Верни меня

Unum

Темно. Я едва могу различить, куда ступаю. Сырые стены вокруг. Под моими босыми ногами острые камни и вода, но я зачем-то иду вперёд. Холодно. Кожа покрывается мурашками, обнимаю себя руками. Не знаю, где я и, как попала в этот тоннель. Словно запрограммированная, я следую за чьей-то тенью, мелькающей впереди. Нет желания оглянуться, ощущаю спиной, что за мной наблюдают. Кто?

– Аурелия, я жду тебя, – раздаётся глубокий хриплый голос на необычном языке, заполняющий всё маленькое пространство. Но я понимаю его, буквально каждый звук, хотя разум отрицает такое открытие. Ледяное дыхание дотрагивается до моей яростно бьющейся вены на шее, а сердце бешено бьётся в груди, заполняя шумом голову.

Кричу от страха, и меня вырывает из сна.

Я открываю глаза, хватаясь за грудь, где бешено скачет сердце, и сажусь на постели.

Быстрое дыхание, и капельки холодного пота покрывают моё тело.

– Всего лишь сон, – шепчу, убеждая себя и делая глубокий вздох, пока сердце продолжает испуганно колотиться внутри. Стираю с лица влагу ладонями.

Бросаю взгляд на светящиеся часы на тумбочке и запускаю руку в волосы, падая обратно на постель.

Четыре утра! Четыре чёртовых утра, и мне теперь больше не заснуть. Я боюсь снова погружаться во тьму. Я устала от неё. Надоела эта невозможность отдохнуть без тёмных снов.

Со дня моего восемнадцатилетия кроме голоса в голове, зовущего меня по имени, появились странные сны, терзающие меня каждую ночь. Тридцать пять дней я сплю по три – четыре часа, пока не подскакиваю, как сегодня, от инстинктивного страха, присущего любому живому существу. И всегда одно и то же: тёмный каменный коридор и некто, ведущий меня.

Я поднимаюсь с постели, потому что меня раздражает то, что мне нельзя спать, а подушка такая мягкая, там так тепло и уютно…

Цокнув, подхожу к окну, смотря на тёмную улицу и на погрузившиеся во мрак дома наших соседей.

Хорошо им никакой шизофренией не страдают, в отличие от меня. Даже заняться нечем, уроки все сделаны, а за латынь даже садиться не хочу. Возможно, если прекращу это увлечение, то все потухнет? Ведь этот человек или же не знаю кто, который так ярко врывается в мою голову, произносит слова именно на этом языке. Из-за него я выудила из городской библиотеки книгу, ладно, украла, и теперь затёрла её до дыр.

– Хватит, – мотаю головой и подхватываю со стула толстовку, натягивая на топик.

Я уже привыкла к постоянной мрачной погоде и невозможности позагорать, ведь даже в летние месяцы у нас отметка термометра не поднимается выше восемнадцати градусов. Наш закрытый город под названием Эллиаде, в честь Мирча Элиаде знаменитого писателя и исследователя мифологии, находится в горах рядом с границей Трансильвании. Нашего поселения даже нет на карте Румынии, но мы существуем за высокими стенами и многочисленной охраной. Наш народ имеет свою религиозную культуру и обряды, школы и университет. Мы учимся, работаем, выходим замуж и умираем только тут. Некоторые из нас уезжают за пределы, но они становятся неверными изгнанниками, забытыми для всех, которых более не примут их семьи. Да они и не желают возвращаться в эти стены.

Отчего так происходит? Жители и старейшины нашего города считают, что остальной мир теряет свою культуру и ценности. Забывает предков и не чтит память. Деградирует в животных, ставит на первое место материальные блага. У нас нет бедных и бездомных. Да, есть ранг жителей выше по статусу, но это несколько семей основателей этого города. Цены фиксированы, также в обиходе талоны, которые выдаются семьям для питания каждую неделю. Желать большего запрещено. Мне это, вообще, непозволительно, потому что моя мама – мэр города, и входит в Совет Министров, а наши предки были в числе тех, кто строил этот город и устанавливал законы и правила. Нас немного, но достаточно, чтобы видеть новые лица каждый день. Кафе, рестораны, церковь, светские рауты и приглашённые исполнители классической музыки – размеренная жизнь ещё ни разу не нарушалась. А иногда так хочется чего-то интересного, но это я могу увидеть только в интернете. Конечно, у нас есть современная техника, ноутбуки и телевидение, но многие сайты для нас заблокированы. Никакой порнографии, насилия, – всего, что может повредить разум подрастающего поколения. По телевизору транслируются исторические открытия, национальная музыка, старые классические фильмы, уроки кулинарии. Мобильной связи у нас нет, только обычная стационарная. Но и это не так замечается тут, потому что мы можем увидеться каждое воскресенье в церкви.

Я выхожу из своей спальни, медленно и в темноте двигаюсь на кухню, чтобы занять себя хоть чем-то. Открыв холодильник, равнодушным взглядом осматриваю заполненные полки овощами и захлопываю его, так и не найдя хоть что-то интересное.

