Истина любви

1

Лайза Нортон подошла к трюмо и тяжело вздохнула.

Из зеркала на нее смотрела невысокая девушка лет под тридцать с буйной гривой длинных волос, цвет которых колебался от темно-каштанового до темно-медового с проблесками оттенка меди. Ярко-синие глаза, прямой нос, широкий подвижный рот, хорошие зубы, глубокие ямочки на щеках. Фигура, надо отдать должное, недурна: ноги очень хороши, во всяком случае, так говорили.

Однако у Лайзы всегда было ощущение, что она слишком мала ростом и масса густых волос грозит совсем поглотить ее миниатюрную фигурку. Привлекательна? Возможно, подумала она, но не красавица, это уж точно.

Лайза дослушала сигналы, затем стала считать гудки в телефонном аппарате: один, два, три, четыре… Считая, она ждала ставшего уже привычным сообщения с магнитофона Джека Харриса и лениво размышляла, какую глупость выдумает тот на сей раз.

Кроме того, Лайза задавала себе вопрос, причем не впервые, существует ли Джек Харрис на самом деле, и если да, то в своем ли он уме. Дурацкая мысль: если этот человек не существует, то самый известный художник по дереву — просто вымысел. И потом, кому-то же должен принадлежать этот удивительный голос, оставлявший на ее магнитофоне сообщения в ответ на те, что Лайза оставляла ему.

Впрочем, если его способ пользования телефоном, к которому он приделал магнитофон, о чем-то говорит, то вопрос о состоянии рассудка этого художника явно остается открытым. Даже голос, как уже начинало казаться Лайзе, был каким-то ненатуральным. Человеческое горло неспособно издавать такие звуки: скрипучий тембр и необыкновенная глубина наводили на мысль о том, что здесь тоже не обошлось без механики.

— С вами говорит магнитофон Джека Харриса, — начал замогильный голос. — Его человеческое воплощение в настоящий момент неспособно к общению и, как водится, свалило все на меня. Если желаете оставить сообщение, я с радостью передам его в нужное время. Если же вам необходим диалог реальных людей или общение с машиной выше ваших слабых человеческих силенок, предлагаю включить ваш собственный магнитофон после звукового сигнала.

— Черт бы его побрал!

Кажется, она звонит господину Харрису уже в четвертый — нет, в пятый раз, и хотя сообщения всегда были разными, их сущность неизменно сводилась к одному: его нет дома, он перезвонит.

И перезвонит, уж это-то Лайзе было известно. Джек Харрис звонил после каждого ее сообщения. Беда была в том, что время его звонков никак не совпадало с ее пребыванием дома. В первый раз Лайза пыталась связаться с ним почти неделю назад, но единственное, чего ей пока удалось добиться, — это довольно невразумительного диалога с магнитофоном.

Ну хватит! На этот раз довольно! — сердито подумала девушка. Она успела подготовиться как раз к тому моменту, когда прозвучал звуковой сигнал.

— Приветствую тебя, магнитофон! — нараспев произнесла Лайза. — Я магнитофон мисс Нортон. Я снова повторяю: мой индивидуум желает пообщаться с твоим человеческим воплощением — и по-человечески. — С трудом удерживаясь от смеха, девушка продолжала: — То есть лицом к лицу и таким образом, как принято между людьми. Я, конечно, понимаю, что по нашим с тобой стандартам такое общение несовершенно, однако таково желание моего индивидуума, и я буду тебе крайне признательна, если ты доведешь его до сведения твоего человеческого воплощения, если оно вообще существует, а не является плодом твоего механического воображения… — На мгновение Лайза замолчала, а потом выплеснула новую порцию своего раздражения на бездушную пленку Джека Харриса. — Пит… мы ведь уже достаточно хорошо знакомы, чтобы называть друг друга по имени. Можно, я буду называть тебя так? — заговорила Лайза страстным голосом, просто-таки источавшим соблазн. — Дело в том, что мой индивидуум желает обсудить с твоим нечто более сложное, чем просто бизнес. Она желает обсуждать искусство, Пит, понимаешь, — искусство! А для этого, Пит, необходим личный человеческий контакт, ибо каждому известно и то, что у машин души нет, не так ли, Пит, у нас ведь нет души?

Лайза набрала побольше воздуха в легкие и снова заговорила голосом этакого механического секс-символа.

