Я думала, что вышла замуж по любви. Ха! Наивная. Первым же делом после свадьбы муж изменил мне. А когда любят — не изменяют, не так ли?
Когда любят, то держат слово, и Синклер много чего мне обещал. Например, избавиться от своей бывшей любовницы. Что ж… Любовница оказалась не такой уж и бывшей. И узнала я об этом в самый разгар медового месяца.
Возможно, узнала бы и раньше, но я была слишком ослеплена чувствами. А ещё тщеславием, в какой-то степени. Ещё бы! Я ведь верила, в лице Синклера вытянула счастливый билет.
О нашей свадьбе судачила половина империи, а то и больше. Газеты печатали заголовки один громче другого.
«Синклер Кадум, герцог Мирандол, потратит на свадебное торжество пятьдесят тысяч кельмов!»
«Платье леди Романии Сойер пошили феи!»
«Список гостей на свадьбу герцога похож на перепись имперской знати…»
О да, всё так и было. И даже лучше. Это было пышное, сказочное торжество. Жених — не просто герцог и член правящего Совета, но ещё и самый красивый из драконов империи. Великолепен в обеих своих ипостасях, а я… Я тоже не пальцем деланная!
И пусть у меня всего одна ипостась, но всё-таки я из рода грифонов. И на свадьбе я сияла, как могла, чтобы не посрамить своих предков. А Синклер всё шептал, какая же я прекрасная…
Ну, видимо, недостаточно прекрасная, чтобы спустя месяц не вернуться к этой своей… Мелиссе.
День, когда я обо всём узнала, ничем не отличался от остальных счастливых дней. За исключением того, что, проснувшись, я не нашла Синклера в нашей постели. Меня это немного удивило, ведь обычно это я вставала раньше, но никаких подозрений всё ещё не возникало.
Я оделась в легкое утреннее платье и спустилась в гостиную, а Син уже был там. Он заметил меня не сразу, целиком поглощенный содержанием записки, которую мусолил в руке.
Ох, эта записка!
Но в тот миг я ни о чем не подозревала.
Когда муж наконец обратил на меня внимание, его улыбка показалась мне слишком нервной.
— Что-то случилось? — уточнила я, подходя к нему.
Он сжал записку в кулаке и быстро поцеловал меня в лоб.
— Нет, ничего такого, — ответил Син нарочито небрежным тоном. — Просто… кхм-кхм… мне надо отлучиться ненадолго.
— Император зовет?
Син замялся. Сейчас-то я понимаю, что он просто придумывал правдоподобную ложь, но тогда я верила ему, как самой себе.
— Нет, не император, — наконец сказал мой муж. — Это… это Джаспер! Да, Джаспер просит срочно к нему прилететь, у него дело. Срочное!
Я приподняла бровь. Срочное дело? У Джаспера? У моего старшего брата редко бывают срочные дела. Бездна, да уже одно это должно было меня насторожить! Но нет. Я лишь пожала плечами, ведь всякое бывает. Возможно, мой братец-повеса наконец-то вспомнил о своих обязанностях, почем мне знать?
Я потянулась к мужу, чтобы поцеловать его в губы и прошептать:
— Тогда летите на ваше срочное дело, милорд-муж. А ваша герцогиня будет ждать вас и очень, очень скучать…
Син поцеловал меня в ответ — крепко и, как мне показалось, немного отчаянно. Затем он вышел из гостиной, сунув записку в карман, и полетел по «срочному делу», а я принялась ждать завтрака.
Я была настолько наивной и глупой, что его ложь так бы и осталась безнаказанной, если бы в тот самый момент, когда служанка подавала мне чай и тосты с беконом, ко мне не прилетел брат.
Тот самый брат, с которым встречался Синклер. Якобы встречался, конечно же.
Шум грифоньих крыльев, разносившийся со двора, застал меня врасплох, и когда мне доложили о Джаспере, я даже не сразу поверила, что это и правда он. Может быть, это какая-то ошибка?
Но нет, в гостиную и правда ворвался мой брат.
— Син! — выкрикнул он. — Проклятый Макколд должен мне денег уже целую…
Джас растеряно осмотрелся, не найдя в гостиной Синклера. Только меня. В его глазах застыл вопрос.
— Эм… Роми, а где Син? Мне казалось, вы еще как минимум полгода не будете покидать этот дом.
Помню, что я хохотнула тогда — слишком громко, на грани истерики.
— Где Син? — переспросила я. — Могу задать тебя тот же вопрос, Джаспер. Потому что примерно час назад он полетел к тебе по каком-то срочному делу.
Брат открыл рот, но тут же захлопнул его снова. Он был явно сбит с толку не меньше моего. А у меня груди нарастало беспокойство.
— А ты разве не посылал ему с утра записку? — уточнила я у Джаса.
Тот нахмурился ещё больше.
— Я? Нет, я ничего не посылал.
Следующие пару часов я помню крайне смутно, потому что они прошли, как в тумане. Я не могла ни есть, ни сидеть, ни даже стоять на месте. Всё, что у меня получалось — это расхаживать взад-вперед по дому и иногда смеяться. Громко и невесело смеяться.
А в голове пульсировала всего одна мысль, один болезненный вопрос — где, а главное, с кем сейчас мой муж?
Думаю, какая-то часть меня всё поняла сразу же, как прибыл Джаспер. Но моё сознание упорно отказывалось верить в худшее. Однако все вопросы отпали, когда Син вернулся и увидел моего брата, — своего лучшего друга, — в нашей гостиной.
То была жуткая немая сцена. А что ещё тут скажешь? Его ложь была очевидна всем, включая его самого.
Прошли секунды тяжелого молчания, прежде чем я нашла в себе силы спросить:
— Ну? И где же ты был?
Меня трясло так, словно я подхватила лихорадку.
Син вышел из оцепенения и попытался ко мне подойти, но я отшатнулась.
— Роми, это не то, что ты думаешь… — начал он, но я подняла рука, призывая его умолкнуть.
— Откуда тебе знать, что я думаю? Всё, что мне известно — мой муж мне соврал, хотя обещал этого не делать, — я заставила себя смотреть ему прямо в глаза. — Просто скажи, где ты был, и покончим с этим.
— Давай ты сначала успокоишься…
Вот это добило меня окончательно. Успокоиться? Синклер явно был не в своем уме, раз предлагал мне такую чушь.
Я подалась вперёд и тыкнула в его широкую грудь указательным пальцем.
— О нет, дорогой, — прошипела я. — Сначала ты скажешь, где и с кем ты был. И что было в той проклятой записке! От кого она?
Синклер пятился, но стоило мне задать последний вопрос, как он резко остановился и прикрыл глаза. Глубоко вздохнул и покачал головой, демонстрируя совершенно неуместное сожаление. Запоздалое чувство вины.
— Мне написала Мелисса, — ответил он шепотом.
Его голос был не громче летнего ветра, но мне всё равно показалось, что грянул гром. Мой мир рухнул.
Мелисса.
Мой муж летал к проклятой Мелиссе, к любовнице, которую обещал оставить, но, по всей видимости, не смог.
— Роми, послушай, это не то, что ты думаешь!
Но мне было плевать, что он скажет. Я не собиралась оставаться в его доме ни секундой дольше, и поэтому подбежала к брату, который всё это время сидел на мягкой кушетке в углу гостиной, наблюдая за отвратительной сценой.
— Джас, доставь меня к матери, сейчас же.
Глаза брата округлились, и он поднял ладони к верху.
— Так, только меня в это не впутывайте.
Ещё один шут! Я поборола желание схватить его за грудки. Лишь сузила взгляд.
— Джаспер Сойер, либо ты немедленно доставишь меня к матери, либо я…
Но я не успела договорить, потому что Син оказался рядом и схватил меня за плечи, резко развернув к себе.
— Романия, угомонись! — выкрикнул он. — Ты можешь просто успокоиться и послушать?! Мне не нужна Мелисса, я не хотел с ней видеться, но она…
От гнева у меня потемнело в глазах. Этот бессовестный ящер хотел вывалить на меня подробности своих похождений? Что ж, у него не получилось. Поток гнусных оправданий прервала звонкая пощечина — первая и последняя, которую я ему отвесила.
За этим последовала тишина. Она обволакивала нас, мы оба тяжело дышали, пока Джаспер пытался прикинуться ветошью, сливаясь с кушеткой.
