Исцеление сердца

Мысль о том, что Гир коснулся ее, заставила Леифа захотеть, чтобы тот выжил. Он мечтал убить его лично. Но если бы она сделала так, как он тогда просил, она бы не стала жертвой насилия.

— Я хотел бы отомстить, если бы мог. Я хотел бы сам отрезать ему те части тела, которыми он тебя касался, и скормить свиньям. Но я говорил, чтобы ты ушла в деревню. Ты осталась.

Ольга вспыхнула.

— Деревня не спасла бы меня. Мои братья умерли в деревне. Сотни людей погибли на улицах.

— Это была моя ошибка, я сожалею. Я должен был предвидеть, что Тумас нарушит мир, но у меня не было возможности обдумать все последствия, — он сжал ее руки. — Мне жаль, что твои братья погибли. Мне жаль, что тебе пришлось пройти через боль. Я правда думал, что в деревне безопасно. И, Ольга, я не предавал тебя. Если это доверие и уничтожено, то только твоим гневом и ничем другим.

Такова была правда. Она не простит его. Она не любит его настолько, чтобы простить.

Ольга покачала головой.

— Не важно. Все умерло. Я не поеду с тобой. Я не выйду за тебя.

Леиф опустил голову, справляясь с болью и сожалением.

— И все же ты говоришь, что любишь меня.

— Так же сильно, как и раньше. Я хотела бы не любить, но выбора нет.

Ответ не смягчил боли от ее отказа. Леиф вздохнул и отпустил руки Ольги. Как и с Вали, с Ольгой он достиг границ своего искупления. Изменить ее сердце и мысли он не мог. И теперь оставался лишь один выход — позволить ей самой сделать выбор и самой принять его последствия.

— Ну, тогда несчастливая жизнь, которая нас ждет, — это твой выбор, — он поднялся и надел тунику. — Я буду любить тебя, пока не умрет моя душа. Это моя клятва. И я не побеспокою тебя более.

Леиф наклонился, и Ольга подняла голову, словно ожидая поцелуя. Но он лишь коснулся лбом ее лба.

— Ma armastan sind, — прошептал он.

Леифу хотелось, чтобы сказанные в последний раз слова любви она услышала на своем родном языке.

~oOo~

Позже тем же утром Леиф сидел в зале длинного дома с Вали, Бренной, Ормом, Харальдом и Яаном. До этой встречи Леиф и не осознавал, как же сильно все изменилось между ними. Всего несколько людей пережило тот кошмар, и только Астрид и Бренна из числа поклявшихся Эйку в верности оставались теперь его друзьями, да и то, в Гетланде осталась лишь одна Астрид. Остальные были люди Снорри, и теперь все они жили в Карлсе, став близкими ярлу людьми.

Он знал это и раньше, понимал умом, но ощутил только сейчас, отвергнутый Ольгой, принятый в Карлсе как гость — как чужак.

Они все относились к нему как к чужаку, даже те, кто сражался с ним против Колдера. Ему не доверяли.

Но он покончил с оправданиями, покончил с извинениями. Карлса и Гетланд были союзниками, и так и будет, пока Вали не примет его — или откажется от альянса.

И тогда они станут врагами.

А теперь он развернул на столе кусок ткани. Вали и остальные склонились над рисунком.

— Такой же, как и на столе в Эстландии, — заметила Бренна.

— Да. Корабли Колдера вернулись очень поздно, когда уже наступила зима. Ульв сказал, они плавали на юг, надеясь поживиться там, но буря заставила их повернуть на восток. Они думали, что потерялись, но вдруг наткнулись на землю. Она была обжита, но люди, казалось, вообще не знали, что такое набеги. Они были беззащитны. И когда люди Колдера захватили замок, полный золота и драгоценностей, без единого удара мечом, это была победа. Они нашли эту вещь в одном из сундуков, но не знали, что это, — он провел рукой по рисунку. — Но вы знаете. И я. И Астрид.

Орм скрестил на груди руки.

— И что хорошего в том, что мы не знаем, что это за место. В Эстландии все места были знакомы. А это… здесь нет ничего знакомого.

— Ульв был там. Он знает путь.

— Ульв, — хмыкнул Вали. — Сын Эйка. Мы должны ему доверять? Ты должен был его убить.

— Ты однажды сказал мне, Вали, что если мы убьем всех тех, кто может стать нашими врагами, из этого не выйдет ничего хорошего, — Леиф повернулся к Бренне. — Ты знаешь Ульва, Бренна. Он поклялся мне, когда тела его братьев лежали у меня под ногами. Он был верен клятве.

Бренна кивнула.

— Я его знаю. Ему не очень нравилось то, что делал отец. Ульв не был таким, как остальные. Если Леиф принял его клятву, то и я приму.

Вали посмотрел на свою жену, и за столом воцарилось молчание. Наконец Леиф его прервал:

— Ульв говорит, что золото и драгоценности здесь, — сказал он, показывая пальцем на пересечение линий в квадрате у края карты. — Смотрите.

Все наклонились над столом, чтобы посмотреть, на что он указывает, а потом выпрямились, ухмыляясь.

На карте в месте пересечения были нарисованы два ящика с монетами.

Вали откинулся назад и погладил рукой бороду.

— Ты отправлял людей в поход этим летом?

— Да. Они плавали на юг. Хорошая добыча.

— Ульв не плавал с вами в это магическое место с сокровищами?

Игнорируя укол в голосе Вали, Леиф ответил:

— Эта земля слишком далеко для небольшого рейда. Колдер сбился с курса, когда наткнулся на нее. Нам нужны корабли, чтобы отправить их в большой поход, и твои корабли, как и мои, не приспособлены для дальних переходов. Нам нужны новые суда и люди, чтобы вести их. Мы ведь союзники, так?

Вали кивнул.

— Конечно, союзники, — отозвалась Бренна.

— Хорошо. Тогда давайте вместе отправимся в поход следующим летом.

— Ты говоришь, что мужчинам придется уплыть далеко от дома, — вмешался Бьярке. — Эти воды мы не знаем.

— Вода есть вода, — сказал Харальд. — Торговцы приходят к нам издалека с севера и с юга, с запада и с востока. Это не может быть слишком опасным. И мы не плавали никуда этим летом. Мужчины будут рады искупать свои мечи в крови и привезти домой золото.

— Мужчины и женщины, — поправила Бренна, четко и ясно произнося слова.

— Конечно, — согласился Харальд, краснея.

— Но не ты, Дева, — сказал Вали, и Леиф понял, что он точно поплывет с ними. Если Вали уже задумался о Бренне, это означало, что он принял решение.

— Я знаю, — вздохнула она. — Я останусь дома, с дочерью, и буду следить за порядком в твоем владении, а ты поплывешь.

Вали поцеловал руку своей жены и повернулся к Леифу.

— Я расскажу об этом своим людям, и мы примем решение вместе, но думаю, ответ будет да. Мы построим большие корабли и отправимся с тобой исследовать этот большой мир.

~oOo~

Этим вечером после ужина Леиф сидел в зале вместе с людьми Карлсы. Казалось, тут собрались все — только Ольги, как и в прошлый раз, не было. Он не ожидал другого. Его грудь была полна ледяной пустотой, и он принял эту пустоту. Леиф, сидя с чашей в руке, сосредоточился на том, что происходило вокруг, заставив себя не думать о темноте и одиночестве.

Идея о новом походе и подготовке к нему встретила горячее одобрение. Корабельщики были особенно рады, особенно Якоб, его подопечный. Леиф обратил внимание на пламенно-рыжую девушку, которую видел сегодня утром в доме Ольги. Якоб относился к ней с особенной нежностью. Видимо, они были близки.

У Леифа не было возможности спросить: Якоб не был особенно дружелюбным с ним.

Обсуждение было в самом разгаре, когда Леиф ощутил на своем плече чью-то руку. Обернувшись, он увидел Вали, стоящего рядом.

— Можем поговорить наедине?

Леиф кивнул; в голову на мгновение пришла мысль о возможной засаде. Бренны не было — она ушла с Сольвейг. Может, Вали дожидался, пока жена уйдет, чтобы осуществить свою месть?

Он последовал за своим другом в ночную тьму, кристально чистую, какой она могла быть только в преддверии зимы. Вали обошел угол дома, и чувства Леифа обострились, но почти тут же он расслабился: Вали всего лишь подошел к ящикам, стоящим у стены, и уселся на один из них. Жестом он пригласил Леифа последовать его примеру.

Яркая луна светила на них.

— Бренна хочет, чтобы мы все прояснили, но я не знаю, как мы можем все прояснить, — сказал Вали. — Каждый раз, когда я вижу ее спину, я думаю о том, как ты стоял там, смотрел, позволял этому случиться, и хочу ухватить тебя за горло и вонзить топор в твое сердце.

Может, Вали и собирался когда-то это сделать, но Леиф не думал, что это так. Слова были не злыми.

— Я знаю, Вали, но мне нечего сказать. Я уже извинился и объяснил все, что мог объяснить. Если мы больше не друзья — я приму это. Но я не стану снова просить у тебя прощения.

Вали кивнул.

— Ты видел Ольгу?

Он не ожидал вопроса, и пришлось сделать глубокий вдох, чтобы ответить.

— Да. Она тоже больше не мой друг.

— Мне жаль.

— Да?

— Да. Жаль ее. Я понимаю ее.

— Понимаешь?

— Наверняка. Нас бросили на смерть, Леиф. Мы тонули в огне и крови и едва не утонули в море. Мы знали только, что Эйк забрал Бренну и убил наших людей, и что ты помогал ему. И мы видели, как всё, что мы построили, обратилось в ничто. Мы плыли через суровое море, чтобы отомстить тебе и другим. Бренна говорит, я не понимаю, и она права. Но она тоже не понимает. И ты не понимаешь. Я бы простил, если бы мог, Леиф. Я помню о нашей дружбе и скучаю по тем временам. Я помню, как ты позаботился о моем сыне, пока я сидел с Бренной. Я помню, что ты рассказывал мне о том, что Эйк для нее — угроза, и помню, что я не придал этому значения. Возможно, если бы я отнесся к твоему предупреждению более серьезно, мы были бы готовы к тому, что он сделал. Я вижу в этом и свою вину. Я помню, что ты был моим добрым другом.

Вали замолчал и посмотрел в сторону темного моря.

— Но я гляжу на Бренну и вижу ее спину и ее шею, и шрамы на ее теле. И я не могу вспомнить, каково это — быть твоим другом.

Почему они пришли сюда, чтобы повторить то, что уже сказано, Леиф не знал. Он сожалел о том, что приплыл в Карлсу. Планы на поход — это одно, а открытая рана на сердце, рана, которая уже начала затягиваться, — другое. Он мог бы послать Астрид. Он устал, у него болела душа. Он хотел домой.

— Ну, хорошо. Союзники не всегда означает друзья.

Вали выглядел огорченным, и Леифу стало чуть легче.

— Я верю, что ты не предал нас намеренно. Я верю, что твои намерения были благими. Но я не понимаю, почему ты решил, что это — верное решение. Не могу простить то, что ты позволил этому случиться.

— Я не могу объяснить лучше, чем уже объяснил, то, что сделал. Не стану, — Леиф поднялся. — Итак, я отплываю утром и начну подготовку, а потом, летом, мы отправимся в поход вместе. Больше видеться нам незачем.

~oOo~

Когда следующим утром корабль отплыл от берега, Леиф стоял на корме и смотрел на берег. Он попрощался с теми немногими, кто считал его другом, крепко обнял Бренну.

Но он хотел увидеть в толпе Ольгу, хотел в последний раз отыскать в толпе ее темные большие глаза.

Ее не было.

Он уже сдался и хотел отвернуться, когда заметил ее, стоящую поодаль от толпы, возле одного из притулившихся на берегу домиков. Темные волосы были растрепаны и развевались на ветру, как флаг. Он поднял руку в прощании. Она не возвратила жеста.

Леиф опустил руку, но не смог заставить себя отвернуться, и все смотрел и смотрел на нее. И она тоже стояла там, на берегу, и их взгляды не отрывались друг от друга, пока берег не скрылся за горизонтом.

ЧАСТЬ 3. ВОЗДУХ

Глава 17

Ольга ошиблась, решив, что близость с Леифом поможет изгнать тьму из ее души. Она изгнала гнев и ненависть — да, но без этих стражей ее сердце снова наполнилось любовью и чувством потери.

Она словно падала в темную бездну, и когда корабль Леифа исчез за горизонтом, все, что осталось ей, — это усталость и боль. Ее тело теперь словно было сделано из боли.

Через два месяца Карлса начала готовиться к празднику зимнего солнцестояния, но Ольга лучше бы провела всю зиму в тишине и одиночестве. Если бы не улыбающееся лицо Фриды, появляющейся каждый день, чтобы начать работу, возможно, она бы так и сделала.

В это время года Ольге было гораздо труднее здесь, в Карлсе, чем на родине. Здесь бывали дни без солнца вообще, только ясное небо свидетельствовало о том, что уже полдень. Тьма давила на ее, как будто небо было сделано из свинца.

Когда приблизилось солнцестояние, и солнце полностью их покинуло, Ольга начала все глубже и глубже погружаться в отчаяние, и ее тело тоже начало сдавать. Казалось, внутри все отказывалось жить. Она заболела так сильно, что не могла даже удерживать пищу, а работа по изготовлению самых обычных лекарств — мази от ран, чая против морской болезни, припарки для торговцев, страдающих одышкой — все стало вызывать отвращение. В последнее время она просто сидела и наблюдала за Фридой, чье мастерство достигло такой степени, что она мало нуждалась в обучении.

Фрида была центром сплетен в городе в последнее время, так как была уже много месяцев замужем и до сих пор не ждала ребенка. Ольга знала причину: Фрида заставила Якоба проливать семя на их постель. Она утверждала, что еще не готова стать матерью. Сначала она хотела закончить обучение.

Сплетни или нет, но Ольга гордилась. Фрида была молодой женщиной, которая имела свое мнение.

В день солнцестояния в городе началось празднование, которое могло длиться днями. В то утро — неуместное понятие в ночном мире — Ольга выползла из своей постели, кое-как одевшись в полутьме, и направилась в зал, где Бренна попросила ее присоединиться к женщинам, готовящим зал к празднику. Она чувствовала усталость и тошноту, и яркое свечение сотен свечей, ревущий огонь и счастливая болтовня женщин едва не заставили ее сбежать в безопасное уединение дома.

Но Дагмар, мать Бренны, увидела ее и сразу же подошла. Она обхватила Ольгу рукой за талию.

— Проходи же. У нас сегодня горячая еда и хорошее настроение. Сегодня — начало новой надежды.