— Ах, мой дорогой Пит, — вздохнула она, — ну вот, я снова устроила себе короткое замыкание. Прости меня, пожалуйста, но ты же знаешь, как это бывает, — эти люди такие разные, так раздражают и… ну, в общем, ты понимаешь.

И Лайза, дав волю воображению, пустилась во все тяжкие, обещая магнитофону Джека Харриса самые чувственные из механических наслаждений, если тот снизойдет до того, чтобы дать ей указания, «разумеется, когда тебе будет удобно, — я знаю, как ты занят, обеспечивая жизнеспособность и творческую деятельность своего индивидуума», чтобы ее индивидуум мог добраться до того места в Тасмании, где на Лиффи-Ривер обосновался Джек Харрис.

— Я, конечно, позабочусь, чтобы она взяла меня с собой, — продолжала Лайза. — Мы им, несомненно, понадобимся, хотя бы для перевода, не так ли? А потом, Пит… напряги свое воображение, если оно у тебя вообще имеется, в чем я сильно сомневаюсь, — добавила девушка, затем оставила номер своего телефона и повесила трубку.

Лайза расхохоталась. Если бы не раздражение и тот факт, что времени оставалось все меньше и меньше, она бы вволю наслаждалась общением с магнитофоном Харриса. Но время бежало почти так же быстро, как иссякало терпение девушки.

В первый раз, когда Лайза сделала попытку связаться с Джеком Харрисом, магнитофон сообщил ей, что тот отослан спать без обеда и в настоящее время всякие контакты с человеческими существами ему запрещены. Девушка рассмеялась, дождалась звукового сигнала и попросила господина Харриса перезвонить, когда срок наказания истечет.

Ответ последовал довольно скоро и в такой час, когда Лайза не просто дремала, а предавалась столь необходимому ночному сну. По ноткам усталости, звучавшим в низком голосе, она заключила, что такой отдых не помешал бы и самому Джеку Харрису. Он был немногословен: назвался, извинился за поздний звонок и повесил трубку.

С этого времени их общение развивалось по сценарию, напоминавшему Лайзе комедию в стиле черного юмора: сплошные несовпадения по времени и всяческие осложнения.

Она вышла из ванной и застала последний телефонный звонок. Лайза не успела поднять трубку, чтобы поговорить с ним самим. Девушка тут же перезвонила, и ей сообщили, что Харрис сидит в ванной со своим резиновым утенком и его нельзя беспокоить.

Ванну он принимал очень долго, Лайза уже забеспокоилась, не утонул ли. Она прождала полчаса, а потом ей пришлось уйти по делам, так и не дождавшись ответа. В дальнейшем Лайза поочередно урезонивала себя, смеялась и испытывала непреодолимое желание вырвать катушку с его магнитофона. В награду она получила телефонную лекцию о правилах хорошего тона, однако долгожданный разговор так и не состоялся.

А теперь это! Лайза сидела, глядя на телефон и мечтая, чтобы Джек Харрис сразу откликнулся на ее звонок. Она знала, что некоторые нарочно держат магнитофон включенным, чтобы прослушивать сообщения и таким образом избегать общения с ненужными людьми, однако, учитывая то, что Харрис всегда в конце концов перезванивал, вряд ли он так уж стремился уйти от разговора с ней. Или все же не хотел разговаривать?

Лайза решила, что, в общем, это возможно, но маловероятно. У Джека Харриса была двусмысленная репутация: он считался одновременно отшельником и любимцем женщин. Лично Лайзе эти крайности казались несовместимыми и противоречащими друг другу.

Возможно, будучи отшельником, Харрис стремился избегать ее звонков, но как тогда объяснить тот факт, что он всегда перезванивал? С его репутацией соблазнителя Лайза себя не связывала: ее интерес к Харрису был совсем другого рода. Девушку интересовал только его талант скульптора, а не внешность, соблазнительность и мужественность.

— Хотя, должна признаться, ваше чувство юмора мне по душе… отчасти, — вслух произнесла она, по-прежнему глядя на телефон. — И голос недурен, хотя я все равно считаю, что он неестественный.

Ответ на свою сентенцию Лайза получила, сняв трубку на прозвучавший звонок.

— Пит.

Только обращение — ни «здравствуйте», ни даже «привет» — ничего, чтобы она могла собраться с мыслями. Однако и этого слова, произнесенного скрипучим низким голосом, было достаточно. И, как ни странно, Лайза мигом сообразила, что он имеет в виду.

— Разумеется, — отозвалась она. — Разве не все магнитофоны зовутся Питами?

