Как исправить прошлое

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

– Итак, Тина, – хрипло произнес он, легонько гладя ей грудь, – как мы поступим? Выбирай: стог сена, дюны... А где моя мать?

– Твоя... мать? – замерев, глупо переспросила она.

– Мм... Я... приехал к ней, – медленно проговорил он. – Дома ее нет. – Резко вскинул глаза и заметил тревогу на лице Тины.

– Да, она уехала, – не узнавая собственного голоса, сказала Тина.

– Так я и понял из слов старушки, которая там живет. Мама уехала несколько лет назад. Очень было приятно узнать!

Встретив его холодный взгляд, Тина подумала, как это печально, что он потерял связь с матерью. И причина тому – еще печальней.

– Ты же знаешь, она от тебя отказалась. В мертвых глазах что-то блеснуло.

– Да. Однако я все-таки вправе надеяться, что мне сообщат ее адрес. У старушки адреса нет, а у твоего деда есть наверняка. Они с отцом были друзьями. Потому-то я и явился поговорить с ним. Раз деда нет – ты скажешь мне адрес или как-нибудь быстренько его отыщешь.

В блеске его глаз было что-то металлическое, пугающее. Крепко держа Тину за предплечья, Джованни медленно усадил ее безвольное тело. Его высокие славянские скулы выпирали сильней обычного. Мрачная настойчивость, унаследованная от отца-поляка, никогда ёще не была так заметна. У него был вспыльчивый нрав отца, а обостренное чувство справедливости досталось от матери-сицилийки. Не миновать неприятностей, подумала Тина, хорошо зная взрывную натуру Джованни.

Когда-то он разозлился на Бет, отказавшуюся разрешить ему вольности и попросить своего отца помочь финансировать его обучение в Гарварде. В слепом гневе Джованни так дал по акселератору, что врезался в машину Сью. Он клялся, что за рулем была Бет, хотя его показания опровергли столько свидетелей, что впору было назвать его лжецом. Да и сама Тина тоже все видела своими глазами. Его яростное сопротивление на суде всех тогда изумило.

Встретившись с ним глазами, Тина вздрогнула. Время, похоже, не сгладило его обиду, лишь усугубило: он по-прежнему думает, что его предали. Под холодным взглядом Джованни Тина, собравшись с силами, произнесла:

– Не смей мне угрожать! Так, значит, в этом все; дело? Ты ищешь мать?

– А зачем бы иначе я приехал сюда с Сицилии? – низким печальным голосом произнес он.

Сицилия! Значит, вот куда он отправился после тюрьмы зализывать свои раны – в семью матери, туда, где родился! Молясь, чтобы он снова туда убрался, Тина сказала:

– Мне очень жаль. Ты зря ехал в такую даль. Твоей матери здесь нет.

– Где она? – жадно спросил он.

Стараясь не выдать жалости, она вскинула подбородок.

– Откуда мне знать?

– Действительно, откуда, – тусклым от разочарования голосом отозвался Джованни.

– Джо, – сочувственно вырвалось у нее.

Он поднял ее на ноги и отступил, открывая дверь на улицу.

– Ты, кажется, собиралась в кафе?

Полуслепая от слез, она кивнула и вышла на горячее солнце. Джованни направился к своей машине, и с каждым его шагом Тина чувствовала, как ее сердце рвется на части.

Она добилась своего – он уезжает и... О Господи! Нет, ей надо побыть одной, погулять, поплавать... Любое физическое усилие заставит ее позабыть о нем и о черных днях, вернувшихся терзать ее память.

Опустошенная, она вошла в кафе, но, стоя у стойки, глядя на мелом написанное на доске меню, поняла, что уже не хочет есть.

– Тин! Ты в порядке? – обеспокоено глянула на нее Тереза Сильва.

– Конечно. Так, задумалась... Школьные проблемы! – И выразительно закатила глаза.

– Ты слишком много работаешь, вот что! Отдохни сегодня: день будет жаркий. Мануэль с ног сбился, стараясь, чтобы к сегодняшним свадьбам все было свежим. – Тереза улыбнулась, как всегда, когда говорила о сыне, и Тина улыбнулась в ответ.

