Искусство похищения сердец

Я раздумывала несколько месяцев, прежде чем принять решение, после того как рак, в итоге, забрал ее у меня. Все произошло так быстро, мама даже не сказала мне о диагнозе на первых порах, она думала у нее будет больше времени. Я к тому моменту уже уехала в колледж на Западное побережье: вливалась в напряженный график и старалась успеть совмещать занятия с работой на полставки. Мама не хотела портить мне учебу в колледже, поэтому молчала об этом во время наших телефонных разговоров, откладывая неизбежное так долго, как могла.

Но она не могла откладывать это вечно. К концу моего первого курса мне позвонила наша соседка и сказала, что мама упала в обморок в продуктовом магазине, что она уже была слишком слаба, чтобы продолжать самой заботиться о себе. Я была так растеряна и сбита с толку.

– Что вы имеете в виду? – спросила я.

– Из-за рака, дорогая, – сказала она.

Я не могла вымолвить ни слова.

– Она больна?

В тот же день ближайшим рейсом я вернулась в Окленд, но рак уже слишком сильно распространился, чтобы поддаваться лечению.

«Доктора ничего не могут поделать, – сказала мама, выглядя бледной и слабой, лежа на диване. – Ты ничего не можешь сделать».

Но она ошибалась. Я могла быть с ней все время, что у нее осталось, чтобы она не прошла через все это в одиночестве. Я вернулась домой, отказавшись от лета в Италии. Я делала все от меня зависящее, чтобы заботиться о ее теле и поддерживать ее дух. Я возила ее на вершины Оклендских холмов, чтобы она могла насладиться видом из окна машины, когда была слишком слаба, чтобы ходить, и ездила с ней в архитектурные туры по городу. Я кормила ее на пирсе чаудером²⁷ из крупных морских моллюсков в хлебных чашах, пока мы слушали рык стай морских львов, подставляя лица солнечному теплу, в то время как по пальчикам наших ног гулял прохладный ветерок. Мы подолгу так сидели, просто наблюдая мир вокруг: его красоту, искусство – в ежедневном движении света на поверхности воды, птиц в полете, проявлений любви на лицах людей – все время, до самого конца.

Сейчас, глядя на океан, я знаю, что она где-то там, во всяком случае ее частичка, создает красоту, которой мы наслаждаемся каждый день.

– Я люблю тебя, мамочка, – шепчу я и посылаю вдаль воздушный поцелуй. Мне нравится представлять, что ее прах все еще кружится в прекрасных далеких далях.

Я почти слышу, как она отвечает, что тоже любит меня. Даже если это всего лишь проделки ветра, я все равно улыбаюсь.

– Это ты! – кричит позади меня мальчонка, вырывая меня из болезненных воспоминаний. Несколько детишек бегут рядом, смеются и кричат: «Не он!»

Я напоминаю себе, что сейчас надо оставить прошлое в покое; что сегодня прекрасный день, и я не могу позволить себе упустить из него ни одного мгновения. Поэтому я возвращаюсь внутрь, чтобы окунуться в великолепное искусство, заходя в каждый зал, словно в гости к старым друзьям: Мане²⁸ и Сезанн,²⁹ пестрые мазки и яркие насыщенные цвета, цветы и сказочные сцены в саду и, конечно же, сад скульптур. Я сажусь под скульптурами Родена, мастерски выражающими чувства: лица на них выглядят как настоящие. Ему удается вдохнуть чувства в свои творения: экспрессия, застывшая в камне, возможна только при предельной внимательности к деталям и мастерстве рук творца.

Я распаковываю свой пикник, который благодаря Сент-Клэру намного лучше моих обычных бутербродов. Остатки с ужина по-прежнему сочные и вкусные, и, трапезничая, я ловлю себя на том, что вновь думаю о Сент-Клэре. Было предусмотрительно с его стороны распорядиться, чтобы мне завернули эту еду на вынос, и это в точности его характеризует: всегда джентльмен, даже сегодня – написал сообщение, несмотря на свой напряженный образ жизни.

Я не могу представить, каково это руководить огромной успешной корпорацией, как делает он. Как человек может вообще справляться с таким напряженным графиком, как у него? Всегда в разъездах, вряд ли даже удается поспать в своей собственной постели, не имея возможности просто поваляться без дела в пижаме и посмотреть телевизор, или поужинать с девушкой, не будучи срочно вызванным на работу.

Я все еще чувствую его губы на своих.

Интересно, что он делает сейчас, думает ли обо мне. Наверно проводит какие-то финансовые сделки стоимостью в миллионы долларов, но я рада, что могу наслаждаться сейчас противоположным образом жизни: выходным с моим этюдником и вкусными дим-сам, ощущая солоноватый океанский бриз и глядя на панорамные виды на город в окружении творений искусства. Чего еще может желать девушка?

Я слизываю с пальцев капельки сливового соуса, достаю карандаши и вскоре я уже занята: делаю наброски теней и очертаний статуй, белокаменных колонн здания Почетного Легиона, знаменитого «золотого» моста над сияющим синим заливом. Реальный мир растворяется, и по крайней мере на мгновение я абсолютно умиротворена.

ГЛАВА 8

Приехав в понедельник утром в «Кэррингерс», я обнаруживаю припаркованные снаружи полицейские машины с мигающими красно-синими огнями. Огромные двери Аукционного дома открыты на ограничители, а по парадной лестнице снуют полицейские.

– Вы не можете войти, – произносит один из них, блокируя мне дорогу.

– Я здесь работаю! – протестую я, копошась в сумке и выуживая бейджик. Он недоверчиво его изучает, после чего отходит в сторону и позволяет мне пройти.

Внутри все выглядит еще более хаотично. Здесь еще по меньшей мере с десяток копов, говорящих в рацию, стоящих то там, то тут с официальным видом. Есть даже полицейская ищейка в виде вынюхивающей что-то немецкой овчарки.

Что, черт возьми, произошло?

Я вижу, как мимо проносится Челси с выражением паники на лице.

– Эй! – я ловлю ее за руку. – Что происходит?

– Ты разве не слышала? – моргает она. – Произошло ограбление, как они полагают, в ночь субботы.

– О, Боже мой, – ахаю я. – Что украли?

– «Суд Париса», – говорит она, в то время как мимо нас проходят два полицейских с коробками файлов в руках.

– Но как же охрана? – спрашиваю я сконфуженно. – Ведь это место как Форт-Нокс.

– Я знаю, ясно? – Челси наклоняется и шепчет: – Нет признаков взлома, на записях ничего подозрительного. Это ограбление – полная загадка.

– Полиция должна что-то знать.

– Они понятия не имеют, что случилось, – говорит она, оглядываясь по сторонам. – Допросили каждого, они где-то с час задавали мне вопросы. – Похоже, она вдруг осознает с кем общается: – Но они, вероятно, не станут заморачиваться с уборщиками, – добавляет она с самодовольной улыбкой. – Не похоже, чтобы ты что-то знала.

Нас прерывает Стэнфорд, кажется у него стресс.

– Челси, – говорит он. – Живо вернись наверх. Нужно разобраться с теми бумагами. Грэйс, все еще нужно закончить с архивом.

– Но… – Я указываю жестом на окружающих нас полицейских. Хотя все и шепчутся, но по колонному холлу и большим залам разносится эхо шагов и голосов. – Ты собираешься просто притвориться, что все эти парни не ведут тут расследование?

– Мы будем работать, пока можем, – говорит он, качая головой. – А теперь иди!

Я направляюсь вниз. Подвал также кишит полицейскими, и чтобы добраться до комнаты с гигантской картотекой, мне приходится протиснуться мимо четырех мужчин в разной униформе и каждому показать свой бейджик. К моему удивлению, Лидия тут: руководит потоком коробок с файлами, которые вносят и выносят полицейские и сотрудники «Кэррингерс». Я только собиралась спросить, нужна ли ей помощь, как в комнату входит высокий, сурового вида мужчина. На нем темные джинсы и накрахмаленная рубашка, и хотя он выглядит неофициально, явно находится при исполнении.

– Ник Леннокс, – говорит он Лидии, посветив каким-то бейджем. – Интерпол, специальный отдел.

Она не скрывает своего раздражения:

– Чем могу помочь?

Он откашливается и расставляет ноги пошире:

– Мне нужны все записи с ваших камер наблюдения за последний месяц, а также чертежи здания. Плюс список всех сотрудников и водителей доставки, а также всех прочих, кто контактировал с этим зданием в последние тридцать дней.

Лидия выглядит пораженной, и при других обстоятельствах я бы получила наслаждение от того, как ее передернуло.

– Это все, что необходимо? – спрашивает она. – Я, э-э, ну, мы бы не хотели особо распространяться об этом.

– Репутация вашей компании – не моя забота. – Он смотрит на нее сверху вниз. – Меня заботит только поиск картины. У нас будут с этим проблемы? Потому что если мне нужно позвонить вашему боссу…

Я приготовилась к вспышке ярости у Лидии, но она отступает.

– Нет, все в порядке. Я сделаю все, что потребуется, чтобы помочь расследованию.

– Хорошо. Вы можете начать с предоставления списка клиентов, делавших ставки на картину во время аукциона. Чья ставка в итоге выиграла? – спрашивает Леннокс.

– Чарльза Сент-Клэра.

Леннокс выгибает бровь:

– Интересно. Мне нужно будет поговорить с ним.

– Вам и нашему страховому агенту тоже, – Лидия выглядит бледной. – Акт передачи прав собственности еще не завершен. Мы возьмем на себя полную компенсацию стоимости картины.

– Как я уже сказал, это не моя проблема, – пожимает плечами Леннокс. – Дайте знать, когда у вас будет вся необходимая мне информация.

Он оборачивается и ловит меня на том, как я за ними наблюдаю, поэтому я быстренько ретируюсь на рабочее место. Я нахожу свободный угол, чтобы не попасть на глаза кому-нибудь с потрепанными нервами, и снова приступаю к заполнению картотеки, пока Стэнфорд не находит меня среди залежей пыли.

– Где ты была?! – вопрошает он.

– Там, куда ты сам меня отправил, – говорю я. – Ведь я живу, чтобы служить тебе.

