Иллюзии

Пролог

Сен-Жан-Кап-Ферра, Франция

11 ноября 1959 года

— Здесь второй ребенок…

Это были последние слова, которые услышала Клаудиа Грин, перед тем как потерять сознание, и первые, которые она вспомнила, придя в себя.

Она была в своей спальне на вилле, в той самой, где родила двух детей. Сейчас комната была слабо освещена золотистым светом фарфоровой лампы, и, вглядевшись в полумрак, Клаудиа обнаружила, что за время ее глубокого сна, в который ее насильно погрузили — салфеткой, пропитанной эфиром, чья-то рука осторожно, но твердо закрывала ей нос и рот, — все следы величайшей тайны природы, свершившейся в этой комнате, бесследно исчезли. В спальне не осталось никаких напоминаний о недавних родах, и пока она спала, ее помыли и переодели в чистую рубашку.

Как долго она находилась в этом глубоком сне без сновидений?

Оглядевшись вокруг, она поняла, что прошло всего несколько часов. Первый ребенок, здоровый маленький мальчик, провозгласил свое появление на свет сильным криком где-то вскоре после полуночи. Безлунное зимнее небо было еще чернильно-черным, но на горизонте занималась заря, и ее бледно-золотистые пальцы осторожно приподнимали черный покров ночи.

Клаудиа надеялась, что этот новый день будет великолепным и встретит лучезарной улыбкой ее только что появившихся на свет детей.

Внезапно и бесцеремонно ее вырвал из созерцания великолепия пробуждающегося дня и вернул в полузатемненную комнату скрип широко распахнувшейся двери.

А почему, собственно, Виктор Кинкейд должен стучать? Никакое его вторжение уже не могло быть более интимным, чем то, что было у нее с этим незнакомым красивым мужчиной, который во всех отношениях — за исключением самой близости — был для нее фактически посторонним человеком. Благодаря Виктору Кинкейду она произвела на свет две новые жизни, и, находясь вчера в этой комнате, он внимательно наблюдал, как она рожала этих младенцев.

— Мы уже уезжаем, — проговорил Виктор как всегда вежливо и отчужденно. И лишь потом задал главный вопрос: — С тобой все в порядке?

— Да. Спасибо. Дети уже достаточно окрепли, чтобы отправиться в путешествие?

— Дети? — удивился Виктор. — Ребенок всего один, Клаудиа.

— Нет, — возразила она, смело глядя в холодные темные глаза. — Я знаю, что был и второй ребенок.

Суровое лицо смягчилось, и Виктор со вздохом произнес:

— Да, был и второй ребенок, тоже мальчик. Но еще до его появления на свет доктор определил, что он родится мертвым. Вот почему тебе дали эфир — в надежде, что ты этого не вспомнишь.

— Да, я поняла, — грустно вздохнула Клаудиа. — Где он?

— С нами, — соврал Виктор, не моргнув глазом. — Рейчел и я найдем для него красивое тихое кладбище.

— Спасибо, — тихо поблагодарила она, и ее сердце сжалось от горя по умершему сыну, и это сильнее усугубило печаль по второму сыну, которого она никогда не увидит. Но выживший сын будет жить счастливой жизнью. Как бы ей хотелось, чтобы и второй сын был жив и они оба были счастливы.

— Не забывай о нашем соглашении, Клаудиа, — напомнил Виктор. Его голос был очень холоден, а последующие слова звучали скорее как приказ, нежели вопрос: — Не забудешь?

— Нет, — ответила Клаудиа, пораженная резкостью его тона. — Я не забуду. Я никому ничего не расскажу и никогда не буду пытаться его увидеть.

— Отлично. — В спокойном тоне слышалась угроза, словно в одном этом слове был невысказанный, а может быть, и невыразимый словами намек на то, какая кара обрушится на нее, если она осмелится нарушить их договоренность.

Убедившись, что она все поняла, Виктор вынул из внутреннего кармана модного пиджака продолговатый белый конверт:

— Здесь билет на самолет, достаточно денег для путешествия и чековая книжка для банка в Бостоне.

