Рассекреченное королевство. Испытание

7

Когда я открыла глаза, солнечный луч уже проторил золотую дорожку на одеяле. Теодор спал, волосы его рассыпались, закрыв лицо. Я тихонько высвободила руку из-под его головы, выскользнула из постели, накинула на плечи розовый шелковый пеньюар, который Теодор держал для меня в своей спальне, и на цыпочках подкралась к окну. За окном пышным цветом расцветал летний день: облачко студеного ночного тумана золотистой дымкой таяло над водной гладью порта.

Стук в дверь пробудил Теодора и заставил меня вздрогнуть.

– Входите, – сонно пробормотал мой нареченный.

Краска стыда выступила на моем лице – никак не могла свыкнуться с мыслью, что слугам известно, когда я провожу ночь с их хозяином. Я представляла, как они сплетничают обо мне на кухне или в кругу семьи.

Лакей величественно распахнул дверь и, избегая смотреть на меня в неглиже, провозгласил:

– Ваше высочество, пожаловала леди Виола Сноумонт.

– Виола? В такую рань? Да она в это время обычно седьмой сон видит, – засмеялся Теодор. – Если моя рубашка-баньян ее не смутит, пусть подождет меня в кабинете.

– Будет исполнено, Ваше высочество.

– Я… Я останусь здесь, – пролепетала я, когда дверь за лакеем закрылась.

– Еще чего. Виола наверняка догадалась, что ты у меня.

Он поднялся с кровати, провел пятерней по взъерошенным волосам и потянулся к баньяну – длинной свободной рубахе, смахивающей на халат.

– Надень лучше свежую.

Не сдержав улыбки, я открыла комод и взяла из аккуратно сложенной стопки тщательно отутюженную рубашку.

– Чулки?

– Да, думаю, не помешают.

Я кинула в него рубашкой и чулками, и он поймал их на лету.

– Ты изумительна.

– Вот уж вряд ли, – отозвалась я, втискивая ноги в туфли. – Что Виоле понадобилось ни свет ни заря?

– Кто ж ее знает, – пожал плечами Теодор, застегивая бриджи. Ситцевый баньян покрыл его плечи, и принц протер глаза, прогоняя остатки сна.

Лицо мое пылало, когда он отворил дверь, пропуская меня в кабинет. Ясное дело, Виола знала, что мы с Теодором коротаем ночи вдвоем, но одно дело – знать, и совсем другое – встретиться друг с другом лицом к лицу.

Смущение мое, однако, как ветром сдуло, когда я увидела Виолу. Бледная как мел, она, ломая руки, мерила шагами комнату в том же платье и в тех же украшениях, что были на ней вчера вечером.

– Виола! – Теодор в три прыжка очутился рядом с ней. – Что с тобой?

Схватив его руку, она испустила протяжный стон.

– Прости, прости меня, Тео. Я… Никто не должен был это видеть.

– Тише, Виола, успокойся. Сядь, отдохни, – Теодор подвел ее к дивану-канапе, и она утонула в мягких подушках. – Я прикажу чаю, – добавил он, понимая, что чашечка его традиционного утреннего кофе лишь больше взбудоражит ее.

– Какое уж тут спокойствие! Ты просто ничего не знаешь! – Виола жадно вздохнула, и шелковая кокарда на ее груди затрепетала. – Мне-то терять нечего, но как это отразится на королевской семье! Ох, просто не верится…

Я отступила назад и прислонилась к обтянутой шелком стене.

– Софи, прости, что втягиваю тебя во все это, – проговорила Виола срывающимся голосом, – но это касается и тебя тоже. Останься, пожалуйста, и выслушай меня, хорошо?

Я кивнула, стараясь не показывать охватившего меня страха.

– Тео… – В глазах Виолы дрожали слезы, когда она назвала Теодора его детским именем. – Я просто… просто не знала, что делать. И я не хотела, чтобы ты услышал обо всем из чужих уст.

– Виви, – Теодор уселся напротив и сжал ее дрожащую руку, – прошу тебя, расскажи, что произошло.

– После вчерашнего ужина я захотела закончить один… эскиз. С Аннетт… – Виола заколебалась. – Я вытащила папку с рисунками и карандашными набросками, но этого эскиза и некоторых других там не было.

