Кляпа 2

Глава 2

Валя шла к офису, как приговорённый – с прямой спиной, напряжённой шеей и взглядом в асфальт. Каблуки стучали с такой уверенностью, словно под ногами был не весенний тротуар, а сцена филармонии. Воздух пах чем—то новым – или это просто духи с ванилью и дерзостью, которые Кляпа заставила на себя вылить в последний момент. Ключ—карта не сработала с первого раза, и Валя подумала, что это знак: вселенная не готова к её новому виду. Со второго раза турникет сдался. Лифт ехал дольше обычного, успел несколько раз дёрнуться, как будто переваривал её внешний вид, и только потом нехотя открыл двери на нужном этаже.

Когда Валя шагнула в офис, время пошло вспять. Коллеги замерли. Кто—то, возможно, даже начал заново свою жизнь – с той самой секунды, когда взгляд упал на неё. Компьютеры шумели, но никто не печатал. Принтер издал полстраницы и затих. Даже кофемашина, обычно плотно занятая утренними потребностями бухгалтерии, вдруг остановилась, испустив лёгкое сопение, словно застыдилась.

Валя остановилась у порога, будто вышла на парад. Не нарочно – просто шпилька слегка увязла в ковролине, и чтобы не споткнуться, она замерла на долю секунды. Но этого хватило, чтобы весь офис принял это за позу. Позу женщины, уверенной в себе, в своей груди, в своём декольте и в красной помаде, от которой тошнило всех Люсь сразу. С головы до пят – она была новой. Даже не женщиной – манифестом. В ней не осталось ничего от прежней Валентины, которую путали с архивным шкафом и один раз нечаянно приняли за декоративное растение.

Иванович, уткнувшийся в телефон у кофемашины, поднял глаза, увидел Валю и… застыл. Его стакан с кофе остался в руке, но жидкость начала медленно перебираться через край. Кофе стекал по его пальцам, капал на пол, растекался по плитке, собираясь в лужу, подозрительно напоминающую карту Австралии. Он не шелохнулся. Только через пару секунд пробормотал:

– Кофе сегодня какой—то горячий, чуть не обварился от вида Валентины.

Коллеги начали очухиваться, словно после гипноза. Кто—то кашлянул, кто—то повернул голову, кто—то пытался продолжить печатать, но пальцы не слушались. Один из сотрудников сделал вид, что ищет что—то на полу, лишь бы избежать зрительного контакта. Другой уронил степлер.

Валя прошла сквозь этот затихший муравейник как гость из будущего. В голове пульсировала мысль: «Я сделала это. Я пришла. Теперь или уволят, или обогреют». Её сердце билось быстро, но не от страха. От адреналина. От того странного состояния, когда тебя вдруг начинают видеть. Всерьёз. Как женщину. Как загадку. Как проблему, которую хочется решить руками.

Ни одно слово не было сказано. Но всё было ясно по глазам, по жестам, по неловким попыткам вернуться в рутину. Мужчины молчали громче обычного. Женщины молчали так, как будто уже выносят приговор.

Кляпа внутри хихикнула. Не сказала, не прокомментировала, не выдала очередной лозунг – просто затаённо хихикнула. Валя знала этот смех. Он значил только одно: начинается шоу.

Она шла мимо Ивановича. Тот сделал шаг в сторону, наступил себе на шнурок и чуть не упал. Её стул скрипнул, как кресло в зале заседаний, когда кто—то встаёт, чтобы объявить: «Я готова». Но она не вставала. Только села. Спокойно. Неуклюже, но с достоинством. Как садятся те, кто сегодня не принесёт обед, но принесёт катастрофу.

На соседнем столе упала ручка. Следом – калькулятор. Бухгалтерия распалась на молекулы.

Валя открыла ноутбук. Сделала вид, что проверяет отчёты. На экране дрожал курсор, как будто даже техника чувствовала перемены. Внутри бурлило. Но снаружи – полная концентрация. Она чувствовала спины, взгляды, затылки, рты, которые приоткрылись от удивления, и носы, что дрожали от смешанных ароматов косметики и опасности.

Кто—то тихо прошептал: «Это точно Валя?». Ответа не последовало. Потому что ответа не было. Это уже не была просто Валя. Это была женщина, которой стали бояться ещё до первого слова.

Первым на подходе оказался Ваня—айтишник. Обычно он появлялся незаметно, как системное обновление, но сегодня возник внезапно, с видом человека, которому срочно нужно обсудить не баг, а багиню. Стоял с кружкой, на которой было написано «Root access only», и таращился в Валю так, будто только что нашёл в коде функцию, отвечающую за эрекцию.

– Слушай, – начал он, приподняв брови над линзами, – я, конечно, не совсем традиционной ориентации… но сегодня у меня почему—то необычно трепещет сердце.

Голос у него был мягкий, как у ассистента в приложении, а взгляд – честный, как у тестировщика перед дедлайном. Валя кивнула, не зная, куда себя деть. Попыталась улыбнуться, но вышло как у человека, который случайно запустил платную подписку и не знает, как её отменить.

– Тебе очень идёт. Ты сегодня как… как «Дарк—мод» в бухгалтерии, – добавил Ваня, немного покраснев.

