«НА СВЕТЕ СТО ДОРОГ, НО ЛИШЬ ОДНА – ТВОЯ…»

Он вдруг перепугался до дрожи в руках, до похолодения всех конечностей. Подхватил ее на руки, внес в комнату, суетливо обежал по периметру – и опустил в кресло, торопливо сунул в холодные, дрожащие руки бокал с виски, сам упал перед Шерри на колени и стал заглядывать ей в глаза.

– Что?! Что случилось?! Шерри, девочка моя, кто тебя обидел? Господи, да что ж это… тебя ударили? Оскорбил кто-то? Скажи кто, я убью его! Я прямо сейчас пойду и придушу этого идиота. Или идиотку, мне все равно. Шерри… ну не молчи ты! Вернее молчи, не реви. Что случилось?

– Джо… я… я сама… Джо-о-о-а-а-а!!!

– Ой батюшки, как там надо-то… пощечину дать… водой побрызгать…

– Не на-а-ада-а-а!!!

– Шерри, ну перестань! Я здесь, я вот он, хочешь – стукни меня, тебе легче будет. Набери воздуху и скажи самое главное…

– Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!

Джо не удержался и сел на пол, глядя на Шерри совершенно безумными глазами. А она внезапно перестала плакать, вытерла нос и глаза сначала одним рукавом, потом другим и выпалила:

– Я сама себя обидела, понял?! Я! Сама! Десять лет кормила свою обиду, собственной кровью кормила. Лелеяла ее. Сама себя убедила, что весь мир против меня, а мужики – сволочи. Отец умер – я даже на похороны не поехала. Тебя всю жизнь проклинала.

– Шерри, ты что сейчас сказала?

– И врала, понимаешь, врала всю жизнь самой себе. Потому что если и было в моей жизни что хорошее – так это ты! Те ночи. Те разговоры. Тот смех. Руки твои – они же снятся мне каждую ночь, Джо! Все эти десять лет.

– Что. Ты. Сказала.

– Я люблю тебя, идиот, вот что я сказала. Я тогда это сказала, и сейчас ничего не изменилось. Я люблю тебя. Я больше никого и ничего не хочу, только тебя. Быть с тобой. Жить с тобой. Дышать, спать, смеяться, плакать – только с тобой. А без тебя – незачем. Не получается. Без тебя – только тело. Ходит, руками берет, ртом ест, глазами… хлопает.

– Шерри…

– Пожалуйста, не говори ничего, ладно? Просто молча возьми меня. Не лги, слов красивых не говори – просто подари мне себя. Один раз. И я уйду.

– Я тебе уйду!!!

Он вскочил, сдернул ее с кресла, прижал к себе, зарылся лицом в черные блестящие локоны. Из широкой груди вырвался стон.

– Шерри, девочка ты моя ненаглядная… Огненная моя девочка. Что ж так долго, Шерри?..


Тьма взрывается золотыми искрами, и в призрачном свете – радуга на все небо.

Ангелы близко, вот они, сидят на облачках, улыбаются одобрительно. У всех – твое лицо.

Кровь – на двоих, дыхание – на двоих, тело – на двоих.

Больше нет одиночества. Есть двое. Ты и я.

Вверх-вниз, вверх-вниз, качели раскачиваются, сердце выпрыгивает из груди, кровь бьется в жилах, ей тесно, ей жарко, ей мало одного тела.

На качелях – мы с тобой. Под нами бездна, над нами небо, вокруг – бесконечность. Время стало Вечностью, Жизнь – Памятью, Смерть – Сказкой. В сказке всегда страшно, но кончается все хорошо.

У нас с тобой все всегда будет хорошо. У нас с тобой только начинается – Жизнь. А то, что было, – так, сон плохой. Как в детстве – вскрикнешь, проснешься и успокоишься.

Не отпускай меня, слышишь? Не отпускай никогда. Без тебя нельзя жить. Быть. Незачем.

И не то чтобы я умру без тебя, просто жить я могу только – с тобой.

Не отпускай.

Я люблю тебя.


На смятых простынях – сплетение тел. Смугло-золотистая кожа мужчины кажется темной рядом с алебастровой белизны кожей женщины. Его руки запутались в буре черных волос.

Губы к губам, грудь к груди. Руки ласкают, сжимают, гладят, впиваются. Губы – целуют, пьют, скользят.

Раз за разом бешенство страсти возносит этих двоих на вершины, за которыми уже точно – только ангелы и звезды, а потом обрушивает в теплую пропасть без дна, но этим двоим все мало.

Они нагоняют упущенное за десять лет.

Десять лет – без возможности обнять, поцеловать, зарыться лицом, ощутить податливую и желанную мягкость, восхититься совершенством лежащего в твоих объятиях тела. Десять лет просыпаться поодиночке. Засыпать поодиночке. Десять лет пить кофе по утрам – не вместе. Не смеяться, не ссориться, не уходить из дома, не мириться, не дарить цветы, не капризничать, не ездить по воскресеньям за город, не бродить под звездами, не прижиматься ухом к большому теплому животу, не шептать восторженно «Толкается…», не… не… не…

Десять лет.

