Кирклендские забавы

2

Свадебное путешествие закончилось. В последний день мы оба слегка нервничали. Габриель погрузился в молчание, и это меня раздражало. Мне было непонятно, отчего он то весел как жаворонок, а то мрачен как туча. Должно быть, меня страшила предстоящая встреча с Роквеллами, хотя я и не признавалась себе в этом. Наше напряжение передалось Пятнице, и он притих.

– Посмотри, он говорит нам ничего не страшно – ведь нас теперь трое, – сказала я Габриелю; но мое замечание его не развеселило.

Дорога через северный райдинг была долгой, так как нам пришлось сделать пересадку, и в Кейли мы приехали только к вечеру.

На станции нас ждал экипаж – довольно внушительный, и мне показалось, что, увидев меня, кучер изумился. Неужели он не знал о женитьбе Габриеля? Иначе как объяснить его удивление?

Габриель помог мне сесть в экипаж, кучер тем временем укладывал наши чемоданы, то и дело украдкой на меня поглядывая.

Мне никогда не забыть той поездки. Она заняла более часа, и, прежде чем мы достигли цели нашего путешествия, начали сгущаться сумерки, так что мой новый дом впервые предстал передо мной в полумраке.

Сперва вдоль дороги тянулась вересковая пустошь, дикая и жутковатая в вечернем освещении, однако она была похожа на мои родные места вокруг Глен-Хауса и не навеяла на меня мрачных мыслей. Хотя стоял июнь, воздух был свежим, и знакомый запах торфяников придал мне бодрости. Мне представилось, как мы с Габриелем будем кататься здесь верхом. Но вот дорога пошла под уклон, и окрестности стали более уютными и обжитыми, – должно быть, мы подъезжали к деревушке Киркленд Морсайд, от которой недалеко и до Кирклендских Забав.

Растительность здесь была сочной и зеленой, то и дело попадались дома, фермы и обработанные поля.

Наклонившись ко мне, Габриель произнес:

– Будь сейчас светло, ты могла бы увидеть Келли Грейндж – усадьбу моего кузена Саймона Редверза. Я рассказывал тебе о нем?

– Да, – ответила я, – рассказывал.

Я изо всех сил напрягла зрение, и, кажется, мне удалось разглядеть далеко справа очертания дома.

Мы переехали через мост – и тут я в первый раз увидела аббатство. Передо мной возвышалась квадратная башня, внешние стены которой полностью сохранились. На расстоянии трудно было поверить, что это всего лишь пустая оболочка. Она была величественной, но грозной, и меня охватил безотчетный страх, – а может, мне просто передалось настроение мужа.

Проехав по аллее, обсаженной кряжистыми дубами, мы как-то вдруг выехали на открытое пространство и оказались перед домом.

Дом был так красив, что у меня захватило дыхание. Первое, что поразило меня, – это его размеры. Он был огромен. Первоначальная тюдорианская[3] постройка в последующие века, очевидно, неоднократно перестраивалась. Карнизы и средники окон были украшены причудливой резьбой: чертями и ангелами, вилами и арфами, завитушками и тюдорианскими розами. Словом, настоящий баронский замок. Каким же маленьким, должно быть, казался Габриелю Глен-Хаус!

Дюжина каменных ступеней, стертых в центре, поднималась к массивному портику, также отделанному резьбой. Тяжелая дубовая дверь с коваными железными украшениями открылась, и я увидела первого члена своей новой семьи.

Это была женщина лет сорока, и ее сходство с Габриелем подсказало мне, что передо мной его сестра Рут Грантли. Несколько секунд она молча смотрела на меня холодным и оценивающим взглядом, потом сказала с деланной приветливостью:

– О, добро пожаловать! Надеюсь, вы извините наше удивление, – мы узнали обо всем только сегодня утром. Габриель, ну как ты мог? Почему ты скрыл от нас такую новость?

Она взяла меня за руки и улыбнулась – вернее, оскалила зубы. Как и Габриель, она была блондинкой, но еще более светлой, с почти бесцветными ресницами. Во всем ее облике сквозила ледяная холодность.

– Пойдемте в дом, – пригласила она. – Боюсь, однако, что ваш приезд застал нас врасплох, и мы не успели к нему подготовиться. Все это так неожиданно.

– Могу себе представить, – отозвалась я и озадаченно взглянула на Габриеля. Почему он не сообщил им о нашей свадьбе?

Мы вошли в холл, где в огромном камине ярко пылал огонь, и я была поражена царившей в доме атмосферой старины – атмосферой, которая тщательно сохранялась и поддерживалась. Стены были увешаны гобеленами, изготовленными не одно столетие назад. Длинный стол в центре холла был уставлен медной и оловянной утварью. Я огляделась вокруг.

– Ну, как вам здесь нравится? – осведомилась Рут.

– О, я просто в восторге!

Мои слова были ей приятны, и лицо ее немного смягчилось. Она повернулась к Габриелю.

– Габриель, к чему вся эта таинственность? Почему ты держал нас в неведении до сегодняшнего утра?

– Хотел сделать вам сюрприз, – объяснил Габриель. – Кэтрин, ты, наверное, устала. Тебе лучше подняться в нашу комнату.

– Конечно, – вмешалась Рут. – А потом познакомиться с нашей семьей. Уверяю вас, всем не терпится вас увидеть.

Ее глаза блеснули, несколько выпирающие зубы снова обнажились. Пятница неожиданно гавкнул.

– Ах, это ваша собака? Значит, вы любите животных, Кэтрин?

– О да, очень. Я уверена, что и вы полюбите Пятницу. Высоко, под самым потолком, что-то мелькнуло, и я подняла глаза к галерее.

– Это галерея менестрелей, – сообщил Габриель. – Во время балов мы размещаем там оркестр.

– Мы привержены старинным традициям, Кэтрин, – заметила Рут, – боюсь, мы покажемся вам чересчур старомодными.

– Напротив, думаю, старинные традиции мне очень понравятся.

– Надеюсь.

В ее голосе мне почудилась ирония, словно она сомневалась в том, что я смогу понять и оценить древние традиции столь замечательного семейства.

Холодный прием, оказанный нам миссис Грантли, усилил мои недобрые предчувствия, и у меня возникли подозрения, что Габриель имел веские основания скрыть наш брак от своей семьи.

Появился лакей и спросил, куда отнести багаж.

– В мою комнату, Уильям, – распорядился Габриель.

– Слушаю, хозяин.

Лакей взгромоздил мой чемодан на плечо и затопал вверх по лестнице. Мы с Габриелем последовали за ним. Рут замыкала шествие, и я чувствовала спиной ее оценивающий взгляд. Никогда еще я не была так благодарна дяде Дику! Элегантный дорожный костюм из темно-синего габардина придавал мне уверенности в себе.

Первый лестничный пролет заканчивался площадкой, на которую выходила дверь.

– Это вход на галерею менестрелей, – объяснил Габриель. Я надеялась, что он распахнет дверь и я смогу увидеть, кто за ней скрывается, – ведь я определенно заметила на галерее какое-то движение, и мне было любопытно, кто же из обитателей дома предпочел наблюдать за мной из укрытия вместо того, чтобы спуститься вниз и поздороваться.

Широкая лестница была очень красива, но свет масляных ламп плохо разгонял тьму и отбрасывал на стены зловещие тени. Меня охватило неприятное чувство, будто все Роквеллы, жившие в этом доме за последние триста лет, с неодобрением глядели на девицу, которую Габриель ввел в семью, не спросив согласия родных.

– Я обитаю на самом верху, – сказал мне Габриель, – так что подниматься придется долго.

– Может, теперь, когда ты женат, тебе стоит занять другие комнаты? – предложила Рут за моей спиной.

– Ни в коем случае, – разумеется, если Кэтрин не станет возражать.

– Думаю, что не стану.

– Но если комнаты Габриеля вам не понравятся – выбирайте любые другие, дом большой.

На площадке третьего этажа нам встретился юноша. Он был высок, строен и очень похож на Рут.

