Глава 1. Иногда две правильности вместе дают одну очень большую неправильность

Мне бы хотелось находиться где угодно, но только не здесь.

Где угодно, только не в середине этой чересчур холодной комнаты, в которой пахнет болью, страданием и антисептиком. Я быстро улыбаюсь Хадсону, затем поворачиваюсь к остальным.

– С чего мы начнем? – Мэйси говорит это тихо, но ее вопрос отражается от голых стен и коек разгромленного лазарета, звуча как выстрел из винтовки.

Это вопрос на миллион долларов, нет, не на миллион, а на миллиард. Но сейчас, стоя перед Мэйси и нашими друзьями, я понятия не имею, как на него ответить.

Справедливости ради надо сказать, что я в шоковом состоянии с тех самых пор, как мы вернулись в Кэтмир и обнаружили, что школа разгромлена, ее стены забрызганы кровью, комнаты раскурочены, а все до одного ученики и учителя пропали. А теперь и Флинт может остаться без ноги. Я раздавлена, и от того, что Флинт так храбрится, мне только становится еще хуже.

Прошел час после нашего возвращения, и пусть даже после душа я стала чище, чувство опустошенности не исчезло. Хуже того, глядя на лица моих друзей – Джексона, Флинта, Рафаэля, Лайама, Байрона, Мекая, Иден, Мэйси, Хадсона, – я вижу, что они так же потрясены, как и я. И, похоже, они тоже понятия не имеют, что будет дальше.

С другой стороны, непонятно, что вообще можно сделать, если мир, каким ты его знаешь, разваливается и ты можешь только наблюдать за его крушением. Если любая стена, которую ты пытаешься удержать, неизбежно обрушивается.

За последние несколько месяцев на нашу долю выпало много тягот и потерь, но это первый раз с тех пор, как погибли мои родители, когда все кажется мне действительно безнадежным.

Даже когда я в одиночку сражалась на арене Лударес, я знала, что все будет в порядке – если не у меня самой, то хотя бы у тех, кто мне дорог. Когда мы с Хадсоном дрались с великанами, я точно знала, что он останется жив. И, когда мы были на острове Неубиваемого Зверя, когда мы противостояли королю вампиров и его войскам, я все равно чувствовала, что у нас есть шанс, что мы сможем придумать, как нам победить Сайруса и его альянс.

И в конце, когда он бежал, мы думали, что нам по крайней мере удалось выиграть битву, если не всю войну. Мы думали, что жертвы – огромные жертвы, – которые мы принесли, были принесены не напрасно.

Так было, пока мы не вернулись сюда, в Кэтмир, и не поняли, что это была не война – и даже не битва. Нет, то, что для нас было схваткой не на жизнь, а на смерть, то, что поставило нас на колени и бросило в бездну отчаяния, вообще не было сражением – это было чем-то вроде способа занять детишек, пока взрослые одерживают победу в настоящей войне.

Я чувствую себя дурой… и неудачницей. Потому что, хотя мы отлично знали, что Сайрус коварен и что в запасе у него есть множество хитрых трюков, мы все равно попались на его удочку. Хуже того, из-за него мы потеряли друга.

Они убили Луку, а Флинт потерял ногу.

И, судя по лицам в этом лазарете, я не единственная, кто испытывает такие чувства – мы все испытываем такую ярость и муку, что больше у нас ни для чего не осталось места.

Мэриз, школьный фельдшер и единственный человек, оставшийся в Кэтмире, лежит на одной из коек, синяки и ссадины на ее руках и щеке все еще заметны, несмотря на вампирский обмен веществ, говорят о том, что она дралась упорно. Мэйси приносит ей бутылку с кровью из ближайшего холодильника, и она, благодарно кивнув, пьет. Похоже, то, что осталось от ее сил, ушло на помощь целителю, который занимался ногой Флинта.

Я смотрю на Флинта, сидящего на койке в углу, положив то, что осталось от его ноги, на подушку, вижу боль на его лице вместо обычной дурашливой улыбки, и у меня разбивается сердце. Он кажется таким маленьким, плечи ссутулились от боли и горя. Усилием воли я заставляю себя стоять прямо, а еще за талию меня обнимает Хадсон, как будто понимает, что без его поддержки я упаду. Его попытки меня утешить должны были бы приободрить меня, если бы в этот момент он не дрожал так же сильно, как и я сама.

Повисает напряженное молчание, затем Джексон прочищает горло и резко говорит:

– Нам надо поговорить о Луке. У нас мало времени.

– О Луке? – спрашивает Мэриз, и в ее хриплом голосе слышится печаль. – Он погиб?

– Да, погиб, – отвечает Флинт, и его голос так же безжизнен, как и его глаза.

– Мы доставили его тело сюда, в Кэтмир, – добавляет Мекай.

– Это правильно. Нельзя было оставлять его на том богом забытом острове. – Мэриз пытается сказать что-то еще, но у нее срывается голос. Она откашливается и начинает снова: – Но вы правы. Времени у нас мало.

– Времени для чего? – спрашиваю я и смотрю на Байрона, который достает из кармана свой телефон.

– Мы должны сообщить родителям Луки, – отвечает он, прокручивая записную книжку своего телефона. – Его надо похоронить в течение двадцати четырех часов.

– В течение двадцати четырех часов? – повторяю я. – По-моему, это очень скоро.

