меня и принимающего пули Илоны одну за другой. Белое от боли лицо, и не малейшей попытки защититься.

И это белое от сдержанной боли лицо вернуло меня к реальности сильнее, чем любые доводы и эмоции, что бурлили во мне перед следователем.

— Что-то еще хотите показать, капитан? — подняла залитое слезами лицо.

— Вы сами все сказали, Агата. Я же по лицу все вижу, — он позволил себе погладить меня по руке и протянуть бумажную салфетку. — Подпишите заявление и станет легче. Я смогу обеспечить вам защиту от этого человека. И вам и вашей семье. Да и административное дело никто открывать не станет — вы ведь действительно вынуждены были это сделать….

— Капитан, идите в…. Поход! — выпалила я, поднимаясь. — Вы что, реально думаете, что я оговорю мужчину, которого…. Который дорог мне? Хотите еще посмотреть? Ну давайте! Посмотрим еще.

Села напротив проектора, готовая уже ко всему. А за окном солнце медленно клонилось к закату.

Капитан со злости снова включил видео. И снова я увидела эту адскую ночь со стороны. И снова Кирилл склоняется надо мной, снова целует, снова заставляет делать то, что я не хочу. Только вот… разница одна. И я увидела это только сейчас. На этот раз он сам ласкал меня, обнимал, прижимая, целовал в губы и не было в его действиях былой жестокости. Он словно пытался растормошить меня, заставить реагировать на него, что-то почувствовать… а мне… лицо мое было отрешенным, почти не живым. Я словно ушла в себя, позволяя делать то, что он хочет.

— Ладно, — капитан выключил запись и включил свет. — Ладно, Агата. Признаваться вы не хотите… я понял. На минутку, чем он вас так купил? Деньгами? Сколько пообещал? Сколько стоит ваше молчание? Ваше унижение? Он ведь, даже изнасиловав вас, не всю сумму отдал. Думаете сейчас не обманет? Кто вы для него? Случайная баба, от которой он стал случайно зависим. По факту — дорогая шлюха. Так и видит вас, даже сказал вам об этом. Вы этого не понимаете?

— Капитан, — я устало закрыла глаза. — Я все сказала. Другого уже не скажу.

— А о дочери вы своей думали? Она ведь рано или поздно узнает о том, что ее мать проституцией подрабатывала! Думали об этом? Каково это ей узнать будет? И за бабло позволяли мужикам трахать вас как угодно!

Мне хотелось его ударить, но я крепко сцепила руки и сидела с каменным лицом, плотно сжав зубы. Я потеряла счет времени, понимая, что этот…. Опрос…. Длиться уже несколько часов. Думала о том, что Кирилл и Илона, наверное, уже нарезают круги около МВД и ничего сделать не могут. Только бы у Кирилла хватило выдержки не наделать глупостей. Впрочем, ради кого? Ради меня? Может я для Кира действительно просто проходная баба. Вот лучше пусть так и будет.

— Агата, — капитан снова сел напротив меня. — А…. вы…. Вы не думали, что ваша репутация и род деятельности таков… что вами вполне могут заинтересоваться органы опеки.

— Что?

— Опека, Агата. Что вы дочери дать можете? Какой пример?

Злость поднималась мощными волнами. Но не против Кирилла, а против тех, кто уже несколько часов всеми правдами и не правдами старались заставить меня дать нужные им показания. Не потому, что хотели справедливости для меня, а потому что это поставит точку в их большой игре.

— Вы ничего не сделаете, капитан!

— Опека, суд, лишение родительских прав…. Вам нужны эти сложности, Агата? Тут даже заявления от Богданова не требуется — факт на лицо.

— Встроимся в суде! — зашипела я, вскакивая с места.

— Сиди спокойно, кошка! — рявкнул капитан, — думаешь тебя хоть кто-то защищать будет? Ты ж всего лишь дурная дура, которую купили. Да сольют тебя, идиотка, как только ты свою роль отыграешь! Ты что, думаешь, на моей практике первая? Ты пойми, Агата, эти люди… они ведь чувствовать не умеют. Они про деньги и про власть, а ни про что более. Ты красива, молода…. У тебя жизнь впереди, с дочкой…. Пусть насильник сядет! А ты жить дальше будешь….