– Они приехали, мама? – закричал он. – Как она... – Тут он заметил нас и умолк, нисколько, впрочем, не смутившись, потом засмеялся над своей оплошностью и с любопытством взглянул на меня.

– Это Люк – мой племянник, – представил его Габриель.

– Мой сын, – пробормотала Рут.

– Очень рада, – сказала я и протянула руку.

Юноша взял мою руку и склонился над ней, так что длинная прядь светлых волос упала ему на лицо.

– В таком случае радость взаимна, – слегка нараспев отозвался он. – Когда в семье кто-то женится – это страшно забавно.

Его сходство с Рут, а значит, и с Габриелем, было поразительным. Те же аристократические черты, те же удивительно светлые волосы, та же бледная кожа и тот же лениво-болезненный вид.

– Как вам нравится наш дом? – с интересом спросил Люк.

– Она провела в доме не больше десяти минут и почти ничего не видела, к тому же сейчас темно, – напомнила ему мать.

– Завтра я поведу вас на экскурсию, – пообещал он.

Я поблагодарила, и он с вежливым поклоном посторонился. Но, пропустив нас вперед, он также примкнул к процессии и поднялся на четвертый этаж, где располагались комнаты Габриеля.

Мы вошли в круговую галерею, и ощущение, что за нами наблюдают, стало еще сильней, ибо здесь висели фамильные портреты, изображавшие предков Габриеля в натуральную величину. Галерея освещалась тремя лампами из розового кварца, и в их дрожащем мерцании фигуры на портретах выглядели живыми.

– Вот мы и пришли, – сказал Габриель и сжал мою руку.

Из корзины раздалось поскуливание – это Пятница напоминал мне о своем присутствии. Ему всегда передавалось мое настроение, и я осознала, что чувствую себя пленницей во враждебном окружении. Ничего, подбодрила я себя, это просто сумерки. Утром все покажется не таким мрачным. В этих старинных домах всегда жутковатая атмосфера, по вечерам из всех углов выползают тени и наводят ужас на людей с чересчур живым воображением. К тому же мое положение несколько необычно: я – будущая хозяйка дома, но еще три дня назад никто здесь даже не подозревал о моем существовании. Неудивительно, что меня встретили без восторга.

Я взяла себя в руки, повернулась спиной к портретам и последовала за Габриелем. Повернув направо, мы оказались в коридоре и, пройдя по нему, остановились перед дверью, которую Габриель распахнул передо мной. Я восхищенно ахнула – комната была прелестна. Тяжелые красные камчатные шторы закрывали окна; в большом открытом камине пылал огонь, на резной каминной полке из белого мрамора горели свечи в блестящих серебряных подсвечниках, заливая комнату мягким светом. Кровать с четырьмя столбиками и пологом в тон шторам, комод, кресла со спинками, обтянутыми красно-золотым гобеленом, красные ковры с золотистым узором – все это создавало ощущение тепла и уюта. На столе стояла ваза с красными розами.

Взглянув на розы, Габриель залился румянцем и проговорил:

– Спасибо, Рут.

– К сожалению, у меня было слишком мало времени.

– Какая чудесная комната, – заметила я. Рут кивнула.

– Жаль, что сейчас вы не можете полюбоваться видом из окна.

– Она полюбуется через час, – вставил Габриель, – когда взойдет луна.

Мои страхи стали понемногу улетучиваться.

– Ну, теперь я вас оставлю, – сказала Рут. – Горячую воду вам принесут. Вы будете готовы к обеду через три четверти часа?

Я заверила, что будем, после чего они с Люком удалились. Оставшись вдвоем, мы с Габриелем молча уставились друг на друга. Потом Габриель проговорил:

– Что с тобой, Кэтрин? Тебе здесь не нравится?

– Все так величественно... Я просто не ожидала – забормотала было я, но не выдержала и обиженно воскликнула: – Объясни мне, ради Бога, почему ты не сообщил им о своей женитьбе!

Он покраснел и смутился, но я была намерена докопаться до правды.

– Видишь ли, я не хотел устраивать суеты и шумихи…

– Суеты и шумихи... – прервала его я. – Но ты же специально поехал домой, чтобы известить своих родных о свадьбе!

– Поехал…

– И что же тебе помешало это сделать?

– С их стороны могли быть возражения. Я хотел избежать ссоры.

– Ты боялся, что они не сочтут меня достойной войти в вашу семью? – Я знала, что глаза мои сверкают; меня охватили злость и отчаяние. Каким же разочарованием обернулся мой первый день в новом доме! Обида на Габриеля смешивалась в моей душе с глубоким унынием, я понимала: раз уж Габриель почел за лучшее скрывать наш брак, пока тот не стал fait accompli[4], мои отношения с новыми родственниками едва ли будут безоблачными.

– Господи, конечно нет! – воскликнул Габриель и взял меня за плечи, однако я раздраженно вырвалась. – Они полюбят тебя... когда узнают получше. Просто они не терпят перемен и настороженно относятся к чужакам. Так бывает во всех семьях.

– Не во всех! – отрезала я. – Их негодование легко понять, ведь я свалилась им буквально как снег на голову. Представляю себе их чувства.

– Ты не все знаешь, Кэтрин...

– Тогда просвети меня! Объясни, в чем дело. К чему такая таинственность?

Он расстроенно взглянул на меня.

– Никакой таинственности. Просто я им ничего не сказал, чтобы избежать суеты и осложнений. Чтобы поскорей обвенчаться с тобой и насладиться оставшимися мне днями.

Когда он говорил так, мой гнев испарялся. Меня переполняли нежность и желание избавить его от непонятного мне страха – возможно, то был страх смерти. Под влиянием этого желания я и вышла за него замуж. Я смутно догадывалась, что он боится чего-то в этом доме и нуждается в союзнике. Теперь я уже была в этом твердо уверена, ибо его арах начал передаваться и мне, а ведь я провела под крышей Забав менее получаса.

– Пятница все еще в корзине, – заметила я.

– Сейчас я его выпущу.

Габриель открыл корзину, и Пятница выскочил из нее, радостным лаем приветствуя свободу. В эту минуту раздался стук, и я резко обернулась, ибо стучали не в ту дверь, через которую мы вошли. Только сейчас я заметила, что в комнате две двери.

Голос с характерным йоркширским выговором произнес:

– Горячая вода, хозяин.

Дверь захлопнулась прежде, чем я успела разглядеть обладателя голоса.

– Это бывшая туалетная комната, – пояснил Габриель, указывая на дверь. – Я использую ее как ванную. Очень удобно. Только надо запирать обе двери, когда раздеваешься, чтобы случайно не вошел кто-нибудь из слуг.

Он прицепил поводок к ошейнику Пятницы со словами:

– Ты ведь не хочешь потеряться в первый же вечер, приятель.

Когда Габриель ушел, я отправилась в бывшую туалетную. Там я обнаружила сидячую ванну, ведро горячей воды, мыло и полотенца. Большое зеркало в узорной золоченой раме висело на стене, в двух золоченых подсвечниках горели свечи.

Я взглянула на себя в зеркало. Глаза были еще зеленее обычного и не желали рассматривать мое отражение, а заглядывали мне за плечо, с опаской озирая темные углы комнаты. Старинные дома, наполненные сумраком… Может, в них и правда бродят духи умерших? Нет, такие глупые мысли не должны приходить в голову рассудительной молодой йоркширской даме. Раздевшись, я принялась смывать с себя дорожную пыль. Завтра при свете дня я посмеюсь над своими фантазиями.

В тот вечер мы обедали в нарядной столовой на втором этаже. Габриель объяснил мне, что в торжественных случаях обед подают в холле, как в старину. «Стол, который там стоит, ровесник дома, – сказал он. – Но обычно мы едим в маленькой столовой – это удобнее».

Впрочем, по меркам Глен-Хауса «маленькая» столовая оказалась довольно большой. Шторы были задернуты, на столе стояли свечи. Похоже, жизнь в доме подчинялась строгому этикету.

