– ЗОРА, ты там? – зовет голос прямо в ухо. Нет, скорее даже в щеку, потому что благодаря внезапному натиску пота и ослабленной руке мой телефон соскользнул.
Закрываю рот, чтобы ворона не залетела, и после глубокого вдоха возвращаю трубку к уху.
– Какого рода историю?
Мне все равно, оттого и вопрос звучит иронично.
– О ситуации между тобой и принцем Оуэном, – говорит он так, словно устал от моих притворств.
Я сглатываю, чтобы бублик из желудка не выскочил обратно. Не успели мы разобраться с телефонами, как уже поползли слухи.
Мое молчание побуждает ребенка-репортера разъяснить ситуацию.
– Студент-журналист с твоего курса стал свидетелем, как вас обоих привели в полицейский участок из-за какой-то путаницы с телефоном принца Оуэна. Мы посчитали это событие достойным внимания.
– О. Не знала, что за нами следили.
Мысленно перематываю тот унизительный момент, стараясь найти упущенное. Неужели я не заметила, что кто-то из класса провожал нас в отделение полиции?
Наша беседа приостанавливается, потому что перекричать визг тормозов прибывающего поезда – непосильная задача.
Я уже достаточно долго прохожу в Холстеде летние программы, поэтому знаю, что новички всеми силами пытаются пробиться в круги студентов.
В оцепенении захожу в вагон и занимаю место. Никто даже не посмел меня опередить. Смутно понимаю, что пассажиры сами расступаются.
Тогда слышу комментарий пожилой дамы:
– Что за врач выпустил пациентку с такими глазами?
Отлично. Теперь люди путают мой ступор со слепотой.
Это что-то новенькое. Однако на данный момент у меня есть более насущные проблемы: я до сих пор не могу вспомнить, кто следил за мной вплоть до полицейского участка.
Принимаю решение пойти в наступление:
– Журналисты всегда преследуют студентов?
Собеседник издает смущенный смешок.
– Позволь начать заново. Это не тот вид журналистики, о котором ты подумала. Я хочу основываться на фактах, но, боюсь, ничего не вышло.
Каким-то образом ненамеренно обидела журналиста. Он, похоже, воспринял мой комментарий как сомнение в его честности, хотя на самом деле я просто пыталась избежать вопросов.
– Студент-журналист из твоего класса стал свидетелем, как полиция кампуса подтвердила историю с путаницей. Конечно, мы сочли это достойным внимания. – Я слышу, что он тщательно подбирает слова и говорит с намеком на уважение, которого раньше не было.
Какое облегчение. В конце концов, никто меня не преследовал.
– О, теперь понятно. – Я наслаждаюсь победой.
– Позволь заметить, что история не будет опубликована – университет заботится о конфиденциальности принца. Твой рассказ будет использован только в классе.
Чем дальше поезд отходит от кампуса, тем менее я склонна подыгрывать.
– Что тебе нужно знать?
– Хотим, чтобы ты прокомментировала слова принца. Он был любезен и дал краткое интервью.
Скрещиваю ноги в лодыжках и начинаю ерзать. Сидящий рядом мужчина в огромном костюме встает и выходит, поэтому я занимаю место у окна и поворачиваюсь спиной к вагону. К счастью, журналист не понимает, насколько измученной я себя чувствую.
– Слушаю, – равнодушно говорю я.
– «Произошла невинная путаница, которая, к сожалению, привела к унизительному последствию для мисс Эмерсон. Так случается, когда два ученика с головой погружаются в учебу, а телефоны оказываются двойниками. У меня был телефон мисс Эмерсон, но я не знал ее имени или личности. Прошу прощения за доставленные неудобства. Я бы сделал все возможное, чтобы отвести от нее пристальный взгляд общества. Она прекрасно сотрудничала с официальными лицами и помогала в разрешении ситуации».
Я дышу нормально и впервые откидываюсь на своем месте.
За окном вместо деревьев мелькают электрические столбы, а на дорогах снуют городские автобусы. Теперь, когда мы находимся вдали от университета, все ожидания исчезают. Даже пассажиры от осторожного и сдержанного поведения переходят к более расслабленному. Пара в возрасте лет двадцати ведет оживленную беседу на испанском языке; проводник выходит из скрытого купе, чтобы поболтать с парнем, которого я узнаю, – это тот несчастный, кому я наступила на ногу. Девочка не старше Анайи чавкает жвачкой, разговаривая с двумя мамами. Ее маленькие ручки и худенькая шея то и дело извиваются в ритме историй. Чувствую себя в безопасности. Чувствую себя дома. Мне больше не нужно притворяться.