– Прибереги юмор до того дня, когда мы не будем стоять перед лицом полного краха, – вздыхает Стэнфорд. – Пошли, твой черед предстать перед инквизицией.

Он ведет меня наверх, в офис Лидии. Я подмечаю, что в холле и по коридорам снуют уже три полицейские ищейки. Люди все еще на взводе, нервные, и когда я захожу в кабинет, то обнаруживаю там агента из подвала, удобно устроившегося за столом Лидии.

– Эмм, привет. Мне сказали, что вы хотели со мной поговорить? – неуверенно мнусь я. Не знаю, чем я могла бы помочь расследованию.

– Благодарю, присаживайтесь. – Леннокс открывает свой маленький кожаный блокнотик и быстро пробегает глазами по паре страничек. – Я ведущий агент в этих делах, так что у меня есть пара вопросов.

Делах? То есть их больше чем одно?

– Были и другие кражи? – спрашиваю я, сидя напротив него.

Он поднимает взгляд, вскинув брови:

– Это не разглашается.

– Простите, – краснею я.

Неожиданно его лицо озаряет улыбка, и я понимаю, что он выглядит гораздо красивее, когда не хмурится.

– Вам не о чем волноваться. А теперь мисс… – он заглядывает в свой блокнот, – Беннет. Несколько дежурных вопросов. Как давно вы работаете в «Кэррингерс»?

– Я начала лишь на прошлой неделе, поэтому не уверена насколько смогу быть полезной.

Он снова смотрит на свои заметки и становится сосредоточенным:

– Слышал, это вы делали ставку на украденную картину?

– Да, – отвечаю я, вдруг слегка встревожившись. – Мистеру Сент–Клэру нужно было ответить на звонок, и он попросил меня сделать ставку за него.

– Были ли другие участники, которые казались огорченными проигрышем своих ставок?

– Только один. Им был Эндрю Тейт. Он казался рассерженным, но больше из-за проигрыша, – говорю я, вспомнив его сексистские шутки. – Может, из-за того, что проиграл женщине. Но вообще-то он не очень пекся о картине.

Леннокс делает у себя пару пометок.

– У вас был доступ в хранилище?

– Нет.

– Вас видели там в пятницу вечером до аукциона.

– Ах, это! – Черт. Боже, допросы определенно тяжелее, чем они выглядят по телевизору. Кто помнит каждую деталь своих будней? – Меня отправили туда за стульями, – пожимаю я плечами. – Я на подхвате. Делаю то, что мне велят.

– Вы видели там еще кого-нибудь? – спрашивает он.

– Только Лидию и Стэнфорда, парочку фотографов и клиентов… – Мои ладошки начинают потеть. Теперь я и правда нервничаю. – Что, как вы думаете, произошло? Думаете, это кто-то из своих?

Леннокс откидывается назад.

– Пока рано что-либо говорить, и я не в праве делиться деталями следствия, но, похоже, это может быть связано с другими похищениями элитарных произведений искусства, с которыми мы столкнулись в Европе.

То есть были и другие ограбления. Сомневаюсь, что он бы мне сказал, что именно было украдено, поэтому не докучаю расспросами.

– Что ж, удачи, – произношу я. – Хотела бы я знать больше, чтобы помочь.

От мысли обо всех этих украденных произведениях искусства у меня сводит желудок.

Леннокс кивает и, насупившись, пересматривает свои записи. Он поднимает взор, когда я встаю.

– Если припомните еще что-нибудь, вспомните какие-то подробности... – он вытаскивает визитку из кармана куртки, – звоните в любое время.

– Я правда надеюсь, что вы найдете эту картину, – говорю ему, взяв визитку. – Она слишком прекрасна, чтобы томиться в каком-нибудь воровском логове.

Он улыбается.

– Мы найдем ее, мисс Беннет, – говорит он. – Чего бы это ни стоило. Вы можете на это рассчитывать.

Снаружи Стэнфорд сообщает мне, что Аукционный дом закрывается на день, и мы все можем идти по домам. Холл все еще выглядит как место преступления – хотя, полагаю, технически это и есть место преступления –так что я стараюсь пройти незамеченной сквозь этот гвалт. Но у дверей замечаю Сент-Клэра в компании пары пожилых мужчин.

Я останавливаюсь и пячусь назад, стараясь не попасться на глаза. Меня вдруг охватывает волнение, все внутренности скручивает. Мои щеки горят, когда я вспоминаю о нашем поцелуе, но не уверена, что должна подойти к нему и его друзьям. Господи, я словно в старшей школе. Уместно ли будет подойти поздороваться?

– Грэйс!

Я поднимаю глаза. Сент-Клэр заметил меня и машет рукой.

– Привет, – говорю я, подходя к нему ближе, гадая, как его поприветствовать: объятием, поцелуем, рукопожатием? Я довольствуюсь улыбкой. – Сожалею о картине. Это такой позор.

Он грустно улыбается:

– Такое случается. Я не сомневаюсь, что полиция найдет и вернет ее мне.

– Как ты можешь быть так в этом уверен?

–Потому что таков мой выбор, – усмехается он. Я удивлена; я ожидала, что он будет зол или расстроен: шедевр за шесть миллионов долларов – это значимая вещица, чтобы ее потерять, но вместо этого он полностью сконцентрирован на мне:

–Ты сейчас куда?

–Иду домой, – говорю я ему. – В интересах следствия «Кэррингерс» закрывается рано.

– Что ж, если ты свободна сегодня днем, возможно, ты сможешь помочь мне кое с чем? Поделишься своей экспертной оценкой?

Я смеюсь:

– Вообще-то никакой я не эксперт...

– Позволю себе не согласиться, – вновь улыбается мне Сент-Клэр, врубая свое очарование по полной. –Я рассматриваю вариант покупки картины и хотел бы знать твое мнение.

– Серьезно? – Он меня подкалывает, да? – Почему?

Он приподнимает бровь, вроде как говоря: «Да ладно тебе».

– А как ты думаешь?

– Я понятия не имею, – признаюсь я, растерянно. – Я совсем не квалифицирована, как сертифицированные оценщики или консультанты. Не знаю, а если... – он прикладывает палец к моим губам, и шок от его прикосновения заставляет меня замолчать.

– Мне плевать на квалификацию, – говорит он, пронизывая меня своими бездонными синими глазами. – У тебя наметанный глаз и превосходный вкус. Вот, что для меня важно.

Я вздыхаю.

– Ну, ладно… – говорю я. – Но ты не сможешь винить меня, если я скажу тебе потратить миллионы на детские каракули.

Он снова посмеивается.

– Там будут и мои старомодные официальные советники, но мне действительно нужна и твоя страсть. Твоя инстинктивная реакция. – Он берет меня за руку, будто это что-то самое естественное в мире. – Твое внимание к деталям.

Боже мой, у меня нет слов. Все, о чем я могу думать, это детали, которые я замечаю прямо сейчас: покалывание от его пальцев на моей коже, волнение, оттого что он просит моего совета, его признание. Ах, да, и еще рельеф его мышц под рубашкой.

– Так что скажешь? – спрашивает он. – Прокатишься со мной?

Мое сердце делает сальто в груди, но мне удается сдержаться, чтобы мой голос не был похож на писк куклы из Маппет-шоу, когда я отвечаю:

– Да. С удовольствием.

ГЛАВА 9

Пересекая мост «Золотые ворота» на пассажирском сиденье роскошного автомобиля Чарльза, я вновь захвачена красотой этого города. Клочья тумана и низкие облака плывут сквозь толстые оранжевые кабели и металлические башни моста. Когда я была ребенком и смотрела на него с земли, он часто выглядел так, словно парит, я чувствую сейчас нечто аналогичное. Это головокружительно, волнительно и мечтательно.

– Здесь так великолепно, – говорю я. – Когда-нибудь я хочу нарисовать этот мост оттуда. – Я указываю на холмы Мерин Хедлэндс над мостом в северной части, оголенные скалы, окрашенные в серо-зеленый: – Идеальный ракурс.

– Давай так и сделаем, – говорит он, поглядывая на меня. – Мне придется украсть тебя как-нибудь в другой раз.

– Какое-то время мне не стоит отлынивать от работы.

– Ты не особо нарушаешь правила, да? – смеется он. – Никаких тайных историй о купании нагишом или побегах через окно посреди ночи?

– Нет, если не считать нарушением правил то, что я ужасно училась в школе, – говорю я, думая о моей средней оценке С³⁰ из-за проблем с концентрацией внимания. – Я вела себя хорошо, просто не переставала делать зарисовки.

Под нами проплывают парусники, воспользовавшиеся гуляющим по заливу ветром, а на мосту десятки туристов бросили вызов ветреному дню, чтобы насладиться удивительными видами на город.

– Например, такие, – говорю я, показывая на весь окружающий нас мир жизни и искусства. – Как я могу не пожелать запечатлеть это?

Парочки целуются, а дети едут на велосипедах – это идеальный портрет Сан-Франциско.

Когда я оглядываюсь, то ловлю его взгляд на себе.

– Что? – спрашиваю я, смутившись.

– Ничего, – таинственно улыбается он. – Просто мне нравится, как ты смотришь на мир, вот и все. Многие никогда так и не находят времени, чтобы увидеть то, что раскинулось прямо перед ними, а ты видишь красоту во всем.

Я краснею.

– Это у меня от мамы, – делюсь я. – Она была самым наблюдательным человеком, которого я когда-либо знала. – Я смотрю на него с любопытством: – А что на счет твоих родителей?

– Я провел большую часть своего детства в школе-интернате в Англии.

Я скорчила мину – не смогла сдержаться – и он смеется:

– Не все было так уж плохо. Во всяком случае не так, как ты наверно подумала. Я научился дисциплине, и независимости, и лояльности, но я и правда скучал по семье, по дому.

– Уверена, и они по тебе скучали, – говорю я, представляя, каково это быть вдали от дома большую часть года, вдали от моей мамы. – Ты с ними близок сейчас?

Он медлит с ответом:

– Ну, мы ладим, но в моей семье, даже если ты ненавидишь кузена, все равно будешь улыбаться и за столом, во время семейного ужина, предложишь последнюю порцию, потому что это диктуют хорошие манеры.

Я тихонечко смеюсь.