В мире Ольги все было почти то же самое, хотя у них не было богов, требующих смерти без какой-либо цели, кроме самой смерти. Зимнее солнцестояние ознаменовало самый мрачный и темный день в году, тем самым положив начало светлым дням. Каждый день до летнего солнцестояния был бы немного ярче предыдущего. Свет вернется. Новая жизнь поднимется вверх. Тьма станет светом. Смерть станет жизнью. Лед превратится в огонь.

Равновесие.

~oOo~

Не чувствуя аппетита, Ольга тихо сидела и слушала счастливую болтовню вокруг, пользуясь случаем, чтобы поиграть с маленькой Сольвейг, которой уже исполнилось полгода. Она была счастливым и ласковым ребенком, ее любили все женщины. Девочка переходила из руки в руки, лопоча и хватая все, до чего могла дотянуться.

Любимая кошка Бренны, королева Лофн, названная в честь какой-то богини, оставалась рядом с малышкой весь день. Она была огромной — доставала Ольге почти до колен, а ее длинный густой мех был цвета утреннего тумана. Признав в Сольвейг свою хозяйку, кошка сидела рядом с ней и наблюдала за окружающими царственным взглядом зеленых глаз. Когда Сольвейг дергала за пушистое ухо или хваталась за длинный мех, Лофн просто поворачивалась и лизала ее, пока та не отпускала.

Ольга не могла отвести взгляда от Лофн. У этой кошки, казалось, было то, что она сама потеряла: способность жить в мире, принимая его таким, какой он есть.

Но Ольга училась притворяться. Она помогла украсить гирляндой благоухающие сосновые ветви и, когда ей стало немного лучше, вышла и помогла повесить свертки с едой, ленты и маленькие резные деревянные фигурки на массивных соснах по обе стороны от входа в большой зал. Жители Карлсы верили, что на деревьях живут духи, но глубокий холод и тьма прогнали их прочь. Подарки должны были позвать их домой и принести с собой тепло.

Для Ольги деревья, увешанные маленькими свертками и фигурками, были красивыми, и этого было достаточно, чтобы согреть ее сердце.

В полдень двое мужчин затащили огромного кабана на отведенное место перед домом, и Вали вошел в круг своего народа. День был таким же темным, как самая глубокая ночь, и вокруг было зажжено много факелов.

Занеся меч над визжащим кабаном, Вали заговорил:

— Сунну родила Соль после того, как ее проглотил волк. Когда волк умрет, она пойдет путями своей матери. Мы отдаем ей этого кабана, чтобы он помог ей на ее пути (прим. Сунна (Суль или Соль) — богиня солнца в скандинавской мифологии. Согласно легендам, у одного мужчины родились сын и дочь, которых он назвал за их красоту Солнце и Луна. Боги разгневались за такую гордыню на этого мужчину и превратили дочь (Соль) и сына в возниц, которые должны править колесницами, везущими солнце и луну по небу, и приставили за колесницами волков, которые будут их преследовать до самого конца света (Рагнарока). Вали говорит о событиях Рагнарока, когда, по легенде, волки проглотят солнце и луну и наступит тьма, но затем дети солнца и луны взойдут на небо, и мир возродится).

Ольга не знала, что это значит, но он сказал то же самое годом ранее. Вали наклонился и перерезал мечом горло кабана. Чаша на земле заполнилась кровью. Ольга отвернулась. Вид крови заставил ее почувствовать дурноту, да и было жаль убитого кабана.

~oOo~

Большая часть празднования солнцестояния, как любого другого празднования среди ее нового народа, состояла из распития медовухи. Мужчины и женщины снова и снова возносили тосты за богов, и прежде чем праздник закончился, люди начали собираться в пьяные толпы. Те, кто все еще праздновал, не обратили на это особого внимания; они продолжали петь и пить, и кричать, и Ольга ускользнула бы в тишину своего дома, если бы не сидела с Якобом и Фридой, которые бы огорчились, если бы она ушла.

Якоб тоже напился и пел вместе со всеми, несмотря на то, что знал лишь несколько слов. Когда одна песня закончилась воплем, его голос сорвался, и он начал кашлять. Сначала это был просто быстрый кашель, как будто он что-то вдохнул, но затем спазмы стали мучительными, и слезы потекли у парня из глаз. Фрида и Ольга помогли ему сесть, а Фрида наполнила чашку медовухой и уговорила мужа выпить и смыть то, что раздражало горло.

Наконец кашель прекратился, и Якоб изобразил улыбку.

— Я в порядке, — выдохнул он, голос у него был грубый, как шелуха коры. — Все хорошо.

Ольга улыбнулась в ответ и убрала темные кудри со лба своего воспитанника. Он был горячим, но это не был жар от песен и вина. Это был сухой жар болезни. Она поймала взгляд Фриды.

— Это не так. Ты болен. Давай отведем тебя домой спать.

Якоб начал трясти головой, возражая, но Фрида хлопнула мужа по плечу.

— Не глупи, Яки. Если ты болен, то начнешь лечиться и быстрее поправишься, — она положила руку на лоб мужа, как это сделала Ольга. — Ты слишком горячий. Мы уходим.

Якоб нагнулся, чтобы встать, и его снова пронял кашель, и теперь, откашлявшись, он не стал спорить и покорно вышел из зала вместе с ними.

Когда Ольга оглянулась, чтобы закрыть дверь, песня закончилась, и в этот момент тишины она поняла, что слышит в зале что-то еще.

Отовсюду доносился кашель.

~oOo~

— Я считаю, что болезнь передается через дыхание. Это самая опасная из всех болезней, потому ее так трудно сдерживать. Уксус не помогает. Я пытаюсь придумать что-то еще, но сейчас зима, и у меня есть только травы, которые я высушила летом.

Ольгу охватила усталость, и она положила голову на руки, сидя за столом рядом с Вали и Бренной. Они пришли к ней, чтобы понять, что случилось с их городом.

Через четыре дня после солнцестояния уже более пятидесяти человек лежали на лежаках на полу большого зала, почти каждый — тяжело болен. Шестеро уже умерли.

В Карлсу пришла чума.

Якоб и Фрида были среди больных. И Бьярке тоже. До сих пор Ольга оставалась здоровой — или такой же, какой она была до того, как болезнь захватила город. Она, Дагмар и несколько служанок из зала ухаживали за больными.

Ольга никогда раньше не видела такого. Скорость, с которой развивалась болезнь, кашель, головная боль, потеря сознания — нет, такую болезнь Ольга не знала и не понимала, как с ней бороться.

Вали повернулся к Бренне.

— Вы с Сольвейг должны держаться подальше от дома. Насколько это возможно. Иди к Эсе.

— К провидице? Вали, нет!

Он обхватил руками ее лицо.

— Она живет достаточно далеко от города, но достаточно близко, чтобы я знал, что ты в безопасности. Все не так, как когда ты была девочкой, и ты это знаешь. Нужно уйти туда, где ты и наша дочь будете вдали от этой болезни.

— А ты? — в голосе Бренны звенела решимость.

— Я ярл. Ты знаешь, что я должен остаться.

Больше Бренна не протестовала, хотя Ольга видела муку в ее глазах. Она кормила дочь и не могла позволить себе заболеть, а потому ничем не могла помочь. Вали был прав — он не мог бросить свой народ. Он был хорошим ярлом и хорошим человеком. Если он заболеет, то умрет вместе с ними, но не оставит их.

Когда Вали и Бренна уже готовы были уходить, Ольга встала, чтобы проводить их до двери. Комната тяжело качнулась, и она упала обратно в кресло. Вали сразу присел рядом и положил свою огромную руку ей на щеку.

— Ты холодна. Это хорошо. Но ты себя неважно чувствуешь?

Она убрала его руку, положила к себе на колени и удержала там. Бренна подошла с другой стороны и смотрела на нее с суровым беспокойством.

— Я совсем не больна. Просто устала. Я не очень-то хорошо сплю, — она посмотрела на Бренну. — Тебе это известно. Но я не чувствую себя больной. Болезнь — в дыхании.

Она глубоко, ясно вздохнула и улыбнулась.

— Я не болею.

Бренн посмотрела на мужа.

— Вали, иди к моей матери и собери Сольвейг. Я скоро приду.

Вали перевел взгляд с одной женщины на другую, потом кивнул и встал.

— Не медли, — он поцеловал Ольгу в щеку, жену — в губы и ушел.

Когда он ушел, Бренна повернулась к Ольге.

— Когда Леиф был здесь, вы с ним спали?

Ольга моргнула, удивленная вопросом, но не его прямотой. Бренна всегда была прямолинейной. Когда она попыталась решить, сколько рассказать подруге, ее осенило понимание.

— Бренна, нет. Я не могу быть беременна. Я... я не могу иметь детей. Ты это знаешь, — за время своей дружбы они часто и откровенно говорили о своей жизни. Никто не знал Ольгу так хорошо, как Бренна.

— А ты уверена, что это правда?

— Я не смогла понести с тех пор, как была беременна сыном. Много лет назад. Да, я уверена. Это все из-за… я чувствую грусть и усталость, а еще мне надо работать и ухаживать за больными. Я отдохну и вернусь в дом, и все будет хорошо.

Выражение лица Бренны смягчилось, она положила руку на плечо Ольги и нежно сжала.

— Но у Леифа было много детей от его жены. Семь детей. Возможно, его семя сильнее, чем у твоего мужа.

— Мы были вместе в Эстландии с момента нападения Ивана до самого... конца, и я не понесла. Я бесплодна.

Эта тема грызла сердце Ольги, и она хотела покончить с разговором поскорее.

Но Бренна упорствовала.

— У тебя была кровь?

Да, крови не было, но у нее все шло вразнобой с тех пор, как пришла зима. Мысль была одновременно и заманчивой, и сокрушительно болезненной, но это было невозможно.

— Нет, Бренна. Мое чрево мертво. В нем ничего не может расти. Я целительница и повитуха, и я знаю.

Бренна убрала руку с ее плеча, наклонилась вперед и положила руку на живот.

— Тогда, наверное, тебя надуло воздухом, мой друг. Потому что ты не ешь, но у тебя вырос живот. Ты должна пойти со мной к Оили. Здесь слишком опасно для тебя.

Ольга оттолкнула руку Бренны и положила обе руки на живот. Да, он стал чуть больше, но она могла назвать несколько причин, гораздо более вероятных, чем беременность.

— Нет. Ты ошибаешься, и я нужна здесь.

Две женщины долго смотрели друг на друга, пока Бренна не кивнула.

— Ну, хорошо. Если ты точно уверена.

— Уверена.

~oOo~

Фрида и Якоб лежали рядом друг с другом на полу длинного дома. Ольга опустилась на колени между ними и влила несколько капель нового лекарства в рот Якоба. Губы юноши стали совсем синими и сухими.

Со дня солнцестояния прошло больше недели. Умерших было уже около тридцати, и почти сотня болела. Якоб, один из первых заболевших, пока был жив.

Но ему осталось недолго, Ольга знала. Кожа приобрела ровный серый оттенок и стала холодной, а глаза, которые он не открывал вот уже несколько дней, казались запавшими.

Его кашель стал слабее, но не потому, что он выздоравливал. Якоб потерял силы кашлять. Теперь, когда начинался приступ, он просто слабо кряхтел, пока кто-то не подбегал к нему и не переворачивал на бок.

Фрида начала лечиться раньше и сражалась изо всех сил. Она хрипела на подстилке рядом с мужем, из ее глаз и носа тек гной. В некоторых случаях от гноя глаза у больных вообще не могли открываться. Когда Ольга дала Якобу все, что было в ее силах, она повернулась, усадила Фриду и прижала голову девушки к плечу, чтобы вытереть гной.

В организме Фриды все еще бушевала лихорадка, но за последние десять дней Ольга заметила, что те, у кого был сильный жар, часто начинали выздоравливать, как будто жара сжигала чуму. Сначала заметив это, она подумала, что лихорадка проходит, но потом от жара умерли сразу четверо. Она не могла понять эту болезнь.

Каждый третий из заболевших выздоровел или выздоравливал, в том числе и Фрида. Но до сих пор почти каждый третий умирал — некоторые молниеносно, а другие долго, как Якоб. Остальные мучились, и она не могла сказать, какова их судьба. И каждый день приходили новые больные, вползали или оказывались принесены на носилках в большой зал. Болезнь косила город, как банда налетчиков.

Орм и Бьярке. Рикке и Эльфа, которые ухаживали за остальными. У них у всех теперь были подстилки в зале. Ханс был среди тех, кого смерть взяла быстро. Что бы это ни было, оно питалось слабыми и сильными, молодыми и старыми. Младенцами в пеленках.

Ольга, Дагмар и Холмфрид оставались на ногах, несмотря на время, которое они проводили среди больных. Вали, Яан и Георг были пока здоровы, несмотря на то, что хоронили тела.

Вали и некоторые из мужчин копали могилы глубоко в замерзшей земле, чтобы схоронить всех мертвых. И теперь они готовили ритуал кровавого жертвоприношения, прося милости богов. Ольга не стала вмешиваться в их дела и попыталась понять болезнь сама.

— Он меня оставляет, — выдохнула Фрида.

— Тише, kullake, тише.

Девушка покачала головой.

— Я чувствую. Я должна была позволить ему сделать мне ребенка.

Ольга закрыла глаза. С тех пор, как Бренна высказала свою идею неделей ранее, это не покидало ее разум. Она знала, что бесплодна, и мысль о том, что она может забеременеть, была не более чем новым страданием в коллекции уже имеющихся.

— Если бы у тебя внутри был ребенок, он бы тоже заболел.

Фрида закашляла, и Ольга поддержала ее и потерла ее спину.

— Но я не собираюсь умирать. Я чувствую. Мое тело победило чуму, — она молчала, глядя на неподвижное тело своего молодого мужа. — А его — нет. И у меня не будет ничего от моего Яки.

— Тсс. Тсс, — Ольга гладила девушку по волосам, но не могла выразить словами печаль в сердце. — Тсс.

~oOo~

Якоб умер той же ночью, когда Ольга пошла к себе домой, чтобы сделать новую порцию бальзама от кашля. Когда она вернулась, Фрида лежала рядом с Якобом, держа его холодную руку, ее голова покоилась на его жесткой груди.

Вали сам вынес тело юноши, а Ольга последовала за ним. Фрида, все еще мучаясь в лихорадке, попыталась встать, но у нее не было сил. Так что Вали и Ольга, Ян и Георг постояли на краю могилы, в которую было опущено тело Якоба и двух других, которые умерли в тот же день.

Она потеряла еще одного брата. Еще одного мальчика, к которому относилась, как к сыну.

— Когда я вытащил его из моря, — вздохнул Вали, — мне помогли боги. Я думал, он создан для великих дел.

Ольга взяла его руку и сжала.

— У него была любовь и новый дом. Ты спас его для этого.

Яан наклонился к уху Ольги.

— Ты можешь сказать наши слова?