За обедом я наконец увидела всю семью Роквеллов. Кроме Рут и Люка, с которыми я уже встречалась, здесь были сэр Мэтью Роквелл, отец Габриеля, и мисс Сара Роквелл – его тетка; обоим уже явно перевалило за восемьдесят.

Сэр Мэтью приветствовал меня с нескрываемым удовольствием. Он был высок, хотя и сутул, с густой гривой седых волос; лицо покрывал багровый румянец явно болезненного происхождения; голубые глаза, тонувшие в складках век, были блестящими и озорными.

– Габриелю повезло, вы просто очаровательны, – сказал он.

Несомненно, это был всего лишь комплимент: едва ли я могу показаться очаровательной даже глубокому старику. Он задержал мою руку в своей, а потом припал к ней долгим поцелуем. Судя по всему, сэр Мэтью с возрастом не утратил галантности – он производил впечатление человека, пожившего в свое удовольствие и надеющегося, что молодые члены семьи последуют его примеру.

– Вы должны сесть рядом со мной, – заявил он. – Я буду любоваться вами, а вы расскажете мне, как вам нравятся новые родственники.

Я выполнила его желание, и на протяжении обеда он то и дело склонялся ко мне и похлопывал по руке.

Тетя Сара была совершенно другой, хотя и в ней я узнала характерные роквелловские черты. Ее глаза, тоже голубые, казались пустыми, с лица не сходило напряженное выражение, будто она силилась понять, что происходит вокруг, но тщетно. Выглядела она старше своего брата.

– Сара! – прокричал сэр Мэтью. – Это моя новая дочь. Сара кивнула и улыбнулась брату младенчески невинной улыбкой. Жаль, что я не встретилась сначала с этими стариками, – тогда дом не показался бы мне таким чужим и холодным.

– Как вас зовут? – спросила старушка.

– Кэтрин.

Она снова кивнула, и на протяжении всего обеда я чувствовала на себе ее взгляд.

Сэру Мэтью не терпелось узнать историю нашего знакомства и причину столь скоропалительной женитьбы. Я рассказала ему о Пятнице.

– Да, цыгане часто жестоко обращаются с животными, – заметил он. – Я не пускаю их на свою землю. Но должен сказать, что Габриель в добрый час оказался на той дороге.

– Он вообще любит сесть на лошадь и уехать куда-нибудь, – вмешался Люк – И мы никогда не знаем, где он и когда вернется.

– Почему бы и нет? – произнес Габриель. – По-моему, только так и можно отдохнуть. Ненавижу строить планы. Если заранее предвкушать удовольствия, непременно разочаруешься. Нет! Мой девиз: езжай куда глаза глядят.

– На этот раз твои глаза глядели в нужную сторону, – сказал сэр Мэтью, улыбнувшись мне.

– Я должна показать Клэр мой гобелен. Он ей понравится, – неожиданно заявила Сара.

Наступила короткая тишина. Потом Рут негромко произнесла:

– Это не Клэр, а Кэтрин, тетя Сара.

– Конечно... конечно... – пробормотала та. – Вы любите гобелены, дорогая?

– Смотреть – да, но не вышивать. Я не слишком умела в рукоделии.

– Вам это и ни к чему, – сказал сэр Мэтью. – Зачем напрягать такие прекрасные глазки. – Он склонился ко мне, поглаживая мою руку своей морщинистой рукой. – Моя сестра немного забывчива. Временами она путает настоящее с прошлым. Она ведь уже немолода – как и я, увы!

Мне рассказали о доме и его окрестностях, о конюшне – я была рада услышать, что она не пустует, – о соседях, друзьях, охотничьих праздниках и вообще о жизни в Киркленд Морсайд. Все наперебой выказывали мне радушие, старались, чтобы я чувствовала себя как дома, и я решила, что их первоначальная холодность, вероятно, была естественным следствием непонятной скрытности Габриеля.

Рут сообщила, что через несколько дней состоится торжественный обед в честь нашей свадьбы и что она устроила бы его сегодня, предупреди мы ее заранее.

– Вы должны познакомиться кое с кем из наших родственников и соседей, – сказала она мне.

– Кого ты намерена пригласить? – быстро осведомился Габриель.

– Ну... пожалуй, Саймона. В конце концов он член семьи. Думаю, надо пригласить и Агарь, но сомневаюсь, что она придет. Потом еще викария с женой и, разумеется, Смитов.

Сэр Мэтью кивнул дочери и повернулся ко мне.

– Мы хотим, дорогая, чтобы вам здесь было хорошо.

Я поблагодарила его. После обеда Рут, Сара и я вышли в смежную со столовой гостиную, оставив мужчин наедине с портвейном. Вскоре они к нам присоединились, чему я была очень рада, так как испытывала стеснение в обществе сестры и тетки Габриеля.

Габриель тут же подошел ко мне и заметил, что у меня утомленный вид.

– Неудивительно, ведь вы провели такой тяжелый день, – пробормотала Рут. – Мы не будем возражать, если вы уйдете к себе.

Пожелав спокойной ночи своим новым родственникам, я отправилась вместе с Габриелем наверх, в нашу комнату.

Едва мы открыли дверь спальни, как Пятница выскочил из корзины и бросился нам навстречу. Похоже, и он с трудом привыкал к новой обстановке.

– Ну, – сказал Габриель, – худшее позади. Ты познакомилась с моей семьей.

– Насколько я понимаю, не со всей.

– Остальные не в счет – жить-то тебе с этими. Прежде чем мы ляжем, я хочу показать тебе вид с балкона.

– Ах да... твой любимый балкон! Где же он?

– В конце коридора. Пойдем!

Он обнял меня за талию и увлек в коридор, в конце которого виднелась дверь. Габриель распахнул ее, и мы вышли на балкон. Луна стояла высоко в небе, заливая светом все вокруг. Руины аббатства возвышались передо мной, как призрак его былого величия. Темная лента реки вилась меж лугов, над рекой горбился мост, а вдали простиралась еле различимая вересковая пустошь.

– Как красиво, – выдохнула я.

– Когда я уезжаю отсюда, эта картина мне часто снится.

– Неудивительно!

– Каждую ночь я выхожу на балкон и любуюсь. Меня будто каким-то волшебством сюда притягивает. – Он вдруг взглянул вниз. – Между прочим, двое из моих предков покончили с собой, кинувшись с балкона. Правда, не с этого, – в доме есть еще три.

По спине у меня пробежал холодок, и я тоже посмотрела вниз, в темноту.

– Мы на верхнем этаже, – продолжал Габриель. – Если прыгнуть отсюда на каменные плиты двора, неминуемо разобьешься насмерть. В нашей семейной истории было всего два самоубийцы... и оба выбрали один и тот же способ.

– Пойдем обратно, – попросила я. – Я устала. Вернувшись в комнату, я почувствовала, что беспричинный страх снова сжимает мне сердце, и все из-за нескольких минут на балконе и случайных слов, оброненных Габриелем. Нервы мои были взвинчены, что случается со мной крайне редко. Ничего, надо просто выспаться, утро вечера мудренее, уговаривала я себя.

Следующие два дня я посвятила изучению дома и поместья. Это занятие оказалось весьма увлекательным, хотя порой дом не столько очаровывал меня, сколько пугал. Днем я бродила по нему с удовольствием, хотя то и дело запутывалась в бесконечных коридорах и теряла дорогу; но должна со стыдом признаться, что с наступлением сумерек начинала пугливо оглядываться и вздрагивать.

Никогда еще мне не доводилось бывать в таком огромном старинном доме; порой казалось, что настоящее здесь сливается с прошлым; обстановка, сохранившаяся с незапамятных времен, должно быть, еще помнила другие шаги, другие голоса, другие фигуры, отбрасывавшие длинные тени на эти стены.