– Я так и думала, что ему придется заняться заготовкой продуктов. И дедушка оставил длиннющий список для наших рабочих, чтобы все лимузины сверкали как солнышко.

– От свадеб всем прибыль, – усмехнулась Тереза. – Что ты будешь? Сэндвич с тунцом или...

– Сэндвич и булочку с ананасом. И немного фруктов, – ответила Тина, стараясь, чтобы голос звучал оживленно.

И все-таки, выйдя из кафе, она почувствовала, как на руку капают слезы, и сердито вытерла глаза кулаком. Дверь за спиной отворилась, кто-то вышел.

– Тин, что-то неладно, я же вижу, – раздался мягкий голос Терезы. – Это из-за Адрианы? Ты устала? Конечно, нагрузка огромная, и работа, и прочее...

– Нет, – шмыгнула она носом. – Я справляюсь. Ты же знаешь, как я люблю ее.

– И все-таки это нелегко. Думаю, помощь бы тебе не помешала.

– Нет, – покачала головой Тина. Скоро даже помощь приходящей сиделки Лал будет им не по средствам. – Мы справимся. Я могу взять работу на лето. Пойду, например, в жонглеры! – Она усмехнулась. – Это я умею!

– Ты святая, – обняла ее Тереза.

– Святые не раскисают по пустякам, а распространяют вокруг солнечное сияние, – улыбнулась сквозь слезы Тина и вскинула голову. Вот что ей нужно – солнце! Побыть одной, подумать, восстановить силы. Адриана, слава Богу, не здесь, Джованни уехал. Нужно на море, на простор, не то спятишь. – Поеду сейчас на пляж, буду нежиться на солнышке, плавать, дышать, гулять, – решительно сказала она, вытерев слезы.

– Вот и умница, – обрадовалась Тереза. – Счастливо тебе!

С этими напутственными словами Тина и отправилась восвояси. Река Сассекс от Этернити к морю разветвлялась на несколько рукавов. Здесь дремали над удочками рыбаки и влюбленные могли побыть наедине, нежась в лодке на солнышке, разговаривая, мечтая. Мечтая о любви. О Джованни.

Тина грустно вернулась домой, собрала все, что нужно, чтобы провести день на пляже, и поехала. Город остался позади, уступив место покатым холмам и поросшим черникой низинам. Свежий соленый воздух действовал успокаивающе.

Устав от уборки квартиры или от тяжелых проблем, с которыми приходилось разбираться по долгу службы, она нередко приезжала сюда, порой с Адрианой, но чаще – одна. И от души радовалась, наблюдая за болотными птицами – утками, чомгами и редкими хохлатыми цаплями.

Ветер с Атлантики трепал ей волосы, доносил запах выброшенных на берег водорослей. Небо устремлялось в бесконечность, привнося в жизнь надежду, и так ярко полыхало на закате, что домой она всегда возвращалась отдохнувшей и обновленной. Улыбаясь при мысли, что именно так и проведет сегодняшний день, при повороте к пляжу Тина поглядела в зеркало заднего обзора.

– О Господи!

Следом за ней шла вкрадчиво-приземистая, порочно блестящая машина. «Ламборджини» Джованни! Другой такой нет во всем Массачусетсе, не говоря уж об Этернити.

Она резко нажала на акселератор и через минуту-другую была у стоянки у Нек-Бич. Джованни припарковался рядом и, привлекая к себе общее внимание, неторопливо выбрался из машины – ни дать ни взять звезда Голливуда.

– Ну, это уж слишком! – Вне себя от негодования, Тина схватила сумку и бросилась к деревянной лестнице, ведущей в дюны. Значит, он не сдался! Будет продолжать расспросы, пока кто-нибудь не брякнет ему про Адриану.

Взбегая по лестнице, она оглянулась. Джованни, совершенно не торопясь, длинными шагами преодолевал пространство, светлые волосы были взлохмачены ветром, глаза скрыты темными стеклами очков.

В нормальных условиях она нашлась бы, как отбрить приставалу, но у входа в женскую раздевалку стояла на рабочем посту ученица ее школы, и впервые в жизни Тина усомнилась, мудро ли это – в одном и том же месте жить и работать.

