Измена. Вернуть любовь

Глава 54

Яна

В ушах неимоверно гудит, сначала этот звук напоминает противный писк, затем переходит в гул, как если бы мне на голову надели кастрюлю. С большим трудом удаётся приоткрыть глаза, но вокруг всё мутное, всё плывет, и я вновь прикрываю веки, а затем слышу новый звук. Кажется, режут металл.

Противно. Голова болит. Не могу терпеть этот шум. Не надо, пожалуйста, не надо… Вновь проваливаюсь в темноту на несколько минут, а вернувшись в сознание, предпринимаю новую попытку сфокусировать зрение. Приоткрываю глаза, сквозь безумную резь и жжение. Кажется, получается что-то различать, пытаюсь повернуть голову, чтобы посмотреть на Глеба, но боль не позволяет мне этого сделать. Шея.

— С-с-сука, — цежу практически бесшумно. Я должна! Я обязана увидеть его! Новая попытка, глухой стон и, наконец, получается немного повернуться.

То, что предстало моим глазам, навсегда врежется в мою память. Я бы никому не пожелала увидеть и испытать те эмоции, что были у меня в тот момент.

Глеб сидит, прижатый подушкой безопасности, но его окровавленная голова безжизненно свисает вниз, со лба тягуче стекают и капают крупные капли крови.

Меня тут же мутит, к горлу подкатывает тошнота, пытаюсь отыскать его руку, чтобы переплести наши пальцы, вновь с большим трудом поворачиваю голову, вижу, что рука Глеба, та, которой он держал меня, словно попала в мясорубку, с силой стискиваю зубы и в агонии начинаю издавать нечеловеческое рычание, переходящее в жалкий скулёж, а затем вновь теряю сознание…

Мне снится знакомый сон из моего прошлого. Лес, тропинка, и я бегу навстречу лучам солнца к морю. Несусь, впитывая в себя ароматы хвои, свежей травы после дождя и солёный тёплый воздух. Лес заканчивается, и я оказываюсь на песчаном берегу. Оборачиваюсь и уже знаю, кого увижу. Мою семью. Двое детей и Глеб. Мы, такие счастливые, что сами излучаем свет и озаряем им всё вокруг…

Глеб, там он жив. Улыбается.

— Носилки сюда! Ох, ты ж ёпт! Серёга, чё думаешь, этот не жилец? — кричит какой-то мужчина.

— Руку, руку осторожно! — доносится новый голос.

— Девушка, кажется, легко отделалась, а вот парень непонятно ещё выкарабкается или нет. Он весь серый, крови дохрена потерял, — доносится до меня ещё один совершенно чужой голос.

Пытаюсь открыть глаза, но ничего не выходит… Тьма.

Не понимаю, это всё тот же отрезок времени или новый. Всё смешалось.

— Так, дорогая, сейчас поставим капельницу, и тебе сразу станет легче, — снова слышу незнакомый голос.

Я предпринимаю попытку открыть глаза или хотя бы пошевелиться. Напрягаю мышцы изо всех сил, и получается пошевелить рукой. Победа! Но в следующее мгновение по телу разливается сумасшедшая боль, в адских муках морщусь, стону, но зато мне наконец-то удаётся приоткрыть глаза, совсем чуть-чуть. Новая победа!

— Проснулась? Пора уже было. Сколько спать-то можно? — бодро заявляет женщина неопределённого возраста в белом халате. — Как видишь? Глаза пока тяжело открывать из-за гематомы, в течение месяца должно пройти, может, раньше.

— Где… — пытаюсь спросить, где мой Глеб, но голос предательски срывается, захожусь в кашле и меня пронзает дикой болью в рёбрах, лёгких. Да везде! Кажется, что внутренние органы попали в блендер и их перемалывает на высокой скорости. Выдаю не то стон, не то вой и до крови закусываю нижнюю губу. — М-м-м…

— Милая моя, ну себя-то кусать не надо! — строго говорит она. — Я поняла тебя. Парень твой в другом отделении лежит. Всё с ним будет хорошо. Так что лежи спокойно и поправляйся скорее.

На следующий день я просыпаюсь оттого, что кто-то легонько треплет меня по плечу. Открываю глаза и вижу женщину, очевидно, это другая медсестра, которая заступила на смену.

— С добрый утром! Яна Викторовна, как вы себя чувствуете? — спрашивает она и параллельно суёт мне в подмышку градусник.

— Сносно, — бормочу, сонным голосом, не совсем осознавая сон это или уже явь.

— Сейчас подойдёт врач, осмотрит вас и с вами… там, хотят поговорить, — она быстро встаёт, забирает градусник, тонометр и уходит.

— Кто? — спрашиваю уже в пустоту и тут же прикрываю устало глаза.

Спать хочу.

