Калейдоскоп вечности (СИ)

Глава 8. Лампада зеленого огня

Сквозь омут серебряных глаз, и нежно-голубую дымку вдали, лунный свет нефритового блюда разгонял ночную темноту. Черный ветер сгонял обгоревшую листву, и горсть пожухлых некогда кремово-розоватых лепестков упала в прозрачную воду, отражавшую буйство пламенеющих руин. В отдалении слышались крики на туманной реке, и бурное раскачивание волн переполняло сердце тоской. Хмелела вода от рубиновой крови, озаренная чистыми лучами луны, а земля могилою стала, и свинцом оросила зелень. Шелест ветра не доносился до ее ушей, стоны и плач не трогали сердце, а шепот смерти баюкал в объятиях. Волны зеленого огня плескались о каменные стены, били по брусчатым дорогам, рассыпая снопы искр сияющими светлячками разлетающихся по воздуху. Пар исходил от ее дыхания, словно стояла она на холоде. Босые ноги ступали по раскаленной земле, на которой плавился камень, и ни один ожег, не повредил ее нежную и бархатную кожу. Буря пламени уносилась в высоту, затмевая призрачный свет серебряной звезды. Дым пеленою вздымался над безлюдными улицами, а те, кто выжил в безжалостном огниве в страхе хватались за балки горящие светом полуденного солнца в надежде отодвинуть тяжелые конструкции, чтобы выбраться наружу и спастись, но крепкие дома никли быстро, как никнут цветы под лучами позднего золотого обелиска, и скрывали за собой боль в глазах обреченных. Через пламя, поднимающееся в вышину, будто адский змей, вознесшийся из самых потаенных глубин проклятого подземелья, Фаир видела очертания усмешки беса. Она молилась Янусу за души тех, кого отправила в пучину огненной бездны, когда спустила с цепей свою силу, не просила прощения и не раскаивалась за жертвы, а лишь неустанно про себя шептала молитву двуликому божеству. Потоки вихрей столкнулись в воздухе, и всколыхнулся взрыв, уничтоживший часть набережной и восточную часть Старого Города. Она воздела руки в направлении существа, в котором не были ни капли человеческого, лишь безумный и не прекращаемый голод, изнуряющий и прожигающий изнутри дух, подчиняющий слабую плоть. Стилизованные браслеты из белого золота в форме лилий на ее запястьях больно прожгли ей кожу, и пламя, вырвавшееся на свободу разъяренным смерчем, снесло столетние постройки. Шум теплого ветра не будет касаться кровли с закругленными золотыми краями, а в ванных комнатах девушки не смогут надевать красивые оби из шелка и атласа, мягко проводить кистью по губам, придавая им сочный оттенок пурпура помады, старики не будут делать подношения в каменных часовенках и зажигать ароматные свечи, похлопывая в ладоши и воспевая молитву древним божествам. Речной плес, мягко раскачивающий деревянные корабли и ладьи с красными парусами. Волны колыхали миниатюрные модели, унося их вперед, рассекая тонкую гладь, радуя детей своим счастливым отплытием. Они все стали прахом под ее ступнями, пеплом, что она вдыхала в себя, крученым вихрем, смешавшимся с темно-зеленым огнем.

В ее памяти осколками метались воспоминания о былых кошмарах, как копье простреливает живот, и чистое синее небо стоит перед глазами, как горит плоть и опадают храмы, над которыми возвышалась луна, белевшая темными и глубокими ночами. Люди задыхались от ядовитого дыма, сизо-серой ширмой укутавшей родные и далекие пустынные края, озаренные маревом знойного солнца.

— Безликие чудовища не пройдут, — шептала Фаир словно проклятье, взирая на детище своих рук. Где-то в перекрестке звуков она слышала рев и дикий крик ребенка и слезы, струящиеся по его щекам, были ее слезами; стон, полный мольбы и обиды, стал стоном, вырывающемся из ее грудной клетки; последний вздох рябью отдававшийся на побагровевших водах предназначался ей. Волна фиолетового огня захлестывала неоновую и перламутровую, формируясь в подобие драконьей пасти, на голове выпячивались высокие золотые рога и сквозь канонаду звуков обрушившихся зданий и потрескивания огня, различался клич небесного существа готового воспарить к самым вершинам космоса, растерзать в своих алмазных когтях любой материал и структуру.

Фаир ощущала пульсацию крови и ее поток по венам, и страх, что уничтожал разум. У этого создания не было лица, из уже нечеловеческого рта, побелевшего как у мертвеца, выпадали зубы и отрастали зубцы, верхний ряд длиною в семь сантиметров и тридцать шесть миллиметров, нижний в пять сантиметров и двадцать восемь миллиметров, у полностью сформировавшейся взрослой особи клыки могли достигать пятнадцати сантиметров. Их кожу невозможно пробить, она словно из алмазной огранки, и любая сталь не оставит ни царапины; словно мел и речная галька, и в противоположность ночному окрасу была белой, как и сама смерть. Пузыри на поверхности его тела все еще лопались, и жидкость, стекавшая на землю, прожигала и впитывалась в почву, и сизо-голубая дымка слоями скрывала обличье проклятого, затаивая существо в темноте, а потом тот вновь всплывал, идя навстречу ей. Она даже удивилась, что оно не боится ее, даже после того, как под градом ее огня в мгновение сгинуло в бытие его же соплеменники, в нем же кипит разум животного, неужели тот не чувствует опасности или оно настолько оголодало, что единственной мыслью, двигающим его тело было вкусом плоти. Да, со вкусом плоти они пробуют на вкус саму жизнь, ее горечь и наслаждение. В одной из рукописей она читала, что когда они впервые вонзаются остриями в человеческое тело, то вместе с ним поглощают и жизнь предков человека, словно через кровь они видят их личности.

Как и дети ночи, они питались человеческими эмоциями, их сущностью, ведь главной составляющей человека была не материальная оболочка, а духовная, и, вонзая волчьи клыки в мясо, они омрачали и оскверняли душу, впитывая в себя родовую память. Фаир сделала жуткий судорожный вздох, и лицо ее перекосило от боли, когда она почувствовала на плече тяжесть знакомой ладони. Она резко крутанулась, чтобы разглядеть лицо стоящего подле нее человека. Оно не выражало никаких чувств, ни отвращения перед содеянным ею, ни боязни, а вот глаза сосредоточенно изучали ее.

— Прекрати, — коротко приказал Моруа, стискивая ее плечо, позже останутся фиолетовые синяки, отпечатавшие его жесткую пятерню на ее бронзовой от солнца коже. Она пару раз моргнула, хлопая длинными ресницами, словно в забытье, и внезапным порывом ее рука поднялась к ходячему мертвецу, образовав вокруг его фигуры огненный вихрь. Золотые браслеты цветочными лозами поползи вверх по ее руке, распускались бутоны, опадали лепестки из драгоценного металла, а Фаир не отрывала глаз от мужчины, заполнявшего все ее мысли. Он был соткан из огня, и пока позади нее пламя сжигало сам звук, ее серебряные глаза погружались в растопленный мед его очей. У него сильное тело, теплая кожа, по которой плетутся черные татуировки, заклеймив его словно преступника или раба отпрысков тьмы. Свободной рукой Фаир потянулась к его лицу, и ее тело прожгло изнутри, настолько ее связь с ним была крепкой, почти материальной. Кончиками пальцев, очертив его острые скулы, погладив подушечками пальцев локоны красных, как кровь волос, она дышала ароматом ночи и пепла, и он укрывал их сизо-серой пеленой. Мужчина сохранял холодное выражение лица, но глаза, отражение его души, были полны назидательной тревоги. Он был гораздо выше ее, и по сравнению с ним, она всегда ощущала себя маленькой и беззащитной, тогда как ей хотелось быть для него защитой, даже если это будет стоить сотней других жизней, и она поступалась со своими целями и решениями, никогда не отступала от своих принципов — так будет всегда. И даже когда их собственные тела пойдут прахом, развеются песчинками на ветру, она будет принадлежать одному человеку. Огонь затягивался, как волшебный туман, поглощенный ее обличием. Она вдыхала языки пламени, втягивала внутрь себя, словно кислород. Фаир раскинула руки и огненные хлысты с быстротой и точностью выпущенной из лука стрелы сковали зверя, приготовившегося для молниеносного прыжка. Белесые клыки на фоне черного праха казались плесенью. Чудовище верещало, глаза его выпучивались, мускулы в теле разрывались, разбрызгивая кровь во все стороны, но в воздухи капли реки жизни превращались в стеклянные шарики, что при соприкосновении с землей рассыпались в пыль.

— Это конец, — прошептала Фаир, сжимая кулаки, и существо, порывающееся вперед и раскрывающее пасть, разорвало на части. Куски его гниющей плоти и внутренностей смогли разлететься не дальше полуметра, и содержимое растворилось туманом еще в воздухе. Девушка переводила дыхание, смотря прямо перед собой. Фаир прикрыла глаза, проникаясь звуками ночи, давая им познать себя и позволяя самой ощутить природу ночи. Узорчатое древко скамьи с резными золотыми ножками в виде прекрасных дев трещало от искр огня и дребезжание синего стекла, что были крыльями статуи, изображавшего сильного воина, стекались осколками по булыжникам некогда богатых усадеб. В тихом шуме ушедшего пожара было слышно эхо поступи смерти. Она ходила вдоль улиц, собирая урожай. Но лучше сотни смертей, нежели сотни тысяч, за которыми прибудет белая чума. Часть браслета на правой руке, где восходил прекрасный бутон лилии к запястью, прожег ей руку, и тонкая струйка крови замарала благородный металл. Кто-то пытался остановить огонь, и сила этого человека было велика, но хоть ее противник и был силен, у Фаир было преимущество в гневе, которого бы хватило еще на десяток таких городов. Мертвые безликие твари, чьи кости выпирали из-под белой кожи, как выпирают очертания мебели под белоснежными простынями, их прозрачно-свинцовые пасти и обсидиановые когти чернее самой глубокой ночи — создания ступали по прожженной земле, не обращая внимания на кровоточащие тела мертвых, но возбуждающиеся при запахе теплящейся жизни.