– Здрасьте, мисс Мерфи! – улыбнулась Кэти, отрываясь от учебника химии. – Чудный сегодня день!

– Да, день что надо, – задыхаясь от спешного подъема, сказала Тина. – Сплошной кайф, – мрачновато прибавила она.

Но Кэти уже округлила от восхищения карие глаза – значит, заметила Джованни. Пошла химическая реакция, со знанием дела подумала Тина, проскользнула в прохладную полутьму, нашла пустую кабинку.

Ну не наглость – так ее преследовать! На что он, собственно, надеется? Сказано ведь, что мать уехала. Шатание вокруг гаража не даст ему ничего. Ей, впрочем, может от этого не поздоровиться. Адриане – тоже. Черт бы его взял!

Она скинула майку и шорты. Предстоит еще одно столкновение, а ведь это день, когда она собиралась заниматься только собой! Один-единственный день в ее суматошной жизни, когда не нужно заботиться ни о ком, не думать ни о каких проблемах!

И надо было ему явиться и все испортить!

Хотелось рычать от ярости. Но она не стала рычать, а принялась натягивать на распаренное тело ярко-синий купальник. Поправила лямки, нахмурилась. Тело пронизала дрожь – она тоже была в купальнике, когда они впервые занимались любовью, или, вернее, только первые минуты, а потом уже без него.

В ту ночь, в ту черную, беззвездную ночь он научил ее, что такое быть женщиной. Ослабев от воспоминаний, Тина устало присела на скамью, прислонилась к прохладной стене. Какой холодный был тогда песок! После долгого, неторопливого заплыва они, обнявшись, лежали в прибое и клялись друг другу в вечной любви.

Вечной! Глаза ее потемнели от разочарования. Эта любовь продлилась всего несколько месяцев, и теперь Тина искренне жалела, что она вообще началась.

Но невозможно забыть, как пенистая волна омывала их блестящие тела, как песок забивался в волосы, как светились любовью глаза Джованни.

Ох, болит сердце! Осталось только жалеть, что когда-то влюбилась в парня своей лучшей подружки. Жалеть, что оба обнаружили, как много у них общего. Жалеть, что никогда она так и не призналась Джованни в том, что обожает его.

Он встречался с ней, одновременно назначал свидания Бет и лгал им обеим, клянясь в любви и той, и другой. Бет, с детских лет ее подружка и защитница, богатая, ослепительно красивая Бет жила в поместье Тамблинов, где были слуги, сады, цветники, лодочный домик-эллинг и гараж на четыре машины.

Как ни странно, Бет любила бывать в бедном жилище Тины, утверждая, что в нем весело и уютно, в отличие от ее дома, где пустынно, и слишком просторно, и вечно гуляют сквозняки. Тина никак не могла этого понять. Дом Тамблинов, самый красивый в Этернити, был построен корнуэльцем Азарией Тамблином еще в прошлом веке, и она, Тина, просто мечтала бы жить в поместье просоленного всеми ветрами морского волка, сделавшего состояние на торговле с Китаем. Впрочем, нельзя было не почувствовать, что в доме этом недоставало любви.

Любовь, в которой нуждалась Бет, она нашла в семье Мерфи. Она щедро дарила Тине одежду, учила ее женским хитростям – как, например, скрывать слишком пышную фигуру. Взамен Тина помогала Бет с уроками, в школе пресекала разговоры о мстительности подруги, выслушивала ее истории о парнях, сгорающих от любви к ней...

Особенно это касалось новенького, Джованни, которого так и тянуло к знающей себе цену, сдержанной и недостижимой Бет. Тина, раскрыв рот, слушала, как подруга в лицах изображает каждое свое свидание и показывает, где и как Джованни пытался ее обнять.

– Самец, – пожимала плечами Бет. Она всегда говорила о сексе как о чем-то грязном, и Тина старалась не выдать своего интереса к этой стороне дела, потому что хорошим девочкам получать удовольствие от физической близости не полагалось. – Жадный, нетерпеливый, он просто в отчаянии, – делилась Бет. – И, знаешь, он довольно-таки груб.