Они отдавали долги, накопившиеся за десять лет.


За окнами стало лилово и свежо. Прямо в открытое окно светила одна, самая первая звезда. Яркая и бестактная.

Джо лежал и медленно умирал от счастья. Прямо на нем лежала Шерри. Лица ее он не видел, но знал, что она не спит – ресницы щекочут – и улыбается. Кожей чувствовал.

Это было прекрасно – лежать вдвоем на разоренной постели и не хотеть шевелиться.

Шерри улыбалась собственным ощущениям. Она чувствовала Джо всем телом, она словно растворилась в нем, стала облачком, прильнувшим к нагревшейся за день скале…

– Джо…

– Что?

– Я люблю тебя, я говорила?

– Нет еще.

– Врешь. Говорила. И еще скажу.

– Вот я люблю – это да!

– Правда?

– Дурочка…

– Джо?

– Ау?

– Как я смогла прожить так долго – без тебя?

– Ты без меня не жила. Просто… мы подзадержались в пути. А на самом деле – это просто наша следующая ночь, и все.

– А ты помнишь, как тогда было?

– Конечно.

– Врешь. Такое только женщины помнят.

– Землю все равно есть не буду. Не хочешь – не верь. Я все помню. В основном потому, что боялся до смерти.

– Кого, папу?

– Нет. Про папу я вообще тогда не думал. Я боялся себя. Что у меня не получится.

– Я бы все равно не поняла…

– Я-то понял бы.

– Джо…

– Ты очень говорливая. Поцелуй меня.

– Сначала ты.

– А давай вместе?

Тишина. Сверчки за окном. Звезда постепенно теряет интерес к происходящему – даже на хорошее нельзя смотреть бесконечно.

– Шерри?

– Что?

– Давай вообще выходить не будем?

– Никогда?

– Нет, ну поесть-то сходим…

– Я не выйду. У меня глаз нет и нос распух.

– Неправда. Ты красавица.

– Еще говори.

– Красавица. Красивая красавица. Прекрасная… прекрасница.

– Как ты жил в Лондоне?

– Нормально. Чай пил в пять часов. Голубей кормил.

– Счас, поверила. И ни одной женщины?

– Штук восемь, не больше.

– Ах ты…

– Это не в счет.

– Тогда и мои – не в счет.

– Распутная девица!

– Что ты. Я даже ничего не чувствовала. Никогда. К врачу хотела пойти, думала – все отшибло.

– Со мной не пропадешь.

– Хвастун.

– Шерри…

– Что?

– Иди ко мне.

– Я же уже здесь…

Любопытную звезду было уже совсем плохо видно – слишком много ее подружек высыпало на небе.


Шерри проснулась, но глаза пока не открывала. Ей было слишком хорошо и лениво, чтобы сразу возвращаться в реальность.

Она словно плыла на мягком теплом облаке. Чье-то горячее дыхание щекотало ей шею, а пошевелиться она практически не могла, потому что ее обнимали чьи-то могучие руки…

Дурочка! Почему же – чьи-то? Это руки Джо Ладлоу, это его дыхание, и это в его объятиях она сейчас плывет по теплому небу, а солнечные зайчики тщетно пытаются заглянуть ей под ресницы…

Минуточку! Какие зайчики?! Который час?!

Шерри резко открыла глаза – и тут же зажмурилась, потому что зайчики не дремали. Комнату заливал золотой свет нового дня, и это значило, что всю прошедшую ночь – если не считать вчерашнего вечера – Шерри Гейнс, забыв обо всем, провела в постели с Джо Ладлоу.

Интересно, Китти Шарк уже хватил удар от злости?

Шерри завозилась, пытаясь вырваться из кольца рук Джо. Он недовольно заворчал и крепче прижал ее к себе. Шерри принялась извиваться, словно маленькая испуганная змея.

– Джо! Джо!!! Сейчас же отпусти меня!

– И не подумаю. Я сплю, во сне мужчина себя не контролирует.

– Ты не спишь. А меня сейчас уволят. Нет, уже уволили.

– Ну и хорошо. Куда тогда торопиться? Лежи тихо, а то домогаться начну.

– Соблазн велик, но… Джо! Я вчера вечером должна была зайти к Элли, а у тебя с ней назначен сеанс…

– Должна, зашла, не зашла… Далась тебе эта Элли! Ты УЖЕ к ней не зашла, между прочим. Если из-за этого случилось непоправимое, то оно УЖЕ случилось.

– Не пугай ты меня, ради бога! Пусти, говорю. Я на работе.

– Моя жена не должна работать.

– Что-о?