Она закрыла глаза. Когда появились слезы, она позволила им течь по щекам, и они оставили холодные следы на ее лице.

На языке их родины, срывающимся голосом произнося уже становящиеся непривычными слова, она сказала:

— Мы посылаем тебя в землю: нашего друга и брата, нашего сына, чтобы ты мог начать путь заново. Мы произносим твое имя, Якоб, и плачем по твоему телу, чтобы ты был готов к следующему повороту колеса. Пусть солнце согреет тебя, и земля удержит тебя, пока мир катится вперед. Пусть дух твой теперь будет свободен.

~oOo~

Через два дня у Фриды поднялась температура, и кашель стал утихать. Она была вялой и бледной, но Ольга понимала, что скорбь — это не болезнь, и знала, что если Фрида захочет, то выздоровеет. Ей было всего четырнадцать лет, и она уже стала вдовой, но дух ее был силен.

Когда в тот же день Ольга увидела, что она сидит и ласково разговаривает со старухой, лежащей рядом с ней, она поняла это с уверенностью. Фрида выздоровеет.

Больные стабильно приходили в зал, но теперь их было не более двух или трех человек в день. Но смерть косила людей широкой косой и забирала по десятку человек каждые сутки.

Вали принес в жертву быка, прося своих богов увести болезнь из города.

Ольга думала о лошади, которой он перерезал горло перед отплытием из Эстландии. Прекрасная золотая кобыла Бренны. Жертва богам.

Их путешествие было нелегким, но метание морей все-таки привело их сюда, домой, где Вали ждала готовая помочь армия.

Возможно, на небесах и в море были боги. Возможно, кровь этого быка каким-то образом успокоила бы их и принесла бы народу Карлсы спасение от чумы.

Ольга накрыла глаза лихорадящего ребенка прохладной тряпочкой. Она встала и наклонилась, чтобы поднять миску с водой, и вдруг почувствовала что-то внутри, какой-то трепет. Быстро выпрямившись, она положила руку на живот. Как заметила Бренна, и как она сама, конечно, знала, ее живот чуть вырос. Это случалось раньше всего однажды, в те драгоценные месяцы, когда Ольга носила сына. И теперь… что-то внутри двигалось.

Может, Бренна была права? Она может быть беременна? Она должна знать. Это была ее работа — знать.

Ольга подумала о своем плохом самочувствии в последние месяцы, о своей тошноте и отсутствии аппетита. Она верила, что это признаки ее тоски, и так и могло бы быть. Но она пропустила кровь уже три раза. И живот начал расти. А теперь это движение. Это мог быть спазм, не более. Каждый признак мог быть проявлением другой болезни. Но что они значили все вместе?

Годы бесплодия говорили, что это невозможно.

Но что бы она сказала женщине, которая пришла к ней за советом?

Она бы сказала, что если признаки сильны, истина ясна.

Она была беременна. Носила ребенка Леифа.

Ольга думала, что это невозможно, она была глуха и слепа к знамениям, отрицала их, и теперь ее уши и глаза открылись.

Ребенок Леифа. Ее ребенок. Ребенок.

Что это значит для них?

Это не имело никакого значения. Она носила ребенка, и впервые за много месяцев Ольга вдруг подумала о будущем.

Она была окружена смертельной болезнью, и несмотря на то, что не заболела, не могла рисковать. Ей придется сказать Дагмар, что она покинет зал.

В эти недели она хорошо обучила других уходу за больными. Она останется рядом, в своем доме, будет готовить бальзам от кашля и сможет помочь советом, но она больше не могла находиться в зале.

Ольга оглянулась в поисках матери Бренны, но вдруг почувствовала еще один трепет, на этот раз — в горле.

Она попыталась прочистить горло…

И не смогла перестать кашлять.

Глава 18

Леиф положил длинный меч на ребро ладони.

— Равновесие хорошее, — он подбросил тяжелый клинок и подхватил его. — Мне не нравится плетение на рукояти. Слишком мягкое.

Кузнец кивнул и забрал у него клинок.

— Ты бы предпочел, чтобы рукоятка была гладкой и отполированной?

Леиф кивнул.

— Как я и думал. Юный Даг, — кузнец указал на своего ученика, — решил, что новый меч ярла должен быть самым красивым. Он оплел рукоятку и даже хотел вырезать какой-то узор. Но я сказал ему, что это не твой стиль.

Улыбнувшись мальчику, Леиф сказал:

— Плетение — хорошая работа. Красивый клинок хорош для ритуалов и церемоний, мальчик. Но ярл должен носить такой же меч, как его люди. Это инструмент. Самый важный инструмент, который когда-либо был у человека, но инструмент. Если я забуду об этом, я не буду достоин владеть им.

Мальчик покраснел.

— Прости меня, ярл Леиф.

Хлопнув подмастерье по спине и кивнув кузнецу, Леиф покинул кузницу и продолжил свой путь к верфи.

Празднование солнцестояния закончилось, и город медленно приходил в себя после дней разгула. Еще стояла зима, но здесь, на Гетландском берегу, снег не был таким глубоким, и уже бежали ручьи. Каждый день приносил все больше солнца.

На верфи работали вовсю, чтобы подготовиться к летнему набегу. Планы на этот поход занимали разум Леифа и держали тело в тонусе, и это было хорошо. В тихой темноте ночи, один в своей комнате, Леиф чувствовал внутри грызущую пустоту. Он чувствовал, что становится замкнутым, что чувство вины зажигает в нем гнев — и все потому, что он не прощен, не понят теми, кого любил больше всего. Леиф знал, что если он позволит этим темным чувствам вцепиться в него когтями, он станет тем, кем не хотел бы быть.

Астрид говорила, что он должен найти жену. Ему нужны были живые наследники, настаивала она, и ему нужно было общение, а если его не хочет Ольга, значит, надо найти того, кто захочет.

К счастью, она не предлагала себя в роли жены. Леиф сблизился с Астрид; тем более что он стал ярлом Гетланда, а она — его правой рукой, и он восхищался ею и предпочитал ее компанию любому другому в городе. Но она была вспыльчивой и быстрой в бою, лезла вперед с оружием и была остра на язык, и Леиф считал, что мужчине, с которым она решит связать судьбу, потребуется большая сила духа и настойчивость.

Леиф не собирался жениться снова. Да, однажды он женился без любви, и ему посчастливилось потом полюбить жену, но теперь он любил Ольгу и знал, что не может отдать сердцу никому другому. Или она, или никто, а она не хотела его. Кроме того, Ольга не могла дать ему детей, поэтому о наследниках речь не шла в любом случае. Если он все еще будет ярлом, когда умрет, люди Гетланда смогут выбрать ему замену сами.

Дом судостроителя был самым большим зданием в городе, если не считать ратуши. Гримульв и пятеро его учеников заканчивали работу над первым из двух кораблей, которые повезут их на запад. Леиф надеялся, что на севере, в Карсле, строители Вали сейчас занимаются тем же.

Две большие огненных ямы нагревали воздух в помещении, рабочие сновали по почти завершенному корпусу массивного нового корабля. Чуть поодаль жена Гримульва и несколько горожан работали над парусом, выкрашенным в цвета Леифа: черный и белый. Он выбрал их для контраста. Самый темный цвет и самый светлый.

Жена Гримульва долго смотрела на него, когда он выбрал цвета; очевидно, черный был одним из самых сложных красителей. Но Леиф был настроен решительно. При ближайшем рассмотрении цвет казался, скорее, глубоким серым, но море выцветило бы ткань, и Леиф был удовлетворен.

— Как продвигается работа? — спросил он, когда Гримульв спустился с корабля.

Тот почесал голову.

— Мы не будем уверены, что все нормально, пока не спустим судно в море, но я пока не вижу никаких проблем. Где-то через две недели мы будем готовы приступить к следующему.

Гримулв был меланхоличен и не особенно разбрасывался обещаниями, так что его утверждение о том, что проблем пока нет, можно было смело принимать на веру.

— Отлично. По расписанию, да?

— Точно. Идем.

Он направился к столу, на котором тяжелая парусина была накинута на какой-то странный предмет.

— Я работаю над этим ночью, — он убрал драпировку, чтобы обнажить большой бюст дракона со сложной резьбой на морде и теле. — У меня есть задумка и для другого корабля. Ты не спрашивал, но на таких больших кораблях, как эти, должен быть какой-то великий зверь.

Леиф провел рукой по резьбе. Дракон ревел, голова была откинута, большие зубы — обнажены.

— Невероятно. Благодарю тебя, друг мой.

Гримульв просто кивнул и потянул парусину обратно, и Леифу пришлось убрать руку.

~oOo~

Когда он вышел из дома, его встретила Астрид.

— Ну, что думаешь? — скрестив на груди руки, спросила она.

Леиф усмехнулся.

— У нас будут великолепные корабли. Какие у тебя новости? — он направился к дому, и Астрид зашагала рядом.

— В зале посланник, хочет поговорить с тобой лично. Прискакал верхом.

— Верхом?

Хотя путешествие по суше было гораздо медленнее, зимой это был самый безопасный путь. Ледяные ветры, дувшие с севера, мотали корабли по воде, да и море замерзало на сотни шагов от берега.

— Откуда он?

— Он не хотел говорить. Сказал, будет говорить только с тобой. Но он въехал в город с севера.

Карсла был далеко на севере, и чтобы добраться оттуда, нужно было пересечь владения двух ярлов. Путешествие по суше, даже если менять коней, заняло бы почти две недели, если не больше, в плохую погоду. Только что-то важное могло заставить всадника пуститься в такой путь. Скорее всего, это послание ярлов Финна или Ивара. Даже если бы посланник прибыл из Карлсы, вероятно, весть была от Вали. Какие-то неприятности или перемена планов? Но это не могла быть Ольга. У нее не было желания ни видеть его, ни сообщать ему новости о себе.

Но сердце Леифа е забилось. Он прибавил шагу, двигаясь так быстро в сторону дома, что Астрид была вынуждена почти бежать.

Оказавшись там, он сразу же увидел всадника, сидящего у очага все еще в одежде, с чашкой меда и тарелкой горячей пищи. Когда Леиф подошел к нему, мужчина встал и склонил голову.

— Ярл Леиф.

— У тебя есть сообщение?

— Есть, ярл. Я Эрик из Дофрарара. Я несу послание от Вали, ярла Карлсы.

Странная смесь облегчения и разочарования затопила Леифа. Он был прав. Ольга не передала бы ему никакого послания, конечно, нет. Видимо, Вали решил отказаться от похода. Не в силах сдержаться, он вздохнул.

— В чем дело?

— У меня лишь пять слов, мне их передал предыдущий гонец. Послание таково: «Приезжай немедленно. Ты нужен ей».

~oOo~

Он отправился в путь в тот же день. Это почти сводило его с ума; Леиф предпочитал путешествия по морю, а езда на большие расстояния занимала слишком много времени. Но у него не было выбора. Море было бы слишком коварным для путешествия так далеко на север, и они наверняка столкнулись бы с сильным встречным ветром. На коне он мог двигаться в одиночку — но все же взял с собой Ульва по настоянию Астрид — и найти убежище, если начнется буря.

Ульв ехал с ним, и они каждый день загоняли скакунов до изнеможения, часто меняли лошадей, редко спали и ели. И все же, прошло целых две недели, прежде чем они добрались до Карлсы. Почти месяц с тех пор, как Вали отправил сообщение.

Послание было невыносимо расплывчатым. Такими были все сообщения; им приходилось пройти путь по множеству ртов и ушей, и поэтому они должны были быть короткими, чтобы смысл нельзя было неправильно истолковать. Эти уши и рты сами слышали послание, а значит, говорить что-то важное тоже было нельзя. Леифа грызли мысли. Что за необходимость могла возникнуть у Ольги, что сам Вали отправил за ним гонца?

А затем они стали слышать новости о Карлсе, и беспокойство стало таким сильным, что буквально придавливало его к земле.

Еще севернее — и ему стали рассказывать о смерти. Они уже скакали через владения Ивара, прилегающие к землям Вали, и буквально каждый встретившийся убеждал их повернуть назад.

Карлса была охвачена чумой. У всех были разные сведения о числе больных и умерших, но с каждым разом цифры росли, и у каждого была своя история. Завидев Карлсу, Леиф и Ульв почти ожидали наткнуться на горы мертвых тел — и пустоту.

Ольга была их целительницей. Вали передал, что ей нужен Леиф. Это могло значить только одно. Она заболела.

И почти месяц прошел с момента отправки послания. Леиф провел последние дни путешествия, готовясь принять мысль о ее смерти.

Недалеко от самого города они наткнулись на большую открытую могилу и два снежных кургана рядом с ней, которые, как Леиф знал, были тоже могилами, только уже зарытыми

А что если Ольга уже в земле? Сердце Леифа тяжело сжалось при этой мысли.

Ульв остановил лошадь.

— Леиф. Если мы войдем в город, нам нельзя будет выехать из него.

Так и было. Даже если они сами не заболеют, они могут принести болезнь с собой, когда уйдут. Им придется остаться, пока чума не пройдет. Леиф повернулся к своему другу.

— Ты прав, друг. Ты должен повернуть назад. Возвращаемся в дом, где нас кормили в последний раз. Мы переночуем, а потом ты вернешься в Хальсгроф и попросишь ярла Ивара приютить тебя.

Ульв несколько мгновений изучал его взглядом, затем покачал головой.

— Нет. Я с тобой. Я только хотел, чтобы то, что случится, было сказано вслух.

Эйк разочаровался в Ульве, в своем спокойном, заботливом сыне, но на самом деле он был лучшим среди бывших наследников ярла. Леиф кивнул, и они тронули лошадей, чтобы проделать этот последний отрезок долгого путешествия.

Вали встретил их у городских ворот. Он выглядел изможденным — не больным, но измученным и полным печали. Он удивленно взглянул на Ульва, а затем повернулся к Леифу.

— Я рад, что ты прибыл, — но он держался на расстоянии и не сделал шага, чтобы его обнять.

Обрадовавшись тому, что Вали не стал все усложнять, Леиф задал единственный волновавший его вопрос:

— Она... — и не мог произнести ни слова.

— Она тяжело больна, но еще жива. Прежде чем я отведу тебя к ней, надо поговорить. Тебе многое нужно знать.

Он проделал такой путь вовсе не затем, чтобы снова слышать обвинения.

— Нет. Когда я ее увижу, тогда и поговорим.

Вали улыбнулся, но в его улыбке не было веселья.

— Я не спрашиваю. Пойдем со мной, или я вообще не позволю тебе ее увидеть. Мы едем туда, где пока нет заразы.

Не говоря больше ни слова, Вали развернул своего черного коня и направился к лесу.

Они скакали, пока Карлса снова не исчезла из виду, и Леиф подумал, что еще немного — и он озвереет. Каждая мышца в его теле сжалась, и намерение у него было только одно — они остановятся, и он даст выход своей ярости.