И Тина продолжала узнавать все новые и новые подробности о неприятно настойчивом Джованни и скрывать свои собственные к нему чувства, потому что он был без ума от ледяной красавицы Бет и ни разу даже не посмотрел в сторону Тины, американки с ирландской, отнюдь не голубой, кровью. Он был умен и честолюбив. Брак с девушкой из богатой семьи помог бы ему добиться своих целей.

Но когда – после той метели – он пригласил Тину на свидание, сказав, что с Бет у него все кончено, она с радостью поверила в эту ложь. С бездумным восторгом отдала годы дружбы за шанс оказаться в объятиях Джованни.

Ложь, разумеется, раскрылась, Бет выдала ему по первое число, Джованни разгорячился, и они поругались. Увидев, как рушатся его планы – а он надеялся уговорить отца Бет дать ему денег на получение высшего образования, – Джованни рассвирепел.

Вот и вся история. Тина не могла отрицать, что и на ней лежит ответственность за ход событий, которые привели в результате к катастрофе, и сгорала со стыда. Ведь она совершила такую ужасную ошибку в своей в остальном вполне безупречной жизни.

Ее дед, впрочем, считал, что лучше внучки нет никого на свете. Родители ею гордились. В школе, где она работала, и среди преподавателей, и среди учащихся ее репутация была выше всяких похвал. В общем, мисс Совершенство. Но Тина Мерфи предала доверие своей лучшей подруги, и долгая дружба разорвалась в клочья, уничтоженная показаниями Бет и ее родителей, которые были главными свидетелями обвинения на суде и видели все происшедшее из окна своего дома.

Резко хлопнула дверь – кто-то вышел из раздевалки, и Тина подскочила от неожиданности и при этом, быстро оглядев себя, замерла от неловкости. Да, вот это вырядилась! Боже, как он сейчас будет разглядывать ее провокационный, не оставляющий никакого места воображению купальник! Тем более воображению Джо... Впору схватиться за голову! Слишком мало ткани, слишком много тела; бедра до талии голые, дорогая лайкра нежно, гордо облегает каждую грудь, словно предлагая их на съедение...

Но что теперь с этим сделать? Не сидеть же в раздевалке до вечера! Она вздохнула. Не хватало еще из-за сексуального агрессора Джо потерять солнечный день на пляже!

Тина запихнула одежду в шкафчик и, стараясь не глядеться в высокое зеркало, целомудренно .прижала к груди пляжное полотенце, потом искоса бросила взгляд на свое отражение и рассмеялась. Смех эхом раскатился по. всему помещению. Она выглядела как персонаж фильма про нудистов, прячущий свою наготу.

– К черту! – пробормотала она. Сложила полотенце, гордо вышла из раздевалки и буквально наткнулась на Джованни, который ждал у дверей.

– Санта Мария! В жизни своей не видел такого школьного психолога-консультанта! – воскликнул он, а Тина, нос кверху, прошествовала мимо, взмахом пальчиков попрощавшись с Кэти.

– Мисс Мерфи – прелесть, – любовно сказала та.

– Ну! Мне ли не знать! – с большой готовностью согласился Джо.

Тина одеревенела, услышав за спиной тихий смех, но все равно повернула к мосткам, которые вели к пляжу, от души надеясь, что предстоящий Кэти экзамен по химии окажется для нее важней, чем расспросы Джованни.

Рисковать, впрочем, она не решилась. Поэтому на вершине дюны остановилась и через плечо посмотрела на Джованни долгим взглядом. И тут же торжественно себе пообещала: «Я буду радоваться сегодняшнему дню. Это – мой день. Джо не сможет его испортить!»

И, чувствуя себя значительно лучше, прытко сбежала по ступенькам на сверкающий белый пляж, скинула босоножки и с наслаждением ощутила ступнями мягкий, нестерпимо горячий песок. Шагая, она скользила, как в танце, стараясь, чтобы между пальцев проникли песчинки, щурилась от удовольствия и тянулась лицом к солнцу.

– Красота!

