Маша проснулась посреди ночи. В метре от ее кровати во тьме неподвижно стояла мрачная тень, фигура ростом до потолка. Леденящий душу ужас сковал ее так, что невозможно было вдохнуть. Казалось, стоит шевельнуться – и тень поглотит ее, уничтожит беспощадно, наслаждаясь энергией ее страха как лучшим из лакомств. Маша не видела лица или хотя бы каких-нибудь человеческих признаков, но знала, что это мать. Не было ни единого движения или звука со стороны громадной тени, но сам факт ее присутствия заставлял Машу сжиматься в ничто, становиться незаметной, несуществующей. До самого рассвета она пролежала без сна в холодном поту, пока первые лучи не прогнали тень. И лишь тогда Маша уснула тревожным болезненным сном.
Поздним утром Маша встала разбитая, понурая. Такие ночи часто бывали в детстве, и сюда, в старый дом, вдруг снова вернулись детские страхи. «Я не дам себя в обиду!» – решила она и стала энергично умываться холодной водой, желая смыть ночные кошмары и вернуть себе бодрость духа. Одевшись, она полезла на чердак. Стариковская бережливость Машиной бабушки явилась причиной того, что чердак представлял собой целый маленький мирок со старыми птичьими клетками, плетеными корзинами, наполненными всякой всячиной, лыжами, журналами, игрушками, коробками со старой одеждой, посудой и многими-многими другими вещами. Словом, чердак был как выброшенный на берег после губительного шторма корабль, каждый предмет которого рассказывал свои истории.