— Мы должны уничтожить мостовую и зачистить Старую часть города и не пропустить ни одного живого ближе пятисот метров к набережной, Фаир, — скомандовал мужчина, равнодушно глядя на подступившего к нему монстра. Оно вытягивало белую руку и ухмылялось своей добыче, не зная, какой страшный финал ожидает его. Моруа протянул в ответ свою руку, срывая с себя темный плащ, скрывающий упругие мышцы и начертанные на бронзовой коже сплетенные символы.

— Подойди ближе, несчастный, — молвил мужчина сладким баритоном, — еще ближе. Ты же хочешь познать меня и вкусить плоть мою, позволь избавить тебя от тягостной и невыносимой, бесконечной жажды. Ты заслужил извечного покоя в темноте за то, что всосал в себя десятки душ, пожиратель. И когда былые пальцы человека обвели, словно ветви деревьев силуэт мужчины, а рот широко и воодушевленно разинут, готовы были впиться в плоть острые клыки, прогремел глухой взрыв, ни оставивший за собой даже пепла. Моруа откинул в сторону руку, стряхивая свою же кровь, льющеюся из крохотной царапины на указательном пальце, по которому шествовали чернильные надписи пришедшей в движение татуировки. Сквозь баррикаду не угасшего огня и обожженного кирпича шли очерненные души с самыми злыми и отвратительными желаниями, способными разъесть человеческую сущность, как уксус разъедает кожу.

— Как их много, — сказала Фаир, наблюдая за их тяжелым передвижением, — почему никто из Совета не предотвратил это? Они не отреагировали даже на мои действия, хотя наверняка знают, что распространение огня и использование стихии моих рук дела. Почему прямо сейчас? — недоумевала девушка, вглядываясь в белоснежные дворцы, окутанные туманным смогом.

— Потому что это часть Турнира, и прихвостни Совета, а быть может, и сами верховные Представители проверяют нашу решимость и готовность противостоять злому року, — и после этих слов, земля сотряслась от сотни мощных взрывов. Крохотные песчинки пыли и песка, висевшие в воздухе, переливались и искрились в отблесках света от огня, поднимающегося высотою в десятки футов. Возвышалась жемчужная луна над городом, погрязшем под каменными плитами и брошенными повозками. Вспыхивали в алом зное цветы, догорали искусно-сшитые циновки с золотисто-коричневыми львами, опалены до черноты дороги. И лишь жестокое лицо двуликого божества с царственными коронами из бриллиантов и изумруда, вырезанное в скале, узрело все ужасы и истязания, которым были подвергнуты несчастные.

— Ступай к трапам, Фаир, — сказал Моруа, идя вперед к зданию, чья крыша вот-вот готова была рухнуть наземь. И только обожженные черепицы начали ссыпаться вниз, затмевая путь пылью и углем, как здание и всю конструкцию поглотил новый взрыв. Повсюду плясали черные тени и змеиные огни, проглядывающиеся и в золотых глазах Моруа, походивших на солнечный лик. Они были такого необычайного оттенка, что при встрече с ним многих пробирала дрожь, начинавшаяся от кончиков пальцев на ступнях и заканчиваясь легким волнообразным трепетом, несущеюся по позвонкам. Широкоплечий и мускулистый, он создавал впечатление непобедимого гиганта, которых выпускают на арену в центральных районах городов Северных Земель, куда выводят и на казнь провинившихся и преступников. Но только если титаны являют собой прибранную к рукам опасную игрушку, то люди, бегающие на огромных песчаных полях, оказывались живым обедом для бездушных монстров. Моруа стянул укрывавшую его тело рясу, открывая оголенные по плечи руки, и бросил ее наземь, осторожно закутывая лежащую возле его ног девочку, чье лицо было перемазано в саже. Удивительно, что она смогла выжить в таком близком радиусе от Фаир. Люди сгорали заживо, просто прикасаясь к ней, что уж говорить, когда она давала волю своему внутреннему жару, который готов был воспламенить весь мир, превратив его в новую огненную планету. Кончики светлых волос обгорели, на руках и ногах были мелкие ссадины и царапины, и со лба пурпурно-багряными лентами, спускаясь ветвистой рекой по вискам и щекам, текла кровь. Он обернул дитя в мягкую ткань, осторожно поднимая на руки и прижимая к себе, обнимая, словно самую большую драгоценность, что не сыскать ни в одном мире. Глаза его воспылали гневом, когда он передал девочку на руки Фаир и мягко потрепал ее по голове.

— Она может быть заражена, — предупредила Фаир, чувствуя, как в руках ее трепещет и дышит жизнью неугомонное сердце, готовое биться и продолжать отмеривать секунды жизни. Она пылала жизнью, как пылают звезды в ночном небе, такое милое и доброе создание, которое может обернуться чудовищем, высасывающим чужие жизни.

— Знаю, — сказал Моруа, — именно поэтому мы и сделали это. Уничтожили радиус заражения.

Девушка подняла на него свои усталые глаза, в которых поселился мимолетный страх. Страх за его волнение, за кровь, что теперь на его и ее руках, за тяжкие грехи и груз ответственности, что легли на их плечи. Они проклятые демоны и благословенные ангелы, у которых есть сила и выбор. В этом мире их будущий путь выбирают не они, но каков будет этот путь — их собственный выбор. И она видела его страдание, и от этого убивающего чувства страдало ее сердце. Фаир посмотрела на малышку, чьи брови напряженно свелись на переносице, а полуоткрытые сухие губы глотали воздух, тело пробивала судорога, сердце стучало так быстро, что готово было выпрыгнуть прямо из груди. Фаир мягко положило голову ей на макушку, если бы она могла, то прикоснулась бы к ней и нежно потрепала бы по волосам, как всегда хотела в детстве сама подобной ласки. Давным-давно, она уже видела ад. И родные люди обращались в безжизненных и хладнокровных убийц, жаждущих плоти, крови и вкуса бессмертной души, воспоминаний и эмоций. И река, что была синее неба, стала пурпурно-багряной, как и мерцающая красным луна.

Моруа смотрел на ребенка и думал, что он, возможно, куда более страшное чудовище, зверь в обличье красивого мужчины, но именно его нужно уничтожить, его физическое тело должно подвергнуться огню, а не это невинное дитя, у которого он собирался отнять жизнь. Та, что находится на самом краю, та, у кого нет собственного выбора, не более чем песчинка в схеме мироздания. Не способная ничего изменить, Ему было жаль ее, она не может ничего изменить или решить. Ее волосы похожи на зарю, на светлый и бескрайне чистый рассвет, дарящий надежду на новое лучшее начало.

Руаль Моруа склонил голову и твердо произнес:

— Твой огонь не тронул ее, а обломки зданий не повредили тело. Девочка просто без сознания. Может, я и заслужу сердце, переполненное ненавистью и гневом в мою сторону, но пусть будет так. Я хочу, чтобы она выжила, Фаир.

Фаир была не согласна, девочка находилась в зараженной территории, и неизвестно, сколько безликих переродилось в человеческих телах, а скольких пожрали оголодавшие трупоеды, как долго они находились среди мирного населения. Болезнь была заразной, уровень летальности и заболевания вирусом достигал восьмидесяти процентов при близком контакте с зараженным. Фаир смогла быстро среагировать, то было лишь случайностью, когда она увидела юношу с воспаленными руками, которые уже покрывались ядовитой гнойной оболочкой. Он стоял на ногах, но черный омут его зрачков, бескрайней бездны уже затопили глаза черными водами смерти. И кровь. Густая кровь, что уже начала сворачиваться плотной дугой и катышками скатывалась с его губ. Первое, что она ощутила, был страх, беспредельный и отчаянный страх, что ужас, который она видела, однажды, повторится вновь. Моруа всего лишь человек, у которого слабое сердце, сочувствующая и добрая душа, и это приносит ему страдания, новые противоречия.

Девушка бережно укутала в плащ ребенка, вдыхая исходящий от ткани запах гари, и с интересом спросила:

— Тебе отрадно, что ты смог хоть кого-то спасти? А что, если она тоже заражена? Или ты полагаешься на свою звезду удачи?

— Если ты заметишь признаки заражения, то знаешь, что делать. Тебя и меня этот яд не тронет, ведь огонь и невидимый жар, исходящий от наших тел, уничтожает смертельный вирус на порядке атомов.

Фаир собиралась отходить к мосту, куда сбежало большая часть людей, готовых пересечь спасительную переправу, как сердце ее содрогнулось, словно от холода. Боль непереносимо жалила грудь, и платиновые глаза сверкали недобрым огнем в свете затухающего пожара, готового поглотить живых. Руаль, заметив искаженное лицо своей спутницы, взволнованно спросил:

— Что-то не так?

