Из Злодейки в Толстуху

Глава 35. Земля круглая, деревья мстят, старухам пора

Изида едва не перерубает стол мечом на эмоциях. Криво, как всегда, но чёртов демон сумел донести до неё, что нужно сделать, чтобы наконец-то вернуться в Эзенгард. Вернуться домой!

Изида надевает одежду, которая уже висит на ней половой тряпкой, и не спускает с лица ухмылку.

В этом тело было, когда Великая Изида Завоевательница посетила его бескрайние мягкие просторы.

Но вот только лечь на спину и крепко заснуть ей нужно поздно ночью, а сейчас лишь вечер наступает.

— Хоть бы бессонница не напала, бараньи потроха...

Изида уже не думает ни о каких деньгах, ей это совершенно не нужно. И пусть хоть сгорит работа, да хоть — может ли такое быть? — накроется литнет! Её ждёт Эзенгард, и уж точно по возвращению она разом стряхнёт со своих земель пыль, которая наверняка появилась из-за мягкотелой Ирочки, и этого... этого...

— О, что я с ним сделаю!

В голове сразу же начинают крутиться десятки пыток, одна страшнее другой.

Тварь, из-за которой пришлось прозябать в Челябинске, в этом как его там, холодильнике, тварь эта должна за всё ответить так, чтобы Ад впоследствии показался сказкой.

— Жену хотел, мерзавец!

Впрочем, если сравнивать с теми упырями, которые требовали её внимания здесь — небо и земля с Андом.

— Но зачем муж правительнице Эзенгарда? — бросает в зеркало, уже практически привыкшая к своему отражению.

Проходит час, второй. От планов на будущее своих земель, Изида переходит к этому чудаковатому миру, где она находится до сих пор. Который так и не успела понять и полюбить. И где есть...

— Вода из крана.

Почти что с жалостью, несвойственной ей, Изида глядит на горячую воду и на то, как пенится какое-то средство с клубникой и мятой.

Пусть правила этого мира кажутся ей смешными, абсолютно чуждыми и не подходящими, но в двух вещах здесь знают толк — это раковины и еда.

Мысль это ей приходит уже в ванне, когда с волос стекает пенная душистая вода.

Еда здесь сравнима с вином, с зельем, что позволяет забыться и обволакивает теплом, отстраняя от реального мира тех, кому в нём живётся несладко.

— Зелье для слабаков, тьфу! — она морщится и вспоминает про своё знакомство с Каруилом. Там были эти, как их... ватрушки. — А я, может, ещё и успею. Бараниха, что ж раньше-то не подумала, где твоя голова...

Она поднимается спешно, с трудом, но вызывает себе такси, снова надевает то, в чём нужно заснуть, а сверху шубку, которую ей подарила Маринка.

Поездка проходит более ли менее, таксист только всю дорогу рассказывает, как он в девяностых землях, как она поняла, всё пытался бизнес открыть.

— И в итоге стали мы унитазы продавать, о, сударыня, там столько всего было, это целый мир, сантехники-то.

Изида кивает важно.

— Да, я у себя тоже хочу этим заняться.

Так она ещё и узнаёт о каких-то лошадиных ставках, заводе кирпича, где на самом деле гнали самогон, врагов народа ещё.

— Кто они? — Изида настораживается.

— Шпионы. Тайные агенты. Они повсюду следят за нами. Американцы.

Он ей подмигивает, Изида снова веско кивает:

— Рубить надо.

Так они и доезжают. Она уже нигде не застревает, мужик даже бросает вслед:

— Хорошая ты женщина, Идка! Ещё звони, проси именно Андрея, слышишь? Я с ветерком катать буду.

Но ей некогда время разбазаривать, она бежит к ларьку, который уже, поди, закрыт.

— Эй! Старушка, мне нужна срочно ватрушка! Напоследок... Ухожу я, — стучит в закрытое окно, — в другой мир.

Та выходит почти сразу же, низенькая, в шапочке, из-под которой видны кудряшки, дутая куртка.

Смотрит на Изиду так, словно собирается ей что-то высказать, а затем до женщины доходит смысл сказанного...

Или, как она думает, смысл.

И женщина всплёскивает руками.