Клаудиа взяла конверт, но не открыла его. Она знала, что там лежит билет до Бостона — разумеется, первого класса, — большая сумма денег, каких ей до сих пор не приходилось держать в руках, и банковский счет на ее имя, который, как обещал Виктор, сделает ее богатой. С отвращением глядя на белый конверт, Клаудиа внезапно почувствовала сильное желание вернуть его Виктору.

По правде говоря, ей не хотелось аннулировать их соглашение. Возвратив конверт, она сделала бы своему сыну величайший подарок, какой только могла сделать. С самого начала ее предложение не было вызвано меркантильными соображениями — она просто испытывала горячее желание сделать все, что в ее силах, чтобы облегчить страдание, которое она видела в глазах Рейчел Кинкейд. Виктору никогда не понять, что не деньги послужили для нее стимулом, а впрочем, возможно, он просто не хотел прожить остаток жизни с чувством вины или подвергать себя опасности. И в результате по какой-то из этих причин он и придал их соглашению долларовое выражение.

И если она откажется от этих денег, даже поклявшись при этом, что никогда не нарушит своего обещания, он ее не поймет, и их с Рейчел будет вечно терзать страх, что однажды она возникнет на пороге их дома и потребует вернуть ей ребенка.

Поэтому конверт остался у нее в руке, и она, оторвав от него взгляд, заглянула в необыкновенные темно-голубые глаза Виктора.

— Я нанял женщину, она будет ухаживать за тобой до твоего полного выздоровления, — сообщил он. — Ее зовут Франческа. Она уверена, что я собираюсь увезти ребенка в Соединенные Штаты для медицинского освидетельствования, а ты присоединишься ко мне, как только достаточно окрепнешь.

Давая понять, что полностью поддерживает эту версию, Клаудиа кивнула. Затем, почувствовав, что Виктору хочется поскорее уйти, и испытывая некоторую неловкость от его присутствия, она тихо проговорила:

— Хорошо. Ну что ж, до свидания, Виктор.

— До свидания, Клаудиа.

Она молча смотрела, как он уходил, не осмеливаясь озвучить то, что кричало ее сердце:

«Люби его, Виктор! Пожалуйста, люби его, дорожи им и сделай так, чтобы он всегда был желанным и ему не грозила бы никакая опасность».

Крик сердца заставил ее сжаться от невыносимой боли, и она, не зная, как справиться с ней, разразилась рыданиями. Оторвав затуманенный слезами взгляд от двери, за которой навсегда исчез Виктор Кинкейд, она снова обратила свой взор к миру за окном. Небо было теперь пурпурно-золотым, Средиземное море сверкало и переливалось в лучах солнца.

Слезы мешали ей любоваться этим чудесным днем, который, как она надеялась, встретит ее сын. Надежда осушила ее слезы, успокоила израненное сердце, и она прониклась уверенностью, что ее сына будут любить и заботливо воспитывать. С первого дня их знакомства Клаудиа видела, как сильно он хочет иметь ребенка.

С того дня не прошло и одиннадцати месяцев… Больница в Лос-Анджелесе… Рождество…

Клаудиа работала в больнице на добровольных началах и была предана своему делу настолько, что под любым предлогом старалась задержаться там подольше. Она даже попросила главного врача позволить ей работать во время рождественских каникул, включая и само Рождество, твердо заверив его, что ей действительно нравится находиться здесь и что ее семья, которая разделяет ее мечту стать врачом, понимает и одобряет ее желание.

Ей и правда нравилось работать в больнице. Это было единственное место, где Клаудиа Грин чувствовала себя в безопасности, где в ней нуждались и где она была незаменимой. Ее обязанности были совсем несложными: возить пациентов в креслах-каталках на всевозможные процедуры, следить, чтобы в графинах на прикроватных тумбочках всегда была свежая вода, и доставлять пациентам передачи из приемной. Но именно эти услуги доставляли ей самое большое удовольствие: ее благодарили теплыми улыбками, говорили слова, которых она не слышала годами, просто кивали, если не хватало слов.