— Мне плевать, что ты скажешь, — процедила я сквозь зубы, прервав молчание. — С этого момента, Синклер Кадум, ты можешь считать, что у тебя нет жены.
А потом я ушла. Пришлось вызывать карету, потому что мой братец оказался таким же недоумком, как и мой муж, и отказался везти меня к матери на себе.
Ну и пусть. Пусть они оба делают, что хотят. Тогда я знала только одно — мне нужно было уйти…
С тех пор прошло два года. Два года и три месяца, если быть точнее. В первый год Синклер ещё пытался со мной связаться — он постоянно летал над моим маленьким загородным поместьем, где я поселилась, чтобы от него не зависеть. Этот дом был частью моего приданого, так что тут одна хозяйка, и это я.
Иногда Син стучался в мои двери, как одержимый, но я не открывала. Когда он понял, что и это бесполезно, то начал забрасывать меня письмами, но я кидала каждое в огонь, не читая.
А примерно год назад поток писем иссяк. В моём доме, как и в моей жизни, воцарилась абсолютная тишина. Пустота.
Собственно, вот и всё, что у меня осталось — холодная пустошь. Когда я выходила замуж, то думала, что моя жизнь будет похожа на бесконечный праздник, но по воле Синклера праздник превратился в кошмар.
Некогда блистательная невеста, я стала всего лишь нелюбимой женой. Забытой герцогиней. Вдовой при живом муже.
Развлекается ли Син до сих пор с Мелиссой? Наверное, да, но мне плевать. Возможно, прямо сейчас они украшают его столичную резиденцию гирляндами и сосновыми ветками, чтобы вместе отметить Хон Галан — наступление нового года.
У меня тоже есть свои зимние развлечения, но не такие грандиозные, конечно же. В основном я читаю. Иногда вышиваю. Но сегодня мне не хочется ни того, ни другого.
Я просто кутаю плечи в меховую накидку, стоя у окна в своей пустой и одинокой спальне. Отсюда открывается вид на сад — в теплое время года он поистине чудесен, весь покрыт красно-белыми цветами, за которыми ухаживает нанятый мною садовник.
Но сейчас нет ничего, кроме снега. Посередине стоит огромным дуб — высокий и гордый — чьи темные ветки резко выделяются на фоне серого зимнего неба. Летом они усеяны пышной листвой, такой же насыщенно-зеленой, как… Как его глаза. Глаза Синклера.
Мне стыдно признаться, но иногда я представляю, как летом мы могли бы наслаждаться прохладой под этим дубом. Я, Син и четверо наших детей. В моём воображении их всегда было четверо, такое же количество, как у моей матушки.
У мальчиков были бы тёмно-каштановые волосы, как у их отца, а у девочек — светлые, с золотистым переливом, как у меня. Как и у всех женщин грифоньего рода.
И мы могли бы болтать и смеяться, лёжа на мягкой траве, согретой солнцем, и наблюдать за облаками, плывущими по ярко-синему небу. Счастливая семья. Это всё, чего я когда-либо хотела. Разве это так много?
Но теперь, учитывая обстоятельства, у меня мало шансов стать матерью. Потому что скорее Боги сойдут с небес, чем я снова лягу с Синклером в постель. Во-первых, мне противно подбирать объедки за Мелиссой, а во-вторых… Это мой единственный способ хоть как-то ему отомстить.
У дракона может родиться дракон только в законном браке. Любовница может родить ему хоть армию бастардов, но все они будут не более, чем обычными людьми. Так что пусть Син развлекается, сколько взлезет — мы с ним оба знаем, что это бесперспективно. Его род (драконий род) прервётся, если только…
Если только он не решится расторгнуть наш брак.
Странно, что он до сих пор этого не сделал. В первые месяцы нашего разрыва я ждала, что меня вызовут ко двору, чтобы объявить о начале унизительной процедуры —бракоразводном процессе.
Но нет, я всё ещё герцогиня Мирандол. Не знаю, почему, если честно. Возможно, Син ещё не нагулялся? В любом случае, мне плевать.
Внезапный стук в дверь вырывает меня из тягостных мыслей. Я вздрагиваю и отрываю взгляд от окна, очищая голову от ненужных фантазий и воспоминаний.
— Войдите.
На пороге появляется Молли, моя камеристка.
— Ваша Светлость, позвольте…
Но я уже знаю, кого она привела, и расплываюсь в улыбке. За спиной Молли мелькает золото волос…
— Мама!
Камеристка отходит в сторону, чтобы впустить мою матушку — Элению Сойер, вдовствующую маркграфиню Хоуклин. И я готовлюсь раскрыть объятия, но быстро понимаю, что что-то не так.
На матушке нет лица. Её губы сжаты в одну тонкую линию, а взгляд мрачен и очень печален.
Я хмурюсь, пытаясь понять, что стряслось.
— Мама? В чём дело?
Она медлит и смотрит на камеристку. Я взмахом руки велю Молли оставить нас одних.
Как только дверь закрывается, матушка снова посылает мне душераздирающий взгляд и глубоко вздыхает.
— Роми, я с грустными новостями. Ты должна знать… Твой дедушка умирает.
Этого не может быть. Я не могу поверить в то, что слышу.
— Что? — переспрашиваю я шёпотом.
— Твой дедушка умирает, — повторяет мама.
Эти слова пронзают мне сердце.
— О-ох… — только и могу выдохнуть я.
Теперь мне ясно, почему у мамы покраснели глаза, и она выглядит так, словно не спала несколько дней. Она даже будто бы похудела, или мне только кажется? Бедная, бедная мама… Бедные мы все!
Мой дедушка, могучий герцог-грифон Элдер Горфилд, всегда казался непобедимым, неподвластным времени. В нём всегда было столько жизни и силы…
Долгие годы он исправно служил империи, охраняя наши границы. Широкоплечий, громогласный, с густой седой бородой (а она была седой столько, сколько я себя помню), он безжалостен к врагам, но неизменно добр и нежен с нами, своими родными.
Как его могла сокрушить какая-то глупая болезнь? Дело ведь в болезни, не так ли?
Несмотря на боль в груди, я заставляю себя быть сильной и уточняю у мамы:
— А что говорят лекари? Сколько… ему осталось?
Мама приподнимает подбородок повыше, стараясь сохранить гордый вид, но я вижу боль в её глазах. Моя стоическая, прекрасная матушка… Я должна равняться неё.
— Лекари сказали, что у него впереди в лучшем случае несколько месяцев, — отвечает она. — В худшем — ещё пару недель. Это его Хон Галан.
Я киваю, изо всех сил стараясь не плакать. Хон Галан, новогодние празднества… Дедушкино любимое время года. Торжества начнутся уже на следующей неделе. Без сомнений, в этом году в замке Горф-нест — родовом поместье дедушки — должна собраться вся семья. Это было бы правильно. Наш ему последний подарок…
Ну вот! Слёзы так и норовят пуститься вниз по щекам. Но я стискиваю зубы и проглатываю ком, застрявший в горле. Маме не плачет, и я тоже не буду. В конце концов, за последние два года я неплохо научилась удерживать боль глубоко внутри себя. Спасибо Синклеру за это.
— А как… — начинаю я. — Как Дивора и Мирабель восприняли эту новость?
Мои младшие сестры-близняшки всё ещё живут с мамой, и поэтому наверняка уже в курсе.
Мама выдыхает и качает головой.
— Дивора сдержана. Мирабель полна драматизма. Впрочем, всё, как всегда.
Несмотря на обстоятельства, я позволяю себе улыбку. О да, всё по-прежнему. В этом все близняшки — они практически неотличимы внешне, но их характеры противоречивы. Им скоро исполняется восемнадцать, и они уже готовятся стать дебютантками на имперских балах. Вот только Дивора боится этого, как какого-то особого вида красной хвори, а Мирабель едва сдерживает радостное волнение.
Мне остается только молить Богов, чтобы сёстры не совершили ту же ошибку, что и я, выбрав в мужья не того мужчину. Пусть их браки будут счастливыми.
— А как бабушка? — уточняю я у мамы.
Глупый вопрос. Как ещё моя дорогая бабушка может отреагировать на то, что муж, с которым она душа в душу прожила более шестидесяти лет, вот-вот умрёт?