– Прости, – говорю я. – Это не смешно. Это вроде как печально.

– Так и есть, это одновременно и смешно, и печально. Британская семья старой закалки, ну, ты понимаешь? Традиции и поддержание фамилии стоят на первом месте.

Мы пересекаем мост и въезжаем в Мерин Каунти: теперь по обе стороны от нас возвышаются пышные зеленые холмы, покрытые мхом и капельками влаги от тумана. Я не знаю, должна ли как-то это прокомментировать. Вся его жизнь кажется мне такой чуждой.

– После того как мы потеряли Роберта… – Сент-Клэр медлит. – Он был старше меня, был непосредственным наследником. Но вдруг все давление семьи опустилось на мои плечи.

Я не знаю, что сказать, поэтому просто протягиваю руку и сжимаю его колено.

– Держу пари, они очень гордятся тобой сейчас, всеми твоими международными успехами.

– Я в этом так не уверен. – Хотя тон у Сент-Клэра и легкий, но я вижу, как тень омрачает его лицо. – Они ни разу ничего об этом не сказали.

– Это просто присущая британцам «твердость духа», верно? – говорю я, надеясь, что он не поймет меня неправильно. – Я имею в виду, разве не так? Вы, британцы, ведь не знаете, как выражать симпатию?

Чарльз смотрит на меня, от взгляда этих глаз по моим венам бегут маленькие искорки.

– Я позволю себе не согласиться.

Я чувствую, как внизу живота распространяется тепло и успеваю отвести взгляд, чтобы он не увидел разгорающееся во мне желание, явно отражающееся на моем лице. Он вновь фокусирует внимание на дороге, и мне становится доступен к созерцанию его профиль, контуры его идеальных черт. Я помню наш поцелуй, проскользнувший между нами разряд, и мне безумно хочется вновь ощутить этот импульс на своей коже.

– Так, – говорю я с надеждой, что мой голос не звучит так, словно я только что представляла его губы на моих и то, как его кожа соприкасается с моей… Прекрати, Грэйс! – А куда мы направляемся?

– Художественное полотно находится в поместье в Напе, – отвечает он. – Оригинал Мане,³¹ судя по всему, был обнаружен пару недель назад в погребе этого дома после смерти владельца. Семья ищет, кому бы его продать.

– Ты шутишь! – восклицаю я. – Такая находка…

– Я знаю, – говорит он с таким же благоговением в голосе. – Если это подлинник. Мои представители уже там, чтобы убедиться в его аутентичности, но я никогда ничего не покупаю, предварительно не взглянув.

Лысые холмы сменились виноградниками и парой ферм с коровами и лошадьми, блуждающими по полям. Огромные пушистые облака медленно плывут по ясному голубому небу, ястребы и вороны парят в вышине, выписывая широкие дуги. Он сворачивает с шоссе, и стелящаяся перед нами дорога ведет через дубовую рощу, за которой раскинулся виноградник – все зеленые листочки мягко колышутся от дуновения легкого ветерка. В конце подъездной дороги стоит огромный каменный особняк, размером с четыре обычных дома и каменной башней с одной стороны.

Сент-Клэр паркуется рядом с другой машиной.

– Прекрасно, они уже здесь.

Внутри дом выглядит так, словно его не обновляли с момента постройки более двухсот лет назад. Двое пожилых мужчин ждут в фойе.

– Джентльмены, спасибо, что приехали. Грэйс, это мистер Пемберли и мистер Коутс. Грэйс Беннет – моя подруга, – объясняет он, и мужчины вежливо пожимают мне руку.

Вместо носового платка из переднего кармашка у Пемберли выглядывает настоящий монокль:

– Как мило с вашей стороны присоединиться к нам, мисс Беннет.

– Это большая честь быть здесь, – отвечаю я, едва сдерживая усмешку из-за его старомодных манер.

Мы проходим мимо большой парадной лестницы, направляясь в гостевую приемную. В комнате от пола до потолка выстроились книжные полки, несколько мягких кресел стоят у гигантского камина. В углу примостился письменный стол с чернильницей и пером возле листа бумаги, словно кто-то начал писать письмо, но так к нему и не вернулся.

Брокер, бойкая женщина, которая явно смахивает на Лидию, указывает нам на угол у окна, где установлен мольберт с картиной.

– А вот и она, – говорит она величественно. – «Парусники на закате».

Я с трепетом замираю на месте. На картине изображены лодки, мягко покачивающиеся на каналах Венеции. В колледже я делала сборник по работам Мане, поэтому узнаю характерные полосатые столбы и синюю гладь воды на переднем плане, а также белые стены и освещенные окна городских построек Венеции на заднем фоне.

Коутс хлопает в ладоши:

– Замечательно, просто замечательно. Я предполагаю, что холст и краски были протестированы на соответствие периоду времени?

– Конечно. – Брокер предоставляет папку с документами касательно аутентичности, фотографиями, выглядящими официально печатями и прочими бумагами, в то время как Пемберли подходит поближе к шедевру, доставая из кармана свой монокль.

– Это умопомрачительно, – говорит Пемберли, разглядывая холст вблизи. – Бесподобно.

Коутс проверяет документы, кивая:

– Похоже все в порядке. – Он в свою очередь подходит к холсту.

Пемберли сияет:

– Определенно Мане. Какая изумительная находка, мистер Сент-Клэр.

Коутс поднимает глаза от картины:

– Однозначно. Находка – мечта. Невероятная инвестиция.

Пемберли говорит:

– Через несколько месяцев у нас будет показ в городе, а до этого создадим шумиху.

Я ожидаю, что Чарльз тоже присоединится к ним и будет праздновать, но вместо этого он смотрит на меня.

– Грэйс? – спрашивает он. – А ты что думаешь?

Я не уверена, что еще могу добавить, но делаю шаг вперед, чтобы рассмотреть поближе. Картина и правда красивая, и вся комната вокруг будто растворяется, когда я впитываю картину, погружаюсь в ее замысловатые мазки, в работу импрессиониста в наилучшем виде.

Она выглядит настоящей, и все в движении краски и шероховатости на холсте говорит, что она из периода Мане, но тем не менее…

Я медлю.

– Что такое, Грэйс? – спрашивает Чарльз, подходя ближе. – Что ты видишь?

– Ну… – Я поднимаю взор и замечаю все эти взгляды, устремленные на меня в ожидании, взгляды полные скепсиса на лицах пожилых людей. Я делаю шаг назад и качаю головой:

– Скорее всего, это не существенно.

Сент-Клэр бросает на меня взгляд:

– Скажи мне.

Я действительно не хочу этого делать, но, подумав об альтернативе – что он покупает эту возможно не аутентичную картину – я должна сказать.

– Ладно, – я вздыхаю. Надо это сделать. Пожалуйста, не возненавидь меня. – Думаю… это подлог.

Брокер ахает:

– Да никогда!

Коутс громко смеется.

– Кто эта девушка? – говорит он. – Уверяю вас, документы говорят сами за себя.

– Я, наверное, ошибаюсь, – быстро говорю я со смущением. – Простите.

Сент-Клэр берет меня за руку и отводит сторону:

– Что заставляет тебя думать, что это не подлинник?

– Не знаю, я просто чувствую это нутром.

Коутс прерывает нас:

– Все тесты были убедительными.

Пемберли показывает Сент-Клэру файл:

– Пигменты в краске, композиция нитей холста – это все из 1850-1890 годов, которые соответствуют периоду Мане.

– Но на этот период приходятся и самые лучшие подлоги, – говорю я, не в силах остановиться. – Верно? Подражатели рисовали подделки картин в тот же период, а затем передавали их из поколения в поколение, пока кому-то не удалось бы выдать ее за оригинал работы художника.

– Но подпись идеальна, – говорит Пемберли, указывая на нижний левый угол картины. – Безупречна.

– Вообще-то, – продолжаю я, чувствуя, как учащается мой пульс. Зачем теперь останавливаться? Все или ничего. – Именно из-за подписи я и призадумалась.

Привередливые мужчины все еще смотрят на меня скептически, но внимание Сент-Клэра обращено на меня, а только он и имеет значение.

– Покажи мне, – говорит он, наклоняясь.

Я указываю на «Т»:³²

– Видишь, как мазок кисти, который пересекает «Т» идет слева направо? На настоящей подписи Мане «Т» пересекается справа налево.

Арт-консультанты остаются при своем мнении.

– Этому нет официального подтверждения по каждой картине, – говорит Коутс.

– Это крошечная деталь, – соглашаюсь я, – но у этой картины необычное происхождение. Вот так просто была обнаружена спустя все это время? Это один шанс на миллион.

– Значит, либо мне действительно повезло, либо кто-то хочет, чтобы я так думал, – медленно произносит Сент-Клэр.

Он откидывается назад и вдумчиво рассматривает картину, затем, наконец, объявляет:

– Я ее возьму.

Брокер издает вздох облегчения:

– Замечательно.

– Великолепный выбор, – подхватывают остальные, но я воспринимаю его слова как предательство.

Он не поверил мне.

Я чувствую себя раздавленной. На глаза набегают слезы, и я близка к тому, чтобы выставить себя в еще более неприглядном свете, поэтому со словами «Прошу меня извинить» я покидаю старинный дом и выхожу под лучи солнца.

«Все хорошо», – говорю я себе. Ну и что из того, что он поверил тем опытным арт-консультантам, а не мне? Разве не так же поступил бы любой здравомыслящий человек? Особенно при таком крупном вложении денег?

– Грэйс? – Я подскакиваю от оклика, но это Сент-Клэр, и он выглядит обеспокоенным. – Ты в порядке?

– Мне так жаль, – я снова краснею. – Чувствую себя такой идиоткой.

Он присаживается рядом со мной:

– Не стоит. Я тебе верю – ты была права относительно пересечения у «Т».

Я вытягиваю голову от удивления:

– Ты тоже думаешь, что это подделка? Тогда зачем ты ее купил?

– Потому что это все равно прекрасная картина, – улыбается он. – Почему одна картина должна цениться больше другой только потому, что она принадлежит руке конкретного человека, а не кого-то другого? Разве она не удивительна по-прежнему, вне зависимости от того, кто ее нарисовал?

