Извращенное притяжение

ГЛАВА 22

Последние несколько убийств были легкими, легче, чем должны были быть, но, возможно, убийство текло в моей крови, как всегда, утверждал Адамо.

Но сегодня все было по-другому, и ничего из этого не будет простым. Я нервничала даже больше, чем перед самым первым убийством. Адамо сжал мою руку, его взгляд искал мой, пытаясь определить, в порядке ли я.

Я не была уверена, что чувствую. Мои эмоции переполнились сами собой, и меня вырвало тем немногим, что я съела на завтрак. Это вершина, на которую мне предстояло взобраться. Каждое убийство до этого момента было простой подготовкой к этому дню. Когда я вчера разговаривала с папой, он предложил убить ее, если я не справлюсь. Адамо тоже без колебаний снял бы это бремя с моих плеч, но я не могла позволить ни одному из них убивать за меня. Это между мной и моей матерью. Это она продала меня тому, кто больше заплатит, оторвала от дома и отца, потому что хотела свободы. Отец никогда не раскрывал подробностей их отношений — до вчерашнего вечера.

Он познакомился с ней в качестве быстрого секса, но их сексуальные контакты закончились тем, что моя мать забеременела мной, и мой отец настоял, чтобы она оставила меня. Позже он запретил ей работать шлюхой, отправил в реабилитационную клинику и заставил жить в своем особняке, чтобы у меня была мать. Он хотел, чтобы у меня были родители, но моя мама никогда не хотела меня, не желала становиться матерью, быть трезвой. Она хотела вернуть свою жизнь, и когда стало ясно, что мой папа не даст ей этого, она использовала меня как средство наказать его и получить желаемое.

— Динара? — тревожно спросил Адамо.

Я вырвалась из своих мыслей. Мы припарковались перед домом, где жила моя мать. Она пыталась сбежать вчера после того, как, должно быть, узнала об убийствах, но член Каморры следил за ее домом. Теперь она ждала нашего прихода. Интересно, знала ли она, что ее ждет та же участь, что и всех остальных в нашем списке, или надеялась на милосердие?

Я взялась за дверную ручку.

— Я готова.

Мой голос звучал решительно, спокойно прямо противоположно тому, что я чувствовала.

Мы с Адамо поднялись на лифте на третий этаж и направились к последней двери слева. В коридоре стоял пыльный, затхлый запах, а ковер знавал лучшие дни. Адамо постучался. Я сжала руки в кулаки, чтобы они не дрожали. Я долго ждала этого дня, но теперь мне стало страшно. Мужчина средних лет, член Каморры, открыл дверь и впустил нас. Адамо вошел первым, и я после минутного колебания последовала за ним. Место оказалось совсем не таким, как я ожидала. Я думала, что это будет печальное, грязное место, но квартира была чистой и недавно обставленной с большим количеством стекла, поддельного мрамора и золотистого декора. Черно-белые фотографии мамы в нижнем белье висели на стене над белым кожаным диваном. Нигде в квартире я не обнаружила своих следов. Моя мать, вероятно, забыла о моем существовании.

Заметив ее, дрожь пробежала по моей спине, и желание уйти стало почти непреодолимым.

В прошлый раз я видела маму только издалека. Теперь нас разделяло всего несколько метров. Я вспомнила, как папа сравнивал мою красоту с красотой моей матери, когда я была совсем маленькой, прежде чем он никогда больше не говорил о ней. Красота все еще оставалась под ее морщинами вокруг губ и лба. Она была одета в дорогое на вид платье, с безупречным маникюром и волосами. В пепельнице на стеклянном столике перед ней горела сигарета. Ее глаза метались между мной и Адамо, тревога исказила ее лицо.

— Катенька, — сказала она мягко, будто была рада видеть меня, словно у нее было право называть меня тем именем, которое она у меня вырвала.

— Не надо, — закипела я. — Не называй меня так. Теперь я Динара. Или, может, ты хочешь использовать одно из многих имен, которые ты выбирала для меня, в то время как позволяла одному мужчине за другим насиловать меня?

Она побледнела. Я видела, как она пытается что-то сказать. Она потянулась за сигаретой и неуверенно затянулась. Я больше никогда не буду курить. Ее нервная энергия подсказала, что она нуждается в чем-то покрепче табака. Наркотики. Я не могла поверить, что пошла по ее стопам и угодила в ловушку зависимости. Я поклялась, что больше никогда ни к чему не прикоснусь. Никогда не стану той презренной женщиной, что была до меня.