— Господи, Ирочка! Пропала, подвела меня в тот раз, я и не звонила поэтому... А ты болеешь? — она хватает её за руки и оглядывает. — Мамочки родная, похудела как! Нет, ты выглядишь неплохо, молодец, держись! Но... Ах... Ох, милая. Что ж это так. Ты ещё так молода... Вот, поди, и на работе не появлялась поэтому? А Кирилл, слышала что? Бизнес его прогорел. А он возьми, да новый открыл. Здесь же, — указывает она рукой на здание, где находился его прошлый офис. — А ты, что тут?

— Ах, мне захотелось в последний раз, — Изида сдерживается, чтобы не добавить привычное «овца», — отведать ватрушек твоих. Ухожу, возвращаюсь, так сказать, туда, где моё место. Продашь мне? Не боишься американцев?

— Не боюсь, всё это пропаганда! — отмахивается она и спешно возвращается за прилавок. — Продам! Не продам! Так тебя угощу, — накладывает она в пакет выпечку. — Как под заказ вот остались твои любимые. И сколько ты... — она сглатывает, от неловкости медлит. — Сколько тебе... осталось?

Изида хвалится, не сдержав эмоций:

— Уже ночью отойду, бараньи потрошка!

Женщина, протягивая ей пакет, замирает и округляет глаза.

— Так скоро... И как ты? Как справляешься с этим?

— Рада, что наконец избавлюсь от этого мороза, баранов кругом! Жаль только, у меня ватрушек не будет и крана.

Та слушает её и кивает. И забрасывает в пакет ещё и рогалик с маком.

— Свежий, в обед привезли. Один остался, — всхлипывает она. — Держи.

— Да что ты плачешь, умираешь скоро что ль, старая? Перестань! Будь сильной! — Изида ухмыляется, кивает и уходит, доставая по пути телефон, чтобы снова вызвать машину.

Женщина смотрит ей вслед и кивает, думая о том, что не это ли показатель силы и мудрости? Верно, она ещё не там, за гранью, она может ещё пожить, и уже поэтому не стоит унывать... Тем более когда та, кто уже уходит, способна радоваться и — она всхлипывает и утирает слёзы — есть ватрушки.

И «старушка» тайком, мелко и быстро, перекрещивает «Ирочку» в спину...

Кирилл Михайлович случайно задевает Изиду плечом, из-за чего телефон вылетает у неё из рук и тонет в сугробе.

— Ира? — останавливается он, статный, с гордой осанкой, в белом пальто и с тёмными волосами, в которых блестит снег. — Рад видеть.

— А, Каруил! Проклятье бараньего стада! Я спешу, хочешь меня ездить до дома? — она улыбается ему, довольная.

— Хочу, — выпаливает он. — Всегда и везде... Ты, — прочистив горло, поправляет он прямой воротник пальто, — ко мне? Я видел то видео... Знал, что откажешь ему. И ждал тебя.

— Мне нужно вернуться к себе! А ну! И телефон утоп!

Изида хмурится.

— Хорошо, не проблема, я с тобой, — берёт он её под руку и пытается забрать пакет. Так, чтобы не мешался.

Она бьёт его по рукам.

— Не трожь! В маркет иди, если так надо! Я за ними через весь город ехала! А Оруженосец бестолковым оказался, даже меч нормально держать не умеет, что с такого мужика взять.

Кирилл отступает.

— Ну да, — решает он, что лучше просто согласиться. — Ну, так, что? Мы... То есть. У нас всё нормально?

— У нас всё прекрасно, — она улыбается ему. Каруил один из немногих, с кем Изиде говорить просто, будто бы он один из её фаворитов в замке. — Я ночью возвращаюсь, в Эзенгард, я нашла способ.

Он улыбается в ответ будто бы с облегчением.

— Рад за тебя.

Ох уж эти фантазии! Видно, вдохновение к ней вернулось, будет к какой-то книге возвращаться.

— А пока, что? — он с нежностью касается её руки.

Пальцы у него горячие. Даже обжигающие.

— Я могу к тебе, плевать на работу, только скажи, — добавляет он.

Она думает послать его к богине огня, но... Хорошо бы утомиться перед сном.

— Да. Но ночлег у меня не найдёшь. Сам понимаешь.

— Конечно, — и он ведёт её к своей машине, открывает для неё дверцу, дарит обворожительную улыбку. — Расскажешь пока, как твои дела?

