Изнанка чувств

Пролог

– Какого черта ты шляешься так поздно? А ну пошла, пошла!

– Мам!

– Пошла, я сказала! Еще и блузку всю испортила, тварюка бесстыжая! Ты на нее горбатилась, а? Деньги зарабатывала, я тебя спрашиваю? Только и можешь, что тянуть из матери, нахребетница, – получаю болезненный тычок в спину, а потом и удар наотмашь по голове. Больно, но я стараюсь не выдавать себя с головой, иначе будет только хуже.

Мать раздражают слезы. Она их ненавидит почти так же сильно, как и меня.

А потому я только беззвучно реву навзрыд, но лица не прикрываю и от дождя не прячусь. Сегодня есть кое-что поважнее моих страданий и непогоды – я бережно заворачиваю в свою поношенную ветровку нежные и хрупкие лепестки опавших роз и несу их домой. Как память. На некоторых бутонах еще что-то осталось, что-то еще можно спасти, реанимировать.

Но только не меня.

Это был третий букет и, наверное, уже последний. На большее Его не хватит. Я это чувствую. Нет, точно знаю.

Захожу в родной подъезд и морщусь от разнообразия запахов. Их здесь чересчур много, и они колошматят по рецепторам, вызывая тошноту. Правда для меня здесь все привычно, но только потому, что я с рождения и изо дня в день вдыхаю в себя эту вонь – затушенные по углам бычки, остатки пенного в жестяных банках, собачью шерсть и кошачью мочу. А еще отчетливый запах тлена – это на прошлой неделе похоронили дядю Геру из сорок восьмой. Его жена счастлива – пьяным он ее все время бил, а пьяным он был постоянно.

Точно так же, как и моя мать, а также новый «папа», который с недавних пор поселился в нашей двухкомнатной квартирке. И теперь я заложница своего собственного родителя и ее партнера, который, увы, смотрит на меня так же горячо и с придыханием, как и на бутылку с «беленькой».

– Чтобы немедленно выстирала, – прилетает еще один болезненный тычок в спину, – и не дай бог, хоть одно пятно на блузке останется, сразу же выпорю!

Я же только согласно киваю и пулей лечу в свою комнату, где закрываюсь на хлипкий шпингалет. У матери в сумке я видела пару бутылок с горячительным, так что ночь сегодня предстоит длинная и трудная.

И как в воду глядела. Уже спустя час в наши сорок шесть квадратных метров ввалилась нездоровая толпа, которая орала, пела песни и ругалась таким трехэтажным матом, что уши сворачивались в трубочку, а потом и вовсе вяли, не приходя в сознание. И никому не было дело, что судьба наконец-то криво улыбнулась девочке Тане и подарила ей шанс вырваться из этого порочного круга.

Из этой выгребной ямы под названием «дом».

Так в слезах я и лежала на своей скрипучей, металлической койке, тиская в руках одноглазого зайца, которого мне когда-то подарила покойная бабушка и вдыхала запах нежного лепестка от белоснежной розы. Остальные я бережно поставила в стакан на подоконнике, а то, что осыпалось, переложила страницами любимой книги. Периодически впадала в дрему, а потом со стоном выныривала из сна и в панике озиралась по сторонам, услышав особенно сильный крик или громкий смех маминых собутыльников.

В половину четвертого утра снова вздрагиваю и чуть ли не падаю с койки, потому что за дверью моей комнаты слышны до боли характерные стоны и завывания. Хлипкая дверь ходит ходуном и шпингалет жалобно постанывает в унисон с теми, кто его так усиленно пытает. Приходится встать и, поднатужившись, придвинуть к двери расхлябанный комод.

Спустя еще полчаса я слышу знакомый визг шин за окном и топот ног по бетонному крылечку. Менты. Соседка Раиса Сергеевна, наверное, опять вызвала. Когда-то с матерью они были лучшими подругами, но все изменилась, когда мой биологический папа бросил нас…

Долго молотят в дверь, чуть позже слышны пьяные вопли «отца». Я пробовала как-то назвать его «дядя Валера», но тут же получила от матери по губам. Сильно. До крови. Больше не хочу, у матери рука тяжелая.

– Пошли в жопу, мрази, я у себя дома! Что хочу, то и ворочу! – орет «папка».