Виола густо покраснела. Никогда прежде я не видела ее в таком смятении.

– Накануне я давала обед, и кто-то, должно быть, вытащил их.

– И из-за этого весь сыр-бор? Ни для кого не секрет, что вы с Аннетт закадычные подруги и ты рисуешь членов королевской фамилии.

– Эти эскизы – не для посторонних глаз, – пробормотала Виола безжизненным голосом. – Они слишком личные. Только для нас с Аннетт.

Брови мои поползли вверх – я догадалась, что она имела в виду. Как слепа я была, что не поняла этого раньше! Они так любили друг друга, так горевали, когда Аннетт собирались выдать замуж. Тщательно скрываемые от посторонних глаз чувства бурлили в них яростно клокочущим потоком. Вдали от нескромных глаз они выказывали друг другу привязанность, которую не могла вместить в себя даже самая теплая девичья дружба, и эти эскизы были тайным признанием Виолы в их с Аннетт близости.

– Простите, Софи, – Виола посмотрела мне прямо в глаза. – Я знаю, это… Мы всегда соблюдали осторожность, берегли репутацию наших семей. Мало кто о нас знал. Таились мы и от вас. Надеюсь, вы не держите на нас зла?

– Нет, нет, – заикаясь, промямлила я.

Подобные отношения существовали в Галатии, но о них не принято было говорить, и двум влюбленным женщинам нечего было и думать, чтобы официально узаконить свою связь и пожениться. Поначалу я смутилась и оробела – все-таки Аннетт и Виола были первой подобной парой в моей жизни, однако вскоре я поняла, что, возможно, просто не замечала вокруг себя тех женщин, которых соединили узы подобной любви – не явной, но от этого не менее крепкой.

– Итак, наброски, Виви, – прервал мои размышления Теодор. – Кто-то их присвоил. И ты не знаешь кто. Ты уверена, что не засунула их куда-нибудь или что Аннетт не унесла их с собой?

– Конечно, уверена! Я всю ночь провела на ногах, перерыла весь дом сверху донизу. А Аннетт… да она ни за что на свете не возьмет домой таких картин, спятил ты, что ли?

Виола вскочила и нервно заходила по кабинету.

– Допустим, кто-то взял их просто шутки ради, – предположил Теодор. – Или даже не шутки ради – что с того? Или кто-то про вас пронюхал?

Тон Теодора показался мне слегка высокомерным.

– Сам знаешь, никто. О нас знают лишь мои самые верные друзья. По счастью, Аннетт никогда не становилась жертвой слухов, в отличие от меня. И сплетники не поливали ее грязью, понося «ненасытной нимфоманкой». Тут… Тут речь и о твоей репутации, Теодор.

– Плевать я на нее хотел, Виви. Ну прокатится молва, ну услышишь ты о себе нечто нелицеприятное, ну не пригласят тебя на парочку великосветских приемов в этом году. Что с того? Вскоре все позабудется, словно ничего и не было.

– Но честь королевской семьи будет запятнана! – вскричала Виола. – Твой отец только-только взошел на престол, и если на королевскую семью падет хоть малюсенькая тень, он будет обесславлен.

– На твоем месте я бы об этом не волновался. Мой отец – блестящий дипломат и политик, подобные пересуды не причинят ему никакого вреда. Вскоре все быльем порастет. Ты ничем не замарала честь семьи.

Теодор прошел мимо меня. Наши глаза на мгновение встретились, и я поняла, что он лжет.

– Мне нечем искупить вину перед тобой, – всхлипнула Виола, тряхнув головой. – Прости меня.

– Затаись, словно мышка в норе, на пару недель и не высовывайся, – посоветовал ей Теодор.

Стук в дверь возвестил, что принесли чай. Я забрала у горничной поднос и выпроводила ее за порог.

Я налила чай, добавила любимых Виолиных сливок и протянула ей чашку. Руки Виолы тряслись, и звякнувшая о фарфор ложечка выдала царившее в ее душе волнение.

– Благодарю, – прошептала она.

– Я просто налила вам чай, – мягко улыбнулась я.