— Бабушка… как и следовало ожидать… — вздыхает мама.
Я снова киваю. А потом понимаю, что понятия не имею, что ещё сказать. Мои руки трясутся, и всё, чего мне на самом деле хочется — это броситься на кровать и разрыдаться.
— Полагаю, мне нужно начинать сборы? — произношу я, борясь с эмоциями. — Сейчас распоряжусь, чтобы тебе приготовили комнаты на эту ночь, а завтра сможем отправиться в Горф-нест…
— Нет, Роми. Завтра я поеду не в Горф-нест. Не сразу, по крайней мере.
Я хмурюсь. Не понимаю, почему…
— А в чём причина? Я думала, нам нужно оказаться там как можно скорее, разве нет?
Матушка медлит, потом отвечает:
— Сначала мне нужно съездить к Джасперу. Я отправлюсь к нему утром, и мы с ним вместе прибудем в Горф-нест.
Ах вот в чём дело… Я подавляю в себе желание фыркнуть. Ещё же Джаспер будет, ну конечно!
С ним я тоже не разговариваю уже два года, и продолжу в том же духе, если этот мерзавец не извинится. Джаспер-Джаспер… Тоже мне старший брат! Мало того, что он распутник и самый известный грифон-холостяк в нашей столице, Идригасе, так он ещё и выбрал сторону Синклера!
Да, конечно, они дружат с детства, но так же нельзя, пекло его поглоти! Если лучший друг изменяет твоей сестре — он перестаёт быть лучшим другом. Точка. Что может быть проще?
Но нет, Джаспер не такой. Ему наплевать на чувства сестры. Болван!
Возможно, так на его разум подействовал титул маркграфа Хоуклина, который он позорит с тех пор, как наш отец погиб на войне с нагами. Не представляю, что Джас будет делать, если наги снова нападут и уже ему придется защищать наши границы.
Джас и защищать? Ха-ха! Лучше всего ему даются попойки, о которых потом судачит полгорода, да азартные игры, где он обирает до нитки таких же гуляк, как он сам.
— Роми, — сдержано говорит мама, вырывая меня из потока гневных мыслей. — Твой брат имеет полное право знать. Как и мы все.
Я пытаюсь проглотить обиду. Должно быть, возмущение слишком явно отразилось на моём лице, и это совершенно никуда не годится.
Примерно полминуты мы молчим, а потом я шумно выдыхаю. Мой первый порыв — притвориться дурочкой. Сделать вид, что я понятия не имею, о чём мама толкует.
Но это будет глупо. И бесполезно. Да и врать я никогда особо не умела.
— А если он откажется?
Этот вопрос внезапно лишает меня сил. А ведь я ещё даже не назвала его по имени…
— Синклер может быть негодяем, но он никогда не был жесток, — тихо говорит мама. — Как он может отказать в последней просьбе умирающему?
Она права, и мы обе это знаем. Я снова поднимаю на неё глаза, и меня так и тянет спросить, а почему бы ей… Она же поедет к Джасперу, почему бы не заехать и к Синклеру? Их резиденции находятся рядом, буквально через две улицы. Не выгонит же он родную тёщу, в конце концов.
Но вопрос — или скорее мольба — застревает у меня в горле. Мне не хватит наглости просить маму ещё и об этом. На неё и так больно смотреть, не хватало ещё, чтобы она погружалась мои проблемы.
А Синклер — это не что иное, как проблема. И исключительно моя.
— Хорошо, — отвечаю я со вздохом. — Я поговорю с ним. Но если он всё-таки откажется…
Мама резко выпрямляется, и её лицо становится жёстким. Властным. В последний раз она так на меня смотрела, когда я в детстве решила искупаться в садовом фонтане посреди ночи.
— Романия, кажется, ты не понимаешь всю серьёзность ситуации, — чеканит мама. — Ты и твой муж должны там присутствовать. Оба. Вместе.
В попытке защититься я развожу руками.
— Мама, он дракон! Если он откажется, я не смогу похитить его и привезти в Горф-нест в кандалах.
— Меня не особо волнует, каким образом ты его туда доставишь. А теперь, с твоего позволения, я бы хотела отдохнуть.
С этими словами она поднимается на ноги. Разговор окончен. Мне ничего не остаётся, кроме как выйти из комнаты и махнуть рукой слугам, чтобы те подготовили гостевую спальню для мамы. Одна из горничных бросается исполнять приказ, а другая кланяется матушке и вызывается её проводить.
Прижив руку к левому боку, я наблюдаю, как она уходит. Моё сердце пускается в галоп.
Два года. Прошло два года с тех пор, как мы с Сином в последний раз говорили. И что теперь я должна буду ему сказать?
Ну, мне придется придумать. Потому что мой дедушка обожает этого идиота. Он был ослеплён обаянием Синклера ещё с тех пор, как тот был мальчишкой, едва способным принять драконий вид. Они с Джасом учились в одной академии и вместе приезжали в Горф-нест на каникулы.
Два сорванца, которые сводили с ума слуг и грозились разнести поместье в щепки своими проделками. Но стоило одному из них улыбнуться… После этого злиться было уже невозможно.
Будь проклята их дружба! Ведь именно потому, что я видела Синклера так часто, то в итоге перестала видеть кого-либо другого. Никого, кроме него. Лучший друг старшего брата. Такой красивый, непутевый и такой… романтичный?
А ещё насквозь прогнивший. Лживый. Син обманул всех нас, но самая большая дура — это я.
Однако дедушка умирает, и я не могу его подвести. Только не его. Не того, кто таскал мне любимые лимонные пирожные с имперских балов, показывал, как стрелять из лука и был моим первым партнером по танцам, когда я разучивала свои первые па.
Всю жизнь дедушка был рядом, в отличие от моего отца. И именно он дарил мне мудрость, когда я больше всего в этом нуждалась. Так что если для того, чтобы сделать его последний Хон Галан счастливым, мне нужно притвориться, что я все ещё люблю своего мужа-изменщика… то так тому и быть.
Осталось только, чтобы Син согласился. А я вовсе не уверена, что он это сделает.
Ужасный день, просто ужасный. Не то чтобы за последние два года у меня часто бывали хорошие дни, но этот… Заседание Совета вымотало меня окончательно, и проведи я там ещё хотя бы час, то точно бы скатился в безумие.
Я топаю по мраморной лестнице своей резиденции, ничего не желая сильнее, чем поскорее оказаться в спальне. Избавиться от дублета. Как только двери распахиваются, одежда отправляется на сапфирово-синее покрывало, которым заправлена моя огромная и пустая кровать.
Я что есть силы кричу:
— Роудер! Роудер, где ты?
Мой новый камердинер — тщедушный, но талантливый мальчишка — выскакивает из-за соседней двери, ведущей в гардеробную.
— Ваша Светлость! — Он кланяется. — Простите, Ваша Светлость, я не думал, что вы вернетесь так рано…
— Хватит болтать. Просто помоги мне раздеться, потом приготовь ванну.
Запах копоти, исходящий от тела после полета, сводит меня с ума. Говорят, что многие дамы считают его упоительным, ещё одним признаком особой силы и мужественности драконов, но на самом деле… Плевать я хотел на мнение дам. Мне просто хочется перестать вонять, как гномий шашлык.
Роудер слишком медленно расстегивает пуговицы на манжетах, слишком медленно стягивает с меня рубашку…
— Боги, да можно уже побыстрее?
Он смущается и бормочет:
— Конечно, Ваша Светлость… П-простите, Ваша Светлость…
Я закрываю глаза, стараясь унять раздражение. Срываться на Роудере было неуместно. Он-то уж точно ни в чём не виноват. Он приступил к своим обязанностям не так давно и ещё ни разу не допустил оплошности, так что мне стоит умерить негодование.
Могу оправдать себя только тем, что в последние дни у меня прескверное настроение. Хотя кого я обманываю — моё настроение прескверное уже более двух лет, с тех пор, как она ушла…
Я вздрагиваю. Мне страшно даже мысленно назвать её по имени.
Когда с рубашкой покончено, я усаживаюсь на банкетку перед кроватью и позволяю Роудер стянуть с себя сапоги.
— Что у меня по планам на вечер? — уточняю у камердинера.
