Ключи от бесконечности [СИ]

Глава 1

Прага в этот день была особенно красивой. Хоть этот город каждый день радовал своих жителей красотой и архитектурными изысками, бесконечной чередой скульптур и ощущением погружения в старину, но именно сегодня ко всему этому прибавилась и хорошая, что бы кто ни говорил, погода.

Кажется, лето с жарой и зноем пошло на спад, солнце, неутомимо жарившее три месяца, поумерило свой пыл, утром прошел небольшой освежающий дождик, сменившийся приятным прохладным ветерком. Что может быть лучше в конце августа?

Этот город подкупал и очаровывал сразу — раз и навсегда. Наверное, любой человек, который хоть раз побывал в Праге, побродил по её узким улочкам, полюбовался на здешнюю архитектуру, как, например, вон тот внушительных размеров готический собор или прилегающее к нему невысокое, украшенное скульптурами львов и горгулий здание, хотел сюда вернуться. Город казался старым, но в то же время молодым, словно давным-давно какой-то чародей наложил на него заклятие, остановив старение, но сохранив его многовековую мудрость и красоту. Среди старинных зданий попадались современные, но они были настолько умело вплетены в здешнюю архитектуру, что не уродовали городской пейзаж, а дополняли его. Умеют же чехи строить!

Так, кажется, мне сюда.

Ай!

Я почувствовала укол в руку и сморщилась. Что это было? Какое-то насекомое? Откуда оно здесь? Осмотрела палец, на котором краснел след от укуса, облизала его. Больно же! Наверное, на чердаке вот этого совсем ветхого дома завелись осы. Ничего, пройдет.

На зелёный свет светофора я перешла выложенную камнем улицу, осмотрелась. Теперь вроде налево.

Еще одна узенькая улочка, небольшое кафе у обочины, на открытой площадке которого сидели несколько распивающих пиво компаний.

Теперь прямо.

На первых порах этот город казался мне лабиринтом, а его улицы — кошмаром для любого водителя, но к здешнему ритму жизни привыкаешь довольно быстро, осваиваешься.

Возвращаться в Москву никакого желания не было. Хотелось лишь увидеть маму, соседку Наташу, нескольких знакомых, но я гнала эти мысли прочь. Иваныч вместе с пришельцами, звукокоды с антиземлей, пророчества и заговоры — все это словно покрылось блеклой дымкой, через которую были видны только очертания, но не сам предмет.

Зато я смогла за два дня освоить чешский язык и говорила на нем не хуже местных — хоть какие-то достоинства.

Только мысли о Буське причиняли боль. Как там мое рыжее счастье? Кто сейчас заботится о ней?

Я вздохнула. Так, кажется, это здесь.

Небольшая площадь с фонтаном в центре очаровывала своим спокойствием и умиротворенностью, несмотря на то, что людей здесь было много. Контраст. Прага — город контрастов.

Осмотрелась.

Вот так знакомиться с кем-то через Интернет, при этом не обменявшись фотографиями. И кто тот мужчина, пригласивший меня на свидание? Может, прыщавый подросток, которому впору рекламировать гель от угрей? Или какой-нибудь асоциальный толстяк, в тридцать лет сидящий на шее у родителей? Да кто угодно, а я умудрилась вырядиться так, будто встречалась с каким-нибудь принцем из дамских романов — даже платье напялила, что я делаю только в самых крайних случаях.

Осмотрюсь-ка я, найду его взглядом, если не понравится — сразу уйду.

Может, вон тот молодой человек в красной толстовке? Хотелось бы, но вряд ли. Или молодой парень, сидящий в одиночестве на лавочке и регулярно посматривающий на часы? Что-то мне подсказывает, что нет. И что-то не ошибается — парень поднялся и двинулся навстречу молодой блондинке с улыбкой до ушей.

А может, вон тот старик?

Я усмехнулась про себя.

Хм, а если он тоже стоит где-то в уголке, пытается отыскать меня взглядом и думает, хоть бы я не оказалась бывшей штангисткой, лилипуткой или необъятной любительницей пончиков?

Обойду-ка, пожалуй, площадь по кругу.

— Это вы пани Петра? — услышала голос из-за спины и обернулась. Похоже, я начинала привыкать к этому имени.

Передо мной стоял мужчина лет тридцати, причем вполне симпатичный. Каштановые, зачесанные назад волосы, гладко выбритое лицо, высокий, но не гигант. Неужели и в самом деле повезло?

Я молча кивнула.

— Это я, Томаш, — усмехнулся он во все тридцать два зуба. — Вот и встретились. Что вы как будто язык проглотили?

— Привет, — коротко поздоровалась я, не в состоянии подобрать слова. Не представляю, как нужно вести себя на свиданиях, последнее из которых у меня было лет так пять назад, если не больше. Вот хоть убей, не представляю. Постоянно робею.

— Там, в Интернете, мне показалось, что вы более разговорчивы, — он подошел поближе. — Ну ничего, это мы исправим. Думаю, я вас разговорю. Идемте, тут рядом есть уютная кафешка. И давайте на ты.

— Хорошо, Томаш, — попыталась улыбнуться я, но, наверное, у меня это получилось скверно.

— Ну же, берись под руку, и пойдем, — улыбнулся он.