Валя мысленно умоляла его сменить тему на бэкапы, фаерволы, RAID—массивы, хоть что—то… Но Ваня, довольный собой, удалился к принтеру, оставив после себя лёгкий след восхищения и парфюма с нотами мяты и загадки.

Не прошло и двух минут, как в дверях бухгалтерии застрял Паша. Курьер. Его фигура, как всегда, полностью заполняла проём. В одной руке – пакеты с водой, в другой – ящик с канцелярией, а на лице – выражение любовного помрачения. При виде Вали он остановился, как танк на поле с одуванчиками, уронил ящик, затем пакеты, а следом и ключи.

– Оп-па… – произнёс он, будто комментируя падение экономики. – Ты… м-м-м… ну, офигеть… Слушай, а… хочешь пообедать?

Голос его дрожал, как экран телефона в руке у бухгалтера на пенсии. Валя от неожиданности уронила ручку, потом подняла, потом снова уронила – теперь уже как актёр в любительском театре абсурда. Паша, не дожидаясь ответа, потянулся за накладной, но забыл подписать её и, пятясь, наступил себе на шнурки, чуть не опрокинул шкаф с документами.

– Ну, тогда я… э—э… позвоню? – бросил он, удаляясь с грацией развёрнутого парашюта.

Сразу после него появился Слава. Стажёр. Юный, нервный, с лицом, как у студента, которого вызвали к доске по бухгалтерскому праву после весеннего запоя. Он шёл, глядя в отчёты, и врезался в воздух возле Вали. Бумаги полетели, как голуби в свадебном клипе. Он начал их собирать судорожно, путаясь в листах и собственной влюблённости.

– Простите, – пробормотал он, не поднимая головы, – я… это… просто вы сегодня… м-м-м… у вас маникюр – шикарный.

Он посмотрел на её руки с тем благоговением, с каким обычно смотрят на реликвии или служебные записки от генерального. Валя поджала пальцы, пытаясь спрятать их под папкой. Сложно было определить, что краснело сильнее – ногти или уши.

И тогда всё началось. Все начали подходить. Кто с вопросами. Кто с предложениями «попить водички». Кто с открытым ртом, забыв зачем вообще пришёл. Валя пыталась отгородиться от реальности бумагами, калькуляторами и собственной неуверенностью. Она нырнула в ящик стола, как подлодка в тревожные воды, надеясь, что если прятаться глубже, то и похоть коллег отступит.

Но запах – её, чужой, новый – уже расплылся по отделу. Он был сладким, дерзким, почти клубничным. Тело выдавало флюиды, даже если мозг требовал немедленного отката. Она чувствовала себя украшением, которое случайно поставили на алтарь. Ни один взгляд не скользил мимо. Все липли.

Дыхание сбивалось. Уши жгло. Шея чесалась, как будто туда поселилась мораль. Она вспотела в месте, где обычно потели только Excel—формулы. Её оторванность от привычной невидимости становилась невыносимой, но внутри что—то замирало от странного восторга.

Кляпа молчала. Видимо, наслаждалась представлением, как режиссёр, который наконец—то увидел, как актриса вошла в роль. Валя не слышала комментариев, но ощущала одобрение. Оно вибрировало где—то на уровне солнечного сплетения.

Айтишник Ваня снова прошёл мимо, бросив взгляд через плечо.

– Ты выглядишь настолько сексуально, что даже я задумался о смене ориентации на бухгалтерскую, – произнёс он тихо, но с тем затаённым жаром, который даже в его круге общения считается тревожным.

Валя в панике подумала: «Ну всё, теперь меня официально признали корпоративным сотрудником с айтишной ориентацией». И прижала папку к груди. Внутри было пусто. Но выглядело – как броня.

Первой заговорила Люся. Не громко, не с драмой – просто встала от стола и медленно, методично провела пальцем по подоконнику. Пыль, как всегда, оказалась. Она покачала головой, будто разочаровалась в целой эпохе, и только потом подняла глаза на Валю.

– Офис всё—таки не театр, – сказала она, ни к кому конкретно. – Хотя теперь уже и не скажешь.

Никто не ответил. Не было команды – но все услышали. Воздух в бухгалтерии стал плотнее. Плотный, как глазурь на торте, но с привкусом соды.

– Ну и кислая у вас тут атмосфера, – наконец, раздалось изнутри. Кляпа ожила с выражением, достойным секс—коуча в отставке. – Я, конечно, понимаю, зависть – вещь полезная, она хоть циркуляцию крови разгоняет, но, девочки, если вы и дальше будете метать пассивную агрессию, я тут устрою показательное обнажение с разбором белья. У кого что есть – и у кого чего никогда не будет.

Она захихикала, как будто только что придумала новую форму пытки для ханжей: медленное раздевание под «Свод правил внутреннего распорядка». – А Валю я вам не отдам. Вы её, конечно, хотите обратно в формат "девочка—серая—папка—с—прошивкой", но извините: апгрейд завершён, и теперь она, знаете ли, поддерживает только протоколы высокой влажности и низкой моральной устойчивости в радиусе пяти метров. С чем я вас и поздравляю.