— Ужин с лордом Бирисом, Ваша Светлость. В заметке указано, что он, вероятно, захочет обсудить усиление барьера на южных границах, чтобы не допустить очередного нашествия нагов…
Я устало вздыхаю, тру пальцами веки и велю:
— Чёрное. Вечером я надену чёрное. А теперь иди готовить ванну.
Роудер поднимается, хватая мои сапоги, и снова кланяется.
— Слушаюсь, Ваша Светлость.
Он уходит, а я остаюсь один, позволяя себе минуту тишины. Год подходит к концу, и это время наполнено чередой обязательств. Впереди — бесконечные ужины, обеды, загородные вечеринки, на которых я обязан присутствовать и развлекать своим обществом добрых господ, словно я не герцог, а какой-нибудь шут. Большинство из этих мероприятий, кажется, не преследуют иной цели, кроме как вывести меня из себя. Совсем как лорд Мэрхом сегодня на совете…
Я морщусь, вспоминая об этом. Почему нельзя было просто проголосовать за реформу и разлететься по домам? Но нет же, этот идиот Мэрхом присел мне на уши, одарив гаденькой и ехидной ухмылкой.
— Господин Мирандол, как поживает ваша герцогиня? Мы так давно не видели чудесную Романию…
О, как невинно он это спросил! Как будто и правда не знал, что это моя больная тема.
— Неужто Её Светлость снова больна? — продолжил недоумок, пока я пытался собраться с мыслями.
Ее Светлость «болеет» уже слишком долго, и мы оба — я и Мэрхом — прекрасно это понимаем. «Недомогание» длится два года и три месяца. Интересно, кто-нибудь, кроме меня, считает дни?
Сначала хотелось врезать Мэрхому по лицу, но будь я проклят, если бы позволил этому придурку увидеть, как меня задели его слова. Я и так уже наворотил достаточно дел, чтобы ещё и устраивать потасовку в двух шагах от Его Драконьего Величества.
Поэтому я просто ответил:
— Герцогиня в полном порядке, лорд Мэрхом. Уверяю, в следующем году она будет радовать вас своим присутствием на приёмах гораздо чаще.
Это проклятая ложь. И Мэрхом это знал. Он знал, я знал, вся проклятая империя знала! Каждая плешивая собака в курсе, что жена от меня ушла. Они что, и правда думают, будто я не слышу, как они меня называют? Брошенный дракон, чья герцогиня жива и здорова — она просто живёт за городом и вместо ребенка вынашивает обиду.
А что остается мне? Только держать лицо и утверждать, что ничего такого не происходит. Что вы, ну что вы, у нас всё хорошо! Прекрасно, просто прекрасно! А почему наследника до сих пор нет? Ну, вы же знаете, пути Богов неисповедимы...
Ненависть к своему положению и к этой неумелой лжи накрывает меня с головой. Ради какого пекла я вообще должен перед всеми ними оправдываться? Не их собачье дело, что наследника у меня нет и никогда не будет, потому что…
…Романия ушла.
Вопрос о наследнике довольно важный, но я отказываюсь задерживаться на нём слишком долго. Ведь всякий раз, когда я думаю об этом, тихий голос в голове нашёптывает что мне давно бы следовало взять другую, более сговорчивую жену, и продолжить свой род. Но я приказываю ему заткнуться. А если голос не слушается, в ход идут работа, книги, полёты, пьянки — всё, что угодно, лишь бы не думать, что я потерпел неудачу не только как муж и герцог, но ещё и никогда не стану отцом.
Герцогиня… моя жена…
Святые драконы, моя жена здесь!
Я пытаюсь уложить эту мысль в голове, но получается паршиво. Ведь как такое возможно? Романия! Пришла ко мне! Сама! Этого не может быть. Даже если бы в мою спальню влетела Драконья Праматерь и попросила налить ей чаю, я бы не был столь удивлён.
Готорн переминается с ноги на ногу и смотрит на меня так, словно хочет сказать что-то ещё, но ему что-то очень сильно мешает. Я решаю наконец-то обрести голос.
— Готорн, ты сказал, герцогиня требует разговора?
Стюард энергично кивает, явно благодарный, что я сам это озвучил.
— Именно, господин, она… Её Светлость настроена весьма решительно. Простите, я не стал бы вас беспокоить так срочно, если бы это было не так…
— Всё в порядке. Я знаю, какой Романия может быть.
Его ответ — ещё один кивок и виновато поджатые губы.
Романия. Она в моём доме впервые за два года и три месяца. И она требует разговора. Хм-хм-хм… Интересно.
Когда первый шок отступает, и я начинаю расхаживать по комнате, чтобы как следует всё обдумать. В чем может быть цель её визита? Раньше Роми не желала меня видеть ни под каким предлогом. И я не вижу причин, почему это должно измениться сейчас. Остается только одно… ей что-то нужно от меня.
Прекрасно!
Теперь осталось решить, что делать с моими собственными желаниями. Потому что я уже готов броситься вниз, чтобы обнять жену и больше не никогда её отпускать. Но так не годится, правда ведь? Иначе где моя гордость?
Это Роми ушла от меня. Это из-за неё мы живём раздельно. Она не желала меня слушать, так что теперь может и подождать. Точно так же, как я всё это время ждал её. Нельзя исполнять её прихоть по первому зову.
Роудер очень кстати появляется за спиной Готорна и откашливается.
— Ваша Светлость, ванна готова.
Я чувствую на своём лице довольную ухмылку. Перевожу взгляд со стюарда на камердинера и обратно.
— Готорн… Будь добр, скажи герцогине, что я неважно себя чувствую и буду внизу... через час!
«О да, любимая, в эту игру можно играть вдвоём», — проносится в моей голове.
— Слушаюсь, Ваша Светлость.
Как только Готорн уходит, я позволяю Роудеру сопроводить себя до ванной комнаты, соседствующей со спальней. Восхитительно… меня окутывает тёплый пар и ароматы трав и масел, которыми я с минуты на минуты собираюсь пропахнуть.
Я отсылаю камердинера, а сам погружаюсь в воду. Рядом с медной ванной стоит небольшой деревянный столик, где лежит пушистое полотенце, кусок елового мыла и бритва. Обычно я прошу Роудера меня побрить, но сегодня сделаю всё сам, и это будет ме-е-едленно, очень медленно…
Но как только я намыливаю голову, в дверь громко стучат. Да что ж такое!
— Заходите! — кричу я, уверенный, что это вернулся Готорн. И это действительно он. Взгляд бедолаги-стюарда напряжён до предела, как и его плечи, и весь его образ. Еще бы, он ведь только что говорил с Романией… На секунду мне становится его жаль. Но это не отменяет злорадного веселья.
— В-ваша Светлость… — бормочет Готорн, не отрывая взгляда от дальней стены. — С сожалением вынужден сообщить, что… кхм-кхм… герцогиня просила передать, чтобы вы сейчас же излечились от своей болезни и спустились к ней.
— Что она сказала?! — Я перехожу на крик.
Готорн выглядит так, словно готов уволиться сию же секунду.
— Г-господин, я просто передаю слова Её Светлости…
— Это всё? Или что-то ещё?
Веселье во мне борется с возмущением, но мне это даже нравится. Как же я скучал по Романии…
— Герцогиня, она… — бормочет стюард, покрываясь краской. — С вашего позволения, но она также сказала, что не намерена ждать, пока ваша любовница сбежит через чёрный ход.
Она думает, что я засел тут с любовницей? Боги, какой же абсурд… Это больше не весело. Я стискиваю зубы, делаю глубокий вдох, пытаясь совладать с собой. Вода вокруг меня нагревается и дымится ещё больше.
О, моя жена, должно быть, придёт в ужас, когда узнает, что я всего лишь принимаю ванну… А и в бездну её. Пусть узнает. Может, хотя бы это её образумит?
Я делаю взмах рукой, распространяя вокруг себя брызги и мыльную пену.
— Готорн, сопроводи герцогиню наверх.
Его глаза округляются до размера чайных блюдец.
— Сюда, Ваша Светлость?
— М-м, не ванную, в спальню... Да, немедленно сопроводи герцогиню ко мне в спальню. Я с нетерпением жду её визита.
Я следую за Готорном — стюардом Синклера — вверх по мраморной лестнице, ведущей на второй этаж роскошного дома. Голова идёт кругом от запаха золота, потому что им уставлено и украшено буквально всё вокруг — даже перила на лестнице, и те позолоченные.