– Благодарю вас за… вашу отзывчивость. Вам есть из-за чего расстраиваться: я поступаю вопреки общепринятой морали и тащу вас двоих за собой на дно.

– Всего-то? – рассмеялась я, пригубив чай. – Виола, ни у кого в Галатии язык не повернется назвать нас с Теодором парой, отвечающей общепринятым моральным устоям.

Еще чуть-чуть, и Виола бы рассмеялась. Но вместо этого она поджала губы, а потом пригубила чая.

– М-да, – протянул Теодор, когда она ушла, – плохо дело.

– Я думаю… уверена, что разразится скандал. Но ведь Виоле не привыкать, она всегда в центре скандала.

– Разумеется, ты права. Мне искренне жаль Виолу и кузину, но не они меня тревожат. Мне не дает покоя вопрос – зачем кому-то понадобились эти наброски?

– Пошутить – гадко и грязно?

– Надеюсь. – Теодор вздохнул, откинувшись на спинку канапе. Баньян распахнулся, и я заметила, что серебряные пряжки, стягивающие бриджи у колен, так и остались незастегнутыми. – А что, если это все подстроено и кто-то решил представить в невыгодном свете королевскую семью как раз тогда, когда «Билль о реформе» находится на рассмотрении Совета?

– Возможно, эта любовная связь не станет притчей во языцех? – спросила я, нисколько не сомневаясь, что именно такой она и станет. – Сплетники почешут языки, да и только.

– До поры до времени, пока мы исполняем свой долг, женимся и продолжаем род, никому нет дела до наших любовных похождений и легких интрижек. Может, простолюдины и не придают этому никакого значения, однако знатные семьи об этом неустанно пекутся. Передача титула по наследству – основа основ дворянской крепости и долговечности.

– И одна любовная драма может все это разрушить?

– В каком-то смысле да.

Вошедшая горничная принесла Теодору его привычный утренний кофе.

– Возможно, мы более открыто, чем обычные люди, содержим любовниц, однако и нам нельзя выходить за рамки приличий. Проблема в том, что Аннетт сознательно противилась замужеству, лишь бы не разлучаться с Виолой. То есть бросила вызов традициям. Более того, дочь правящего монарха принцесса Аннетт пренебрегла своим долгом ради связи с другой женщиной – это ни в какие ворота не лезет.

– Понятно, – сказала я, с трудом удерживая на блюдце хрупкую кофейную чашечку. – И так как ты, Аннетт и Виола – друзья неразлейвода, а Аннетт к тому же племянница короля, то все вы в глазах общества – ветреники да вертопрахи.

– Да, ветреники, вертопрахи, пустышки, особенно по мнению «старой гвардии», – вздохнул Теодор. – Поэтому я и думаю, что все это подстроено теми, кто хочет скомпрометировать моего отца и меня заодно. Или обоих.

– Или реформы, – закончила я, допивая последний глоток кофе.

Благодаря стараниям Кристоса, мой взгляд на противостояние между чернью и знатью страдал чрезмерной упрощенностью. Я считала, что простой народ борется против дворян-угнетателей. Теодор и Виола все поставили с ног на голову, раскрыв мне глаза на то, какие сложные и щекотливые вопросы международной политики и экономического равновесия затрагивают подобные коллизии. Оказалось, что так называемую знать не меньше, чем простолюдинов, разрывают конфликты и противоречия.

Теодор поставил чашку на стол и уставился в чернеющую кофейную муть, словно надеясь угадать по ней свое будущее. Плечи его поникли.

– А тут еще я усложняю тебе жизнь, да? – прошептала я.

– Ты делаешь эту жизнь намного более терпимой.

– Я имею в виду твою репутацию.

– Черт с ней. Я не хотел, чтобы ты выступала вчера вечером, боялся, что ты станешь объектом глумливых насмешек. Но ты выступила и… Сама видела лицо Вайтакера, верно? Но я видел и другие лица, видел людей, которые прислушивались к твоим словам.

– Словно к вестнику дурных новостей, – тряхнула я головой. – Мило.

– Словно к предвестнице будущего. – Он отпил кофе и добавил: – Не по нутру мне это.

Не дав сообразить, что же он имеет в виду – кофе, утро или все вместе взятое, Теодор подхватил меня на руки и отнес в спальню.