Он слушает её по дороге, половину не понимая, но старательно одаривая её своим вниманием.

Доводит до дома, выходит первым, чтобы открыть Ире дверь.

Довольный донельзя, делясь своими новостями о новом бизнесе, поднимается наверх, не забывая то и дело касаться её руки...

И замолкает, обнаружив у дверей Ирочкиной квартиры молодую, стройную и подтянутую дамочку с каре и яркими красными губами.

Та сразу же окидывает Кирилла откровенно оценивающим, колким взглядом и кокетливо улыбается. Сладеньким голосом интересуясь у Ирочки:

— Привет, дорогая, а брат твой где?

— Какая я тебе дорогая? А кабанчик твой, которого ты на меня спихнула же, я его уже пристроила. Маринка её зовут. Огонь-баба!

Кира недовольно морщит носик, но от скептических и колких высказываний удерживается. Вместо этого изящным движением руки заправляет за ухо прядь волос, открывая блестящие, золотые серьги.

— А представишь меня своему... — вопросительно изгибает она бровь.

Но Кирилл молчит, ожидая, что скажет о нём Ира. Представит его, как бывшего начальника или своего парня?

— Это Каруил? Хочешь забрать? — Изида ухмыляется.

— В каком смысле? — спрашивают они в один голос.

— Я бы за это денег запросила с тебя, но мне уж теперь зачем, так что, бараны...

Она достаёт рогалик из пакета и откусывает, отвлёкшись на высунувшую свою сморщенную как печёное яблоко мордочку, соседку.

— О, снова привела, притон устраивает, — ворчит та.

— Знаешь, что, Ира, — цедит Кирилл и отступает от неё, готовый уйти, — фокусы эти твои у меня вот уже, — проводит ребром ладони у себя по горлу, — где сидят!

Он разворачивается и спускается, в душе всё-таки довольный тем, что Ирочка с ним, судя по всему, играть вздумала. А значит ей не всё равно... Женские уловки, что с неё взять?

Кира же звонко хмыкает и тоже спешит убраться, надеясь, что Кирилл согласится её подвезти.

— Артёму передай, — бросает она Ире напоследок, — что я ему Алису ещё на пару дней оставлю.

Но Изида уже не обращает ни на кого из них внимания. Такое вот странное прощание со странными людьми из чужой жизни, которые мозолили ей глаза последние несколько недель. Как она уже забывает язык, на котором все здесь общаются, так же скоро выветрятся у неё из головы все эти чудаковатые образы. Даже эта...

— Старая хрычовка! Когда умирать-то думаешь? Пора тебе уже, хватит землю топтать!

Изида машет на неё рогаликом, а по лестнице к ней поднимаются подружки, которые возмущённо перешёптываются о Кирилле Михайловиче и Кире. Что это они тут делали? Как будто мало новости о том, что Артёмка-то, нашёл себе какую-то прошмандовку. Да ещё и с чьей подачки? Ужас! Вот Ирочка, змея подколодная, совсем не ценит хорошего к ней отношения! Та ещё оторва оказалась жопастая!

Пока ещё не замечая подругу, Светка шипит на ухо Вике вполголоса:

— А ещё я видео видела. Позорное! Она мужика, представь, зарубила потому что он ей предложение сделал. Ну не дура ли? На что ей ещё надеяться теперь?

Старуха же выходит из-за двери, выпрямляется во весь свой небольшой рост и замахивается шваброй.

— Ах ты хамка! Прошмандовка! Что я, старая женщина, тебе сделала? Чем такого отношения заслужила? Да я тебя ещё переживу, жируха! Ишь, жуёт она, ест! Вы поглядите на неё, ест и смотрит на меня своими глазами коровьими!

Теперь Изиде уже плевать на правила этого мира. Она замахивается на старуху, но в последний момент морщится. И плюётся смачно.

— Тьфу ты, гарпия! Ещё руки об тебя марать буду! Машины придумали, чистильщиков для старух не придумали! Гадость!

Светка застывает на лестничной площадке и судорожно хватает Вику за руку, бросая на неё выразительный взгляд, мол: видела, что делается?

Старуха бледнеет и резво, слишком быстро для своего возраста, скрывается за дверью.

— Ира? — окликает её Светка и шёпотом бросает подружке: — Думаешь, старая милицию вызовет?

