Вокруг меня темно и холодно. Вдалеке слышен шум дороги. Яркий свет уличного фонаря слепит так, что ничего вокруг не видно, кроме входа в дом. Передо мной огромная стеклянная дверь. Потянув за металлическую ручку, которая обожгла холодом мою обнаженную ладонь, огромная дверь с трудом поддалась и открылась, я сделал шаг внутрь.
Оказавшись в холодном и мрачном подъезде дома, я увидел слева от себя на стене металлические почтовые ящики, из которых торчали конверты.
– «Опять счета за коммуналку принесли», – ворча себе под нос, вытащил из ящика стопку конвертов и шагнул в перед.
– «А-а-а блин!», – вскрикнул я, чуть было не упав.
Квитанции вылетели из моих рук и разлетелись во все стороны:
– «Будь проклят, чертов пол!» – выругавшись, я осмотрелся, как будто был здесь впервые.
Меня окружали грязно-желтые стены подъезда. На потолке тусклая подсветка, в двух шагах от меня лестница, ведущая наверх. Собрав квитанции с пола, я сделал шаг по ступенькам вверх.
Мои ноги словно чугунные и не подъемные, а в моей груди будто что-то вязкое, словно жвачка мешает сделать глубокий вдох. Я прошел сотню пролетов по лестнице, как мне казалось тогда, но дошел я только до третьего этажа.
– «Блин», – прошипел я.
На лестничной клетке темно и ничего не видно. Хозяин, экономист хренов, не включил освещение. Я провел правой рукой по холодной оштукатуренной шершавой стене, пока не нащупал выключатель. «Щелк» и на потолке загорелась гудящая тусклая лампа. Стали видны черные ступени и грязно-желтые стены. Поднимаясь выше по лестнице, я включал освещение. «Щелк, щелк».
Так я наконец добрался до пятого этажа.
– «Черт. Да зачем я выбрал квартиру так высоко, да еще в доме без лифта?»
И вот пятый этаж. Лестничная клетка. Все тот же черный пол из кафельной плитки, грязно-желтые стены. Справа окно, выходящее на стену соседнего дома, стоящего на расстоянии вытянутой руки. Прямо передо мной железная дверь серого цвета в черную клетку. Но мне надо дальше. Я повернул налево, сделав еще три мучительных шага.
Короткий коридор, в котором я казался, выглядел также мрачно, как и все вокруг слева и справа по несколько дверей, одинокая тусклая лампа под потолком. Я подюжел в упор к грязно-серой двери. На ней номер 502. Достав ключ из кармана, я вставил ключ в замок. Поворот ключа, звонким эхом пробежал по мрачным этажам.
Потянув дверь на себя, та со скрипом поддалась, в появившуюся щель. Мне в лицо из комнаты повеяло теплом и запахом табачного дыма.
– «Ф-у-у соседи опять курят дома, общая вентиляция – это ужасно!», – раздражённо прошипел я, поморщившись.
Открыв дверь своего жилища, я ощутил небывалую усталость, навалившуюся откуда-то на мое измученное тело. А еще что-то в груди мешало вздохнуть.
– «А-а-а. Как же все бесит! ухожу – темно, прихожу – темно. Не ненавижу эту зиму! Так, кончай скулить!» – одернул я сам себя.
Оказавшись в темном и вонючем дымном пространстве комнаты, я закрыл за собой скрипучую дверь, на автомате вслепую кинул ключи на стол справа и, нащупав на стене выключатель, включил свет. В глаза ударил яркий белый свет, который осветивший светлую, небольшую, как сейчас модно говорить, квартиру-студию размером четыре на три квадратных метра со встроенной блестящей бежевой кухонькой у входа.
– «Вот оно, мое царство!»
Три года назад. Перед тем, как я в неё въехал. Она выглядела совсем по-другому и напоминала пристанище бомжей. Пожелтевшие стены с непонятными пятнами, две дыры в стене, ободранный потолок, разбитые светильники, засраная кухня и ванная комната – это далеко не весь список «приятностей», встретивших меня здесь тогда, и это нормально.