Впрочем, обитатели дома были людьми вполне обыкновенными. Я быстро классифицировала их и мысленно снабдила ярлыками: сэр Мэтью – веселый старый сквайр, любитель хорошей еды, вина и женщин, типичный помещик, какого можно встретить в любом веке; тетя Сара – старая дева, всю свою жизнь проведшая в этом доме, немного впавшая в детство, хранящая в памяти все дни рождений, триумфы и неудачи, но порой путающая, к кому из домочадцев они относятся, и принимающая жену Габриеля за свою невестку Клэр, давно умершую жену сэра Мэтью; Рут, со дня смерти матери исполнявшая роль хозяйки дома и, естественно, без восторга встретившая мое появление; наконец, Люк – юноша, всецело занятый собой и своими делами, что свойственно молодости. Вполне нормальная семья, похожая на множество других семей, живущих в больших и маленьких домах по всей стране.

Я поставила себе целью наладить со всеми добрые отношения, и это мне, кажется, удалось. Разумеется, труднее всего было заслужить расположение Рут; мне хотелось дать ей понять, что я не испытываю ни малейшего желания посягать на ее права. Слава Богу, дом достаточно велик, чтобы не мешать друг другу. Хозяин дома – сэр Мэтью, она – его дочь, исполнявшая обязанности хозяйки со дня своего совершеннолетия – и во время замужества, и после смерти мужа. Несомненно, у нее больше прав распоряжаться здесь, чем у меня.

Рут посвятила меня в свои планы относительно торжественного обеда и я чистосердечно заверила ее, что не стану ни во что вмешиваться, ибо не имею опыта ведения хозяйства. Это ей понравилось, и я была довольна.

Утро первого дня Габриель провел с отцом – очевидно, им надо было обсудить деловые вопросы, касающиеся управления поместьем, тем более что Габриель так долго отсутствовал. Я сказала Габриелю, чтобы он обо мне не беспокоился – скучать я не буду.

Я решила взять Пятницу и отправиться на прогулку – мне не терпелось получше исследовать окрестности, в особенности развалины аббатства. На лестнице я столкнулась с Люком. Он дружески улыбнулся мне и наклонился погладить Пятницу. Тот был в восторге от такого внимания, к тому же Люк сразу ему понравился.

– Я люблю собак, – сказал мне Люк.

– А у тебя нет собаки? Он покачал головой.

– Кто бы за ней присматривал в мое отсутствие? Я ведь учился в школе и редко бывал дома. Сейчас у меня передышка между школой и Оксфордом.

– Но ведь в доме столько людей – неужели некому позаботиться о собаке?

– Нет, так нельзя. Если уж вы завели собаку, то сами должны ею заниматься. А ты уже осмотрела дом?

– Не весь.

– Я же обещал тебе экскурсию. Ты должна хорошенько его изучить, а то свернешь не туда – и заблудишься. Может, начнем прямо сейчас?

Мне хотелось подружиться с Люком, и я решила принять его предложение. К тому же экскурсия обещала быть интересной, а прогулка могла и подождать.

Размеры дома превзошли мои ожидания – в нем оказалось не меньше ста комнат. Каждая из четырех сторон огромного каменного прямоугольника сама по себе являлась домом, и заблудиться здесь было действительно легко.

– Предание гласит, – сообщил мне Люк, – что один из наших предков имел четырех жен, которые жили в разных частях дома и долгое время не подозревали о существовании друг друга.

– Звучит как сказка о Синей Бороде, – заметила я.

– Не исключено, что фамилия Синей Бороды была Роквелл. История нашей семьи полна мрачных тайн, Кэтрин. Ты даже не подозреваешь, с кем породнилась!

Его светлые глаза наблюдали за мной с интересом, не лишенным цинизма; я вспомнила о нежелании Габриеля сообщить семье о нашей помолвке. Вполне естественно, что они видели во мне охотницу за богатством, – ведь Габриель унаследует не только этот дом, но также и средства, которые позволят ему жить здесь, не говоря уже о титуле баронета.

– Начинаю догадываться, – сказала я Люку.

Мы проходили через бесчисленные комнаты с высокими окнами и потолками, украшенными изумительной резьбой, со стенами, обшитыми деревянными панелями, со старинной мебелью. Я увидела огромные подвалы и просторные кухни, где сновали слуги, с подозрением косившиеся на меня; я побывала на трех балконах, как две капли воды похожих на балкон возле нашей спальни; я осмотрела массивные каменные колонны под балконами и гримасничающие морды горгулий.

– Похоже, вашим предкам нравились эти страшилища, – заметила я.

– Они должны были отпугивать непрошенных гостей, – объяснил Люк. – Согласись, вид у них и впрямь жутковатый. Кажется, будто они говорят. «Прочь отсюда! Убирайтесь, не то кирклендские черти утащат вас в преисподнюю!»

– Но ведь гости не всегда бывали непрошенными, – тихо пробормотала я.

– Наверное, наши предки были не слишком приветливы и не любили чужаков.

В картинной галерее он подвел меня к каждому портрету, подробно объясняя, кто на нем изображен. Первый сэр Люк – тот, что построил этот дом, – свирепого вида джентльмен в доспехах; Томас, Марк, Джон, несколько Мэтью и еще один Люк.

– В нашей семье принято давать детям библейские имена, – пояснил юноша. – Мэтью, Марк, Люк, Джон, Питер, Саймон и далее в таком роде вплоть до Энджела Габриеля[5]. Иногда я называю его Архангелом, и он страшно злится. Впрочем, с его именем действительно переборщили. Могли бы ограничиться простым Марком или Джоном… А что касается вот этого сэра Люка, то он умер молодым. Бросился с западного балкона.

Я взглянула на портрет, изображавший совсем молодого человека. Надо сказать, портреты были написаны столь искусно, что казалось, люди на них вот-вот шевельнутся и заговорят.

– А это, – продолжал Люк, – Джон, который сто лет спустя выбрал для себя такую же смерть. Он бросился с северного балкона. Странно, правда? Но я думаю, он просто решил последовать примеру Люка.

Мне не хотелось обсуждать такую неприятную тему, поэтому я отошла от портрета и двинулась дальше по галерее. Остановившись возле дамы в шляпе с перьями в стиле Гейнсборо, я услышала за спиной голос Люка:

– Моя пра-пра-пра-прабабка. Я не совсем уверен в количестве «пра».

Я продолжила осмотр галереи.

– А вот это – твой свекор! – показал Люк.

С картины на меня глядел молодой сэр Мэтью; его ниспадающий мягкими складками галстук являл собой верх элегантности, так же как и зеленый бархатный сюртук; он был румян, большие глаза сверкали, – короче, я убедилась в справедливости своей догадки, что в молодости он был изрядным повесой. Рядом висел портрет женщины – надо полагать, его жены. Она поражала хрупкой красотой и выражением покорности на лице. Это была мать Габриеля, умершая вскоре после его рождения. Здесь был и портрет самого Габриеля – юного и прелестного.

– Ты тоже сюда попадешь, – сказал Люк – Как и остальные, ты станешь пленницей холста… И через двести лет новая владелица дома придет сюда, чтобы посмотреть на тебя.

Я вздрогнула, охваченная внезапным желанием сбежать от Люка, от этого дома, от разговоров о самоубийцах.

– Пятница уже заждался, – сказала я. – Пора его вывести. Было очень мило с твоей стороны все мне показать.

– Но я показал далеко не все! Еще столько интересного.

– С удовольствием посмотрю в следующий раз, – твердо заявила я.

Юноша наклонил голову.

– Если мне захочется продолжить нашу экскурсию, – пробормотал он.

Я заторопилась вниз по лестнице и на полпути оглянулась назад. Люк стоял в галерее, глядя на меня, – казалось, он сошел с одного из портретов и сейчас вернется на место.

Остаток дня я провела с Габриелем. Мы совершили верховую прогулку по пустоши и вернулись перед самым обедом. Вечер прошел точно так же, как предыдущий.

Перед сном, стоя на балконе и наслаждаясь великолепным видом, я сказала Габриелю, что еще не побывала на развалинах аббатства и непременно отправлюсь туда завтра.