Помнится, когда-то муж обещал, что обновит интерьер, раз уж женился на грифонице. Второй ипостаси мне по рождению не досталось, но способность чуять золото никто не отменял. И я, конечно, люблю золотой аромат, но всего должно быть в меру. Если окружать себя им в огромных количествах, то можно и сойти с ума.
Что ж, очевидно, Син решил ничего не менять и погрязнуть в золоте, раз грифоница от него ушла.
Бедный Готорн. Он весь дрожит, пока ведёт меня по извилистым коридорам. С живых портретов на алых стенах на меня косятся предки Синклера — драконьи лорды и герцоги Мирандол. И то ли воображение у меня разыгралось, то ли и правда все эти ящеры хмурятся… Впрочем, неудивительно. Вряд ли они мне рады.
Но куда мы с Готорном шагаем? Мы уже в восточном крыле, а там — я хорошо помню! — расположены хозяйские покои…
Стюард будто слышит мои мысли и неловко откашливается.
— Госпожа, Его Светлость распорядился привести вас к нему в спальню, если вы не намерены ждать.
В спальню?! Ах он… подлец!
Я продолжаю шагать за Готорном, стараясь не слишком громко пыхтеть от возмущения. Пытаюсь разгадать замысел Синклера. Что он задумал? Это явно какая-то игра. Возможно, таким образом он хочет смутить меня, заставить отказаться от встречи?
Не дождётся. Я тут ради дедушки, не ради него.
И Сину что, даже не страшно поставить в неловкое положение себя и свою любовницу? Ну, тогда пусть краснеют оба. Меня давно уже не ранит мысль о том, что муж делит постель с другой женщиной. Совершенно не ранит. Нисколечко.
Если он думает, что я расплачусь и убегу, то его ждёт великое разочарование. О нет, я пойду прямо в спальню и скажу ему всё, что должна.
— Сюда, — раздаётся измученный голос Готорна, когда мы сворачиваем за последний угол.
— Да помню я, помню! — раздраженно фыркаю я и тут же закусываю губу. Не нужно было грубить несчастному стюарду. Не его вина, что его хозяин — гнусная драконья задница.
— Конечно, Ваша Светлость, — смущается Готорн.
Когда мы подходим к нужной двери, он стучит, а на меня накатывает страх, а решимость улетучивается. Не совершила ли я всё-таки ошибку, поднявшись сюда? Одно дело волноваться в гостиной, но совсем другое — стоять на пороге спальни, где мы с Сином провели столько незабываемых ночей. Воспоминания — яркие, как вспышки молний — уже мелькают перед глазами. Ужас скручивается в животе, и я готова броситься наутёк, но из-за двери раздаётся одно-единственное слово:
— Войдите.
Я забываю, как дышать. Этот голос — его голос, — я так давно его не слышала! Глубокий и бархатный, с оттенками высокомерия и нотками юмора, он посылает сквозь меня сотни эмоций и пробуждает ещё больше воспоминаний.
У меня была целая ночь, а потом ещё полдня, чтобы подготовиться к разговору, но… каким-то образом я оказалась совершенно к нему не готова. Мои ладони нещадно потеют, а сердце колотится где-то горле.
Я чуть не вскрикиваю, когда Готорн толкает дверь и шагает внутрь. Пытаюсь спрятаться за его спину…
— Ее Светлость герцогиня Мирандол, мой господин.
Ох, а обязательно так официально? Хотя… Наверное, это к лучшему. Но всё равно звучит странно. Вряд ли Синклер забыл, какой титул носит его собственная жена.
Готорн отходит в сторону, давая мне пройти. Ну, вот и всё. Я смотрю на пол и словно наблюдаю со стороны, как мои ноги делают шаг. Один, потом ещё один, и ещё, пока я впервые за два года оказываюсь в спальне Синклера.
В воздухе витает знакомый запах его любимого елового мыла, и у меня подкашиваются колени. Этот аромат в сочетании с запахом его кожи столько раз чуть не лишал меня рассудка…
Я делаю усилие и поднимаю глаза, чтобы посмотреть на мужа. Какая бы сцена сейчас не разворачивалась на его кровати, пора покончить с этим. Я смотрю туда и… хмурюсь. Это странно. Синклера там нет. Его кровать заправлена всё тем же темно-синим покрывалом, что и годы назад, а сверху валяется дублет, но всё выглядит так, будто постелью не пользовались, ну, скажем, последний час.
Мой взгляд продолжает блуждать по комнате, пока, наконец, не останавливается на нём. Ох, какой же всё-таки негодяй… Он надо мной издевается!
Я пытаюсь подобрать отвисшую челюсть. Син стоит у камина, и на нём нет ровным счетом ничего. Ну, кроме белого полотенца, низко свисающего с бедёр.
Я могу увидеть всё. Широкие плечи, точеную грудь, крепкий живот… О, праведные Боги, какой же он жестокий.
Это была плохая идея, подняться сюда. Очень и очень плохая. Мне не следовало приходить, нужно было остаться в гостиной. Ведь теперь я не знаю, какая сила в этом мире поможет мне отвести от мужа восторженный взгляд.
Син выглядит довольным до неприличия, это видно в его изумрудных глазах. А на его губах играет ухмылка, слишком хорошо мне знакомая — лукавая и самодовольная. Совершенно разрушительная. Ухмылка, способная вывернуть душу наизнанку любой женщине, если она не будет осторожна.
Я смотрю на Сина и не знаю, что сказать. Приходится прочистить горло, чтобы убедиться, что мой голос на месте.
— Эм… А где она? — спрашиваю я беспечно и незаинтересованно. По крайней мере, я надеюсь, что именно так и звучу.
Син приподнимает бровь, изображая удивление.
— О ком ты, милая?
Мне бы очень хотелось прогневаться, но проклятое полотенце на Синклере выглядит так, будто готово свалиться с его бедёр в любой момент, и мешает думать. Нужно собраться. Дыши, Роми, дыши… И перестань уже пялиться на его тело!
— Ты прекрасно знаешь, о ком я, Син. Где Мелисса?
Её ненавистное имя несёт привкус горечи.
Син удивлённо моргает, затем в его зелёном взгляде мелькает насмешка. Он небрежно пожимает плечами и усмехается.
— Понятия не имею, где она. Возможно, ты об этом осведомлена даже лучше меня.
Какая чушь!
Я скрещиваю руки на груди. Смотрю на мужа с подозрительным прищуром и киваю в сторону двери.
— Не сомневаюсь, что эта блудница у тебя в ванной комнате.
Хоть бы это прозвучало сердито, а не ревниво, пожалуйста! Ведь я не ревную, ни капли. Ревность давно прошла, да и в ней никогда не было смысла. Глупо ревновать мужчину, который не умеет быть верным, не так ли?
— Можешь проверить, если хочешь, — всё так же небрежно отвечает Син.
О, как же сильно мне хочется проверить! Метнуться в ванную и убедиться, что комната пуста. Но это будет значить, что мне до сих пор есть дело, с кем Синклер проводит ночи. А мне на это наплевать, давно и решительно. А даже если бы было не плевать, то я предпочла бы умереть, чем доставить мужу удовольствие знать об этом.
Я приказываю себе стоять на месте.
— Неважно, кто у тебя в ванной. Я здесь не за этим…
— Роми, я не видел Мелиссу с того самого дня, как ты ушла.
Его внезапное (и лживое) признание чуть не сбивает меня с толку. Он произносит это так искренне… Прекрасный, талантливый актёр.
Син открывает рот, чтобы сказать что-то ещё, но я поднимаю руку, призывая его умолкнуть.
— Пожалуйста, не надо! Я приехала не за этим.
— Тогда зачем, Роми?
— Я приехала, потому… Мой дедушка умирает.
Глаза Синклера округляются, затем наполняются печалью.
— Жаль это слышать, — говорит он с теплотой, от которой у меня на глаза наворачиваются слёзы.
— Мама говорит, что он вряд ли… — Приходится остановиться, чтобы подавить всхлип. Син проявляет милосердие и заканчивает за меня.
— Он вряд ли долго проживет, да?
Не хочется чувствовать к нему благодарности, но я всё-таки это делаю. И киваю.