Что он и сделал, как только они спешились перед небольшой хижиной. Он ударил Вали в лицо так сильно, что тот упал в снег. Леиф был готов защищаться, Ульв рядом с ним схватился за меч, но Вали только поднялся и вытер кровь с губ.

— Возможно, я заслужил это. Но второго шанса у тебя не будет. Иди. Бренна и Сольвейг ждут.

Удивленный реакцией на удар и словами Вали, Леиф наклонил голову.

— Ты не собираешься войти?

— Я вожусь с мертвецами каждый день. Я не буду рисковать женой и ребенком.

Значит, Бренна и Сольвейг были по ту сторону двери.

— Как долго?

Лицо Вали исказила боль.

— Уже больше месяца.

И снова Вали и Бренна были разделены. Леиф вздохнул, спрашивая себя, а действительно ли боги благоволили к ним.

Дверь открылась, и на пороге появилась Бренна с Сольвейг на руках. Малышка увидела отца и наклонилась вперед, протянув руки:

— БА! БА!

— Здравствуй, мое солнышко, — Вали поморщился от боли и отступил назад, чтобы оказаться еще дальше.

Они застыли, рядом и все же вне досягаемости друг друга. Тоска между ними была настолько сильной, что воздух, казалось, потрескивал. Когда отец не взял ее на руки, Сольвейг заплакала, и Вали дернулся так, словно его снова ударили.

Бренна обернулась и передала свою дочь кому-то внутри, а затем повернулась к мужу.

— С тобой все хорошо?

— Да, — он показал на Леифа и Ульва. — Я привел гостя, на которого мы надеялись. Мы можем поговорить здесь?

Бренна кивнула и подошла к Леифу с поднятыми руками. И Вали сделал еще несколько шагов назад.

Леиф крепко и долго обнимал ее.

— Я рад, что ты в порядке, — прошептал он ей в волосы.

Она сделала шаг назад и улыбнулась ему.

— Вали скорее ударит меня, чем подпустит к себе или к городу. Я не собираюсь с ним драться. Я хочу, чтобы Сольвейг была в безопасности.

Повернувшись к женщине, державшей плачущую Сольвейг, она кивнула:

— Это Эса.

Леиф и пророчица кивнули друг другу.

— Здесь матери с грудничками и совсем маленькие дети, которых спасли от заразы, и беременные женщины, которые… успели понять, что к чему, пока не заразились.

Выражение лица Вали изменилось, когда он заговорил, и Леиф не смог его прочитать.

— Вы послали за мной давно, — сказал он. — Я приехал сразу же, но прошло уже несколько недель. Она так долго была больна?

Бренна взяла Леифа за руку.

— Нет. Она не была больна, когда мы послали за тобой. Она свалилась около недели назад.

— Я ничего не понимаю. В сообщении говорилось, что я ей нужен, — он посмотрел Бренне в глаза и был потрясен, увидев в них слезы. — Что? В чем дело?

Теперь ему ответил Вали.

— Она носит твоего ребенка, мой друг. Мы послали за тобой по этой причине.

Леиф слышал, как Вали назвал его другом, и если бы он говорил о чем-то другом, возможно, его бы это обрадовало. Это значило, что сердце Вали оттаивает, что он снова готов быть его другом. Но сказанное заставило его онеметь.

— Я не... она не может... как это может быть? — вопросов было так много. — Если она беременна, почему она не с остальными, почему не здесь?

— Она долго не знала, — сказала Бренна. — Когда я спросила ее, она сказала «нет». Она не верила, что это возможно, и не переставала помогать больным. Я думала, что она ошибается. Я волновалась. Я сказала Вали, и мы решили, что должны послать за тобой. Она не знает.

Леиф понимал только одно.

— Мне нужно с ней увидеться. Больные лежат в зале?

Вали кивнул и шагнул к своей лошади.

— Да, но Ольга лежит в своем доме. Я отведу тебя к ней.

— Я знаю, где находится ее дом.

— И все же, я отведу тебя к ней.

Споры только замедляли его, и Леиф чувствовал, что его голова может лопнуть от них. Поэтому он кивнул в знак согласия.

Прежде чем Леиф успел сделать хоть шаг, Бренна снова его обняла.

— Это последний раз, когда мы можем быть рядом. Когда ты войдешь в город, Вали уже не пустит тебя сюда.

Наконец происходящее начало доходить до Леифа, и он повернулся к Ульву.

— Теперь мы расстаемся. Останься здесь. Если хочешь быть рядом, будь здесь. Если ты хочешь вернуться домой, я даю тебе разрешение уйти. Но у тебя нет причин рисковать. Ты здесь никого не знаешь.

Ульв фыркнул от оскорбления.

— Я знаю тебя. Ты мой ярл, и я здесь, чтобы быть с тобой. Я иду туда, куда идешь ты. Я могу пригодиться в городе.

Вали серьезно на него посмотрел.

— Или ты можешь заболеть и умереть за восемьсот миль от дома.

— Возможно. Я знаю свой долг. И помню клятву. Я не мой отец, Вали Грозовой Волк.

— Кажется, это правда, — Вали бросил на Леифа многозначительный взгляд, и тот понимающе кивнул. — Ну, если так, очень хорошо. Я уверен, что вы можете быть полезны.

~oOo~

По дороге в город Вали рассказал Леифу и Ульву, что за время болезни они потеряли более двухсот душ, и многие были еще больны. Половина населения города лежала в постелях, страдая, или умирала.

Но прошедшая неделя принесла только десять заболевших, и Вали считал это большим прогрессом. Он думал, что, возможно, они достигли конца своего испытания — начала его конца, по крайней мере. И все же должны были быть еще мертвые.

Якоб и Ханс были мертвы. Бьярке и Орм болели. Бьярке выздоравливал, но Орм был все еще тяжел, хоть и непонятно было, умрет он или выживет. Несколько стояли на пороге в другой мир.

Вали, Яан, Георг и Харальд казались неуязвимыми. Когда Леиф сказал об этом, Вали устало хмыкнул.

— Я бы сказал то же самое об Ольге еще недели две назад. Мы не можем понять эту болезнь. Она тоже не могла. Она никогда ничего подобного не видела.

— Как она, Вали? Только честно.

Вали придержал коня и повернулся к Леифу лицом.

— Она плохо. Она была без сознания несколько дней.

— А что насчет ребенка? — сердце Леифа снова сжалось.

— Я не знаю. Не понимаю. Но мать Бренны, Дагмар, и ученица Ольги, Фрида, теперь занимаются лечением. И они за ней ухаживают.

Леиф пустил коня галопом, оставив Вали и Ульва позади. Он знал, где искать свою Ольгу.

~oOo~

Он напугал Фриду, когда ворвался в дом, но она его сразу узнала, и выражение ее лица сменилось с испуганного на печальное и одновременно радостное. Не говоря ни слова, она наклонила голову в сторону двери в комнату, где стояла кровать Ольги. Леиф не терял времени зря. Он услышал, как Вали шагнул в дом позади него, но ему уже было все равно.

Коз и кур не было, и в комнате было смертельно тихо.

Только резкий хрип.

Только тяжелое дыхание.

Только она — на кровати, под одеялом, и ее длинные волосы, которые он так любил, разметались по постели. Ольга полулежала на высокой груде подушек, почти сидела.

Ее кожа была красной — ярко-красной, почти светящейся в свете свечей — и глаза, казалось, были закрыты какой-то гнойной коркой. Рот был открыт, и дыхание свистело в ее груди, движения которой были почти незаметны.

Если бы не звук, он бы и не понял, что она дышит.

И она умирала. Любой, кто видел ее, мог это сказать.

И еще любой мог увидеть небольшой, но явный бугорок ее живота. Их ребенок внутри больного и слабеющего тела. Любовь всей его жизни и его восьмое дитя на грани смерти.

Леиф спросил себя, что он сделал, чтобы заслужить такое презрение богов.

Он подошел к ней и присел у кровати. Зарывшись рукой в одеяло, он нашел ее горячую сухую кисть и сжал.

— Ольга. Я здесь и не собираюсь уходить. Я больше никогда от тебя не уйду. Ma armastan sind.

Он наклонился и приник долгим поцелуем к ее губам.

Глава 19

Ольга плыла сквозь туман из расплавленного железа. Она тонула. Туман заползал в ее легкие, мозг и кровь, наполнял ее собой. Другие ощущения и чувства были где-то вдалеке, искаженные болью и невыносимым жаром.

Иногда она ловила проблеск чего-то еще: прикосновения, звука или вкуса, и хотела удержать это, но оно исчезало, прежде чем она понимала, что именно слышит или чувствует. Иногда ей казалось, что она узнает звук любимого голоса или прикосновение губ к губам — но это не могло быть реальным, и она сразу забывала об этом.

Только о жаре и боли она не могла забыть.

~oOo~

Ольга проснулась в темноте, безжалостно черной, и ее первая мысль — первая, которую она сумела осознать за очень долго время, — состояла в том, что, оказывается, за краем смерти что-то есть. Она верила, что дух уходит вместе с телом, что тело уходит в землю, чтобы снова стать частью круга, обновляется и изменяется, но дух исчезает навсегда. И эта первая мысль — о том, что она умерла и очнулась в черной бездне, — испугала ее.

Затем Ольга почувствовала тяжесть на веках и поняла, что глаза ее закрыты и открыть их будет нелегко. А потом у нее появилась еще одна мысль: чума. Она заболела. Болезнь победила ее, она ела ее грудь, глаза и нос.

Ее грудь была тяжелой и какой-то раздавленной, и каждый вздох казался полным металлических осколков. Но она была в сознании и жива, и это значило, что она справилась — или сможет справиться.

Подняв руки, Ольга поднесла их к лицу — и это почти лишило ее всех сил. Она терла глаза, пока не смогла открыть их.

Комната, ее комната, была темной, но это была не тьма ночи. Свет проникал через закрытые ставни, и его было достаточно, чтобы она поняла, что за окном день.

Она была одна — нет, не была. Из передней комнаты доносились тихие голоса и знакомые звуки — кто-то садился есть. Когда она открыла рот и попыталась заговорить, у нее не вышло. Она не смогла даже дышать.

Ольга попыталась снова, и тут ее охватил кашель, и боль в груди стала такой сильной, что почти разорвала ее надвое. Она попыталась повернуться на бок, свернуться калачиком и найти какое-то облегчение, но сил не было. И ей оставалось только лежать и кашлять, беспомощно мучаясь от боли и бессилия.

А потом вокруг нее оказались люди, и Ольга увидела в дверях того, кого не ожидала увидеть.

Ее золотой гигант. Леиф был здесь.

Он встретил ее взгляд и широко улыбнулся, хотя лоб и прорезала беспокойная морщина.

— Ольга! — воскликнул он.

Без колебаний, словно делая это не в первый раз, он поднял ее с постели и притянул к своей груди, и хлопал по спине, пока она кашляла. Она почувствовала, как он коснулся ее лба губами.

Когда приступ, наконец, прошел, она осталась в его объятьях, и рука Леифа стала поглаживать ее по спине — ласково, нежно. Спустя несколько мгновений тишины он спросил ее:

— Ты со мной?

Ольге было больно, она была истощена и растеряна. Она не была уверена, о чем он ее спрашивал. О том, пришла ли она в себя? Была ли она рада его видеть? В любом случае, это не имело значения. Прямо сейчас она была рада его видеть и расплакалась бы, если бы у нее были силы. Что бы он ни имел в виду, ответ был один. Она кивнула.

Объятия Леифа стали крепче. Он аккуратно уложил Ольгу обратно на кровать, пригладил ее волосы и улыбнулся.

— Не могу выразить словами, как я рад видеть твои прекрасные глаза.

— Ты здесь, — попыталась сказать она, но голос не повиновался.

Он, казалось, понял ее.

— Я здесь. Я не оставлю тебя. Больше никогда, — он протянул руку и положил ее Ольге на живот. — Я люблю вас обоих.

Ольга подумала, что он говорит что-то странное, но тут туман снова наполнил ее голову, и она закрыла глаза.

~oOo~

Когда она проснулась снова, стояла ночь. Обжигающая боль все еще наполняла ее, но теперь она не пожирала ее, и разум уже понемногу очищался. Она помнила свое пробуждение — смутно, но помнила. И Леиф был здесь.

Она обвела взглядом темную комнату. Вокруг царила тьма, но лунного света, проникавшего через ставни, хватало, чтобы она смогла разглядеть очертания предметов.

И большое неподвижное тело на полу возле ее кровати. Леиф был здесь.

Она выпростала руку из-под одеяла и протянула ее, пока не смогла коснуться пальцами его волос. Леиф дернулся от ее прикосновения — видимо, он не спал — и сел.

Было слишком темно, чтобы разглядеть, но Ольга все же различила в темноте силуэт и бледный отблеск глаз. Она улыбнулась и попыталась позвать его по имени, но не смогла издать ни звука.

Леиф подвинулся к ней и положил ладонь на ее лоб.

— Жара нет. Слава богам. Ольга, ты со мной?

Вспомнив, что он уже спрашивал ее об этом, и все еще не имея понятия, о чем именно он спрашивает, она снова кивнула.

Леиф поднялся с пола и уселся рядом с ней, разглядывая. Потом наклонился к столику у кровати и налил в чашу воды. Помогая ей пить, он спросил ее, как она себя чувствует.

Ольга не могла ответить. Холодная вода смягчила горло, и она попыталась пожать плечами, но даже это движение причинило боль.

— Прости. Я так рад, что ты пришла в себя и выздоравливаешь. Ты была очень больна, Ольга.

Она кивнула; она знала. Ее разум уже стал достаточно ясным, чтобы она могла осознавать происходящее, и теперь она вспоминала многое, что слышала в тумане — и многому удивлялась. Но пока не могла найти ответы на вопросы.

После момента тишины Леиф положил руку на ее живот, и тут из тумана пришло еще одно знание. Она носила ребенка. По крайней мере, до того, как заболела. Ее руки тоже коснулись живота, и Леиф чуть отодвинулся, дав ей место. Обнаружив под рукой знакомую выпуклость, Ольга выдохнула с облегчением.

Он накрыл ее руку своей.

— С ребенком все хорошо? Ты можешь сказать?

Она припомнила легкие шевеления, но как давно это было? Она не помнила. Ольга попробовала прислушаться, задержала дыхание на несколько ударов сердца, но ощутила только тянущую боль в груди и острую — в глазах и в горле. Она покачала головой.

Так много вопросов теснилось в ее голове. Она не знала, жив ее ребенок, все ли с ним хорошо. Не знала, откуда взялся Леиф и как долго он здесь, хотя понимала, что спросить об этом лучше у Вали и Бренны. Она не знала, что это значит для них, для нее. Она не знала, может ли это изменить то, что случилось между ними.