Общаться с участковым, или кто там приедет, вместо сплетен с Ирочкой, желания как-то нет.

— Эта точно вызовет, что ж там у них такое? — Вика тянет, затем обращается к Ире уже с заискивающей улыбкой. — Ирочка, что такое, нервы? Что-то ты в последнее время будто заболела... Мы пришли успокоить тебя... Поговорить... о тебе, об Артёме.

— Аа, — тянет Изида, — лисы. Жалкие лисы. Тьфу на вас!

И с улыбкой, довольная, заходит в квартиру, не собираясь никого впускать.

Правда Света не улавливает этого сразу и пытается проскользнуть вслед за ней.

— Не закрывайся в себе, это вредно! Мы поможем отвлечься. Поговорим...

— Тебя ведь упекут в психушку, Ирка! — не выдерживает Вика.

Но никто не отзывается на их стенания.

Точнее, «Ирочка» не отзывается, а вот сморщенная обезьянка выглядывает снова.

— А ну, девки, сюда давайте, пока она и вас зарубить не захотела! Я, может, и старая, а знаю всё... Решить надо, что делать, она ж и правда больная... Вы ко мне теперь заходите, я всё расскажу!

Вика со Светой переглядываются и тут же кидаются в открытую дверь, словно им всё равно — кому и с кем перемывать косточки.

***

Темнеет здесь рано, за окном хоть глаз выколи. За стенкой со стороны старухи будто бы копошатся змеи на горячих каменьях. Тьфу! И что-то всё неспокойно, неймётся, хотя свет Эзенгарда уже и брежжет вдалеке...

Или это свет от /ноут/?

Изида приподнимается с кровати, когда замечает свечение и какую-то раздражающую мелодию.

— Что такое?!

Она подтягивает к себе ноутбук и клацает по клавиатуре. Слышится противное «бульк».

— Ирочка! — сначала до неё доходит голос, затем проявляется и картинка на весь экран.

Мужчина в очках и рубашке в горошек, улыбается ей и блестит своими будто бы пьяными глазами.

— Ты что забыла про наши ежемесячные сеансы?

— Про наши месячные? — Изиды плюётся. — Не забыла! Идут! Дурацкое тело...

— Так это очень хорошо, — вдруг радуется он. — А я говорил, помнишь? Говорил, что пойдут, если нервы в порядок приведёшь. Ну, — деловито поправляет очки, — как твои дела? Рассказывай.

Изида смотрит на время, цокает от вредности. До глубокой ночи ещё далеко.

— Ты что это, значит, — приближается к ноутбуку, — видишь меня? Как это так?

— Так же, как и ты. Но вопрос в том, кого вижу не я, а ты, когда смотришь в зеркало? — тянет мужчина, как то странно возится, и где-то на заднем фоне раздаётся звук бьющихся друг об друга бутылок. Видимо, задел что-то ногой.

— Чего? — Изида морщится. — Послушай... Ведь когда я смотрю этих, экстрасенсов, думаешь, они тоже видят меня? Смотрят глазёнками своими чёрными, блестящими, а?

— Нет, не думаю... Но ты имеешь право на своё мнение. Как я уже говорил, твоя вера в магию не болезнь и не что-то постыдное. Да и к психологу ты обратилась не из-за неё, верно? — зачем-то улыбается он ей. — И я, как специалист, считаю... — мужчина коротко и тихо икает. — Сбился с мысли... Так что, кого видишь ты в зеркале?

— Я не понимаю! Ты пришёл меня разозлить, запутать? Ты демон? Ад прислал тебя, чтобы ты задержал меня здесь, окаянный? Как ты меня видишь, как говоришь со мной? Какое ещё зеркало, волшебное? И там что... наклюкался? — это звучит уже во всё горло.

— Наклюкался, — тянет он. — Но говорим о тебе. Как тебе живётся? Хватит переводить всё на меня. Я сейчас должен быть всего лишь отражением твоего само... Само это, чувствия.

— Скажи... — Изида облизывает губы, думая, как бы схитрить, — как моё имя?

— И-изрида, — неразборчиво произносит он из-за помех на сайте.

Она вскрикивает и крик этот напоён одновременно ликованием и страхом.

— Ага! Вот ты и попался, демон!

— Опять ты переводишь тему, — цокает он языком, качая головой. — Но если так, можем созвониться чуть позже, не беда... Если ты не готова.

