Приняв с утра душ, Доминик решил прогуляться. Но только он вышел на улицу с кружкой кофе, солнце скрылось за тучами.
Что ж, этого стоило ожидать. Несколько дней стояла отличная погода, самое время для дождя.
Теперь дети, Молли и он останутся в доме, а всем остальным придется сидеть в доме для гостей. Такая перспектива Доминику очень понравилась.
Он глотнул кофе, обжегся и поморщился.
Молли. Какое у нее настроение? Все еще хорохорится, цепляется за свою независимость, за свою якобы неуязвимость? Неужели она ему не поверила? Или просто она не верит самой себе?
— Она упрямая, как черт, — сказал он подошедшему Руфусу. Пес, как всегда, смотрел на него очень дружелюбно. — Вот ты — мужчина, — обратился Доминик к сенбернару. — То есть пока еще мужчина. Пока Элизабет не вернулась и не сводила тебя к ветеринару. Скажи мне, как мужчина мужчине: ты понимаешь женщин?
Руфус высунул язык, по форме и цвету похожий на большой ломоть ветчины, облизнулся и навалил кучу.
Доминик улыбнулся.
— Точно. Я в них тоже ни черта не понимаю. Ну что, Руфус, чем сегодня займешься? Какие планы?
— Да вот, хочу написать книгу «Тысяча и один способ избавиться от идиотов, которые считают, что собаки должны с ними разговаривать».
Доминик обернулся и увидел Тейлора. Тот качал головой.
— Доброе утро, Тейлор. Ты гениально воплощаешь Руфуса.
— Прежде всего, я отлично воплощаю одного композитора, который сейчас в отпуске. Скажи, у нас сегодня намечается что-нибудь увлекательное? Или чревовещание можно считать кульминацией сегодняшнего дня? Кстати, сейчас только девять утра.
— Тебе скучно?
— Послушай. — Тейлор отобрал у Доминика кружку с кофе и поставил ее на перила. — У тебя есть Молли. У Дерека есть Синара. А у меня кто? Если скажешь, что Билли Уайт, имей в виду: я тяжелее тебя на сорок фунтов.
— На шестьдесят.
— Неважно. Между прочим, не забывай, я сугубо городской человек. Вчера было весело, не спорю, но я жду не дождусь, когда ты сможешь вернуться к работе. Может, ты уже передумал насчет выходных? Надо наконец решить, что делать с Синарой. Они сейчас с Дереком репетируют в театре, и я не могу сидеть здесь сложа руки, когда она издевается над лучшей музыкой, которую мы с Тони написали в своей жизни.
— Ты там был?
Тони кивнул.
— Я понимаю, что место довольно сложное, но она совершенно не может в нем разобраться.
— Молли разобралась, — сказал Доминик и тут же об этом пожалел.
— Молли разобралась? — повторил Тейлор, подходя вплотную к Доминику. — Что ты хочешь этим сказать? Черт, Ник, если ты мне соврал, если ты настолько потерял от нее голову, что собираешься заменить…
Доминик схватил Тейлора за руку и потащил в кабинет.
— Не здесь. Пойдем.
Десять минут спустя Доминик сидел за своим столом и наблюдал, как Тейлор азартно исправляет ноты их будущего хита всех времен и народов.
— Так… Так… может получиться. Сделать немного проще, безыскусней. Это я понимаю. Как бы между прочим. Зато когда мы дадим ее во второй раз, будет триумф. Только надо сократить какой-нибудь номер, иначе мы не уложимся. Черт, здесь нужен Тони, потому что в конце нужно обязательно изменить текст, а я не пойму, в какой именно строчке. — Он швырнул карандаш на стол. — Без него ничего не получится. Черт бы побрал эти Греческие острова.
— У него второй медовый месяц, — напомнил Доминик Тейлору. — Кроме того, мы в настоящем отпуске впервые за десять лет. Все это заслужили.
— Правильно. Но где написано, что я обязан проводить его здесь? И куда я теперь поеду, если на горизонте маячит такая идея? Хотя Синаре я все равно помочь не могу.