Она не знала даже, где находится: у себя или в длинном доме ярла. Она не знала, сколько еще больных, сколько уже умерло, близок ли конец. Она не знала, живы ли Вали, Бренна, другие ее друзья. Она не знала, не могла спросить и снова чувствовала себя усталой — слишком усталой, чтобы разбираться с этим.

Все, что она знала, — это то, что будет жить и что Леиф теперь рядом, держит ее руку.

~oOo~

Дагмар протянула ей ночную одежду из розово-рассветного шелка, которую Ольга сшила себе вечность назад. Она покачала головой, но мать Бренны не обратила внимания на ее отказ. Дагмар накинула рубашку Ольге на голову и держала ее так, пока та не подняла руки, чтобы продеть в рукава.

— Он не отходил от тебя ни на шаг. Сегодня в первый раз за все время Леиф вышел из твоего дома.

Прошла неделя с тех пор, как Ольга пришла в себя. Она еще чувствовала себя не очень хорошо, но каждый день прибавлял ей сил. Но пока она не могла говорить. Дыхание отнимало слишком много сил.

Сегодня Дагмар помогла ей помыться. Не в ванне, но все же теплой водой и губкой. Ольга смыла со своего тела грязь и пот. Она стеснялась раздеваться при Леифе, и Дагмар выпроводила его вон.

Раздевшись, Ольга долго смотрела на свой живот. Он казался больше. Не намного, но она могла заметить разницу.

И еще она чувствовала шевеления ребенка. Он или она — дитя все еще было живо внутри нее, и каждый день шевелилось внутри.

Леиф был с ней, когда Ольга почувствовала шевеления — первые после болезни. Жестами она показала ему, что происходит, и он поцеловал ее живот и прижался к нему щекой, мокрой от слез.

Ольга не чувствовала злости к Леифу — и была растеряна. Он предал ее, он причинил ей боль, и она потеряла все из-за того, что он оставил ее. Она отослала его прочь, потому что не могла простить и доверять, и провела месяцы и месяцы, покинутая и одинокая.

Но теперь все это словно было не важно. А ведь должно быть, и каждый день Ольга говорила себе, что это будет важно, когда она полностью выздоровеет и станет сильнее. Но она выздоравливала и становилась сильнее, а ничего не менялось.

Она любила его, это без сомнения, но не знала, доверяет ли. Может ли? Прошлого не изменить. Ее потери не восполнить. Ее мучения — они по-прежнему были с ней.

Может, это ребенок менял ее, тянул ее к ней, тянул родителей друг к другу.

Дагмар унесла таз и губку прочь, и Ольга слышала, как она ходит в передней дома. Запах мяса, жарящегося на огне, наполнил дом. В животе у нее заурчало — и тут же ребенок пошевелился. Ольга улыбнулась и положила руку на живот. Она не могла ощутить движение рукой, но ощущала его внутри, безошибочно.

Дагмар вернулась, держал в руке Ольгин гребень — украшенный узором кусок дерева, подарок Якоба, — и уселась рядом, чтобы расчесать ее густые волосы.

— Фрида скоро придет тебя навестить, заглянет вечером. У нас еще восемнадцать больных в доме, большая часть идет на поправку. Новых больных нет вот уже три дня. Она спит целыми ночами. Правда, скоро ей не придется спать в доме мужа. Дом Амунда больше не ее дом. Ей придется найти себе новое место.

Дагмар красноречиво посмотрела на Ольгу, но той не нужны были намеки. Она будет рада видеть Фриду у себя снова.

Она легко постучала себя по груди и указала на пол.

— Ей стоит прийти сюда, — прошептала Ольга с трудом.

Дагмар улыбнулась.

— Думаю, Фриде будет лучше в доме лекаря. У нее настоящий талант, хоть она и молода. Ты хорошо ее обучила.

Ольга подумала, что чума обучила ее лучше — куда лучше, чем мог бы обучить самый опытный целитель.

Открылась дверь, и а комнату вошел Леиф. Он огляделся вокруг и закрыл за собой дверь, замерев на пороге.

— Не заплетай. Пожалуйста, — он имел в виду волосы.

Дагмар убрала руки от волос Ольги и поднялась.

— Проверю мясо. Фрида захочет поесть, когда придет.

Леиф отступил, позволяя ей пройти, а потом подошел к кровати и уселся рядом с Ольгой.

— Ты выглядишь хорошо. Ты прекрасна.

Ее щеки загорелись от ласковых слов, и Ольга улыбнулась.

Леиф провел пальцами по ее плечу, и ее глаза закрылись от чувственного ощущения.

— Красиво. Тебе идет. Необычно.

Она покраснела сильнее.

— Шелк, — прошептала она. — Торговцы.

Леиф кивнул.

Конечно же, он знал о торговцах и шелке, пусть даже для нее это и было диковинкой.

Она почувствовала себя глупо. Но его пальцы скользили по ее плечу, и она отдалась этому притягательному ощущению — и не смогла заставить себя обидеться. Подушечки его пальцев поглаживали ткань, скользя по плечу и ниже, а потом поднялись выше и скользнули по ключицам — по одной, по другой, так, как Леиф часто делал раньше.

Его брови нахмурились, в глазах блеснуло желание.

Ольге пришлось остановить его, когда ее ощущения стали слишком сильными. Их взгляды встретились, и она увидела в них вину — но не то мучительное чувство сожаления, которое было в них в тот его последний визит. Это была вина, смешанная с похотью. Он хотел ее.

— Прости, — голос его был низким и хриплым. — Я не хочу давить. Я знаю, ты еще не выздоровела. Я просто счастлив, что тебе по душе мое присутствие. Я скучал по тебе, любовь моя. Ты со мной?

Все еще не совсем понимая, она кивнула.

Он улыбнулся и наклонился к ней, высвобождая руки из ее хватки так, чтобы запустить пальцы в ее волосы. Леиф целовал ее — нежно, едва ли скользя губами по ее губам. Когда их языки встретились, Ольга почувствовала, что плывет.

Не важно. Прошлое не важно. Она была жива. Рядом с ней был Леиф. Она носила ребенка — этого шанса у нее могло бы и не быть. Мужчина, которого она любила, был рядом, целовал ее, говорил, что любит. У них был общий ребенок — он связывал их навеки. Прошлое не важно. Он был рядом с ней. Она была рядом с ним.

Но верит ли она ему? Не пожалеет ли, если поверит?

Она не знала. Но она это узнает. Не сейчас, так потом.

~oOo~

— Ты собираешься возвращаться к Гетланд? Ты ярл.

Голос Ольги был слабым и хриплым, но она, наконец, могла говорить так, чтобы ее слышали — если не требовалось говорить громко.

Прошла еще неделя, и чума, спустя два месяца, наконец, отступила из Карлсы, разжав свои ядовитые клещи. Ольга была среди тех, кто еще оставался в постели, но в городе не осталось по-настоящему больных.

Умерших было триста девяносто семь. Карлса потеряла почти половину людей.

Когда она задала вопрос, Леиф, который сидел у огня, грея руки, поднялся и повернулся к ней, хмуря брови.

— Пока Гетланд в руках Астрид. Я же сказал тебе, что не оставлю тебя снова. Я останусь, пока ты не выздоровеешь настолько, что сможешь уплыть со мной.

Облегчение от его присутствия не переставало удивлять Ольгу. Она пыталась снова и снова найти предел своим чувствам, но не могла. Она заставила себя вспомнить те ужасные дни в Эстландии после его предательства — но даже тогда гнев не вернулся. Печаль была там, боль была там, но не гнев. Конечно, он вернется — он должен был вернуться и застать ее врасплох, но пока она чувствовала себя спокойно.

И это было трудно. Он был здесь, заботился о ней, любил ее — открыто, впервые за все время. Бренна и Сольвейг вернулись, и город начал трудный пусть восстановления, и Вали и Леиф, казалось, помирились. Ольга чувствовала себя счастливой, исцеленной. А не должна была.

И теперь, когда у нее был ее голос, она могла высказать то, что хотела.

— Ты говоришь, я поплыву с тобой? Но я теперь живу в Карлсе. Это мой дом.

Леиф отошел от огня и уселся за стол.

— Ты носишь моего ребенка. Я люблю тебя. Ты знаешь мое желание — я хочу взять тебя своей женой.

— А мое желание не в счет? Снова?

Леиф нахмурился и отвел взгляд.

— Конечно, в счет. Всегда было. У нас будет ребенок. Ты не хочешь растить его вместе со мной?

Конечно, она хотела. Очень.

— Я не хочу, чтобы мы женились из-за ребенка.

Он повернулся и посмотрел ей в глаза.

— Ты знаешь, что я хочу жениться на тебе не поэтому. Ты не видишь другой причины?

Она видела много причин, но все же среди них была одна, которая сдерживала ее.

— Я боюсь.

Ольга опустила глаза, но он поймал ее подбородок рукой и заставил посмотреть на себя.

— Чего?

— Что это ошибка — снова доверять тебе.

Леиф убрал руки так быстро, что ее голова качнулась. Они сидели там, в тишине, и Ольга спросила себя, не ошибка ли это — давить на него. Или все же ошибка — доверять?

Это важно? По крайней мере, теперь, это не имело значения. То, что она чувствовала сейчас, видя, как он сидит за столом и смотрит на свои сжатые кулаки, было отчаянием. Она хотела оказаться рядом, в его объятьях, сказать ему, что любит и что, конечно же, выйдет за него замуж, и что они будут жить в Гетланде и будут растить ребенка, и будут счастливы…

Но если прошлое снова встанет между ними? Она надеялась, что нет. Но не могла быть уверена.

Наконец Леиф разбил тишину. Все еще глядя на свои кулаки, он сказал:

— Я всегда буду сожалеть о боли, которую причинил тебе в Эстландии. Зная, что случилось потом — о, это будет мучить меня всегда. Но время искупления прошло, Ольга. Я говорил, что не предавал вас. Ни Вали, ни тебя, ни моих друзей. Я нарушил клятву, данную Эйку, и за это прощения я не прошу. Это было правильно. Я сделал то, что сделал, и это было правильно. Да, были ошибки. Я не мог предвидеть всего. Другие, может, и сделали бы что-то иначе.

Леиф повернулся и посмотрел прямо на Ольгу.

— Но я не предавал тебя. Я объяснил все уже много раз, и теперь объяснений хватит. Ты можешь верить мне или нет. Выбор за тобой. Но ты права. Мы не должны жениться из-за ребенка. Мы должны стать мужем и женой, потому что любим друг друга и хотим прожить остаток жизни вместе. Вот, чего я хочу. Если это не совпадает с тем, чего хочешь ты — так и быть. Если ты хочешь, чтобы я уехал без тебя, я уеду.

Взяв руку Ольги в свою, он поднес ее к губам.

— А теперь мне нужно подумать. Я буду рядом.

Схватив тяжелую шкуру с крюка на стене, он открыл дверь и вышел в метель.

Впервые с момента, как она очнулась после болезни, Ольга была одна.

Глава 20

Сквозь метель Леиф пробрался в большой зал, который, наконец, снова стал просто местом, где люди могли встречаться друг с другом. Последние из заболевших были отосланы по домам несколько дней назад. Чума прошла.

Леиф и Ульв провели в Карлсе уже месяц, но не заболели. Он провел почти две недели у постели Ольги прежде, чем она проснулась, чтобы она знала, что он рядом, и потом еще две недели рядом с ней, помогая ей выздороветь. Они были так близки в эти две недели — так же, как раньше. Он знал, что это так. Он чувствовал, что ей нравится его присутствие, нравится его поддержка. Она любила его, как и раньше.

И в тот день, когда голос, наконец, вернулся к ней, она снова попыталась вернуть его во тьму тех дней, которые они провели по отдельности.

Нет. Несмотря на то, что он сказал Ольге, что покинет Карлсу без нее, если она захочет, делать этого Леиф не собирался. Он любил ее, она любила его — он знал это. Она носила его ребенка. Его ребенка. Они были семьей, хотела она или нет, и он не собирался бросать их.

Пробираясь сквозь сбивающий с ног ветер и глубокий снег, он позволил мыслям стать такими же злыми и колючими, как метель. Леиф говорил себе, что готов связать ее и увезти, как пленницу, если она откажется идти по-доброму.

Войдя в зал, он дернул на себя дверь, закрывая, и ветер и злость заставили ее захлопнуться с такой силой, что мечи и щиты, висящие на стене, зазвенели. Все в зале замерли и уставились на него, но он лишь посмотрел в ответ.

Вали сидел во главе стола с Бьярке, Ормом, Яаном и Ульвом, и Леиф знал, что ему надлежит присоединиться и послушать, о чем они говорят. Но он не хотел говорить о походе — он был просто невозможен, теперь, когда Карлса перенесла опустошающую болезнь. Леиф не был в настроении. Он оставил Ольгу одну.

Она сейчас уже была близка к выздоровлению, но он не оставлял ее одну до сих пор и намеревался вернуться сразу же, как остынет. А разговор с мужчинами вряд ли поможет остыть.

Бренна и какая-то незнакомая ему женщина сидели на полу, играя с Сольвейг и другой девочкой ее возраста. Он подошел к ним. Бренна и ее дочь только два дня как вернулись в город.

Он опустился на колени на шкуре, раскинутой на полу, и Сольвейг тут же поползла к нему. Она уперлась ручками в колени Леифа и поднялась на ноги, широко улыбаясь и показывая первые зубы. Она была такой доверчивой и дружелюбной.

— Привет, красавица, — сказал Леиф, ловя рукой кудрявую светлую прядку ее волос.

Сольвейг подобралась еще ближе и протянула руку, цепляя его за волосы. Леиф захныкал, словно от того, что она дернула его волосы. Сольвейг захихикала и снова потянула, и он снова хныкнул. Девочка отпустила волосы и захлопала в ладоши, и упала на попку, хохоча.

Нет, он не оставит Карлсу, если его женщина и ребенок будут здесь. Что бы ни пришлось ему для этого сделать, Ольга поедет с ним.

— Ты расстроен. С Ольгой все хорошо?

Услышав вопрос Бренны, Леиф понял, что слишком увлекся раздумьями. Он заставил себя вернуться в реальность и улыбнулся ей:

— Все хорошо, она с каждым днем все сильнее. Я не расстроен.

Его друг скептически посмотрела на него и что-то буркнула себе под нос. У Бренны был такой талант — доносить свои мысли без слов.

— Нам с ней о многом нужно поговорить.

— Она тебя любит.

— Если бы это решало все.

— Это решит. Я знаю, любовь должна все решить. Ольга скоро станет матерью.

— Думаешь, тогда в ней прибавится любви ко мне?

— Я знаю, что это делает важным другие вещи. Не те, что были важны раньше. Это меняет все. И ты тоже это знаешь, так что дай ей время. Она все еще исцеляется, все еще приходит в себя.