Фаир тяжело дышала, сжав драгоценное колье, удерживающее ее белоснежную тунику, как если бы это была золотая змея, сжимающие свои кольца в душащие шею тиски. Веки налились свинцом, и она упала на колени, дрожа всем телом, но все еще способная говорить:

— Кто-то рассеивает мое пламя, — задыхаясь, бормотала она чуть ворочающимся языком. — Он близко и скоро будет здесь. Она с нескрываемой болью в голосе терла горло, готовая расцарапать его в кровь, лишь бы удалось сбросить таинственную тяжесть, что склонила ее наземь. Эта боль унижала ее достоинство и гордость, как посмел человек причинять ей такие физические страдания. Когда она почувствовала, что очередная иллюзия пламени была прорвана, Фаир с шумом повалилась на землю, упираясь любом в раздробленную щебенку, не боясь ни осколков стекла, ни камня. Она сжала кулаки, собравшись с силами и резко расправив спину, послала мощную воронкообразную сине-изумрудную волну вперед, которая достигнув цели, расколется, превратившись в гигантские столбы огня, покрывающие под собой все живое. Даже микробы растворятся под таким градусом, что не сжигает, а низводит обратно в пустоту. И в это мгновение Руаль ощутил колотящуюся в атмосфере высокую концентрацию духовной энергии, такой могущественной и яростной, что даже воздух прожигал легкие. Леденеющий ужас ударной волны наступал сверху, когда разящий невидимый поток обрушился на его голову сверху. Он выставил вперед локти, блокирую внезапную воздушную атаку, и сапоги его прорезали глубокий след в земле от падающего ветряного водоворота, прорезающего все тело мелкими шрамами. Каменные плиты, на которых он стоял, раскололись, отлетев на многие сотни метров и превратившись в пыль за долю секунды, всасывая и поглощая песчаные искры в ветряную воронку. Воздух давил со всех сторон, блокирую отступы к спасению, становясь с каждой волной все разрушительней, и если позволить расслабиться, то от тебя не останется и следа. Руаль сжал правый кулак, и черные вытатуированные символы пришли в действие, змеиными петлями покрывая его кожу. И он чувствовал, как стремится бушующий вихрь ветра обратиться в громадный клин, что сотрет его тело, не оставив и капли крови, и тогда он открыл глаза и распростер руку вперед, позволяя собственной энергии выйти наружу и вступить в соединении с противоборствующей стихией. И разнеслась череда оглушительных, повергающих в ужас взрывов, ярких как рассветная звезда и белесых как первый выпавший снег, они озаряли ночное небо своим прекрасным белоснежным светом, заглушая все звуки и оставляя за собой кромешную тишину и покой, спокойствие и пустоту. Глас ветра растворился в плеяде детонирующих вспышек, и с чернеющих небес на лица воинов спускались кристаллические пушинки снега. Повеяло холодом, и теплое дыхание Руаля овеяло его лицо струящимся волнистым паром, словно божественной стезей. А сумрачная ночь все темнела, приобретая оттенок глубокого базальта. Отблески развевающегося огня догорали в его зрачках медным сиянием.

— И вот низвергнут тот на землю, кто так отчаянно пытался возвеличиться на небосводе, — с улыбкой произнес Руаль, наблюдая, как противник плавно спускается на гранитные камни, а ласкающий его фигуру ветер, разверзал несущие колонны полуразрушенного особняка, распадавшиеся на глазах, как поблекший сон. Белоснежный плащ юноши впитал в себя едкий трупный запах и свинцовую копоть, а глаза мерцали роскошным граненым минералом сапфира, как и серьга в левом ухе, но блеск этот был холоден как металл, и темен, как агат. Золотые волосы в монотонных валах пламени, что еще льнули к высоким постройкам, обрамляли жестокое лицо красивого отрока, но проявившаяся в его чертах строгость, непоколебимость придавали ему задатки взрослого мужчины. Герцог расправил плечи и с озлобленным взглядом взглянул в лицо Моруа, который продолжал сохранять непринужденный вид и наигранную улыбку.

— Господин, — прошептала Фаир, поддавшись вперед, но Руаль остановил ее жестом руки.

— Не стоит, — мягким голосом уверовал ее мужчина, — выполняй то, что должна, и жди моих дальнейших приказаний.

Фаир помедлила, брови ее сдвинулись, выдавая ее нерешительность. Со смесью страха, недоверия и сомнения, она посмотрела в сторону Ская, от тела которого все еще исходила удушающая давящая энергия, но все, что она сейчас могла это склонить голову в заботливо-покорном жесте и последовать приказанию. И так она и поступила: покрепче прижала ребенка к себе, исчезнув в лазурно-зеленой волне огня под сенью падающих колоннад. Зловещий ураган вознес ее серебряные прямые волосы вверх, словно исполинские крылья, а в глазах остывший солнца диск, блеснула смертельная печаль. И блуждающие свинцово-серые туманные путы захватили кончики волос, лоснясь к лицу, очерчивая губы богатого красного оттенка. И она исчезала, как исчезает предрассветная дымка с зеленых полей, упиваясь ее ангельским дыханием фиалок и незабудок. И лишь златые искры, обласканные сиянием зари, унесшиеся следом в зачумленную темноту, были свидетелем ее былого присутствия.

— А ты не из тех, кто сначала обдумывает свои поступки, — высказал Руаль, снимая с себя изодранную красную плащаницу. Я бы даже сказал, что ты чрезмерно тщеславен, только и делаешь, что выставляешь напоказ свою силу. Должен признать, она поистине огромна, да вот только употреблять ее в нужной форме у тебя не получается, агрессивность и излишняя самоуверенность юношества дают о себе знать. Не хватает мудрости, опыта и, — мужчина с напускной задумчивостью устремил глаза к небу, — ума. Светлые ресницы Ская затрепетали, когда он поднял глаза, в которых реял ужас надвигающейся бури, безропотно промолвил:

— А ты излишне болтлив для мертвого.

— Забавно, — циничным тоном подхватил Моруа, опираясь руками на бока, — а я думал, что благородному герцогу захочется узнать имя соперника.

Скай в изумлении наклонил голову:

— К чему знать имя того, кто скоро умрет?

— Убежденность в своих действиях тебя же и погубит, мальчик, — равнодушно пожал плечами Руаль. — За что ты жаждешь моей смерти? Не я писал правила в златых чертогах, а великие Судьи, что даже сейчас наблюдают за нами, ожидая нашего решения. Вступишь со мною в бой, и лишишься жизни в сей же час, закон воспрещает до начала Турнира скрещивать клинки.

Скай изобразил изумление и, наклонив голову, произнес:

— Кто сказал, что я буду использовать сталь, чтобы стереть тебя с лица этого мира? Он вытянул правую руку в сторону и их заволок плотный туман, в котором растворились призраки, гуляющие по разрушенному городу в поисках плоти, исчезли дымящиеся постройки и темный вид реки, шум течения и завывания ветров, рассеялась пылью и твердая земля под ногами, и собственные очертания казались прозрачными для глаз. И внутри сизой дымки стоял холод, сковывающий тело. Все было невидимо и однотонно, сплошной стальной простор, даже глаза жгло от мерзлоты, вызванный этим хладным и бесконечным оттенком.

Руаль спокойно шествовал вперед, будто прогуливаясь по лесистой местности в погожий мартовский день, когда полуденное солнце просвечивало густую зеленую копну высоких деревьев, и каждая прожилка листа была видна его очам. Вдыхал он не колкий воздух, прожигающий легкие, а теплый бриз морской. Он переступил с ноги на ногу, проникаясь в иллюзорный фантазм, созданный потусторонней волей и попытался прорубить себе выход сквозь тернистую завесу при помощи мысли, но создавая себе путь, наткнулся на прозрачную преграду. И мгновенно в лицо ему хлынула мощная волна студеного воздуха. Руаль выставил перед собой локти, скрывая лицо от ненасытных порывов, и взвалившаяся на его плечи давящая энергия оттесняла его назад, заставляя опуститься на колени.

— Мальчишка, который сам не ведает, что творит, опьянел от власти и всемогущества. Такой как ты меня на колени не поставит, — Руаль смотрел вперед со всей суровостью и неприязнью, ощущая, как в потоках ветра образуются мелкие кристаллы, мерцающие, как снежные осколки, дующие из небесных вершин далеких созвездий. И капли формировали острые иглы совершенной геометрической формы, наступающие на него вместе с буйственным вихрем. Льдинистые колья летели прямо к его глазам, дабы мертвый не отразил в своих стеклянных глазах лик своего убийцы, но вместо того, чтобы отклониться в сторону, он встретил остроконечные льдины и полностью выпрямившись, подул на стеклянные клинки и они рассыпались, став паром, выводящим над его головой хитросплетенные тропинки, устремляющиеся ввысь. А ладонью он провел по воздуху плавным движением, будто вытирал паутины с зеркала, и туманы проседью рассеялись, отступая, как древние чертоги на реке, ведущие в иной мир, и перед ним предстало ясно лицо неприятеля, который был не слишком удивлен его умением. Его белоснежная одежда была чистой, как облака, а лицо не испачкалось в копоти и угле, что падали с воздуха крупными комьями, словно он был недосягаем самим пространством. А свет от него исходил такой светлый и яркий, словно он был каплей солнца, а холодный огонь в ярко-голубых глазах затягивал в зияющий провал, и Руаль понял, что его вновь пытаются одурачить.

— У тебя неплохой уровень иллюзий, но все еще далеко от совершенства, — прокомментировал мужчина, лениво отряхивая с кожаной одежды остатки инея, переливающегося тонами фианита и лазурита, намеренно отводя взор от его притягивающих и опасных, как клыки волка глаз. — О тебе столько говорили и продолжают уверять, что раз ты получил голубую сережку, то обязательно станешь победителем, поэтому я ожидал большего от тебя. Представляю, каких мастеров тебе нанимала императорская семья, ты мог бы стать достойным противником, если бы брал со всей усердностью их уроки.

Скай в напряжении молчал все это время, и при последних словах, задевших его гордость, он почувствовал, как сила гравитации вокруг него трескается синими молниями, а волосы на затылке встают дымом, лицо исказилось звериной дикостью, освирепевшего хищника.

— Ты и твоя соратница уничтожили в один миг такое количество людей…, - голос его был тихим и ужасающим, как перед первым раскатом грома. Туманная пелена улетучилась, искажая атмосферу вокруг них и возвращая их в реальность. Его голова была опущена вниз, а лица было не разглядеть за упавшей на лоб копной золотистых волос, так напоминающих оттенок дикого меда отливающем в охряно-алом цвете догорающего пламени. Холодная ночь, разносящая палящие искры и черный дождь, снизошедший с агатового неба, и стекающие ливни тягучими и витиеватыми потоками несли буро-рыжий и кровавый окрас земли и грязи, полусоженные постройки проседали, оставляя за собой скопище пыли, металла и скатывающихся крупных булыжников, а в воздухе витал запах горелой плоти. Опустив лицо, Скай посмотрел на рукава своего сюртука, быстро превращающиеся из чисто-белого в темно-серый. Он помнил, как слуги старательно вычищали и разглаживали одеяние, пахнущее алое и фиалками, как старательно вшивали орнамент, созданного руками искуснейших портных и привезенный в столицу из далекого города Империи, расположенного у западного моря. Чистое стало грязным, а белое — черным. Он сжал кулаки, вспоминая увиденное, потрясшее его до глубины души, ему хотелось рыдать вместе со стонущими зданиями, уходящими под красное покрывало огня. Падающие кометы жаркой стихии образовывали глубокие воронки и здания либо исчезали вместе со взрывами, либо трескались по частям — стекла градом вышибало из украшенных росписью цветов деревянных рам окон, дороги взлетали, будто под землей ползли гигантские змеи, готовые высвободить тела из-под грунтовых оков, но вместо ужасающего королевского капюшона с новой силой полыхал огонь, вздымаясь в сполохе пепла и угля. Догорали лежащие черные тела, и где-то вдалеке он услышал тихие всхлипы, приносимые горячим ветром.