Дома он, видите ли. А за квартплату мать алиментами рассчитывается. Этот ни копейки в квартиру не принес. Хозяин…

Спустя минут десять все стихает и дом погружается в неестественную тишину. Друзей разогнали, соседка контролировала – я слышала ее голос из-за двери, но выйти побоялась. Мне уже приходилось несколько раз так оступиться и попасть на передержку в учреждение. Лучше здесь с непотребными родителями, поверьте мне.

Но праздник жизни длиться не долго. Еще спустя четверть часа в мою дверь одержимо начинает тарабанить мать. Она зла. Она думает это я сдала ее пати участковому. Она хочет избить меня за этот, немыслимый с ее точки зрения, поступок.

На мое счастье, она слишком пьяна. И через тридцать минут безуспешных попыток добраться до меня все стихает. Я только слышу ее всхлипы и рыдания, которые пытается успокоить Валера.

– Ненавижу эту дрянь! Всю жизнь мне испортила!

– Томка, ну чё ты. Ну давай еще накатим и полегчает.

– Надо было аборт сделать, а я мать послушалась, дура! Бог послал! Ни черта подобного! Отродье сатаны, вот кто моя Танька. Надо было родить и придушить падлу пуповиной – уже бы отсидела за это и на свободу вышла. Жила бы себе припеваючи и радовалась, а не терпела эту шкуру под боком. Валер, ну вот же бабы дурами бывают, да? Вот и я дура, родила на свою голову…

– Отцу может сплавить?

– Думаешь она ему нужна, Валер? Ой, наливай.

– Нет? Ага, щас из морозилки холодненькую достану.

Знакомое бульканье. Жадные глотки. Облегченный и довольный стон. И снова брань.

Бесконечная. Жестокая. Ничем не заслуженная.

– А я ведь, Валер, сразу знала, что материнство не мое. Но, то если бы родилось что путное. А то же погляди…ой!

– Мне твоя дочь тоже не нравится, Томка. Как кость в горле, честное слово.

Не нравится…

Нет. Нет. Нет.

Тихо всхлипываю и достаю старенький, потертый, кнопочный телефон из-под подушки. Выуживаю из него то самое сообщение. Открываю его и замираю от лавины сокрушительных эмоций.

«Таня, ты мне нравишься».

И тот, кто написал мне это – он не такой как все. Он другой. Лучший!

Мой Марк…который никогда не будет моим.

Глава 1.

Если я скажу, что мой папа был хорошим, а потом вдруг неожиданно стал плохим и бросил нас, то совру. Он всегда был мудаком. Мудаком, живущим на две семьи, и именно моя мама была любовницей, а я побочным продуктом их запретной страсти.

С Тамарой Сажиной он был знаком еще со школы, потом типа влюбился и по окончании они начали жить вместе в этой самой квартире. Помню, что в садике и в начальной школе я всем рассказывала, что мой папка крутой и работает лётчиком на огромном самолете. Уходит в рейсы, посещает разные страны, привозя мне оттуда кучу подарков. Здорово, да?

На деле же он женился на обеспеченной женщине, которая была на десять лет его старше, а к маме захаживал по старой памяти. Конечно, Тамара Сажина думала, что это настоящая любовь, а в ЗАГС они с Юрой Козинским не идут, потому что у того катастрофически нет времени. Так-то он очень хочет, но, увы и ах, не может.

– Тома, любимая моя, к чему эти бесполезные штампики в паспорте, когда между людьми настоящие чувства, ну? – как сейчас помню я его слова в ответ на очередное предложение от матери узаконить уже наконец-то их отношения.

– Ну хоть девочку на себя запиши, Юр, – кивала она на меня, – пусть тоже будет Козинская.

– А тебе бабки что ли лишние, м-м? Матерям одиночкам еще и льготы от государства так-то положены, детские лагеря и бесплатное питание в школе. Коммуналка вот дешевле, в конце-то концов. Так что ты это прекращай, Том, терпеть не могу нытье без причины.

И Юрий Козинский, в очередной раз прикрыв свои тылы, «улетал» в рейс, пока однажды мы с мамой не поехали в столичный зоопарк, где к своей огромной неожиданности увидели нашего папку в компании ухоженной женщины, девочки моего возраста и еще пятилетнего мальчика, который до боли был похож на моего отца. И они весело смеялись, когда кормили морковкой верблюда, а потом без конца фотографировались на его фоне, пока мы с мамой молча смотрели на это сногсшибательное представление.