Я смотрела в холодные голубые глаза и понимала, что этот человек лжет. Не оставят они меня в покое, если я хоть слово против Кирилла скажу: его посадят и за меня возьмутся — погоны делать надо. Это он сейчас мне соловьем поет, а после сначала административка, потом проверки опеки… Он мне сам весь план выдал, упырь. Для всех этих людей я не более чем пешка на доске, пешка, которую можно использовать для своих целей. У них нет ко мне жалости, нет уважения, никто не собирается разбираться по-настоящему, что приводит женщин в обществе к такому плачевному положению. Что толкает нас молчать? То, что в глазах общества мы уже обвинены в том, что стали жертвами.

Наша репутация, наша жизнь, наша боль становятся не только предметом обсуждения и осуждения, но и инструментом в чужих играх. Это удобный рычаг, которым легко давить и управлять. Для них мы — не личности, не люди с эмоциями и правом на защиту, а лишь объект, который можно использовать.

И даже если я скажу правду, кто будет защищать меня? Кто убережёт меня от той же самой системы? Нет, они не хотят справедливости. Им нужно, чтобы я стала их пешкой, а потом… потом меня просто сметут с доски.

Плотно зубы сжала, стараясь погасить ненависть в глазах.

— Агата, — он вздохнул. — Давай договариваться. Мы ведь можем и дело мужа твоего поднять…. Пересмотреть. Там были нарушения, я знаю. Его имя обелить можно. Понятно его самого не вернуть, но…. а виноватые окажутся там, где и должны…. А, Агата?

Точно по Илониному сценарию. Ничего нового придумать они не смогли. Я упрямо молчала, даже не шевелясь на стуле. Голова кружилась от усталости, желудок свело от голода.

— Господи, — всплеснул руками капитан, — ну что мне с тобой, всю ночь сидеть?

Только бы Кир с Илоной глупостей не натворили!

— Все, сука, ты меня достала, — он грубо схватил меня за шею. — Ты сейчас, дрянь, все подпишешь, а потом мы просто пойдем по домам!

— Руки убери, — рыкнула я.

— А если нет? — прошипел он мне прямо в ухо. — Лейтенант Храмова подтвердит, что ты просто споткнулась от голода и лицом ударилась. Проверим? Подписывай же уже, тварь! Тут все уже написано, поставь только подпись!

Моя голова слегка откинулась назад, когда он сильнее сжал шею, но я сжала зубы, заглушая панику. Ненависть к этому месту, к унижению и манипуляциям бурлила внутри, подпитывая отчаянную решимость.

— Я не подпишу, — сжала я слова сквозь зубы, отказываясь дать ему эту победу. — Хоть пальцы мне переломайте — не подпишу!

— Да вот, бл… — выругался капитан. — Значит в камере посидеть хочешь ночку? Знаешь, там отличный контингент подобрался, все как на подбор бляди. Тебя чудная ночка ожидает! Задержу за неповиновение полиции, лейтенант — свидетель!

Внутри сжался комок ужаса…. Этот вариант я не предусматривала. Как же нужна им поя подпись под заявлением, если идут уже не просто на давление, а фактически на должностное преступление.

За окном темнело, значит уже не меньше восьми вечера….

— Лейтенант, проводи девушку в камеру, — приказал капитан, поблескивая глазами. Я уже не сомневалась, что мне там приготовлен чудесный прием.

— Отставить, — в кабинет энергичным шагом вошла молодая, темноволосая женщина в синей прокурорской форме. За ней следовал бледный мужчина в форме полиции, но рангом явно повыше капитана и лейтенанта, поскольку те вытянулись по струнке. — Что тут происходит?

Я судорожно сглотнула, лихорадочно соображая расклад. Голова кружилась от страха и усталости, глаза горели. Что здесь в такое время прокурор делает? Зачем приехала?

— Опрос проводим, — ответил Лощин. — Да пришлось задержаться…. Учебный план «Крепость» объявили.

— Опрос, значит, — потянула женщина. — Я снимаю запрет на вход-выход из здания. Девушку опросили?

— Д… — глаза капитана забегали от прокурора к начальству, которое покраснело как помидор. — Не до конца…

— Что, капитан, восьми часов не хватило? — зло ухмыльнулась женщина. — Кто опрос проводил?

— Лейтенант Храмова, — ответила за следователя лейтенант.

— Тогда этот что здесь делает? Лощин… вы ведь из СК? Начальство знает где вы день провели?

— Госпожа прокурор….

— Отставить. Лейтенант, вы опрос завершили? Или поставить вопрос о вашей профессиональной пригодности?

— Завершили… — сжала зубы женщина.

— Где бумаги?

— Э….

— Я ничего без адвоката подписывать не стану, — прохрипела я, едва сдерживая нервный кашель.

— Да… лейтенант…. Позже поговорим, — цокнула прокурор. — Следуйте за мной, — приказала она мне.

