Клятва Короля Теней

Глава 8. Фор

Мой разум заполняет тьма. Тьма, огонь и ярость. Они пульсируют в моих венах, в костях, в плоти, в душе.

Скоро ничего не останется.

Я есть тьма.

Я есть огонь.

Я есть ярость.

Я… я…

В голову врывается нежная мелодия, тихая, но отчетливая. Яркая, как серебристое утро. Не знаю, откуда она доносится. Она подавляет мои чувства, пронзает бурю и пламя в голове. Такая хрупкая, что мне кажется, будто я мог бы ее поймать, раскрошить в ладони. Но когда я ищу ее, она от меня ускользает. Выманивает меня. Шаг за шагом. Внезапно тьма расступается, словно облако дыма, и я смотрю вниз, на бледное, поднятое ко мне лицо.

Фэрейн!

Она напугана. Эти ее странные глаза – такие прекрасные, такие неземные – до краев наполнены ужасом. Грудь сжимается. Сердце словно обожжено и болит. Кто напугал ее? Кто осмелился? Я закрываю глаза, мотаю головой, отчаянно стараясь разогнать остатки клубящейся тьмы, затуманивающей мой разум. Снова распахнув глаза, я опять смотрю на нее. Я найду того, кто сделал это с ней. Я найду его и порву его на кусочки. Я… я…

Я смотрю вниз.

Вниз, на собственную руку, прижатую к ее обнаженной плоти.

Вниз, на ее тело. Дрожащее, выставленное на мое обозрение.

Ужас проносится по моим венам и всему существу, холодный, словно лед.

– Фэрейн? – Ее имя срывается с губ кошмарным рыком. Я едва узнаю собственный голос. – Фэрейн, что… что я?..

Кристаллы лорста над головой начинают раскачиваться. Сперва несильно, затем все более и более яростно, отбрасывая странные блики на ее лицо, в глубины ее глаз. В следующий миг вся комната содрогается, стены стонут. Пол сдвигается у меня под ногами. Да помилует нас Глубокая Тьма! Очередное шевеление земли!

Двигаясь инстинктивно, я отрываю Фэрейн от стены, крепко прижимаю к себе и обхватываю руками. Ее обнаженная кожа прижимается к моей груди, но я толком и не успеваю отметить это ощущение, как вдруг кристаллы лорста начинают падать. Они разбиваются о пол, разлетаясь на острые осколки. Комнату окутывает тьма.

Над головой – оглушительный треск. Я ныряю в сторону, утаскивая Фэрейн за собой. Перекатившись, я накрываю ее своим телом и напрягаю спину, а с потолка в потоке пыли и крошева на меня сыплются камни. Что-то огромное обрушивается на пол в том месте, где мы только что стояли. Весь дворец шевелится на своем фундаменте, как живое существо, корчащееся от боли.

Вот и все. Это конец. Конец всему.

Я склоняюсь над ней, опуская лицо, приникая к ее лбу своим. Из глубины моей души рвется молитва, бессловесный дикий крик, взывающий ко всем богам, как вверху, так и внизу. Пусть она не погибнет сейчас! Если я должен умереть, то пускай. Пусть мои кости перемелются в пыль. Только бы мое тело оградило ее от этой судьбы. Пусть она живет. Пусть уцелеет.

Земная дрожь унимается. Комната вновь затихает.

Сперва я не могу заставить тело или разум в это поверить. Я так убежден, что мы должны быть мертвы, что лишь пятьдесят оглушительных ударов сердца спустя мне удается заставить себя сделать вдох. Сделав его, я вдыхаю пыль и яростно закашливаюсь. И лишь полностью отдышавшись, я осознаю, что Фэрейн тоже кашляет.

Я отодвигаюсь. Лишь самую малость. Разлучаться с ней невыносимо, но я не хочу ее раздавить, ведь ей и так уже трудно дышать. Нас окружает темнота. Как бы ни напрягал глаза, я не могу различить ее лица.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, в горле саднит. Слова вырываются с хриплым рыком.