— Откуда ты взял это «Изида», я тебя первый раз вижу! Палки в колёса хочешь вставить?

— Не первый! Ира, мы с тобой работаем уже полгода. Давай начистоту, что ты пытаешься скрыть? Тебе стало хуже, — приближается он ближе к камере, будто пытаясь рассмотреть её лучше, — или я просто не вовремя позвонил?

Изида уже сомневается — не послышалось ли ей?

Вроде с дурой этой набитой говорит. А зачем?

— Зачем со мной говоришь?

— Затем, что ты нуждаешься в этом. В прошлый раз ты рассказала о чувстве одиночества и некоторых своих страхах. Что-нибудь изменилось с того времени?

— А что с одиночеством? Что это такое? — Изида хмурится. — Оно для слабаков. А как без него, как иначе? Рядом с собой держать, ждать удара в спину? Враг всегда остается врагом.

— А почему именно враг? Зачем рядом держать врага, а не друга?

— А бывают друзья? Что ты меня смешишь, маленькое лицо?

В ответ он смеётся.

— А с чего вдруг ты видишь в каждом врага? Тебя часто предавали?

— Ошибаешься! Того предают, рожа пьяная, кто польстился на дружбу, а я никому не позволяла подходить близко. Рядом могут быть только рабы и то — за ними глаз да глаз нужен.

— Но ради чего такие жертвы, Ирочка?

— Чтобы никто не предал? Как ты не понимаешь? И часто ты ей вот так звонишь? Зачем? Любовник?

— Психолог, — важно тычет он пальцем вверх. — Но, закрываясь настолько из-за страха, ты можешь пропустить или потерять друга. Стоит ли оно того? Все порой ошибаются в людях, но нужно находить в себе силы верить и надеяться дальше. Не позволять себе закрываться самой в себе, лишая себя радости и счастья.

Изида хмыкает.

— И это по твоему, псинах, стоит моей жизни?

— Для некоторых, — философски замечает он, — это и есть смысл жизни. А для тебя, что является им?

Притворяться овечкой больше смысла нет, болтовня ничему не мешает, так что Изида устраивается поудобнее и принимается рассказывать.

— Выживание. Даже не, не так. Свобода! Я поняла, что не хочу и не стану слушать других, выполнять приказы, это противоречит моей сути, смерд... И верность, да. Верность себе. Потому что это хорошо.

— И в итоге до самого конца ты хочешь быть... скована этим? Ограничена? Но как же тогда свобода, о какой свободе идёт речь?

— Если я не хочу прогибаться и если дорожу своей шкурой, значит, скована? Ничего не скована! Даже раскрепощена! Настолько, что попала в это огромное тело Ирочки! И с чего бы именно в это? Засада... Уже давно прожёванная засада.

— Чтобы... увидеть, чего тебе не хватает? Знаю, звучит странно, но ты никогда не задумывалась, почему ты сейчас именно здесь? Что хочет сказать тебе судьба? Чего хочешь на самом деле ты?

— О! — хлопает она по одеялу. — О! Ещё как задумывалась, ещё как! Я здесь из-за того что этот рыжий пёс, скотина, Анд, не отваживал от меня свои войска на протяжении долгой, сложной войны. И потому что ещё один плут перенёс меня не туда! И кто тут виноват, я?

Психолог хмурится, пытаясь увязать всё это в одну картину с тем, что уже успел услышать от неё.

— Не совсем понимаю этой метафоры... Но вот, что скажу — не было бы слабостей, не было бы страха. А слабости не всегда, но порой являются всего-то нашими желаниями. Какая у тебя слабость?

— Ты о чём, требушка? Какие могут быть слабости у правительницы Эзенгарда? Нет их.

— Тогда почему? — загадочно и глубокомысленно вопрошает он и замолкает, снова поправляя очки.

— Потому что я идеальна? Что ты во мне блох выискиваешь? Смотрите на него! Сидит ночью, появляется, и блох выискивает. У воительницы великой! Блох!

Психолог молчит, под его ногами снова звенят бутылки.

Молчание затягивается. И тут он спохватывается.

— Задумался, прости. Так о чём ты хотела бы поговорить? Допустим, слабостей нет, желаний тайных нет, от страха быть преданной, ты избрала защиту — одиночество. Так что тогда, всё устраивает теперь?