— Динара, — нерешительно начала она. — Я никогда не хотела, чтобы ты пострадала. Я была в плохом душевном состоянии. Была полна отчаяния.

Я, шатаясь, подошла ближе к ней, яростные слезы жгли мне глаза.

— Отчаяния?

— Твой отец…

Не знакомые, слишком сладкие, слишком сильные духи проникли в мой нос, вызывая яркие воспоминания, от которых у меня чуть не подкосились ноги.

— Мой папа запретил тебе принимать наркотики. Он хотел, чтобы ты воспитывала мня. Он позаботился о тебе, чтобы ты стала мне матерью. Папа дал тебе денег, чтобы тебе больше не пришлось продавать свое тело.

— Я никогда ни о чем таком не просила. Я была счастлива с тем, что у меня было.

Я с трудом сглотнула. Она совсем не казалась виноватой.

— Я не знала, что эти люди делали с тобой. Они причиняли боль тебе, а не мне.

Я не могла поверить в ее дерзость.

— Есть записи с этим инцидентами. Ты во многих из них говоришь мне быть милой с этими ублюдками. Ты записывала произошедшее. Ты знала, не притворяйся, что не имела понятия!

— Я… меня накачивали наркотиками.

— Ты можешь винить их или моего отца, но ты настоящий монстр, Иден. По крайней мере, они меня не знали. Ты должна была любить меня.

Она сделала движение, чтобы встать, но Адамо послал ей предостерегающий взгляд.

— Я была слишком молода, когда родила тебя. Я даже не хотела ребенка, — сказала она, переводя взгляд с него на меня.

Сигарета между ее пальцами почти догорела.

Я сжала губы, вспоминая слова папы. Моя мать не хотела меня. Она хотела сделать аборт, но папа не разрешил. Он не позволил ей избавиться от его ребенка. Я не обижалась на нее за то, что она не была готова к ребенку, даже за то, что она хотела сделать аборт, но я ненавидела ее за использование меня в том, как она позволяла другим оскорблять меня только для того, чтобы она могла жить той жизнью, о которой мечтала. Этого я никогда не прощу.

— Мать должна защищать свое дитя от всякого зла, а не бросать его на этот путь. Я любила тебя. Я доверяла тебе, а ты все разрушила. Ты разрушила мою жизнь.

Она указала на меня.

— Ты сейчас стоишь здесь и выглядишь сильной.

— Я здесь из-за папы, потому что он меня защитил.

— Не будь как он, не убивай меня, Динара. Я могу уехать из Штатов, чтобы ты больше никогда меня не видела.

— Возможно, ты и можешь убежать от случившегося, но не я. Это всегда будет частью меня.

Мать бросила оценивающий взгляд на Адамо, словно сомневаясь, что он может стать ее спасением. Она не знала его. Он последний человек, от которого можно ожидать пощады.

— Тебе когда-нибудь снились кошмары из-за того, что ты сделала со мной? — я спросила.

— Римо Фальконе позаботился, чтобы я не забывала о произошедшем, — произнесла она, но не сказала этого так, будто это причинило ей боль из-за меня. Ее голос звенел от жалости к себе. Она встретилась взглядом с Адамо. — Он твой брат. Ты же знаешь, какой он. Ты ей сказал?

— Что бы ни сделал мой брат, это ничто по сравнению с тем, что ты сделала со своей собственной дочерью, — прорычал Адамо, его глаза сверкали яростью.

Моя собственная жажда крови ответила. Я не понимала, почему до сих пор разговариваю с ней. Быть может, в глубине души я надеялась, что она поймет, что сделала, как разрушила доверие маленького ребенка и разрушила мою жизнь, но я не получу удовлетворения от честных извинений. Моя мать неспособна видеть свои ошибки.

Я достала пистолет из кобуры под кожаной курткой. Моя мать вскочила на ноги с поднятыми руками.

— Пожалуйста, Динара. Ты не почувствуешь себя лучше, если убьешь меня. Ты будешь виновата.

— Виновата? — прохрипела я. — Так же виновата, как ты себя чувствуешь за то, что сделала со мной?

Я подняла пистолет и направила его прямо ей в голову. Ее безумные глаза обшаривали комнату в поисках возможности сбежать, спастись. Мой палец на спусковом крючке дрожал. Мне нужно только нажать на курок, чтобы покончить с этим, но я не могла пошевелиться. Я не была уверена, что удерживает меня. Я не любила женщину, стоявшую передо мной, но до этого момента крошечная, глупая часть надеялась, что все окажется большим недоразумением, что есть объяснение, которое докажет невиновность моей матери. Я знала, что этого не случится, но мое сердце глупо цеплялось за надежду. Я хотела найти мать, которую могла бы полюбить, мать, которую я могла бы простить. Женщина передо мной не была такой.