Она снова кашляет, кажется, ей плохо. Затем наконец говорит:

– Отпусти меня.

Ее голос ножом вонзается в мое сердце. Холодный, острый. Неумолимый.

Я переношу свой вес. Камни и сор скатываются с моей спины. Спасибо Глубокой Тьме за мою прочную трольдскую шкуру. Я сажусь, всматриваясь во мрак. Здесь слишком темно, чтобы оценить масштабы разрушений.

– Хира! – рычу я, особо не надеясь, что будет прок.

К моему удивлению, один кристалл лорста, не разбившийся и не заваленный мусором, отзывается на мою команду. Свет скудный, но в этой непроглядной тьме он кажется ярким, как упавшая звезда. Бледное белое сияние вырисовывает несколько крупных кусков сталактитов, лежащих по обе стороны от нас. Попади они в цель, мне бы раздробило позвоночник. Одна стена частично обрушилась. Каждый предмет мебели покрывают пыль и камни. Вся комната выглядит так, словно ее откопали после оползня.

Я смотрю вниз, на Фэрейн. Она подтягивает руки и ноги к себе, пытаясь покрепче запахнуть свое одеяние. Ее руки дрожат, как две перепуганные птички, но челюсти решительно стиснуты, морщинки вокруг глаз выдают напряжение. Она кажется разом хрупкой и непроницаемой.

– Ты ранена? – спрашиваю я. – Пожалуйста, мне нужно знать, если…

– Я в порядке, – она резко мотает головой, отказываясь смотреть на меня. Я не могу ее винить. От всякой заботы с моей стороны ей, должно быть, тошно. Что за монстр спрашивает жертву о самочувствии после того, как чуть не вырвал ей горло?

Подобрав под себя ноги, я встаю, пошатываюсь и оглядываю царящую вокруг нас разруху. Груда камней перекрывает входную дверь. Я направляюсь к ней, раздвигаю булыжники и сваливаю их в сторону. Наконец я расчищаю узкий проход и могу достать до ручки двери. Она поддается. Но когда я начинаю открывать дверь, то чувствую внезапное ужасное давление камня с той стороны. Я поспешно вновь ее закрываю. Мы в ловушке. Погребены, точно древние воины.

Я медленно склоняю голову, упираясь лбом в дверь. Дыхание снова сперло. Кажется, здесь стало небывало душно. Я закрываю глаза. Что случилось? Когда я думаю о последних нескольких часах, то перед глазами встает лишь темное пятно, подсвеченное проблесками красного огня. Лишь отдельные впечатления возвращаются ко мне, словно мгновенные вспышки в мозгу.

Ощущение кожи Фэрейн под моей рукой.

Опьяняющее биение похоти в моей крови.

Пульсация, спешка.

Ярость.

Я помню, что часть меня боролась, отчаянно стараясь остановиться. Но казалось, что та моя часть угодила за огненную решетку, когда контроль перехватил зверь. Дикое, жестокое животное, разорвавшее весь мой здравый ум в клочья. Все, что я знал, – это желание обладать ею. Взять ее. Сломать. Заставить страдать. Сделать моей.

Я уже испытывал такое безумие прежде. В прошлый раз оно вынудило меня отдать приказ казнить ее. В этот раз оно довело меня до варварства. Но оба импульса произрастали из общего корня.

Я был отравлен. Снова.

Движение за спиной. Я оглядываюсь через плечо и успеваю заметить, как Фэрейн встает и плотнее запахивает халат. Тонкая ткань посерела от пыли, но льнет к ее мягкому телу. Меня накрывает жаром. Не таким мощным, каким было то пламя, но огонь есть, и это опасно. В моей крови все еще находится яд. Я стискиваю зубы, полный решимости его побороть. В горле гремит рык.

Фэрейн вздрагивает. Ее глаза взметаются к моим. Она застывает на месте, как скальный олень, изготовившийся к бегству. Затем ее дрожащие руки принимаются завязывать пояс своего одеяния. Хотел бы я предложить ей помощь, хотел бы сделать хоть что-то, чтобы унять ее страх. Когда я пытаюсь произнести ее имя, горло оказывается забито пылью.