Валя пыталась сделать вид, что не слышит. Экран Excel подёргивался, как будто тоже нервничал. Пальцы жали на клавиши, не зная, что именно писать. На столе стоял степлер, рядом лежала ручка, а внутри всё сводилось к одному вопросу: как быстро можно отменить себя обратно?

Люся вернулась на место, села, покрутила в пальцах скрепку.

– Не люблю, когда женщина меняет себя под чужой вкус, – добавила она спустя минуту. – Это слабость. Настоящая женщина себя не продаёт. Её покупают целиком. Или никак.

Эта фраза пошла по отделу, как по коридору. У каждой – свой отклик. Кто—то кивнул. Кто—то закусил губу. Кто—то сделал вид, что увлечён отчётом. Но общая волна прошла. Признание: Валя вышла из общего строя. А таких не прощают. Особенно если они красивее, свежее, свободнее.

– Ну наконец—то, – протянула Кляпа с ленивым восторгом, – коллектив почувствовал опасность! Женщина, которая вдруг стала соблазнительной, – это как змея в библиотеке: всем хочется заорать, но никто не знает, по какой инструкции её вытаскивать. А ведь я предупреждала: апгрейд Вали – это не просто смена прически. Это ядерная перезагрузка архетипа. Теперь она не просто бухгалтер, она соблазнительница с доступом к первичным документам и вторичным желаниям.

Кляпа хихикнула, в голосе сквозили фанфары.

– Хотите знать, что такое женская зависть, детки? Это когда у одной новая помада, а у другой – только старая обида и муж, который не вывозит даже мусор, не то что страсть. У Вали теперь всё есть: форма, феромоны и флуоресцентная способность возбуждать даже в Excel. Она не виновата, что вместо борща испеклась шлюшечка на дрожжах Кляпы. Приятного аппетита, девочки.

Валя сжала мышку. Пальцы вспотели. В голове было пусто.

У кулера собрались две женщины. Наталья из кадров и Марина из договорного. Обе – с опытом, с глазами, которые видели всё: разводы, авансы, корпоративы и унижения. Говорили тихо. Спокойно. Но каждая фраза летела, как иголка, точно в кожу.

– Слишком резко. Вчера – тень, сегодня – обложка. Такие метаморфозы без посторонней мотивации не случаются.

– Думаешь, с кем—то?

– Думаю, на кого—то.

– Начальник?

– Или хочет начальника. А может, хочет, чтобы подумали, что хочет. Что хуже, сама не знает.

Смеха не было. Ни в словах, ни в паузах. Только выводы. Точные, быстрые, как бухгалтерские формулы. Их не интересовали чувства. Только результат.

– Вот оно началось, – пропела Кляпа с оттенком театрального ужаса. – Коллективное обрезание клиторного воображения! Дорогие мои, вы там что, пишете комментарии для форума «Мораль и калькуляция»? Вон та, у кулера, ещё вчера обсуждала, как муж ей не даёт. А сегодня она уже верховный суд по делам офисной похоти?

Голос стал слаще. Ядовитее. Веселее:

– Девочки, расслабьтесь. У Вали не гормональный срыв, у неё – взросление тазовой уверенности. Она теперь не просто Валя. Она – кризис ваших серых фантазий. И если вам кажется, что она сделала это ради начальника – поздравляю, у вас устаревшее программное обеспечение. У Вали теперь не брак по расчёту, а расчёт по возбуждению. И что вы ей можете предложить? Пирожки из лука и уксусное осуждение? Да она вас этим маникюром порвёт, не оставив следов на клавиатуре.

Валя встала. Не знала зачем – просто не могла больше сидеть. Пошла в сторону кухни, чтобы налить себе воды. Стакан оказался пуст. Кулер булькнул, как будто вздохнул. В этот момент она услышала:

– Видела, как он ей подал отчёт? Сложил, выровнял, будто с цветами пришёл. Мы таких жестов за год не видим.

– А она как на него смотрит… Это уже не бухгалтерия. Это павильон на съёмочной площадке.

– Хорошо, что я замужем, – сказала Наталья. – У меня уже всё случилось. Мне не надо. А ей, похоже, очень надо. Причём сразу всё.

– Да что вы знаете о «надо», – отозвалась Кляпа с удовольствием, как будто вылезла из шкафа в образе бурлеск—диктора. – У Вали теперь в организме установлен модуль «Мужик—распознавание плюс». Видит внимание – активируется желание. Видит отчёт – превращает его в прелюдию. А взгляд начальника? О, девочки… он туда вложил всё, что не смог вложить в годовой бюджет!

Она залилась сладким смехом:

– И, если вы думаете, что ваша замужняя стабильность защищает вас от искушений – ха! Валя теперь как вирус: стоит одному прикоснуться к её локтю, и у него на жёстком диске прописывается желание раздеваться при звуке Excel. Потому что Валя – это уже не девушка. Это обновление офисного ПО, в котором больше не работает функция «игнорировать возбуждение».