Я отвернулась, не в силах смотреть на нее. Адамо тронул меня за плечо, заглядывая в глаза.

— Я не могу, — сказала я почти бесцветным голосом, опуская пистолет.

— Хочешь, чтобы я…

— Нет, — быстро ответила я.

Я положила пистолет на столик. Краем глаза я заметила, что мама нерешительно подошла к нам.

— Ты не пожалеешь, клянусь. Теперь, когда ты решила пощадить меня, Римо отпустит меня, как ты и сказала. Я уйду и никогда не вернусь. Но… — она облизнула губы. — Твой отец будет охотиться за мной. Мне понадобятся деньги, чтобы добраться до Европы и начать там новую жизнь.

Выражение лица Адамо сменилось абсолютной яростью.

— Ты просишь у Динары денег?

Иден сделала шаг назад.

— Если она хочет, чтобы я жила, и моя смерть не была на ее совести, мне нужны деньги, чтобы сбежать от Григория.

Новые слезы прижались к моим глазным яблокам.

— Точно так же, как в прошлый раз тебе нужны были деньги, но тогда ты не могла попросить их у меня, поэтому продала меня старикам, которые приставали ко мне.

Меня начало трясти, гнев и полное отчаяние боролись внутри меня. Я вырвала нож из кобуры и резко обернулась. С хриплым криком я вонзила клинок ей в грудь. Ее глаза расширились, а губы приоткрылись в беззвучном крике. Затем она рухнула на пол, увлекая меня за собой, потому что я все еще сжимала нож. Я опустилась на колени рядом с ней. Выпустив нож, я схватила ее за плечи и начала трясти.

— Как ты могла так поступить со мной? Как? Как? — закричала я. Слезы застилали мне глаза, а горло саднило от крика. — Как? Почему ты не любила меня настолько, чтобы защитить? Почему?

Я продолжала трясти ее и кричать, но она не могла ответить мне, и что бы она ни сказала, это никогда не дало бы мне желаемого ответа.

Я отпустила ее и свернулась калачиком, закрыв лицо руками, липкими от ее крови. Я всхлипнула и вздрогнула.

— Почему ты не любила меня?

Адамо опустился на колени рядом со мной и обнял меня, притягивая к себе.

— Она была монстром и никогда не заслуживала быть твоей матерью. Ты милая, и я люблю тебя.

Я замерла, прижимаясь к нему, судорожно втягивая воздух. Я подняла голову. Должно быть, я выглядела ужасно с кровью и слезами на лице, но выражение лица Адамо было полно любви.

— Ты любишь меня?

— Да, даже если я нарушу наш договор о том, чтобы держать это в секрете. Мне все равно. Я не буду скрывать своих эмоций. Я чертовски люблю тебя, и тебе лучше смириться с этим.

Я издала сдавленный смешок.

— Я тоже тебя люблю.

Я поцеловала Адамо, но, когда отстранилась, его губы были покрыты кровью. Мои глаза искали труп моей матери прямо рядом с нами. Ее кровь медленно растекалась по телу, а безжизненные глаза смотрели в потолок.

Я обмякла на Адамо, адреналин угасал и оставлял странное ощущение пустоты. Я сделала это. Мы сделали это. Убили всех мучителей из моего списка. Даже мою мать. Я ожидала эйфории и облегчения, и было какое-то облегчение, но сильнее была неуверенность. Что теперь? Всю свою жизнь я стремилась раскрыть свое прошлое, а затем наказать тех, кто надругался надо мной. Теперь, когда мне это удалось, я должна сосредоточиться на своем будущем, на новых целях и выяснить, чего я действительно хочу.

Я сунула руку в карман джинсовых шорт и вытащила смятый клочок бумаги, испачканный кровью. Я держала его в кармане с тех пор, как мы начали наш путь мести.

Мы закончили с нашим списком. Казалось, прошла вечность с тех пор, как мы убили первого человека. Каждую секунду каждого дня меня одолевали мысли о мести. Это занимало каждую мою мысль, каждую ночь и каждый день, и теперь, когда мы подошли к концу, чувство «что теперь?» овладело мной.

Адамо погладил меня по спине. Ни он, ни я не сделали ни малейшего движения, чтобы встать из лужи крови, собирающейся вокруг нас, намочив нашу одежду. Оно было еще теплым.

— Все кончено, — прошептала я почти благоговейно.