Наконец именно Фэрейн нарушает молчание:

– Мы здесь в ловушке. Так ведь? – Голос ее тих, пуст. Почти лишен жизни.

Я делаю глубокий вдох.

– Похоже на то.

Она медленно кивает. Вцепившись в ворот халата, она перешагивает через мусор и идет к кровати. Во время землетрясения огромный кусок сталактита свалился с потолка, пробил балдахин и проткнул матрас. Фэрейн протягивает руку и касается складки изодранного навеса, пропуская через пальцы синюю ткань. Она стирает слой пыли, чтобы обнажить серебристые нити вышитой звезды. Затем несколько долгих мгновений рассматривает ее с напряженным вниманием. Наконец она снова смотрит на меня. Прочесть ее лицо невозможно.

– За нами придут, как думаешь?

– Конечно, – поспешно отвечаю я. – Хэйл знает, где мы. Она нас мигом откопает. – Если Хэйл жива. Если хоть кто-то из них жив.

Я вновь оглядываю комнату. Камень лорста стал несколько ярче с тех пор, как я своим словом вернул его к жизни. В его мигающем свете я вижу, что стены не грозят немедленно обрушиться. Когда пыль оседает, а воздух прочищается, я чувствую, как откуда-то тянет сквозняком. По крайней мере, мы не задохнемся.

Но я знаю, что зачастую следует за сильными толчками. Лишь несколько дней назад я видел упадок, в который пришла деревня Дугорим, распространение яда, безумие. Смерть. Ждет ли Мифанар та же судьба? Или обрушенные здания, искореженные дороги и угодившие под завалы жители станут худшими из наших проблем?

Сквозь зубы прорывается шипение. Мне нельзя здесь оставаться. Нельзя быть запертым в этом темном месте, пока мои люди страдают. Сколько крепких тел в эту минуту пытается освободить меня, хотя им стоило бы заняться помощью городу? Быть может, это наказание. Быть может, боги посмотрели со своих небес, увидели то зверство, что я вот-вот совершил бы, и решили сокрушить как меня, так и мой город за этот грех.

Мой грех, который даже сейчас все еще кипит у меня внутри.

Фэрейн движется. Ей стоит лишь самую малость сместить вес – а мой голодный взор уже снова обращается к ней. Но она просто крепко обхватывает себя руками поперек груди, как будто пытаясь не дать себе развалиться. Ее взгляд встречается с моим, твердый, как камень.

– Ты убьешь меня, Фор?

Внезапность ее вопроса ударяет меня, как оплеуха. Я запрокидываю голову, глаза загораются.

Она продолжает, неумолимая:

– Ну то есть когда ты со мной закончишь.

– Фэрейн, – я качаю головой, – Фэрейн, я…

– Мне нужно знать. – Ее пальцы напрягаются, костяшки белеют. – Будет ли твоя жажда мести утолена моим унижением? Или же ты намереваешься еще и убить меня? – Она отказывается разрывать зрительный контакт. Мне кажется, будто она вонзает в меня два ножа, один изо льда, другой из огня.

– Я не собирался этого делать, – слова тяжким грузом спадают с моих губ.

Она задирает подбородок. Ее ноздри дрожат, когда она делает резкий вдох.

– Я… Фэрейн… – Мои плечи никнут, словно весь оставшийся дворец рухнул на меня. Она меня ненавидит. Конечно же, она меня ненавидит. Она и должна меня ненавидеть. Я сам себя ненавижу, ненавижу эти жалкие оправдания, толпящиеся на языке. Что мне делать? Молить ее о жалости, о прощении? Я не заслуживаю ни того, ни другого. И все же что-то я должен сказать.

Я протяжно выдыхаю и заставляю себя посмотреть ей в глаза.