Он опустил девушку, все это время державшуюся за его плечи на землю, и поток силы мягко обволок ее фигуру и стопы, чтобы не прожгло ей ботинки, и она не осталась без ног, хотя даже с такой защитой, на коже все равно останутся волдыри и ожоги. Он чувствовал, как его собственная кожа на руках местами спеклась и сморщилась, потемнела, а глаза жгло от дыма, они слезились, покраснели, отчего было невозможно вглядываться вперед.

— На время забудем наши распри, — говорил он, отступая и отряхивая пепел с ее черного кафтана, — моей воздушной защиты хватит ненадолго, если до кого-то дотронешься, она перейдет частично и на него, поэтому постарайся не тратить свое время впустую, и лучше убирайся отсюда, если почувствуешь опасность. Против властителя стихии тебе не выстоять, тем более в таком пепелище. Умрешь раньше, чем выйдешь на поле Шэ-Нан.

Лира кивнула и торопливо добавила:

— Я попытаюсь найти кого-нибудь из выживших. Хотя она сама не верила в свои слова, оглядываясь по сторонам. Как такое могло произойти в самой столице мира? В самом безопасном месте на планете, всего за несколько минут в лето кануло все то, что строилось десятилетиями. Зданиями прогибались под тяжестью огня, окончательно разрушая несущие стены и после падения гигантских обломков, в земле зиял провал глубиною в десять футов, и красно-агатовый песок тягучим потоком развеялся по округе, вновь овевая коралловым облаком одежду людей, разрушенную мебель, тотемы божеств, шерсть животных, остатки домашней утвари. Лира покосилась на разодранную в клочья шерстяную куклу, чей лазурно-белый сарафанчик догорал вместе со светлыми волосами, и ее накрыла скорбь. Губы поджались, а глаза печально опустились, когда ее пушистые ресницы затрепетали, словно крылья полуночной бабочки и с алых уст, раскрасневшихся от крохотных рубиновых капель крови, стекающих с разодранных уголков рта. Она видела смерть множество раз, и уже могла устать от встреч с собирательницей урожая жизни, сеявшей хворь и раздор юдоли человечества.

— Поторопись, — и его жесткий как раскаленная сталь голос протрезвил ее. И ступая шаг за шагом вперед к пленительным раскатам пламени, она задыхалась от боли, накатывающей на нее, как одна морская волна погребает за собой меньшую и с каждой секундой она все больше колебалась. Но девушка все шла вперед, с трудом веря в дар зрения, пугаясь всепожирающей тишины, полной спокойствия и безмолвия, будто с царящим хаосом, пришла и безмятежность. Застилала сизая дымка пленительный полет ночного мотылька, его широкие крылья цветущей сирени облетали мертвый край, словно тот покидал хрупкий сон, оставляя позади клочок остатка своей души. Лира обернулась на своего спутника, но он уже исчез, и тогда она поморщилась, как от нестерпимой боли. Сначала она начала звать тихо, почти шепотом, и за треском догорающих построек, его невозможно было расслышать, а потом она закричала, что было сил, опускаясь на колени и раздирая захламленные обвалы, стирая руки в кровь, и осознание беспомощности и окончательной потери, сокрушили ее. Она уже видела однажды сбывшийся кошмар из страшных сновидений полный отчаяния, и видеть наяву призрачное видение было невыносимо. Она посмотрела на свои темные штаны, слыша запах гари от шелка и пробудившись, резко вскочила и когда Лира посмотрела вниз, то дыхание ее оборвалось — она сидела на черных гладких костях, обугленных как головешки, с которых еще не полностью сошла иссохшая кожа. Мертвецы стали жителями стольного града Шанхай, некогда полного кристально-чистой ледяной воды, теперь кишащей алеющим пламенем.

— Кто-нибудь, — судорожно лепетала она, еле поворачивающимся языком и немевшим голосом. — Здесь кто-нибудь есть…

Скай же отправился в западную часть города, развивая волны тленного огня, безумной силою впивающейся в кислород и высасывающий его силу. Он раздвигал полымя северными ветрами, снисходившими с темных небес, развевающих черные тучи, возвращая лунный свет в свою священную обитель. Зловещие всполохи огней кинжалами рассекали землю, оставляя глубокие ямы, покрытые багряно-бурыми лепестками, отражающиеся в его голубых глазах, и за рябиновой пеленою, он увидел лежащего на обугленных камнях мальчика. Его сожженная до костей рука упала вниз к блекнущим фиалкам, уцелевшим благодаря его телу, принявшему на себя удар огненной волны. Он с трудом дышал, выкашливая из себя густую как копоть кровь, и будто мазут стекал с его потрескавшихся белых губ. Кожа на ногах была полупрозрачной, серой, как у мертвецов, и эта вязкий и безжизненный цвет покрывал его тело, словно волдыри от сильных ожогов. Вода скапливалась под кожей, а когда влаги накапливались слишком много, водянистые пузыри лопались, разрывая телесный покров как пергаментную бумагу, и ребенок заорал диким голосом. Такого крика он не слышал никогда, поэтому при первых нотках его затрясло — сумасшедший зов, преисполненной такой бело-раскаленной агонией, таким страшным смрадом, повеявшим от выделений, стекающих на палящие камни, что он с трудом удержался на ногах, чтобы не скрючиться и удержать все содержимое внутри себя.

Горечь стыла на его языке, и трусость, коконом темноты опутала сознание. Скай отвернулся, продолжая слушать истерический крик, срывающийся с уст терзаемого неведомым недугом. А потом его кожа разорвалась, кости ломались как тонкие прутья, и перестраивались, растягивались и делаясь плотнее, становясь крепкими как сталь, и черные глаза уставились в беспроглядный мрак ночи, как если бы совершенно чистый лист бумаги был утемнен разлившимися чернилами. И в этот самый миг, когда белки его глаз полностью утонули в черноте, Скай понял, что жизнь мальчика утекла, перетекая в нечто иное, доселе ему неведомое.

Но ветер донес до него ответ, крича бежать, моля вырваться из гнойного аромата, распространяющегося повсюду и впитывающимся в его одежду, в его волосы, в его кожу.

Его глаза изумленно расширились, а с губ сорвалась трепетных вздох. Сначала ему показалось, что то было иллюзией, сотканной усталостью и пережитым ужасом, но нет. Мертвый двигался, как двигаются живые. Его пальцы поддались судорогой, тело изогнулось кривой дугой, и ребенок вдохнул. Пальцы левой руки скрючились, углубляясь ногтями в землю, и он самовольно вывихнул себе кисть, Скай слышал, как хрустнули суставы и ломаются сплетения кости. А потом рука его уперлась в гранит, и от натиска силы его мышц земля вздыбилась, и раздался удар такой силы, что твердыня под его ногами содрогнулась, а все поддалось пылью и камнепадом. Скай отпрыгнул за соседнюю стену, укрываясь от каменной воронки, слыша свист пролетающих мраморных осколков, чуть прикрывая широким рукавом кафтана глаза, которые неотрывно наблюдали, как летящие в разные стороны мелкие булыжники оставляли за собой новые наземные ямы и грунтовые дыры. Когда песчаная завеса начала опадать он развеял вокруг скопления пыли, мешавшие взору, и узрел, как на месте мертвого стоял живой, смотревший на него черными очами. Он словно увидел тень потустороннего бытия в глубоко посаженных и широко раскрытых глазах. Остатки одежды на его теле возгорались от соприкосновения с белой, как мел кожей — туника воспламенилась, оставляя на теле мальчика густой черный пепел. Его туловище удлинилось, и на глазах росли его мышцы, уплотняясь; руки доходили до самых колен, а когда он открыл рот, то из гортани вырвался шипящий звук, как у змеи или рептилии; черные же глазницы заволакивались пузырчатой пеной, покрываясь эластичными и непроницаемыми тканями, носовая же кость растворилась, исчезли даже скулы. Уголки рта расширились, доходя до висков, оголяя длинные прозрачно-белые резцы вместо зубов.

Существо не двигалось и молча наблюдало за ним, и пусть лишенный зрения, Скай знал, что оно видит и чувствует всем своим усовершенствованным телом лучше, чем любое другое живое создание. Он обонял, раскрывая пасть, с которой стекал черный яд, растворяющий камень под ногами, но продолжал стоять на месте, чуть склоняя голову, то в одну, то в другую стороны, словно обвыкаясь с новыми и незнакомыми чувствами, привыкая к заложенным в его кровь животным рефлексам. Скай выставил руку вперед, посылая острую ударную волну, разрубившую стоящие по бокам от существа здания надвое и образовавшую глубокую впадину в месте, где стоял мертвец. Сквозь грохот рушившихся построек, крупным каменным градом, скатывающихся наземь и скрывая все комьями земли и песка, в отдалении он услышал быстрое движение приближающегося удара со спины, разящего насмерть. Он уклонился, краем глаза видя, как когти существа образовали череду заточенных стальных клинков, с краев которых сочился желтый яд.

— Еще живой, — констатировал юноша, вставая в боевую позицию и растопыривая пальцы рук, и с кончиков пальцев его вырвались бури, в освещенном огненно-красном небе и шуме пылающих костров и камнепада беспощадные ветры обратились в гигантских сумрачных львов с высокими темно-серыми гривами и кровожадным оскалом зубов. Десяток зверей ринулись на безликое существо, но, ни один из них не смог и близко подобраться к нему. Когда же его когтистые руки разбили первую ветряную иллюзию, раздался мощный взрыв, за которым последовали следующие по количеству созданных чудовищ пламенные разрывы.