На следующее утро Габриель снова уединился с отцом, я же позвала Пятницу и зашагала прямиком к аббатству.

Вид древних руин меня поразил. В солнечном свете камни поблескивали, словно инкрустированные бриллиантами. Огромная башня и примыкающая к ней стена сохранились в неприкосновенности, и, только подойдя совсем близко, я увидела, что крышей им служит небо. Аббатство расположилось в долине у реки, и я подумала, что оно было лучше защищено от непогоды, нежели Забавы. Я с интересом разглядывала высокую квадратную башню, мощные контрфорсы и неф, который, как и башня, почти не пострадал от времени, хотя и лишился крыши. Пожалуй, было бы интересно составить план аббатства и попробовать восстановить его хотя бы в воображении. Пятница возбужденно носился туда-сюда, словно разделяя мой восторг. Конечно, внутренние стены были разрушены, однако по их остаткам можно было догадаться, где размещались кухня, галерея, неф, трансепт[6] и кельи монахов.

Ступать здесь приходилось осторожно, поскольку там и сям из земли торчали камни. На мгновение потеряв из виду Пятницу, я тут же испытала приступ панического страха – разумеется, совершенно нелепого, как и то чувство облегчения, с которым я встретила прибежавшего на мой зов пса.

Интересно, из какой части аббатства брали камни для строительства Забав? Надо побольше узнать о моем новом доме и его истории. Впрочем – тут я рассмеялась про себя, – я о собственном муже мало что знаю. Почему он так скрытен со мной? Почему мне постоянно кажется, что он утаивает от меня что-то важное?

Я села на край каменной кладки, когда-то, видимо, бывший стеной комнаты – например, монашеской спальни, – и задумалась. Со дня приезда сюда Габриель занимал недостаточное место в моих мыслях, вытесненный новыми впечатлениями. Теперь я должна исправиться. Что до его странностей, то они вполне естественны, если вспомнить, что он живет под дамокловым мечом болезни, грозящей в любую минуту унести его в могилу. Неудивительно, что он так неуравновешен и подвержен резким переменам настроения. Он боится смерти, а я решила, будто его пугает что-то в доме или в этих старых развалинах! Как бы я себя чувствовала, если бы смерть подстерегала меня за углом? Для того чтобы это представить, надо самой испытать нечто подобное.

Я сделаю Габриеля счастливым. Более того – я не смирюсь с неизбежностью его смерти. Я буду заботиться о нем так, что он проживет долгие годы!

Лай Пятницы прервал мои размышления.

– Пятница! Пятница! – крикнула я и, так как он не прибежал, отправилась его искать.

Своего пса я обнаружила в руках незнакомого человека. Пятница отчаянно сопротивлялся и, будь хватка незнакомца слабее, укусил бы его за руку.

– Пятница, – позвала я.

Незнакомец обернулся. Он был среднего роста, со смуглым лицом и удивительно яркими черными глазами. Увидев меня, он отпустил собаку, снял шляпу и поклонился. Пятница с яростным лаем бросился ко мне, а когда я подошла поближе, встал между мной и незнакомцем, готовый защищать свою хозяйку.

– Так это ваша собака, мадам, – сказал незнакомец.

– Да, но что случилось? Обычно он вполне дружелюбен.

– Он на меня рассердился. – Белозубая улыбка осветила смуглое лицо незнакомца. – Наверное, не понял, что я спас ему жизнь.

– Каким образом?

Он указал на колодец, который я до этого не замечала.

– Ваш пес забрался на самый край и заглядывал вниз. Если бы он решил углубить свои изыскания, вы бы его больше не увидели.

– В таком случае я должна поблагодарить вас. Он наклонил голову.

– Это старый монастырский колодец. Он довольно глубок, так что падать в него не стоит.

Я взглянула в темный провал колодца. В глубине узкой шахты ничего не было видно.

– Пятница такой любопытный, – сказала я.

– В следующий раз, когда соберетесь здесь погулять, прицепите ему поводок. Ведь вы непременно придете сюда опять, не правда ли? Я это вижу по вашим глазам.

– Да, здесь очень интересно.

– Причем некоторым особенно. Могу ли я представиться? Ваше имя я назову сам. Вы – миссис Габриель Роквелл, не так ли?

– Как вы догадались?

Он развел руки и снова улыбнулся; его улыбка была дружеской и приветливой.

– Очень просто. Мне было известно, что вы должны приехать, а так как я в этих краях всех знаю, то, увидев незнакомую даму, сделал единственно возможный вывод.

– Ваш вывод верен.

– Тогда – добро пожаловать в нашу маленькую общину! Я Деверел Смит, местный доктор. Мне приходится часто бывать в Забавах, так что наша встреча была неизбежной.

– Да, я слышала о вас.

– Только хорошее, надеюсь?

– Да, и очень.

– Я не только врач, но и старый друг семьи. Сэр Мэтью и мисс Роквелл уже немолоды и постоянно нуждаются в моих профессиональных услугах. Но скажите, когда же вы приехали?

Я рассказала, он выслушал внимательно. По внешности его можно было бы принять за иностранца, если бы не чисто английское имя. Наверное, он показался мне таким смуглым по контрасту с белокурой бледностью моих новых родственников.

– Кстати, я намеревался сегодня зайти в Забавы, – сообщил доктор. – Вы разрешите мне составить вам компанию?

Я разрешила, испытывая уверенность, что обрела нового друга.

По дороге мы говорили о Роквеллах. Доктор отзывался о них очень тепло, а когда речь зашла о Габриеле, в его голосе появилась нотка беспокойства. Я понимала причину его беспокойства и очень хотела обсудить с ним здоровье Габриеля, но решила пока воздержаться. Позже, подумала я. Кажется, он человек откровенный.

Доктор сказал, что приглашен на субботний торжественный обед.

– С дочерью, – добавил он.

Я удивилась. Неужели у него уже настолько взрослая дочь, что ее приглашают на званые обеды? Значит, ему не тридцать с небольшим, как я решила на первый взгляд, а больше. Мое изумление было ему явно приятно.

– Моей дочери семнадцать лет, – сообщил он, – и она обожает праздники. К сожалению, моя жена не слишком хорошо себя чувствует, поэтому мы с дочерью ходим вдвоем.

– Мне не терпится с ней познакомиться.

– А Дамарис горит желанием познакомиться с вами, – улыбнулся он.

– Дамарис? Какое необычное имя!

– Вам нравится? Оно из Библии... хотя упомянуто там всего один раз.

Мне пришел на память рассказ Люка. Может, это обычай здешних мест – давать детям библейские имена? Я уже готова была спросить об этом доктора, но вовремя вспомнила слова мадам директрисы о том, что моя любознательность часто граничит с плохими манерами, и сдержалась.

Мы вернулись в Забавы вместе. Доктор сразу послал одного из слуг известить Рут о своем приходе, я же поднялась к себе.

В субботу я надела белое платье. Это было мое единственное вечернее платье, и я подумала, что, если в Забавах часто устраивают приемы, надо будет пополнить гардероб. Платье из белого шифона и кружев было очень простым, однако я чувствовала себя в нем уверенно, так как знала: мои наряды, хоть и немногочисленные, прекрасно сшиты и покажутся элегантными в любом обществе. Волосы я уложила венцом вокруг головы – эта прическа очень нравилась Габриелю. Одеваясь, я нетерпеливо поглядывала на дверь, ожидая появления мужа: до назначенного часа оставалось совсем немного времени, а ему еще надо было переодеться.

Однако минуты бежали, а он все не приходил. Не зная, что подумать, я вышла на балкон. Габриеля нигде не было видно, но на крыльце раздавались голоса. Я уже хотела было спросить у невидимых собеседников, не встречали ли они Габриеля, но тут низкий мужской голос сказал:

– Так значит, Рут, тебе не слишком по душе юная новобрачная?

