Измена.Любовь (СИ)

Глава 41

— Через два часа я за тобой заеду, — строго предупредил Платон, паркуя машину напротив ресторана. — Если закончишь раньше — сразу звони мне, поняла?

Глянул недовольно:

— Но лучше бы я с тобой пошел.

— Платон, как ты себе представляешь наши разборки с Машей в твоем присутствии? — я грустно рассмеялась. — У нас с ней будет битва за тебя, и ты там лишний.

— Какие могут быть битвы, если я твой? — удивился он, наклоняясь и ловя мои губы. Впился в них. Долго и основательно целовал, так что я успела окончательно растаять, и неохотно отстранился. Снова, наверное, в пятый уже раз, повторил:

— Не нравится мне все это. Позвони ей и отмени встречу.

— Не могу, — я помотала головой, глядя в его хмурое лицо. — Нам надо поговорить. Иначе я сойду с ума от этой неопределенности.

Звякнул телефон Платона.

— Да, — он поднес трубку к уху, не отводя от меня взгляда. — Когда? Хорошо.

— Ты меня поняла — два часа и ни минутой больше! — снова повторил строгим голосом, кладя трубку в карман.

— Плато-он! — простонала я, закатывая глаза. — Ну я же не маленькая!

— Тебе это только кажется, — убежденно сообщил он мне. — Ладно, иди.

Я получила еще один поцелуй и, наконец, выбралась из машины.

— Ну здравствуй, — ровным, каким-то неживым голосом проговорила Маша. Быстро обежала меня внимательным взглядом. — Хорошо выглядишь.

— Ты тоже, — немного покривила я душой.

— Да ладно, не старайся, — Маша поджала губы. — Прекрасно знаю, что отвратительно выгляжу. Ни одна женщина не хорошеет, когда ее мужчина вот так подло бросает.

— О чем ты, Маша? — с тоской вздохнула я, устраиваясь за столиком в углу зала, куда нас отвел неимоверно вежливый официант.

Не отвечая, она взяла в руки меню и принялась листать его. А я, чувствуя, что аппетита совсем нет, с жалостью рассматривала ее бледное, с потухшими глазами, лицо.

Она вся будто выцвела за тот день, что я ее не видела. Даже пушистые огненные волосы лежали на голове плоско и некрасиво, словно их придавило отчаянием.

— Маш, — снова позвала я. — поговори со мной.

Не отвечая, она бросила меню на стол. Уставилась невидящим взглядом в стену за моей спиной. Потом начала говорить. Медленно, будто нехотя, выдавливая из себя слова:

— Мне надо научиться жить без него. Без него… Всего два слова, но от них у меня мороз идет по позвонкам и кровь леденеет. Вот просто стынет и все.

— Маш… — снова протянула я тоскливо, зная, что она не слышит. Она сейчас вся там, в своих словах.

— Научиться без него жить, понимаешь? Я думаю об этом, а сердце не поймет, ему биться или нет. И если да, то зачем. Оно замирает, стоит, а потом все равно несется вскачь. Но я не знаю, для чего нужно чтобы оно билось.

Она перевела на меня глаза и с силой стиснула пальцы:

— Без него, ты слышишь? Я даже плакать сейчас не могу, у меня от отчаяния душа застыла. И пустота внутри. Так странно, ведь еще вчера все было живым… До того, как я увидела тебя с ним…

Она вдруг прикрыла глаза:

— Как он мог уйти от меня? Неужели кто-то любил его больше, чем я? Я никогда никого не любила, ты-то это знаешь. Ни разу, никого. А он… Я только с ним и поняла, для чего мне нужно сердце. А теперь я снова не знаю, что мне с ним делать, с сердцем этим треклятым. И все из-за тебя, подруга.

Она скривила вдруг затрясшиеся губы и всхлипнула. Протяжно, но без слез…

Не в силах это вынести, я опустила глаза и тоскливо спросила себя, почему не верю ни одному ее слову…

— Ты врешь, Маша, — наконец, разлепила губы и сказала то, что чувствовала.

Подняла глаза и наткнулась на полный тоски взгляд.

— Не верю, — повторила еще раз. Не знаю для нее, или для себя.

— С чего бы это? — Маша промокнула салфеткой глаза. — Или только тебе дано страдать по мужчине?

Она отбросила скомканный бумажный шарик со следами туши на нем — и правда, что ли, слезы вытирала?

— Хотя, страдала ли ты, когда твой муж обнаружился в чужой постели, а Павла? Ты ведь не успела развестись, уже в койку чужого мужика прыгнула.

— Маша, ты сейчас о чем? — я во все глаза смотрела на нее.

Она дернула плечом, и с виду совершенно успокоившись, откинулась на спинку стула.

Где-то в глубине зала раздался грохот бьющейся посуды, и тут же к нам подскочил жизнерадостный официант:

— Девушки, вы готовы сделать заказ?

— Нет! — рявкнула Маша.

Недовольно огляделась по сторонам и вдруг предложила:

— Давай уйдем. Что-то мне здесь не в кайф. Зря сюда пришли — мы с Платоном тут сто раз бывали — и обедали, и ужинали. Один раз даже завтракали.

Подняла на меня глаза:

— Пойдем в другое место, а? Я не могу здесь оставаться.

— И одна тоже не могу. Пожалуйста. Ты ведь моя лучшая подруга, — добавила умоляюще, видя, что я колеблюсь. — Здесь недалеко есть маленький ресторанчик. Я там один раз была — уютно и тихо, самое то, чтобы нам поговорить.

Проклиная себя за слабоволие и мягкотелось, я поплелась за Машей на выход. В гардеробе мы молча, избегая смотреть друг на друга, оделись и вышли на улицу.

— Совсем зима уже, — Маша запрокинула голову вверх, к черному, беззвездному небу, тонущему в отстветах уличных фонарей. Длинно втянула в себя чуть морозный вечерний воздух и подхватила меня под руку: — Пошли, тут недалеко. Не вредничай, подруга. Как бы то ни было, мужики, в силу своего природного непостоянства, приходят и уходят. А женская дружба остается. Мы ведь с тобой подруги, правда?

Не замечая моего вялого сопротивления, решительно потянула меня вперед. И подумав, что надо, в конце концов, понять остался ли от нашей с Машей дружбы хоть кусочек, я пошла за ней.

Ресторанчик, куда мы направлялись, и правда, оказался совсем близко. В молчании мы прошли по застывшему тротуару пару перекрестков и свернули в огороженный высокой чугунной решеткой дворик.

Приветливый метрдотель поздоровался с нами, как со старыми знакомыми, и распахнул дверь:

— Прошу вас, прекрасные дамы. Сегодня, в честь праздника, у нас особое меню.

— Уверена, тебе тут будет… интере-есно, — пропела Маша, первой заходя в небольшой, уютный обеденный зал. — Вот и сто-олик свободный. Здесь сядем?

Я зашла вслед за ней и огляделась. Усмехнулась понимающе:

— Конечно нет, Маша. Ты ведь не для этого меня сюда привела.

Повернулась и пошла к столу в дальнем от входа углу, где сидел Платон и жмущаяся к нему Светлана Геннадьевна…