Валя повернулась. Не громко, не резко. Просто ушла. Шла медленно, будто несла что—то хрупкое – себя. Не в руках, в плечах. Посадила себя обратно за стол и выдохнула. Экран моргнул, мышка заела. Сердце било ровно, но неубедительно.

Она вспомнила старый сон: идёт по офису в купальнике, и никто не обращает внимания. Сейчас всё наоборот. Полностью одета. И чувствует себя голой.

Люся взяла в руки электронную сигарету, затянулась и проговорила в воздух:

– Раньше у нас в бухгалтерии мужчины вымирали от скуки. Теперь начнут от желания. Но вряд ли от счастья.

– Так и запишем в отчёт по внутренним рискам: повышенный уровень офисной эрекции, – протянула Кляпа с откровенным удовольствием. – И добавим примечание: источник угрозы – Валентина, с новым интерфейсом и встроенной системой возбуждения. Если раньше мужики в отделе писались только от страха перед аудиторской проверкой, то теперь – по другим причинам, и прямо в штаны.

Голос Кляпы был сладким, как зефир на гормонах:

– Вы, главное, держитесь, девочки. Я понимаю, тяжело, когда коллега начинает выглядеть, как секс—инструктаж на каблуках. Это же надо – всю жизнь думала, что "файл" это документ, а теперь выяснилось, что это состояние. У Вали теперь всё – как надо: губы – для побудительных наклонений, бёдра – для экспортного шока, взгляд – как счёт за отопление: страшно, дорого и вызывает жар.

Кляпа хихикнула:

– Валя теперь не сотрудник. Она – контрагент от страсти. И если кто—то не может с этим справиться – пишите жалобу в техподдержку. Только не забудьте приложить влажную салфетку.

Фраза не вызвала ни смеха, ни реакции. Только тишину. Валя знала – смеялись внутри. Каждый – по—своему. Но вслух не решались. Пока.

Всю оставшуюся часть утра она сидела ровно, дышала медленно и делала вид, что полностью поглощена задачами. В реальности – считала слова. Слова, которые про неё произнесли. Слова, которые она бы сказала в ответ. И те, которые так и не нашла. Их было слишком много.

Всё началось в коридоре, который обычно служил невидимой границей между двумя несовместимыми измерениями – миром платёжных ведомостей и миром выговоров с обтекаемыми формулировками. Но сегодня он был ловушкой. Удачно вычищенный, пахнущий хлоркой и чужими намерениями, этот коридор с узкими стенами и тусклым светом превратился в место событий, которые Валя потом ещё долго бы прокручивала в голове, если бы это была только её голова.

Она шагала быстро. Не убегала, не пряталась – просто шла, как шла всегда, когда нужно было пройти мимо чего—то опасного, не выдав дыханием, что страшно. Каблуки – новые, скользкие, непривычные – гремели по плитке. В голове крутилась таблица с незавершённым отчётом, но в груди уже росло ощущение, что день всё—таки не даст ей просто доработать до обеда.

Пятно на полу не предупреждало. Оно просто было – тёмное, ничем не примечательное, но коварное. Валя наступила на него как раз в тот момент, когда из—за угла вышел Сергей Валентинович – сам, во плоти, в костюме Hugo Boss и с лицом, которое в любой другой ситуации ассоциировалось бы с бонусом к кварталу. В этот момент всё произошло одновременно. Валя поскользнулась. Папка вылетела. Тело ушло вперёд. И через секунду она врезалась в него грудью, лбом, носом и ещё чем—то, что сложно было определить без медицинской экспертизы.

Парфюм был густой, как сливки, с нотками уди и доминирования. Ткань пиджака оказалась неожиданно тёплой, чуть шершавой, но с тем особенным лоском, который, казалось, могли позволить себе только мужчины с доступом к бюджету на представительские расходы. Валя вжалась в него так плотно, что рука автоматически ухватилась за лацкан, вторая – инстинктивно соскользнула ниже и замерла в районе ремня. Отдышка, испуг, ступор.

– Простите, – пробормотала она, не поднимая глаз. – Я… не хотела… Это… опора неожиданная… теплая…

Речь была скомканной, как записка в школьный дневник. Но дальше что—то изменилось. Голова осталась прежней, а тело – нет. Спина выпрямилась. Пальцы, вместо того чтобы отпустить, скользнули по пиджаку. Грудь подалась вперёд. Бёдра будто нарисовали из другого сценария. И из глубины, лениво, сладко, растянуто – вынырнула Кляпа.

– Ой—ой, – раздалось внутри, но уже как будто и снаружи. – Какая я, оказывается, ловкая. Секунда – и уже держусь за власть обеими руками. Простите, Сергей Валентинович, не сдержалась. Это всё инстинкты. А вы, похоже, совсем не против. М-м-м?

Голос был не Валин. Губы шевелились иначе. Спина выгибалась под другим углом. Ироничным. Точным. Сексуальным в той мере, в какой можно быть сексуальной в коридоре между бухгалтерией и серверной.

Сергей Валентинович сначала замер. Затем выпрямился. Затем снова немного подался вперёд. Его лицо будто расплылось в удовольствии от полученного внезапно флирта, который никто не ожидал – даже сама Валя. Он не убрал руку с её талии. Напротив – подтянул чуть ближе.