Я не могу поверить. Ему и правда плевать на имена и ярлыки.

– Уже становится поздно, – говорит он, глядя на сумеречное небо. – Что думаешь, если мы останемся на ночь здесь, вместо того чтобы ехать назад? У меня неподалеку есть жилище.

К моему лицу приливает кровь, и я становлюсь пунцовой быстрее, чем успеваю сформировать в голове целое предложение.

– О, – больше подойдет ОМГ.³³ Он и правда только что предложил мне провести ночь вместе?

– У меня есть парочка свободных комнат для гостей, – быстро говорит он, но в этот момент мы встречаемся глазами. Волнительное напряжение.

Ночь с ним наедине, подальше от всего... заманчиво, непредсказуемо и определенно вне моей лиги. Но рядом с ним мне хочется рискнуть.

– Да, – говорю я ему и совершаю прыжок: – Я останусь.

ГЛАВА 10

Не знаю, чего именно я ожидала – чего-то вроде английского замка – но когда мы, обогнув холм, подъехали и остановились перед жилищем Сент-Клэра, то им оказался современный, элегантный дом. Скорее, он больше походил на особняк: здание из камня и стали, с огромными стеклами, располагалось среди холмов над красивым виноградником.

– У тебя шикарный дом, – выдыхаю я, следуя за ним через парадную дверь. Все помещение со свободной планировкой³⁴ и массивными окнами с видом на холмы. Кухня больше, чем вся моя квартирка, обширное пространство оборудовано бытовой техникой из нержавеющей стали и кухонным островком с широкой гранитной столешницей.

Я смотрю по сторонам, стараясь впитать все это, и тут замечаю на стене ее: настоящую картину Ротко.³⁵ У меня отваливается челюсть.

– Она выставлялась в Музее Искусств Лос-Анджелеса в прошлом году. Я безумно хотела пойти. Как ты ее заполучил? – почти визжу я, подходя к ней поближе. – Цвета такие изящные.

Сент-Клэр улыбается. Затем я замечаю де Кунса.³⁶ И… О, боже мой.

– Это подлинный Энди Уорхол?!³⁷ – восклицаю я, подбегая чтобы посмотреть. – О Боже, да, это он! – Я слышу восторг в своем голосе и стараюсь одернуть себя, мучительно сознавая, что млею и готова впасть в экстаз как какая-то девочка-подросток на шоу бойз-бенда. – Прости, я никогда не видела никого, кто бы владел такими произведениями искусства. Они всегда были доступны мне лишь в галереях и музеях.

Но Сент-Клэр, кажется, не возражает против моего энтузиазма.

– Нет, это здорово. Большинство людей даже не замечают искусства как такового, они просто хотят уточнить имя художника и стоимость и проходят дальше.

– Это невероятная коллекция. – Я осматриваюсь по сторонам еще некоторое время, в груди появляется головокружительная легкость, по мере того как узнаю каждое новое полотно, а с моего лица не сходит улыбка. Я останавливаюсь, только когда замечаю, что он наблюдает за мной.

– Не останавливайся, – говорит он, широко и гордо улыбаясь. – Можешь спокойно лепетать. Я так рад возможности разделить эти творения с кем-то, кому это не безразлично.

– Обидно, что такие люди, как тот парень, Эндрю, который почти выиграл твою картину…

– Мою украденную картину, – добавляет Сент-Клэр с дразнящей ухмылкой.

– Да. Ну, что такие люди, как он, могут купить шедевр, в который не влюблены, – восклицаю я.

– А затем хранить его в погребе, как головку сыра, которая становится дороже с возрастом, – продолжает Сент-Клэр.

– Верно! Это трагедия, – говорю я серьезно. – Боже, если бы у меня был Пикассо, или Рубенс, или Ротко, я бы выставила их на показ, как ты. – Имею в виду, я бы и его выставила на показ, но жестом указываю на стены его дома, выкрашенные в однотонный белый цвет, чтобы выделить произведения искусства. – Где-то, где я бы могла любоваться ими весь день напролет.

– Искусство должно быть увидено, – говорит Чарльз, и я улыбаюсь. – Что? – спрашивает он.

– Так всегда говорила моя мама, – делюсь я.

– Умная женщина, – говорит он. – Прямо как ее дочь.

Наши взгляды встречаются, и я снова ощущаю между нами знойный импульс. Но откуда-то раздается бой курантов и момент разрушен.

– Позволь показать тебе гостевую комнату, – произносит он, и я следую за ним вверх по лестнице на второй этаж.

Ковер такой пушистый, что заглушает наши шаги, пока Сент-Клэр ведет меня к огромной хозяйской комнате, великолепной, как пентхаус в отеле.

– Ну, вот мы и пришли. Подойдет? – спрашивает он.

Я стараюсь не рассмеяться. В комнате огромная двуспальная кровать, а через дверь я вижу ванну достаточно большую, чтобы в ней могло поместиться все семейство ди Фиоре. Помещение такое роскошное, что не захочется уходить.

– Думаю, я как-нибудь справлюсь.

Он посмеивается.

– Ужин будет готов через час. Располагайся, чувствуй себя как дома.

Он закрывает за собой дверь, оставляя меня одну.

Вау. Декор ошеломляющий – еще более толстый ковер, элегантные шторы и постельная накидка, атласные простыни и красивое лоскутное одеяло с серебристо-голубым узором, которое выглядит как произведение искусства. Он подготовил это для меня или у него всегда готова изысканная гостевая комната, на случай, если он решит привести домой девушку?

Огромные окна выходят на частный патио с видом на виноградники. Я словно во сне, за исключением того поцелуя в лифте, который однозначно был настоящим и жарким, и он пригласил меня сюда, одну, что тоже не сон. Я в доме Чарльза Сент-Клэра и вот-вот буду с ним ужинать наедине. От этой мысли по позвоночнику пробегает нервная дрожь предвкушения.

Я направляюсь в ванную комнату и наполняю огромную ванну горячей водой и пеной с ароматом лаванды. Он сказал чувствовать себя как дома, а большая роскошная ванна кажется идеальным вариантом после сегодняшнего стресса и долгой поездки. Я разделась и скользнула в воду, наслаждаясь ощущениями на коже от пузырьков и горячей воды. Впервые мне не нужно никуда спешить или что-то делать: никакой смены в ресторане или собеседования по поводу работы, никакого босса, контролирующего мое время, я могу просто лежать и вдыхать все эти пары и ароматы.

Спустя некоторое время я начинаю беспокоиться, что могу опоздать на ужин, поэтому встаю и оборачиваюсь в полотенце. И тут до меня доходит: ведь у меня только рабочая одежда, в которой я была! Кажется неправильным надевать мою скучную блузку и костюм для романтического ужина, но, войдя в спальню, я замечаю разложенное на кровати платье. Это простенький голубой сарафанчик, который, похоже, хоть и будет плотно на мне сидеть, но все же будет удобным. Должна отдать должное этому парню. У него во всем хороший вкус.

На мгновение я задумываюсь, для чего у него под рукой новые женские вещи, но затем откидываю эту мысль. Мой макияж немного расплылся, но щеки розовые от жара ванной и мыслей о грядущем вечере, так что у моего лица по крайней мере есть цвет, а подводка для глаз слегка нечеткая в стиле «я-просто-заснула-с-макияжем-и-проснулась-выглядя-сексуально», который никогда не получился бы нарочно, если бы даже я специально постаралась. Неплохо, Грэйс. Снизу уже доносятся вкусные запахи, поэтому я одеваюсь, делаю глубокий вдох и вновь направляюсь на встречу с Сент-Клэром.

– Ау? – зову я, осматривая пустую гостиную.

– Здесь.

Голос Сент-Клэра доносится снаружи и, следуя за голосом, я выхожу на террасу. Это бесподобно. Мерцают свечи и на двоих накрыт стол, в деревенском стиле и с белой скатертью. За террасой закат окрасил небо во множество цветов, подсвечивая облака и превращая их в яркий микс из оранжевого, розового, фиолетового и золотого. Но ничто из этого так не захватывает у меня дух, как вид Сент-Клэра. Он переоделся в потертые повседневные джинсы, идеально обхватывающие его задницу, белую рубашку с расстегнутым воротником, и стоит босыми ногами на каменной плитке. Он выглядит расслабленным, непринужденным и достаточно хорошо, чтобы его съесть.

– Ты отлично выглядишь в этом платье, – говорит он, приветствуя меня легким поцелуем в щеку. – Мне пришлось угадывать твой размер, но я предположил, что оно подойдет. И я знаю, что тебе нравится синий, так что…

– Спасибо, оно прекрасное.

– Всегда пожалуйста. Я люблю держать здесь кое-какую одежду для гостей.

То есть у него здесь постоянно бывают женщины! Я стараюсь скрыть разочарование, но, должно быть, оно отобразилось на моем лице, потому что Сент-Клэр добавляет:

– Гостей вроде моей сестры. Она со своей семьей приезжает и остается в поместье на каникулах.

– О, – говорю я, в тайне чувствуя облегчение, что не являюсь просто очередной «гостьей», которую он привез сюда на ночь. – Звучит мило. Держу пари, им здесь очень нравится.

– Так и есть. Ты готова к трапезе? – спрашивает он.

– Да, пожалуйста! – сразу отвечаю. Я не ела с ланча, кажется, целую вечность.

Он посмеивается:

– Тогда я не буду стоять между тобой и твоим ужином.

Он выдвигает для меня стул, и я сажусь, мои глаза прикованы к меняющимся цветам на закатном небе.

– Это как живая живопись, – вздыхаю я, любуясь видом.

– Из-за этого я и купил это место, – говорит он, поднимая серебряные крышки с блюд, под которыми оказываются простой зеленый салат с рукколой и натертым пармезаном и два отменных стейка, приготовленного на гриле.

– Пахнет восхитительно. – Я пробую кусочек стейка. Очень вкусно. – Вау. Есть ли что-нибудь, чего ты не можешь сделать?

Он смеется, наливая нам газированную воду из стеклянного графина.

– Я люблю готовить. Это помогает мне развеяться. А как на счет тебя?