И нет, мы не подошли к отцу с разборками и не учинили допрос с пристрастием. Мы просто развернулись и отправились домой. Мать не обращала внимания, что я, так и не посмотревшая на животных, реву навзрыд. В тот день она впервые меня ударила. Мне было восемь, а ей нужно было на кого-то выплеснуть свое разочарование и боль.

И чем сильнее и громче я плакала, тем жестче становились ее удары. Не знаю, чтобы со мной тогда было, но вмешалась еще живая на тот момент бабушка, которая, на моё счастье, решила заглянуть к нам в гости.

– Томка, дура! Ты чего ребенка бьешь? Сдурела совсем?

– Это все из-за неё! Ни образования нормального не получила, ни работы! Фигуру испортила, а теперь кому я такая нужна – страшная и с прицепом, а? Никому! Вот и Юрка меня из-за этой бросил и к другой ушел! Ой, мама, как я буду без него теперь, как?

А как буду я без адекватной матери ее, увы, совершенно не интересовало.

Через неделю «вернулся из рейса» отец. Пьяная в дугу мать учинила ему разборки, хотя бабуля просила не поднимать протесты, стерпеть, понять и простить. И научиться жить с понимаем, что ее мужик теперь и еще чей-то тоже.

Но что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

Отец не оправдывался, слушал, казалось бы, бесконечный и бессвязный поток ругани и смотрел на маму совершенно равнодушными глазами. А потом встал и молча направился к входной двери. Та тут же за ним. Валялась в ногах, умоляла ее не бросать, в любви клялась безграничной, обещала, что больше никогда его и ни за что не упрекнет.

И он остался. Но теперь уже на своих условиях.

Оказалось, на две семьи отец жил очень давно, просто там он женился на деньгах, а тут по любви все. Ну типа. Но мама в это чепуху верила недолго. Хватило ее на месяца три, а потом она как-то разыскала ту женщину и все ей рассказала, надеясь, что соперница выгонит отца из дому и тот будет принадлежать только ей.

Но она не выгнала. А Юрий Козинский больше никогда не приходил в наш дом. И никогда больше с нами не общался, из года в год открещиваясь от нас денежными переводами и подарками на мое День рождения.

С тех пор мать скатилась в запой, страшный и беспробудный, а я превратилась в девочку для битья, потому что куда-то же надо было сливать свою желчь и кого-то обвинять в своих неудачах. Пока была жива бабуля было легче, но спустя год ее не стало, и моя жизнь окончательно превратилась в кромешный ад.

Трижды меня забирала опека. Один раз я даже несколько месяцев жила в приемной семье, но и там мне было не проще и не лучше. Приемного ребенка никто любить не станет – это всего лишь бизнес, ничего личного.

Так я жила в своем персональном чистилище, пока после девятого класса не выиграла олимпиаду по информатике. Именно тогда-то меня и приметил Иванчук Геннадий Степанович – богатый столичный бизнесмен, который решил вложиться в меня и проспонсировать дальнейшее обучение. И да, я его сразу не взлюбила, потому что он был наглым, беспардонным и пёр к своей цели, не разбирая дороги. Согласие перевести меня в элитную школу «Золотая Лига» у моей матери он просто купил за жалкие десять тысяч рублей, которые она в этот же вечер пропила.

И именно здесь я и встретила Его. Мальчика с самыми красивыми глазами на свете. И он смотрел ими на меня так, как никто и никогда прежде.

А я смотрела в ответ, даже не догадываясь, что уже совсем скоро пожалею об этих взглядах.

Сильно…

Глава 2.

В «Золотой Лиге» учились исключительно одни мажоры – дети богатых промышленников, бизнесменов, политиков и инвесторов. Многие из них считали, что родились с золотой ложкой не только во рту, но в заднице. И если уж в государственной школе у меня толком не было друзей, то уж тут им и подавно негде было взяться.

Я стала стопроцентным хрестоматийным изгоем. За одним исключением, но об этом чуть позже.

И ладно бы, если меня просто не замечали, как пыль под ногами дорогих замшевых туфель, но я, сама того не зная, совершила непростительный проступок – привлекла внимание того, в чью сторону даже дышать было запрещено.

А ведь я так старалась слиться с окружающей средой и спокойно доучиться два последних года. Все этому способствовало. Здесь даже выдали форму и мне не приходилось париться насчет неподобающего внешнего вида и дешёвых костюмов, купленных на местном рынке у улыбчивых китайцев. Все учли – юбка, блузка, кардиган с эмблемой и даже гольфики. Все, кроме обуви, которая меня и выдавала с головой.