— Да. Мы молимся, чтобы он пережил Хон Галан, и поэтому…
Ну, вот и началась самая сложная часть моего визита. Гул в ушах стоит такой, что я едва слышу собственные мысли.
— И поэтому… что? — мягко подталкивает Синклер.
Я снова смотрю на него, он всё ещё в этом проклятом полотенце, такой красивый…
Да ради святых драконов! Как можно собраться, когда Син практически голый?!
Я трясу головой и отвожу глаза.
— И поэтому я подумала, что тебе… тебе просто следует знать.
Боги, какой же абсурд. Никуда не годится. Я вовсе не довольна собой. Почему я не могу просто сказать ему то, что должна?
Я осмеливаюсь взглянуть на Сина ещё раз и вижу, как он проводит рукой по волосам, потом сужает на мне взгляд. К нему возвращается лукавство.
— Хочешь сказать, ты приехала, чтобы просто рассказать мне об этом? Нет, Роми, тут что-то не так. Джас мог бы с тем же успехом сказать мне то же самое. Чего ты хочешь на самом деле?
Ну надо же, какой догадливый. Разве все красавцы не должны быть немного туповаты?
Но Син никогда не был глупым, мне не стоило об этом забывать.
Проклятье.
Я набираю в грудь воздуха и думаю лишь о том, что от следующих моих слов будет зависеть счастье дедушки в его последние дни.
— Синклер, я… я подумала, что, учитывая обстоятельства, нам следует провести этот Хон Галан вместе. Ты поедешь со мной Горф-нест?
Дело сделано, ура! Я всё-таки смогла произнести это вслух. Молодец, Романия! Теперь осталась самая малость — услышать его ответ. Но ответа не следует… Вместо этого Син таращится на меня во все глаза. Признаться, я ожидала вовсе не этого. Мне казалось, он должен рассмеяться или что-нибудь в этом духе. Как в таких случаях поступают мерзавцы?
Секунды идут. Тишина становится неловкой. Во мне поднимается паника. Если Синклер заставит меня повторять просьбу, этот день закончится убийством. Его убийством!
Но он наконец-то приходит в себя и наклоняет голову набок, потом произносит:
— Погоди-ка… А зачем нам ехать в Горф-нест вместе? Какой в этом смысл?
Три дня спустя
Ненавижу кареты. Ненавижу лошадей. От них отвратительно пахнет.
Искренне сочувствую всем, кому не досталось второй ипостаси. Или хотя бы самых маленьких крыльев. Ужасный способ путешествовать, настоящая пытка — трястись часами, согнувшись в три погибели, и практически не видеть ни солнца, ни неба из малюсенького квадратного окна экипажа.
Но выбора у меня нет — Романия отказалась на мне лететь, сославшись на боязнь высоты. Несусветная чушь, конечно же. Она давно преодолела этот страх. Или думает, что я не помню? Но я всё помню, и помню даже слишком хорошо…
Скорее всего, Роми просто надеялась, что мы прибудем в Горф-нест раздельно. Не дождётся! Ради такого случая я и потерпеть могу, чем и занимаюсь — терплю уже как минимум два часа. Дорога займёт большую часть дня, и это даже с лучшими лошадями, которых мне удалось найти.
Мы покинули Идригас — столицу Камберской империи — на рассвете, а в Горф-нест прибудем ближе к вечеру. Я сижу напротив Романии и понимаю, что это будет… хм, непростая поездка.
Происходящее между нами кажется в высшей степени странным. Начать хотя бы с того, что Роми согласилась на второе моё условия с гораздо меньшим сопротивлением, чем я ожидал. Как только я сказал про постель, она покраснела и несколько мгновений была молчалива, но потом кивнула и тихо ответила:
— Хорошо, я согласна.
На самом деле я не планировал второго условия, мне всего лишь хотелось немного позлить Романию, и дерзкая просьба слетела с губ раньше, чем я успел подумать. Конечно, мне и правда нужен наследник, чтобы такие как Мэрхом позакрывали рты, но то, что я вытворил — настоящее безумие. Однако это всё не я. Это Романия. Её близость и манящий аромат гвоздично-фиалковых духов… Как я мог устоять? Чудо, что я вообще сдержался и не повалил её на кровать, как только она зашла в спальню.
Согласно плану, она должна была начать задыхаться от возмущения и отказать в моей наглой просьбе, ведь это же Роми, она так любит спорить. Но вместо этого она согласилась, и довольно легко. Почему? Только Боги знают. Возможно, она тоже скучала, хоть и всем своим видом демонстрирует обратное.
Приняв мои условия, Роми сбежала из моей резиденции. Она отказалась проводить ночь в моём доме и настояла на том, чтобы поехать переночевать у Джаспера — его общество оказалось предпочтительнее моего.
Судя по всему, там была и её мать. Не знаю, поставила ли она её в известность о природе нашей сделки…
В любом случае, чем бы Роми не занималась последние три дня — била ли посуду или наводила на меня порчу — сейчас она спокойна до неприличия. Пытается сделать вид, что моё присутствие её не трогает. Как будто меня здесь и вовсе нет.
Но я слишком хорошо её знаю — под этой холодной маской пылает огонь. И то, что Роми уткнулась в какой-то журнал, выпускаемый феями, меня не обманывает. Кстати, довольно бесполезное занятие — зачем рассматривать платья, будь они трижды модными, если не показываешь носа в столице?
С другой стороны, я тоже хорош — взял с собой учётные книги, чтобы проверить, как идут дела в моих загородных поместьях, и теперь пытаюсь отличить цифры от букв в условиях проклятой тряски. Но мой взгляд снова и снова обращается к Романии…
Она всегда была красивой, и два года ничего не изменили. Ее неземная внешность изначально была одной из многих вещей, которые привлекли меня в ней. Но теперь в ней появилось что-то ещё. Не просто красота, а нечто большее, особенное, утонченное… Возможно, так было всегда, а я просто забыл, насколько Роми прекрасна. Изящные скулы, ореховые глаза и самые полные губы на свете, которые так и хочется поцеловать…
Я трясу головой, чтобы сбросить с себя наваждение. Иначе рискую не справиться с искушением. Потребую скрепить нашу сделку прямо здесь. Сейчас. Так и будет, если я продолжу вспоминать, как Роми таяла подо мной, а вздохи её удовольствия наполняли нашу общую спальню…
Проклятье. Такие мысли вовсе не помогают.
Я снова трясу головой, но тут потребуется что-то серьезнее. Нужно как-то отвлечься…
В пекло учётные книги! Я отбрасываю их и поднимаю глаза на жену, которая всё ещё прикидывается, что меня не существует.
— Кажется, раньше ты была болтливее, — произношу я чуть насмешливо. Уже пробовал любезности и вежливость, но это не сработало. Единственный способ заставить Роми говорить со мной — это источать в её сторону колкости. Что ж, я всегда к её услугам.
Не отрывая взгляда от журнала, Роми пожимает плечами и отвечает мне в той же манере:
— А мне кажется, ты обещал бросить любовницу. Воспоминания могут быть обманчивыми, Синклер.
Да что ж ты будешь делать! Опять она о Мелиссе.
— Я бросил любовницу…
— Только чтобы вернуть через пару недель.
Её голос пропитан притворной сладостью, и она по-прежнему пялится в яркие страницы с платьями. А я уже запутался, кто из нас тут кого пытается разозлить.
— Я не возвращался к ней, — цежу я сквозь зубы.
Романия приподнимает бровь.
— О, так ты не врал мне, что полетел к Джасперу, а вместо этого навестил её?
Я битый час тоскливо листаю немного потрепанный журнал. Наверное, глупо заботиться о моде, когда ты два года не появляешься в обществе, но мне всё ещё нравится красивая одежда. Все эти шляпки, перчатки, юбки, пояски… И я могла бы насладиться иллюстрациями в полной мере, если бы Сина не было рядом. Но он на расстоянии вытянутой руки, терзает меня своим присутствием. Его тепло, его запах так и манят…
Определенно, он хочет довести меня до греха. Иначе бы ни за какие коврижки не согласился сесть в карету. Он что, и правда верит, будто я не помню, как сильно он любит летать? Мир ещё не видел дракона, довольного своей второй ипостасью сильнее, чем Синклер Кадум.