– Я оставляю всю готовку на экспертов внизу. – Я улыбаюсь его озадаченному выражению лица. – Я живу над итальянским рестораном, – объясняю я. – Так что большинство вечеров прихватываю себе немного еды оттуда. Нона любит меня подкармливать.

– А что ты любишь делать для удовольствия? Чтобы расслабиться? – спрашивает он, перемешивая в салате заправку из лимона и оливкового масла.

– Спать? – Это звучит как шутка, но именно этим я занимаюсь при наличии свободного времени.

Он снова смеется.

– Нет, серьезно, – настаивает он. – Что помогает тебе избавиться от стресса, прийти в себя?

Я делаю вдох.

– Ну, рисуя, я обычно чувствовала, будто сбегаю от реальности.

– Больше нет?

Я пожимаю плечами:

– Трудно ощутить вдохновение, с тех пор как потеряла маму.

Он задумчиво кивает, пережевывая стейк:

– Ты хочешь рисовать профессионально?

– Возможно, – говорю я, гоняя еду по тарелке. – Также сильно как кто-либо другой наверно. Зарабатывать на жизнь в качестве художника не совсем стабильно.

– Ах, но так ты по крайней мере следуешь своей страсти! – все его лицо загорается энтузиазмом. – Представь, какой жизнью ты бы могла жить: путешествовать по миру, учиться у мастеров…

– Жить на улице… – добавляю я, и он замолкает, глядя на меня вопросительно. – Это звучит великолепно, но у меня нет денег или патрона, как бывало у художников в эпоху Ренессанса.

– Я понял. Но разве от этого ты не чувствуешь, будто задыхаешься, игнорируя свою истинную любовь?

Я стараюсь улыбнуться:

– Мне трудно заниматься искусством, когда приходится работать, чтобы оплатить счета.

Он медлит, глядя на меня через стол.

– Тебе надо постараться найти время, Грэйс, иначе однажды ты сама себя не узнаешь. Посмотришь на свою жизнь и удивишься, когда ты перестала чувствовать себя живой.

Так случилось с тобой? – хотелось мне спросить. В его глазах было что-то похожее на сожаление, но мне не хотелось портить нам настроение.

– Спасибо, – вместо этого сказала я.

Он казался удивленным:

– За что?

Я указала жестом на ужин, на наши почти пустые тарелки, виноградник, темнеющее небо.

– Сегодня был удивительный день. И не только сегодня, – добавила я. – С тех пор как я встретила тебя… Не знаю, я чувствую себя как-то по-другому. Более живой.

Не могу поверить, что только что это произнесла, но взгляд Сент-Клэра не дрогнул.

– Сегодня еще не закончилось, – сказал он сексуальным низким голосом.

Я покраснела.

Он начал собирать наши пустые тарелки.

– Позволь, я помогу, – сказала я, подхватывая миску для салата. – В конце концов, на данный момент я самая опытная официантка в доме.

На кухне мы сложили тарелки в раковину. Я начала их мыть.

– Тебе не нужно этого делать, – останавливает он, потянувшись руками по обе стороны от меня, чтобы выключить воду.

Я замираю, его тело нежно прикасается к моей спине, а дыхание согревает мой затылок.

– Нет? – Я чувствую тепло его тела рядом со своим, сладкий аромат его лосьона после бритья, когда он отводит волосы с моего плеча и целует в шею.

Я с трепетом выдыхаю.

– Сегодня ты уже достаточно сделала для меня.

Я перестаю дышать, когда он разворачивает меня лицом к себе, а его синие глаза проникновенно смотрят на меня.

– Позволь мне сделать что-то и для тебя, – говорит он и целует меня, сначала медленно, но постепенно усиливая напор, его губы требовательно прижимаются к моим, пока я не приоткрываю их, позволяя ему больше.

Его язык поддразнивает меня, я обхватываю руками его мускулистую спину и притягиваю ближе. Наши поцелуи становятся более быстрыми, более глубокими, и я ошеломлена пробегающими по моему телу ощущениями. Страсть, возбуждение, единение, потребность.

Раньше я ничего подобного не чувствовала.

Он сжимает мои бедра и нежно прижимает к своим. Его губы легонько касаются моей шеи, опускаются ниже к плечам и вырезу платья, посылая трепет по всему моему телу и мурашки по коже, каждый дюйм которой изнывает в ожидании прикосновения… в ожидании ласки.

– Боже, как ты прекрасна, – шепчет он, вновь пристально глядя мне в глаза и прижимая ладонь к моей щеке. Его глаза потемнели от страсти, такое же желание отдается и в моем теле, концентрируясь в самом центре у меня между ног. – Мне хочется не переставая смотреть на тебя.

Его руки проскальзывают под бретельки моего платья, медленно стягивая их вниз по моим плечам. Я встречаюсь с ним взглядом, и он отступает, чтобы понаблюдать, как я не спеша спускаю платье вниз по бедрам, и оно соскальзывает на пол.

Делаю судорожный вдох. Я стою перед ним в одних трусиках и лифчике, но чувствую поклонение, обожание. Сент-Клэр смотрит на меня с таким трепетом, что я чувствую себя произведением искусства.

Он склоняется и прокладывает дорожку из поцелуев вдоль моей ключицы, его руки поглаживают и накрывают холмики моих грудей. Я стону от удовольствия и выгибаюсь, усиливая контакт.

– Теперь твоя очередь, – выдыхаю я, потянувшись к его рубашке. Расстегиваю пуговицы и распахиваю ее, целуя его широкую накачанную золотистую от загара грудь. Неожиданно Сент-Клэр подхватывает меня на руки и несет к обеденному столу. Он укладывает меня на него, так что я оказываюсь распростерта полностью Чарльзу на обозрение, в желудке снова все переворачивается.

В то время как во мне растет предвкушение, Сент-Клэр наоборот не спешит, явно наслаждаясь и делая все медленно, очень медленно. Он припадает ко мне и снимает с меня лифчик, его губы скользят по моему левому соску, пока пальцами поигрывает с правым. Я стону от пытки, когда его губы и язык спускаются ниже на мой животик и переходят на бедра. Зубами он тянет мои трусики вниз и, подцепив большими пальцами с двух сторон эластичный поясок, полностью их снимает, оставляя меня абсолютно обнаженной.

Я слишком охвачена возбуждением, чтобы беспокоиться об этом, ощущая каждое прикосновение, каждый поцелуй на коже, словно лесной пожар. Кончиками пальцев он скользит вверх по моим бедрам, и я чувствую, как каждая клеточка во мне готова взорваться от желания.

Он раздвигает мои ноги, и я готова практически умолять его прикоснуться ко мне. Пожалуйста, просто прикоснись ко мне. Сент-Клэр по-прежнему делает все медленно и неспешно. Он целует мои бедра, дразнит языком мою чувствительную кожу, проскальзывает ладонями мне под попку и прихватывает за ягодицы. Он ведет языком вверх по внутренней стороне моего бедра – медленно, все выше и выше – пока наконец влажный кончик его языка легонько не скользит вдоль моего клитора, ощущаясь как легкий мазок кисти. Из меня вырывается стон, я выгибаю спину, и на этот раз он глубже погружается в меня.

– Да… – шепчу я, растворяясь в ощущениях.

Его руки удерживают меня на месте, в то время как его язык вновь медленно ласкает меня, снова и снова, как художник, страстно поглощенный своим занятием, рисует густыми, длинными, влажными мазками все более и более возбуждаясь. Я выгнула спину навстречу его рту, сильнее раздвинула ноги, позволяя его языку рисовать известный только ему образ. Гладкие и динамичные короткие мазки, густые мазки, сочетание красок в слоях, создание давления, затягивание, пульсация, нарастание до трепетного пика… О Боже. О Боже...

О. Мой. Хренов. Боже.

Из меня вырывается крик – в момент оргазма я выкрикиваю его имя – сладость и жар взрываются в ослепительный шедевр, который оставляет меня обессиленной, истощенной. Освобожденной.

ГЛАВА 11

Я переворачиваюсь и потягиваюсь на самых мягких простынях, на которых когда-либо лежала, но они мне незнакомы. Слышу звук льющейся воды в душе и распахиваю глаза. Я на большой кровати в роскошной спальне, из огромной ванной комнаты просачивается пар с запахом мыла. И меня накрывает осознание: я в доме Сент-Клэра. Чарльза. Мужчины, который прошлой ночью подарил мне самый лучший оргазм в моей жизни.

Щеки охватывает жар, когда в голове всплывают картинки всего произошедшего, каждой мелкой детали, и я чувствую, как румянец распространяется дальше, по мере того как я представляю, что однажды придется возвращать «должок».

Но может это был разовый случай? У меня немного опыта в этих делах. Лишь раз с парнем, которого я встретила на вечеринке в мой первый семестр в колледже. Я была так смущена после случившегося, что сбежала из его общежития в пять утра и позорно пошла домой под первыми лучами восходящего солнца. Здесь у меня нет такой возможности, потому что я в буквальном смысле нежусь в роскоши на дорогих простынях из египетского шелка на широченной кровати в особняке миллиардера в Напе. Во что я ввязалась?

Чарльз напевает в душе какую-то незнакомую мне мелодию, и я не могу сдержать улыбки. Очаровательно. Он явно расслаблен, что добавляет всей этой ситуации «что-черт-побери-мне-сказать-парню-который-слышал-мои-охи-но-даже-не-знает-где-я-живу» дополнительной неловкости. Звук воды в душе затихает, и я гадаю, что ему сказать. Хотела бы я знать, о чем он думает.

– Привет, – говорит Чарльз, выходя из ванной, выглядя убийственно сексуально лишь в полотенце, обернутом вокруг талии. Мышцы его торса идеально накачаны и рельефны, переходя в каменный пресс, от которого вниз убегает дорожка волос. Впервые он предстает передо мной без рубашки при свете дня, и я опасаюсь, что могу начать пускать слюни.

– Хорошо спалось?

Я сглатываю:

– Да, прекрасно. Спасибо.

Он сушит мокрые волосы полотенцем поменьше.

– По твоему похрапыванию я так и понял.

Я ахаю.

– Я не храплю!

– Храпишь, – усмехается он, бросая полотенце для головы в корзину для грязного белья, второе полотенце сползает на его бедра. – Тихонечко. Это умилительно.