– Лия, ты почему не спишь? – позади раздаётся мягкий мамин голос. Я оборачиваюсь, когда она щёлкает выключателем, и небольшая столовая озаряется приглушённым светом.

– Привет, да вот, захотелось воды, – пожимаю плечами, доставая стакан из посудомоечной машины.

– А ты только пришла? – спрашиваю я.

– Да, и уже ухожу, – она тяжело вздыхает и садится на стул.

– Много дел? – набираю воды в стакан и прохожу к столику, опускаясь рядом с ней.

– Мне необходимо уехать в Брашов. Ты остаёшься с Ионой, – говорит мама, а я закатываю глаза.

Да, только совету позволено выезжать за пределы, и, вообще, свободно передвигаться, привозить новинки современного мира, и рассказывать об открытиях, хотя это можно и в интернете найти. Так я заказываю маме всевозможные вещи и книги, которые она с радостью привозит. Ладно, не все, но большинство. Из современного мира мы узнаем о лекарствах, заполняем наши запасы на зиму и продолжаем жить.

– Когда ты её видела? – мама задумчиво постукивает длинными ногтями по столу, и я потираю лоб, дабы припомнить этот день, когда моя бабушка, запрещающая себя так называть, была дома.

– Дня два назад, а может быть, и три, – пожимая плечами, смотрю в голубые глаза матери.

В который раз удивляюсь её идеальной красоте. Ей никак не дашь тридцать шесть лет, максимум двадцать пять. Чёрные, как и у меня, волосы элегантно заколоты. Острые, даже хищные черты лица всегда привлекают наших мужчин. У неё нет отбоя от кавалеров, но она их просто игнорирует, все ещё помня, что сделал отец. Он бросил нас, уехал и стал изгнанным, когда мне не было и года. Раны на её сердце до сих пор не зажили, а я старалась не напоминать об этом. Да и она мэр, образец для подражания.

– Она слишком много работает, – качает мама головой, а я тихо смеюсь, ставя стакан на стол.

– Больница – её дом, а тут всего лишь место, где она переодевается, – хмыкаю я.

– Ладно, присмотри за ней. В её возрасте надо бы отдыхать.

– Мам, да глупости, эта молодая козочка фору даст нашим атлетам. Ей пятьдесят три, а она заигрывает даже с моими сверстниками на общих собраниях, – хихикаю я.

– Такая она у нас, – мама смеётся от моего замечания, и я наслаждаюсь этими редкими минутами, когда мы видимся и можем поболтать. В последнее время она очень занята, много дел и, я надеюсь, что все же встречается с кем-то.

– Мам, а можно спросить тебя, как врача? – интересуюсь, отводя взгляд от её пронзительных глаз.

– Конечно, милая, тебя что-то беспокоит? Болезненные месячные или ты залетела?

– Ма! – возмущаюсь, поднимая голову и встречаясь с весёлыми серебристыми искорками в глубине глаз.

– Шучу, рассказывай, у меня есть ещё время.

– Скажи, когда ты слышишь что-то в голове, это означает, пора обратиться к психологу? – глубоко вздохнув, спрашиваю я.

– А ты что-то слышишь? Что именно? – я чувствую, как она подаётся вперёд и сглатываю от неизвестно откуда проснувшегося страха.

Что-то подсказывает мне, что лучше свои ночные похождения во сне держать в тайне.

– Не я, Рима. Она рассказывала мне вчера, что она слышит голос, вроде как зовущий её. Мужской голос. По мне, так у неё просто гормоны играют, но она попросила спросить тебя, только чтобы это осталось между нами. Ты ведь знаешь, насколько её родители ограничены, а ты у меня супер, – свободно лгу я, слабо улыбаясь нахмуренной маме.

– Да, с ними ничего не поделаешь. Надо научиться понимать подростков. И то, что происходит с Римой странно. Возможно, она слишком впечатлительна, начиталась чего-то. Ей следует сходить к пастору, пусть он очистит её душу. Если же не получится освободиться от этого, то пригласи её к нам. Возможно, она так пытается привлечь к себе внимание. Я поговорю с ней, – советует мама, и я даже не сомневалась в таком ответе.

– И я это ей сказала, но она уже придумала целый сюжет в стиле опасной любви с неким призраком графа, или того хуже вампиром, вроде Дракулы. Да и, вообще, у неё много сценариев для объяснений, – продолжаю я свою игру, и мама усмехается от моих слов.

– Девочки, вы смотрите слишком много фильмов, которые мы запрещаем. Ты же знаешь, Лия, лучше, чем остальной мир, что никакого Дракулы не было. Байки, да и только. Даже замок его выдумали и зарабатывают на туристах деньги. Перековеркали нашу историю, и радуются, продолжая забивать умы молодёжи. Вот поэтому мы живём тут, чтобы обезопасить наших детей от всего этого бреда. Румыния прекрасная страна, не имеющая никаких паранормальных существ. И ты, дорогая, уж отведи Риму на службу и проследи, чтобы она все же сходила на исповедь, – в голосе матери появляются раздражительные нотки, и я уже жалею, что завела этот разговор.