— Да, — она ухмыляется. — Как меня может не устраивать моя жизнь, как я сама себя могу не устраивать, дурачок! А вот кто мне не нравится, так это овца Ирка!

— Ага, непринятие себя...

— Чего?

— Тебе не нравится то, какая ты.

— Я только что сказала, что мне всё нравится! Ты плохо слышишь через железяку?

Психолог цокает языком и качает головой. Икает, и вдруг чему-то радуется.

— А Анд, или как его там, это кто?

— Мой враг. Единственный достойный враг. Жить которому осталось недолго... Но скучать не буду, поверь, психир.

— А чем же ты ему не угодила, что он стал враждовать с тобой?

— Хочет мою землю, мою власть. Как и все.

— А решить всё миром не выйдет? — щурится психолог, давно уже потеряв нить разговора.

— Это война.

Изида и сама не понимает, зачем он говорит с ней.

— Ты что хочешь от меня, пси?

— Поговорить о твоих страхах, как мы и договаривались в прошлый раз, — вздыхая, напоминает он, и трёт глаза, снимая очки.

Изида задумывается.

— Ну, вообще, не хочется оставаться в этом холодном, странном мире с железными птицами, вонючими машинами, размалёванными лисицами и сморщенными старухами. Мерзость...

— Возможно поэтому ты и спасаешься творчеством... Тебя пугает старость?

— А? Я не старею, чего мне пугаться? Но немощные не должны жить... Дожил до пятидесяти, будь добр, убраться из моих земель! Потому что толку от старух никакого нет! Правильно я говорю?

— Лично я не могу согласиться. Мне пятьдесят один год. Что же мне, по твоему, умирать пора? Я и не выгляжу на свой возраст! Вот сколько ты мне дашь? — икает он.

— Я думала, медный пяточёк, тридцатник!

Изида плюётся в сторону. Слышала уже, что ноут мочить нельзя.

— Точно демон, ну! Точно! Да и пьянь ещё...

— А может и пьянь! — звучит с вызовом. — Но я могу себе в этом признаться! А ты экстрасенсов, ведьм, гадалок... Или это одно и тоже? Короче, боишься их, и слежки через экран!

— А если и боюсь, ну и что теперь? Что теперь? Они женщины, во-первых, . Это уже страшно — смерть! А, если ведьма, то она эту свою женскую суть, или через неё, не знаю, умеет получать силу и бить по тебе. Проклинать! Глупо, глупо ничего с этим не делать! От ведьм в Эзенгарде я избавилась в первую очередь, и не жалею! Маги ещё иногда мелькают, но они мужички — немощные. Один такой меня сюда и зашвырнул сдуру!

— Немощный, а упоминаешь его уже в который раз? А вот, что женщины тебе сделали, я пока ни разу не услышал.

Она хлопает голубыми глазами.

— Я женщина.

— И в этом... Эм, в этом проблема?

— Что?

— Ну... Говоришь, мол, мужчин не боишься, а женщин опасаешься. Но из-за мужчин у тебя проблемы, — терпеливо поясняет он, хотя сам уже сонно зевает, — вот и спрашиваю. Женщины тебе, что сделали?

— Так я женщина! Я. Понимаешь? Это я создаю проблемы. Другим.

— И считаешь, что раз так, то и другие женщины такие же?

— Конечно! Ты сам чего удивляешься? Из этих? Поэтому пьёшь? Я слышала, в Челябинске это нельзя...

— Нет, не из этих, — понял он или нет, но показывает Изиде кольцо на пальце. — Дочь у меня родилась, понимаешь? Шестая... А ты... Ну, сеансы пропускаешь. В общем, время выходит, Ирина. Пять тысяч переведёшь завтра. Доброй ночи.

— Да, переведёт... — отзывается Изида спокойно — её это уже не касается.

Но тут же тревожится по другому поводу:

— А... Шесть. Девочек? А деньги ты за что берёшь, я не поняла?

— За разговор, — удивляется он. — Моё время дорого стоит. А что, не согласна? Я тебе помог задуматься? Помог, — остановиться вовремя он, будучи подвыпившим, не может. — Да и сама говорила, мол, родится дочь, поздравить хочешь! Я принимаю. Ты очень хорошая... — голос его меняется, он делается серьёзным и сосредоточенным, будто трезвеет, но произносит растянуто и проникновенно: — Хорошая ты баба, Ирина. Мужика тебе надо, вот. И все проблемы твои уйдут.