— Моего, — ответил голос, — зовут Ганс. Могу прибавить, что вы его очень обидели. Кстати, вашу машину тоже наверняка зовут не Пит. И как же — Марта? Или Эвелина?

— Для моей сойдет и Лайза, — коротко отозвалась девушка. — Хотя я не понимаю, почему бы ей и не зваться Питом, разве что вы страдаете некой боязнью сексуальной привлекательности магнитофонов?

— Я страдаю боязнью сексуальной привлекательности, это точно, — последовал ответ, и Лайзе показалось, что голос прозвучал глубже обычного. Однако, подумала она, уже ясно, что никаких механических изменений в нем нет. Или все же есть? Какое-нибудь искажающее устройство. Вот только зачем?

— У вас голос всегда такой?.. — Лайза не смогла подыскать подходящего слова, чтобы закончить вопрос. И какими словами можно описать этот особый тембр — ощущение было таким, словно в глубине пещеры на морском берегу мощное течение вздымает со дна гальку.

— Какой?

И тут Лайза уловила намек на смех — низкий, затаенный, дьявольский смешок.

— Ну, он у вас довольно необычный, — запинаясь, ответила девушка. — Такой… э-э… низкий и резонирующий.

— Вам не нравится?

Я бы могла слушать его часами, подумала Лайза, но вслух этого не произнесла — не осмелилась.

— Я… ну… просто нахожу его интересным, вот и все, — выговорила наконец она. И тут же об этом пожалела. Меньше всего на свете она хотела показать, что этот человек ее привлекает. Было бы гораздо лучше, если бы она ему понравилась.

— Очень мило, — отозвался Джек Харрис, теперь его голос звучал совершенно непринужденно. — А вот меня сейчас интересует, как выглядит машина по имени Лайза. Как она говорит, я уже знаю, но вот нарисовать мысленный портрет мне трудно. Может, поможете?

— Все магнитофоны похожи друг на друга, — уклончиво отозвалась Лайза. Но, обернувшись к зеркальной стене на другом конце мастерской, необходимой ей для работы, девушка отчетливо увидела, как выглядит она сама. Проблема заключалась в том, как дать точное описание Джеку Харрису. Если, конечно, она станет это делать, подумала Лайза. А она не станет.

— Как скажете, — раздался наконец ответ на ее краткое замечание, однако перед этим была пауза, которая, похоже, содержала в себе нечто гораздо большее. — Ганс, конечно, предпочел бы более подробное описание, но он не так часто получает приглашения на свидания, будь то вслепую или нет, — так что, полагаю, разочарование он как-нибудь переживет.

Лайза не была уверена в том, что значили его последние слова, но, пока у нее в уме формировался вопрос, Джек Харрис продолжал:

— И имейте в виду, что, если бы он стал направо и налево раздавать указания, как ко мне добраться, без моего разрешения, ему пришлось бы туго: он мог бы лишиться каких-либо жизненно важных частей.

— Указания мне были нужны только для того, чтобы иметь возможность хоть как-то встретиться с вами лично, — заявила Лайза. — И вам незачем говорить об этом так… угрожающе.

— Я сам решу, угрожающе я говорю или нет, после того как вы сообщите мне, что вам от меня надо, — последовал ответ. А потом, громким шепотом, чтобы Лайза услышала, Харрис произнес: — Ничего, Ганс, все твои важнейшие органы целы — пока, во всяком случае.

— Ну, это уж слишком! — взорвалась Лайза. — Что это за отношение к верному слуге!

— Он не верный слуга. Это спесивое чудовище, готовое загнать меня в гроб, дай я ему только повод. Ну ладно, шутки в сторону, Лайза… Нортон. Как насчет того, чтобы рассказать мне, зачем я вам понадобился, и обсудить это?

Лайза неожиданно оказалась застигнутой врасплох. Она точно представляла, чего хочет от Джека Харриса, однако вдруг поняла, что облечь свои мысли в простые слова, не показав при этом, что ей нужно, не так-то просто. Она все-таки попыталась, но получилось довольно сбивчиво.

— Давайте попроще, — последовал сухой ответ, и Лайза почувствовала холодок в его голосе. Она представила, как Харрис пожимает плечами.

— Правда, было бы гораздо лучше, если бы я могла приехать и показать вам… — начала девушка, но ее тут же прервали.

— Попытайтесь все же на словах, — перебил ее Харрис. И Лайза почувствовала, что ему все уже стало надоедать.