— Это я от тебя уже слышал, — улыбнулся Доминик. Тейлор запустил в него карандашом.
— Ладно, Ник, давай так. Я хочу послушать, как эту песню поет Молли. Она не знает, что именно в ней изменила, ты не знаешь, что она в ней изменила, но как только я послушаю, то сразу все пойму. Она поет, я слушаю, потом запрыгиваю в свой «Додж», возвращаюсь, жду, когда приедет Тони, и мы вместе…
— Нет.
— …набрасываемся… Что значит «нет»? Почему?
— Потому что она не знает, что я слышал ее. Вот почему. Это… это будет вторжением в ее личную жизнь.
Тейлор откинулся на спинку стула и почесал затылок.
— Елки. Ты же в нее по уши влюблен. Черт, Ник, не надо. С Тони совсем другое дело. Он создан для семьи и всего такого. Но мы? Мы не теряем голову и тем более не женимся. Это отвлекает от работы.
— Не знаю, Тейлор. Я забыл про таблетки и бумажные пакеты с тех пор, как мы с Молли за… короче, она не актриса. Я рассказал тебе, как она пела эту песню. Ты профессионал. Перепиши ее.
— Пиши так, не знаю как, — проворчал Тейлор, вставая. — Хоть бы раз вы с Тони оценили меня по достоинству. Я пошел.
— Тейлор, погоди, — окликнул его Доминик. — Если ты не хочешь ничего менять, не надо. Может, это дурацкая затея.
— Дурацкая? Ник, это гениально. — Тейлор наставил на Доминика палец. — Надеюсь, к тому времени, как вернется Тони, идея станет моей?
— Разве не ты ее мне рассказал?
— Верно. Настоящий друг. До чего приятно быть капризным.
— Еще как. Если хочешь, я могу даже сделать вид, что готов расцеловать твой капризный зад. Хотя и так уже ясно, что переделывать необходимо.
Тейлор снова сел.
— А что у тебя с Молли? Ты в самом деле влюбился?
Доминик сжал карандаш между ладонями.
— Кажется, да. Наверное. Мы… мы сближаемся.
— Миссис Джонни сказала, что после случая с сараем ты провел ночь у нее. Я думал, она станет возмущаться, но она прямо сияла. Я думаю, Молли ей очень понравилась. Мне тоже. Милая. С ней пообщаться — все равно что на внедорожнике погонять. И эти ноги…
Доминик улыбнулся.
— Тейлор, мне твое одобрение ни к чему, если ты не знал.
Тейлор пожал плечами.
— Тем не менее оно у тебя в кармане. Могу я теперь наконец уехать в Нью-Йорк?
— Конечно. Как только закончится прослушивание.
— Ах ты, зараза. Значит, решил-таки ввести замену. Кого? Я ее слышал? Как объяснишь Синаре?
— Спокойно, парень, не кипятись, — ответил Доминик. — Прослушивать будем Лиззи. Я ей пообещал. Ты мне нужен для моральной поддержки.
— Ни за что. Твои, между прочим, недавние слова. Я не хочу вмешиваться в семейные дела. Это опасно. Особенно если Элизабет с Тони узнают.
— Ей будет помогать Молли. Элизабет учила Лиззи хореографии Боба Фосса, и девочка стала танцевать «Весь этот джаз». Мне миссис Джонни разболтала. Они даже уговорили ее сшить костюмы. Колготы в сеточку, знаешь?
— Блин! — воскликнул Тейлор и вздохнул. — Сначала запрещаешь говорить про ее ноги, а потом сам же начинаешь про них рассказывать. Ладно, ладно, я согласен. Когда прослушивание?
— Не знаю. Может, в конце недели?
Тейлор выразительно на него посмотрел.
— Ник, с каких пор ты стал такой свиньей? Хочешь до конца недели упечь меня в дом для гостей вместе с нашими голубками и мамой Билли?
— Можешь поселиться здесь, в спальне для гостей.
— Отлично, как раз то, что я хотел! Стоп. Я же хотел уехать.