Не повернувшись на голос, Тина стояла, смотрела на море, притворяясь, что прозвучавшее слово не произвело на нее никакого воздействия. И, словно Джованни не существовало, снова пошла вперед, пока не достигла гладкого, укатанного морем песка. Солнце палило вовсю, отражаясь в слепящем море. Кожу начало припекать. Тина оставила сумку и полотенце неподалеку от женщины с маленьким ребенком.

Джованни между тем все еще был в костюме. Значит, есть только одно место, куда от него можно скрыться, подумала она и бегом кинулась к морю.

Ледяная вода обожгла поначалу кожу, но Тина смело бросилась в волны, и тело скоро привыкло.

Вода сделалась приятно-прохладной и шелковой, как прикосновения возлюбленного.

Что за неуместное сравнение пришло ей в голову! Она искоса поглядела на берег. Там, далеко, некто в кремовом сидел у ее сумки. А в сумке, между прочим, ее обед. И как хочется есть! Но она плавала еще довольно долго, увы, все чаще думая о еде. Ничего не поделаешь. Придется выходить.

По крайней мере худшее сказано, затронуты все неприятные темы. Клянусь, подумала она про себя, больше Джованни моего равновесия не смутить.

К тому времени, когда Тина достигла кромки прибоя, он уже ждал ее там – брюки закатаны до колен, в руках наготове полотенце – словно заботливый прислужник, радеющий о хозяйке. Любой другой выглядел бы смехотворно, а он – нет. Напротив, он выглядел любящим и заботливым. А как хочется, чтобы он закутал ее в полотенце и прижал к себе, согревая.

– Мерси, Дживз \Слуга из рассказов Вудхауса «Дживз и Вустер»\, – сухо сказала она, выхватив полотенце из его чрезмерно старательных рук, когда он принялся растирать ей тело. – Если не возражаешь, я и сама справлюсь.

– Что, далековато заплыла? – с иронией усмехнулся он.

– Это здесь-то? – фыркнула Тина, взмахнула рукой так, чтобы окатить их обоих, и с удовольствием отметила, как невольно Джо вздрогнул от холодных брызг. – Плавали и поглубже.

– Ну, так далеко ты еще никогда не заплывала, – с приглушенной страстью пробормотал он, и Тину пронзила холодная дрожь. Тут он протянул ей руки, она споткнулась, и оба с шумом рухнули в прибой – причем тело Джованни нависло над ней, и Тина, упав на спину, никак не могла восстановить дыхание, а Атлантический океан швырял ей в лицо волну за волной.

– Помоги мне встать! – прокричала она, захлебываясь.

– Ну, море тебе ничем не грозит, – блестя мокрым лицом, рассмеялся он, поправил очки и, подхватив под мышки, поставил ее на ноги, но не отпустил. Вода каскадом струилась с тел, волосы, облепили головы, брызги, летящие с Джованни, падали на нее ледяным дождем. – Чего не скажешь про меня.

Все еще не отдышавшись, Тина отстранилась от его блестящего бронзового лица.

– А ты сгубил свой прокатный костюм, – с некоторым злорадством отметила она.

– И Бог с ним! Удовольствие того стоит, – усмехнулся он и притянул к себе ее обессиленное тело.

И тут, когда она совсем уж решила, что наказание завершит поцелуй, Джованни легко подхватил ее на руки и пошел по сверкающей золотистой воде, преодолевая катящиеся волны, словно их не было, а Тина, обессиленная, безвольная, лежала в его руках, жалея, что не вспомнила вовремя, что только безумец, не страшащийся смерти, рискнет выставить сицилийца дураком.

– Как ты себя чувствуешь? – Это было сказано с такой глубокой заботой, с таким встревоженным выражением лица, что Тина невольно ободряюще улыбнулась. Джованни погладил ее по лицу, и она тут же почувствовала прилив энергии, словно он замкнул электрическую сеть. – На солнце скоро согреешься, – проворковал он.

– Вообще-то я могу и идти. От ходьбы и согреюсь, – заявила Тина.

Он позволил ей соскользнуть на землю и предложил:

– А еще лучше – побегай.

– Нет, я слишком устала.

– Похоже, работа отнимает у тебя много сил, – спокойно констатировал он.