Именно поэтому на праздничной линейке я стояла, забившись в уголок, стыдливо скрестив ноги. Но это, конечно же, не спасало меня, и все видели уродливые лакированные туфли со сбитыми носами. Их я носила уже третий год к ряду. Я бы хотела купить новые, но матери на этот факт было глубоко насрать. Она так радовалась за меня, что уже неделю пребывала в глубоком запое. Какие, к черту, ей туфли?

– А это что такое? – оглянулась на меня какая-то девушка из толпы и окинула брезгливым взглядом, полным бесконечного превосходства.

– Новенькая, спонсирует кто-то, – ответила еще одна и откинула за спину копну густых белокурых волос. Я такие только в рекламе шампуня видела, а тут настоящие. Надо же.

– Блин, только Моли нам в классе не хватало, – скривилась девчонка и я опустила глаза, не смея вымолвить ни слова. Было обидно. Было больно. И весь мир казался какой-то черной дырой, наполненной тотальной несправедливостью и цинизмом.

И хотелось орать во всю глотку:

«Люди! Ну что с вами такое? Я же живой человек! Я же все чувствую! Я не виновата, что в моей семье нет много денег! Я не виновата, что отец оставил нас! Я не виновата в том, что моя мать запойная алкоголичка и не любит меня! Не виновата…».

Но я не произнесла ни звука. Я уже тогда понимала, что никто меня не услышит. Ни родители, ни одноклассники, ни педагоги.

– Перестань, Оль.

– Да что перестань, Арин? Все равно будут буллить.

– Забей, – шикнула на брюнетку блондинка и про мое существование просто напросто забыли.

И вроде как-то все стихло. Я действительно попала в класс, где учились эти две девочки, села за самую дальнюю парту и стойко принялась грызть свой гранитный камушек. Целых четыре урока грызла, пока не началась большая перемена и все ученики не двинули в столовую на перекус. И я туда же.

Вообще, в «Золотой Лиге» был не только обед, но еще и завтрак после первого урока и ужин перед факультативами и спортивными секциями.

Благо спонсор оплачивал и мое питание тоже, в противном случае я бы скукожилась в этих элитных стенах от голода. Ведь ценник был заоблачный и не подъемный для моей семьи. Семья? П-ф-ф, простите, оговорилась.

Так вот!

Взяла я свой поднос и встала в очередь на раздачу. Вы удивитесь, потому как я точно сделала это, когда получила добротную порцию зимнего минестроне с томатами и красной фасолью, заправленный рубленой зеленью с оливковым маслом, бланкет из говядины в молочном соусе с морковью и репой, два клаб-сэндвича с ветчиной и сыром, большой стакан наваристого чая и заварное пирожное.

Обалдели? А то!

Названия я, кстати, не придумала, я просветилась, читая это все на висящем на стене меню. Вот так. Не суп, а минестроне. Не рагу, а бланкет. Это вам не хухры-мухры! Высшее общество и ест красиво.

И вот стою я со всей этой высокой кухней и оглядываю огромную столовую, пытаясь прикинуть куда же мне приткнуться. Вижу в углу пустой стол и иду к нему, не поднимая глаз. А уже там быстро начинаю разделываться со своим обедом. Хватило меня только на минестроне и чай – очень вкусно, но… Да, не привыкла я много есть, вот и все. Дома в приоритете всегда была не еда, а выпивка. М-да…

Но только я собираюсь встать, чтобы отнести свой поднос, как тут же оседаю. В помещении у самого входа начинается какой-то лютый движ. Кто-то свистит, кто-то хлопает, кто-то радостно улюлюкает.

– Что-то случилось? – сама у себя спрашиваю я.

– Ничего особенно, в общем-то, просто местный Кен обжимается со своей Барби, – получаю я неожиданный ответ и оглядываюсь назад. Рядом со мной сидит кудрявая девушка в очках, полненькая и очень милая на первый взгляд.

– Кен? – переспрашиваю я и снова вглядываюсь в толпу, и правда замечая высокого темноволосого парня, который на потеху публики совершенно по-взрослому целует какую-то девушку, лапая ее за задницу.

– Марк Хан, – поясняют мне, – и его банный лист Кристина Батурина.