Спустя пару минут, дверь вновь открывается и в палату быстрым шагом проходит врач, проводит осмотр, опрашивает меня о состоянии здоровья.

— Ну отлично, идёте медленно, но, верно, на поправку, — встаёт и собирается выйти, но в последний момент оборачивается. — Да-а, и сейчас к вам зайдут следователи, они бы хотели с вами поговорить об аварии, — мужчина выходит, а я от услышанного окончательно просыпаюсь, пытаюсь подтянуться на локтях, чтобы принять сидячее положение, но не сильно в этом преуспеваю. Всё тело нещадно болит и отказывается меня слушаться. Новая попытка и новое поражение, за этим меня и застаёт Шмелёв и двое людей в форме. Они внимательно смотрят на меня, затем Николай Антонович подходит, тихо здоровается и помогает мне приподняться, но я смотрю только на двух мужчин, что зашли с ним вместе. По телу мгновенно проносится электрический разряд, оставляя после себя мурашки и чувство дежавю.

— Белова Яна Викторовна — это вы? — спрашивает крепкий мужчина, ростом под два метра, грубым, хрипловатым голосом.

— Да…

— Мы бы хотели опросить вас по поводу ДТП, дело в том, что вскрылись некоторые обстоятельства этой аварии…

Последующие дни тянулись для меня вечностью из-за полной неизвестности. А самое ужасное, я чувствовала, что все вокруг мне лгут. Медперсонал, мама, брат, Мария Дмитриевна, Авелина, Миша с Ларисой, Дамир и даже старик Шмелёв, который стал захаживать ко мне через день, чем каждый раз шокирует. Никто из них не говорил мне, что с Глебом, только то, что он получил более серьёзные травмы и лежит в другом отделении.

Но где, в каком, что именно с ним, в сознании ли он?

Следователь тоже больше не появлялся, а Шмелев на мои вопросы, каждый раз уклончиво отвечал, что пока никакой информации нет, но то, что это не просто ДТП, мне и так стало ясно.

Через неделю становится значительно лучше, я начала вставать и постепенно расхаживаться, пока с костылями, потому что при аварии сломала стопу. Но зато теперь, я могу сама добраться до палаты Миронова. Нужно только узнать, где он лежит.

— Яна, тебе разве можно вставать? — недоверчиво спрашивает, только что подошедшая Авелина. За ней появляется Мария Дмитриевна и испуганно смотрит на меня.

— Яночка, ты зачем встала, тебе надо лежать и восстанавливаться! — ахает она.

— Всё в порядке, врач сказал, что мне уже можно постепенно расхаживаться на костылях. Само собой, без фанатизма.

— Вот именно, что без фанатизма. Прошлась немного и всё, иди в кровать, — аккуратно подталкивает меня Авелина.

— Нет, Ава! Я… мне надо к Глебу! Где он лежит? — смотрю на неё в нетерпении.

Но она не торопится отвечать и лишь с грустью переглядывается с матерью. В груди начинает раздуваться страх до размера целой планеты. — Что с ним? Что вы от меня скрываете? — срываюсь на крик.

— Яночка, доченька моя, — делает ко мне шаг Мария Дмитриевна и нежно обнимает. — Глеб, он… — громко всхлипывает и зажимает рукой нос. Слёзы ручейками текут по её обветренным щекам. Я вдруг отмечаю, как она внешне сдала и постарела лет на пять.

— Ава? — перевожу фокус внимания и смотрю на неё в полной растерянности. — Скажи мне.

Она стискивает губы и нервно шевелит ими, затем смотрит на свою мать, снова на меня и сдаётся.

— Брат в коме… Лежит в отделении интенсивной терапии. Врачи говорят, он серьёзно пострадал, потерял много крови и…мы сами ничего толком не знаем! — на последних словах, Авелина переходит на рёв и закусывает костяшку на руке.

Выстрел в упор. В сердце. В голову. В душу. Фитиль вспыхивает, стремительно прогорает, затем небольшая пауза и мощный взрыв. Всё моё нутро разрывает на мельчайшие куски, которые гранатовыми ошмётками падают на грязную землю и моментально разлагаются.

Я уничтожена.

Теперь ты счастлива, грёбанная жизнь? Теперь-то я достаточно раздавлена? Достаточно я страдаю или тебе ещё мало?

Ноги не в силах больше держать моё тело, и я заваливаюсь на стену. Часто-часто дышу и с силой сжимаю веки, словно пытаюсь избавиться от этой жестокой реальности. Сейчас бы розовые очки, сейчас бы глупую сказку, где жили они долго и счастливо.

Счастливо…

Вскидываю голову и смотрю на родных Миронова со всей злостью и решимостью, на какую только способна, а затем говорю совершенно железным тоном:

— Отведите меня к моему будущему мужу!