Изменяю по средам

Глава 16 Пять голов зловредной гидры

Практикующий психолог решительно отказалась консультировать меня по телефону или по электронной почте.

– Мне нужно видеть ваши глаза, – пропела она сквозь треск в телефонной трубке. – Это архиважно…

Нельзя сказать, что мысль тащиться с утра в кабинет к психиатру – пардон, к психологу – казалась мне удачной. Однако, с другой стороны, предупредив, что еду на встречу с консультантом, я могла чуть подольше поспать. Хорошо еще, что офис доктора располагался в самом центре, во дворах за книжным магазином, а ведь вполне мог и в глубоком Тушине оказаться, и тащись туда на перекладных и обратно на вестовых.

В Москве я живу уже больше десяти лет. До этого жила в Павловском Посаде и в столицу, будучи дитятей, выбиралась редко. Может быть, провинциальное происхождение стало виной тяжелому топографическому кретинизму, а может быть, мой мозг устроен так, что полностью теряет ориентацию на местности как только я выхожу из метро. Так или иначе, истории о том, как я заблудилась, стали уже анекдотами, которые Антон всегда радостно рассказывает своим друзьям.

Отправляясь на встречу с практикующим психологом, я была уверена в двух вещах: книжный магазин, что служит ориентиром, находится рядом с метро «Тверская», и возле него установлен памятник Долгорукому – основателю столицы.

Так вот, вышла на Тверской, оглядываюсь… Долгорукого нет, зато с противоположной стороны дороги на меня смотрит искоса Александр Сергеевич. Щурится подслеповато, наклонив голову.

Делать нечего, позвонила мужу:

– Антон, обещай, что не будешь смеяться…

– Не буду. Давай быстрей, я очень занят.

– Я на Тверской заблудилась… Короче, мне надо в книжный магазин.

– В какой?

– Я забыла название. Рядом должен быть мужик в латах и на коне. Я вышла из метро, а тут Пушкин…

– Может, у тебя свидание? Возле Пушкина обычно свидания назначают.

– Мне не до шуток. Куда идти? Где мужик в латах?

– Идти нужно в сторону Кремля.

– Гм… Если б я знала, где тут Кремль, я бы уже туда пошла.

– Милиционер есть поблизости? Подойди к нему и спроси: «Дяденька, а где тут Кремль? Мне на Красную площадь нужно, в мавзолей сходить».

– Дошутишься, блин. Без ужина останешься!

– Ладно. Если встать к Пушкину лицом, то тебе надо идти направо. Но книжный будет на противоположной стороне…

– Направо? Это туда, в какой руке у меня сейчас телефон?

В трубке послышались всхлипывания.

– Маша, а что ты там вообще делаешь?

– Я иду на встречу с консультантом. По работе.

– У тебя есть точный адрес?

– Нет, она просто рассказала, как ее найти.

– А ты можешь ей перезвонить?

– Могу, но не хочу. Неудобно. Она подумает, что я совсем дурочка.

– Маша, а меня ты уже совсем не стесняешься? – грустно спросил Антон и добавил: – Я сегодня поздно буду, вы меня к ужину не ждите…

– Опять? – Внутри заклокотала серая злость. – Антон, ты очень часто стал задерживаться.

– Намек? Увы, я встречаюсь не с женщиной, а с толстым дядькой и говорить мы будем о деньгах, а не о любви.

– А ты попробуй поговорить с толстым дядькой о любви. Все ж приятней, чем о деньгах.

Я отключила мобильник и решительно направилась вправо, к переходу.

Практикующий психолог оказалась немолодой и очень полной женщиной с рыхлым подбородком и толстыми пальцами в разноцветных перстнях.

– Вы извините, что я не стала консультировать вас по телефону. Видите ли, это один из главных принципов моей работы – общаться с людьми только вживую, – сказала она, томно растягивая слова и внимательно глядя через глаза мне внутрь.