Я хмурюсь.

– Да. Так же умилительно, как «ковыряние в носу».

– Погоди, ты и это делаешь? – он улыбается, и я со смехом запускаю в него подушкой.

Он заходит в огромную гардеробную, в которой висят костюмы, стоит комод и куча чего-то еще, что мне не видно с кровати.

– Послушай, мне бы хотелось остаться и позавтракать с тобой, но мне нужно попасть в Лос-Анджелес на встречу, – говорит он. – Моя машина ждет тебя внизу, чтобы отвезти в город. Тебе нужно вовремя вернуться, чтобы не опоздать на работу.

Он выходит из гардеробной в брюках и расстегнутой голубой сорочке, четыре разных галстука перекинуты через руку. Он по одному прикладывает их к сорочке.

– Как думаешь, который?

– Синий, – решаю я.

Чарльз усмехается:

– Ну, конечно.

– А сколько там их у тебя? – спрашиваю я.

Он смеется, качая головой.

– А что? Ты собираешься испортить их все? Может мне не стоит оставлять тебя наедине со всеми этими невинными жертвами. – Он сверкает еще одной усмешкой, и именно в этот момент мой желудок урчит.

Он снова смеется:

– Самое время. Жду тебя внизу. – После чего исчезает за дверью.

Я быстро освежаюсь в ванной, одеваюсь и спускаюсь вниз именно в тот момент, когда он выходит из кухни с термосом с кофе, теплым круассаном, завернутым в вощеную бумагу, и бутылкой апельсинового сока. Подмигнув, он прячет их в мою сумочку.

– Спасибо, – говорю я, мой мозг отключается. – Эм, прошлой ночью было весело.

– Весело? – его голос становится низким, сексуальным. Он подходит ближе и проводит рукой вдоль моей ключицы. – Я больше склоняюсь к «фантастически сексуально».

Мой пульс подскакивает:

– И это тоже.

Снаружи доносится шум, какой-то глухой рокот. Сент-Клэр грустно улыбается.

– Это за мной.

Я следую за ним на улицу как раз вовремя, чтобы заметить, как над деревьями появляется вертолет. Самый настоящий вертолет.

– Вау, ты действительно далеко зашел в стремлении сбежать со своего свидания, – говорю я, хихикая, чтобы он понял, что это шутка, но и гадая, увижу ли его снова.

Он склоняется и целует меня, мягко и увлеченно. Я таю от этого, пока в итоге он не отстраняется. Машина с водителем ждут.

– Мне предстоит загруженная неделя, – говорит он. – Я бы хотел увидеться с тобой в следующие выходные?

– Я бы тоже хотела.

Он улыбается:

– Я тебе позвоню.

Он вновь меня целует и отправляется в сторону вертолета. Я смотрю, как он без особых усилий забирается в него, а спустя мгновение взмывает вверх над лесополосой и улетает вдаль.

Поездка назад в город совсем не такая интересная без возможности лицезреть Чарльза. Несмотря на кружащий над заливом туман, я чувствую удовлетворение и волнение в ожидании того, куда нас с Чарльзом это приведет. Надо же, менее недели назад я отчаянно старалась пробиться в мир искусства, а сейчас я погружена в него с головой, в романтическом и профессиональном плане. Вчера я помогла определить подделку! Я чувствую гордость, высаживаясь из машины у ворот «Кэррингерс», и с высоко поднятой головой вхожу в двери.

Моя гордость не продлилась долго.

– Слава богу, ты здесь, – в ту же минуту, как я захожу, передо мной материализуется Стэнфорд.

– Как ты это делаешь? – спрашиваю я. – Просто появился, словно знал, что я тут буду.

– Я всеведущий, – саркастически замечает он. – Сегодня ты нужна мне в подвале, полицейские оставили все в беспорядке. Начни с пола, а затем все остальное.

Я вздыхаю. Это слишком, чтобы продолжать чувствовать себя на вершине мира.

– Ладно, ладно.

По крайней мере я рада, что никто не заметит на мне вчерашнюю одежду, пока я драю полы. Я подвожу мои чистящие средства к верхним ступенькам задней лестницы и начинаю свой первый день рабочей недели подметания, мытья полов и уборки стен, но, несмотря на мытарство моих заданий, ничто не может поколебать мое радостное свечение. Во время уборки компанию мне составляют воспоминания о Сент-Клэре: о его улыбке, теле, его языке…

Всю неделю от него нет новостей, и к пятнице я начинаю задумываться, есть ли повод беспокоиться. Знаю, что это вероятно из-за того, что у него куча других дел, и то, что он не выходит на связь, не означает, что он больше не заинтересован, но я не могу перестать тревожиться. Я имею в виду, он же руководит международной финансовой корпорацией! Он, должно быть, жонглирует миллионом мячиков одновременно, верно?

Ведь верно?

На работе, кажется, тоже все на взводе. Стэнфорд так напряжен, что даже мои позевывания вызывают у него резкий негатив.

– Если есть что-то, чем ты бы хотела заняться, Грэйс, сделай одолжение, иди и займись этим.

– Прости, – извиняюсь я. – Сейчас же вернусь к работе.

– Нет нужды вставать в позу, – говорит он. – Не сегодня.

– Что-то еще произошло? – Я заметила, как всю неделю вокруг носилась куча напряженных и напуганных людей, постоянно перешептываясь в коридорах и замолкая, стоило кому-то пройти мимо. Но даже несмотря на возникшие расходы по возмещению страховки, это казалось чем-то более значимым.

– Ты имеешь в виду, помимо ограбления, которое разорвало в клочья нашу международную репутацию? – спрашивает он с сарказмом.

Полагаю, что нет.

– У полиции пока нет никаких наводок?

– Нет, – вздыхает Стэнфорд. – Прости, что набрасываюсь на тебя, просто члены Совета директоров всерьез волнуются из-за этой кражи и вымещают это на Лидии, и догадайся, на ком она отыгрывается?

– На тебе.

– Вот именно. На твоем месте я бы держался от нее подальше, – добавляет он, озираясь по сторонам, словно Лидия вот-вот широким шагом выйдет на тропу войны. – У нее такой взгляд, словно она всю неделю не ела углеводы и у нее просто руки чешутся кого-нибудь уволить.

– Спасибо. Я постараюсь.

Я прячусь в подвале, проведя за уборкой весь остаток дня, но не могу удержаться, чтобы не проверять свой телефон каждые пять секунд. Сент-Клэр сказал, что позвонит до выходных, но середина дня пятницы неумолимо близко к ним, не так ли?

Наконец-то раздается звонок. Я подскакиваю в надежде, что это он, но звонок от Пейдж из Лондона по междугороднему интернет приложению.

– Привет тебе! – счастливо восклицаю я, опуская швабру и садясь на передвижной ящик для упаковки.

– Она жива! – смеется Пейдж. – Я всю неделю ждала, чтобы поговорить, но тебя теперь больше не застать в сети.

Я стону:

– Знаю, прости. Я пашу на этой работе весь день, а потом еще тяну ночные смены официанткой в ресторане.

– Все в порядке, я просто хотела узнать, как у тебя дела на твоей новой работе. Наверно там царит безумие после этого ограбления, – добавляет она.

– Откуда ты знаешь об этом? – спрашиваю я. Неудивительно, что все напряжены; они пытались сохранить это в секрете, но, очевидно, информация просочилась.

– Картина была застрахована моей компанией, – объясняет Пейдж. – Они не хотят принять удар на себя и выплачивать компенсацию.

– Здесь все тоже сходят с ума, – говорю ей, переходя на шепот.

– Сент-Клэр расстроен? – спрашивает она.

– Нет. Он кажется на удивление спокойным по поводу всего этого.

– Полагаю, он фактически не потерял на этом деньги, везучий ублюдок.

– Ему нравилась эта картина, Пейдж. Дело не в деньгах. Он… не такой, как ты думаешь.

Наверно что-то в моем голосе выдало меня, потому что она втянула воздух и завизжала.

– Что произошло? – требует Пейдж. – Расскажи мне все!

– Что? Нет! – говорю я, гадая, как она поняла. – Ничего не произошло!

– Боже мой, ах ты, маленькая шалунья! – смеется она. – Даже не пытайся этого отрицать, ты же знаешь, что не можешь ничего от меня скрыть. Я хочу знать все подробности.

Наконец я хихикаю.

– Ладно, кое-что и правда произошло. Это было восхитительно...

Я осекаюсь. Лидия в ярости стоит в дверном проеме. Дерьмо.

– Мне нужно идти, Пейдж. Потом перезвоню, – я вешаю трубку и вскакиваю на ноги.

– Принимаешь личные звонки на работе? – Лидия пронзает меня ледяным взглядом.

– Прошу прощения, – говорю я, пряча телефон в карман. – Этого больше не повторится, – я хватаю швабру. – Я сразу же вернусь к работе. – Я понимаю, что уже во второй раз за сегодня меня поймали за баловством на работе, и меня накрывает осознание вины.

– Подожди, – останавливает меня голос Лидии. – Что ты, по-твоему, делаешь?

Я замираю. Это вопрос с подвохом?

– Эммм, мою пол?

Она презрительно усмехается:

– Это я вижу. Вопрос чем?

Я уставилась на нее, полностью сконфуженная.

– Шваброй?

– Это! – кричит Лидия, пиная своими остроносыми туфлями бутылки с моющим средством. – Ты что, совсем идиотка, использовать жесткие химикаты в комнате, где хранятся произведения искусства? Ты представляешь, какой урон можешь нанести? Даже просто распыленные в воздухе токсины могут повредить полотна!

Мое сердце бешено колотится.

– Нет, это те средства, которые мне велели использовать. Стэнфорд, – добавила я про себя, но не хотела впутывать и его в неприятности, поэтому промолчала.

– Они для холла! Для офисов и кабинетов! – Лицо Лидии розовеет, и она тыкает мне в лицо своим пальцем с французским маникюром. – Эти средства специально для тех комнат. Все это знают. – Она сердито смотрит на меня. – Или все должны знать.

Я чувствую себя идиоткой, которой она меня считает: на меня кричат, словно я опять в детском саду и случайно взяла чьи-то мелки. Но на этот раз я знаю, что она ошибается.