Просто до меня в этой квартире пару лет жила русскоязычная семейная, пара корейцев родом из Узбекистана. Но теперь тут все иначе.
Включённый свет поначалу слепит мои глаза, но постепенно глаза привыкают. И вот я уже могу разглядеть справа от себя кухонную гранитную столешницу, на которой лежат мои ключи, газовую плиту на две конфорки, вытяжку, пару настенных шкафчиков и раковину, в которой стоит синяя кружка и валяется шкурка от банана, которым я завтракал.
Слева от меня находится холодильник. Вдоль правой стены, сразу за кухонным гарнитуром – вешалка, на которой горой навалены вещи. За вешалкой белая тумбочка, а на ней серая микроволновка. В углу на полстены стеклянный столик, на который вознесен глава этого дома – метровый плоский телевизор. Прямо посередине комнаты, напротив меня расположено окно шириной около двух метров. Именно из-за этого окна я и выбрал эту квартирку. Именно в этом окне по утрам я вижу первые лучи солнца. И именно вид из этого окна стоит того, чтобы каждый день приходить сюда.
До того, как я въехал в эту квартиру. Я два года собирал деньги, отправлял их на родину и не мог себе позволить нормальные жилищные условия. Жил только в самом дешевом мотеле в русском районе, в сыром прокуренном номере с липкими стенами, плесенью на шторах, тараканами и живущей где-то между стенами крысой под потолком. В той конуре не было ни кухни, ни нормальной раковины. Но самым ужасным для меня было то, что окно в том мотеле выходило на стену соседнего дома, и глядя в окно, можно было почувствовать лишь ограниченность и безысходность.
Здесь же, в этой квартире, открыв окно, можно было увидеть небо, погрузиться в свои мечты, встретить первые лучи утреннего солнца и погреться в них, довольно прикрыв при этом глаза. А по ночам можно было «повыть на луну». В окне было то пространство, которого в Корее практически нет. Нет той широты, которая требуется русскому человеку.
Посередине белой комнаты, в которую я только что вошел, стоит мой трон. Напольное кресло. Именно напольное. Это вид такой мебели в Корее, кресло без ножек. Есть такой традиционный стиль половой жизни в Корее. Он популярен до сих пор и заключается в том, чтобы сидеть на полу, кушать на полу и спать на полу. Вот и у меня тут половая жизнь так, что даже кровати в углу не найти, а всего лишь топчан, тонкий мягкий матрас с четырьмя подушками. Это все, что было в комнате из мебели. Но хочу сказать, что мне этого вполне хватает для комфортной жизни.
Кто не доволен тем, что имеет, тот не был бы доволен и тем, что хотел бы иметь.
Бертольд Ауэрбах
– «Хм. Как-то сегодня особенно одиноко. Странно, такой настрой у меня бывает, когда я болею. Но утром казалось, что все в порядке. Я вечно ною, когда болею. Наверное, все мужики такие. Так одиноко сегодня вечером. Ну ничего, пройдет. Мои родные всегда со мной. Вон они на фото, висят в рамочке напротив» – Я кинул взгляд на фото с родными.
– «Вот. Только бы стало легче дышать… Что же там у меня в груди? Оно так мешает, будто бы это что-то живое и душит меня прям изнутри. Блин, еле стою. В глазах потемнело, в ушах шумит, будто что-то шепчет, но слов не разобрать. Почему мое тело меня не слушается? Руки ватные, а ноги чугунные. Так я что, все еще стою в прихожей? Надо раздеться и что-нибудь поесть.» – Бросив рюкзак на маленький стульчик у двери слева от себя, я снял ботинки.
– «Фу-у-у-у. Эти потные, грязные, вонючие носки опять порвались! надо их выкинуть! Все! Я их уже несколько раз зашивал.» – Стоя и морщась от мерзкой картины из рваных носков, заставила меня вспомнить об одном человеке из моей прошлой жизни, который был как эти рваные носки на моих ногах.