— Но раз ты решил остаться… — Доминик взял листок с нотами, которые правил Тейлор, и помахал им в воздухе. — А я за компанию прерву свой отпуск и схожу послушать Синару. Ты со мной?
— Уши у меня крепкие, не жалко, — проворчал Тейлор, выходя вслед за Домиником из офиса. — Какого чер… а, Бутч, это ты.
Доминик посмотрел влево и увидел пару тонких ножек в сползших носках, торчавших из-под огромной черной шляпы. Шляпа, съевшая мальчика. Шляпа, закрывшая всего Бутча Лонгстрита, не считая коленок. Черная соломенная шляпа Молли.
— Бутч, что это за…
Бутч обернулся. Чтобы шляпа не съехала на лицо, он придерживал ее обеими руками.
— Здрасьте, дядя Ник и дядя Тейлор. Смотрите, я — черепаха!
Доминик снял с него шляпу.
— А Молли разрешила ее взять?
— Нет, сэр. — Бутч заволновался. — Меня теперь накажут? Лиззи секретничает с миссис Джонни, а Молли, кажется, спит. Мне было нечего делать, а когда я нашел шляпу, то решил поиграть в черепаху.
— Вот тебя поймают и сварят суп, — захохотал Тейлор. — Ловко он придумал, а, Ник? Как твое сердце, тает помаленьку? Спорим, хочется народить своих штук пять или шесть, и пусть бегают вокруг?
Доминик нахлобучил шляпу на Бутча (голову, шею, туловище и попку) и сказал:
— Иди, Бутч, поиграй. Мне надо узнать кое-что у Дерека с Синарой. Встретимся в доме в четыре часа, идет? Мы… Мы чем-нибудь займемся.
Глядя вслед Бутчу (тот со всех ног побежал в дом, при этом шляпу то и дело сдувало с головы), Доминик произнес:
— Тейлор, ты — настоящее шило в заднице, знаешь об этом?
— Я? — Вид у Тейлора был невинный, как у новорожденного ягненка. — Что я такого сказал? Ты же сам решил: ты влюблен. Женишься, родишь детишек. Сначала постель, потом колыбель. Вот смотри. Тебе уже почти тридцать девять. Первый ребенок родится, когда тебе стукнет уже сорок, а то и сорок один. Когда он закончит колледж, тебе пора будет выходить на пенсию. Хе-хе, вот здорово. Представь себе. А ведь где один, там и остальные. Посмотри на Элизабет. Зачем, ты думаешь, они укатили на эти Греческие острова? Тони тебе не говорил, что они хотят завести еще ребенка?
Доминик развернулся и пошел к театру. На лице у него застыла гримаса. Тейлор, не отставая, бежал за ним по пятам.
— Ты чего, Ник? Я тебя задел? Или огорошил суровой реальностью? Ты не создан для того, чтобы проводить дни в.окружении детей и милой женушки. Ну, хорошо, пусть тебя немного прижало, я все понимаю. Много работал и слишком азартно отдыхал — а это, честно говоря, редкость.
Доминик остановился.
— Тейлор, тебя никто ни о чем не спрашивает.
— Понимаю, дружище, понимаю. Но должен же я высказаться. Молли Эпплгейт — девчонка просто супер. Роскошная, да еще с деньгами. Веселая — как раз то, что тебе сейчас нужно. Но дальше-то что? Господи, Доминик, ты об этом подумай. Включи мозги, в конце-то концов.
У Доминика невольно сжались кулаки. Ему захотелось ударить Тейлора, засветить ему по морде, чтобы тот упал. Заткнуть ему рот!
Вместо этого он сцепил руки и отошел.
— Убирайся, Тейлор. Уезжай в Нью-Йорк, в Атлантик-Сити, в казино, к дьяволу — главное, подальше отсюда, понял? И не возвращайся, пока не приедет Тони. Во-первых, тебе здесь нечего делать, во-вторых, дай мне отдохнуть от твоей гнусной рожи.