– Лидия, это правильные химикаты, – говорю я тихо. – Если вы просто проверите…

– Ты думаешь, я не знаю разницы? – прерывает меня Лидия.

– Нет, конечно же нет. Я просто думаю…

– Ты просто думаешь, что знаешь лучше меня? – Теперь ее лицо темно-красное, глаза скошены в ярости, и все это кажется высосанным из пальца. Полагаю, должно быть, случилось что-то еще, из-за чего все так раздражены, так расстроены. Наверно лучше помалкивать, пока все это не уляжется.

Я склоняю голову, действуя с ней, как с рассерженным животным: главное не смотреть ему в глаза.

– Простите, – бормочу я.

– От твоего «простите» все эти складские помещения не вымоются заново, не так ли? – говорит она ледяным голосом. – Завтра мы ожидаем совершенно новую партию артефактов. И куда нам теперь их складывать?

– Я все переделаю, – говорю я. – Я могу задержаться допоздна и прийти пораньше.

Лидия насмешливо ухмыляется.

– Ты уже доказала свою некомпетентность. – Она делает глубокий вдох и осматривает меня с головы до ног. – Нет, я сыта тобой по горло. Довольно. Ты уволена.

Мое сердце замирает. Что?

– Нет, Лидия, пожалуйста, позвольте мне загладить вину перед вами. – Этого не может быть. Прошла всего неделя! – Я могу лучше, клянусь.

На мои глаза наворачиваются слезы. Это так несправедливо.

– Клятвы не помогут, с самого начала твои результаты были не слишком выдающимися. – Она протягивает руку. – Твой бейдж, будь добра.

Медленно я достаю его из кармана и протягиваю ей. Он не был чем-то особенным – лишь клочок ламинированной бумаги с моим именем и фотографией – но для меня он символизировал гораздо большее: мой билет к карьере моей мечты.

Лидия берет его и прячет в свою сумочку, прежде чем одарить меня еще одним высокомерным взглядом.

– И даже не думай просить о рекомендательном письме. Насколько я могу судить, я была права с первой встречи. Такие люди, как ты, нежелательны в мире искусства.

Она важно удаляется, оставляя меня среди беспорядка раскинутых чистящих средств и наполовину вымытого пола. Это провал.

Моя мечта завершилась, так и не успев начаться.

ГЛАВА 12

Я выхожу из автобуса пораньше и иду до дома несколько лишних кварталов, чтобы постараться разобраться в своих мыслях, но это не помогает. Я тащусь по улицам, замечая весь этот мусор в водостоках, граффити на стенах. Я люблю этот район, но сейчас у меня такое чувство, что из мира исчезла вся красота.

Я прохожу мимо ресторана «У Джованни» и приостанавливаюсь на минуту, глядя через витрину на то, что происходит внутри. Вижу, как Кармелла обслуживает семью из восьми человек – фрикадельки почти для всех – и улыбается, натирая над тарелками свежий пармезан. Джимми открывает бутылку вина для пары, а Фред высунул голову из окна раздачи, чтобы выкрикнуть заказ, которого я не могу расслышать. Я не вижу Нону или Джованни, но знаю, что они где-то там, с сердцами, полными любви, которой они всегда без колебаний делятся. Если я зайду в ресторан со своими плохими новостями, то они, конечно же, окружат меня любовью и поддержкой, но сейчас мне хочется просто побыть одной.

Я отхожу от витрины, прежде чем кто-то успел бы меня заметить, обхожу здание и поднимаюсь по ступенькам мимо своей квартирки на пожарную лестницу, которая ведет на крышу. Это место, куда я прихожу подумать, отсюда видно вершину Башни Койт, ее серо-белая верхушка сквозь туман устремлена вверх, словно часовой; в отдалении виден океан, берега которого покрыты клубами тумана.

Сдерживаемые до этого слезы прорываются, наконец, наружу и текут по щекам. Мамочка, для меня уже слишком поздно? Мне никогда не удастся этого добиться: ни в качестве художницы, ни в мире искусства вообще? «Кэррингерс» был единственным местом за прошедший год, откуда мне вообще хотя бы перезвонили. Я безуспешно пыталась попасть в каждую галерею и аукционный дом в Районе Залива, и вот, когда я получила этот подарок, эту огромную возможность поработать в самом престижном аукционном доме в регионе – я все испортила.

Может, я просто не подхожу для этого мира. Может, Лидия и Челси были правы, и я недостаточно хороша, у меня нет верного глаза или необходимых личностных качеств. Разве все эти отказы не признак того, что у меня нет хватки, что я не соответствую? Как долго еще я могу пытаться убедить себя, что когда-нибудь мне это удастся, в то время как весь мир продолжает твердить мне сдаться?

Я слышу скрежет металла пожарной лестницы о стену здания и знаю, что кто-то идет.

– Отстань, Эдди, – начинаю я, но появляется голова Сент-Клэра.

Я в шоке уставилась на него:

– Что ты тут делаешь?

– Ну, и тебе привет, – говорит он, забираясь по лестнице и присоединяясь ко мне на крыше. Он ухмыляется: – Скучала по мне?

Он наклоняется для поцелуя, но моя голова все еще слишком перегружена, чтобы ответить.

– Внизу мне подсказали, где тебя можно найти. Как же ее звали… Нона, она, казалось, была безумно счастлива меня видеть. Мне еле удалось улизнуть. Она говорила что-то о своих баклажанах по-пармски…

Я улыбаюсь, качая головой. Эта женщина знает все.

– Ей нравится кормить каждого, кто переступает порог.

– Она явно тебя любит, – говорит он с улыбкой. – Все они.

Я киваю, стараясь снова сдержать слезы. Они так меня поддерживали, а теперь я должна им сказать, что облажалась. Улыбка Сент-Клэра исчезает, когда он видит мое лицо. Он нежно стирает мои слезы.

– Грэйс, что случилось?

Я делаю вдох, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо.

– Сегодня я потеряла работу в «Кэррингерс».

– Что? – он выглядит удивленным. – Что случилось?

Я рассказываю ему, как Лидия орала на меня и сказала, что я была недостаточно хороша. Он выглядит разъяренным, словно хочет отправиться в аукционный дом и высказать все Лидии.

– Это просто смешно. Я позвоню туда утром, такое поведение с ее стороны недопустимо.

– Нет! – взвизгиваю я. – Ты не можешь. А она может. Она – босс, – я печально вздыхаю. – Спасибо за желание помочь, но с ними покончено.

– Тогда это может быть и к лучшему. Ты найдешь что-то другое, – настаивает Сент-Клэр.

Я качаю головой:

– Что, если я просто недостаточно хороша для работы в мире искусства?

– Это просто смешно, – возражает он. – На прошлой неделе ты определила подделку.

– А твои модные арт-дилеры не поверили мне.

– Ты более чем хороша в этом, Грэйс, – говорит он, беря меня за руку. – Те парни, Лидия – все эти люди, не признающие твоих талантов – они слишком пресыщены имиджем и статусом; они не могут увидеть под всем этим того, что действительно важно.

Он говорит серьезно, я вижу это по его глазам. Интересно, как он может так в меня верить, учитывая, что едва меня знает.

– У тебя удивительно точный глаз, Грэйс, и страсть – что самое важное.

– Комитеты по найму, похоже, с тобой не согласны.

– Ну, этот комитет по найму готов предложить тебе работу.

Я моргаю. О чем это он?

– Какую работу?

– Моего личного арт-консультанта, – улыбается Сент-Клэр.

Я отшатнулась. Он сошел с ума. Позиция арт-консультанта – самая высокоценимая работа из всех: консультировать частных клиентов относительно их покупок, помогать создавать коллекции и работать с музеями. За плечами должны быть годы опыта, лучшие коллекции… Я качаю головой:

– Пожалуйста, не шути так.

Сент-Клэр хмурится:

– Я серьезно. Мне нужен кто-то, кто будет мне советовать, а я доверяю твоему суждению относительно искусства больше, чем кому-либо другому. У тебя нет личной заинтересованности, ты не подвержена статусам или веяниям моды. Что скажешь?

Я раскрываю рот, значение его слов наконец доходит до меня.

– Ты серьезно?

– Так же серьезен, как немецкая живопись, – улыбается Сент-Клэр по-мальчишески и обаятельно. – Подумай об этом. Будешь ездить по миру, помогать курировать мою коллекцию и увеличивать мои активы. Париж, Рим, Прага… разве ты сама не говорила, что всегда хотела бы путешествовать?

– Ну, да, – заикаюсь я. – Просто я никогда не думала…

– О чем? Что сможешь иметь все, что хотела? – улыбается Сент-Клэр. – Почему бы и нет?

Почему бы и нет?.. Он не осознает, что мир так не устроен – не для таких людей, как я.

Но разве он не это предлагает? Удивительнейшую возможность, которая лучше, чем любая работа в галерее или стажировка. Это станет реальностью, шансом всей жизни, и мое сердце пускается вскачь уже от одной мысли об этом.

– Я не знаю, что сказать, – ошеломленно шепчу.

– Я еще даже не сказал о твоей зарплате на первое время, – подмигивает Сент-Клэр и называет шестизначное число, которое в разы больше, чем я в принципе могу себе представить, и в моем распоряжении особенно. – Плюс, конечно же, у тебя будет доступ к счету для деловых расходов и возможность во время поездок пользоваться моим частным реактивным самолетом.

– Ого, – говорю я, слишком ошарашенная, чтобы произнести что-нибудь еще. Я уже собираюсь принять его предложение, когда в голову приходит мысль, что, возможно, так он пытается сделать из меня содержанку, вроде любовницы, которая всюду следует за ним по пятам и послушно ждет в отеле его возвращения с работы.

Я медлю. Неважно, насколько он сексуален и обаятелен, я не буду назначать за себя цену.

– Это слишком? – спрашивает Сент-Клэр нахмурившись.

– Нет, – говорю я. – Просто я… мне интересно про совмещение бизнеса с удовольствием, вот и все. Я имею в виду то, что произошло между нами в Напе... – я чувствую, как краснею. – Потому что если ты предлагаешь мне работу, из-за того что у нас связь, или если ты ожидаешь, что я...