Я отпрянула в глубь балкона, чувствуя, как краска заливает щеки. Фанни часто говорила мне: тот, кто подслушивает, никогда не слышит о себе ничего хорошего. Но разве можно уйти, когда кто-то обсуждает тебя не самым лестным образом!

– Еще рано судить, – отозвалась Рут. Раздался смех.

– Не сомневаюсь, что наш Габриель легко попался в ее сети. Ответа Рут я не расслышала, и мужчина продолжал:

– Зачем же вы отпустили его так далеко от дома? Вы же понимали, что какая-нибудь ловкая девица сможет его окрутить.

Меня охватила ярость. Сейчас я перегнусь через перила и потребую, чтобы неизвестный обидчик вышел на свет божий!.. Сейчас я объясню ему, что понятия не имела о богатстве Габриеля, когда выходила за него замуж!..

Но я не двинулась с места. В этот момент мужчина на крыльце сделал шаг назад и я смогла его увидеть. Светло-каштановые волосы, широкие плечи. Сходство с Роквеллами если и было, то весьма отдаленное. Потом он решительно направился в дом и пропал из виду. Еще не зная, кто он, я ненавидела его всей душой.

Я вернулась в спальню, дрожа от негодования. Габриель был уже там – запыхавшийся, словно ему пришлось бежать.

– Совершенно забыл о времени, – сказал он. – А ты где была? О, да ты уже одета.

Я открыла было рот, чтобы рассказать Габриелю о подслушанном разговоре, но передумала. Ни к чему его расстраивать, он и так задыхается. Нет, я справлюсь со своими трудностями сама; я преподам урок тому человеку, кем бы он ни был.

Спустившись вниз, я встретилась лицом к лицу со своим врагом. Это оказался Саймон Редверз, двоюродный брат Габриеля.

Габриель представил нас друг другу. Саймон взял мою руку и с дерзкой насмешкой посмотрел мне прямо в глаза, не скрывая своих мыслей. Он был выше и стройнее, чем показался мне с балкона. Светло-карие глаза, загорелое лицо; улыбка, игравшая на губах, не отражалась во взгляде. Я сознавала, что не могу скрыть обуревавший меня гнев, – я никогда не умела таить свои чувства, к тому же слова Саймона все еще звучали в моих ушах.

– Как поживаете? – осведомился он.

– Прекрасно, благодарю вас.

– Вероятно, я должен вас поздравить.

– Только если вам этого хочется. Его брови слегка приподнялись.

– Кажется, мы с вами уже встречались, – не удержалась я.

– Уверен, что нет.

– Возможно, вы меня не заметили.

– Если бы мы встречались, я бы непременно запомнил. Улыбка, которой я его одарила, по неискренности могла бы соперничать с его собственной. Он неуверенно произнес:

– Должно быть, вас ввело в заблуждение фамильное роквелловское сходство. В этих местах вы будете часто видеть знакомые черты.

Он явно намекал на любвеобильность своих предков мужского пола. Я сочла намек неприличным и отвернулась.

К счастью, в эту минуту как раз приехал доктор Смит с дочерью. На правах друга доктор подошел ко мне и тепло поздоровался. Однако взоры всех присутствующих обратились не на него, а на его спутницу.

Дамарис Смит была одной из самых прелестных девушек, каких мне доводилось встречать. Она была невысока ростом, ее черные волосы отливали синевой, подобно воронову крылу. Большие темные глаза, удлиненные к вискам, влажно блестели, кожа имела оливковый опенок; нежный рот говорил о чувственности; зубы поражали белизной; прямой нос с горбинкой придавал ее очаровательному лицу выражение гордости. Стройная и гибкая, она двигалась с удивительной фацией. На ней было белое платье, тонкая талия перетянута золотым кушаком, в ушах – золотые креольские серьги.

При появлении Дамарис все замолчали, отдавая дань ее изумительной красоте. У меня мелькнула мысль: почему Габриель женился на мне, когда у него под самым носом живет такая красавица?

Эффект, произведенный ею на присутствующих, был очевиден. Обожающий отец не сводил с нее глаз; с Люка слетела его обычная безразличная небрежность; Саймон Редверз поглядывал на нее с интересом. Моя неприязнь к нему переросла в стойкое отвращение. Я не сомневалась, что разглядела в нем черты, которые были мне особенно ненавистны, – бесчувственность, самоуверенность, невыносимую практичность, отсутствие воображения, убежденность, что все окружающие столь же расчетливы, как он. Силой характера он так же выделялся среди мужчин, как Дамарис среди женщин – своей красотой.

Сэр Мэтью не скрывал своего восхищения – впрочем, он, по-видимому, восхищался всеми женщинами, – и во время обеда делил свое внимание между мной и Дамарис.

Поведение Дамарис не соответствовало ее экзотической внешности: она была скромна и тиха, всем улыбалась и не стремилась привлечь к себе внимание, что, разумеется, было бы совершенно излишним. На первый взгляд она казалась милой наивной девочкой, – не знаю, почему у меня возникло подозрение, что ее безупречная, бесстрастная красота – лишь маска, скрывающая истинную натуру.

Кроме Смитов и Саймона Редверза среди гостей были викарий с женой и еще два человека – насколько я поняла, скорее соседи, чем друзья. Все интересовались, как мне понравились здешние места, а Саймон Редверз спросил, очень ли они отличаются от привычных мне пейзажей. Я ответила, что наш дом также окружен пустошью и болотами, так что особенной разницы я не заметила. Должно быть, в моем голосе прозвучала резкая нота, которая позабавила Саймона, сидевшего рядом со мной. Наклонившись ко мне, он сказал:

– Вы должны заказать свой портрет и повесить его в галерее.

– Это обязательно?

– О да. Разве вы еще не побывали в галерее? Там висят портреты всех хозяев этого дома и их жен.

– Ну, с этим можно не спешить.

– Вы будете интересной моделью для художника.

– Благодарю вас.

– Гордая... сильная... решительная.

– Вы читаете по лицам?

– Да, если есть что читать.

– Не подозревала, что на моем лице написано так много интересного.

Он рассмеялся.

– Это и впрямь удивительно для столь молодой женщины. Вам не кажется, что, по мере того как мы стареем, судьба – или жизнь, если угодно, – подобно злому гравировальщику, наносит на наши лица предательские линии, которые выдают нас с головой? – Он посмотрел на сидящих за столом. Я отказалась следовать за его взглядом и опустила глаза, несколько шокированная откровенными манерами своего собеседника. – Кажется, вы со мной не согласны, – не отставал он.

– Отчего же. Ваша теория, скорее всего, верна, однако мне кажется не совсем приличным проверять ее на присутствующих.

– Вы скоро убедитесь, что я – грубый йоркширец. Йоркширцы вообще славятся отсутствием такта.

– Я уже имела возможность в этом убедиться.

По его губам опять скользнула улыбка, показавшаяся мне циничной. Ему нравилось провоцировать меня, потому что я была достойной противницей. Что ж, пусть лучше считает меня хищницей, чем дурочкой. Похоже, он проникся ко мне уважением за то, что я, по его мнению, поставила себе целью «подцепить» Габриеля и добилась своего. Жестокие люди всегда преклоняются перед чужой удачей.

– Вы ведь приходитесь Габриелю двоюродным или троюродным братом? – сказала я. – Но как же вы с ним непохожи! Полные противоположности.

Саймон снова одарил меня своей холодной одобрительной улыбкой. Я призналась ему в неприязни, – он же в ответ дал мне понять, что, в отличие от Габриеля, не попался бы в мои сети. Вот уж на кого я не стала бы их расставлять!

– Кстати, о лицах, – проговорил он. – Если вы были в галерее, то должны согласиться, что портреты дают прекрасную пищу для упражнений в физиогномике. Взять хотя бы сэра Джона, который во времена Кромвеля встал на защиту своего короля, в результате чего Роквеллы на время лишились этого дома. На его лице написан упрямый идеализм. Или сэр Люк, игрок, чуть не спустивший свое наследство. Или другие Люк и Джон – самоубийцы... Если присмотреться, можно прочесть по лицам их судьбу. Например, очертания рта Люка говорят о слабости характера. Легко представить, как он стоит на западном балконе, думает о невыносимой трудности жизни и – кидается вниз...