Покосившись на него с подозрением, после недолгого раздумья Тина приняла протянутую ей руку. Какой смысл изображать независимость, если именно из-за него она столько всего натерпелась? При ходьбе их пятки вминались в мягкий мокрый песок у кромки воды – это ощущение Тина всегда любила.

– Пожалуй. Она изматывает. Но я люблю ее. Она – вся моя жизнь.

– Неужели вся? – осторожно поинтересовался он.

– Ну, видишь ли, это такая работа. Ты должен отдаться ей всем сердцем. Это ведь не только административные вопросы и рационально составленный учебный план. Это проблемы эмоциональные и учебные. Мне нужно знать каждого ребенка, о каждом заботиться, и я, как могу, защищаю их от напастей и всяческих нарушителей спокойствия – поэтому, будь любезен, не отвлекай детей от дела, – предупредила она.

– Да, я могу... – согласился Джованни.

Так вот к чему он клонит, поняла Тина. Его ничуть не интересует ее работа. Она рассерженно остановилась и резко повернулась к нему, разбрызгивая вокруг себя воду, как отряхивающийся спаниель.

– Сунься хоть к одному из них, и я за себя не отвечаю!

– У тебя такие хорошенькие мокрые кудряшки, – любуясь, произнес Джованни.

– А твои я тебе повыдеру, если ты вздумаешь разыгрывать тут Казанову!

– Как раз подумываю, не сыграть ли мне в Казанову с одной дамой, – невозмутимо ответил он.

– С какой еще дамой? – устало спросила Тина.

– С тобой, естественно. – Джованни улыбнулся, и Тина увидела свое отражение в стеклах его очков: мокрая, растрепанная, надутая, с распахнутыми глазами и, увы, неприлично фигуристая. – Видишь ли, – продолжил он, стряхивая ладонью воду со лба, – больше всего на свете я хочу помириться с матерью, и я уже нашел хороший способ.

– Ох, Джо...

– Очень верный способ, – пробормотал он, взял ее за локоток и повел к пляжу. – Потому что ты мне наверняка поможешь. И когда ты будешь хорошей девочкой и расхвалишь меня до небес, мама непременно вернется, чтобы жить со мной.

– Нет, не вернется. Она... Джо, ты должен понять... Она не хочет с тобой жить.

– Она передумает, – уверенно сказал он.

– Боюсь, что нет.

Он не слушал, неторопливо снимая с себя пиджак и рубашку и аккуратно раскладывая их на горячем песке просохнуть. Злясь, что он расположился рядом с ней, Тина сидела чуть поодаль и косилась на его мускулы. Затем, к ее возмущению, он снял и брюки, под ними оказались кремовые боксерские шорты.

Загорелый, рассеянно подумала Тина. И загар такого красивого тона – что-то среднее между сливочной тянучкой и карамелью. Солнце согревало, и она распрямила ноги, думая: тоже мне, устраивается, точно на весь день.

– Как здорово вернуться назад! – пробормотал Джованни, разнежено вытягиваясь на песке. – Сколько я об этом мечтал! Хочешь? – Он протянул ей ее собственный сэндвич с тунцом.

– Очень! – воскликнула она, со значением глядя на его руку.

– Нет, не меня – сэндвич, – усмехнулся Джованни, наклонился и дразняще коснулся хлебом самого ее рта.

– Мое! – выхватила она сэндвич и тут же вонзила в него зубы.

– Люблю девушек со здоровым аппетитом, – протянул Джованни, и Тина, с набитым ртом, даже ничего не смогла ответить.

Было очевидно, что думает он об аппетите совсем другого рода. Он уже однажды сказал ей, после того, как, здороваясь, она радостно кинулась в его объятия, что с ней чудесно встречаться после свиданий со скучными, чопорными девочками из высшего общества.

Оба они никогда не упоминали Бет, но именно она была сдержанной и корректной. Тина всегда восторгалась подругой – держит себя как истинная леди. Как хотелось быть на нее похожей! Ей и в голову не могло прийти, что мужчины предпочитают как раз теплых, отзывчивых на ласку. Джованни все-таки как-то намекнул, что, на его вкус, Бет слишком строга, и это замечание вызвало тайный восторг у Тины. Она отбросила страхи, обрела уверенность в себе, стала доверять своим ощущениям.