– Грэйс, пожалуйста, – он останавливает меня. – Дело не в нас. Я имею в виду, мне бы очень хотелось продолжать видеться с тобой, – добавляет он, переплетая наши пальцы. – Узнавать тебя, всю тебя… – На мгновение в его взгляде появляется недвусмысленный намек, и я вновь ощущаю знойное возбуждение между нами. – Но я бы хотел, чтобы ты стала моим арт-консультантом, даже если бы у тебя не было заинтересованности в нашей романтической связи. Пожалуйста, поверь. Ты идеально подходишь для этой работы.

– Правда? – груз падает с плеч.

– Правда. Ты знающая и страстная, с удивительно верным глазом и внутренним чутьем, которые нельзя купить, и я хочу, чтобы ты помогла мне сделать мою коллекцию такой, чтобы позавидовал весь мир.

Я смеюсь с облегчением:

– Это будет не сложно. У тебя уже есть несколько гениальных работ.

– Но искусство повсюду, – говорит он, и я перестаю дышать, услышав слова моей мамы из его уст. Это как знак. – И я хочу, чтобы мы вместе его отыскали.

Мимо нас пролетает стая чаек, направляясь в сторону горизонта, которому, кажется, нет предела, нет конца – когда синева неба сливается с синевой океана в затененной ретуши, в цветовом замысле художника.

Я понимаю, что моменты вроде этого возникают нечасто. Я должна ухватиться за шанс: прыгнуть без оглядки, без колебаний, и посмотреть, куда меня это приведет.

– Тогда… я это сделаю, – говорю ему. – Я возьмусь за эту работу.

Чарльз стискивает мои руки и улыбается мне. Возвращая ему улыбку, я понимаю, что все мои мечты наконец осуществимы.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

Вторую книгу серии вы сможете найти в группе https://vk.com/nag_books. Выкладка глав начнется с середины марта.

Notes

[

←1

]

Имеются в виду маски американских индейцев.

[

←2

]

Пол Джексон Поллок (англ. Paul Jackson Pollock; 28 января 1912 – 11 августа 1956) – американский художник, идеолог и лидер абстрактного экспрессионизма, оказавший значительное влияние на искусство второй половины XX века.

[

←3

]

Винсент Виллем Ван Гог (нидерл. Vincent Willem van Gogh; 30 марта 1853, Грот-Зюндерт, около Бреды, Нидерланды – 29 июля 1890, Овер–сюр–Уаз, Франция) – нидерландский художник–постимпрессионист.

[

←4

]

Микеланджело Буонарроти, полное имя Микеланджело ди Лодовико ди Леонардо ди Буонарроти Симони (итал. Michelangelo di Lodovico di Leonardo di Buonarroti Simoni; 6 марта 1475, Капрезе – 18 февраля 1564, Рим) – итальянский скульптор, художник, архитектор, поэт, мыслитель. Один из крупнейших мастеров эпохи Возрождения и раннего Барокко.

[

←5

]

Давид – мраморная статуя работы Микеланджело. Это пятиметровое изваяние считается одной из вершин не только искусства Возрождения, но и человеческого гения в целом. В настоящее время оригинал статуи находится в Академии изящных искусств во Флоренции.

[

←6

]

Кейп-Код (англ. Cape Cod – «мыс трески») – полуостров на северо-востоке США в 120 км от Бостона, самая восточная точка штата Массачусетс. Отделяет залив Кейп-Код от Атлантического океана. Место туристического и загородного отдыха, покрытое многими милями пляжей, природных красот, исторических достопримечательностей, картинных галерей и множества четырехзвездочных ресторанов.

[

←7

]

Хэмптон, также называемый "Ист-энд" Лонг-Айленда, представляют собой группу деревень и хуторов в городах Саутгемптон и Ист-Хэмптон, которые формируют Саут-Форк Лонг-Айленда, штат Нью-Йорк. Хэмптон является популярным морским курортом и здесь находятся одни из самых дорогих и роскошных объектов жилой недвижимости в США.

[

←8

]

Клуазоне – перегородчатая эмаль.

[

←9

]

Университет Тафтса (англ. Tufts University) – частный исследовательский университет в США. В 2014 году. Университет Тафтса занял 101 из 150 позиций в Академическом рейтинге университетов мира, а также 25 строчку в рейтинге лучших вузов США по версии Forbs.

[

←10

]

Марина́ра (итал. Marinara, букв. моряцкий соус) – итальянский соус, приготавливающийся из томатов, чеснока, пряных трав (например, базилика) и лука.

[

←11

]

Также лингуине – длинные макаронные изделия типа спагетти, только плоские.

[

←12

]

Паста со свежими овощами или овощным соусом.

[

←13

]

Итальянский виноградный алкогольный напиток крепостью от 40% до 50%.

[

←14

]

Вымышленный персонаж американских телевизионных сериалов «Друзья» и «Джоуи». Его роль в сериалах исполнил американский актёр Мэтт Лебла. Коронная фраза Джоуи Триббиани, с которой он начинал знакомство с очередной девушкой – «Как делишки?»

[

←15

]

Канноли (итал. cannoli – «маленькая трубочка») – традиционный сицилийский десерт, представляющий собой вафельную хрустящую трубочку, наполненную начинкой из сыра маскарпоне, взбитого творога или рикотты с добавлением различных сиропов (чаще со вкусом ванили или шоколада), вина марсалы или розовой воды.

[

←16

]

Ке́йтеринг (англ. catering от cater – «снабжать едой и услугами») – отрасль общественного питания, связанная с оказанием услуг на удалённых точках, включающая все предприятия и службы, оказывающие подрядные услуги по организации питания сотрудников компаний и частных лиц в помещении и на выездном обслуживании.

[

←17

]

Прошутто - итальянская ветчина, сделанная из окорока, натертая солью и пряностями, созревающая в течение 8-10 месяцев (здесь и далее прим. переводчика)

[

←18

]

Имеется ввиду - Район Залива Сан-Франциско - Один из крупнейших мегаполисов США, в который входят города Сан-Франциско, Окленд, Сан-Хосе и их пригороды - всего девять крупных округов, сконцентрированных вокруг залива Сан-Франциско

[

←19

]

Union Square (Юнион-Сквер) – это площадь в центре Сан-Франциско. То же название носит и окружающий район, который знаменит своими шикарными отелями, театрами, художественными галереями ну, и, конечно же, дорогими магазинами

[

←20

]

Флюте – высокий тонкий бокал на длинной ножке, применяющийся для шампанского и игристых вин, а также коктейлей с ними.

[

←21

]

Антонис ван Дейк (22 марта 1599 – 9 декабря 1641) – южнонидерландский (фламандский) живописец и график, мастер придворного портрета и религиозных сюжетов в стиле барокко.

[

←22

]

Хаккасан (Hakkasan) – сеть роскошных и дорогих ресторанов китайской кухни

[

←23

]

Ньоки – маленькие итальянские клёцки обычно овальной формы, которые делают из манной крупы, картофеля, сыра, творога, шпината, тыквы и даже черствого хлеба или хлебных крошек. Ньокки традиционно подают с томатным соусом, соусом песто, растопленным сливочным маслом, посыпают тертым пармезаном.

[

←24

]

Шу май – китайское блюдо, готовят обычно на открытом огне, или на дровяной печи. В зависимости от времени года, шу май может готовиться с разными начинками: баранина, свинина, креветки, китайские черные грибы.

[

←25

]

Dim Sum представляет собой небольшие порции десерта, фруктов, овощей, морепродуктов или мяса, завернутых в тонкий слой теста. Дим-сам означает «прикоснуться к самому сердцу»

[

←26

]

Франсуа Огюст Рене Роден (фр. François-Auguste-Renе Rodin) (12 ноября 1840 года, Париж, – 17 ноября 1917 года, Мёдон) – французский скульптор, признанный одним из создателей современной скульптуры.

[

←27

]

Традиционный американский суп, приготовленный из моллюсков и бульона, с добавлением либо молока (новоанглийский клэм-чаудер), либо помидоров (манхэттенский клэм-чаудер). Обычно к моллюскам добавляют картофель, лук, иногда сельдерей. Другие овощи добавляют редко, хотя порезанная морковь может быть добавлена для цвета. Иногда в суп добавляют петрушку и лавровый лист.

[

←28

]

Эдуард (Эдуар) Мане (фр. Édouard Manet; 23 января 1832, Париж –30 апреля 1883, Париж) – французский живописец, гравёр, один из родоначальников импрессионизма.

[

←29

]

Поль Сезанн (фр. Paul Cézanne; 1839–1906) – французский художник-живописец, яркий представитель постимпрессионизма.

[

←30

]

Аналог нашей 3 (удовлетворительно).

[

←31

]

Эдуард (Эдуар) Мане (фр. Édouard Manet; 23 января 1832, Париж – 30 апреля 1883, Париж) – французский живописец, гравёр, один из родоначальников импрессионизма.

[

←32

]

На французском «Мане» пишется «Manet»

[

←33

]

О. Боже. Мой.

[

←34

]

То есть с минимальным количеством внутренних перегородок.

[

←35

]

Марк Ротко (англ. Mark Rothko, имя при рождении – Маркус Яковлевич Роткович; 25 сентября 1903, Двинск, Витебская губерния, ныне Даугавпилс, Латвия – 25 февраля 1970, Нью–Йорк) – американский художник, ведущий представитель абстрактного экспрессионизма, один из создателей живописи цветового поля.

[

←36

]

Джефф Кунс (англ. Jeff Koons, род. 21 января 1955 года, Йорк, Пенсильвания, США) – американский художник. Известен своим пристрастием к китчу, особенно в скульптуре. Его работы входят в число самых дорогих произведений современных художников.

[

←37

]

Энди Уорхол (англ. Andy Warhol; настоящее имя – Эндрю Вархола, англ. Andrew Warhola; 6 августа 1928 года, Питтсбург, США – 22 февраля 1987 года, Нью-Йорк, США) – американский художник, продюсер, дизайнер, писатель, коллекционер, издатель журналов и кинорежиссёр, заметная персона в истории поп-арт-движения и современного искусства в целом. Основатель идеологии «homo universale», создатель произведений, которые являются синонимом понятия «коммерческий поп-арт».