Материнство точно изменило Бренну. Они знали друг друга много лет, и до самых последних событий она была одинокой, замкнутой и подозрительной молодой женщиной, которую боялись и почитали за ее глаз.

Леиф не думал, что она назовет его другом — несмотря на то, что они сражались вместе и знали друг друга так долго. Он тренировал ее, готовил к войнам. Но Бренна не позволяла себе ни с кем сближаться.

До Вали. И теперь у нее была любовь и семья, и она очень изменилась.

Когда он познакомился с Ольгой, она была открытой и готовой прощать многое, несмотря на боль и трудности, которые терпела. Ее тело было хрупким, но дух оставался твердым, он помогал ей переживать бури, встречающиеся на пути, и оставаться несломленной. Любовь к нему изменила ее, сделала ее подозрительной и лишила возможности прощать, сломала ее дух. Леиф очень хотел вернуть все, как было.

Если он свяжет ее и повезет в Гетланд силой, это вряд ли поможет.

Но он не собирался уезжать без нее. Не собирался.

— Мне нужно поговорить с твоим мужем.

Леиф поцеловал пушистую головку Сольвейг, сжал плечо Бренны, поднялся и направился к Вали.

~oOo~

Вали провел Леифа в личные покои, которые делил с женой и ребенком. Теперь, когда чума ушла, зал был убран и снова стал тем, чем был — местом встречи людей. Те, кто болел, жаловался и хотел поделиться тревогами, приходили сюда в любое время, и уединение стало настоящей наградой.

Две служанки, убиравшие комнату, вышли по знаку ярла.

— Если ты хочешь поговорить о политике или планах на рейд, мы можем обсудить их с остальными. Это личное, да? — спросил Вали, усаживаясь и жестом показывая Леифу на стул.

Леиф посмотрел в лицо своего друга.

— Мы снова друзья и я снова могу спросить у тебя совета?

— Не припомню, когда я давал тебе советы, — заметил Вали, прислоняясь к столу с дружеской усмешкой.

Леиф вернул ухмылку.

Они снова стали близки за те дни, что Леиф провел в Карлсе. В ту ночь, когда он прибыл и нашел Ольгу умирающей, без сознания лежащей в своей постели, Вали пришел в ее дом. Он посидел рядом с ней, а потом он и Леиф перешли в переднюю комнату и сели у огня. Говорили они мало, но Вали положил руку на его плечо и сжал, и Леиф неожиданно для себя уткнулся лицом в ладони и заплакал.

Они снова стали друзьями. Но никогда не говорили о том, что случилось и о том, почему они простили друг друга.

— Мы друзья, Леиф, мы друзья снова, — продолжил Вали. — В эти дни у меня было время подумать о том, что я могу принять и что я могу судить. С тех пор, как я нашел Бренну в Гетланде, я поверил, что ты намеревался помочь. Но теперь я понимаю, почему ты решил поступить именно так. Понимаю, что доверие это не доверие, если его не проверять. Я был неправ, когда оттолкнул тебя.

Леиф выдохнул в облегчении.

— Я надеюсь, Ольга поймет это.

— Она еще не поняла? Я думал, у вас все хорошо. Она выглядит такой счастливой рядом с тобой.

— Она не верит мне. Не хочет ехать со мной в Гетланд. Она носит моего ребенка, Вали, и я не оставлю ее, ни за что. Она должна поехать со мной. Вот, что за совет мне нужен.

Вали поднялся и подошел к столу, на котором стоял кувшин с медом. Наполнив чаши для них обоих, он подошел и протянул одну Леифу. Когда они выпили, он заговорил снова:

— Ей пришлось тяжело в Эстландии.

— Я знаю, — вздохнул Леиф. — Я не могу вернуть то, что случилось. У меня есть только слова, и мне больше нечего сказать.

— Может, ей нужно время?

— Так мне сказала и твоя жена, Вали. Я дам ей время, если это ей нужно, но мое пребывание в Карлсе, как ты понимаешь, имеет свою цену. Я верю Астрид всей душой, но чем дольше меня нет, тем слабее в Гетланде моя власть. Я не хочу, чтобы ей пришлось воевать с теми, кто захочет оспорить мое место. Хватит и того, что я принесу новости о том, что похода не будет.

— Если бы мы могли, — пробормотал Вали. — Карлса опустошена, Леиф. Мы потеряли половину людей, и даже если мы закончим строить корабли, плыть некому. Но нам нужен поход. Два лета без рейдов уже нас ослабили.

Она говорили, много и часто, о том, что теперь будет. Леиф думал, что нашел решение. Если Вали не был готов говорить об Ольге, пока не решена проблема с походом, он решился высказать свое предложение наедине, до того, как озвучит его в зале.

— Пошли мужчин, которые захотят плыть, ко мне. Мы поплывем на юг из Гетланда на наших кораблях, а добычу поделим. А наш большой поход отложим на следующий год.

Вали наклонился вперед, предложение его заинтересовало.

— Это хорошее предложение. Спасибо. А ты поплывешь? Срок Ольги уже близок.

— Нет. Меня и так долго не было в этом году. Поход поведет Астрид, а я останусь в Гетланде и буду ждать, когда родится мой ребенок. Но сначала мне нужно, чтобы Ольга стала моей женой и поехала со мной домой. Вот почему я пришел посоветоваться с тобой. Ты переменил свое решение, Вали. Что мне сделать, чтобы и Ольга поняла? Чтобы она увидела, что мне можно доверять?

— Ты знаешь ответ. Ты не можешь заставить ее увидеть. Ты можешь только ждать, пока это случится. Я хорошо знаю Ольгу. Даже лучше тебя, если позволишь, — Леиф дернул плечом при этих словах, но промолчал; больно, но это было правдой. — Она изменилась из-за того, что случилось, может, стала жестче, но это Ольга. Она тебя любит. Ты и она связаны навсегда этим ребенком. Она увидит.

Леиф покачал головой, этого было недостаточно. Она отвернулась от него, несмотря на то, что любила. Если отвернется теперь, когда в ней растет его ребенок…

Нет. Он скорее откажется от Гетланда, чем от семьи. Он подождет.

~oOo~

Когда Леиф вернулся в дом Ольги после полудня, она не сидела за столом. Он нашел ее лежащей на постели лицом к стене. Обеспокоенный, Леиф поспешил к ней и опустился на край кровати. Отсутствовал он недолго, но если ей была нужна какая-то помощь, когда его не было, если она решила, что он бросил ее… он вздохнул.

— Ольга. Тебе плохо? — он положил руку ей на лоб, и она повернулась к нему с заплаканным лицом. — Что случилось, любовь моя?

Она взяла его за руку и прижалась к ладони щекой. Голос ее был хриплым, когда она пробормотала:

— Я… я боюсь.

Леиф отодвинул прочь разочарование и ответил, как мог, спокойно:

— Я знаю.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал.

Он убрал с ее лица выбившиеся пряди из косы волосы.

— А чего ты хочешь, Ольга?

— Я не хочу, чтобы ты уезжал.

Глубокий тяжелый вздох позволил ему справиться с досадой. Было бы неправдой сказать, что Леиф не чувствовал злости в этот момент, что не было в нем желания схватить ее за плечи, и встряхнуть, и рявкнуть, и заставить ее понять.

Досада мешала ему мыслить; видимо, он не успокоился после их разговора раньше. Но его и так долго не было.

— Я ходил в зал. Я сказал, что не покину Карлсу без тебя. Даже если ты не хочешь видеть меня, я останусь. Я буду любить и защищать тебя и ребенка до конца дней.

— Но ты правишь Гетландом. Ты должен вернуться.

— Если ты не поедешь со мной ко мне домой, значит, мой дом больше не в Гетланде.

Она свернулась калачиком у его груди, и Леиф притянул ее к себе на колени, чтобы обнять.

~oOo~

Ульву не терпелось вернуться обратно в Гетланд. Они путешествовали две недели, чтобы добраться до Карлсы, и пробыли в городе больше месяца. Чума прошла, и они могли возвращаться домой без страха заразить других людей.

Кроме всего прочего, зима тоже начала отступать. Солнце стало ярче, светило дольше. Снег и лед стали тоньше.

Ольга полностью восстановилась, но барьеры никуда не делись. Она не собиралась ехать с ним.

Леиф, Ульв и Вали стояли на пирсе и смотрели на море, на солнце, играющее на воде.

Настало время, когда Леиф должен был передать через Ульва весть о том, что место ярла Гетланда свободно.

Вали был более чем недоволен таким решением, как и сам Леиф. Карлсе был нужен союзник, сильное плечо, которое могло бы поддержать ее, пока она восстанавливалась. Решение Леифа остаться с Ольгой могло навредить и владению Вали тоже. Если ярлом станет враг, Карлса окажется в опасности.

Мужчины обсуждали это и так, и эдак, но Вали не пытался изменить решение Леифа. Он понимал, хоть и был очень обеспокоен. Леиф тоже переживал, но другого выхода не было. Он не мог снова оставить Ольгу. Он признавал, что в Эстландии ставил на первое место Вали и Бренну; но теперь они уже не могли быть первыми, хоть это и могло означать опасность для целого города… и для самой Ольги.

Он понимал, что рискует, но клятву нарушать не собирался.

— Если ты подождешь еще несколько дней или неделю, — предложил Вали, — море успокоится, и можно будет доплыть на корабле. В Гетланде ты будешь через несколько дней, а не через недели.

— У нас нет кораблей, — сказал Ульв. — И нам надо ехать.

— У нас есть судно, которое ты, Леиф, одолжил нам в наше последнее плавание из Гетланда. Когда вода станет безопасной, мы можем спустить его на воду. С тобой поплывут те, кто пойдет летом в поход из Гетланда. Как мы и говорили.

Ульв повернулся к ярлам.

— Говорили?

Он не знал, что Леиф не поплывет с ним в Гетланд, и Леиф пока не решался сказать. В любом случае, корабль, о котором он забыл, мог помочь выиграть время, а если времени не хватит, возможно, Ульву все же придется вернуться домой с вестью о том, что теперь каждый может претендовать на место Леифа.

— Мы поведем людей Карлсы в поход этим летом. Мы поделим добычу, чтобы Карлса могла восстановиться для похода на запад следующим летом.

Ульв молчал, глядя на море.

Леиф был его ярлом, и он устал от разговора.

— Ты остался, когда я сказал, что ты можешь уехать, Ульв. Теперь ты останешься, пока я не скажу это снова.

Леиф не часто использовал свою власть, но выдерживать осуждение двадцатилетнего щенка он не собирался.

Выражение лица парня изменилось с удивленного на упрямое и покорное в промежуток между двумя ударами сердца.

— Как пожелаешь. Ты мой ярл.

Да, он был ярлом. Пока.

~oOo~

Фрида снова жила у Ольги, и Леиф теперь не мог оставаться в доме. Теперь он спал в большом зале, но вскоре сможет занять свой собственный дом в Карлсе, если все же решит остаться. Он пока не был готов. Он все еще надеялся. Почти потерял надежду, но все же.

Несмотря на то, что спать в доме Ольги он больше не мог, навещал он ее каждый день. Он помогал ей по дому, они говорили о том, о сем. Он не давил на нее, не пытался заставить поверить. Она или поверит сама, или вообще не поверит, и если время выйдет, ему придется отправить Ульва в Гетланд с вестью о том, что он больше не ярл. Решение принято. Теперь только время имело значение.

Оставив Вали и Ульва на пирсе, Леиф направился в дом Ольги. Она и Фрида были заняты работой, сидели за столом, готовя какое-то снадобье.

Когда он вошел, Ольга хмуро и подозрительно на него посмотрела и отослала Фриду прочь. Ничего не понимая, Леиф просто стоял и ждал, пока девочка выйдет из дома. Та, проходя мимо, тоже посмотрела на него — так же подозрительно, как Ольга.

— Что случилось?

— Я видела тебя на пирсе с Вали и еще кем-то.

— Ульв.

Напряженный кивок дал понять, что Ольге все равно, кто это.

— Ты уплываешь.

— Что?

— Ты собираешься вернуться в Гетланд. Jah?

Гнев, тлеющий на задворках его сознания, в мгновение ока превратился в пламя, и Леиф шагнул вперед и движением руки смел со стола все, что там стояло. Ольга подскочила со стула и отступила назад, ее темные глаза стали большими от ужаса.

— Нет, я не собираюсь. Я уже сто раз сказал тебе, что не собираюсь уезжать без тебя. Если ты не поедешь со мной в Гетланд, я откажусь от него и останусь здесь. Я сделаю это для тебя, нужен я тебе или нет. Я люблю тебя! Ты носишь моего ребенка! Ты всегда думаешь о том, что потеряла ты, но как насчет моих потерь? Я потерял семь детей! Как ты думаешь, смогу я отвернуться от этого ребенка или нет?

Переполненный злостью, накопившейся в нем за месяцы, он ударил кулаками по столу, а потом замер, наклонившись, впиваясь пальцами в дерево. Дыхание его было тяжелым, волосы спадали по обеим сторонам лица.

— Я не уеду без тебя. Я жертвовал всем для тех, кого люблю. И для тебя пожертвую. Если тебе я не нужен, пусть. Но ты не будешь растить моего ребенка без меня. Я останусь с вами, чего бы мне это ни стоило.

Он посмотрел в ее прекрасное лицо, снова наполненное красками жизни, и гнев стал утихать.

— Я не уеду без тебя.

И не дав Ольге возможности сказать что-то в ответ, Леиф ушел.

~oOo~

Леиф собирался усесться у стены в длинном доме ярла и напиться до полусмерти. Он почти выбежал из дома Ольги, намереваясь сразу же приступить к выполнению плана. Слишком много гнева в нем было, слишком много мыслей, разрушающих его изнутри. Он готов был сделать все, чтобы не думать.

Люди в зале окидывали его взглядами, но не тревожили. Девушка, наполнявшая чашу, делала это насколько возможно быстро. Видимо, лицо отражало все его чувства.

Так что Леиф пил еще и еще.

Он сидел, уставившись в наполненную янтарным напитком чашу, когда край ярко-красного хангерока отвлек его взгляд. Это была Фрида, ее милое лицо было полно смущения.

Леиф просто смотрел на нее, и девушка кашлянула — не потому что болела, а просто чтобы прочистить горло, и сказала:

— Она послала за тобой.

Леиф горько рассмеялся.

— Ну, а я занят.

Он сказал Ольге, что не уедет из Карлсы без нее, но это не значило, что она имеет право ему приказывать.

— Я думаю, тебе лучше прийти, — сказала Фрида, развернувшись, чтобы идти прочь. Не дожидаясь ответа, она направилась к выходу.