— Хорошо, — поспешно согласилась она. — Но объяснять придется долго, и, поскольку мы тратим ваши деньги, возможно, вы предпочли бы, чтобы я перезвонила.

— А вот это, — объявил Харрис, — простота, какую мне редко приходится встречать, и я это ценю. Вы правы, давайте так и сделаем.

И он без лишних слов повесил трубку.

Лайза сначала развеселилась, потом разозлилась, однако быстро взяла себя в руки и поспешно набрала номер Джека Харриса. С него станется, подумала она, включить свою адскую машину и уйти из дома, так что ей лучше поторопиться.

— Ганс, — пробормотала Лайза, тряхнув кудрями и скорчив гримаску своему отражению в зеркале.

Однако после первого же звонка откликнулся сам Харрис. Впрочем, его отношение к делу не изменилось.

— Ну хорошо. Попроще, как договорились? — произнес он, не потрудившись даже сказать «алло».

На мгновение Лайза замешкалась — ее поразила его абсолютная уверенность в том, что это звонит именно она. Однако, спохватившись, девушка принялась объяснять суть дела:

— Попросту говоря, у меня есть для вас заказ, — начала Лайза, однако ее тут же прервали.

— Я не работаю по заказу.

— Но… тут все не так просто, — настойчиво произнесла девушка. — Если вы только разрешите мне объяснить или лучше показать, что я имею в виду.

— Я не работаю по заказу.

Тупой, упрямый, взбеситься можно!

— Это же не обычный заказ! — воскликнула Лайза. — Ох, ну хоть выслушайте, а еще лучше расскажите, как к вам добраться, я приеду и все покажу.

— Не представляю, что такое вы мне покажете, что могло бы изменить тот факт, что я не беру заказов, — отрезал Харрис.

Так, подумала Лайза, пора переходить к более решительным действиям.

— У меня, — вкрадчиво, почти шепотом, сказала она, пытаясь заставить художника слушать, — есть два огромных бревна хуонской сосны.

Уж это должно его пронять. Хуонская сосна, редчайшее тасманийское дерево, очень ценилось художниками, и достать его было трудно. На какое-то мгновение Лайзе показалось, что победа за ней. И тут…

— Что значит «огромных»?

— Давайте, я приеду и покажу…

— Давайте, вы сделаете то, о чем вас просят. Опишите.

Черт бы тебя побрал! Так можно целый день ходить вокруг да около.

— Больших, как… э-э… размером с…

— Ну же — со слона, с лошадь, с маленькую собачку? Размером с вас? Или вы просто выдумываете на ходу?

— Ничего я не выдумываю! То есть я хочу сказать… С какой стати мне сочинять на ходу, когда я пытаюсь найти способ вам все объяснить?

— Откуда мне знать? — И снова Лайза явственно ощутила, как он пожимает плечами. — Вы заказываете музыку. Так что не мне знать правила игры.

— Да не в правилах дело! — опять сделала попытку объясниться Лайза. — Просто я не могу придумать ничего подходящего, чтобы дать вам представление о размерах дерева. Сами же и виноваты, кстати. Если бы не стали предлагать свои варианты, я бы без труда что-нибудь сообразила.

Смех Джека Харриса был таким же скрипучим и хриплым, как его голос. В телефонной трубке он отдавался раскатами грома. А потом он внезапно замолчал, и Лайзе пришлось тут же начать что-то говорить — из страха, что Джек бросит трубку.

— Они… около полутора ярдов в длину и… примерно ярд в диаметре, ну, может, чуть поменьше, — нашлась наконец девушка. При этом ей пришлось зажать трубку между плечом и ухом, проделывая руками эти весьма сомнительные измерения.

Снова наступило молчание — на сей раз краткое. А затем последовал короткий смешок.

— Если, по-вашему, это «огромные», то вы сами явно не отличаетесь большими габаритами, — заметил Харрис. — Послушайте, а вы вообще взрослая девочка? А то, может, мне поговорить с вашей мамой?..

— Я вполне взрослая, благодарю покорно. Впрочем, должна признаться, что я вовсе не великанша. А это имеет какое-то значение?

— Только для перспективы, но это мы пока оставим. Как я понимаю, у вас есть уже некое подобие плана насчет того, что я должен делать с этими вашими бревнами. Вы хотите заказать что-то конкретное. Я правильно понял?

— Только одну вещь, — отозвалась Лайза. — Насчет второго бревна я еще не решила. Я и по поводу первого еще ничего не знаю, пока не покажу его вам и не услышу ваше мнение.