Изида хмурится.

— Чтобы он меня связывал, насильно замуж тянул? Гад! — она стискивает зубы и едва ли не всхлипывает.

Глаза начинают поблёскивать.

Это всё дурацкое тело.

Да!

Психолог, который уже собирался отключиться, медлит.

— Связывал? — спрашивает насторожено и участливо. — Боже, Ирочка... Ты не рассказывала ничего такого... Тебя кто-то обидел, да?

Изида выдыхает судорожно.

— Он просто приблизил свой конец. Мне, может и нравилось... тянуть. Но он перешёл черту.

От осознания того, что совсем скоро она увидит его красные, как жгучий перец, косы, заглянёт в янтарные глаза, пронзит клинком сердце... начинает стучать в висках.

— Нравилось, что? Отношения, которые у вас были?

— У нас не было отношений. Мы враждовали. Виделись часто лишь издали... Я знала, что придётся покончить с этим, как с ведьмами и стариками...

Изида цокает и вдруг улыбается.

— Ну, с другой стороны, здесь есть одна старая с ватрушками, она мне нравится... И она так много печёт! Но насколько её рук хватит? Может быть и стоит поднять старость до шестидесяти... А?

Психолог кивает.

Кивает долго, не совсем понимая о чём она говорит, и давая себе время придумать, как бы из этого выкрутиться.

— Ватрушки, это хорошо. Если в меру... А тот, враг твой, он... Он, значит, обидел тебя. А ты что в ответ?

Она облизывает губы.

— Временно очутилась здесь. В Иришке. Ты же понимаешь о чём я, да, демон? — снова испытывает она свою догадку.

Психолог кивает, решая не спорить и снова всё не растягивать. Хочется спать.

— Но рано или поздно маски спадают... Что потом? Изменилось ли что-то, чтобы тебя больше не обидели? Или ты просто решила вычеркнуть этого человека из жизни?

— Решила убить, что это вообще значит «вычеркнуть» — мы тут что в литнетовской книге?

— Снова книги, — вздыхает он. — Ну да ладно, главное помни, что побег от реальности полезен далеко не всегда... Доброй ночи, Ирина, — и он отключается.

Изида остаётся в замешательстве. И от этого странного маленького пьяного лица и от себя.

Зачем было приплетать Анда? Да ещё и старух и ведьм...

Была у неё одна старуха, всё прятала лицо, руки прятала, молодилась... Изида её заставила драить замок каждый день — раз сама говорит, что ещё на многое способна. И, мол, если год так проработает, её отпустят с миром...

Не проработала.

Изида оказалась права! Только отчего-то морщинистое лицо стоит перед глазами до сих пор... Совсем такое как...

Из-за стенки слышится говор старухи и «подруг», и она стучит кулаком:

— А ну заткнулись все, уже ночь глубокая, как ваши... Овцы!

А ведьмы, ну, Маринка ничего, хоть и рыжая. Она в замке держит при себе одну такую же. Тоже без магии, но ушастую, глазастую, языкастую... Ещё и в ученицы набивается. Опасная затея держать у себя под боком змею подколодную...

Изида всё медлила и ничего с Рисс не делала. А теперь, что стоило девки раскусить Иру-дуру?

— Нет, всё-таки надо от всех избавиться, как вернусь, от всех!

***

Изида уже ложится, когда её с мысли сбивает очередная мелодия. На этот раз — из телефона. Адский агрегат!

— Чего тебе, Каруил?

«Звоню сказать тебе, что, кажется, влюбляюсь...»

Дурацкое Ирино сердце пропускает удар, Изида тяжело сглатывает, до часа Икс осталось совсем немного...

— Ааа... Хотел только это сказать?

«Только это. И услышать твой голос. Не разбудил?»

Она закатывает глаза. Дурацкое тело Ирочки, дурацкие уши, которые только это и хотели услышать уже несколько лет.

— Раз уж ты звонишь, я не успела тебя сегодня спросить... Кстати, та ведьмочка тебя не охомутала?

«Какая?» — спрашивает так, будто их у него много.

— Ты с ней ушёл сегодня.

«А, нет. Нет, ничего такого не было. А что, — в голосе его улыбка, — ревнуешь?»