~oOo~

Он последовал за Фридой так быстро, как только мог, успев поймать ее на входе в дом Ольги. Когда девушка повернулась, чтобы закрыть дверь, Леиф был в двух шагах от нее. Улыбнувшись, она пропустила его внутрь, а сама вышла из дома и направилась прочь.

Леиф вошел через открытую дверь. Ольга стояла у огня. Она переоделась и надела хангерок, которого он не видел раньше, с красивым шитьем у верха, как у женщин в Эстландии.

И она распустила волосы. Они спадали по ее плечам длинными густыми волнами. Леиф уставился на них, не в силах совладать с собой.

Вспомнив, наконец, зачем он пришел, он заговорил:

— Ты посылала за мной.

— Прости меня.

Он моргнул.

— Что?

Она подошла ближе, так осторожно, словно он мог укусить.

— Прости меня. Ты столько раз просил у меня прощения, а теперь пришла моя очередь. Пожалуйста, прости меня.

Ольга положила руки на его грудь, и только тут Леиф понял, что даже не оделся, выйдя из зала.

Он был растерян и немного пьян и убрал ее руки со своей груди.

— Я не понимаю.

Она опустила голову и заговорила, не глядя в его глаза.

— Ты сказал правду в прошлый раз. Я не думала о том, что ты потерял. Я лелеяла только свою печаль и осуждала тебя, но никогда не пыталась понять. Прости.

Леиф отпустил руки Ольги и обхватил ладонями ее лицо. Хорошо, что он выпил не так много медовухи. Он приподнял ее голову так, чтобы посмотреть ей в глаза.

— О чем ты говоришь?

Ольга покраснела, румянец окрасил ее щеки.

— Ты прав. Я люблю тебя. Сильно, — она опустила руки на живот. — У нас будет ребенок. Я знаю, чего хочу, но я была так напугана, что не могла этого принять. Я потеряла свой путь. Я пыталась найти его. Но у нас скоро будет ребенок, это шанс для нас обоих. Ребенку будет нужен тот, кто поведет его по жизни. Я хочу снова найти свой путь. Но я не найду его без тебя.

— Ольга, скажи прямо. Пожалуйста.

Она тяжело сглотнула, прежде чем заговорить снова.

— Я люблю тебя. Я ошибалась. Если ты хочешь быть со мной, я выйду за тебя и поеду с тобой в Гетланд как твоя жена. Мы будем растить ребенка вместе.

Облегчение и любовь распирали его грудь, но Леиф должен был спросить кое-что еще:

— Ты доверяешь мне?

Она подняла руки и обхватила ими его лицо.

— Доверие — это выбор. Я вижу это теперь. Да. Я доверяю тебе. Я выбираю доверие. Я выбираю тебя.

Леиф едва ли верил тому, что слышит. Месяцы и месяцы он находился в ловушке тоски по Ольге и острого сожаления, и теперь Ольга пришла и освободила его. Это не было легко, это не могло быть легко, но все же случилось — и у него было то, чего он хотел. Все, чего он хотел. И он едва ли верил в свое счастье.

— Ольга, я…

Прежде чем он смог найти слова, она спросила:

— Ты простишь меня?

Леиф все еще не мог говорить, так что просто притянул ее к себе и ответил поцелуем.

Глава 21

Им пришлось планировать две свадьбы: одну здесь, в Карлсе, через несколько дней после того, как Ольга дала свое согласие, и другую в Гетланде, где они должны были принести клятвы богам, и Леиф должен был дать ей меч. Она помнила, что когда женились Вали и Бренна, мечи тоже были.

В Карлсе, где жили последние из людей ее народа, ритуал был сделан по традициям Эстландии. Никто из мужчин не знал слов, так что Вали выучил их с Ольгиной помощью и готов был произнести их для нее и Леифа. Леиф женил их с Бренной, так что было правильно, что Вали женил самого Леифа.

Леиф горел желанием вернуться домой, и Ольга не стала задерживать их еще дольше, чем уже задержала. Она покидала этот новый дом, полный людей, которых любила, но понимала, что ее настоящий дом и настоящее будущее — там, где Леиф. Она носила ребенка, чудо, подаренное богами Леифа, и хоть и не знала, кто именно их одарил, но была благодарна. Она была благословлена. Этот ребенок узнает любовь настоящего отца, а она узнает любовь настоящего мужчины.

Ольга снова верила ему, и снова отдала в его руки свое тело и дух, и решила забыть о боли и страхе. Она делала так раньше, в прошлой жизни, сможет и теперь. Ольга помнила бури и потери прошлого, но потеряв, всегда находила в себе силы идти дальше и вселять надежду в других людей.

Леифу пришлось проявить немало выдержки, чтобы оставаться с ней и оставить все то, что было для него важно, и его злое обвинение в том, что она думала только о себе — да, теперь Ольга видела, что он был прав. В своей боли она словно отвернулась от мира, и все, о чем она могла думать, были лишь ее собственные страдания.

Стоя в комнате, одна, глядя на дверь, которая захлопнулась за Леифом, Ольга поняла это как никогда ясно. И она собралась с силами и выбрала доверие — выбрала замужество, не позволяя страхам больше владеть своим сердцем.

Теперь, несколько дней спустя, в первый день весны, она стояла, ожидая, пока Фрида расчешет ее волосы, а Дагмар — расправит платье, и Бренна с Сольвейг на коленях смотрела на нее с радостью в глазах.

Она решила оставить волосы распущенными, как любил Леиф, но чувствовала себя из-за этого какой-то голой. Платье было простым; не было времени сшить что-то другое, да и живот вырос настолько, что на Ольгу теперь могла налезать только очень свободная одежда. Для нее погода была еще прохладной, так что она надела поверх платья обычную светло-голубую шерстяную тунику с широкими рукавами и яркой вышивкой — она сама вышила узор несколько дней назад — на груди. Линия выреза — говоря о «голой» — была ниже, чем она думала; груди выступали вперед. Дагмар задрапировала ее кружевом, спускающимся по груди и спадающим на живот почти до самого пола.

В ее мире невеста была бы одета в белое, цвет единения и равновесия, но в этом мире цвет не имел значения. Ольга была теперь частью этого мира, и выбрала голубое — потому что это был цвет спокойствия.

— Я замерзну, — пожаловалась она. Они должны были пожениться на берегу, и хоть зима и прошла, для Ольги все еще было слишком холодно.

— Думаю, нет, — улыбнулась Бренна, обмениваясь взглядом с матерью. Дагмар стояла позади Ольги, и та не видела выражения ее лица.

— Вот, — сказала Фрида, перекидывая волосы Ольги на спину. — Еще одна вещь и ты будешь настоящим совершенством.

Решительный стук в дверь прервал женщин. Вали приоткрыл дверь и заглянул, и Ольга улыбнулась его непривычной застенчивости.

— Я помешаю?

— Нет, — сказала Бренна, поднимаясь и усаживая дочь на бедро. — Ты вовремя. Ольга боится, что замерзнет на собственной свадьбе.

Вали вошел внутрь, и Ольга увидела в его руках большую шкуру. Она была такого бледного цвета, что казалась снежно-белой. Ольга знала только одно животное с мехом такого цвета. Редкое животное. Белый волк.

Вали направился прямо к ней, и женщины расступились единым, словно отрепетированным движением. Только она была удивлена появлением Вали, остальные, как видно, ждали его. Ярл Карлсы остановился рядом с ней, и Ольге пришлось выгнуть шею, чтобы посмотреть в его улыбающееся лицо.

Держа шкуру в руках, он обернул ее вокруг плеч Ольги.

— Ты — друг моего сердца, Ольга, и я буду скучать по тебе каждый день. Мы столько пережили с тобой. Ты выходишь замуж за хорошего человека. Думаю, Бренна права. Он — великий воин, и он будет защищать тебя и твоего ребенка, и будет любить тебя. Но я дарю тебе шкуру белого волка, чтобы ты всегда помнила о том, что у тебя есть не только его защита, но и моя — защита Грозового Волка.

Закончив свою прекрасную речь, он наклонился и поцеловал Ольгу в лоб.

Она спросила себя, а помнит ли, знает ли Вали о том, что значит белый волк в ее мире. В мире Ольги это животное было воплощением знаний об элементах. Воплощением мудрости и понимания. Воплощением равновесия. И теперь она была окутана им, защищена им.

Ольга поднесла шкуру к лицу и заплакала. И когда Вали притянул ее к себе, она позволила себе плакать, пока не кончились слезы.

~oOo~

Они стояли на берегу, окруженные людьми Карлсы: всеми, кто выжил. Леиф надел ярко-голубую шерстяную тунику и темного цвета бриджи. Его волосы развевались на ветру. Фрида подарила Ольге красивый венок из сушеной травы, и она надела его на голову.

Когда Ольга подошла к Леифу и Вали, с Яаном и Георгом, сопровождающими каждый ее шаг, выражение его лица было серьезным. Она ожидала, что он будет улыбаться, и на мгновение ей показалось, что что-то не так, и страх обуял ее — но она прогнала его прочь. Когда она приблизилась, он протянул руку. Ольга вложила в нее свою, и Леиф притянул ее к себе, поднес к губам пальцы и поцеловал их, закрыв глаза.

Вали пришлось кашлянуть, чтобы Леиф отпустил ее руку.

— Мы собрались здесь вместе, — начал ярл Карлсы, — чтобы связать узами брака этих двоих людей. Ольгу, которая так далеко от места, которое называла домом, и Леифа, который тоже покинул свой дом. Сегодня начало их ритуалов. Мы стоим здесь, перед лицами богов, и приветствуем их среди нас, но Ольга и Леиф дадут им клятвы в Гетланде, где ритуалы будут свершены, как положено.

Леиф улыбнулся, и Ольга вернула улыбку, сжав его руку.

Вали поднял две веревки — сплетенные вместе нити белого и золотого шелка, и вытянул руки вперед, произнося слова, которым его научила Ольга:

— Воздух — это дыхание, невесомое и непреодолимое. Любовь тоже не преодолеть. Огонь — это жар, страсть и свет. Любовь освещается страстью. Вода — это чувство, покой и буря. Любовь глубока как море. Земля — это связь, кормящая грудь, гнездо птиц. Любовь — это дом.

Он поднял их соединенные руки.

— Будете ли вы уважать друг друга, доверять и хранить доверие?

Леиф решительно посмотрел ей в глаза, и она ответила таким же взглядом. Этот вопрос был самым важным для них, и она знала, что именно ее ответ должен быть первым.

— Да.

Леиф кивнул:

— И я.

Вали обмотал их руки веревкой.

— И вот я сплетаю ваши судьбы. Будете ли вы разделять боль друг друга и помогать друг другу облегчить ее?

Вместе они ответили:

— Будем.

Вали обмотал их руки другой веревкой, поверх первой.

— И вот я сплетаю ваши судьбы. Вы... — Вали замолчал, и Ольга взглянула на него. Она видела, как он изо всех сил пытался вспомнить слова, но как только она собралась подсказать, он улыбнулся ей. — Будете ли вы делиться друг с другом своими тревогами, чтобы ваш дух становился крепче?

— Будем, — улыбаясь, ответили Ольга и Леиф.

Он обернул веревку вокруг их рук снова.

— И вот я сплетаю ваши судьбы. Будете ли вы искать свое счастье вместе и хранить ваши сердца в радости и легкости?

— Будем.

Вали связал веревки в сложный морской узел.

— Леиф и Ольга, вы теперь связаны вместе, жизнью и духом. Пусть ваша любовь будет такой же огромной и вечной, как ночное небо, и ваша вера друг в друга — такой же крепкой, как земля, на которой мы стоим. Желаю вам всего хорошего в жизни, мои друзья.

~oOo~

Празднование их свадьбы стало первым радостным событием в Карлсе со дня зимнего солнцестояния — с ночи, которая стала предвестником долгих недель страданий и смерти. Так что Ольга и Леиф принесли городу радость.

Ольга была при смерти всего несколько недель назад, и к тому времени, когда Леиф и она смогли, наконец, скрыться от толпы поздравляющих, чувствовала себя вымотанной до предела.

Но это была ночь их свадьбы, и они не были вместе со времени той странной, болезненной, ужасной ночи, когда он пришел к ней, и они сделали ребенка. Она хотела снова ощутить Леифа в себе, но на этот раз без боли, а только с любовью. С открытой, истинной и вечной любовью.

Теплый свет просачивался сквозь закрытые ставни, когда они приблизились к дому, и Ольга вздохнула про себя, думая, что Фрида там. Но оказалось, в доме уже никого нет.

Фрида, видимо, помощью других женщин, разожгла огонь, и десятки свечей — гораздо больше, чем было у нее когда-либо — освещали каждый уголок обеих комнат. Козы и куры, за которыми ухаживала во время болезни Ольги ее соседка и которые вернулись только неделю назад, снова исчезли.

Они с Леифом были по-настоящему одни в брачную ночь, и Ольга больше не чувствовала усталости. Она улыбнулась своему мужу и засмеялась, когда он пошевелил своими светлыми бровями.

— Мы не можем навредить малышу?

Не так давно она бы посмеялась над таким вопросом. Многие мужчины задавали его, словно думали, что их стержень может проникнуть глубоко в чрево женщины и потревожить растущего там ребенка, и ее ответ всегда был одним и тем же. Они не могли навредить, и Ольга знала, что Леиф тоже это знает. У него уже были дети.

Тем не менее, они не совсем подходили друг другу по размеру. Им всегда приходилось приспосабливаться. Он не повредит ребенку, но он мог причинить ей боль — он делал ей больно, когда она не была беременна, и Ольга подумала, что если они не будут осторожны, он снова может причинить ей боль.

— Не ребенку, нет, — ответила она.

Его брови сошлись на переносице.

— Тогда мы будем только спать. Этого достаточно.

Она взяла его руки и обхватила ими свою талию.

— Нет, этого недостаточно. Я только прошу тебя быть осторожным, как всегда.

— Не всегда, — пробормотал он, запуская руки в ее волосы. — Прости меня за тот раз.

— Нам не нужно об этом говорить. Я искала боль тогда, и я не жалею. Но я рада, что теперь у нас все иначе.

Он наклонился к ней и легко поцеловал.

— Ma armastan sind.

— Нет, — когда брови Леифа удивленно поднялись, и он открыл рот, чтобы возразить, она положила кончики пальцев на его губы. — Скажи это на своем языке. Теперь это и мой язык тоже. Я люблю тебя.

— Не отказывайся от своего языка, Ольга. Ты уже достаточно потеряла. Сохрани свое наследие.

— Я сохраню вещи, которые мне дороги. Мое видение мира. Мои воспоминания о тех, кого я люблю. Но твой мир теперь — мой дом. Никто в Гетланде не знает моего языка. Твой язык — это мой язык.