С каждым поворотом колес мы всё ближе и ближе к Горф-несту… и к нашей общей постели. Мысль о том, что мы будем жить, как настоящие муж и жена, одновременно меня тревожит и волнует. Второе условие Сина возмутительно, но я согласилась по трем причина.
Во-первых, я была не в том положении, чтобы спорить. Ведь это я просила об услуге, и на кону было счастье дедушки.
Во-вторых, глупо отрицать, что меня всё ещё влечёт к Сину. И сильно. Он самый желанный дракон империи, а также мой муж. Так почему бы не поразвлечься с негодяем? Два года без мужчины — это вам не шутки. Раз уж после нашей «сделки» мне суждено вернуться к одинокой жизни, то можно хотя бы удовлетворить свои потребности, так, напоследок.
Ну и в-третьих… Последние три дня я не потратила даром. Не просто гуляла по городу и наведалась во все свои любимые чайные и кондитерские, но еще и заглянула в лавку к моей давней подруге Алане, которая умеет хранить секреты так же хорошо, как печь клубничные пирожные. А мне нужна была некоторая секретность.
Син не в курсе, что после этого визита на дне моих чемоданов лежит специальное зелье, способное защитить меня от беременности. Оно ещё и с клубничным вкусом! Не зря же Алану называют клубничной феей.
Он хочет наследника? Ну, для этого ему придется со мной развестись. И жениться на ком-нибудь другом. Пусть он сам начинает этот процесс и организует обряд, который разорвёт наши брачные узы. О, и пусть приготовится отмахиваться от газетчиков, которые набросятся на нас, как псы на свежее мясо. Несомненно, вся империя перемоет нам кости.
Но я не стану ему рожать. Не позволю, чтобы он привязал меня к себе ещё больше, чем уже это сделал. Моя жизнь и так крутится вокруг его поступков. Единственная власть, которая у меня осталась, как у герцогини — это сделать жизнь герцога чуть менее терпимой. И я обязательно этим воспользуюсь.
Не то чтобы я не хочу детей… Хочу, на самом деле. Больше всего на свете. Если бы только Синклер не был таким подлецом…
— Роми, нам нужно поговорить. — Его голос выдергивает меня из мыслей так резко, что почти пугает. Я вздрагиваю и поднимаю глаза на мужа, удивленно моргая.
— Поговорить? О чём на этот раз?
Если он опять со своими идиотскими правилами, то я его…
— Давай обсудим, что происходило в нашей жизни последние два года, — предлагает Син. — На всякий случай. Чтобы нам было, что ответить, если семья начнёт задавать вопросы.
Я хмурюсь.
— Хм-м… Да, это разумно. Ты прав.
На его лице опять самодовольная ухмылка.
— Знаю. Уверен, тебе больно призвать мою правоту…
Я закатываю глаза так сильно, что становится больно. Какой же он невыносимый!
— Умоляю, ближе к делу, — прошу я. — Только опустим часть про твои постельные победы, там ничего нового. Чем ты ещё занимался?
— Делами совета, в основном, — отвечает он, игнорируя мой выпад про измены. — Ну и всякими другими формальностями, церемониями. Большинство из них мучительно скучны, и твой дедушка это знает, так что вряд ли будет спрашивать. А ты? Что ты делала? Рисовала что-нибудь?
От последнего вопроса мое сердце болезненно дергается. Рисовала? Синклер помнит, что люблю рисовать? Это не секрет, но я говорила ему об этом давным-давно, ещё до свадьбы, смущенно показывая свои детские акварели.
Но я не рисовала уже так давно… Сама не знаю, по какой причине. Возможно, это занятие слишком вдохновляющее для моей унылой жизни.
Я качаю головой и честно признаюсь:
— Нет, у меня нет красок.
Син выглядит озадаченным, а затем улыбается — лукаво, но беззлобно.
— А может, ты ударилась в садоводство?
Я не могу удержаться от смеха.
— О да, именно этим я и занималась! Проводила дни и ночи в саду, и как ты догадался?
Син тоже смеётся, потому что знает — я предпочитаю наслаждаться видом растений издалека. Искренне не понимаю, какое тут удовольствие — целый день копаться в грязи, на жаре, а вокруг ещё эти жуки... Дивора, моя сестра, обожает садоводство, но мне это занятие решительно не подходит.
— А что тогда? — продолжает расспросы Син. — Надеюсь, ты нашла занятие по душе.
Он звучит так искренне, что я почти верю, будто ему не всё равно.
— Ну-у-у… два раза в неделю я читаю детям в деревне.
Син удивленно моргает.
— Читаешь детям?
Примерно через три часа мучительной тишины и не менее мучительной тряски мы прибываем в Горф-нест — обитель рода Горфилдов. Это здание на шесть этажей, с тремя вытянутыми башнями и мощным фундаментом из темного камня, призванного имитировать скалы, в которых раньше селились грифоны.
Я выпрыгиваю из кареты первым и помогаю Роми спуститься. Пока слуги суетятся, выгружая наши чемоданы, я ежусь на холодном ветру и предлагаю жене поскорее зайти внутрь.
Ее мать уже стоит на вершине широкой парадной лестницы, у входной двери, и улыбается нам.
Леди Эления, вдовствующая маркграфиня — красивая женщина. Миниатюрная, с золотыми волосами и карими глазами, она выглядит, как зрелая версия Романии. Она всегда относилась ко мне с уважением и добротой, даже после того, как ее дочь рассказала ей обо мне всё самое худшее. Возможно, в этом есть заслуга Джаспера — подозреваю, что он немного сгладил рассказы Роми, очистив мое имя.
В любом случае, если леди Эления и когда-нибудь на меня и сердилась, то ни разу не подавала виду. А что, если она тоже притворяется? Будет забавно, если каждый станет притворяться в этом году.
Ну, все, кроме Джаса. Если кто и выскажет правду всем и каждому в лицо, то это, без сомнения, будет.
— Ваша Светлость, — приветствует меня леди Эления скромным, но почтительным реверансом, когда мы с Роми поднимаемся.
— Рад вас видеть, леди Эления, — отвечаю и искренне улыбаюсь, ведь это правда.
После обмена любезностями нас с Романией ведут по коридорам и лестницам Горф-неста. Внутри всё пахнет Хон Галаном — имбирными пряниками, сосновыми ветками и горящим деревом, потрескивающем во множестве каминов.
Здесь всё равно так, как я запомнил. Как в те счастливые времена, когда я, еще мальчишка, проводил зимние праздники с семьей своего лучшего друга. Это было лучше, чем в моих родовых поместьях, рядом с равнодушной и вечно обиженной матерью.
На стенах и потолках пылают свечи, а все люстры, бра и подсвечники сделаны исключительно из серебра или бронзы. Это всегда казалось мне забавным — те, кто может найти залежи золота по запаху, старательно избегают этого самого золота в своих домах.
Но я точно знаю, что в подземельях Горф-неста хранятся несметные богатства — предки Романии начали копить их с незапамятных времен, еще когда грифоны называли себе королями. Тех королей давно уже нет, но их потомки стали хранителями золотых запасов. Вот почему из грифонов получаются отменные казначеи, стражи сокровищниц и самые талантливые ювелиры.
Ну а взять в жены грифоницу — настоящая удача. Больше ни у каких девиц в империи не бывает столь щедрого приданого. Когда Романия дебютировала на балах, за ее юбками таскалась добрая половина холостяков Идригаса, а кое кто приезжал и из других городов. Но она выбрала меня… А потом бросила, не оставив шанса.
Роми передает дворецкому свою меховую накидку и перчатки и поворачивается к матери.
— Как дедушка? К нему можно сейчас?
— Да, сегодня у него всё хорошо, он в отличном настроении.
Роми заметно расслабляется, а ее мать продолжает:
— Пойдемте, я отведу вас к нему, — она улыбается мне, немного хитро, но по-доброму. — Он с нетерпением ждет встречи с вами. С обоими.
Она делает акцент на последнем слове, и я прищуриваюсь. Леди Эления же должна понимать, что мы с Роми просто играем?
— Я тоже с нетерпением жду встречи с господином Элдером, — отвечаю я. — Мы с ним не виделись преступно долго.
Пока мы шагаем за леди Эленией, я кладу руку Романии на поясницу, пропуская ее вперед у подножия очередной лестницы. Безошибочно чувствую, как она вздрагивает от моего прикосновения, но не подает виду. Она не смотрит на меня, а лишь слегка приподнимает юбки и следует за матерью.
