Измайловский парк

Глава 5

Галина Викторовна старалась не задумываться о своей жизни, поскольку эти размышления ничего хорошего ей бы не принесли. А любой человек всегда – сознательно или нет – пытается по возможности избежать лишних колючек. И так их предостаточно.

Однако думай не думай, вспоминай не вспоминай… Вспоминалось поневоле.

Галя Панина выросла в аристократической семье. Потомственные дворяне… Раньше этого и произносить вслух не рекомендовалось – живешь ты в государстве рабочих и крестьян, и живи себе дальше. Притворяйся пролетариатом и растворяйся в массах – так надежнее и спокойнее.

Мать и отец умалчивали о своих корнях. Прорывалось лишь случайно, ненароком. И четырнадцатилетняя Галя услышала, что ее прадед был дворянином, мировым судьей, а его брат – владельцем шоколадной фабрики. И Галина бабушка, тогда еще девочка, бегала к дяде есть горячий шоколад…

Галин дед, врач, бежал из России в первую волну эмиграции. Успел на один из последних пароходов, отплывающих в Стамбул. А беременная бабушка осталась в России…

Мать и отец переговаривались негромко, но Галя чутко ловила каждое слово. Из обрывков фраз составляла картинку-мозаику, цветную и яркую. Представляла себе бабушку – сначала маленькую сладкоежку, потом взрослую, ожидающую ребенка в страшный год смятения и неразберихи, когда разбивались судьбы, рвались привычные отношения, рушились семьи…

Почему бабушка не уехала? Не захотела или не смогла? А дед не сумел ее дождаться или подумал, что она отплыла другим пароходом?..

Правды Галя так никогда и не выяснила. Ей даже стало казаться, что и сам отец толком не знал таких подробностей – бабушка скрывала их от него.

Отец тоже был врачом, занимался кожными болезнями, мать получила образование стоматолога, но работала по специальности мало – растила двоих детей.

Галя не приносила много хлопот, а вот младший, Витенька, мамин любимец… Этот отличался буйным, задиристым нравом, непрерывно дрался – то во дворе, то в школе. Колотил и обижал младших. И матери постоянно приходилось выслушивать жалобы, улаживать конфликты и ходить в школу, откуда ей звонили с нехорошей регулярностью.

Галя пыталась помочь матери и поговорить с братцем по душам. Но тот даже слушать ее не стал.

– Ты ко мне не суйся, воспитательница! Выискалась на мою голову! Девчонкам незачем лезть в мои дела! – грубо отрезал Витя. – Без тебя разберусь!

Разбиралась, конечно, мать. Отец был занят и редко обращал внимание на детей.

– Успокойся, вырастут, – твердил он в ответ на жалобы матери. – И вырастут нормальными людьми. Дай ты Виктору перебеситься! Всему свое время.

– Да я не дождусь, пока он перебесится! – однажды закричала, не выдержав, мать. – Похороните!

– Не драматизируй! – прогудел отец. – К чему эти истерические развороты? Живи себе спокойно и размеренно. А дети, они должны быть активными.

– Уж эта мне активность… – простонала мать.

Однако отец оказался прав, и Витька, с трудом одолев переходный возраст и едва не вылетев из школы, в самом ее конце поутих, немного присмирел и даже начал учиться. Мать тайком плакала от счастья и молила Бога о милости. В церковь она не ходила – тогда это было довольно опасно, – но сохранила в себе, сберегла начатки веры, которая, к сожалению, детям не передалась. Воспитывать их стоило немного иначе.

И вот однажды Виктор, тогда уже первокурсник, завел с Галиной разговор об их семье. Они в тот день оказались дома одни. Отец, как всегда, работал, «пользовал сифилитиков», по образному заявлению Виктора, а мать ушла по магазинам.

Галя разогрела брату обед и присела напротив за кухонный стол. Виктор бодро, с аппетитом хлебал горячий борщ, ломал на куски черняшку и довольно покряхтывал. Он обожал вкусно и сытно есть.

– Галка, ты о своем дворянстве знаешь? – спросил брат в коротком промежутке между двумя ложками.

Галина кивнула:

– Слышала. Краем уха. Родители терпеть не могут об этом говорить.