— Ай, да брось, Ник. Перестань. Ведь Тони просил меня присмотреть за тобой, помнишь? Вот я этим и занимаюсь, присматриваю. И вижу, что ты из-за этой девчонки ведешь себя как последний придурок. Ник, сексом все болячки не вылечишь, поверь мне, я знаю, о чем говорю. Ну, пусть ты испугался за себя. Нельзя же теперь…
— Ладно, Тейлор, я понял. Все, что ты хочешь мне сказать, от первого до последнего слова. Ради бога, мы с ней знакомы всего несколько дней. Ты боишься, что мы рванем в Лас-Вегас? Чего ты так разбушевался?
— Откуда я знаю, что вы собираетесь выкинуть? Я вижу, что у тебя голова сейчас плохо варит. И ты разыгрываешь счастливого отца семейства. На пару недель это еще ничего. Но до конца жизни?
Доминик открыл рот, чтобы ответить Тейлору, — и закрыл. Потому что он сам не был уверен. Просто не был уверен, и все.
— Она… Она особенная, Тейлор, — произнес он наконец, понимая, насколько глупо и беспомощно звучат его слова. — Я никогда раньше не испытывал такого к женщине. Могу также сказать — на случай, если собираешься падать в обморок или звонить Тони, — она очень ясно дала мне понять, что уедет сразу же после возвращения Тони с Элизабет.
Некоторое время Тейлор молча смотрел на него и моргал.
— Ого. Так прямо и сказала?
— Да. И не один раз.
— И ты еще удивляешься, почему у тебя ум за разум зашел? Ник, да это первое дело, когда женщина заявляет мужчине — особенно такому, как ты, — что хочет уйти. Значит, она мечтает о том, чтобы ты уговорил ее остаться. Тебе ведь лишь бы покорить что-нибудь. Ну, слава богу, ты меня немного успокоил. Это мы уже проходили: чем горячее страсть, тем быстрее она остывает. Знал бы, не вмешивался. Прости, дружище.
— Да уж, — вставил Доминик, засунув руки в карманы. — Ладно, проехали. Может, ты и прав. Посмотрим, как пойдет дальше. А сейчас надо послушать Синару. Я ведь еще к Бутчу должен успеть.
Смущенный и взвинченный Доминик подошел к театру. Он открыл дверь и услышал голос Дерека:
— Нет, Синара, умоляю. Это не то. Давай еще раз, без сопровождения. Только твой голос, чтобы музыка не мешала.
— Мило, — прошептал стоявший рядом Тейлор. — Сначала я мешаю твоему счастью. Теперь моя музыка кому-то мешает. Лучшее утро в моей жизни.
— Ш-ш-ш, — предупреждающе прошипел Доминик. — Давай послушаем.
Они тихо проскользнули в последний ряд и стали смотреть на сцену.
Дерек выглядел растерзанным. Волосы, обычно причесанные волосок к волоску, сегодня были всклокочены, будто он месяц не брал расческу в руки. Шлепанцы на босу ногу, измятые брюки, широкая рубашка навыпуск.
Короче говоря, без слез не взглянешь. Когда Доминик увидел исполнителя главной мужской роли, то пожалел его, невольно сравнивая с собой. От этой мысли бросало в пот.
Синара же, напротив, расцвела, как никогда. На ней была ярко-розовая блузка и синие брючки — Доминик никогда не мог понять этот фасон: не то слишком длинные шорты, не то чересчур короткие брюки. Причесанная, подкрашенная, она, казалось, ничуть не огорчалась тем, что Дерек ею недоволен.
— Ты сегодня такой милый. — Она потрепала Дерека по щеке. — Я так люблю, когда ты волнуешься, мой медвежонок. Ты любишь свою птичку? Любишь, медвежонок?
— Ник, у тебя бумажные пакеты наготове? — прошипел ему в ухо Тейлор.
Дерек поцеловал Синаре руку и отступил на шаг.
— Пожалуйста, дорогая. Начни еще раз и без музыки. У тебя получится. Я знаю, что получится.