— Ты не заметил? — равнодушно полюбопытствовал Скай. — Я подложил микросенсорные бомбы в конструкцию своих проекций, попробуешь разорвать их на части — разорвет тебя. Все просто. Главное придерживаться правила и дать себя им пожрать. Но через красную стену огня прорвались серебряные колья, разогнавшие пожар от бомб в стороны с легкой непринужденностью, словно на него обрушился не шквал увеличенного в несколько раз удара, а еле осязаемая пыль. На его бледной коже не было ни царапины, а мышцы все продолжали деформироваться, увеличиваясь в предплечьях и лодыжках, словно он хотел в прыжке одним ударом расправиться с противником. Оцепенение от столь незначительно нанесенного урона прошло через секунду, он быстро схватился за драгоценную бусину, прикрепленную к волосам на затылке, и из прорези резьбы вышел клин, удлинившейся в белоснежное копье с его рост. Он прокрутил обоюдоострое оружие над головой, не сводя с демона пристальных глаз и замахнувшись посильней, выбросил его вперед, целясь в самый центр головного мозга, и вместе с копьем полетело воздушное торнадо. Отблески сокрушительного ветра разбили гранитные плиты, стирая их в порошок, а вихрастые волны сильнейшего потока развили огненные потолки, что восходили к черным небесам. Зрачки Ская чуть расширились, поглощенные темнотой и только он выдохнул, развевая вокруг себя хлад ветра, выпушенной наружу силы, как глаза его вновь приобрели светло-лазурный оттенок безупречной синевы.

— Что ты такое? — вопросил Скай, спрашивая у пустоты. Такой беспощадный вихрь прорубил отпечаток по расплавленной земле, устремляясь ввысь, и рассек небо, впуская чистый лунный свет на волю. И все еще в воздухе витал аромат опасности, грозящей располосовать его на куски, как добычу хищного зверья. И спиной он чувствовал, как его окружают незримые им взоры, куда страшнее и опаснее человеческих, ведь они принадлежали нелюдям. В его сторону двигались двое высоких белокожих безликих чудовища с раскрытыми обезображенными пастями, они бежали с неуловимой для человека скоростью, перемещаясь так быстро, что юноша едва успевал следить за их передвижениями. Один из них высоко подскочил в воздух, а второй расправил когти, используя их, как гибкие хлысты при нанесении удара становившиеся прочнее алмаза. Третий же несся к нему со спины — бежать некуда, а значит нужно принимать весь удар на себя.

— Ничтожество, что вы о себе возомнили? И в мгновение его поглотил яркий свет, разлетающихся ветров, превращающихся в водоворот, как после крупных взрывов, когда сила заряда настолько велика, что вбирает в себя окружающее пространство. Свет озарил ночное небо, возвещая живущих о несокрушимой и богобоязненной власти. От алчущих крови и жизни не осталось ничего, лишь бойня, устроенная его стихией могла поведать о случившемся: разодранные здания, укрытые смогом, по которым растекался грязной пеленою покрывала черни, оставленные огненной поступью; зыбучие тропы на дорогах, усыпанные инеем и покрытые тонкой коркой льда, похожей на тающие в небе облака. С высоты к его ногам упала тяжелая закругленная золотая брошь, с выгравированным знаком вечности, такие обычно надевали дети после церемонии пророческого явления, когда ребенку ведали его судьбу. Он подцепил пальцами драгоценный символ, стирая грязь, забившуюся в выемки, и вглядывался в значок своими грустными и одинокими глазами, тоска пленила сердце. Он вспоминал себя еще ребенком, когда прислуга дрожащими от важности момента руками, прикалывала к его воротнику в точности такое же украшение. Его матери тогда уже не было в живых, чтобы сделать это самой, как подобает женщине, дарующей жизнь, а отец строго распрямив плечи, отдал сухой приказ его служанке, пытаясь отгородить себя от никчемного занятия. Скай почему-то надеялся, что если получит столь почетный статус, как один из претендентов на звание Рефери, удостоится, хотя бы мимолетной улыбки, но ее не последовало. Последовала бесконечная и трудная подготовка к соперничеству, порой он так изматывал себя над контролем подчинения ветра, что все физические способности иссякали, и он падал ничком наземь, почти бездыханно пролеживая в кровати под присмотром царственных лекарей. Юноша устремил взгляд на рушащуюся постройку высокой кремовой башни, вершина которой пролетела к высохшему изумрудно-синему пруду, и его чистые воды некогда сливались с небесной синью. А за одну ночь на этом месте заклубились облака праха. Едкий дым кружил ему голову, и он с кипящей в венах яростью отбросил золотой амулет прочь, в воздухе разбивая его на крупные осколки, и отблески золотого гнева отразились в его синих глазах.

Ему не хотелось здесь находиться. Он огляделся, надеясь получить отрезвление, но его не было. Он ощущал, как дрожь пробирает его тело, когда взгляд падал на загустевшую кровь и безвольные тела, как розовато-кремовые цветы сгорали от высокой температуры кислорода, и он будет ведь это каждый день. Скай не знал, что произошло, но безжалостное полымя унесло тысячи жизней в один миг.

И стоя перед человеком, который легко рассуждал о жизни и считал себя правым отнимать их о других, ему хотелось стереть его в пыль так же, как это сделала девушка, превратив древний город в руины, чьи изумрудно-янтарные иллюзии содрогнули землю, превратив ее в живую преисподнюю.

Он сделал шаг вперед, и волосы на его голове встали дыбом, как у разъяренной кошки, но прежде чем он успел собрать достаточно энергии, чтобы создать воздушную воронку, человек, чувствующий себя вполне комфортно в его присутствии, спокойно произнес:

— Мое имя Руаль Моруа, мой род ведет свое начало на земле священной и гиблой Британской Империи. В его голосе не было первобытного страха, который Скай столь часто слышал от других людей просто находящихся с ним в одной комнате и случайно встречающихся с ним взглядом в коридорах дворца, и уже это заставило его испытывать дискомфорт. Его светлые брови угрюмо сошлись на переносице, когда в руке заблестел стеклянный клинок без гарды и рукояти, прозрачный как слеза. Вихри ветра взметнулись к ночному небу, и вокруг юноши стали скапливаться сильные воздушные сине-лазурные порывы, как океанские штормовые волны, теплые и разящие, и земля под его ногами расширилась, словно по швам, раскололась на крупные гранитные куски.

— Похоже, что кто-то распространил на территории Старого Города белую болезнь, изменяющую сознание человеческое и их натуру на противоположную им, раскрывая их самые порочные и темные стороны души, — продолжал свою неспешную беседу мужчина, даже не дрогнувший при виде массиве вихря, снесшего ближайшие постройки. Глаза Моруа коварно сузились, словно он был пророком, знающий тайну человека, пришедшего к нему на исповедь.

— Знаешь, поговаривают, что люди в смерти своей встречают зеркальную стену, находясь в кромешной бесконечной тьме, и все пытаются разбить преграду, чтобы не сойти с ума и выйти на свет, дабы не остаться навечно в ночи, где собственное имя разносится бесконечным эхом, но разбивая зеркало, становятся пустыми безликими тварями, жаждущими поглотить чужую душу, которая больше никогда не сможет переродиться. Не этих ли страшных чудовищ ты повстречал на своем пути? Единственное, что может остановить процесс полного поглощения — это исцеляющий огонь. Или ты хотел, чтобы эта мертвая зараза перекинулась от старого града к новому?

Алмазное лезвие заискрилось голубыми молниями, и небеса загрохотали, сгущая облака, подчиняясь власти клинка.

— Сила, что течет по нашим венам вместе с нашей кровью, дана нам для защиты людей. И ты мог бы их спасти, — щебенка, трепещущая под его ногами, поднялась в воздух, а вокруг юноши образовалось серебристо-белое поле, изменяющую саму силу гравитации, — но вместо этого твоя соплеменница погубила под камнями и валами огня тысячи жизни менее чем за секунду. Твоя жизнь и жизнь твоей верной поданной будет малой расплатой за содеянное кровопролитие.

— Какие сильные слова для столь юного человека. Но потому ты и юн, думаю, что будь я твоего возраста, вполне мог рассуждать бы также, если бы не столкнулся с этой чумой в своем прошлом, — невозмутимо рассуждал он, лаская пальцами горящий ветер, который не причинял ему боли. — Эту болезнь, эту черную магию нельзя остановить, она передается через кровь, дыхание. Лишь пламя рассеивает эту нечистую силу. И в юношестве глупцы те, кто не учится на чужих ошибках, — символы на его предплечьях заиграли, ползая по его телу словно ожившие змеи, вплетенные в саму кожу, облегая его своими склизкими толстыми кольцами. — Я глупец, потому что не извлек уроков тех, кто смог пережить этот кошмар, а ты, видя все это, продолжаешь нести ерунду о спасении тех, кто еще способен блуждать по этим руинам. Как только демон вышел к гавани — они были уже обречены на погибель свою, и вопрос был только во времени, которое займет у черной смерти, чтобы добраться до противоположных берегов и подчинить своей неконтролируемой власти всю Столицу. Разве ты не понял, мальчишка? Это испытание, которому подвергаются участники Великого Турнира — как судья ты должен быстро и верно принять наиболее лучшее решение, а будешь медлить, погубишь больше жизней, чем спасешь.

Глаза Ская вспыхнули белой яростью. Он представил себе, как невидимая рука тянется к его глазам, выдирая глазные яблоки из глазниц, а голова раскалывается на части.

— Я убью тебя, — шипел он, проникаясь чувством гнева, выжигающий саму его сущность. И смерчи заволакивали кучево-дождевые чернильные облака, и белыми драконами кружили молнии, развеваясь в сумеречном мареве.