– Ладно, в воскресенье сходим, – закатываю глаза и встаю, собираясь уйти и что-нибудь почитать.

– Лия, – окликает меня мама, когда я выливаю воду в раковину и поворачиваюсь к ней.

– Да?

– А ты ничего не слышишь? – она встаёт и подходит к барной стойке, облокачиваясь на неё.

– Нет, конечно, и что мне слышать?! Это же просто мечты шизофреника, – фыркая, оставляю бокал в раковине.

– Мы так редко разговариваем в последнее время, предстоит Хэллоуин. И в этом году мы планируем очень яркое шоу. Как раз я буду договариваться об огненном представлении, новой группе музыкантов.

– Здорово, – бесцветно говорю я.

– А мальчики? Ты уже встречаешься с кем-то?

– Вообще-то, у нас женская школа. Откуда там мальчикам взяться? Да и правила ты прекрасно знаешь. И вряд ли они на меня посмотрят, – расстроено вздыхаю я.

– Почему вряд ли? – изумляется она.

– Да брось, посмотри на меня. Я обычная, а мальчиков моего возраста не так много, и они выбирают себе красоток, причём блондинок. Да и мне они неинтересны, – всплёскиваю руками, а мама жмурится и смеётся.

– Не волнуйся, наступит время, и мужчины оценят твою эксклюзивность. Нас мало, но зато все брюнетки имеют хорошее положение в обществе.

– Мам, нас всего восемь. Восемь темноволосых женщин во всём городе. Как будто сюда партию белобрысых завезли, и они расплодились, – кривлюсь я.

– Просто ген светловолосых сильнее у женщин, чем у наших мужчин. Они носители, ты знаешь эту особенность. Они слабее, чем темноволосые. Чаще болеют и слишком уж податливы для мужчин. Да и ты сама видишь, эти особи совершенно не умеют жить, все приходится делать нам – женщинам. А у темноволосых намного больше серого вещества. Теперь отправляйся спать. Завтра не забудь, после занятий у тебя помощь в конюшне, после неё пение в церковном хоре и…

– И моя смерть, – заканчиваю я, выпуская воздух сквозь губы, и мама смеётся, потрепав меня по волосам.

– Не торопись туда, родная, там ещё больше проблем, чем среди живых. И ты не избежишь похода к врачу, то есть к твоей бабушке, даже если и решишь познакомиться со смертью. Выслушаешь целую лекцию перед отходом в мир иной, от которой захочется снова умереть, – она шутливо грозит пальцем, а я уже не могу не смеяться, наслаждаясь её присутствуем дома.

– Ладно, ладно. Хорошей ночи, ма, и лёгкой поездки. Привези мне новый айфон, – прошу я, и она улыбается, кивая мне.

– Спасибо, скоро встретимся. Если что-то захочешь ещё, отправь мне е-мейл, – подхватив дорожную сумку, она выходит из дома.

Снова эта тишина вокруг меня, и я возвращаюсь в свои мысли, пытаясь сама понять, что за фильм так на меня подействовал. Боюсь спать, честно боюсь даже ложиться в постель, только бы избежать этого тоннеля, который ждёт меня в забытьи.

Включив на столе лампу, подхожу к кровати и подхватываю деревянную дощечку, где лежит мой клад. Выудив оттуда потрепанную фотографию, сажусь на пол и провожу пальцем по изображённому мужчине. Мой папа. Светловолосый, не сказала бы, что красив, а обычный. Со светлыми глазами и тонкими губами, упрямо поджатыми, и весь его облик на этом фото говорит, что не любит он фотографироваться. Я совершенно на него не похожа. Ни капли. Во мне есть что-то от матери, от бабушки, но не от него. Эту фотографию я нашла в спальне мамы, куда она запрещает мне заходить. Да и тот факт, что у нас даже фотокамер нет, они запрещены, как и любое упоминание о нашем существовании, уж очень засел у меня в голове. Но моё любопытство и желание увидеть что-то эдакое превысили здравый смысл. Её спальня не отличалась ни от бабушкиной, ни от моей. Классический и европейский стиль, но в камине я заметила это фото и не дала ему быть сожжённым. Хоть какое-то представление об отце хотелось иметь.

Немного подержав фотокарточку в руках, прячу её обратно и закрываю дощечкой. Хотела бы я найти его? Нет. Ведь такое желание бы означало стать изгнанной. А я жизни без мамы не представляю, да и не нужно мне это. Как и любой девочке, выросшей без отца, всегда хочется хотя бы представлять его. Так и мне. Тем более я обожаю наш город, эти горы, которые никто не видел. Первозданную природу и свободу даже за стеной от мира. А что ещё нужно?

Встав с пола и оставив эти мысли под дощечкой, подхожу к столу и сажусь за него, чтобы прочитать новости из большого мира в интернете. Только бы не спать. Спать теперь запрещено.