– Я никогда не хотел тебе вредить. Ни с казнью. Ни… сейчас. Тот… тот, кто сделал все эти вещи… это был не я. – Ее губы поджимаются в выражении глубокого отвращения. Я поспешно делаю шаг к ней, но она отшатывается, спотыкается об обломки на полу. – Нет, пожалуйста! – Я протягиваю к ней руки, стараясь выглядеть наименее угрожающим образом. – Не беги. Я… я сяду здесь.

Я медленно опускаюсь на поваленную каменную плиту, стараясь, чтобы тонкий халат, что на мне надет, не распахнулся. Она следит за мной, ее грудь вздымается и опускается в такт частому дыханию. Увидев, что я больше не двигаюсь, она наконец садится у сломанного изножья кровати, одной рукой стискивая перед своего одеяния, а второй впившись в складки изодранной ткани балдахина.

Так мы и сидим. Глядя друг на друга.

Я начинаю вспоминать. Понемногу. Как вывалился из купален с телом, пылающим от желания. Объятия купальщицы, ее теплую, жаждущую плоть, прижатую к моей, ее язык у меня во рту. Жар похоти, смешивающийся с огнем в моей крови, перерастающий в горнило ярости.

Хэйл пыталась меня остановить. Теперь я это помню. Она увидела безумие в моих глазах и догадалась, зачем я сюда пришел. Она попыталась отговорить меня, пыталась меня успокоить. Но я ее пересилил. Боги! Почему же она не боролась упорнее? Ей стоило бы меня повалить, не дать даже шагу ступить в эту комнату! Ее долг – защищать принцессу. Она должна была поставить этот долг превыше всякой верности, пусть даже и верности мне.

Я бы, разумеется, ее убил. Мне было так нужно добраться до Фэрейн, что я убил бы ее на месте.

С тихим стоном я провожу ладонями вниз по лицу. Огонь никуда не делся, горит в моей крови. По крайней мере, пока что он мной не управляет. Я свой собственный господин. Не знаю точно, что вывело меня из тьмы. Наверное, что-то меня шокировало, выбросило обратно в мир рассудка, как на казни, когда топор друра почти опустился на шею Фэрейн.

Я чувствую на себе взгляд Фэрейн. Когда я наконец осмеливаюсь вновь посмотреть на нее, обнаруживаю, что она пристально за мной следит. И вновь я ощущаю жалкую бесполезность моих слов еще прежде, чем они покинут мой рот. Но я все равно их произношу.

– Клянусь, Фэрейн. Я больше к тебе не прикоснусь.

Ее голова чуть заметно двигается, она слабо, почти неразличимо ей качает. Мышцы на ее лбу напрягаются.

– Я тебе не верю.

– Знаю. Я не заслуживаю твоего доверия. И тем не менее я в этом клянусь. Как только нас откопают, я отправлю тебя домой, к отцу. Ты покинешь Мифанар и больше никогда о нас не вспомнишь. Оставишь все это позади. Навсегда.

Она еще раз неуловимо качает головой, и за этим следует нескончаемая тишина. Я прячу лицо в ладонях, не в силах выносить это выражение ее лица. Наконец она снова говорит:

– Тебе больно.

Удивленный, я поднимаю голову. Это что, слезы выступили на ее глазах, проливаясь меж ресниц на щеки?

– Я и раньше это чувствовала, – продолжает она, голос ее тих и мягок, лицо в мерцающем сиянии лорста бледное, как у ангела. – Эту боль. Это сопротивление.

Я хмурю лоб. Я не понимаю, о чем она говорит, и все же… странным образом часть меня понимает.

Фэрейн поднимается с места и осторожно пробирается к окну. Ее спина очень прямая, очень жесткая, плечи подобны стене, отгораживающей ее от меня. Шторы с окна частично обвалились, но она хватает их и отводит в сторону.

Вся стена опасно смещается.