Я вдруг осознала, что другие разговоры за столом стихли и все слушают Саймона. Сэр Мэтью наклонился через стол и похлопал меня по руке.

– Не обращайте внимания на моего племянника, – сказал он. – Он любит рассказывать гадости о наших предках. Злится, что происходит по женской линии и не может наследовать Забавы.

Глаза Саймона странно блеснули.

– По-моему, у вас есть собственный дом неподалеку, – заметила я, обращаясь к нему.

– Келли Грейндж! – Сэр Мэтью почти выплюнул это название. – Редверзы всегда мечтали завладеть Забавами. Его дед женился на одной из моих сестер, но она никак не желала расстаться с этим домом. Постоянно приезжала сюда сначала с сыном, потом с внуком. Что-то последнее время ты редко здесь появляешься, Саймон!

– Обещаю исправиться, – заверил Саймон, насмешливо взглянув на меня.

Сэр Мэтью громко фыркнул, совершенно смутив викария и его жену.

Разговор и далее продолжался в том же духе, и, несмотря на неприязнь к соседу по столу, я испытала сожаление, когда обед закончился. У меня бойцовская натура, и пикировка с Саймоном доставила мне удовольствие. Приятно поставить на место человека, спешащего судить других, не удосужившись сперва узнать о них правду.

После обеда дамы перешли в гостиную, и я попыталась разговориться с Дамарис, но это оказалось нелегко: она была вежлива, но сдержанна и отвечала односложно, так что я решила, что ее прелестная головка просто-напросто пуста. К счастью, мужчины вскоре присоединились к нам, и Саймон Редверз немедленно завладел вниманием Дамарис, что несказанно огорчило Люка, но обрадовало меня. С чувством облегчения я вступила в беседу с викарием, рассказавшим мне о ежегодном благотворительном празднике, по традиции проходившем в усадьбе накануне Иванова дня. Сообщив, что в этом году они с женой хотят устроить спектакль или маскарад в развалинах аббатства, викарий выразил надежду на мою помощь в осуществлении этого замысла, каковую я ему тут же и пообещала.

Вскоре после этого сэр Мэтью вдруг почувствовал себя плохо. Он обессиленно откинулся на спинку кресла, лицо его побагровело больше обычного. Доктор Смит поспешил к своему пациенту и с помощью Саймона и Люка отвел его наверх. Это происшествие, естественно, очень всех расстроило, несмотря на заверения доктора, что состояние сэра Мэтью не внушает опасений. Доктор сказал, что отправляется домой за пиявками, поскольку сэр Мэтью настаивает, чтобы ему пустили кровь именно этим дедовским способом.

– Через день-другой сэр Мэтью совершенно поправится, – успокоил он нас, направляясь к двери.

Но праздничное настроение пропало, и вскоре гости разъехались...

Когда мы с Габриелем поднялись к себе в спальню, часы показывали половину двенадцатого. Обняв меня, Габриель заявил, что я держалась прекрасно и он гордится мной.

– Не уверена, что все разделяли твой восторг.

– Кто же посмел не поддаться твоим чарам?

– Например, твой кузен.

– А, Саймон! Он во всех видит только плохое. К тому же его гложет зависть: он бы с радостью отказался от Келли Грейндж ради Забав. И неудивительно: Келли Грейндж чуть не вдвое меньше этого дома – обыкновенная старая усадьба.

– Не понимаю, почему желание завладеть Забавами отражается на его отношении ко мне.

– Не исключено, что у него появился новый повод завидовать мне.

– Глупости!

Вдруг Пятница подскочил к двери и стал с яростным лаем кидаться на нее, словно желая сломать.

– Боже, что это с ним? – вскричала я. Габриель побледнел.

– За дверью кто-то стоит, – прошептал он.

– И этот кто-то явно не нравится Пятнице. – Я повернулась к псу. – Тихо, Пятница.

Но тот не послушался и продолжал, заливаясь лаем, бесноваться у двери. Пришлось взять его на руки и выглянуть в коридор.

– Кто здесь? – спросила я.

Ответом мне была тишина, но Пятница не успокоился, – он отчаянно брыкался, стараясь вырваться из моих рук.

– Кто-то его встревожил, – сказала я. – Дай-ка мне поводок, а то он, чего доброго, выскочит на балкон и сорвется.

Пристегнув Пятнице поводок, я опустила его на пол, и он бросился вперед по коридору, буквально таща меня за собой. Подбежав к двери слева от балконной, он принялся царапать ее когтями. Я взялась за ручку – дверь оказалась незапертой, за ней был большой пустой чулан. Пятница тут же влетел в него и принялся обнюхивать углы.

На всякий случай я выглянула на балкон, там тоже было пусто.

– Видишь, Пятница, – проговорила я, – здесь никого нет, так что успокойся.

Мы вернулись в спальню. Габриель стоял у стола спиной ко мне. Когда он повернулся, я увидела, что он смертельно бледен, и ужасная догадка пронзила меня: он боялся того, что было за дверью, и все же отпустил меня одну... Неужели мой муж – трус?

Но я поспешила тут же отбросить эту мысль.

– Много шума из ничего, – весело сообщила я.

Пятница, похоже, совершенно развеял свои тревоги: не успела я отстегнуть поводок, как он забрался в корзину и преспокойно улегся.

Готовясь ко сну, я размышляла, что же могло так напугать Габриеля. Вспомнив разговор за обедом, я подумала: может, он боится привидений? А его болезненный интерес к балконам... Впрочем, этот дом действительно навевает жуткие фантазии.

На следующий день пропал Пятница. Уже наступили сумерки, когда я вдруг поняла, что с утра его не видела. Весь день я была занята – вчерашние гости приезжали выразить благодарность за прием.

Первым явился Саймон Редверз на великолепной серой лошади. Увидев его в окно, я решила не покидать своей комнаты, пока он не уедет, опасаясь только, что он может остаться к завтраку. Однако, спустившись вниз, я с облегчением обнаружила, что он уже откланялся. Вскоре в аллее показался одноконный экипаж доктора Смита; доктор счел своим долгом навестить сэра Мэтью, а Дамарис – нанести визит вежливости. За ними последовали и остальные, и день превратился в продолжение вчерашнего приема.

Перед самым обедом, обнаружив отсутствие Пятницы, я слегка встревожилась. Обед прошел уныло, почти в полном молчании. Сэр Мэтью по-прежнему лежал в своей комнате, и домашние были явно обеспокоены его болезнью, хотя и уверяли меня, что такие приступы у него нередки.

После обеда Пятница так и не появился, его корзина была пуста, и меня охватили недобрые предчувствия. Неужели он потерялся?

А вдруг его украли... Кто знает, может, в окрестностях Киркленд Морсайд расположился цыганский табор. Вспомнив, сколько ему пришлось выстрадать от жестокости предыдущей хозяйки, я совсем расстроилась. Накинув легкий жакет, я торопливо сбежала вниз и, не найдя Габриеля, отправилась на поиски одна.

Ноги сами понесли меня к аббатству. В другой раз я побоялась бы пойти туда, но сейчас все мои мысли были заняты Пятницей, и места для страха за себя не оставалось. Время от времени я звала Пятницу и прислушивалась, не раздастся ли в ответ знакомый лай. Но тщетно.

Бродить одной по развалинам было неприятно. Прошедший день был ясным, и, судя по небу, завтрашний также обещал быть погожим. Мне пришла на память старинная поговорка: красный закат – пастуху радость.