Изида будто и не слышит его.

— Я вот что тебя хотела спросить, Каруил, ты мне стал, почти что Алукерием за это время. Вот если бы тебя из твоего тела, ну допустим, закинуло в другое, скажем, из этого мира в мир... Как это, фэнтези... И у тебя была бы возможность мир тот изменить, зная о этих... технологиях. Ты бы что сделал?

«Я бы? Ничего. Ну, если бы вернуться обратно мог, точно бы ничего особо не менял. Если говорить о чём-то глобальном. Это ведь большая ответственность. Я бы опасался. А вот если бы остался там навсегда, старался бы что-то делать и следить за этим. Нёс бы ответственность. А ты, что, пишешь что-то новое?»

— Ну скажем... Вот из крана течёт горячая вода... Как её в замок мне провести? Это важно.

«Ну... это архитекторы нужны, строители, сантехники. Можно загуглить и посмотреть схемы там всякие. Будет лучше, чем если я рассказывать начну... Ты вот лучше, — в голосе его вновь звучит довольство, — скажи, что на тебе сейчас?»

— Ну, — отвечает она с охотой, — то, что было на мне несколько недель назад... Ночнушка с баранчиками... А что?

«А то, что я сейчас в спальне. И снимаю свою белую футболку. И думаю о тебе... Представляю тебя здесь, рядом. Такую нежную и манящую... Что ты сейчас делаешь?»

Изида цокает.

— Я тебе говорю, лежу в кровати. Хочу узнать, как провести горячую воду... А скажи, почему у вас держат старух, ну... живыми?

«Эм, — меняется его голос, — в смысле? Ира... Ты, кажется, не поняла, — раздаётся смешок. — Я снимаю свою футболку...» — и повисает молчание, в котором чувствуется ожидание.

— Ну ладно, снимай! Чёрт с тобой, сама разберусь!

И она отключается.

***

Она выплакала всё что могла, прощаясь с демоном, к которому сама не заметила, как прикипела. Попрощалась и с верным Пёселем. Анд же должен будет пойти с ней до конца — всё должно быть так же, как в тот день, когда они обменялись телами. У Ирочке не получилось найти тот самый костюм Изиды, Анд его тогда разорвал в лохмотья... Хорошо бы, это ни на что не повлияло. Они ночью на улице, и Анд её... связывает.

— А это обязательно?

— Лучше не рисковать, — втыкает он в землю кинжал, как было и в тот раз... И склоняется над Ирой, укладывая её... под собой. — Да и, — усмехается, — когда Изида вернётся... В общем, мне безопаснее так.

— Ты её не боишься? Все ожидали, что она убьёт тебя.

Анд с неожиданной нежностью убирает с её лица прядь волос.

— Не боюсь. Никогда не боялся. Может это её и задевает... Ты прости, если что не так было, Ир Челиаб. И, кажется... я должен тебя поцеловать.

— Стой, так скоро?

Ира ещё о стольком хотела бы его расспросить... Но успевает сказать лишь о самом важном:

— Как бухгалтер, я кое-что подсчитала, слушай, ваш казначей вас обкрадывает. Пожалуйста, заботься о Пёселе, он никак не связан с той вашей богиней. И ещё... Анд, это очень важно.

— Да? — настораживается он.

— Мойте руки перед едой! Пусть ваши лекари моют руки! Запомни, пожалуйста, что зло — в грязи!

Он смотрит на неё серьёзно и задумчиво, будто получил тайное знание, недоступное простым смертным, и кивает.

— Благодарю тебя.

Ира на мгновение поддаётся соблазну сказать ещё одну вещь:

— И, если судить по вашему небу, у вас всё схоже с нашим миром, это значит, что Земля — круглая. Понимаешь?

— Да, — отзывается он уже проще. — Я видел.

— Э? Как?

— Тень на луне. И в плаванье уходил пару раз... А вот, ты знала, что деревья умеют мстить? — тон его становится загадочным и приглушённым, Анд делится: — Никогда не руби берёзы. И ивы. Их особенно. Не люблю ивы.

Ира, оглушённая этим, кивает.

— Можешь... можешь поцеловать меня.

— Да...

И он накрывает её губы своими, когда вдали, где-то в лесу за ними, загорается колдовской костёр, и небо становится алым от зарева...