– Не беспокойтесь, Валентина, – произнёс он с такой интонацией, словно комментировал курс валют на интимной бирже. – Я всегда готов подставить свою грудь таким… талантливым сотрудницам.

Он не подмигнул. Он подал это как жест тонкий, подчёркнуто изящный, как будто их диалог шёл не в коридоре, а в ресторане при отеле, где комната уже забронирована, но оба делают вид, что ещё не решили.

Кляпа в теле хихикнула – грудью, коленями, даже зрачками.

– Вот это мы выехали, – прошептала она внутри, но с ощущением, что стены тоже слышали. – Просто глянь на него. Он уже мысленно снимает с тебя не платье, а оклад. У него там в папке, наверное, уже заявка на отпуск в Суздаль с пометкой «работа с перспективной молодёжью».

Рука скользнула по пуговице на пиджаке. Валя – точнее, тело, в котором теперь командовала Кляпа – наклонила голову чуть вбок, уголком губ выдавила полуулыбку. Кожа на шее напряглась – так делают актрисы в старых фильмах, когда собираются сказать что—то бессовестное.

– Знаете, Сергей Валентинович, – прозвучало вдруг из уст Вали, – я теперь хожу на каблуках не просто так. Это стратегия. Чем выше каблук, тем сильнее падают принципы. Особенно у мужчин, стоящих рядом.

Он рассмеялся. Тихо. Удовлетворённо. Как человек, который заказал десерт и вдруг обнаружил в нём бонусный слой крема. Больше он ничего не сказал. Только посмотрел. Долго. Пронзительно. И с той самой искоркой, которую не спутаешь с интересом профессионального плана.

– А хотите, я вам отчитаюсь… но не словами, – промурлыкала Кляпа, выгибая Валю почти незаметно, но так, чтобы пиджак у него на плечах натянулся. – Я умею объяснять цифры телом. Это называется тактильный аудит.

Губы Вали приоткрылись, но она ничего не сказала. Сергей Валентинович лишь хмыкнул, и что—то в его позе подалось вперёд. То ли живот, то ли намерения.

Когда Валя отступила на шаг, Кляпа всё ещё управляла движениями. Бёдра покачивались с тем знанием, которого у Вали раньше не было. Пальцы держали папку, как оружие. Подбородок не дрожал. Только в животе шевелилось: что—то липкое, жаркое и тревожное.

– Молодец, – шептала Кляпа, – теперь он твой. Не в прямом смысле, конечно. Пока. Но его фантазии уже прописаны в твоей системе. И поверь, он туда ещё вернётся. С ключами. С паролями. С предложением командировки.

Коридор закончился. Валя – уже почти вернув контроль – шла, не оборачиваясь. Но знала, что за спиной всё ещё остался взгляд. Такой, от которого не избавиться. Даже если стереть всю папку памяти.

Валя успела дойти до своего стола, когда первый удар пошёл по атмосфере. Бухгалтерия задрожала, как поверхность воды после падения бетонной плиты. Это было не обсуждение. Это была тектоника.

Кто—то из бухгалтеров притворялся, что всё по—прежнему, сосредоточенно щёлкал мышкой и щурился в Excel. Но пальцы дрожали, зрачки бегали, как будто искали нужную ячейку, в которую можно спрятать мораль.

Первый бросил фразу Тимур из финансового анализа:

– Так, господа, ставка такая: если она получит премию в следующем месяце – я официантам в столовой на чай даю. А если сразу переводом на шестой этаж – иду увольняться в знак протеста.

Таблица в Google Docs уже была. Называлась «Индекс повышения ВВП (Валя Валентиновна Подачи)». Рядом были столбцы: «Премия», «Командировка», «Кресло кожаное». В одной из ячеек значилось: «возможность проводить собрания лёжа».

Дальше – больше. Кто—то из маркетинга прислал в общую рассылку мем с картинкой: офисный коридор, подпись: «Программа “1С: Сближение” успешно запущена». Кто—то переслал скриншот, где начальник и Валя вырезаны и вставлены в шаблон романтической открытки: «Талантливым сотрудницам – тёплая грудь руководства».

В столовой обсуждали шепотом, но с жаром. На лестнице говорили уже не о том, «что было», а «кто за этим стоит». В туалете кто—то прицепил к зеркалу записку: «Кто не флиртует с шефом – тот платит за корпоратив из своей премии».

Люся пришла в себя в момент кульминации, как старая драма, которую наконец—то снова включили. Она вышла из—за стола с таким лицом, словно на ней лично исполнили операцию без наркоза, и произнесла:

– Всё. Мы просрали отдел.

– Ну ничего, – откликнулась Кляпа в голове Вали с удовольствием бестактной богини вечернего разложения. – Отдел просрали, зато влагалищную дипломатию вывели на уровень министерства! Да ты глянь на эту Люсю – зависть у неё капает по салфетке, как сметана с просроченной булочки. Они просто в бешенстве от того, что ты вошла в коридор как девочка, а вышла как стратегическая жопа с функцией повышения KPI через феромоны.