Глаза Моруа опасно сузились, но при виде воплощения человеческой злости в смертельный ветер, он не дрогнул, просто наблюдал с неким любопытством, и задавался вопросом, к чему приведет это бессмысленное и глупое сражение. Сможет ли оно расставить все по местам и удовлетворит ли победа юношу, полного высокомерия и иллюзорных представлений о справедливости мира. И, похоже, что хладнокровность Руаля, его циничная и непроницаемая маска только больше подпитывала злость юноши.

— Убив меня, ты чего-нибудь добьешься? — вопрошал мужчина, идя вперед против ветра, не страшась быть разодранным на мелкие крупицы. — Смогу ли я своей жертвой усмирить твой гнев — нет. В итоге, проигравшим станешь ты. Все твои действия при лобовой атаке я буду видеть наперед, ведь когда ты теряешь над собой контроль, то каждое движение, каждый поступок, каждая мысль — иррациональны. Если же я потерплю поражение, то ты потеряешь любую возможность изменить мир, который так ненавидишь.

Буйственный клин ветра прорубил черные сферы, клубящихся туч, обрушиваясь со всей сокрушительной мощью на противника. Прибрежные волны поднялись на несколько десятков футов в месте ветряной атаки. И зеркально-кристалльные стены воды расщепили все пришвартованные к гавани корабли и судна, волны вгрызались в деревянные палубы, как воздушные корни баньяна, сдавливая и удушая целую флотилию.

Фантомный столб воздушного вихря раскололся, развеявшись теплым ветром, когда Моруа одной рукой отвел от себя беспредельную атаку. Изумившись, Скай не сразу узрел, как фигура врага быстро надвигается на него, нанося крепкий удар по челюсти и разбивая нос. Юноша не успел даже вздохнуть, когда его спина ударилась об обгоревшие каменные стены костяного оттенка, из легких вышибло воздух, и он почувствовал кровь на кончике языка от прокусанных зубами губ. Не веря, он коснулся дрожащими руками крови, стекающей ручьем с подбородка, недоуменно вглядываясь в алый багрянец, и ощущая, как саднит горло от подступающей изнутри крови. Глаза смутно опустились вниз на изодранный кафтан, изорванный в клочья в момент удара с землей.

— Когда мы гневаемся, то не слышим самих себя, — пояснил Моруа с ледяным равнодушием, вновь надевая красный плащ и затягивая металлические цепи на грудных карманах, удерживающих с десяток острых охотничьих ножей. Рукоятки были выполнены из красного дерева, а с выемки до обушка клинка из дамасской черной стали плелись узоры разъяренных львов. — Знаешь, почему ты проиграл? — изящно выгибая алую бровь, вопросил Руаль. — Потому что наотрез отказывался прислушиваться к другим людям, слышишь только самого себя и свою аристократическую гордость, боясь уязвить собственное самолюбие. Мужчина походил на призрак, и был единственным ярким пятном посреди мятущихся серо-агатовых туманов ночи, полога тьма, накрывшего сгорающую землю, а его глаза, явившие собой отражение раскаленного солнца, в коем сочеталось богатый букет красного вина и смертельной волчьей ягоды, чей сок ядовит, и чьи плоды позже украшаются лепестками лиловых цветков.

— А что если ты умрешь? — прямо спросил Руаль, приседая на корточки, чтобы их лица сравнялись. Глаза Ская расширились, а ресницы затрепетали от овеявшего лицо горячего воздуха, и он подумал, что человек не лжет, ему ничего не стоит прямо сейчас его убить, и юноша верил в его слова. Хватит щелчка пальцев. Татуировки на его теле вызывали в атмосфере оглушительные взрывы, поглощающие силу его ветра. Его подняли за грудки одной рукой, подставляя крепкий как камень кулак к самому кадыку.

— Если я сожму сосуды вокруг твоей шеи, то ты не сможешь дышать, и минуты через три кислород перестанет поступать к головному мозгу. Думаю, тебе повезет, если ты просто потеряешь сознание. Вот будет ирония, когда обстоятельством твоей скоропостижной смерти станет нехватка воздуха, — его пальцы сомкнулись у него на горле, стискивая трохею с такой силой, что в ушах у него раздался хруст собственных хрящей и разрывы связок, а с губ стекали слюны с примесью крови. Скай пытался руками дотянуться до одного из кинжалов Руаля, но его усилия были остановлены на полпути, когда сильным ударом колена, он сломал ему три пальца, вывихнув кисть руки. Пространство подернулось, рассекшись диагональю, и в глазах начинало темнеть. Страх и слабость овладели его телом и его логикой, он не мог вспомнить простейших движений самообороны, но когда юноша готов был уже провалиться в густой и теплый мрак, он смог сделать большой глоток воздуха, повалившись на колени. Мужчина отпустил его, легко разжав пальцы. Скай обжег лицо, чувствуя, как жар от камней проникает под кожу и больно жалит едкий дым глаза, а воздух как огниво обжигал каждую клеточку тела.

— Я слышал, что для аристократов долг превыше всего, — его голос походил на сладкий мед, с ядовитым соком черной гадюки, а шепот, словно шипение проклятого змея. Мужчина склонился к нему, стоящему на коленях, как к низшему и недостойному, неприкасаемому, и все его титулы и призвания были не более чем подстилкой в ногах победителя. Пренебрежение и брезгливость, неуважение и саркастическая насмешка выдавались его позой, его выражением лица, уверенностью и ленивой расслабленностью, благоденствием и смирением. — Мне бы следовало заручиться Вашей поддержкой, почтенный герцог. Я сохранил Вам жизнь, неважно первобытный ли то страх перед наказанием или мое милосердие, — он резко обхватил своей крупной пятерней его волосы, поднимая падшего с земли и вознося его лицо к своему. — Когда выйдешь на поле Шэ-Нан, паскудный пес, я заставлю тебя драться в полную силу, но ты не дождешься от меня каких-либо усилий. Я не стану уважать ребенка, у которого нет ни цели, ни уверенности, ни причины кого-либо защищать, лишь гордость и возросшее самомнение.

— Не пожалей потом об этом. О том, что сохранил мне жизнь, — проговорил окровавленными уголками рта Скай, и пузырчатая темная лента потянулась по подбородку, — возможно именно я и отниму у тебя возможность исполнить свои желания.

Горячий ветер ласкал их лица, и в аметистовых глазах мелькало ледяное и губительное бесстрастие.

— Мои желания не исполнить какому-то проклятому артефакту, — зловеще произнес Руаль, и каждое его слово, словно выжигалось в разуме юноши кипящей лавой. — Ты когда-нибудь видел хоть одного владыку с белого мраморного трона? Видел, как они спускаются со своей небесной обители вместе со священными хранителями и прославляют стихии, чтобы спасти хоть одного невинного человека? Если ты победишь, что будет ждать тебя в самом конце?

Их глаза встретились, и Руаль произнес заговорщическим тоном:

— Почему сейчас твою жизнь и жизнь стольных жителей не спасли верные справедливости и вехам добра всевышние? Или смертные, получившие однажды вечную жизнь и безграничную власть, просто отреклись от нашего скудного и серого мира, как считаешь?

— Я считаю, что ты богохульник и палач, — выплевывал ему в лицо слова Скай, орошенные свежей кровью. Его глаза пылали, как и пылало чувство ненасытной ненависти и жажды убийства. Если когда-то смерть другого человека от его руки вызывала только боль и стыд, теперь же ему виделось в этом призвание. Он хотел, чтобы этот человек, облаченный в алые, сам запятнал свою кожу и лицо в кровь, а яркие глаза, в коих полыхало само солнце, остекленели и стали темнее полуночных сумерек. — Может статься так, что в следующий раз, когда мы встретимся, мой ветер оторвет тебе руки с черными татуировками, которыми ты убиваешь и приносишь раздор и несчастье на благородные светлые земли.

Глаза Моруа опасно сузились:

— Очень надеюсь, что ты сможешь оправдать мои былые ожидания. Потому как если ты и вправду сильнейший и судьбою тебе предначертано изменить этот мир, Турнир будет похож не более чем на фарс. Интересно посмотреть на остальных, они должно быть о себе такого же высокого мнения, как и ты, мальчик.

И тут в его сторону, полетел охотничий кинжал, нацеленный точно в центр затылка, который раскололся на части в воздухе под давлением взрывной волны, не долетев и пару метров до нужной точки. Руаль нетерпеливо обернулся и в сверкающих осколках разбитого меча, увидел девушку, чьи волосы отливали красной медью полуденной зари, а глаза, полные аквамариновой ненависти смотрели в его лицо. Он словно увидел разъяренную ночную тварь, и в полумраке смог разглядеть отблески лазурного камня. Уголки его губ растянулись в усмешке, когда он дружелюбно помахал рукой в ответ незнакомой девушке. Но предчувствие подсказывало ему, что ему не стоит оставаться одному с двумя воинами, чьи сердца прожигало желание сражения. Он бросил последний взгляд на задыхающегося юношу, от которого до сих пор исходила сила, способная разворотить город в песок, а потом вновь смерил взором девушку, восходящую словно рассвет, расстилающий свет над океаном сумерек. Если он хорошо ознакомился со способностями мальчика, то с этой особой нужно было быть настороже, хотя бы потому, что он даже не заметил ее приближения. Как если бы она возникла в воздухе из ниоткуда, а ее духовная сила была невидима его взору, неведомая и незримая власть. Ее очи являли образ зверя, и злато ободком окружало ее выразительные темные зрачки, овеянные изумрудом морских волн, заволакивающие и манящие, словно вечная пустота. И в этой беспроглядной мгле, погребенной в глубинах ее лесных глаз, он видел самого себя. Ее губы приоткрылись, будто она хотела что-то сказать, но он исчез в потоке жара и черного пепла, уходя прочь еще до того, как губы, что багрянее, текущей по его жилам алой крови произнесли хоть слово.

Лира осторожной поступью походила к юноше, чьи светлые волосы покрылись темным песком, в чьих глазах потерян блеск, и лишь слабость и отчаяние с примесью злоключения окружали его облик. Он походил на ангела с оторванными крыльями, падшего на землю, но принявшего свою горькую участь. Он не смог доказать своей правоты, но признавал свои ошибки. За это он был и благодарен, и глубоко обижен. Скай поднялся на ноги прежде, чем Лира успела протянуть ему руку помощи, не смея смотреть ей в глаза и не нуждаясь в жалости и скорби, обращенных на него малахитовых зерцал.