Теперь, набравшись опыта, она понимала, что Джованни, возможно, каждой женщине говорил то, что той хотелось услышать. Ей он твердил, что предпочитает страстных, и, когда они оставались наедине, она отбрасывала все требования приличий и просто им наслаждалась – его прикосновениями, умением возбудить в ней страсть, силой его чувств и прекрасным молодым телом.

А сейчас, жуя сэндвич, Тина безжалостно подавила в себе голодное чувство к человеку, который знал, как надо любить, знал, как доставить ей, Тине, наслаждение, и находил ее совершенно неотразимой. Таких на Земле больше просто нет, горько подумала она.

И все-таки... как приятно слушать ласковые слова из медоточивых уст Джованни. Даже кожу пощипывало от его близости. Тина уселась поудобней и в смятении уставилась на блистающее пространство воды, защищенное от ярости Атлантического океана длинной полоской земли, протянувшейся от лежащих севернее болот.

В плеске холодных волн смеялись и визжали дети, подростки играли в мяч, влюбленные бродили вдоль линии прибоя, не замечая решительно никого вокруг. Блаженное зрелище! Ей бы сейчас наслаждаться им мирно, так нет – она вся просто как на иголках. А Джованни возится в ее сумке, а там, в кармашке, ключи от квартиры. Хоть вешай их себе на шею!

– Твои вещи уже почти высохли, – пробурчала она. – Ты уже позабавился. Уходи.

– Думаешь, мне достаточно того, что ты вертишься, как русалка, вытащенная на песок? – нагло ответил он. – Нет, этого мне мало. – И он чувственно, что у девушки перехватило желание, пробежался пальцами по ее руке.

– Прекрати! Русалки не для смертных! – выговорила Тина и хотела отодвинуться, но он поймал ее руками за талию. Его дыхание защекотало ей шею.

– Нет, на этот раз ты от меня не уйдешь. Только попробуй, и я превращу твою жизнь в ад. Что было бы справедливо...

– Помогать тебе я не стану!

– Станешь, когда мы во всем разберемся, – тихо сказал он и прижался ртом к ее спине – теплый к горячему, атлас к шелку. Бормоча, он бродил губами по коже, и Тине становилось все трудней сдержать крик наслаждения. – Да, – уверенно прошептал он прямо в ухо. – Станешь.

Наконец освобожденная и втайне жалеющая об этом, Тина глянула на него через плечо и попробовала изобразить презрение:

– И почему ты так уверен?

Медленная улыбка приподняла уголки его губ, и она резко отвернулась, чтобы совладать с желанием поцеловать своего мучителя.

– Потому что меня мучит неутоленная жажда. Это – побудительная причина. Посмотри, Тина. Посмотри вон на ту мать с ребенком.

Тина озадаченно обернулась. Женщина нежно улыбалась, глядя, как малыш стучит лопаткой по дну ведерка, а потом торжественно поднимает его, открывая куличик. Мать с сыном так искренне радовались, что Тина растаяла. Даже Джованни смотрел на эту сцену с обезоруживающей нежностью, словно любил детей отчаянно, безнадежно.

– И что? – спросила она.

– Вот что я вижу всюду, куда ни пойду. Материнскую любовь к сыну. Общая жизнь. Я ставлю свою мать выше всех в мире. Они с отцом всем для меня пожертвовали, и я всегда старался всего себя отдать им взамен.

– Я это знаю, – неловко пробормотала она. По отношению к женщинам Джованни, может быть, и негодяй, но с родителями всегда держался очень сердечно: помогал во всем, даже в ущерб своему свободному времени. Все трое были очень близки между собою, обнимались на людях, держались за руки. Никто не сдерживал чувств. Жизнь их была полна любовью, которую они выражали открыто. Тина вздохнула, осознавая величину искалечившей их семью трагедии.

