Две тысячи сто девяносто четвёртый.
Спасибо за поцелуй, Женечка…
Хочется спать. Но я встаю. Холодный душ раздражает. Делаю воду горячее. Ещё горячее. Довожу до точки терпения и резко переключаю на ледяную. Шокирует и бодрит.
Открываю жалюзи. На моей кухне просторно, светло и стерильно. Оттягиваю шарик маятника. Отпускаю. Равномерный металлический стук успокаивает. Открываю окно. Привык варить кофе сам. Новая кофеварка стоит, как декорация.
На окне лежит несколько книг. У самой стены, аккуратной пирамидой. Минуту решаю – какая из них? Настроение для Ницше. Открываю сразу в середине.
«Возлюби ближнего своего» – это значит, прежде всего: «Оставь ближнего своего в покое!» – И как раз эта деталь добродетели связана с наибольшими трудностями.
Моя любовь не совершенна. Но я очень стараюсь.
На моей кухне двое часов – Неаполь и Новосибирск. Я осознаю, что это перебор. Но мне плевать.
Маятник щёлкает металлическими шариками. Сегодня у меня сеанс. Они мало помогают. Это моя вина. Не хочу, чтобы меня лечили от НЕЁ. Это кощунство. Наверное, стоит их прекратить. Но они уже вошли в образ жизни.
Пролистываю почту. Взгляд в очередной раз останавливается на письме от Бруно. Её телефон. Это так просто – набрать номер, и: «Здравствуй, Женечка…» К горлу подкатывает ком от одной только мысли. Беру телефон, вбиваю запомнившиеся с первого взгляда цифры. Палец гладит кнопку дозвона. Мне нужно её разрешение. Чувствую запрет и не могу. Ни писать, ни звонить, ни искать встреч. На всё запрет. Я – умирающий от голода зверь, перед которым стоит чашка с едой. Но ошейник шипами внутрь душит и рвёт, не позволяя приблизиться. За что ты так со мной, моя девочка? Есть, за что… Я это всё тебе прощаю. Я принимаю. А ты? Прощаешь?
Палец вместо дозвона нажимает «сохранить». Имя? «Боль моя любимая».
– Почему Вы не хотите говорить об этой женщине, Олег?
– Не хочу, чтобы Вы её комментировали.
– Я не буду посягать на её образ. Только задавать вопросы, чтобы Вы послушали свои ответы на них. Это поможет Вам взглянуть шире на ситуацию.
– Хорошо.
Может и стоит попробовать.
– Давайте ещё раз начнём сначала. Вы можете отметить какую-то точку как начало заболевания?
– Конкретно – нет. Я жил и учился в интернате, в Европе. Это было решение родителей. Они хотели хорошее образование для меня. Мне приходилось делить пространство с большим количеством детей. Это раздражало. Ничего сделать было нельзя. Раздражение стало хроническим.
– И Вы подсознательно искали способы его унять, – утвердительно кивает он.
– Да.
– Тогда появилась эта маниакальность с порядком?
– Это давало мне ощущение контроля над своей жизнью.
– Насколько сильно это было выражено?
– Незначительно. Иногда я забывал об этом. Иногда загонялся.
– Как это воспринимали окружающие?
– Никак. На чужое пространство это не распространялось. В своё я никого не пускал.
– После интерната Вам приходилось жить с другим человеком?
– Нет. Только с ней. Уже в зрелом возрасте. Не постоянно. Со мной тяжело. Мы то съезжались, то разъезжались. Она чувствовала, когда меня нужно оставить. Я всегда был против. Но она решала по-своему.
– Ваши ощущения рядом с ней? Перечислите пять-шесть ассоциаций.
– Ощущения…
Уплываю в прошлое.
– Свободы… чуда… спокойствия… смысла… принадлежности чему-то важному… и… пьянящего, неограниченного секса. Во всём.
– Это сексуальная зависимость.
– Нет.
– Она была сексуально развязной?
– Она была сексуально… незаштампованной и уверенной в нас. Любопытной, игривой, чувственной, глубокой, наивной и открытой. Она шла за своими ощущениями, не теряя себя. Иногда я вёл её, иногда – она меня.
– Это сексуальная зависимость.
– Не сексуальная.
– Неклассические формы секса?… Доминирование?..
– Да. И не только.
– Ваши самые яркие сексуальные переживания связаны с ними?
– Мои самые яркие сексуальные переживания связаны с нашим первым, вполне классическим и скромным, сексом.
– Почему ваши отношения завершились?
Сглатываю ком в горле.
– Не знаю. Она так захотела.
– Что Вы чувствуете, потеряв эти отношения?
– Эмоциональную пустоту.
– Вы пытались её переубедить? Наладить вновь отношения?
– Нет.
– Почему?
– Я уже говорил. У меня случился аффект. Я не помню, что делал. После этого мы не общаемся.
– Вы хотите вспомнить? Я могу помочь.
– Нет.
Свободная минута на работе. Включаю телефон, просматриваю смс. Среди нескольких незначительных одно бросает кровь в лицо. Кристина. Крис была нашим другом. И, периодически, любовницей. Но больше другом.
И… Словно кто-то бросил камень в нашу с Женей реальность, и пошли круги. Я пропустил этот камень, но чувствую волны от него.
Крис пишет редко, на дни рождения. По моим скупым ответам понятно, что общаться я не хочу. Она давно замужем и живет в Штатах.
«Привет, Олег. Захотелось написать. Просто так. Надеюсь, у тебя всё наладилось».
Делаю то, что не делал никогда – нажимаю дозвон.
– Да? – удивлённый голос.
– Привет, Крис.
– Удивил…
– Сам удивляюсь. Как твои дела?
– Отлично. Бейбик у меня уже взрослый. Два года. Это, конечно, не самая ценная для тебя информация, – смеётся Крис.
– Почему? Очень рад за тебя. Муж справляется с тобой?
– Хочешь помочь?
– Уволь!
– Да, всё хорошо… Как у тебя на личном?
– Как в шахматах, Крис. Потерял королеву – довольствуюсь пешками.
Мы замолкаем.
– Ты почему написала?
– Просто так…
Врёт.
– Не ври мне.
– Я не…
Наши интонации перестают быть лёгкими.
– Ты почему написала мне, Крис?
– Накатило что-то…
Шестое чувство складывает неизвестно откуда взявшиеся недостающие пазлы.
– Ты говорила с ней?
– Олег…
– Да?
– Да. Но…
– И… позвонила мне. Женя спрашивала обо мне?
– Олег, я не могу говорить.
– Ты уже всё сказала. Спасибо, Крис!