Ей действительно нравилось находиться в больнице. Правдой было также и то, что она мечтала стать врачом. Но то, что она делила свою мечту с любящей семьей, было ложью. У Клаудии не было семьи, во всяком случае, такой, которая хотела бы ее. Ее родная мать оставила девочку на пороге приюта для сирот, когда Клаудии было три дня от роду. Кто-то подобрал ей красивое имя, чего нельзя сказать о фамилии. Имя оставалось на всю жизнь, а вот фамилия могла измениться с момента удочерения. В тот период, когда ее подбросили в приют для сирот в западном районе Лос-Анджелеса, там существовала практика давать сиротам фамилии по названиям цветов. Появись она на пороге несколькими часами раньше — или позже — Клаудиа Грин могла оказаться Клаудией Блэк, или Голд, или Уайт, или Браун.

Никто не ожидал, что фамилия Грин останется с ней навсегда, но случилось именно так, потому что никто не приходил, чтобы дать ей свою фамилию. Когда Клаудиа родилась, шла война, разлучившая многие семейные пары, и людям было не до усыновления; когда же война закончилась, оставшиеся в живых пары быстро обзавелись собственными детьми, а если кто-то и приходил подыскать себе ребенка, то всегда обходил ее стороной, словно она не заслуживала любви.

Наверное, поэтому ее родители и отказались от нее. И наверное, по той же причине от нее всегда отказывались и другие люди. Они тянулись к ней, покоренные золотом ее волос, сиявших вокруг головы словно нимб, но вскоре их улыбки исчезали, и они поскорее переходили к другим детям. Возможно, их отпугивала ее застенчивость или огромные голубые глаза, которые в трехлетнем возрасте не светились радостью, словно уже многое повидали на своем веку; или прекрасное, но хмурое личико, на котором никогда не появлялась улыбка — как будто зная всю правду жизни, она навсегда разучилась улыбаться.

Первым прибежищем для Клаудии стала школа. Она была очень смышленой, ее замечательные способности позволяли ей отрешиться от тягостного одиночества и грубой правды жизни, с головой уйдя в учебу. Больница оказалась ее вторым прибежищем, после того как она услышала разговор одноклассниц о том, что добровольная работа в подобных учреждениях положительно скажется при их поступлении в колледж. Клаудиа никогда не думала о колледже — все ее силы были сосредоточены на ежедневной борьбе за выживание, — и в добровольной работе в больнице она искала не возможность устроить свое будущее, а возможность помогать другим.

Клаудиа встретила Рейчел Кинкейд на Рождество, через два часа после того, как у Рейчел произошел выкидыш пятого ребенка, зачатого ею вместе с мужем Виктором. Клаудиа принесла ей графин с водой, но, едва перешагнув порог палаты, она сразу же пожалела, что принесла воду, а не цветы, которых там не было. Рейчел была одна, и в ее глазах была такая мука, что она не могла даже плакать. Клаудию охватило глубокое сострадание к этой красивой женщине. Но на этот раз оно оказалось гораздо сильнее, чем обычно, поскольку убитая горем Рейчел была очень похожа на нее. Ее глаза были такими же изумительно голубыми, шелковистые волосы сверкали, как золотистые нити, а черты лица были столь же аристократичными, как и у нее.

Рейчел Кинкейд могла бы быть ее давно потерянной и горячо любимой старшей сестрой.

Клаудиа присела у ее кровати, и Рейчел поделилась с ней своим горем, связанным с утратой пятерых нерожденных детей, и пожаловалась на свое хрупкое телосложение, из-за которого она не может родить, а затем рассказала о том, что доктор посоветовал ей больше не пытаться завести ребенка, так как это слишком опасно для ее здоровья. Этот вопрос доктор обсуждал сейчас с ее мужем.

Рейчел, глядя на Клаудию страдающим взглядом, спросила, разве может она перестать пытаться забеременеть, если они с мужем так отчаянно хотят иметь ребенка?

Клаудиа была готова сказать, что, возможно, в каком-нибудь приюте для сирот живет застенчивая и одинокая маленькая девочка, которая мечтает о любви такой женщины, как Рейчел, но прежде чем она успела высказать свою мысль, в комнату вошел Виктор Кинкейд. Его темно-голубые глаза ничего не выражали, но в глазах Рейчел Клаудиа увидела глубокое чувство вины и мольбу о прощении. Рейчел очень хотела подарить мужу ребенка и наследника, который бы продолжил его род.

При появлении Виктора Клаудиа сразу покинула палату, но страдания Рейчел запали ей в душу, и во время бессонной рождественской ночи ее блестящий ум, подстрекаемый щедрым сердцем, сформулировал смелую и весьма необычную идею.