– Оу…

– Ничего примечательного, забей, – покрутила в воздухе рукой моя соседка и покосилась на мое нетронутое пирожное.

– Будешь? – предложила я тут же.

– А можно? – поднимает та на меня свои глаза и смущенно улыбается.

– Конечно! – улыбаюсь в ответ, – Я Таня, если что. Сажина. Новенькая в этой школе.

– А я, Майя, – с набитым ртом поясняет мне новая знакомая, – Мцитури. Слава Богу, старенькая, но тебе сочувствую.

– А ты в каком учишься?

– В одиннадцатом-первом. А ты?

– А я в десятом-втором.

– М-м-м. Ну давай хоть обедать вместе? Ты как?

– Я очень за, – улыбнулась, – только мне сейчас пора. Еще в учительскую надо за тетрадями зайти.

– Ну давай, – подмигнула мне девчонка и полностью погрузилась в свой телефон.

А я встала, взяла в руки поднос и пошла в сторону окна мойки, но по пути, зачем-то, стараясь высмотреть того самого Кена и его подружку. Интересно? Ну, а то!

И я его увидела. Он сидел в самом центре столовой, ухмыляясь на один бок и исподлобья смотрел на своего собеседника, одновременно с этим поглаживая плечо своей девушки. А я даже дышать перестала, потому что я никогда таких парней не видела прежде. Его взгляд, его поза, вся его аура говорили об одном – он здесь лидер мнений, царь и бог.

Засмотрелась.

А потом неожиданно пол ушел у меня из-под ног, и столовая взвыла от гомерического хохота, пока я обалдевшая лежала на полу вместе со своим подносом. Оглянулась и тут же потонула в мстительном и ревнивом взгляде той самой Барби.

Щелчок наманикюренных пальцев перед глазами и саркастический смешок.

– Какая досада! – приторно елейным голосом пропела она, – В следующий раз смотри под ноги, а не туда, куда не следует.

– Крис, осади, – вдруг увидела я перед собой идеально начищенные броги и протянутую мне ладонь. Подняла взгляд и забыла, как дышать, потонув в стали его глаз.

Красивый…

– Спасибо, – не посмела принять я помощь и поднялась на ноги, пытаясь не разреветься у всех на виду.

– Не ушиблась? – и снова вопрос от Кена.

– Нет, – покачала я головой, принимаясь собирать с пола остатки пищи.

– Да не ушиблась она, Хан! Чё ты до нее докопался? – слышу издевательский голос Барби.

– Крис, – строго затыкает парень свою подружку и все вокруг как по команде стихают, пока я заканчиваю разбираться со своей оплошностью.

Тут и уборщица появилась, подтирая за мной следы от жирного бланкета.

Покидаю торопливо место своего позора, по-прежнему не поднимая глаз. И за спиной тишина. Вот только я точно знаю, что это затишье перед бурей.

И не ошиблась.

Глава 3.

Конечно, после того случая в столовой все ученики школы в цвет смеялись за моей спиной, да и в лицо тоже, а для Кристины Батуриной я стала мишенью, за которую она меня обозначила, чтобы испепелять своим взглядом, полным ненависти и презрения.

Можно подумать никто до меня на ее парня не пялился. Она вообще его хорошо разглядела? На что она рассчитывала, глупая? А я так вообще всего один разок из чистого женского любопытства на него глянула. А кто бы нет? Учитывая, что парня нарекли местным королем красоты.

Но больше я подобной оплошности не допускала. Мышкой проскальзывала в столовую и, не поднимая головы, сметала со своего подноса еду, не разбирая ни вкуса, ни запаха. Пока однажды та самая Майя, которая ежедневно сидела рядом со мной и вместо меня съедала мое пирожное, вдруг не прошептала мне в лучших традициях конспирации:

– Кен пялится на тебя.

– Что? – подняла я на нее глаза и недоуменно приоткрыла рот.

– Да, я тоже думала, что мне показалось, но прошла уже неделя с того случая, как ты героически протерла своей формой пол, а он все зависает на тебе взглядом, когда думает, что на него никто не смотрит.

– А так бывает? – фыркнула я, имея в виду то, что Барби почти постоянно сканирует его своим хищными зенками.

– М-м, нет, не думаю.

И я все же решила проверить ее слова и подняла глаза, но тут же их опустила, задохнувшись от того, как сильно ударилось о ребра мое сердце. Стиснула под столом подол юбки и охнула, обварившись в кипятке его взгляда.