Женщина уверенно направилась к двери, даже не оглядываясь. Я шагнула за ней, осознавая, что моё спасение, моя поддержка были сейчас только в её руках. Мы вышли в длинный коридор, прохладный, тёмный и пустой. Звуки наших шагов отскакивали от стен, оставляя меня в почти нереальном ощущении, будто мы оказались в параллельном мире, где то, что только что происходило, не могло быть правдой.

— У вас есть адвокат, и именно он займётся делом, — её голос прозвучал хлёстко, но с примесью чего-то более тёплого, чем холодный формализм.

— Спасибо… — выдавила я, когда она проводила меня до выхода и заставила дежурного открыть двери. — Спасибо, что помогли.

— Еще бы не помочь, когда журналисты осадили здание прокуратуры с целью узнать, за что вы задержаны, — усмехнулась она. — А прокурор области кипятком ссыт, что эти дебилы честь мундира позорят! Идиоты… куда полезли… Идите уже, Романова!

На едва гнущихся ногах я вышла из здания МВД в ночную прохладу летнего дня, с жадностью вдыхая свежий, чистый воздух улицы.

На улице стояла несколько журналистов, среди которых парочку я даже узнала — как правило они освещали городские новости в электронных изданиях и пабликах. Увидев меня, они поспешили на встречу, сверкая телефонами и камерами.

— Агата Викторовна, за что вы были задержаны?

— Агата, правда что вас восемь часов продержали в полиции?

— Агата, что вам вменяют в вину?

От вспышек камер голова закружилась сильнее — голод и напряжение давали о себе знать.

Из черной машины навстречу мне несся Климов, загораживая от камер.

— Господа журналисты, — обратился он, — прошу прощения, моя клиентка вытерпела беспрецедентное давление на нее со стороны правоохранительных органов. Она сейчас вряд ли готова дать развернутый комментарий.

— Но я попробую, — выдавила я. — Спасибо всем тем неравнодушным людям и изданиям, кто хотел узнать правду. Спасибо, что дождались меня и готовы услышать. Я не знаю, с чем было связано столь пристальное внимание к моей личности, ведь меня вызвали даже не на допрос, а на опрос в МВД по факту сигнала о противоправных действиях, совершенных в отношении меня. Однако вместо того, чтобы опросить меня по факту нарушения неприкосновенности моей личной жизни, меня пытались заставить дать показания против дорогого мне человека. Для чего полиции потребовалось мое заявление и признание в том, чего не было…. я могу лишь догадываться. Господа журналисты, прошу вас…. Мне сложно сейчас говорить, все, что могла — я уже сказала.

Я поняла, что они не отстанут, поэтому сделала то, что всегда удавалось мне лучше всего — ну по крайней мере по словам мамы — изобразила обморок, плавно "падая" назад. Камеры вспыхнули ярче, словно ощутив этот момент слабости, а Климов, моментально понявший, что я задумала, ловко поддержал меня, слегка сдвигая в сторону от внимания толпы.

— Господа, — резко бросил он в толпу журналистов, — как видите, состояние моей клиентки оставляет желать лучшего. Комментарии будут, но позже. Благодарим за понимание.

На мгновение всё замедлилось. Голоса, вспышки, холодная ночь — всё это смешалось в абстрактный фон, пока Климов подводил меня к машине. Он посадил меня вперед и сел за руль.

— Ух…. Вот это денек. Все, Агата, глаза можете открыть — они отстали. Вам кто-нибудь говорил, что по драматизму вы Джессику Честейн за пояс заткнете?

— Мне говорили, что я на нее похожа, — откашлялась я, поднимая голову и принимая из рук адвоката воду, глотая жадно. Только сейчас поняла, насколько пересохло у меня во рту и в горле.

— Все, поехали, А то Кирилл Алексеевич сейчас пол города разнесет. Кстати, рекомендую и при нем изобразить обморок, на вас и на Илону Валерьевну он зол не меньше. Она у него сегодня пятый угол искала.

— Илона? Пятый угол?

— Богданов умеет быть убедительным, когда хочет. Что у вас с телефоном?

— Не выдержал столкновения с тяжелой дланью закона, — я показала разбитый аппарат.

— Суки! 8 часов! На моей практике такого пока не было.

— Там следователь из СК был, — тихо сказала я.

— Понял. Разберемся. Фамилию запомнила?

— Лощин. Капитан Лощин. Обещал меня на ночь в обезьянник закрыть.

Мы летели по улицам ночного города, а я понимала, что смертельно устала.