— Я влюбился в тебя, когда мы делились друг с другом нашими знаниями. Я — тебе, а ты — мне. Я бы хотел, чтобы это было между нами. Мы были связаны сегодня по ритуалу твоего народа, и я чувствую себя связанным с тобой. Скоро мы пройдем путь моего народа. Мне нравится эта мысль — что ритуалы двух народов свяжут нас воедино. Пожалуйста, не отказывайся от себя — от той Ольги, с которой я познакомился.

— Я была твоей рабыней, когда мы познакомились.

Его губы изогнулись в ироничной усмешке.

— Ты никогда не была рабыней, любовь моя. Веревка на шее или нет, ты не рабыня. Ты похожа на Бренну в этом смысле. Твой дух слишком силен, чтобы его сломить.

Ольга могла поверить в это когда-то, но больше нет. Она была сломлена. Она приплыла в Карлсу, разбитая на части. Но когда она покачала головой и начала говорить, Леиф ухватил ее за руки и удержал неподвижно.

— Ты потерялась. Не сломалась. Ты стоишь здесь, моя жена, улыбаешься мне, предлагаешь свое доверие. Это доказательство того, что ты нашла себя и ты не сломлена. И теперь наконец-то ты принадлежишь мне.

Ольга положила руки на его плечи, и он поднял ее, чтобы она могла обхватить руками его шею. Пока он нес ее в заднюю комнату и укладывал на кровать, она целовала его губы и бороду.

Леиф усадил ее, и она увидела, что пол в комнате покрыт мехами и шкурами.

— Что это?

— Думаю, что друзья, которые зажгли огонь и свечи, сжалились надо мной и застелили нам постель на полу.

Ольга рассматривала свою кровать. Длиннее кровати, на которой она спала в замке, но узкая, и опоры скрипели, когда Леиф сидел на ней.

— Твоя кровать в Гетланде больше?

— Наша кровать. И да. Гораздо, — Леиф наклонился и обхватил руками талию Ольги, положив обе большие руки ей на живот. Он наклонился и прошептал ей в ухо: — Там есть место для тебя и меня, и для твоего живота.

Прежде чем она успела возразить, его рука скользнула вниз и начала собирать юбку ее платья. Его губы все еще касались ее уха, и она почувствовала, как изменилось его дыхание от накатившей страсти.

— Ольга, — ее имя было стоном в его груди. — Ты нужна мне.

Он задрал юбку ей до талии, опустил руку и нашел ее естество. Его пальцы коснулись этого нежного теплого местечка, и она дернулась и ухватила его за руку. Леиф быстро отстранился, но Ольга хотела не этого. Она потянула его руку обратно, и он грубо застонал от ее настойчивости.

А потом он дал ей то, чего она хотела. Полностью одетый, Леиф накрыл ее своим широким телом. Ольга подалась вперед, держа его руку между ног; он играл с ее телом, его пальцы скользили по ее влажным складочкам и ласкали ту крошечную точку, где ощущения в ее теле скручивались в клубок. Другая его рука ухватила ее за плечо.

Лицом Леиф уткнулся ей в волосы, его дыхание срывалось, ревя в ее ухе. Она чувствовала, как прижимается к ее бедру его железный стержень, чувствовала легкие непроизвольные движения его бедер, а потом черные искры наполнили ее голову, и она подумала, что упадет в обморок. Кряхтя как животное, Ольга затряслась в оргазме.

Ольга ухаживала за беременными женщинами и потому знала, что меняется во время беременности не только живот. Изменялись и потребности женщины, и ее ощущения. Многие женщины, которых она знала, включая Бренну, становились просто дикими от страсти, пока носили детей.

В первый раз, когда она носила ребенка, она не испытывала желания: Ольга была слишком поглощена страхом перед своим жестоким мужем. В этот раз она много болела и много грустила, а потом еще и выздоравливала, и до последних нескольких недель не чувствовала ничего подобного. Но с тех пор, как она поправилась, Ольга постоянно ощущала это в присутствии Леифа — физический зуд неудовлетворенного желания.

Руки Леифа касались ее по-другому. Как будто части ее тела, отвечающие за удовольствие, каким-то образом стали больше, хотя она не чувствовала, что они стали больше. Ощущение удвоилось, утроилось, но даже испытав сильнейший экстаз, она не смогла отпустить его руку.

Ольга хотела его прикосновения. Она хотела почувствовать его повсюду.

— Я хочу раздеться, — выдохнула она, и Леиф издал звук, похожий на стон, смех и ворчание одновременно.

— Как и я, моя дикая жена. Я хочу почувствовать твою кожу на своей. Я хочу попробовать тебя на вкус и доставить тебе удовольствие всеми возможными способами.

Он встал и посмотрел на нее. А потом поднес ко рту вымазанные ее соком пальцы и облизал их.

Это было не так, как раньше. Они раздевались, почти срывая друг с друга одежду, и все не могли насмотреться друг на друга. Ольга была в растерянности. Это из-за беременности? Нет, из-за Леифа. из-за нее самой

Они были полностью открыты друг другу. Без защиты. Без оговорок. Свободно. Их будущее лежало перед ними.

Они были мужем и женой. Наконец-то. И это было ново.

Отбросив в сторону бриджи, Леиф схватил ее и уложил на меха — так быстро, что Ольга вскрикнула. А потом его голова оказалась у нее между ног, и его рот оказался на ней, его язык стал трогать ее там, где трогали пальцы. Обхватив бедра Ольги руками, он подтянул ее к себе и погрузил язык в ее естество.

Почти сразу же Ольга снова ощутила экстаз; она наклонилась, схватила Леифа за волосы и потянула, пытаясь крепче прижать его к себе. Он усмехнулся, и она почувствовала вибрации его дыхания на своей плоти. Она не могла успокоиться. Ее бедра извивались под ним, руки тянули волосы, ноги скользили по напряженным мышцам спины, и все равно этого было недостаточно. Голова ее металась — не потому что она хотела остановить его и попросить пощады, а потому что просто не могла иначе.

Когда волны экстаза снова обрушились на нее, Леиф не остановился и не отстранился. Он остался там, где был, даже когда ощущений стало слишком много, даже когда ее тело потребовало покоя. Он отказал ей в этой передышке и продолжил ласкать ее складки языком. Экстаз снова охватил ее, и на этот раз она закричала.

Леиф мягко опустил ее на меха, легко целуя, лаская руками, губами, голосом и дыханием. Только когда она смогла перевести дыхание, он отстранился, а затем поднялся, чтобы нависнуть над ней.

Его борода сверкала при свете свечей, и Ольга знала, что это влага ее тела намочила ее. Она приподнялась и поцеловала его, почувствовав вкус и запах на губах и бороде, а потом легла на спину, и он склонил голову и улыбнулся с каким-то странным удивлением.

— Сейчас между нами все по-другому.

— Я тоже это чувствую, — ответила она, признаваясь и самой себе тоже. — Мы муж и жена. В этом и заключается разница. Мы связаны.

Она потянулась между ними и взяла его твердый стержень в руку. Легким движением Ольга направила его в себя, и Леиф довольно хмыкнул, оказавшись в ней.

Но здесь он был более осторожен, чем когда ласкал ее руками и губами. Леиф медленно вошел в нее, его глаза были устремлены на ее лицо, он не отрывал от нее взгляда, пока не вошел до конца — до предела, который она имела. Некоторое время он просто изучал ее лицо, и это было больше, чем изучение — он говорил ей что-то, делился с ней чем-то.

Любовью.

Ольга чувствовала жар на коже и в сердце — его любовь к ней.

Улыбаясь, она подняла ноги и обвила их вокруг его талии. Снова запустив руки в волосы Леифа, она потянула, пока он с ворчанием не опустился на локти.

Он поцеловал ее, медленно вышел и так же медленно вернулся. Леиф был нежным и контролировал их ритм, наблюдая за реакцией Ольги, приближая ее с каждым толчком к еще одному разряду удовольствия. На этот раз, получая новое освобождение, она сосредоточилась на нем, на его вкусе, его запахе, на том, как смешивались ароматы их тел.

Она сосредоточилась на ощущении их губ и движении своего языка, которое заставляло его стонать от желания. Она сосредоточилась на скольжении его тела — большого, с кожей, огрубевшей от шрамов — по ее телу, такому гладкому и маленькому. Она сосредоточилась на пульсации его твердого органа в себе и сжала его внутренними мышцами, вознося их обоих еще выше.

Ольга была так полна страсти, так полна желания доставить удовольствием своему мужу, что не поняла, как близко они оба были к экстазу, до тех пор, пока он не начал толкаться резче, пытаясь сохранить остатки контроля. Она стала толкаться ему навстречу, насаживаясь сильнее, глубже — чтобы дать ему то, что хотела дать.

Взревев, Леиф вдруг схватил ее и перекатился, усадив на себя. Это была позиция, которую она хорошо знала, и она сразу же подхватила ритм. Тяжело дыша и рыча, он снова сжал ее живот и держал его, когда она скакала на нем, как будто он был жеребцом.

А потом его руки коснулись ее груди. При первом же прикосновении его грубых больших пальцев к ее набухшим соскам тело Ольги наполнилось жаром, как будто она ступила в огонь, и она выгнулась в его руках, крича от блаженства. И он тоже не сдержался, его крик освобождения был полон сладкой муки.

Она упала вперед, и он поймал ее и сразу уложил на бок. А потом вышел из ее влажного естества и лег рядом, бездыханный, и обнял ее, прижимая к себе в таком привычном объятии.

Ольга была обессилена.

— Я люблю тебя, Леиф, — ее слова были слегка невнятны, как будто она выпила слишком много медовухи.

Он тихо рассмеялся и поцеловал ее в макушку.

— А я тебя. Отдыхай, жена.

Прижавшись носом к темным золотистым кудрям на груди своего мужчины, Ольга послушалась и уснула.

~oOo~

Всего через два дня Ольга стояла на пирсе, завернутая в белую волчью шкуру, и смотрела на лодку, в которой уже сидел Леиф. Он помогал загружать ее вещи в трюм, или как там называлась эта часть лодки. Корабль. Это был корабль. Маленький, но гораздо больший, чем то рыбацкое судно, на котором они еле добрались до Карлсы.

И в этом была проблема. Лишь однажды в своей жизни она побывала на лодке, и это было тяжелое, болезненное, отчаянное путешествие, которое длилось целую вечность. Ольга видела, как умирали или почти умирали ее друзья, и все они страдали телом и душой. Это была вершина времени ужасных страданий и смерти.

Теперь Леиф хотел, чтобы она снова путешествовала на лодке — на корабле. Это было хорошее судно, — уверял он, — крепкое и устойчивое, и с ними была команда сильных мужчин. Только два дня, — сказал он, — максимум три, и они будут дома. Но она покидала дом, еще один дом, и за ее спиной были друзья, которых она обрела здесь и полюбила.

Она попрощалась. Фрида получила ее дом и большую часть снадобий. Девочка больше не была ученицей. Теперь, в четырнадцать лет, она станет целительницей Карлсы, и она была хорошо обучена чумой — лучше, чем могли бы обучить ее Ольга или Свен.

Ольга со слезами прощалась с Бренной, Сольвейг и Дагмар. Уплывая от них, она покидала семью; сердце болело от осознания того, как много дней пути их будет разделять. Она снова уходила из дома. О, как она надеялась, что дом, который ждал ее впереди, будет ее настоящим домом.

Яан и Георг плыли с ними, с нетерпением ожидая предстоящего похода.

И Вали тоже решил поплыть. Он оставил Бренну следить за порядком в Карлсе, а сам отправился в путешествие за сокровищами, которые вернут Карлсе ее благополучие.

Они все были на корабле, ждали ее. И друг Леифа тоже. Ульв. Все ждали.

Она была напугана. Мысль о шторме, бросающем их по морю, как ветер бросает опавший лист, заставила ее застыть на месте, сжимая на плечах волчью шкуру. И у нее был ребенок, которого нужно было защищать. Как она могла сесть на эту лодку? Как Леиф мог подумать, что она решится снова поплыть по воде?

Леиф спустился с корабля и встал перед ней на пирсе. Обхватив ее лицо руками, он нежно погладил большими пальцами ее щеки.

— Ольга, ты мне доверяешь?

Она доверяла. Снова, наконец, она поверила в него. И теперь ее доверие должно было подвергнуться испытанию.

Все еще боясь, она кивнула.

Он улыбнулся и снова забрался в лодку. Повернувшись к Ольге лицом, Леиф протянул руки, и она наклонилась и позволила своему мужу поднять ее на руки и усадить в лодку.

Корабль, да, это был корабль.

Пришло время вернуться домой.

~oOo~

Путешествие заняло два дня, как и обещал Леиф — даже чуть меньше. Ольге понадобилось еще два, чтобы прийти в себя после него. Моря были прекрасны, по словам мужчин, но сильный попутный ветер навеял качку, и большую часть пути Ольга провела, склонившись за борт.

Леиф был внимателен и заботлив. Он редко покидал ее, и если Ольгу не тошнило, она лежала на кровати, положив голову ему на колени.

А потом она улеглась на его огромной кровати, восстанавливая силы и самообладание, окруженная незнакомцами, пока Леиф восстанавливал свой авторитет и расспрашивал друзей о том, что упустил, пока отсутствовал.

И все же он всегда был рядом.

Длинный дом ярла Гетланда, гораздо больше и роскошнее, чем в Карлсе, был построен аналогичным образом: большой широкий зал, место встречи жителей города, кухня ярла и его покои, чтобы он мог передохнуть после трудов тяжелого дня. Кухня была за коридором, соединенным закрытым проходом с покоями. Три комнаты: большая спальня, она же место для частных встреч и отдыха; открытый зал, уставленный ткацкими станками и другими принадлежностями женского труда, и комната для купания и переодевания.

В Карлсе покои ярла отделяли от зала шкуры, занавешивающие проход, и только в купальню была своя дверь. Здесь, в Гетланде, дверь с железной решеткой отделяла покои ярла от зала.

Такого Гетланда она еще знала — здесь теперь у нее был свой дом, в нескольких минутах ходьбы от моря, и покои, которые она делила со своим мужем, и две девушки-служанки, которые помогали сейчас надевать свадебную одежду.

Девушки служили ярлу, они не были рабынями. Леиф освободил своих рабов, когда вернулся из своей первой поездки в Карлсу. Остальные в Гетланде все еще держали рабов, как это было в Карлсе до чумы. После того, как город был почти опустошен, а многие рабы умерли, Вали снова поднял этот вопрос в зале, и владельцы рабов на этот раз согласились дать свободу тем, кто выжил.

Ольга надела на голову венок из сушеных колосьев пшеницы, и Вали пришел, чтобы узнать, готова ли она, и они рука об руку прошли через зал. Как и в Карлсе, этот свадебный ритуал должен был пройти на открытом воздухе, на этот раз в лесу на окраине города. Они вместе шли по тропинке, и жители города останавливались и смотрели, как они идут.