Она захихикала, как будто в этот момент полировала эрогенные зоны табелью рабочего времени:

– Теперь ты в их глазах не человек. Ты эксельная формула с телом. Функция с округлёнными бёдрами. Я бы даже сказала – актив с гарантированной волатильностью. Они орут про мораль, потому что знают: ты её сломала, села сверху и ускакала в сторону отдела премирования. Так держать!

Салфетка – уже влажная – легла ей на лоб. Глаза закрылись. Воздух затрепетал.

– Так и до оргий доживём. Начинали с отчётов, закончим фривольной игрой в активы. А я, между прочим, сюда не за этим шла. Я шла работать. За стаж. За пенсию. А теперь мне стыдно смотреть на формат верхней одежды у сотрудниц.

– Люся, не драматизируй, – попыталась вставить Анжелика с учётного. – Ты, между прочим, сама как—то на корпоративе за шефа держалась. Обеими руками.

– Я держалась за трезвость, а не за карьерный рост! – отрезала Люся и, не открывая глаз, добавила: – Всё. Увольняюсь. Или пусть Валя увольняется. Это ж какой позор. У нас теперь, выходит, не бухгалтерия, а филиал страстей по должностной инструкции.

– Боже, Люся, прекрати стонать, – откликнулась Кляпа с изысканной пошлостью, как будто у неё внутри стоял микрофон с бархатной обивкой. – Ты просто ревнуешь. Не к телу – к возможностям. Валя наконец—то начала карьеру по новой методичке: меньше табличек – больше трения.

Она захихикала в голове у Вали так, что даже у капилляров на лице стало жарко:

– Ты вообще понимаешь, что сделала? Ты провела стратегическую диверсию в дресс—коде! Теперь каждый взгляд на твою попу – это маленький инсульт у отделов внутреннего контроля. Они все боятся: вдруг ты не остановишься и войдёшь в приёмную без нижнего белья и с заявкой на перерасчёт бонусов через предварительные ласки. Люся боится не оргий. Люся боится, что её больше никогда не попросят рассказать про налоговый вычет на фоне плотно закрытой двери.

Кляпа была довольна. Валя – почти без сознания. Но держалась.

Никто не спорил. Но и не соглашался. Все – от стажёра до старшей по складу – понимали, что происходящее не уложится в отчёт. И тем более – в голове.

Валя сидела за столом. Её пальцы держали мышку. Глаз – курсор. Лицо – спокойствие. Но внутри – медленный, липкий ад. У неё дрожали мышцы в пояснице. Не от страха. От осознания, что шутки, которые сегодня пересылают по отделу, завтра могут стать поводом для настоящего решения. Не кадрового. Жизненного.

Она не видела, но знала: шепчутся. Смотрят. Оценивают. Фиксируют. Регистрируют каждый её жест, как систему счисления. Она превратилась в процесс. Не человека. Процесс, который можно анализировать, пересчитывать, обсуждать в курилке. Без её разрешения. Без её участия.

Кляпа внутри ликовала.

– Ты слышала, как он хмыкнул? – тараторила она. – Это хмыкание стоило как минимум полпроцентного прироста к твоей социальной значимости! Теперь ты не просто Валя. Ты Валюта. Ты курс. Ты фьючерс. Да на тебя уже прогнозы составляют, как на нефть. Только ты – горячее.

Валя не отвечала. Она не могла. В горле стоял ком. Не слёзный. Концентрированный. Из страха, стыда и ощущения, что теперь всё уже не развернуть обратно.

В углу, за перегородкой из оргстекла, стажёр Слава спросил у Ларисы:

– А если я тоже случайно упаду начальнику на грудь… это поможет? Или мне надо сменить дезодорант?

Смех был тихий. Давящий. Один из тех, что пробирает до костей. Смех в офисе, когда все понимают, что смеяться неправильно – но всё равно смеются. Потому что иначе – задохнёшься.

Кабинет начальника всегда казался Валентине зоной риска. Пространством, в котором важнее не слова, а расстановка мебели. Два кресла – одно мягче, другое строже. Три вида папок – отчётные, дисциплинарные и «на всякий случай». Фиалка в углу, выжившая в условиях кондиционированного цинизма, и графин с водой, который больше напоминал реквизит для переговоров с душой.

Сергей Валентинович сидел за столом, но выглядел так, будто хотел с него сползти. Галстук он поправлял уже четвёртый раз, причём без зеркала, с выражением лица, будто каждая складка способна перечеркнуть стратегию. Несколько раз поднимал глаза на Валю и снова опускал, открывая рот, но не успевая встроить мысль в форму.

– Вода? – спросил он. Налил себе, отодвинул стакан, налил снова. Так и не сделал ни одного глотка.

Валя сидела напротив. Папка с отчётом сжималась в её руках, как оберег. Она уже не чувствовала пластика. Только пульс в запястьях и лёгкое жужжание в ушах. Сердце стучало, как принтер в момент, когда зависает файл.

– Валентина… – начал он снова, и голос его сорвался, потом поймал нужную интонацию. – Я давно хотел… обсудить с вами одну мысль. Она не в отчётах. Не касается бюджета. Это… вне плана. Вне рамок. Даже вне табеля учёта рабочего времени.