— Мое мнение таково, что мы оба теряем время, — упрямо заявил Харрис. — Я уже сказал, что не беру заказов, и ради двух здоровенных зубочисток из хуонской сосны не собираюсь рисковать своим уединением — уж простите за резкость. Впрочем, если вам так уж не терпится от них избавиться, дайте ваш адрес, и я как-нибудь заеду посмотреть. Если они на что-то годятся, могу забрать их у вас. Однако должен предупредить, что предпочитаю лично выбирать дерево для своих изваяний — у меня очень специфические запросы.

Лайза сдержала гнев. Ну ничем его не проймешь! И тут ей пришло в голову, что если Харрис заедет посмотреть дерево, то ей, может быть, по крайней мере удастся обговорить с ним свои планы. Более того, у нее будет шанс обсудить их с ним лично. Вот только время…

Если она не сумеет заинтересовать этого человека, причем быстро, он может не успеть осуществить ее замыслы.

— Я все же предпочла бы привезти дерево вам, — объявила девушка. — Причем как можно скорее. Если вы все же согласитесь взять этот заказ, мне придется настаивать, чтобы вы закончили работу к…

— Я уже сказал, что не беру заказов, — оборвал Харрис. — У меня хватит работы до тех пор, пока я не решу совсем покончить со своим ремеслом, чего, я надеюсь, никогда не случится. И потом, — добавил он, как показалось Лайзе, с ядовитым смешком, — я не делаю работу к какому-то определенному сроку — сроки я устанавливаю себе сам. В этом мире только один человек имеет право на чем-то настаивать, мисс Нортон, и этот человек — я.

Лайза сделала медленный глубокий вдох, чтобы не потерять самообладания. Затем заставила себя спокойно произнести:

— Я все-таки не вижу причины, мистер Харрис, почему бы вам хотя бы не взглянуть на дерево и не выслушать, что у меня на уме. Возможно, вы даже решитесь уступить моей просьбе. Мне кажется, это может стать для вас серьезным испытанием. Кроме того, — после некоторой паузы продолжала девушка, — есть извечный вопрос — деньги. Я готова очень хорошо заплатить вам, ибо знаю, что вы единственный человек, способный сделать то, что я хочу, и сделать это хорошо.

— А вот это, — ответствовал Харрис с новым ядовитым смешком, — ясно и без слов. И вопрос не в том, смогу ли я сделать работу хорошо, а в том, возьмусь ли я за нее вообще. И деньги здесь ни при чем.

— Даже мастерам с мировым именем надо что-то есть, — парировала Лайза. — Может, передумаете и все-таки выслушаете меня?

— Как правило, я питаюсь очень прилично. Достаточно прилично, чтобы быть разборчивым и самому выбирать себе работу. И просто для справки — мне больше нравится считать себя художником.

— Я думаю, что вы заняли крайне недальновидную позицию, — отозвалась Лайза. — Только кретин может колебаться, когда подворачивается такая возможность. Откуда вы знаете, может, это будет самый важный проект в вашей жизни, а вы даже не хотите взглянуть!

— Дорогая мисс Нортон, — в высшей степени снисходительно отозвался Харрис, — у нас с вами нет никакого проекта. У вас есть два куска дерева, а у меня — руки. Причем мои собственные. Если хотите, чтобы я посмотрел вашу сосну, давайте адрес, и рано или поздно я заеду посмотреть. А нет…

— Но когда? Когда? Да, я хочу, чтобы вы взглянули на дерево, и хочу, чтобы хотя бы подумали о скульптуре, которую, как я надеялась, могли бы для меня сделать. Но время имеет для меня решающее значение: приближается семидесятипятилетний юбилей моего отца, а скульптуру я хотела подарить ему…

— Когда?

Вопрос словно бритвой срезал волну гнева и разочарования, которую Лайза собиралась облечь в слова.

— Когда что?

— Когда день рождения вашего отца? — Голос звучал медленно и терпеливо, словно он разговаривал с ребенком. — Тот день рождения, по случаю которого вы хотели преподнести подарок?

Лайза назвала дату. Последовало краткое молчание, затем Харрис заговорил:

— Так это еще через пять месяцев. Вы считаете, что ваш… э-э… заказ займет так много времени?

— Нет, но, как вы сами сказали, вы художник, — объяснила Лайза. — Может, это и наивно, но мне показалось, что чем больше у вас будет времени, тем лучше.

— Хмм.