– Да, очень, – соглашается Мекай. – Но, если за это время он не будет погребен в их фамильной крипте, его тело распадется.

От жестокости этого ответа – от жестокости этого мира – у меня перехватывает дыхание.

Разумеется, в конце концов мы все обращаемся в прах, но как ужасно, что это должно произойти так быстро. Возможно, даже до того, как родители Луки смогут добраться сюда, чтобы увидеть его. И уж точно до того, как мы сможем по-настоящему осознать, что его больше нет.

До того, как мы по-настоящему попрощаемся с ним.

– Байрон прав, – тихо произносит Мэйси. – Родители Луки заслуживают, чтобы им дали возможность попрощаться с ним.

– Конечно, они этого заслуживают. Но мы не можем дать им такую возможность, – говорит Хадсон таким тоном, что следующее за его словами молчание походит на пульсирующую рану.

Похоже, никто не знает, что на это сказать, так что все мы просто смотрим на него. Может, я его не расслышала? – думаю я, и, судя по растерянности на лицах остальных, они думают о том же.

– Мы должны им сообщить, – говорит Джексон тоном, не терпящим возражений.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Мэйси, говоря одновременно с Джексоном. Спрашивает не сердито, а просто с тревогой.

– Им нужно время, чтобы перевезти его в их фамильную крипту, – говорит Байрон, но он перестал искать номер – то ли потому, что наконец нашел телефон родителей Луки, то ли потому, что не может поверить в то, что услышал. – Если мы не позвоним им прямо сейчас, то от него ничего не останется.

Хадсон убирает руку с моей талии, и меня пробирает дрожь от утраты его тепла.

– Знаю, – говорит он, скрестив руки на груди. – Но они вампиры и состоят при Дворе вампиров. Откуда мы знаем, что им можно доверять?

– Их сын погиб. – В голосе Флинта звучит возмущение, и он пытается встать. Я поверить не могу, что он уже встает и может двигаться, но у тех, кто может менять обличья, все заживает быстро при любых обстоятельствах. Джексон поворачивается, чтобы помочь ему, но Флинт со злостью отшвыривает его руку, при этом не сводя глаз с Хадсона. – Не можешь же ты и правда думать, что они встанут на сторону Сайруса?

– Разве это так уж невероятно? – Когда Хадсон поворачивается к Джексону, лицо его ничего не выражает. – Ведь сам ты едва выжил после последней встречи с нашим отцом.

– Это другое дело, – рявкает Джексон.

– Почему? Потому что это Сайрус? Ты действительно считаешь, что он один такой? – Хадсон выгибает бровь. – Если бы это было так, нам не пришлось бы сражаться на том острове с чертовой уймой народу.

Воцаряется тишина, затем Иден говорит:

– Мне больно это признавать, но, по-моему, Хадсон прав. – Она качает головой. – Мы не знаем, можем ли доверять родителям Луки. Не знаем, можем ли доверять хоть кому-то.

– Их сын погиб, – повторяет Флинт, глядя в глаза Иден. – Они должны узнать, пока у нас еще есть время похоронить его. Если вы слишком трусливы, чтобы сделать это, то это сделаю я. – Он злобно смотрит на Хадсона. – Тебе не приходило в голову, что нам вообще не пришлось бы их извещать, если бы ты сделал свою работу?

Я резко втягиваю в себя воздух – его слова бьют меня наотмашь. Очевидно, что он имеет в виду способность Хадсона обращать врагов в пыль силой мысли, и мне хочется наброситься на Флинта за то, что он заговорил о таком, но я знаю, что он страдает, так что сейчас не время.

Хадсон переводит глаза на меня, и я пытаюсь взглядом ободрить его. Но он тут же снова уставляется на Флинта и изумленно раскидывает руки.

– Я же тоже был там и дрался, как и ты.

– Но это не то же самое, не правда ли? – Флинт вскидывает бровь. – Послушать тебя, так ты отдал этой схватке всего себя, но мы все знаем, что это не так. Почему бы тебе не спросить себя: если бы смерть тогда грозила Грейс, вели бы мы сейчас этот разговор или же Лука был бы жив?

Хадсон сжимает зубы.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь.

– Это ты так считаешь. – С этими словами Флинт, держась за спинку койки, скачет на одной ноге к паре костылей, стоящих в углу. И подхватив их, молча ковыляет из комнаты.

Хадсон не произносит ни слова. Как и все остальные.

Я ощущаю стеснение в груди при мысли о том выборе, который ему приходится делать, о том грузе ожиданий, который лежит на его плечах. Этот груз неподъемен. И он продолжает нести его. Всегда. Однако это вовсе не значит, что он должен нести его в одиночку.

Я обнимаю его, кладу голову ему на грудь, закрываю глаза и слушаю биение его сердца, пока его напряженные плечи не начинают расслабляться, пока его губы в легком поцелуе не касаются моих волос. И только тогда я выдыхаю. С ним все будет в порядке. С нами все будет в порядке.

Но, когда я открываю глаза, мой взгляд падает на наших друзей, и у меня пресекается дыхание.

Сожаление. Гнев. Осуждение. Я вижу все это на их лицах, и все это направлено на Хадсона и на меня.

И тут я понимаю, в чем заключается истинная победа Сайруса.

Мы разделены.

Иными словами, мы в полной жопе. Опять.

Загрузка...