Внезапно меня охватил страх. Мне показалось, что я не одна, что сквозь узкие проемы, когда-то бывшие окнами, за мной кто-то следит. Отсветы алого заката окрасили камни в розоватый цвет, словно вдохнули в них жизнь. Не знаю, что на меня нашло, но я готова была услышать из нефа пение монахов. С отчаянно бьющимся сердцем я взглянула на арки, в проемах которых виднелось кроваво-красное небо. Мне почудилось, будто где-то совсем рядом упал камень, а потом раздались шаги.

– Кто здесь? – крикнула я, и голос мой прозвучал пугающе гулко.

Я огляделась вокруг. Ничего, кроме камней, полуразрушенных стен, остатков кирпичной кладки, повторяющих очертания бывших комнат, внутри которых теперь росла трава. Давным-давно здесь жили люди... У меня возникло ощущение, что я перенеслась в прошлое, что груды камней вот-вот превратятся в стены, а над ними появится крыша и навеки отгородит от меня небо и девятнадцатый век.

Я снова принялась звать Пятницу. Тем временем почти стемнело, – краски вечернего неба меняются быстро, и на смену алому цвету пришел серый. Солнце зашло, на развалины опускался мрак.

Попытавшись вернуться тем же путем, каким пришла, я вскоре обнаружила, что нахожусь в совершенно незнакомой мне части развалин и понятия не имею, куда идти. Разглядев перед собой ветхие ступеньки, спускавшиеся в темный провал, я испуганно бросилась прочь, споткнулась и чудом не упала. Только бы не сломать ногу и не остаться здесь на всю ночь... пленницей. От одной этой мысли мне становилось дурно.

Да что со мной, в конце концов? Чего я испугалась? Травы и камней? Это на меня не похоже. Однако уговоры не помогали.

Я продолжала идти наобум. Меня подгоняла одна цель, одно стремление – выбраться из этих ужасных руин. Только теперь, заблудившись, я поняла, насколько велико было Кирклендское аббатство. В момент отчаяния я даже подумала, что так и не найду дорогу в этом каменном лабиринте. С каждой секундой становилось все темнее; охваченная паникой, я потеряла способность ориентироваться.

Когда же развалины наконец кончились, я обнаружила, что стою у дальней стены аббатства, которое теперь лежало между мной и домом. Ничто не могло бы заставить меня повторить пройденный путь, – впрочем, это было бы нелегко сделать, не заблудившись снова. Поэтому я продолжала идти вперед, пока не вышла на дорогу. Прикинув, в какой стороне дом, я быстро зашагала по дороге, то и дело переходя на бег.

Поравнявшись с небольшой рощицей, я вдруг увидела, как из-за деревьев появилась человеческая фигура, и на мгновение ко мне вернулся страх. Затем фигура приобрела знакомые очертания, и знакомый голос произнес:

– Привет! За вами что, черти гонятся?

Вопрос прозвучал столь насмешливо, что мой страх тут же сменился раздражением.

– Я заблудилась, мистер Редверз, – объяснила я, – но теперь, кажется, уже вышла на правильную дорогу.

Он рассмеялся.

– Могу показать вам более короткий путь... если позволите.

– Разве эта дорога не ведет к дому?

– Ведет, только очень долго. Если вы пройдете напрямик через эту рощу, то сократите путь на полмили. Разрешите вас проводить?

– Благодарю, – холодно отозвалась я.

Мы пошли рядом, Саймон подладился к моему шагу.

– Как это вы оказались здесь одна в столь поздний час? – поинтересовался он.

Я объяснила, что пошла искать пропавшую собаку.

– Вам не следовало уходить так далеко от дома, – заметил он. – Вы же видите, как здесь легко заблудиться.

– Днем этого бы не случилось.

– Да, но сейчас уже вечер. А ваш Пятница, наверное, просто-напросто нашел себе подружку. Собака – она и есть собака.

Я ничего не ответила. Вскоре мы вышли из рощи, и я увидела дом. Через пять минут мы уже были на месте.

Габриель, Рут, Люк и доктор Смит встретили нас во дворе – они искали меня. Доктор снова заехал осмотреть сэра Мэтью и узнал о моем исчезновении. Задыхаясь после быстрой ходьбы, я рассказала, как в поисках Пятницы забрела в развалины, как заблудилась и как встретила Саймона Редверза.

– Зачем же вы вышли в сумерки одна, – мягко пожурил меня доктор Смит.

– Кто-нибудь из нас мог пойти с тобой! – строго заявил Люк.

– Да, вы правы, – сказала я со счастливой улыбкой, радуясь, что вернулась домой. Потом повернулась с Саймону Редверзу и проговорила: – Я очень благодарна вам, мистер Редверз.

Он насмешливо поклонился и пробормотал:

– Был счастлив оказать услугу.

– А что Пятница, вернулся? – спросила я Габриеля. Он покачал головой.

– Завтра непременно вернется, – вставил Люк.

– Надеюсь, – отозвалась я. Габриель взял меня под руку.

– Сегодня мы все равно ничего больше не сможем сделать, – сказал он. – Пойдем, у тебя утомленный вид.

Все стояли, глядя на нас.

– Спокойной ночи, – пробормотала я и последовала за Габриелем в дом.

– Никогда не видел тебя такой бледной и усталой, – заметил Габриель.

– Я испугалась, что никогда не выберусь оттуда.

Он со смехом обнял меня за плечи. Потом вдруг сказал:

– У нас был такой чудесный медовый месяц! Жаль только, что короткий. Я бы с удовольствием съездил с тобой в Грецию.

– «О Греция, где пламенная Сафо жила и пела!» – процитировала я звенящим голосом. Несмотря на беспокойство за Пятницу, я испытывала несказанное облегчение оттого, что благополучно вернулась домой.

– Скажу, чтобы тебе принесли горячее молоко. Оно поможет тебе заснуть, – сказал Габриель.

– Габриель, но куда же все-таки запропастился Пятница?

– Не волнуйся, он появится. Иди в спальню, а я загляну на кухню.

Поднимаясь к себе в комнату, я думала о том, как Габриель заботлив, как внимателен к слугам. Ведь им целый день приходится сновать вверх-вниз по этим бесконечным лестницам.

В спальне на глаза мне сразу попалась пустая корзина, и я опять расстроилась.

Выйдя в коридор, я еще раз кликнула Пятницу. Может, он просто увлекся охотой на кроликов? Это было его излюбленное занятие, заставлявшее его забывать обо всем на свете. Утром он, конечно же, вернется, успокаивала я себя. Так или иначе, сегодня я сделала все, что могла. С этими мыслями и разделась и легла в постель.

Я так устала, что уже почти спала, когда пришел Габриель. Усевшись в кресло возле кровати, он принялся увлеченно расписывать предстоящее путешествие в Грецию, – кажется, он действительно загорелся этой идеей.

Вскоре служанка принесла на подносе стакан молока. Мне ничего не хотелось, но я выпила молоко, чтобы доставить удовольствие Габриелю, и через несколько минут крепко уснула.

Разбудил меня громкий стук в дверь. Я с трудом вынырнула из глубин сна и села в постели. На пороге стояла Рут – бледная как мел, с неестественно расширенными глазами.

– Кэтрин, – повторяла она, – проснись! Пожалуйста, проснись! – По ее голосу я поняла, что случилось что-то страшное.

Я огляделась в поисках Габриеля, но его в спальне не было.

– Дело в том, что Габриель... – сказала она. – Ты должна взять себя в руки...

– Что? Что с ним случилось? – с трудом вымолвила я.

– Он умер. Покончил с собой.

Я не поверила. Это был кошмарный сон. Габриель мертв? Не может быть – ведь он только что сидел вот здесь, поил меня молоком и мечтал о Греции.

– Лучше я скажу тебе все сразу, – продолжала Рут, пристально глядя на меня, и в ее глазах мне почудилось обвинение. – Он бросился с балкона. Один из конюхов только что обнаружил его.

– Этого не может быть.

– Тебе лучше встать и одеться.

Я неловко выбралась из кровати, меня сотрясала дрожь, руки и ноги отказывались повиноваться, в голове стучала одна мысль: это неправда, Габриель не мог этого сделать.