Адамо поцеловал меня в висок.

— Теперь ты можешь двигаться дальше.

Я посмотрела ему в глаза, задаваясь вопросом, что мы будем делать сейчас и будет ли это так просто, как он сказал.

Я взглянула на мать. Нет, на женщину, родившую меня. Она не была настоящей матерью.

— С ней разберется бригада уборщиков. Ты можешь забыть о ее существовании, — сказал Адамо. — Давай выбираться отсюда.

Он встал и протянул мне руку.

Я кивнула, хотя все еще чувствовала себя как в ловушке, и позволила ему поднять меня на ноги. Адамо вызвал уборщиков и повел меня к двери. Перед уходом я бросила последний взгляд на мать. Я хотела, чтобы она умерла, и не испытывала никакого сожаления по поводу ее убийства, но эйфория и чувство свободы еще не пришли.

Мы вернулись в отель и вошли в здание через черный ход, потому что были покрытыми кровью. Персонал закрывал глаза на наш вид. Лас-Вегас и особенно наши отели находились под нашим полным контролем. Все, кто работал на нас, знали, что лучше не проявлять интереса к подозрительному поведению.

Динара направилась в ванную, и я последовал за ней. Она ничего не сказала с тех пор, как мы покинули дом ее матери.

Опустившись на край ванны она продолжала смотреть на свои покрытые коркой крови пальцы, сгибая их, будто не доверяла своим глазам. После нескольких последних убийств эйфория и возбуждение были нашими доминирующими чувствами. С каждым вычеркнутым именем в нашем списке с плеч Динары, казалось, сваливался еще один груз. Но не сегодня. Я присел рядом с ней.

— Она заслужила смерть.

— По нашим меркам определенно, — сказала Динара.

— Не только по нашим меркам. Думаю, многие согласятся, что она заслужила смерть, после совершенного.

Социальные нормы и средняя мораль были чем-то, с чем ни Динара, ни я не имели большого опыта, но жестокое обращение с детьми было преступлением, которое большинство людей хотели видеть наказанным как можно более сурово.

— Ты жалеешь, что убила ее?

Динара наконец оторвала взгляд от своих рук и нахмурила брови, обдумывая мой вопрос.

— Нет. Я не чувствую никаких угрызений совести. Я бы продолжала думать о ней, если бы знала, что она жива. Я бы никогда не смогла двигаться дальше. И не только это. Если бы я сохранила ей жизнь и страдала из-за этого, папа в конце концов взял бы дело в свои руки. Он перевернул бы небо и землю, чтобы убить ее на территории твоего брата, и это только вызвало бы неприятности. Я не хочу, чтобы наши семьи воевали. Пока мы игнорируем друг друга, у нас есть шанс быть… — она замолчала, выражение ее лица изменилось.

Я схватил ее за руку.

— Шанс быть вместе, — закончил я.

Глаза Динары впились в мои. Несколько крошечных брызг крови усеяли ее щеки и лоб, ее волосы были в беспорядке, а кожа бледной, и все же она выглядела более красивой, чем кто-либо, кого я когда-либо видел.

— Да, — тихо согласилась она. — Что теперь? Я чувствую, что прямо сейчас передо мной открывается пустота там, где раньше была цель.

— Сейчас мы примем душ и хорошенько выспимся, а завтра вернемся в лагерь.

Удивление промелькнуло на лице Динары, как будто она даже не рассматривала вариант возвращения в лагерь.

— Ты ведь хочешь вернуться в лагерь?

На ее лице появилась усталая улыбка.

— Это единственное место, где я хочу оказаться прямо сейчас.

Я проснулся посреди ночи в пустой постели. Обыскав комнату, я нашел Динару перед панорамными окнами. Она позволила своему взгляду блуждать по мерцающим огням под нами. Я встал с кровати и присоединился к ней. В ее глазах застыло потерянное выражение, словно она искала якорь, за который можно было бы зацепиться. Я коснулся ее спины, и она устало улыбнулась мне через плечо.

— Я не могла уснуть.

— Кошмары?

Она покачала головой, слегка нахмурившись.

— Нет, не совсем. Я просто чувствую себя немного потерянной. Я думала, что убью прошлое, лишив жизни своих обидчиков, но это все еще остается в глубине моего сознания, не так заметно, как раньше, но все еще там.

Исцеление займет больше, чем убийство ее матери и насильников, и, прежде всего, это займет больше времени. Я отвел ее обратно в постель, мы легли, и я обнял ее за талию. Я ощущал волнение в ее теле.