Он на мгновение замолчал, облизнул губы, которые, по ощущениям, пересохли сразу после того, как она села напротив. Глаза его метались по столу, выискивая опору. Не найдя, он снова вернулся к ней:

– Я подумал… почему бы нам не съездить вместе… ну, скажем, в Суздаль. Город отличный. Воздух чистый. Архитектура… ну, и… атмосфера. Мягкая. Уютная. Без лишних взглядов.

Валя замерла. Не просто как испуганный человек. Как система, на которую одновременно поступил запрос и сбой. Внутри – полное отключение. Тело неподвижно. Дыхание сбилось. Голова пустая. Она слышала только отдалённый звон. Как будто где—то в черепе зазвонил факс.

Но Кляпа не дремала. Она выскочила, как продавщица из примерочной:

– Да-а-а-а-а, детка! Вот он! Вот оно! Отдел соблазнения работает по графику! Едем в Суздаль, Валюша. Бронируем номер с видом на измену, мини—бар и пакет: «Всё включено, кроме совести». Сейчас не облажаться – и будет тебе командировка с поглаживаниями!

Губы Вали задрожали. Но не от волнения – от несогласия между мозгом и телом. Мозг шептал: «Беги». Тело кивнуло. Не один раз. Три. Как будто выдало согласие в формате GIF: мол, да, согласна, даже очень, причём без слов, но с жестами.

– Мммггкх… – вырвалось из неё.

Но в следующий миг голос снова стал не её. Кляпа взяла управление, как бармен накануне корпоратива.

– Суздаль? – протянула Валя уже чужим, маслянистым тоном. – Звучит заманчиво. Особенно если с номером на двоих, плотным расписанием и без одежды с восьми до восьми. Я, знаете ли, обожаю уединение, особенно когда его можно измерять в сантиметрах между телами и миллиметрах на простынях.

Сергей Валентинович выдал звук, который не делает ни один человек при сознании. Что—то между икотой, шёпотом и одобрительным похрюкиванием. Он побледнел, потом порозовел, затем слегка засиял, как лампа на диммере.

Кляпа продолжала через Валю:

– Только давайте без совещаний. Я, если честно, предпочитаю разбирать горизонтальные отчёты – с приложениями. И желательно, чтобы в них участвовали живые показатели.

Сергей Валентинович засиял. Его лицо преобразилось так, словно он только что выиграл тендер на эмоции. Плечи расправились. Грудь вздохнула. Кожа на лбу разгладилась. Даже фиалка в углу будто приподняла один лист.

– Прекрасно, – произнёс он. – Я давно чувствовал… ну, скажем, творческое притяжение. Не каждый день встречаешь в отделе такую… структуру отчётности. Такой подход. Такой… баланс.

– Баланс, говорите? – прошипела Кляпа через Валю, чуть опуская голос до бархатного полушёпота. – Тогда вам понравится мой план выравнивания показателей по постельному коэффициенту. У меня, между прочим, рентабельность движений и ликвидность изгибов подтверждены международным аудитором. Так что берите блокнот, Сергей Валентинович. Я вам такое покажу, после чего ни один регламент уже не встанет между нами. В прямом смысле.

Начальник замер. Затем закатил глаза, словно пересчитал все звёзды в Суздальском небе. Лицо его расплылось в том выражении, которое возникает у мужчин, когда они понимают, что Excel сегодня – не главное. И что KPI теперь будет измеряться количеством поцелуев на квадратный метр.

Валя не слушала. Она слышала только Кляпу, которая уже распевалась:

– Ты осознаёшь, что теперь у тебя есть служебный роман с географической привязкой? Мы не просто совратили начальника. Мы прописались в древнем русском городе. С любовью. С турпакетом. С обязательной регистрацией в журнале командировок.

Она сидела, не двигаясь, с лицом человека, который понимает, что только что согласился на нечто, что ещё вчера бы назвала кошмаром. Или шуткой. Или уголовным эпизодом.

Сергей Валентинович потянулся к своему календарю, сделал вид, что проверяет график, но, судя по дыханию, ему было всё равно. Ему нужна была не дата. Ему нужно было подтверждение, что сказанное случилось. Что Валя сказала «да».

– Суздаль, – проговорил он, чуть тише. – Это ведь город, где забываются все условности.

– Ну если условности забудутся, – откликнулась Кляпа через Валю, – я надеюсь, что вы не забудете презервативы, Сергей Валентинович. А то я могу быть страстной, но всё—таки не идиоткой. Хотя с вами, если честно, я бы рискнула даже без аудиторского сопровождения.

Угол её рта дёрнулся в почти незаметной ухмылке. Голос – тягучий, низкий, обволакивающий – звучал так, как будто между строк уже началась прелюдия.

– Мы ведь туда не отчёты сверять едем, правда? Вы хотите почувствовать себя не начальником, а полноценным вкладчиком в мои телесные активы. И пусть в этом отпуске первым исчезнет регламент. А за ним – ваша галстучная дисциплина.

Сергей Валентинович издал звук, которого не предусматривал ни один корпоративный стандарт. Что—то среднее между икотой и щелчком замка в номере с «двуспальной» галкой напротив фамилии Валентина.