– Угу. – Виктор проворно отправлял в рот ложку за ложкой. – Предки, выходит, здоровски держат языки за зубами. А знаешь почему?

– Почему?

– Да потому что хотят найти фамильные драгоценности!

Галя засмеялась:

– Ты бы читал поменьше фантастики! В жизни все не так.

– Все так! – заявил брат, по-деревенски подчищая тарелку куском хлеба. Прямо настоящий дворянский отпрыск! – Я нашел тут случайно один любопытный документик. Письмо нашего деда к нашей бабке. У отца оно хранится.

– Ты рылся в папином столе? – нахмурилась Галя. – Это низко!

Виктор пренебрежительно махнул рукой:

– Да ладно, нравственная ты наша! Я искал подтверждение нашего дворянства. Эх, как охота побыть настоящим барином!

– Ничего не делать, валяться на диване, слуг гонять туда-сюда! – подхватила Галя.

– Ну и что? – с вызовом отозвался брат. – Самое оно! Труба зовет! Я бы не возражал против такой житухи, но нам она, увы, не грозит и не светит, как ни обидно. Придется, стало быть, крутиться самим. Но вернемся к нашим баранам, то бишь к письму. В нем дед пишет, что оставил драгоценности – какие, не перечислил – в своем имении за городом.

– А ты уверен, что это письмо деда? – недоверчиво спросила Галя.

– Подпись, число, бумага старая, еле живая… Обращение к бабуле. Имя ее, понимаешь? Чернила расплывающиеся. И почерк.

– Витька, ты совсем сдурел! – возмутилась Галина. – Откуда тебе знать почерк деда?!

– А у отца сохранились рецепты, выписанные дедовой рукой, – пояснил Виктор. Все-то он знал! – Папаня в них иногда отыскивает полезное для своих сифилитиков. Я сам видел.

Грозивший затянуться разговор прервала мать, явившаяся из магазина не вовремя, как часто делают все матери на Земле.

Но Виктор продолжал гнуть свою линию и дальше. А поскольку понимания у сестры не находил, решил действовать в одиночку. И однажды поздним вечером отправился в дедово имение, о котором имел самое смутное представление…

Никому он о своей поездке не рассказывал.

После окончания медицинского Галя стала работать в Ожоговом центре. Терпение и выдержка у нее были редкостные, и потому она задержалась на этой работе на износ надолго. И вся ее жизнь оказалась узлом завязанной на таком тяжелом труде. Личная линия не рисовалась даже в мечтах, и мать нередко вздыхала, жалостно поглядывая на дочь.

– Галочка, что же ты никуда не сходишь, не погуляешь? Ни в кино, ни в театр… С подругами, друзьями…

– Да некогда, – лукавила Галина. – Работы много, больных все везут и везут.

– Это будет всегда, – логично отзывалась мать. – А жизнь, доченька, одна, и она очень быстро проходит, прямо-таки пролетает. Года проскальзывают между пальцами, – открывала дочери азбучные истины. – Тебе замуж пора. – И опять шумно вздыхала.

Галя делано улыбалась. Эти улыбки на родителей и на публику стоили ей немалого мужества и актерского мастерства.

– У всех своя пора. Тут нет никаких закономерностей и традиций.

Иногда поздними вечерами Галина с пристрастием следователя рассматривала себя в большом зеркале. Так… Фигура вполне ничего себе, хотя несколько полновата, на любителя. Но многие мужчины любят пышечек. Светло-коричневые глаза. Довольно красивые… И нос прямой, без загибонов. Чего ж им боле?.. Этим мужчинам…

На самом деле Галя догадывалась, в чем дело. Характер ей достался с выкрутасами. Причина в нем одном. Галина, как говаривал братец, выросла чересчур нравственной и на легкие отношения не соглашалась. Пыталась найти в людях десятиметровые глубины, интересные черты, настоящее содержание. А люди – как книги. В редкой отыщешь для себя подлинный смысл и понимание жизни.

Неудачный болезненный опыт любви у Гали уже был. И она не хотела обжигаться снова. Как врач Ожогового центра, отлично представляла, что такое ожоги, как долго и трудно они заживают и какие рубцы оставляют на телах и в душах.