Я начинаю действовать быстрее, чем разум успевает это осмыслить. Тремя быстрыми скачками я пересекаю разделяющее нас расстояние. Даже сейчас, когда в моих венах бьется ужас, я не забываю о клятве, которую только что дал. Чтобы не касаться ее, я бросаюсь между ней и камнем, который откалывается и обрушивается вниз. Он бы раскроил ей череп. Мне же попадает в плечо. Боль простреливает по всему телу, и я падаю на колени.

Фэрейн отскакивает, прижав одну руку к груди, а вторую – к животу. Она смотрит на меня, на упавший камень, на шаткую стену. Наконец ее взгляд останавливается на моем плече. Оно пульсирует, словно отзываясь на ее внимание. Я морщусь, поднимаю руку, чтобы дотронуться до больного места, а затем отнимаю ладонь и вижу, что она стала липкой от синей крови.

– Фор!

Звук моего имени на ее губах пронзает меня до самого нутра. Прежде чем я успеваю как-то ее успокоить, она опускается на корточки передо мной и принимается отрывать полосу от подола своего халата.

– Все нормально, – протестую я, когда она прижимает ткань к ране. Я морщусь, но твердо качаю головой. – Нет, оставь. Мадам Ар запросто меня подлатает.

Фэрейн хмурится, приподнимая свою тряпицу и глядя на порез.

– На вид рана глубокая.

Я изгибаю шею, пытаясь разглядеть.

– Бывало и похуже.

Она мотает головой, встает на ноги и спешит к кровати. Там она хватает остатки ткани от разодранного балдахина, стряхивает с них пыль и складывает квадратом.

– Вот, – говорит она, возвращаясь, чтобы прижать это к моему плечу. – Руку поднять можешь?

Могу и поднимаю. Она обматывает мое тело полосой ткани, чтобы закрепить квадрат синей материи.

– Знаю, повязка не идеальная, – бормочет она, – но нужно остановить кровь. Пока что так.

Ее близость опьяняет меня, как и изгиб шеи и плеча, лишь самую малость показавшийся из-под ворота одеяния. Мягкость ее волос, даже под слоем серой пыли. Ее запах, такой сладкий, такой нежный. Словно цветок из мира людей, омываемый поочередно солнечным и звездным светом. Столь непохожий на подземные соцветья Мифанара.

Ей здесь не место. Но мне невыносима мысль о том, что она уедет.

И именно поэтому она должна уехать. Как можно скорее.

Она делает шаг назад. Суровая морщинка между ее бровями становится глубже, когда она рассматривает свою работу. Затем ее взгляд перескакивает в сторону и встречается с моим. Я не отвожу глаз. Не могу. Хотел бы я сделать так, чтобы она увидела в моих глазах правду и узнала, что я ни за что бы сознательно не причинил ей вреда. Я бы пожертвовал многим, дабы убедиться, что она освободится от меня и от опасности, которую я для нее представляю.

Она слегка склоняет голову набок.

– Что это у тебя внутри?

Я моргаю, удивленный. Но каким-то образом кажется логичным, что она знает, о чем спросить.

– Это яд, раог, – отвечаю я.

Она кивает, как будто ей все понятно, хотя я уверен, что она никогда прежде не слышала этого слова.

– Кто-то подмешал дозу яда в мой кубок, пока я находился на совете со своими министрами, – продолжаю я. – Мы обсуждали, что с тобой нужно сделать, после того как… как я осознал, кто ты, – морщась, я разминаю больное плечо. Ошибка. Боль простреливает вверх по шее, и я вновь замираю, повесив голову. – В тот момент я слушал, как они настаивают на твоей смерти. Когда яд попал в тело, он… сыграл на самой глубокой, самой темной моей части. Той части, которая хотела к ним прислушаться.

– Значит, ты все-таки хотел меня убить.