Валя моргнула. Мысль пришла поздно, но точно:

«Особенно статьи Уголовного кодекса».

Дверь за Валей захлопнулась, но звук этот она слышала как глухой хлопок крышки гроба по собственной репутации. Мир стал вязким. Воздух – слишком плотным, свет – ядовито белым, шаги – как будто под ней прогибался линолеум, делая вид, что хочет её съесть. Она вышла из кабинета не как человек. Как событие. Как взрыв моральной дисциплины в отдельно взятом офисе.

Каждый, кого она проходила, оборачивался. У кого—то глаза расширялись, у кого—то сужались. Кто—то открывал рот и тут же его закрывал, как шторку в автобусе, в которую ударило солнце стыда.

Валя не смотрела ни на кого. Глаза были направлены вниз, но она чувствовала, как взгляды прилипают к её лопаткам, талии, заднице. Кто—то смотрел, как на сотрудницу, которая впервые нарушила регламент. Кто—то – как на женщину, которая знает, где находится мужская слабость и как на неё наступить шпилькой. А кто—то просто завидовал – люто, сжато, в желудке, в надпочечниках, во всей финансово—учётной системе организма.

Юрист Захаров, известный своей склонностью к одышке и неуместным восклицаниям, отодвинул стул с таким лицом, будто мимо него сейчас проносили радиоактивную бабу. Люся перекрестилась второй раз за день – рекорд, если учитывать, что на первом этаже у них вместо иконы висела налоговая декларация. Она вздохнула, как будто увидела в Вале не коллегу, а персональное олицетворение того, чего она больше всего боялась: секса без плана закупок.

Валя добралась до своего места, как будто через минное поле. Села. Медленно. Осторожно. Стул будто застонал под весом её нового статуса. Руки легли на стол, но пальцы не слушались. Они просто были. Декорация. Монитор мигнул, открылся Excel, ячейки приветливо моргнули, как будто хотели сказать: «Мы не осуждаем, мы просто считаем».

Взгляд упал на цифры, но сознание не регистрировало их. Таблица напоминала ей мозаику, собранную из осколков утраченного достоинства. Внутри всё гудело. Сердце – как стиральная машина на отжиме. Живот – как фонд социального страхования: вроде бы существует, но ощущается только в моменты кризиса.

Валя прикрыла лицо ладонями. Горячо. Ладони пахли пиджаком начальника. И его парфюмом. И ещё чем—то… двусмысленным.

– Я кончена, – прошептала она. Без надрыва. Просто как факт. Как строка в акте приёма—передачи моральной стабильности.

На секунду даже Кляпа молчала. Видимо, прислушивалась к звукам оргии в голове Вали. А потом ожила. С хрустом, как будто разминалась после сиесты на подкорке.

– Кончена? Серьёзно? – протянула она с издёвкой. – Девочка, ты не кончена. Ты только начинаешь. Это не конец – это эрекция карьерной лестницы. У тебя только что произошло зачатие новой должности. Ты теперь в системе как “отдел возбуждения и специальной коммуникации”.

Валя не отвечала. Ладони всё ещё были на лице. Но в ушах уже начинался тот внутренний жар, как в момент, когда понимаешь, что случайно отправил начальнику стикер с поцелуем. А потом решил не извиняться. А потом получил смайлик в ответ.

Кляпа продолжала:

– Ты думаешь, что всё рушится? Да ты офисную матрицу только что сломала одним “ммггкх”! Твой стон в кабинете уже ходит в аудиоформате по маркетингу. А Excel? Он теперь считает тебя как переменную с непредсказуемым результатом. Всё! Ты не сотрудник. Ты условие задачи с повышенной влажностью.

Слёзы подступили, но не от жалости к себе. От безысходности. Валя чувствовала, что теперь она не просто изменилась – она стала кем—то, кем никогда не хотела быть. И уже не могла вернуться.

– Я просто хотела работать, – прошептала она.

– А теперь ты будешь работать телом, – отрезала Кляпа. – Но не как в борделе. А как в симфонии. Ты – первая скрипка похоти. У тебя теперь ритм, тембр и умение заходить в кабинеты без стука, но с перспективой.

За оргстеклом встала Люся. Салфетка в руке. Вид выражения лица – как у пророка, которому показали будущее, и оно ему не понравилось. Она подошла к кулеру. Отпила воды. Закрыла глаза. Открыла. Обернулась.

– Девочки, – проговорила она, – раньше у нас в отделе мужчины вымирали от скуки. Теперь – от переизбытка фантазий. Увольняюсь. Пока не начались оргии в бухгалтерской форме.

– Добро пожаловать в новую жизнь, Валя, – сказала Кляпа. – Здесь карьерный рост измеряется не по KPI, а по глубине декольте. И, кстати, у тебя уже аванс в виде путёвки в Суздаль. Со всеми включёнными. Особенно – включёнными шефами.

Валя вытерла лицо. Смотрела в таблицу. И в этот момент поняла: формулы ей уже не помогут. Здесь нужен другой язык. Язык выживания. Или хотя бы – язык Кляпы.