– Мы сейчас в туннель заедем – связи не будет. Вешаю трубку, – сообщаю я.
– Хочешь что-нибудь к истории добавить?
Я ничего не должна этому журналисту, особенно то, что мне неприятно делать.
– Нет. Но спасибо, что связался со мной.
Я вне зоны действия сети.
Тем же вечером, поужинав с мамой, отчимом и братом, я кладу голову на подушку и погружаюсь в мысли о цитате. Представляю, как Оуэн произносит речь с очаровательным акцентом и в непринужденной манере. Могу поспорить, журналист уже пляшет под его дудку.
Рада, что Оуэн поговорил с «прессой», потому что я бы этого делать не стала. Меня поражает и одновременно забавляет тот факт, что студент-журналист связался со мной. Я? Стала темой последних новостей? Даже моя школьная газета не хочет брать у меня интервью о регистрации пожилых людей для голосования, а тут вдруг я становлюсь предметом всеобщих обсуждений. Надеюсь, что все-таки ошибаюсь.
Час спустя, все еще проигрывая в голове разнообразные версии интервью, вдруг переосмысливаю извинения Оуэна. Он привык к подобным происшествиям, поэтому необходимость публичных заявлений, должно быть, возникает постоянно. Я думаю обо всех девушках, с которыми видела его на фотографиях. Могу поспорить, он бормочет во сне такие слова, как «невинная путаница» и «прекрасно сотрудничала». В какой бы колледж его ни занесло, он везде будет главный по красноречию. Оуэн, вероятно, и не пытался меня защитить, а просто пиарился, чтобы сохранить лицо. Вот почему я не читаю его сообщения – для начала мне нужно все обдумать.
Не переставая размышлять о нем, взвешивая все плюсы и минусы, наконец засыпаю.
Первое, что делаю утром, – читаю его сообщения.
И снова здравствуй. Я приму твое молчание за просьбу не звонить. Пусть так. Это моя попытка выразить искренние извинения и дать обещание. Знай, что я исправлю все заблуждения относительно инцидента. Зора, мне очень жаль.
В животе порхают бабочки. Тьфу, да что в этом парне вызывает у меня чувства?
Следующее сообщение:
Привет, прости, что снова беспокою. Хотел сказать, что ко мне обратился журналист из университета, и я с ним пообщался. Он, вероятно, свяжется и с тобой. Надеюсь, у тебя все хорошо.
Я чувствую его сожаление в каждом сообщении. У Оуэна все схвачено – при нем и искренность, и смирение… Единственное, чего не хватает, – «Пожалуйста, детка, пожалуйста!». Но, полагаю, королевская семья так не опускается. Я не удивлюсь, если он и так приблизился к позору, какой вряд ли разрешен людям с его родословной.
Раз уж все мои усилия пошли прахом, вновь берусь за Гугл.
Ага. Как и всегда, его окружают улыбающиеся девушки. Как всегда, вокруг одни тусовки. Кажется, он действительно тот, от кого на первом же поезде стоит убираться подальше. Несколько комплиментов в середине интервью и парочка серьезных сообщений не должны изменить мой настрой.
Но… повторный поиск в Гугл – это не самый хороший показатель. Он извинился. Студент-журналист остался доволен ответом. Все кончено. Что еще я ищу? На что надеюсь? И как оказалась в таком положении, что, как привидение, преследую принца?
Мне нужно очистить голову, и я знаю только одно место, где я могу это сделать. Субботнее утро в моем любимом книжном магазине как никогда пойдет на пользу.
«Книжная лавка Ингрума» – мой любимый книжный магазин, оформленный в стиле старой библиотеки. Там даже стоят деревянные шкафы с крошечными ящиками и ретрокарточками. Он располагается на открытой торговой площадке напротив сквера с фонтаном. Но хотя от Эплтона до лавки всего лишь одиннадцать миль[2], мне, чтобы добраться туда, нужно сменить два автобуса. Когда прихожу, народу еще мало – сейчас около 10 утра.
– Привет! – встречает дружелюбная продавщица своим знакомым приветствием.
– Доброе утро, Элиана, – улыбаюсь я в ответ. – Прошу, обрадуйте меня, что диван свободен.
– На этот раз ты успела.
