— Как будем твоего мужа увольнять? Он мне что-то очень не нравится.
Я поперхнулась виски и закашлялась, аж до слез. Вокруг меня забегали все — и шеф, который тут же принялся стучать меня по спине своей широкой горячей ладонью, и Тамара Васильевна, тут же принесшая мне воды, и даже пес, который обрадованный суматохой запрыгал вокруг нас и высказал свое “Буф!” Наверное, на собачьем это означало “наконец-то веселье!”
— А надо ли? — Спросила хозяйка дома, — он же у тебя один из ведущих инженеров-проектировщиков, насколько я помню, к тому же, весьма толковый.
— Так то так, но я ему в морду дал, да и он в долгу не остался, — Станислав потер скулу, на которой, впрочем, не было следов, видимо ударили не сильно. — А оставлять на работе такого сотрудника это уже урон моей репутации. Поэтому тут даже будь он лучшим из лучших — увольняем и никаких гвоздей! — тут он стукнул по столу так, что подпрыгнули стаканы с виски и Булька, лежавший под столом.
— Только вот… — Я замялась, не зная как объяснить, что ребенку с пороком сердца, даже с оперированным, время от времени требуются совсем недешевые лекарства, и если Виталика уволят, то на одну зарплату мне придется туго. — У моего сына порок сердца.
— Я тебе зарплату подниму, — не дал развить мне тему шеф, — у меня сестра с такой проблемой, я имею некоторое представление.
— Вот и решили, вот и прекрасно, — хозяйка дома поднялась из-за стола, легонько попинала своего собако-демона. — Я сейчас поставлю еще раз чайник, а ты, Станислав, отведи Алину в гостевую комнату, помнишь, ты там ночевал прошлый раз. Где постельное белье лежит ты знаешь. Да и вообще, ты удачно заехал, в тахте начал заедать механизм, так что ты и ее заодно разложи. Алиночка, иди с ним, вдвоем будет сподручнее.
И мы пошли, по длинному, темноватому коридору, имеющему форму буквы Т, мы вышли из одной стороны верхней перекладины, на противоположном конце ее видна была дверь явно в хозяйскую спальню, а в длинной было еще две двери по обе стороны коридора. Одна двойная, с витражным стеклом, рисунок было не разглядеть в темноте, озаряемой только пробивающимся сквозь окна и витраж светом фонаря, а вторая обычная, без стекла.
— Я тут ночевал, когда у Тамары Васильевны был юбилей, — сказал Станислав, заходя в ту самую дверь без стекла и включая свет, а я залюбовалась его широкими плечами, — Ты тогда не пришла. Кстати, а почему? Ты же была в отпуске, но вроде никуда не летала, потому что вернулась такой же бледной, как и всегда.
— Я тогда с Андрюшей в больнице лежала, на очередном обследовании.
— Сколько ему, я забыл.
— Шесть с половиной. В первый класс идет. — О сыне я всегда вспоминала с нежностью. Он был очень похож на своего отца, но взял от Виталика только лучшее.
— Моей сестре пятнадцать, остались конечно кое-какие ограничения, но в целом — все хорошо. Главное, операция прошла успешно, дальше уже особых опасностей нет.
Я стояла столбом и наблюдала, как шеф разбирает тахту, скидывает на пол подушки, раскладывает ее на всю длину, как ходят на его спине мышцы, а бицепсы, казалось, сейчас порвут рукава рубашки. Я никогда раньше не смотрела на него, как на мужчину, для меня существовал только муж и сейчас очень удивлялась сама себе.
Мне так много хотелось сейчас у него спросить и я даже раскрыла рот для вопроса, но тут прибежал псодемон Булька, бросился ко мне, радостно вывалив язык, я отшатнулась, запуталась в чересчур больших тапках и упала бы, не подхвати шеф меня на руки.
И все бы хорошо, но его тапочки тоже были ему велики. Так что мы упали вместе — шеф на тахту, а я на шефа.