– Ничего, ничего… – Мне стало не по себе под ее пристальным взглядом. Казалось, что она рассматривает сейчас содержимое моего желудка.

– Меня зовут Аделаида Львовна. Итак… – она вопросительно уставилась в печенку, – что у нас?

– У нас читательница, – я сделала акцент на последнем слове, чтобы не возникло ненужных предположений, – которая подозревает мужа в измене. Доказательств нет, но тем не менее мы должны дать ей совет, как поступить в такой ситуации.

– О-о-о-о, вы затронули очень серьезную тему… – Аделаида Львовна подалась вперед, расплющив шикарную грудь о стол, разделяющий нас. – Ваш журнал, как всегда, в авангарде животрепещущего. Я читаю каждый номер «Гали» и почти всегда нахожу идеи, созвучные моим мыслям.

«Еще одна, – промелькнуло у меня в голове. – И, похоже, тоже не в себе».

– Подозрения гложут человека всю жизнь… те или иные, – монотонно затянула она. – Порой они заменяют реальность, и мы начинаем жить в придуманном мире, где все: от белого носового платка до яркого, на грани безумия, чувства – наши вымыслы и страхи. Подозрение – суть страх, Машенька. Для того чтобы убить гидру, нужно распознать каждую из ее пяти голов…

– Почему пяти голов? – не поняла я.

– О-о-о-о-о, Машенька… Наши страхи – это гидра о пяти головах. И важно понимать, что отрубить одним ударом меча все головы гидры невозможно.

Обезглавить чудовище можно только постепенно… Голова за головой… Голова за головой…

Кабинет практикующего психолога очень напоминал логово гадалки-экстрасенса. Черные шторы от потолка до пола, глухо закрывающие окна, в комнате только круглый маленький стол в мелких звездах по столешнице и две табуретки на железных ногах. На столе – подсвечник о трех свечах, с потолка – тощий шнур от лампы двоится змеиным языком.

– Первая голова – это низкая самооценка. Каждая женщина должна начинать свой день с внутреннего монолога: «Я – звезда. Я – неповторимая яркая звезда. Мои члены подобны прелестным цветкам, мой внутренний мир – сверкающий оазис совершенства». Многие женщины прибегают к искусственным раздражителям, например, делают броский макияж или красят волосы в мертвые цвета, и это только питает уродливую голову низкой самооценки…

Я мысленно потрогала свой оранжевый еж на черепе.

– Вторая голова – это бытовое откровение. Муж никогда не должен видеть вас в неприглядном свете! Никаких пижам, домашних тапочек или, упаси Бог, болезней. Недуг и неряшливость могут зародить в душе мужчины подозрение, что его жена – не идеальная женщина. А она должна быть богиней!

– А как же насморк? – удивилась я. – Все болеют насморком…

– Насморк нужно скрывать, как и рваные колготки. Дыры в одежде женщины порождают дыры в сознании мужчины. И тогда может случиться непоправимое…

У меня закралась мысль, что я в психиатрической лечебнице. Причем я – доктор.

– Третья голова намертво приросла ко второй, – продолжала Аделаида Львовна, – и имя ей – эмоциональное откровение. Безудержный смех, безутешное горе, сильный гнев – все это разрушает отношения мужчины и женщины. Если жена позволяет себе казаться мужу смешной, то, поверьте моему опыту, их брак недолговечен…

Удивительная манера психолога растягивать все гласные звуки в словах действовала гипнотизирующе. Перстни на толстых пальцах блестели в тусклом свете, как алчные глаза змей.

– Четвертая голова – это сомненья. Женщина никогда не должна сомневаться в правильности своих суждений. По крайней мере, муж не должен заподозрить, что она терзается поисками ответов, ибо она для него – сама мудрость. Пятая голова есть секс.

– Тоже рубить?