— Дерек, зачем это нужно? — воскликнула Синара, швыряя ноты на пол. — Выступать-то я буду с музыкой. В ней что-то не так. Господи, да там только в начале четыре раза брать октаву. Дальше — больше. Еще чуть-чуть, и я блеять начну.
— Все. — Тейлор скрестил руки на груди. — Сегодня я ее придушу, и наши мучения закончатся.
— Доброе утро, Тейлор, — послышался сзади голос Молли. — Что-то случилось? У вас обоих уши красные.
Доминик медленно выдохнул, чтобы прийти в себя, и повернулся к ней. Она выглядела… замечательно.
— Привет, — поздоровалась она, взглянув на него, на самом деле — сквозь него. — Я повстречалась на террасе с Бутчем, и он подсказал, где вас искать.
— Ты не рассердилась на него за шляпу? — Вопрос был глупый, но ничего лучшего он придумать не смог. Потому что она стояла рядом и улыбалась, как самый беззаботный человек на свете. Счастливый и легкомысленный в придачу. Сколько лет надо тренироваться, чтобы научиться так владеть собой? Или это вроде клоунады? Клоуны всегда хохочут, даже если на душе кошки скребут. Как она все это прячет в себе?
А если она делает так много лет подряд, вдруг уже не различает, где притворство, а где истинные чувства?
Вчера ночью Молли была настоящей. Плакала в его объятиях, возвращалась к жизни в его объятьях. Отдавала ему себя. Свое тело — полностью и до конца. На несколько часов маска была сброшена, стены крепости, в которой она пряталась, пали.
Или ему показалось? Знает ли он Молли на самом деле? Хотя бы частично?
— Доминик! Ау. Я говорю, ничего страшного, пусть играет с этой шляпой, если ему нравится. Это же просто шляпа. У тебя что-то случилось? Ты словно думаешь о чем-то своем.
— Не обращай внимания, — быстро ответил он. — Все то же. Синара никак не может справиться.
— Я этого боялась. Но у меня есть идея. Как думаешь, она согласится на маленький эксперимент? Чтобы подтвердить одну мою теорию.
— Не знаю. Что за эксперимент?
— Какая разница? — спросил Тейлор, вставая с кресла. — Я поддержу любое предложение. Что ты задумала?
— Ничего сногсшибательного, поверь мне. Извините.
И она прошла по короткому проходу к сцене. Дерек и Синара уже увидели их с Тейлором.
— Привет, Дерек, привет, Синара, — поздоровалась Молли, открывая большую сумку, которую Доминик прежде не заметил. — У меня появилась одна мысль дня два назад. Надеюсь, вы не откажетесь мне помочь.
Дерек бросил на Доминика откровенно неприязненный взгляд.
— Молли, все роли уже распределены, — жестко сказал он. — Не знаю, что тебе наговорил Ник.
— Доминик мне ничего не говорил. — Молли взобралась на сцену. — Я сама догадалась. Может, я и ошибаюсь, но вряд ли. Синара, пожалуйста, сделай мне одолжение. По-моему, я поняла, как решить твои проблемы с музыкой.
Синара выразительно посмотрела на нее.
— Молли, милая, ты чудная девочка, правда. Просто прелесть. Но — нет, спасибо. Мы отлично справляемся.
— Вранье, — ответила Молли, доставая что-то из сумки.
Доминик подался вперед в кресле. Наушники. Она вытащила наушники. Какого черта?
— Но зато я — действительно прелесть. Чудная девочка. — Молли подошла к проигрывателю, стоявшему на небольшом столике. — Ни в чьи дела не лезу. Обычно. Но что делать, если у меня родилась мысль? Пожалуйста, Синара, просто попробуй. Я очень прошу.
Синара посмотрела на последний ряд.
— Ник! В чем дело, черт побери?
— Что ответишь? — спросил Тейлор, пока они вдвоем шли к сцене.
— Понятия не имею. — Доминик жестом подозвал Молли. — Что ты хочешь сделать?'
— Ты еще не понял? По-моему, яснее ясного.