Следующим после Рождества днем недели была пятница, и Виктор Кинкейд проводил этот день в своем роскошном офисе на киностудии «Трипл Краун». Именно здесь Клаудиа и предложила ему свою потрясающую идею.

Так как накануне они практически не разговаривали, она официально представилась ему как миссис Томас Грин, вдова, муж которой погиб год назад в результате несчастного случая. Сохраняя удивительную выдержку, она заявила ему, что никогда не полюбит снова. У нее никогда не будет другого мужчины, с которым она захотела бы создать семью. Со дня смерти мужа ее планы на будущее значительно изменились, и теперь она решила стать врачом и провести остаток жизни, помогая другим.

Кроме того, Клаудиа сообщила Виктору, что горе Рейчел глубоко ее тронуло и она придумала, как им помочь: подарить ему — им — ребенка, которого Рейчел не может иметь.

Виктор Кинкейд, один из двух вице-президентов «Трипл Краун», привык выслушивать разные глупости. Он тратил массу времени на всевозможных писак и сценаристов, которые пытались убедить его оказать им финансовую поддержку, чтобы воплотить в жизнь их гениальные творческие замыслы. Виктор обладал сверхъестественной — и чрезвычайно ценной — способностью практически сразу же распознавать идеи, которые были обречены на провал. Он также обладал способностью выслушивать все дикие предложения с невозмутимым спокойствием, и его красивое лицо оставалось непроницаемым, когда он приходил к выводу, что из этой идеи ничего хорошего не получится, а также и в тех случаях, когда идеи свидетельствовали об умственной неполноценности визитера.

Сейчас перед Виктором сидела молодая женщина, спокойно предлагающая ему весьма необычный план. Лицо Виктора, как всегда, оставалось непроницаемым, но его ум быстро просчитывал все варианты, а сердце колотилось в груди. Его волнение объяснялось тем, что они с Рейчел должны подарить ее отцу Брэдфорду Баррингтону Чейзу внука — ребенка, в котором текла бы голубая кровь Брэдфорда.

Брэдфорд Баррингтон Чейз был человеком, который по праву своего рождения мог иметь все, что захочет, и это «все» должны были ему преподносить на серебряном блюде. Но на деле все оказалось по-другому, и Брэдфорд, в котором было больше ума, чем нетерпения, прекрасно приспособился к обстоятельствам. С отрочества у него было две страсти: скачки и кинофильмы. Наследник Баррингтон-Фарм, его отчего дома в сердце Кентукки, он во всеуслышание заявил, что к тридцати годам станет победителем скачек за приз «Трипл Краун». Он подошел к выигрышу почти вплотную, выиграв на скачках два из трех драгоценных камней короны, но его тридцатилетие осталось позади, а он так и не получил заветного приза.

Тогда Брэдфорд внес поправку, сказав, что наступит день и у него появится лошадь, которая выиграет приз «Трипл Краун». А пока, чтобы не терять зря времени, он решил воплотить в жизнь свою вторую страсть. Он стал создавать фильмы.

Брэдфорд Баррингтон Чейз переехал из Кентукки в Голливуд и наведался на киностудию «Трипл Краун». Через несколько лет киностудия перешла в его руки, жизнь Чейза наладилась, но вскоре вновь неожиданно дала трещину: его жена произвела на свет двух дочек-двойняшек, абсолютно похожих друг на друга, а не сыновей, каковых ему всегда хотелось иметь.

Брэдфорд сумел приспособиться и к этому разочарованию, воспитывая Рейчел и Ребекку, словно они были сыновьями. Он ожидал, что дочери станут его подобием и будут обладать такой же кипучей энергией и напористостью. Девочки были удивительно схожи внешне, но значительно расходились во всем остальном. Ребекка была на редкость самоуверенна, бесстрашна и сильна, а Рейчел оказалась хрупкой, неуверенной в себе до такой степени, что казалось, она боится собственной тени. Во всех соревнованиях, которые им устраивал их непреклонно требовательный отец, Ребекка выходила победительницей, завоевав наконец самый главный в ее жизни приз — крепкую любовь отца и прощение за то, что родилась девочкой.