– Горячо, да? – хихикнула Майя.

– Чего это он так пялится на меня? – буквально прошептала я свой вопрос.

– Ну, я даже не знаю, – потянула девушка и задорно рассмеялась.

– Может у меня лицо грязное? Майя, у меня грязное лицо?

– Да чистое у тебя лицо. Угомонись, Сажина!

– Волосы торчат, – пригладила я макушку.

– М-м, нет.

– Тогда я не понимаю.

– П-ф-ф, не понимает она, – фыркнула девушка.

– Нет, совершенно нет, – покачала головой и снова кинула быстрый взгляд в сторону Хана.

Но он больше не смотрел, а хохотал, откинув голову, над какой-то шуткой своего друга, пока его девушка, словно блудливая кошка, потиралась об его тело. Фи, как вульгарно.

Скривилась и отвернулась, а потом приказала себе выкинуть красивого парня из головы и сосредоточиться на более важных вещах. Например, учебе и предстоящих экзаменах в художественной школе. Последнее было реальной проблемой, так как в «Золотую Лигу» дорога занимала львиную долю времени, и я теперь критически не успевала на занятия, которые очень любила. Рисование помогало мне убежать от проблем и хоть немного раскрасить свой серый и убогий мир.

В этих думах и прошли оставшиеся уроки, пока не наступил последний – физкультура. И сегодня она была сдвоенная на параллель из-за болезни другого преподавателя. Мальчики – налево, девочки – направо. Поделиться на команды и разойтись по волейбольным площадкам. И началось – никто меня в команду брать не хотел, пока королева красоты нашего класса, Арина Толмацкая, благосклонно не кивнула мне. Это было до боли унизительно, потому как до этого, целый поток успел проехаться по тому, что я в этой школе – белая ворона, которой совсем никто не рад.

Игра тоже проходила неважно, мяч мне почти не давали и все, кому не лень, смотрели на мои потрепанные кроссовки, которые от продолжительных стирок стали уже не былыми, а грязно серыми. И я молилась, чтобы все это безобразие уже поскорее закончилось, да так сильно, что совершенно утонула в этом нехитром деле, а потому не заметила очередной, особенно сильной подачи с соседней площадки и мяч прилетел точнехонько мне в голову.

Бам!

И я ошалело свалилась на пол под дикий хохот двух классов. Жестокие гиены!

– Сажина! – орет преподаватель, – Ты там жива?

– Кажется, да, – скривилась я, а дальше потонула в глазах цвета стали.

– Не ушиблась?

А я как будто и родной язык забыла. Он говорит, а я только пялюсь на его губы и не могу разобрать никакого смысла.

– Может в медпункт?

Да, надо в медпункт, чтобы мне перетрясли мозги в моей черепной коробке, а то они уж больно в кучку сбились от его близости, от его запаха, от нежного прикосновения его руки к моему запястью. И от страха, потому что я заметила, как Кристина Батурина смотрела на нас и в глазах ее плескалась концентрированная злоба.

Мне крышка? Мне точно крышка. Боже!

Выдернула свою руку из захвата Хана и нахмурилась, а затем пресекла дальнейшие вопросы, пытаясь самостоятельно встать с пола. Да куда там?

– Давай помогу, – подхватил меня парень под локоть, абсолютно игнорируя яростное шипение своей Барби.

– Марк, чё за дела?

Вот и у меня такой же вопрос.

– Сажина, ну ты как тут? – а это уже и преподаватель подоспел.

– Все нормально, Лев Давидович, не переживайте, – тру я ладонью лоб в том месте, куда угодил мяч, а потом зачем-то уточняю, – бывало и больнее прилетало.

– Устроила концерт, убогая, – недовольно цедит Барби где-то за спиной физрука.

– Батурина, на канат! – орет преподаватель, – Десять раз до потолка. Живо!

И та, закатив глаза дефилирует куда сказано, неприлично наворачивая бедрами восьмерки. Пока меня все еще придерживает Хан и его ладонь с моей руки каким-то магическим образом перекочёвывает на талию.

– Марк, давай ее в медпункт, – кивает головой на выход физрук.

– Я и сама могу, если так надо, – пытаюсь увернуться я, чувствуя, как мой затылок прожигает взгляд местной Барби.

– Конечно провожу, не проблема.

– Не надо, – перепугано всматриваюсь я в его лицо, но тот только криво улыбается мне и тянет на выход из спортзала.