— Это значит, что вы подумаете? — после новой продолжительной паузы спросила девушка.

— Это значит «хмм», и все, — сердито буркнул Харрис.

И снова наступило молчание. В этот раз Лайза решила больше не прибегать к уловкам: если Джек Харрис желает сохранить лицо человека, которому никто не указ, — ради Бога. Впрочем, неплохо было бы знать, о чем он сейчас думает. Подозрительно просто, если окажется, что она сумела заставить художника изменить свое мнение, всего лишь отведя ему на выполнение заказа много времени, и все же…

— Хорошо, — неожиданно объявил Харрис. — Карандаш под рукой? — И, не дожидаясь ответа, стал диктовать длинный список дорожных примет, начиная от пивной в Брэкнеле.

— Не знаю, надо ли тебе было соглашаться, старина, — пробормотал себе под нос Харрис, кладя трубку. — Тебе придется иметь дело с женщиной, хорошо умеющей убеждать, и, судя по ее чувству юмора, она сама может выглядеть еще более убедительно.

Он лениво протянул руку, чтобы почесать за ухом большого золотисто-рыжего пса, и был вознагражден признательным сопением.

— А как ты считаешь, дружок? — спросил Харрис у собаки. — Я правильно поступил или попался на крючок из хуонской сосны? Если это, конечно, хуонская сосна. Начать с того, что я не знаю, как она сумела распознать породу дерева и тем более как у нее оказалось такое его количество. Однако взглянуть стоит.

Взглянуть стоило, это он знал точно. Хуонская сосна высокого качества, особенно такого размера, как описала эта Лайза Нортон, была огромной редкостью. Хотя Харрис, имея хорошие источники снабжения, предпочитал для своих работ более впечатляющий материал. Как, например, черный сассафрас, в котором он сейчас искал образ сирены, морской нимфы-соблазнительницы из древних мифов, заманивавшей моряков навстречу гибели. Она была там, в дереве: он знал это, почти видел ее лицо, уже нашел ее волосы в изгибах древесины.

— Но заказов мы не берем, правда, дружок? — сообщил Харрис рыжему псу. — Не брали и брать не собираемся.

Один-единственный раз за свою долгую карьеру он согласился создать образ конкретного человека в дереве, и, хотя успех работы был бесспорным, последствия этого поступка навсегда отбили у него охоту браться за заказы.

При мысли о Марион, позировавшей ему для скульптуры, сильные пальцы Харриса крепче сомкнулись на загривке пса. Марион была устрашающе хороша собой и еще более страшная в безумии, исковеркавшем ее душу.

Ей требовалось от Харриса нечто гораздо большее, чем мастерство скульптора, и он отказал ей — так мягко, как смог, но, оказалось, недостаточно твердо. И когда его талант раскрыл сущность Марион — проявился его тогда еще неосознанный дар воплощать истинный характер человека в редких породах тасманийских деревьев, — она обрушилась на него со всей мстительностью поврежденного рассудка.

— Семь лет назад, — пробормотал художник. — И только теперь все уладилось — по крайней мере, насколько это возможно.

Джек Харрис отправился в студию и уселся, молча созерцая начатую сирену, чье лицо еще было скрыто от него в сердце черного сассафраса. Со временем он его увидит. Он это знал. И чувствовал, что это лицо будет прекрасно. А пока…

— Нет, — сказал он и вышел, чтобы заняться чем-нибудь другим.

Вся эта возня с телефоном и Лайзой Нортон заинтриговала Харриса, и он был достаточно честен, чтобы признаться себе в этом.

Поразительное чувство юмора — причудливое, может, даже чересчур, подумал Джек. И расхохотался — над самим собой. Она ведь всего-навсего отреагировала на его подход к современной технологии. Харрис признавал преимущества магнитофона, однако в глубине души ему это не нравилось. Слишком безлико, слишком отстраненно — вот он и придал записи некую индивидуальность в кощунственной попытке сделать ответ на звонки хоть чуть-чуть человечнее.

— А ведь мисс тонко все уловила, — пробормотал он. — Или она прирожденный коммерсант, это тоже не исключено. И имя какое-то знакомое — Нортон.

Харрис порылся в памяти — безуспешно. Но он знал, что со временем вспомнит. Когда она приедет, основным предметом переговоров будет не ее имя и даже не чувство юмора.

— Никаких заказов, — повторил он сидевшему рядом рыжему псу. — Напоминай мне об этом постоянно, малыш Задира. Заказов не берем.