– Что слышала. Думаешь удрать? Не выйдет. Ты пришла ко мне в номер, надругалась надо мной… восемь раз, выжала меня, как лимон, – теперь, как честная женщина, ты обязана выйти за меня замуж.

– Это что, предложение?

– Догадливая.

– Я должна подумать.

– Ну, знаешь…

– Девушки не должны так сразу соглашаться. Ой, телефон…

Джо со вздохом потянулся к аппарату, и Шерри воспользовалась этим, чтобы соскользнуть с кровати, и заметалась по номеру в поисках своей одежды. Она случайно прислушалась к разговору – и похолодела.

– Але… А-ах-оу-у-у… пардон, не выспался. Кто это? Бет? Это какая Бет, такая маленькая, кривоногая, в нейлоновом парике? Кастелянша? Ах, это вы, мисс Беркли! Обознался. Вас я помню отлично. Медовая блондинка с очами, чья голубизна напоминает мне сполна о волнах, бьющих в берег Лох-Ломонда… ой! Простите, Бет, на меня откуда-то упала подушка. С потолка, видимо. У подушек сейчас период отлета на север, вы не знали? Так и носятся над головой, окаянные… Да, она здесь. Сейчас даю. Тебя, ненаглядная.

И подлец протянул трубку окаменевшей от ярости Шерри. Она опомнилась, покрутила пальцем у виска и взяла трубку. Шнур был короток, пришлось сесть на кровать, и Джо Ладлоу немедленно подполз к ней и начал творить что-то несусветное. Во-первых, было щекотно, во-вторых… разговаривать в такой обстановке невозможно.

– Бет? Это я, да. Я что делаю? Я, понимаешь, зашла к мистеру Ладлоу… Почему вчера? Нет, вчера я тоже заходила… Ну… Не ори. Не ори! НЕ ОРИ!!! Вот именно. Китти разоряется? Ах со вчерашнего вечера разоряется… Ну и что случилось за это время с отелем? ЧТО?!! Иду!!!

Шерри сорвалась с кровати и оделась приблизительно за пять секунд. Джо приподнялся на локте.

– Что там случилось? Китти потеряла вставную челюсть?

– Катастрофа. Элли в ужасном состоянии, заперлась у себя в номере, никому не открывает. Я бегу к Китти, а ты иди к Элли под дверь и верни ее в мир живых.

– Легко сказать! Я теперь не в силах дарить свое обаяние другим женщинам…

– Джо, ради бога, будь посерьезнее, а? Вдруг там и правда что-то нехорошее?

– Ой господи, ну что там может быть нехорошего… Кстати, если она заперлась, то где остался Филип? Внутри или снаружи? Если внутри, то я бы не мешал им пару дней. А вот если снаружи…

– Иди – и выясни! Все! Люблю тебя.

– Я тоже… Ух, быстрая какая. Ладно. Делать нечего, пойду дарить радость.

И Джо Ладлоу, довольный, как сто тысяч котов, объевшихся сметаной, отправился в душ.


В коридоре, ведущем к покоям Китти Шарк, Шерри была схвачена вездесущей Бетти Беркли. Подруга цепко ухватила Шерри за руку и окинула внимательным взглядом с головы до ног.

– Ох тебе и вставят… На, хоть глаза накрась.

– Зачем?

– У тебя такой вид, словно ты еще пять минут назад кувыркалась в постели с мужчиной. Собственно, судя по всему, так и было, но сегодня Китти на это скидок делать не будет.

– Пока я крашусь, вводи в курс дела. Что у нас творится?

– Вчера Жозеф навел последний глянец. Получилось здорово, ничего не скажешь. Правда, я решила, что спать ей придется стоя и не закрывая глаз, потому что сама она такую красоту в жизни не воспроизведет, а Жози не будет таскаться за ней всю оставшуюся жизнь. И все было нормально, но в девять прикатили сначала мамаша Форд, а через полчасика и папаша Морган. Все они разговаривали друг с другом, потом по очереди – с Китти, после Моргана Китти начала разыскивать тебя и искала всю ночь. Сегодня в шесть пятнадцать осенило Мими Фонтейн – она сообразила, что и Джо Ладлоу тоже никто не видел со вчерашнего вечера. К нему в номер стучали…

– Ни звука не слышала.

– Верю. С таким мужиком я бы тоже оглохла. Короче, стучали, звонили, потом решили, что вы удрали в город. Зена Фасо отправилась к Элли, чтобы позвать ее в зал, но та приоткрыла дверь на ма-аленькую щелочку, потребовала виски и послала Зену вместе с залом в очень отдаленные места. Зена не очень хорошо все разглядела, но, по ее словам, Элли выглядела как что-то, найденное в помойке. Все. Подробности – у Китти.

Шерри глубоко вздохнула – и решительно шагнула к двери кабинета Китти Шарк.

Загрузка...