– Я хочу, чтобы она вернулась, – просто сказал Джованни. – Я готов на все, только чтобы это произошло. – Он коснулся плеча Тины, и она вздрогнула, встретившись с его многозначительным взглядом. – Если в тебе течет сицилийская кровь, ты ничего не делаешь наполовину.

Она поежилась, догадываясь, что он имеет в виду. Чувство уважения, внушенное страхом. Его пальцы забрались ей в волосы, и она почти что откинула назад голову, чтобы прильнуть к ним, но встрепенулась и встряхнула головой, рассылая во все стороны брызги. И почувствовала, как его язык слизывает капельки, попавшие ей на шею... плечо... руку...

Замерев, она безвольно сидела под этой сладкой пыткой, поражаясь сама себе, почему не остановит его, и не желая признавать, что знает ответ.

– Когда она меня снова увидит, ей будет трудно меня оттолкнуть, – севшим голосом сказал он. – У меня есть дом. Он почти готов, и я хочу, чтобы мама там поселилась.

Тина качнула головой. У него есть дом для матери, но Джованни никак не желает смириться с тем, что сам он никому тут не нужен.

– Нет, – грустно сказала она.

– Ты должна, должна понять, как это для меня важно, – бормотал он, гладя ее затылок. Каким-то образом он очутился теперь ближе к ней – медовая, золотистая кожа лица совсем рядом, они коснутся друг друга щеками, если она нагнется совсем чуть-чуть... И она нагнулась. – Я хотел вернуться уже давно, Тина, – внятно сказал он, овевая ей губы своим дыханием. – Можно ненадолго забыть отчий дом, но потом ты начинаешь страдать от синдрома отторгнутости. Я вырос в Палермо и, выйдя из тюрьмы, отправился туда, но мой дом – это Этернита, потому что тут началась моя жизнь. Жизнь в полном смысле слова. Вот почему я поручил агенту купить для меня дом именно здесь.

Тина коснулась губами его шелковой кожи. Желание прильнуть к нему было таким сильным, а голос совести – не делай этого! – таким резким, что она замерла на мгновенье. В ее огромных синих глазах, обрамленных густыми черными ресницами, на которых посверкивали капельки морской воды, читалась нерешительность. И тут он стал целовать ее, нежно, сладко, как тот, навсегда исчезнувший милый Джо...

Нет, никакой он не милый и никогда им не был! Она вывернулась с выражением загнанного зверя в глазах, вспомнив, что он сказал про дом.

– Дом?! Но твоя мать никогда не станет жить в твоем доме! Хотя и никогда не покинет Этернити!

– Ага. Значит, она все-таки в Этернити. Уже хорошо. И покидать его ей не придется. Мой дом – здесь.

Тина закашлялась.

– Джованни, я думала, мы это уже обговорили. Ты не можешь здесь жить! Ты у...

– Замолчи! И не смей произносить этого вслух! – предостерег он. Рука его лежала на ее шее, тяжелая, неподвижная. Почти... почти угрожающая. – Глубоко внутри себя ты знаешь, что это неправда, – спокойно продолжил он. – У меня много всего на совести, кое за что мне стыдно, другие недостатки делают меня тем, что я есть. Но я не лгал никогда в жизни и никогда не поступил бесчестно по отношению к женщине, как бы низко она себя ни вела, как бы меня ни провоцировала.

– Ты лжец! – выдохнула Тина, отчаянно желая, чтобы он по крайней мере сознался в содеянном. – Ты не можешь отрицать...

– Я буду отрицать это до моего смертного дня, – тихо сказал он. – И даже дольше.

– Нет, ты был виноват!

Крепко схватив ее за плечи и держа на расстоянии вытянутой руки, он посмотрел ей прямо в лицо пронзительным взглядом черных глаз.

– Это ложь, – тихо произнес он, – и я не позволю тебе ее повторять.

Слова эти, сказанные сквозь зубы, были лишены своей обычной певучести, и Тина поняла, что он твердо решил осуществить свой безумный план, решил жить в Этернита, не обращая внимания ни на кого.

– И где этот дом? – неохотно поинтересовалась она.

– У городской пристани. Там, где жила Бет с родителями. Дом Азарии Тамблина, – с мрачной улыбкой ответил Джованни.