— Здесь небезопасно, — выговорила Лира, касаясь кончиками пальцев его руки, обожженной, но холодной. Скай посмотрел на ее руку и свою, и на переносице залегла глубокая складка, словно он только что-то осознал.

— Нужно уходить, — в очередной раз попробовала достучаться до него девушка, чувствуя, что он все дальше отдаляется от нее. Скай посмотрел на нее затуманенным взором, и потом услышал звук подступающих шагов мертвых. Их шаг походил на звук дождя, как льдинистые капли барабанят по холодным прозрачным стеклам окон, их присутствие схоже с предрассветным туманом, что накрывает воздушными облаками бесконечно далекие поля и долины, и вместе с тем они привносили сковывающий ужас. Его кровь заледенела от одного их вида, шесть крупных особей двигались в их направлении, а черные когти прорезали бледную кожу, позволяя беспрепятственно струиться острейшему лезвию в полную длину вместе с тончайшими линиями багряной крови. Глаза Лиры расширились, когда их пасти раскрылись вместе с выступающими ядовитыми резцами, стоящими в четыре ряда в расширенной гортани. Скай же не шелохнулся и не сдвинулся с места, на его лице не было ни страха, ни отвращения, он просто смотрел на передвигающихся существ, словно старался запомнить каждую секунду их жизни, их необычный вид и их повадки. Он всматривался в их жадные облизывания, когда длинный черный язык вывалился у одного из призраков изо рта, упав вниз, чуть не достигнув горящей плавящейся земли, который в мгновение обвил исхудалое бледное тело полукольцами, как склизкая черная пустынная змея, не хватало выступающих костяных рогов и безжалостных златых зрачков.

— Скай, — вновь окрикнула его Лира, — мы не сможем противостоять такому количеству…. Но не успела она и закончить фразы, как он поднял правую руку, выставляя вперед указательный и средний пальцы, из которых вырвалось шесть воздушных выстрелов, и когда те достигли заветной цели, соприкоснувшись с мраморной и холодной кожей, их заволокла воздушная дыра, воронкой всасывающей в себя все, что находилось близ взрывной волны. Здания и дороги разваливались, превращая высокие постройки в серебристые песок и пыль. Земля разверзлась, и Скай притянул девушку к себе, чтобы и ее не накрыло воздушным потоком, устремляющимся вглубь бездны. Последние его силы ушли на то, чтобы переместить их на безлюдную мостовую, ведущую на противоположный берег белого града, издалека похожий на купающиеся в лунном свете жемчужные дворцы.

Едва их ноги коснулись земли, как он повалился на девушку от усталости, и полуночные тени мельтешащимися миражами вылетели на свет из-под его полуопущенных век. Его дыхание повисало в воздухе крупными паровыми облачками, когда его изможденные ступни ног оскальзывались, и он бы упал на холодную и сырую землю, если бы его не подхватили руки девушки. Она осторожно положила его голову к себе на колени, разглаживая запутавшиеся от грязи светлые пряди волос, похожих на бледное солнце, а сама подняла лицо в сторону догорающего города, охватываемого все новыми завихрениями огня. Пурпур свирепой стихии словно покачивался на волнах сухого воздуха, перекидываясь на все новые постройки цвета багрянца или весенней листвы.

— Этим кто-то управляет, — произнес юноша охрипшим голосом, наблюдая, как рушатся своды древнего собора, как образные камни со златыми изразцами падают вниз, и Скай слышал, как скрежетали огромные потолочные плиты из цельного малахитового камня, как стираются орнаменты с высоких кружевных лестниц, как разлетаются цветные витражные стекла и пылают гобелены. Юноша сделал глоток ледяного ветра, реявший прохладой возле их силуэтов, очищая горло и легкие от саднящих ожогов. Он еще не восстановил свои силы, этот человек что-то сделал с его восприятием и материализацией духовных частиц, ударом заблокировал его внутреннюю стихию. Но пока он пытался сконцентрироваться на поиске воздушных вихрей и холода, он услышал клокочущий клуб черной, как смоль, потусторонней силы, такая густая как беспросветный туман, затянутый черным пологом темноты. Он уже пробовал на вкус этот мерзкий ядовитый поток, и теперь все сложилось в одну логическую линию. — Кто-то управляет этими созданиями, рассеивая болезнь по округе. Движет, как марионетками. Если разрушим источник восходящей к ним силы, то, возможно, сможет предотвратить распространение проклятия.

Но воцарившееся молчание нарушилось внезапным звонким и пронзительным как стрела голосом:

— Как это верно сказано.

Лира и Скай отвлеклись от своих мыслей, и встретились взглядом с лазурно-серыми глазами темноволосого юноши, что восседал на парапете моста, не боясь свалиться в бурлящую внизу реку, полную крови. Он приподнял свой лик, чтобы в свете горящего огня им было лучше рассмотреть его хищное и хитрое, как у дикого зверя лицо, хотя походил он больше на каменное изваяние химеры, недавно украшающие поместья аристократов. Он не шелохнулся и не сводил с них своих мистических глаз, даже когда череда взрывов на берегу возводила вокруг себя ограду пылающих кругов ярко-красного огня. Земля под ногами задрожала, как если бы возвещала об извержении проснувшегося вулкана, а он все так же беззаботно болтал ногами над губительной пропастью, словно только что обмяк после пятого кубка сладчайшего вина.

Скай уже видел эту безмятежную и пугающую улыбку.

— Фраус, — произнес он, и узоры тени и света льнули к его мерцающим, выразительным глазам, темным, как океан хаоса, в коих плясали невиданные ему образы, но только он пытался их разглядеть в безбрежном омуте, как они исчезали, так и не явив его истинный облик.

— Мне лестно, что ты запомнил мое имя, но что еще более приятно, — он воззрился смеющимися глазами на девушку, чьи волосы были схожи с горящем огнем, и в какой-то миг, ее глаза расширились, а лицо стало неподвижным, словно она разглядела в нем что-то пугающее, что было чернее черноты и прекраснее сияния самого яркого света, — видеть рядом с тобой эту девушку.

Фраус чуть склонил голову на бок:

— Мы с тобой не знакомы, но я очень хотел, чтобы такая одаренная воительница вступила к нам с Деей в команду, но, к большому моему сожалению, я так и не смог истребовать твоего ответа, и мы уже заключили договор с другим человеком, — он внимательно вглядывался в ее черты, и ей казалось, что он всматривается в саму ее сущность. Таким взглядом смотрят на человека, которого давно знают. Голос его был текучим, как река и прекрасным, как музыка арфы, безупречным.

Девушка сначала поколебалась, не зная, что ответить, а потом коротко поклонилась, сказав тихим голосом:

— Благодарю за добрые слова.

— Ну что ты, — небрежно отмахивался он от благодарственных выражений, позволяя собственному голосу утонуть в завываниях взрывов и всполохах жестокого кровавого эфира.

Вперед выступила девушка, чьи темные курчавые волосы выбивались из златой атласной повязки с рядом каменьев на головном уборе. Кожа ее была оттенка топленого молока, а глаза были теплыми, карими, как закатное солнце в объятиях полуночных сумерек, смотря в эти глубокие и открытые глаза, сразу хотелось довериться и поверить в правдивость, сказанных слов. На ней была дорогая парча из шкуры белого медведя с красной вышивкой на воротнике, и в белоснежном одеянии она походила на небесную богиню.

— Мы поможем вам, — и голос ее был слаще меда. — Нельзя позволить огню перекинуться на незатронутую часть города. Мы еще можем кого-то спасти. Она приветливо улыбнулась, и на щеках ее заиграл здоровый румянец, как у ребенка. — Меня зовут Дея. Мы с вами уже встречались прежде.

Лира озадаченно захлопала длинными ресницами, с подозрением и осторожностью всматриваясь в лица претендентов, удивляясь яркости карминового свечения, отбрасываемого от их драгоценных камней.

— С чего мы должны вам доверять?

Фраус и Дея переглянулись, улыбнувшись своим мыслям, и юноша сказал, вытаскивая из-за спины одно из черных копий, и златые браслеты сверкнули пламенем рассветной звезды на его предплечьях:

— Думаю, у тебя нет особого выбора, если ты, конечно, не передумал и не струсил. Мне кажется, сейчас не самое удачное время выяснять отношения, мы пришли и готовы к единому сотрудничеству, это в разы увеличит наши шансы к победе, разве не так?

— Фраус спас вас уже на отборочном туре, но мог бы этого не делать, — ее взгляд пронзал. — Его бы не наказали, уничтожь вас один из сумеречных порождений, — и звук ее слов успокоил Ская, как если бы он слушал ласковую трель звучания теплого дождя, и сквозь металлические небеса, прорывались первые белые лучи.

Скай нахмурился, но тут почувствовал тихий смех над собой и недоуменно поднял глаза на девушку, что поддерживала его.

— Скай, — от изумления и радости у нее перехватило дыхание, — смотри-ка, ты уже считаешь меня частью своей команды, раз уже говоришь о нас. Значит, мы заключим контракт? Между прочим, я подыскала к нам оставшегося члена в команду. Он очень сильный, — она внезапно всплеснула от счастья руками, — мы же получаемся самой сильной командой на Турнире. Два кандидата на звание рефери объединились в один непобедимый союз. Он думал, что от ее певучего радостного голоса, его голова расколется на части, так гудели его виски.

— Помоги мне подняться, — попросил он Лиру скребущим, как у старца голосом. Разум его прял бесконечные нити предположений, чем обернется их путешествие обратно в город красных стен и черных линий смога, тянущихся к высоким спиралевидным вороновым небесам, но он не хотел быть тем, кто стоит в стороне, смотря на смерть, что волоком накрывает мир.