— Может, тебе стоит поговорить с Киарой, — наконец сказал я.

— Твоя невестка, — произнесла она, начиная отстраняться. — И почему я должна?

Ее защита встала на место.

— Потому что она испытала нечто подобное.

Я не обсуждал это с Киарой, но она была одним из самых добрых и отзывчивых людей, которых я знал, поэтому я был уверен, что она поможет Динаре.

Динара спрыгнула с кровати, повернувшись ко мне спиной. Она вынула сигарету из пачки и сунула ее в рот, но закуривать не стала. Вместо этого она хмуро смотрела на кончик. Она почти сердито щелкнула зажигалкой и наконец закурила. Я тоже сел, чтобы видеть ее лицо, но она, прищурившись, смотрела на горящий кончик. Наконец она повернулась ко мне, ее взгляд был жестким.

— И что это было?

— Ее дядя надругался над ней, когда она была ребенком.

Динара горько усмехнулась и глубоко затянулась сигаретой, медленно выдыхая дым.

— Ее мать тоже получила деньги за то, что продала свою маленькую дочь? Ее насиловали дюжины мужчин, иногда на глазах у матери?

— Я знаю, что ты не испытала того же, но это не значит, что она не понимает, через какую травму ты прошла. Возможно, разговор с ней поможет тебе.

Она сердито взглянула на меня.

— Ты справляешься с травмами так же, как Римо или Нино? То дерьмо, что случилось в твоей юности, смерть твоей матери? Нет, ты не так справляешься. Но почему-то люди думают, что все жертвы изнасилования одинаковы, будто мы все одинаково относимся к этому дерьму. Словно все мы хотим, чтобы нас жалели и нянчились, будто мы вдруг стали хрупкими.

— Я не нянчусь с тобой и не жалею тебя, черт возьми, и я определенно не считаю тебя хрупкой.

— Но когда ты узнал, то именно так и подумал.

Во мне поднялся гнев. Я выхватил сигарету у нее изо рта и затушил ее в пепельнице.

— Я, блядь, не знал, о чем думал. Меня потрясло то, что Римо положил у моих ног.

Динара закатила глаза.

— Ты был шокирован увиденным? Я жила этим дерьмом.

Я со вздохом провел рукой по волосам. Я схватил Динару за руку, и, к моему удивлению, она позволила мне, даже разрешила сплести наши пальцы.

— Я знаю. Черт, Динара, я хочу тебе помочь.

— Ты помогаешь, и уже сделал это, помогая мне вытаскивать этих ублюдков одного за другим.

— Думаешь, этого достаточно?

Она долго смотрела мне в глаза, ничего не говоря.

— Не знаю, но мне стало легче, по крайней мере на время. Я думаю, мне просто нужно решить, чего я хочу сейчас, и как жить с демонами, которых я не могу убить так же легко.

Когда мы оставили позади Лас-Вегас, я увидел, как с меня свалился груз. Город всегда будет ассоциироваться у нее с болезненными воспоминаниями. Соединив наши пальцы, я привлек ее внимание. Она рассеянно улыбнулась мне.

— Чувствуешь себя по-другому? — я спросил.

— Иначе, чем до того, как мы начали нашу вендетту?

Я кивнул.

Она задумалась.

— Еще вчера я бы сказала «нет». Мне казалось, что я падаю в черную дыру, но начинаю понимать, чего мы достигли. Люди, причинившие боль мне и другим девочкам, ушли. Моя мать умерла, и они больше никогда не смогут иметь надо мной власть.

— После предстоящей гонки ты почувствуешь себя еще лучше.

Ее улыбка стала менее напряженной.

— Я очень скучала по гонкам. Никогда не думала, что так привыкну к этому.

— Ты тоже никогда не думала, что и ко мне привыкнешь, — пошутил я, желая еще больше разрядить обстановку.

Динара закатила глаза, но потом наклонилась и ненадолго отвлекла меня поцелуем.

— Ты застал меня врасплох. Этого больше не повторится.

— Я уже владею твоим сердцем.

— Да, теперь тебе придется оставить его себе, — поддразнила она.

Она откинулась на спинку сиденья, ее плечи расслабились впервые со вчерашнего дня.

— Теперь, когда оно у меня, я его не отдам.

Взгляд Динары стал отстраненным.

— Мы просто должны убедить наши семьи.

— Это наша жизнь. Им придется принять наш выбор.

Динара бросила на меня взгляд, ясно дававший понять, что все будет не так просто. Я знал, что она права, но мы уже столько пережили, и я никому не позволю разлучить нас.