Брэдфорд Чейз выбрал подходящий момент — совершеннолетие своих дочерей, — чтобы публично провозгласить последнее и главное соревнование между ними: борьбу за контрольный пакет акций киностудии «Трипл Краун». Через десять лет он собирался оставить кинобизнес и уйти на покой. После его ухода от дел дочери должны были получить по половине его киноимперии — при условии, что обе они к этому времени выйдут замуж и подарят ему внуков. Но если только одной из них удастся осуществить его требование, то именно она и станет полновластной владелицей самой могущественной киностудии в Голливуде.

На первый взгляд Брэдфорд Чейз впервые создал условия, в которых Рейчел имела шанс на победу. Из двух сестер именно из Рейчел получилась бы великолепная мать. Она могла бы стать самой лучшей матерью на свете.

Но как хрупкая и застенчивая Рейчел сможет найти себе такого мужчину, который соответствовал бы высоким требованиям ее отца? Одобрение Брэдфорда было неоспоримым и главным условием этого соревнования. Вне всякого сомнения, вскоре появятся охотники за приданым — мужчины, готовые полюбить даже такую хрупкую женщину, как Рейчел, лишь бы она была богатой наследницей, — но все они будут безжалостно отвергнуты Брэдфордом. Он примет в зятья только человека такого же, как он сам: динамичного и талантливого мужчину, который разбирается в делах Голливуда и способен продолжать традиции «Трипл Краун». А что случится, если одна из дочерей осмелится выйти замуж за человека, которого он не одобрит? Он немедленно от нее отречется — и соревнование будет закончено.

Скорее всего Рейчел потерпит полный крах, так как трудно вообразить, что такой мужчина, каким представлял себе будущего зятя Брэдфорд, ее полюбит…

Виктор Кинкейд был так поглощен постановкой фильма «Марди-Гра»[1] для «Парамаунт», что прошли месяцы, прежде чем он узнал об удивительном ультиматуме Брэдфорда Баррингтона Чейза. К тому времени Ребекка была уже помолвлена с Майклом Ланкастером, правой рукой отца и ее последним любовником. Для Виктора оставалась только Рейчел, которая была так же потрясающе красива, как и ее восхитительная сестра, но эта красота значительно обесценивалась ее хрупкостью и полным отсутствием уверенности в себе.

Рейчел глубоко и отчаянно влюбилась в черноволосого, голубоглазого, невозмутимого красавца Виктора Кинкейда, и хотя все, включая и Рейчел, знали, что Виктора больше интересует ее приданое, его успех на «Парамаунт» был настолько потрясающим, что Брэдфорд Чейз встретил будущего зятя с распростертыми объятиями. А все потому, что Чейз, всю свою жизнь изучавший родословные американской знати, был охвачен таким неистребимым желанием поскорее заиметь внука, что согласился объединить свои финансовые и деловые возможности с удивительным созидательным гением Виктора Кинкейда.

Виктор и Рейчел зачали ребенка в первую же брачную ночь, но этот ребенок, как и все последующие, не дожил даже до рождения. Если Брэдфорд Чейз и был расстроен положением дел своей болезненной дочери, то не подавал виду. Он хотел иметь внука и был уверен, что рано или поздно его получит.

Ребекку не интересовали дела ее сестры, к которой она всегда испытывала только презрение. За два с половиной года, оставшихся до ухода от дел Брэдфорда Чейза, Ребекка и Майкл даже не пытались зачать ребенка. С потрясающей самоуверенностью, которая напрочь отсутствовала в Рейчел, Ребекка заявила, что они пока «репетируют». Она говорила также, что у них с Майклом все получится с первого раза, а пока она не хочет портить свое стройное сексуальное тело и отказывать себе в удовольствиях и путешествиях из-за глупой прихоти отца. Ребекка заранее предъявила права на имя своего отца. Ее ребенок, мальчик или девочка, будут носить фамилию Брэдфорд Баррингтон Ланкастер.