Фраус встал, переворачивая в руке острое копье, от которого реяла смертоносная сила, и кольца тумана раскрывались по всей его длине и высвобождались призрачно-дымчатые змеиные тела, обвившие сталь. Когда же оружие ладно легло в его ладони, кончиком острия наклонившись к низу, воздушный поток мощной волны разбил рубиновую реку на части, отчего волны вышли из берегов. И черный снег обрел оттенки спелого красного, холод и скрытая луна управляли всем живым. Фраус выдохнул, и глаза его потемнели, как если бы юноша выпустил на волю душу, что так долго сдерживал, и ум его отдался всем звукам, образам и запахам, а его облегала темнота, просачиваясь в светлые глаза, и даже волосы его казались мягким войлоком темных ястребиных перьев. Руки его были обтянуты черными кожаными перчатками с золотыми вставками в виде орхидей на тыльной стороне ладони, и ему представилось, что он омыл их в горящем свинце, они были темнее сумерек.

Он сошел на рдяные плиты мостовой, собираясь что-то сказать, но единственное, что он успел сделать, отбросить девушку в сторону, быстро развернуться, посылая в воздух мощным броском свое копье, которое встретилось с летящей каменной глыбой, раздирая в крупные борозды серый булыжник, который бы не оставил от них и капли крови. Мышцы его напряглись, а глаза обернулись дикостью берсеркера, они были полны крови, когда он вглядывался в полыхающие огнем кирпичные постройки, на которых собирались белокожие существа. Их тела изменялись, теперь сила одного превосходила силу сотен даровитых мужей. И рукой они поднимали многотонные монолиты, швыряя их будто клочья бумаги.

— Как такое возможно?! Мы же находимся от них в радиусе двух километров, — кричала Лира, и глас ее походил на разбитое стекло, столько сокровенного ужаса и первобытного страха возможной смерти веяло в нем, что даже лицо ее стало бесцветным, замерзшим.

— Дея, — вскричал Фраус, — отойди, как можно дальше! И он достал второе копье, развивая его над головой, будто веер и замахнувшись, бросил его вперед, разделяя ветер и воду. Ветряные вихри вздыбились спиралевидным полетом вокруг черного резца, и оно метнулось, растворяясь в беспроглядной мгле, обернувшись молниеносной стрелой, расщепившей летящие глыбы в прах, и лишь мелькнула тень вдалеке, как от ночных чудовищ остались лишь белые осколки, превратившие их в серебристый песок.

У Ская было чувство, что он ослеп, потому что не представлял себе, что повстречает человека, который при помощи одной лишь физической силы смог бы метнуть оружие на такое огромное расстояние с легкостью и необычайной разительностью в разы превосходивший его стихию. И поглощенный бесподобным зрелищем, юноша не заметил, как промолвил:

— И это не все, на что ты способен…

Фраус обернулся к нему в тот миг, когда светлый лунный диск жемчужной колыбелью вышел из-под металлического сгустка облаков, мертвенной тенью обливая его лицо. Он молча смотрел на Ская, распущенные темные пряди обрамляли его точеное лицо, но теперь он показался юноше старше своих лет, и мягкий серебристый свет творил тропу из лотосов на червленой поверхности воды, в отражении которых мерцали далекие звезды.

— Вставай, — говорил он твердым голосом, — мы должны остановить затянувшийся кошмар. Скай снял с плеч, обхватившие его женские руки, и посмотрев на Лиру произнес:

— Оставайся здесь, у тебя нет и шанса на спасение в том огне. Девушка втянула в себя воздух, словно борясь с желанием влепить ему могучую затрещину и спокойно выполнить то, о чем ее просят. Он был прав, она будет только отвлекать, и мешаться у него под ногами. Поэтому она кивнула, отступая на несколько шагов. Скай пытался стоять ровно, но его все равно еще шатало из стороны в сторону после последней схватки с человеком с магическими символами на теле.

— Я смогу нас перенести на тот берег, но только одного, на двоих у меня не хватит сил, — хриплым голосом предупредил он, бросая косой взгляд в сторону темноволосой девушки, но та только мило улыбнулась, отряхивая теплую молочную парчу от легкого слоя пыли на манжетах. Фраус же заботливо поднял ей капюшон, чтобы черный снег не падал на ее свежее и красивое лицо, осторожно убирая пряди выбившихся из-под дорогой ткани волос.

— Нет и речи, чтобы Дея пошла со мной, — строгим и назидательным тоном произнес он. — Я не позволю ей пачкаться о такую мерзость.

Дея прикоснулась пальцами к его мозолистой руке, прижимая ее ближе к своей щеке, успев ухватиться за нее, когда он уже хотел отнять руку. И всматриваясь в его глаза, отсвечивающие белым золотом, она видела пасмурные дни, нависающие над горячимы желтыми песками пустынных земель, когда прохлада ливней придавала стойкости и храбрости продолжать жизнь. В ее взгляде было столько небывалой сказочной нежности, какую испытывает человек, глядя на отгоревший закат. Таким же взором он смотрел и на нее, не смея нарушать ее невозмутимое молчание и ее безмолвную беседу, которую она вела с ним через блестящие длинные ресницы и легкий румянец на щеках, чуть приоткрытые влажные губы. И Скаю показалось, что между этими двумя стоит нечто большее, нежели обоюдное сотрудничество, и то как они смотрели друг на друга, повергало его в трепетный ужас, приходящий горькими воспоминаниями из прошлого, в день обряда предсказания, когда прорицательница трактовала его судьбу, зачитывая линии жизни, словно раскрытую книгу. Проблема допустимости и рока их не беспокоила. Он задавался вопросом, как смеет этот юноша так любоваться лицом этой девушки. Неужто не ведомо ему, что он повергнется перед судьбою, и ему придется расстаться с горячо любимой, умерев от ее руки, или же ему выпадет случай отнять ее жизнь. Были ли эти чувства игрой одного из них? Мир застыл, и он вслушивался в тишину за своей спиной, тогда как не было тишины, был огненный рев и раскат огней палящих обелисков, дым, исходящий от горящих сандаловых деревьев. И Скай смотрел своими непонимающими, озадаченными глазами на их единое прикосновение. Он часто заморгал, пытаясь сбросить с себя теневое наваждение, но оно не прошло, они все так же стояли, прощаясь так, как будто не увидят друг друга больше никогда. И пыль застряла у него в глотке, когда он попытался произнести хоть слово. Его светлые брови сомкнулись на переносице, когда он чуть слышно прошептал:

— Ведь это неправильно…

Лира заметила его перемену на лице, открытую неприязнь, которую он испытывал, просто смотря на них, как сжимались кулаки и дрожали от гнева плечи, как побелели губы, как он смотрел широко раскрытыми глазами на этих двоих и его трясло.

— Что случилось? — спросила она монотонным голосом без всякого выражения. Сначала она думала, что он ничего не ответит. В конце концов, кто они друг для друга, чтобы спокойно разговаривать на равных, и кто она такая, чтобы сметь задавать вопрос, но потом он ответил:

— Эти двое участники Турнира.

Лира хмыкнула в ответ, вновь присмотревшим к людям, что-то обсуждающим между собой, но напряжение, царящее вокруг них, было осязаемым. Она чувствовала горько-сладкий привкус страсти, хотя меж ними велась лишь скупая беседа, но, казалось, что окутавшее их молчание воспевало рассветные лучи, поднимающиеся над океаном черноты, и в этой глуше бурлящей темноты и скорбного плача смерти, они были осколком из прекрасного и светлого мира.

— Что тебя удивляет? — прямо спросила она, смотря на его мимику, становившуюся все ужаснее. Скай весь напрягся, и в этот краткий миг их накрыл порыв ветра, веявший дымом густым и удушливым, упоенный жестокостью.

Его глаза потемнели, обретя оттенок аквамарина, и он медленно, растягивая слова, произнес тихо и страшно: — Я не понимаю чувств, которые они испытывают. К чему они обременяют себя или им неведом страх предательства?

Лира судорожно выдохнула при этих словах, не веря своим ушам, потрясенная до глубины души и развернулась к нему: — Что значит, ты не понимаешь? Что плохого, что эти люди любят друг друга, хотя я не совсем в этом уверена, — в ее голосе сквозило удивление, и она передернула плечам от холодка, пробежавшегося у нее по позвонкам. — Они больше походят на брата с сестрой, но я не ощущаю у них схожей ауры, следовательно, они не кровные родственники.

Юноша все продолжал рассматривать пару рассвирепевшим взором, пока Лира не выдержала, не смогла утихомирить свое рвущееся наружу любопытство. — Разве у вас с Принцессой нет взаимных чувств? На торжественной части церемонии вы выглядели очень близкими. Ты вроде должен понимать, что это такое.

Он только пуще нахмурил брови, отрывисто и резко проговорил:

— Это другое…. Но он запнулся, так и не договорив желанной фразы, и боялся слов, которые могли стать звучны. Он никогда не смотрел на Софию такими глазами, в них никогда не было столько жажды и одержимости одним существом. Эта же девушка для него была сущим, как воздух, как сладчайший нектар, как величайшая награда, и все эти всепоглощающие и захватывающие чувства отражались на его лице. Он смотрел на нее, как если бы она была звездою, падшей на юдоль его ладоней. Провидица говорила, что ему никогда не быть с той, кого он любит, если он пойдет путем, выбранной ему судьбы. Но к чему эти дряхлые и бесплодные эмоции, что отравляют и делают из людей больных? Сердце самое неподвластное нашей воли, мы не смеем им управлять, а потому он выберет путь победителя, дабы никогда не сходить с избранного им пути. Тот же, кто бессовестно играет с судьбою, будет ею же и наказан.

Скай выступил вперед, прерывая затянувшееся молчание и предлагая Фраусу руку, как когда-то предлагал ее Клаусу, что ответил ему изменой. Темноволосый юноша неохотно отошел от девушки, но уверенность и сила рукопожатия, с которыми он схватился за его руку, поразила Ская. Он не боялся довериться ему, как и не страшился быть убитым его рукой, потому что у Фрауса были силы противостоять ему, но что более важно, у него были те, кого он защищал. Он не противился обстоятельствам судьбы и был подле тех, кого любил, не боясь, ни боли, ни раскаяния, он следовал своему собственному пути, подчиняя своей волей неотвратимую фортуну.