— Прекрати, — приказал Доминик, едва шевельнув губами. — С тобой все в порядке? Ты спала, когда я…
— Все нормально, — быстро ответила она, беззаботно улыбнувшись. Ни единого следа пережитого он не заметил в ее глазах. — Просто хочу ее отблагодарить.
— Каким образом? Доведя до истерики?
— Нет, — уверенно возразила она. — Я хочу ей помочь. И тебе помочь, и Дереку. Такое у меня сегодня с утра настроение — спасательное. Иди, не мешай мне спасать.
Она отвернулась и отыскала в проигрывателе отверстие для наушников.
— Ага, вот оно. Дерек, будь добр, поставь кассету или диск — на чем у вас записана музыка к песне Синары? Синара, не подойдешь поближе?
Доминик сел в первом ряду вместе с Тейлором.
— Что она делает? — спросил тот. — У Синары такой вид, будто она вот-вот взорвется.
— Говорит, пытается нам всем помочь, — ответил Доминик. Наверное, это все для него — проверка на вшивость. Сможет он обойтись без бумажного пакета в ближайшие пять минут или нет? Или без успокоительного? Может, лучше просто броситься на Молли и закрыть ее своим телом, когда в Синаре сработает детонатор?
— Дорогая, я не понимаю…
Молли показала Дереку на проигрыватель.
— Если я права, ты все поймешь. А если ошиблась, все равно никакого вреда не будет, правильно?
— Если это ради забавы… — жестко сказал Дерек. — Хотя черт с ним. Иди сюда, Синара. Не расстраивай девочку.
— А она уйдет, если я их надену? — Синара посмотрела на наушники, которые протянула ей Молли, пожала плечами и надела их на голову. — И что теперь?
— Теперь я спускаюсь в зал, Дерек включает музыку, и ты начинаешь петь.
— И тогда ты уйдешь? — улыбка Синары сочилась сарказмом.
— Обязательно, — ответила Молли, спрыгнула со сцены и уселась рядом с Домиником. — Это должно помочь. Я уверена. На все сто. Честное слово. Я надеюсь.
— Все это время мне не хватало именно уверенности, — сказал Тейлор, откинувшись в кресле и скрестив руки на груди.
Синара поправила наушники и стала ждать сигнала Дерека.
Никто, кроме нее, музыки не слышал, но когда зазвучал голос, это стало неважно. Сильный, чистый, божественный голос Синары.
— Господи, — прошептал Тейлор, когда она взяла очередную ноту. Челюсть у него отвисла.
— Господи, то, что нужно.
Доминик ничего не сказал, только взял Молли за руку. Голос Синары наполнил зал, и в первый раз слова, написанные Тони, зазвучали по-настоящему.
У Молли голос был приятный, но слишком слабый. Там, где ее слова звучали жалобно, Синара рыдала.
Она пела великолепно, без единой фальшивой ноты. Так, как он хотел, как мечтал.
— Ух ты, — прошептала Молли, когда песня закончилась. Синара продолжала стоять, озадаченно глядя на Дерека.
— Что? — спросила она, когда никто не произнес ни слова. — Что это с вами? Я пела это миллион раз.
— Но не так, как сегодня. Не так, черт меня подери, — произнес Дерек и ушел со сцены. Было слышно, как захлопнулась входная дверь.
— Я тоже пойду. — Молли схватила сумку и быстро поднялась на ноги. — Вы же знаете, он в нее влюблен. Простите. Кажется, я тоже сейчас поняла. Я так хотела исправить дело, что все испортила. Но ведь ей можно помочь? Наверняка врачи смогут. Доминик?
Как он раньше не замечал? И Молли еще называет себя эгоисткой, стрекозой, бездумно порхающей с цветка на цветок. Пустышкой. И при этом обратила внимание на то, чего никто не видел.
— Куда она побежала? Да что с вами со всеми? — спросила со сцены Синара, отшвырнув лист с нотами.
— Она расслышала всю музыку целиком только сейчас. Верхние регистры. Ты понял? — тихо сказал Тейлор. — Черт, Доминик, Синара стала плохо слышать. Что будем делать?