– Рубить, – подтвердила Аделаида Львовна. – Секс не должен быть чем-то будничным и скучным. Секс – это подарок мужу, который он должен заслужить. В противном случае он привыкнет к доступности тела супруги и перестанет ценить то, что подарила ему судьба.

Мне стало холодно. Я почувствовала, как кожа на голове покрывается гусиными пупырышками.

– Аделаида Львовна, а что вы посоветуете нашей читательнице?

– Машенька, я же вам сказала – рубить головы… – нахмурилась психолог.

– Да, да… Простите. Конечно.

Говорят, психбольных нельзя злить – они ж могут и за ножичек схватиться, если что не так. Или подсвечником по башке дать.

– Спасибо вам огромное, вы очень помогли нашему изданию, – как можно ласковей улыбнулась я.

В соседней комнате истошно заорала железная кукушка и забили часы.

– Мне пора, – Аделаида Львовна поднялась из-за стола.

Стоя она была похожа на монумент матери-героини, вскормившей десятерых. Я торопливо вскочила, пытаясь нащупать на полу свою сумку, попятилась, зацепилась ногой за ее ручки, разметавшиеся по черному ковролину, и чуть не упала.

– И побольше грации, – заговорщически прошептала Аделаида Львовна, – побольше плавных движений. Представьте, что вы лебедь в пруду и сотни глаз следят за тем, как вы вальсируете на гладкой воде.

«Ужас… Я же не умею плавать…» – подумалось мне.

У двери Аделаида Львовна вдруг схватила мою руку и так крепко прижала ее к своей груди, что я почувствовала жесткие костяшки бюстгальтера:

– Машенька, запомните! Рубить надо начинать с пятой!

– Хорошо, – проговорила я сипло. – С нее…

Когда я наконец очутилась на улице, у меня было ощущение, что я вырвалась из плена. Вероятно, так же чувствовал себя мой дед, выйдя из окружения под венгерским городком Ктошем во время Второй мировой войны. Если так работают психологи, что же тогда творится в салонах гадалок таро и целительниц от народа, снимающих сглаз по фотографиям? Какой идиот дал Марине телефон этой безумной?

Рубить секс… О да, этот совет, безусловно, бесценен. Рубить проклятую сексуальную голову похотливо сверкающей зенками гидры.

С Антоном я познакомилась в студенческом общежитии, куда он пришел в гости к другу-аспиранту. Был дивный майский вечер и пять бутылок дешевого молдавского вина «Черные глаза». Или крымского. Это уже не важно. Друг-аспирант отзывался на имя Алик, был знатным ловеласом и в то время имел близкие отношения с молодой Варварой, еще не освободившейся от цепей биологического факультета. Надвигалась сессия, и когда Алик возник на пороге нашей комнаты, выразив готовность «разбавить женскую компанию», мы с Варькой не нашли в себе сил отказаться. Разбавляли часа три, потом пошли на крышу орать песни. Пою я, надо признаться, очень плохо и делаю это только в нетрезвом состоянии. Антон же, человек с хорошим музыкальным слухом, испытывая мучения от моих ужасных стенаний, не придумал ничего лучшего, как прекратить их страстным поцелуем. Пока он меня целовал, я молчала, как только прекращал – начинала петь. В результате мы процеловались часа два, и Алик, наблюдая эту внезапно возникшую идиллию, предложил выпить еще. За «Черными глазами» они сходят с Варькой, решил Алик, а мы их подождем на крыше. Заодно покараулим его дорогостоящую гитару. На этой гитаре и произошла наша первая ночь любви. Позу пришлось принять довольно неудобную, однако ж юность – величайший подарок судьбы, помогающий видеть главное и не обращать внимания на детали.

Короче говоря, гитару мы сломали, трусы мне порвали и в довершение погнули телевизионную антенну, некстати попавшуюся на дороге страсти. Хуже всего оказалось с гитарой, ее стоимость пришлось возмещать, да и Алик, по-моему, загнул какую-то фантастическую цену.