Виктор Кинкейд любил власть, богатство, славу, свободу — но не людей. И все же, как это ни странно, он жалел свою хрупкую жену, которая очень его любила. Он знал, что, несмотря на предупреждение врача, новая попытка родить будет стоить ей жизни, но Рейчел все равно будет пытаться заиметь ребенка, чтобы дать мужу то, что он так сильно хочет и без чего он скорее всего ее покинет. Изворотливый ум Виктора неистово искал другое решение проблемы, но не находил ничего, что могло бы его удовлетворить. Даже тайное усыновление было чревато проблемами. Возможно, ему удалось бы скрыть факт усыновления, но никакие деньги в мире не могут гарантировать, что приемный сын, став взрослым, будет походить на Чейза или Кинкейда.

Виктор Кинкейд был не в состоянии справиться со стоявшей перед ним проблемой, но сейчас перед ним сидела женщина, как две капли воды похожая на Рейчел и Ребекку, словно она была их сестрой, и предлагала себя взамен его жены в самом интимном и важном деле его жизни.

Виктор в своих размышлениях был уже далек от этого необычного предложения. Он теперь мысленно писал сам себе сценарий. Когда беременность станет очевидной, он отвезет миссис Грин на юг Франции и поселит на уединенной вилле в одном из маленьких живописных городков, расположенных на берегу Средиземного моря. Они с Рейчел приедут к ней позже, во время их ежегодного шестинедельного путешествия по Европе, но по прошествии шести недель он вернется один с радостной новостью, что во время путешествия Рейчел забеременела и что прошло уже пять месяцев — на два месяца больше того срока, когда она теряла их детей. А ее отцу и сестре он объяснит, что ей безопаснее оставаться там, где он ее поселил. Спокойная красота природы благотворно повлияет на нее, а он приедет к ней, когда настанет время родов. Прислуге на вилле можно сказать, что Рейчел и миссис Грин сестры и что Клаудиа его жена, — и все сработает.

Все сработает, и никто ничего не узнает.

Виктор Кинкейд провел большую часть своей жизни, выслушивая утопические идеи, и это отразилось на его характере. Многие из тех, кто добивался его внимания, яростно отстаивали свои фантазии, убежденные в своей гениальности, но миссис Томас Грин высказала это предложение с невозмутимым спокойствием.

— Сколько денег вы хотите, миссис Грин? — спросил он так же невозмутимо, как до этого говорила она.

«Никаких денег», — мысленно ответила Клаудиа.

Вопрос был не в деньгах. Она просто хотела помочь Рейчел и Виктору. К тому же, отдавая им своего ребенка, она делала ему, своему малышу, величайший в мире подарок: жизнь, полную счастья и любви. Собственное одиночество и жизнь без любви привели ее к твердому убеждению, что ни один мужчина ее не полюбит. Оставался единственный выход: завести ребенка и подарить ему счастливый дом с любящими родителями.

За это Клаудиа не хотела ничего, но, внимательно всмотревшись в лицо Виктора Кинкейда, поняла, что он не принадлежит к тому типу мужчин, которые привыкли одалживаться, да она и сама не хотела, чтобы Виктор или Рейчел были ей чем-то обязаны. Однако надо прийти к какому-то реальному соглашению. Клаудиа Грин избавляла Виктора и Рейчел от их трагедии, а стало быть, и они должны освободить ее от некоторых проблем. Ей не надо много денег. С нее вполне достаточно такой суммы, которая позволит ей больше никогда не возвращаться в приют для сирот. Она снимет в пансионе маленькую комнатку, где будет жить, пока не заработает денег на колледж и медицинское училище…

Небольшой суммы будет достаточно, чтобы сделать Клаудию свободной. Но пока она думала, как поделикатнее сказать ему об этом, Виктор Кинкейд предложил ей целое состояние.

Клаудиа смотрела на сверкающее за окном море и вспоминала тот день в офисе Виктора и последующие дни и ночи. Ей было легко убедить Виктора, что она достаточно взрослая, чтобы успеть выйти замуж и овдоветь, ее вечно печальный вид помог ей в этом. А как же быть с девственностью, когда сильный мужчина, неистово желая иметь ребенка, войдет в нее? Каким-то чудом, ради того чтобы дать рожденному ею ребенку жизнь, полную счастья и любви, ей удалось его обмануть.

Задрожав от нахлынувших эмоций, Клаудиа вспоминала холодно рассчитанную точность выполнения ее плана, который породил чудо жизни. Затем она перешла к более приятным воспоминаниям: к солнечным дням, проведенным на вилле с Рейчел, к их дружбе, к нежным заверениям Рейчел, что она от всего сердца будет любить ребенка.