Всю дорогу до покоев ее дедушки мои мысли то и дело возвращают к разговору в карете. Образ прекрасной Романии, читающей книги детям и обучающей их чтению, поражает мое воображение. Заставляет сердце сжиматься от нежности.
Когда-то она мечтала, чтобы у нас было четверо детей. Но в последние два года мне казалось, что Роми предпочтет остаться бездетной, чем начнет от меня рожать. Но теперь, услышав ее разговоры о деревенских детях, я, кажется, понял, в чем причина столь быстрого согласия с моим вторым условием…
Возможно, Роми всё-таки хочет от меня детей? Это было бы чудесно. Во всех смыслах.
Размышления прерываются, когда мы останавливаем у двери нужной спальни. Леди Эления стучит один раз, а потом немного повышает голос.
— Папа, это Роми и Синклер! Они хотят тебя проведать.
— Войдите! — раздается возглас с той стороны.
Как только дверь открывается, Романия отстраняется от меня и бросается к кровати дедушки. Я веду себя сдержаннее, но тоже подхожу к старому герцогу.
— Дедушка! — восклицает Роми, наклоняясь, чтобы его обнять.
— Моя дорогая! — улыбается он.
Одетый в бордовый шелковый халат, он сидит, опершись на огромную гору подушек. Выглядит вовсе не так, как я ожидал. Для того, кто собирается умереть, Элдер Горфилд слишком подтянут, румян и весел. Никакой серой кожи, изможденного лица или других признаков тяжелой болезни.
Да, он глубоко стар, а его густая борода почти полностью белая, но пара прядей у висков напоминает, что когда-то давно этот герцог-грифон носил ярко-рыжую шевелюру (редкий цвет для его рода). Но старость ему к лицу. Она придает ему солидности, а не немощности, как это обычно бывает.
— О, Синклер! — радостно говорит он, выпуская Роми из объятий и протягивая мне руку.
Я подхожу ближе, чтобы пожать протянутую ладонь. В ней всё еще чувствует немалая сила.
— Ваша Светлость, — приветствую его я.
Он весело качает головой.
— Мальчик мой, что за ерунда? Почему ты так редко у нас бываешь? Я выдал за тебя свою внучку не для того, чтобы меньше тебя видеть.
Роми рядом со мной напрягается, а я лишь широко улыбаюсь и пожимаю плечами.
— Дела совета отнимают много времени! Но я счастлив, что наконец-то смог выбраться, чтобы провести время с вами и с моей любимой женой.
Мир перестает существовать, как только губы Синклера встречаются с моими. По спине пробегает дрожь чистой похоти, и я хватаю его за плечи, чтобы устоять на ногах. Колени подкашиваются.
Син углубляет поцелуй, а я понимаю, что отчаянно желаю большего. Жар разливается по телу, идет от сердца и оседает между бедер. Еще немного, и я расплавлюсь, растаю лужей у его ног. Син держит меня, одной рукой всё сильнее сжимая талию, пока другая тянется к волосам.
Где-то рядом выразительно кашляет мама, и этот звук доносится, как будто из другого мира. И он заставляет Синклера прервать поцелуй. А я не знаю, радоваться этому или нет.
Без его объятий в комнате будто бы стало холоднее. Я стою рядом с кроватью с горящими губами и бешено колотящимся сердцем. Пытаюсь шагнуть назад, но чувствую слабость и немного покачиваюсь, и Син быстро ловит меня за локоть.
Кажется, я потеряла дар речи.
Быстрый взгляд на мужа дает мне понять, что он чувствует то же самое. Он раскраснелся, и он тоже задыхается. Неплохо. Значит, его тоже тронул наш поцелуй…
Наш поцелуй?
Стоп. Погодите-ка... Минуточку!
Син же обещал меня не целовать! И он только что нарушил слово, которое дал всего пару часов назад, воспользовавшись тем, что я не могу оттолкнуть его, пока мы стоим рядом с дедушкой.
О, какая низость! Очень похоже на Синклера. И то, что я цеплялась за него, не меняет сути — он просто бесчестный, самовлюбленный…
— Прекрасно, просто прекрасно! — сердечно смеется дедушка. — Надеюсь, вы продолжите в том же духе. Меня тут все уже похоронили, но вы от меня не избавитесь, пока я не увижу правнуков.
Он подмигивает Сину.
— Полагаю, вам не терпится отправиться в спальню…
— Дедушка, перестань! — восклицаю я, наконец-то обретая голос.
Чувствую, что краснею, и на этот раз от стыда. Как-то неловко обсуждать такие вопросы с родственниками.
Но Синклеру всё нипочем. Он тоже смеется и отвечает дедушке в той же манере, не переставая сверкать плутовской ухмылкой.
— Совершенно с вами согласен, господин Элдер. Не переживайте, правнуки у вас появятся в самое ближайшее время, я позабочусь об этом.
Мне хочется поколотить его до полусмерти. Но всё, что мне остается — это выдавить из себя улыбку и попробовать сменить тему, оставив гнев на потом.
Ничего-ничего, ждать осталось недолго… Как только мы выйдем отсюда, Син получит по заслугам.
— Как ты себя чувствуешь, дедушка? — спрашиваю я.
— О, сегодня особенно хорошо, — отвечает он с яркой улыбкой. — Теперь, когда моя Роми здесь, я почти исцелился!
— Рада это слышать.
Дедушка определенно в отличной форме и вовсе не похож на умирающего. Может, всё не так уж и плохо с его здоровьем? Есть еще шансы? Я бросаю вопросительный взгляд на маму, но она лишь пожимает плечами.
— А где бабушка? — задаю я вопрос, с которым непростительно долго медлила. Только сейчас поняла, что бабушки в комнате нет.
Из дальнего угла раздается писк горничной, которую я не заметила ранее.
— Ее Светлость дремлет.
— С нетерпением жду встречи и с ней тоже…
— Кстати, о сне! — дедушка вытягивает руки над головой и преувеличенно широко зевает. — Я бы хотел немного отдохнуть перед ужином, если вы не возражаете.
Мои брови моментально взлетают наверх.
— Но разве тебе можно спускаться к ужину?
Дедушка усмехается.
— Хотелось бы узнать, кто мне это запретит. Чтобы жить, нужно есть, не так ли?
Он переводит взгляд с меня на маму и обратно, и по нему видно, что еще немного, и он подключит свой самый командный тон, который не терпит возражений.
Мама вздыхает, чуть прикрывая глаза.
— Всё так, папа. Ты прав. А теперь отдыхай.
Мы еще раз по очереди желаем дедушке здоровья и покидаем его спальню. Как только дверь за нами закрывается, я вспоминаю, что Синклер — бессовестный нахал. Но решаю отойти немного подальше по коридору, прежде чем обрушить на него свой гнев.
— Ты подлец… — начинаю я, на ходу тыкая в него пальцем.
Он смеется и весело качает головой, явно наслаждаясь ситуацией.
— Ай-ай-ай, дорогая. Ты нарушаешь правило не грубить мне.
— Если ты нарушаешь правила, то и мне тоже можно!
Он отрывает рот, чтобы возразить, но как раз в этот момент мама подводит нас к огромной дубовой двери, ведущей в комнату для гостей.
— А вот и ваша спальня, мои голубки.
Ее голос звучит слишком радостно для женщины, которая собирается оставить родную дочь в лапах лжеца и изменщика.
Син шагает вперед и распахивает двери, а потом придает себе настолько очаровательный вид, что мне хочется вопить от злости.
Не герцог, а шут! Актеришка!
— Спасибо, что проводили нас, леди Эления. Увидимся за ужином.
— Увидимся, Синклер.
Мама отдаривает меня быстрым взглядом и стремительно уходит, почти бежит по коридору. Син делает шаг в сторону, пропуская меня вперед. Мне приходится зайти, и как только мы оба оказываемся в спальне, он сразу же нас запирает.
Я поворачиваюсь и вижу, как Син стоит, прислонившись спиной к двери, довольный до неприличия. Он скрещивает руки на груди и одаривает меня улыбкой.
У меня пересыхает во рту, перехватывает дыхание. Боги, помогите мне. Я осталась наедине с драконом, который может соблазнить и невинную жрицу. И я всё еще не выпила зелье.