Так вот, к чему это я. Простой анализ тех событий показывает, что если бы в ту звездную ночь я не ответила живо на сексуальные притязания Антона и позывы своей сладострастной гидры, а напротив, занялась бы рубкой голов, то мы бы не поженились. И Гришка бы не родился. Антон признался, что если бы я «не дала ему в первый же день», то у него не возникло бы желания увидеться со мной еще раз.

Мобильник мужа равнодушно сообщил, что «абонемент не отвечает или временно недоступен». Позвонила на работу – курлыкающий женский голос сказал, что «Антон вышел часа на два».

– Когда? – спрашиваю.

– Два часа назад.

Достойный ответ. Я бы ввела обязательный экзамен по вранью в школах секретарш и безжалостно срезала бы не умеющих лукавить. Не можешь нормально отбрехаться – «незачет»! Подставила начальника или просто коллегу – на второй год оставить без права пересдачи. Понабирают дилетанток, а потом удивляются, почему семьи рушатся.

Я побрела в редакцию.

– Маша, ну как вам психолог? – поинтересовалась Марина, как только я появилась на месте.

– Ужас! Она посоветовала рубить гидру поголовно.

– У нее двадцать пять лет опыта работы с нашими читательницами, она – профессионал, – подняла Марина указательный палец строго вверх, – а ваш юношеский максимализм, Маша, доведет вас до дурного конца.

– Пришел мой конец, – послышался в коридоре трогательный акцент, и на пороге возник Ганс.

По нелепой манере одеваться ему не было равных во всем издательском доме. Сегодня он был в облегающей фосфоресцирующей салатовым водолазке и в белоснежных байковых брюках.

Немец направился к Марине строевым шагом, но, увидев меня, сделал крутой поворот и притормозил, интимно дыша мне в лицо мятным ополаскивателем:

– Я на вас возложил надежду. Очень большую и толстую.

Надька захихикала, наклонив голову к клавиатуре. Лидочка смерила Ганса недобрым взглядом.

За куратором следовала Сусанна Ивановна, и ее мрачный вид не предвещал ничего хорошего.

– Мой конец такой, что все будут петь и танцевать, – громко обратился Ганс ко всему коллективу.

Все тревожно зашушукались.

– Кто не может танцевать, будет плясать и смеяться, – продолжал немец, сжав пальчики «замочком».

Лидочка потрогала грудь, под которой предположительно хранилось сердце.

– Кто знает русскую народную песню? – вопросил меж тем куратор.

– Какую? – неуверенно подала голос Надюха.

– Оставьте, Ганс, – вздохнула Сусанна Ивановна, – лучше я объясню.

– Мой русский восхитителен, – почти без акцента сказал он.

– Конечно, конечно, – по-матерински улыбнулась Сусанна Ивановна. – Ганс имел в виду, что приближается традиционная корпоративная вечеринка. В программе – танцы, фуршет и художественная самодеятельность.

При слове «танцы» главный редактор посмотрела на Надьку, «фуршет» – на Лидочку, а упомянув художественную самодеятельность, к моему ужасу, уставилась на меня.

– Калинка и малинка, – закивал улыбчивый Га н с .

– В прошлом году уже был такой шабаш, – зашептала Лидочка, – меня заставили танцевать канкан.

Я живо представила толстую Лидочку, которая машет перед жующей публикой полными целлюлитными ногами.

– Я не пою… – пропищала я.

– Научим, – строго сказала Сусанна Ивановна.

– И не танцую, – добавила я шепотом.

– Заставим, – припечатало начальство.

– Может, вы еще и не едите, Маша? – злорадно осведомилась Лидочка.

Воспоминания о прошлогоднем позоре с канканом, видимо, всколыхнули в ней недобрые чувства.

– Петь и танцевать будут все. – Сусанна Ивановна обвела властным взглядом притихших сотрудников. – Корпоративная солидарность!

Ганс радостно захлопал в ладоши.