И вот ребенок родился. «На кого он будет похож?» — спрашивала себя Клаудиа. Скорее всего волосы у него будут цвета ночи, такие же черные, как у Виктора, с вкраплением ее собственных волос цвета блестящего золота. А какие будут у ее ребенка глаза? Ее собственные глаза светло-голубые, а у Виктора темно-голубые, иногда даже черные — следовательно, ребенок может иметь серо-голубой цвет глаз или, может быть, серый. И каким он будет, ее сын, которого она даже не видела? Конечно, очень умным, таким, как они с Виктором. И если он будет обладать ее чувством сострадания, созидательным гением Виктора и нежностью Рейчел…

Мечты Клаудии прервал шелест колес машины по гравию. Виктор с женой уезжают, а Рейчел даже не пришла попрощаться. Клаудиа напомнила себе, что Рейчел сейчас с сыном, который теперь принадлежит ей. Она догадалась, что нежная и нерешительная Рейчел, возможно, побоялась увидеть тень сомнения на ее лице, которое было так похоже на ее собственное.

«Ты не должна сомневаться, Рейчел, — мысленно обратилась к ней Клаудиа. — Ты увидела бы только великую радость за мальчика, который родился живым… и глубокую печаль за младенца, которому это не удалось».

Выруливая на дорогу, Виктор Кинкейд даже не покосился на маленькую церквушку, где несколькими часами раньше посреди холодной безлунной ночи он оставил своего второго сына.

Решение оставить своего второго ребенка было вынужденным решением. Брэдфорд Чейз с глубокой благодарностью принял радостное известие о рождении внука, но было бы слишком рискованно переходить границы его доверия, уверяя киномагната, что слабая здоровьем Рейчел могла родить близнецов. И даже если бы Брэдфорд принял этот факт, то Ребекка моментально распознала бы ложь. Сейчас у нее в этом деле был свой интерес. Словно шестым чувством учуяв происходящее, она забеременела почти в то же самое время, что и Клаудиа, и Виктор был уверен, что к тому времени, когда они с Рейчел и их сыном приедут в Лос-Анджелес, Ребекка уже преподнесет отцу своего ребенка. Виктор втайне надеялся, что появившийся на свет Брэдфорд Баррингтон Ланкастер окажется девочкой, но даже если Ребекка родит мальчика, он не сомневался, что его собственный сын, Виктор Чейз Кинкейд, доставит главе семьи огромное удовольствие.

Вот по этим-то причинам Виктор и оставил одного из своих сыновей на пороге церкви и справился с этой задачей весьма оперативно и безболезненно. Слава Богу, что во время родов присутствовал он, а не Рейчел, и, увидев, что родилась двойня, он моментально понял, как ему следует поступить. Рейчел ждала в отдаленной спальне, согласившись принять снотворное, которое Виктор ей предложил под предлогом, что она должна хорошо выспаться, чтобы начать заботиться о ребенке, который, по его предположению, должен родиться в течение ночи.

К двум часам ночи доктор и сестры ушли, получив от Виктора царские гонорары. Виктор заплатил и сиделкам, которые вымыли Клаудию так осторожно, что она даже не проснулась. Доктор ко всему прочему получил дополнительную сумму за то, что согласился поставить свою подпись в свидетельстве о рождении, не указывая количество появившихся на свет младенцев.

Мальчиков-близнецов искупали и завернули в мягкие теплые одеяла. Когда Виктор вошел к ним в два часа ночи, они мирно спали в своей кроватке.

Глядя на них, Виктор увидел, что они похожи как две капли воды. Но даже если бы они не были так похожи, Виктор не стал бы терять время, решая, кого из них оставить, поскольку любой из них давал ему половину киностудии «Трипл Краун». А поэтому следовало действовать быстро и решительно, пока Рейчел, Клаудиа и дети не проснулись.

Для Виктора не имело значения, кого из сыновей взять себе.

Но это имело очень большое значение для крошечного ребенка, оставленного у порога маленькой церквушки в Сен-Жан-Кап-Ферра посреди холодной ноябрьской ночи.