– Вот так везение!
– Рада за тебя, – смеется Элиана.
– Если кто спросит, у меня сегодня выходной, – предупреждаю я.
Сама виновата, что меня принимают за сотрудницу. Я обладаю привычкой вмешиваться в разговоры, а затем демонстрировать, как пользоваться киоском-поисковиком. Я всегда показываю, где здесь уборная и когда начинаются читательские встречи. За эти годы даже с книготорговцами подружилась, отчего всем остается только удивляться, что я здесь не работаю.
Я нахожусь всего в нескольких шагах от свободного места в дальнем уголке (том, что залит солнечным светом, а розетки в пределах досягаемости руки), но вдруг замечаю, что за место в раю соперничает мужчина средних лет.
Поворачиваю налево и направляюсь к первой вывеске. Раньше я никогда туда не заглядывала – меня не очень интересует раздел путешествий. Не признавая цели перед собой, я сканирую корешки книг, перечисленных в алфавитном порядке, пока не попадаю на букву «Л». Лендерел.
Выбираю книгу с самым разборчивым форматом и самыми яркими фотографиями.
По правде говоря, страницы структурированы для понимания географии даже ребенком, но я оценила формат. На странице выделяются сразу несколько деталей.
Население Лендерела: восемь миллионов.
Вот дела! Это соответствует населению Нью-Йорка!
Размер суши сопоставим со штатом Вирджиния.
Не могу вообразить.
Язык: английский.
С самым милым акцентом.
Действующее правительство:
А вот и фотография семьи Оуэна.
Этот снимок мама узнала бы с первого взгляда: свадьба старшего сына Лайонеля. Он и его усыпанная драгоценностями жена машут обожающей толпе с украшенного гирляндами балкона, стоя в окружении хорошо одетых людей.
«Королевская семья в счастливые времена», – гласит надпись.
Я что-то пропустила?
Переворачиваю несколько страниц назад и вижу фотографию с похорон, на которой под проливным дождем стоят толпы скорбящих. Это было девять лет назад, еще до того, как они приняли участие в Олимпийских играх на международной арене.
Перелистываю еще одну страницу и встречаюсь лицом к лицу с покойной. Это фотография улыбающейся девочки-подростка, похожей на женскую версию Оуэна. Его рыжие волосы и выраженные скулы выделяются так же, как и у этой девушки. Эмили Уиттлси, единственная дочь королевы Милдред и принца-консорта Виктора.
Сестра Оуэна.
Продолжаю читать и узнаю, что она умерла в возрасте пятнадцати лет, когда Оуэну было всего восемь. Видимо, когда она была моложе, королевский биограф назвал ее «рыжеволосой падчерицей». И, к сожалению, прозвище к ней прицепилось. Действия королевского представителя, который все отрицал, возымели противоположный эффект. Подлое прозвище нашло пристанище среди троллей. Похоже, не считая Оуэна, Эмили была единственным членом семьи с рыжим цветом волос. Ко всему прочему, ее считали пухлой девочкой. Стыд за свое тело, беспощадные издевательства, нелестные мемы – все это привело на путь саморазрушения, который в конечном итоге закончился трагической смертью. Ее тело нашли под скалой у южного побережья Лендерела. До сих пор неясно, упала она или прыгнула, но высокий уровень алкоголя в ее организме указывал на несчастный случай. Это был трагический, ненужный конец короткой жизни.
Я не ожидала, что все это меня настолько заденет. Нет, не сама королевская семья. Мне грустно из-за того, что наш уникальный мир так сильно далек от человеческого восприятия. Эмили называют «чувствительной душой», которая жаждала быть любимой и принятой. Одним из постоянных источников счастья Эмили стал ее младший брат. Четкую фотографию Оуэна найти трудно – на всех общих снимках голова его наклонена в уморительном смехе рядом с улыбающейся сестрой. И это невзирая на то, что остальные члены семьи выглядят серьезно.
Возвращаюсь к фотографии «счастливых времен» и притягиваю книгу ближе к лицу, чтобы получше разглядеть. Кажется, я нашла Оуэна. За машущей рукой в белой перчатке могу разглядеть только правую сторону его юного лица. Уголок улыбки. Половинка от выражения радости. Один мерцающий глаз.
– Да, это я, – соглашается голос позади.
Захлопнув книгу, я разворачиваюсь и вижу Оуэна… который протягивает мне букет ярких, великолепных цветов.
Меня поймали с поличным.