– Нет! – Это слово вырывается хриплым лаем. Она отшатывается, и я поспешно понижаю свой тон. – Нет, Фэрейн. Никогда. Но я чувствовал себя преданным. Раздетым догола. Униженным на глазах своего двора, своего королевства. И… и та часть меня… – Я мотаю головой, сжав переносицу. – Боги, я не знаю, как это описать! Яд словно вцепился в меня. Подпитывал злобу в моем сердце, взращивал ее. У меня в голове ты уже была не ты. Ты стала кем-то другим, чем-то темным и ужасным. По мере того как яд набирал силу, ты у меня в голове превращалась в монстра. В демона. Я чувствовал, что должен освободиться от тебя, должен убить тебя или разрушить твою власть надо мной. Это было таким реальным.

Она молча смотрит на меня, ее глаза бродят по моему лицу. Она словно читает во мне больше, чем способны выразить мои слабые, сбивчивые слова.

– Я пока не выяснил, кто подмешал яд, – продолжаю я, – но я уверен, что он же отравил и лорда Рата, вновь попытавшись убить тебя. А теперь… сегодня…

– Тебя отравили во второй раз, – шепчет она.

Я медленно киваю. Ненавидя себя за то, что только что оправдывался за содеянное. Но и чувствуя облегчение оттого, что она мои оправдания выслушала. Я с усилием сглатываю, но заставляю себя посмотреть ей в глаза.

– Как только мы выберемся из этой комнаты, я отошлю тебя домой. Нам с тобой больше никогда не придется видеться.

Фэрейн садится на пятки, крепко обхватив себя руками. Тяжело сглатывает. Опускает глаза. Ее челюсть сжата. Одна рука поднимается к груди, нашаривая что-то, чего там нет. Ее ожерелье, понимаю я. Перед глазами встает картинка того, как я срываю его с ее шеи и бросаю на пол. Оно где-то здесь, погребено под всеми этими обломками.

– Позволь мне заглянуть в тебя.

– Что? – Я хмурюсь, не уверенный, что верно расслышал ее тихий голос.

Одним быстрым движением она приподнимается. Прежде чем я успеваю среагировать, она обхватывает ладонями мое лицо. Я ахаю и пытаюсь вырваться.

– Не шевелись, – резко говорит она.

Я застываю в ее руках. Изысканная боль, с которой ее кожа касается моей, практически невыносима. Тьма внутри меня разбухает, пытаясь восстать, погнать яд по моим венам. Я должен быть сильным. Должен противостоять желанию схватить ее за руки, притянуть к себе, раздавить в объятиях. Я крепко сжимаю кулаки и стискиваю их с такой силой, что мог бы растереть камень в порошок.

Но Фэрейн смотрит мне в глаза. Все глубже и глубже.

Что-то происходит. Я не понимаю. Она словно послала мне в мозг серебряную нить музыки, яркую, чистую ноту. Она гудит, светлая точка и связь между нами двумя. Я чувствую, как эту ноту что-то подхватывает, тихо, но верно; нечто пульсирует в воздухе, в стенах, в битом камне под нашими ногами.

Что она делает? Это магия? Ее божественный дар? Это так странно, так непохоже на магию трольдов. И все же это так невыразимо знакомо мне, пусть даже в это мгновение я и не могу понять почему.

Внезапно я охаю. Тело цепенеет. Я чувствую себя так, словно верхушку моей головы вскрыли. В мой разум хлещет поток жидкого солнечного света, он заливает сиянием мою душу. Я его вижу и ощущаю столь ярко. Он причиняет боль, он восхищает и очищает. Все темные и грязные частицы яда подхвачены и вымываются прочь вместе с потом, испаряясь в воздух, где растворяются и исчезают.

Видение заканчивается резко, как будто кто-то внезапно погасил свет. Я делаю болезненный вдох. Несмотря на пыль в воздухе, мне кажется, что я уже много дней не дышал такой свежестью.

– Что это было? – вопрошаю я, мотая головой и вновь глядя на Фэрейн.

Она отступает от меня. Ее руки выпускают мое лицо. Ее взгляд странный, отстраненный, несфокусированный. Она тяжело пошатывается.

– Фэрейн? – говорю я. Кажется, она меня слышит, кажется, наклоняет голову в мою сторону.

Затем она падает на пол у моих ног.