– Надо. Ты ударилась головой и не можешь судить точно все ли с тобой нормально. Идем!

– Лев Давидович, ну можно я сама? – в последний раз пытаюсь я спасти себя.

– Ой, Сажина, идите уже! – отмахивается тот от моих слов, – Учащиеся, спектакль окончен, играем дальше.

И все. Мне приходится только обреченно шагать в сторону медпункта и молиться всем богам, чтобы все это не вышло мне боком.

– Боишься меня? – слышу его вопрос, когда мы выходим из шумного спортзала в тихий и пустынный коридор.

– Нет, – отвечаю я и все-таки высвобождаюсь из его рук.

И я не вру. Я боюсь себя. И ту, что слишком пристально смотрела нам вслед.

Глава 4.

– Значит не боишься?

– Ну я же сказала.

– Отлично, – хмыкает парень, но я только сканирую его настороженным взглядом и хмурюсь, – Нам надо подняться наверх, там медкорпус, – указывает пальцем Хан на лестницу.

– Мне надо, – поправляю я, – не тебе.

– Я провожу, – наступает на меня, а я делаю шаг назад.

– Спасибо, – качаю головой, – но ты же уже показал дорогу, и дальше я уж как-то справлюсь с одним пролетом.

– Ты ударилась головой и тебе может понадобиться помощь. Я к твоим услугам.

– Слушай, – в раздражении выдыхаю я, – э-э-э…

– Марк.

– Вот, да! Марк, мне не нужна твоя помощь. Окей? Без обид, но не нужна. Я благодарна за помощь и все такое, но…

– Почему? – еще шаг ближе.

И меня начинает накалять вся эта ситуация, потому что я будто бы говорю с ним на китайском или фарси. Ему просто сиюминутно что-то приспичило, а мне еще учиться в этой школе два учебных года. И я не хочу проблем из-за местного Кена, на котором уже поставила свое клеймо ревнивая и неуравновешенная Барби.

– Твоей девушке это не понравится. Любой девушке это не понравилось бы, – развожу руками, а потом складываю их на груди.

– Так ты из-за Кристинки паришься или просто так меня бортуешь? – наклоняет голову на бок.

Упрямо молчу, отвожу глаза и еще больше теряю терпение.

– Если первое, то я решу эту проблему. Хочешь?

– А ты? – вздергиваю вопросительно одну бровь и зачем-то спрашиваю я.

– Хочу, – делает еще один шаг, вынуждая меня нырнуть под его руку и поспешно кинуться к лестнице.

Черт знает что творится!

– Тань? – тянет сзади за подол юбки, и, я возмущенно фыркая, бью его по рукам.

– О, ты и имя мое знаешь?

– Не только имя.

– П-ф-ф…

– Блин, да постой же ты!

Но я только стремительно влетаю в медкорпус и громко даю о себе знать.

– Здравствуйте! Мне прилетел в лоб волейбольный мяч.

И тут же надо мной начинает хлопотать школьная медсестра, проверяя мое состояние и задавая бесконечные вопросы.

– Голова кружится? Есть ли звон в ушах? Тошнит? Чувствуешь усталость?

И на все эти вопросы я уверенно отвечала нет, пока Марк Хан сидел на кушетке напротив и сверлил меня своим стальным и непреклонным взглядом. Вальяжно откинулся на стену, нога на ногу и смотрит. Так смотрит, что кажется еще немного и я точно заработаю себе сотрясение мозга или косоглазие, пытаясь не пялиться на него в ответ.

Потому как я уже почти не слышу слов медсестры, что воркует надо мной и пытается приободрить. Нет! Я всеми правдами и неправдами стараюсь не встречаться с ним глазами. Потому что коротит. Замыкает.

Искрит…

Боже! Зачем так человека смущать? За что?

– Танечка, не вижу никаких критических повреждений, но давайте сегодня все же немного передохнем. Ладно? Вот вам освобождение и ступайте домой. Покой и крепкий сон еще никому не повредил.

– Спасибо, – киваю я, принимая из рук медсестры справку, и выхожу из медбокса.

Кен, естественно, за мной. Молниеносно вырывает освобождение из рук и придирчиво его рассматривает, пока я возмущенно пялюсь на эту, в край обнаглевшую, морду.

– Отдай!

– Вот, Тань. Видела, что тебе тут написала Тамара Салмановна? Максимальный покой!