Так, буду стыдиться — могу прямо сейчас уходить в монастырь. Главное, если бы он был менее симпатичен — я бы вела себя более открыто. А этот явно из тех мужчин, которые работают на высокооплачиваемой работе, ездят на дорогих машинах, на выходные летают за границу поваляться на пляже и предпочитают женщин околомодельной внешности, а не таких обычных и ничем не выдающихся, как я. С другой стороны, кажется, я все еще цепляюсь за российские стандарты мужской красоты. Тут, в Чехии, если мужчина следит за собой и не похож на выбравшегося из берлоги по зиме медведя — никто его не припишет к лицам нетрадиционной ориентации, а носки и нижнее белье, в отличие от моей родины, меняют каждый день даже бомжи. Куда ни уедешь, опыт, приобретенный за почти три десятка лет на родине, все-таки останется и восприятие окружающих тоже. Можно увезти человека из России, но вот матушку-Россию из человека, похоже, не выгнать никак.

Немного набравшись смелости, я взяла Томаша под руку, и мы неспешным шагом двинулись по площади.

Что?

Я застыла, а мои глаза полезли на лоб.

С бигборда над улицей на меня смотрела моя кошка Буська. Конечно, в мире много похожих кошек, но это была точно она, так как сидела на руках у моей соседки.

«Читайте мировой бестселлер Натальи Перуниной, книга, которая перевернула жизнь миллионов», — гласила надпись на стенде, а в нижнем правом углу красовалась та самая книжка с дамой и рыцарем на обложке, правда уже в другом оформлении и с чешским названием. Причем «Осколки миражей» чехи умудрились перевести как «Миражные осколки».

Надо же! Мировой бестселлер! Да нет, не верю! Я поморгала глазами, но бигборд не исчезал.

— Так смотришь, любишь читать? — поинтересовался Томаш.

— Я её знаю.

— Кого? Читала книгу? — он снова усмехнулся. — Я тоже читал. Хорошая книга, мне понравилась.

— Автора знаю, — пробормотала я.

— Знаешь Наталью Перунину? Ого, — удивился Томаш. — Она же, кажется, из России.

— Приходилось там бывать, по делам, — пробормотала я, едва удержавшись, чтоб не ляпнуть правду едва знакомому человеку. — Повезло познакомиться. Она мне даже книгу с автографом подарила, правда, я умудрилась её потерять.

Похоже, у меня сегодня удачный день. Во-первых, я узнала, что моя Буська в хороших руках, во-вторых, познакомилась с симпатичным мужчиной, ну и в-третьих, я искренне рада за Наташу. А ведь как она боялась, считала, что её тексты плохи и никому, кроме неё, не нужны. Пообщаться бы с ней сейчас, наверное, она стала совершенно другим человеком…

— Похоже, нам будет, о чем поговорить, — заметил Томаш.

— Надеюсь, — ответила я, мысленно возрадовавшись.

Кафе, куда меня привел Томаш, находилось сразу за площадью. Внешне оно было неприметным — маленькая вывеска болотного цвета на фасаде здания, деревянная дверь с вырезанными на ней часами работы. Мне не приходилось особо ходить в пражские кафе, поэтому мое воображение нарисовало типичную подобную забегаловку, какими они бывали в Москве. Но, войдя внутрь, я сразу поняла, что ошиблась. Здесь царило приятное для глаз зеленоватое освещение, по довольно крупному залу были разбросаны круглые, украшенные узорной вязью деревянные столики, одну из стен занимал реалистичный лесной пейзаж, перед которым расположились несколько искусственных деревьев — так сразу и не поймешь, где заканчивается зал и начинается картина. Со второй стены на меня смотрели головы кабанов, волков, лис и даже медвежья, а над ними поблескивали исполинские оленьи рога. В центре стены среди голов-чучел висели два перекрещенных охотничьих ружья. Да и запах здесь был свежий, лесной — наверное, использовали какой-то ароматизатор. Вполне можно почувствовать себя где-то на опушке леса, а не в центре Праги, а легкая музыка, в которой периодически слышалось пение птиц, добавляла ощущений.

Мы сели за один из столиков, и облаченный в сразу же напомнивший о Робине Гуде костюм официант принес меню.

Кроме нас в зале было человек десять. Наверное, в Москве в подобном заведении даже в будний день было бы переполнено.

— Что будешь? — спросил Томаш, протягивая мне меню.

— Сейчас, — я сняла очки, которые носила для маскировки. На пластическую операцию, как Макс, я не решилась, но сменила прическу, начала хоть немного пользоваться косметикой и носить очки.

Достала из сумочки мячик, сжала его в руке.

— Что это? — спросил Томаш.

— Да так, когда-то бросала курить, и когда хотелось — мяла мячик. В каком-то журнале вычитала. Курить бросила, а вот мячик остался.

— Так ты молодец, — усмехнулся он. — Бросить курить, насколько я знаю, непросто.

— Честно, тогда даже не надеялась, что получится, — ответила я. — А выбери на свой вкус.

Он кивнул и подозвал официанта, а через две минуты нам принесли мясное блюдо с овощным гарниром и два бокала вина. Почему-то вино до сих пор ассоциировалось у меня с Иванычем, и бордовая жидкость сразу же напомнила о его джентльменских манерах, холодном взгляде и моей испорченной прошлой жизни.

— Вкусно, — восхитилась я, попробовав мясо.

— Мне тоже нравится, — Томаш поднял бокал с вином. — За знакомство?

— За знакомство!

Мы выпили, но напиток, в отличие от мяса, мне не понравился. Слишком уж кислый.

— Расскажешь о себе побольше?

— Ты первый, — усмехнулась я.

— Дамы вперед, — развел руками он.

— Ну-у-у, — протянула я и начала рассказ. Не того, что со мной было, конечно, а другую, придуманную для таких вот случаев биографию, которую пришлось выучить назубок. Выросла в малюсеньком городке на юге Чехии, потом переехала в столицу, закончила институт — одним словом, все так, как и должно быть у нормального человека. На самом деле жизни большинства отличаются друг от друга лишь в деталях, но в общем, на кого ни посмотри, — одна и та же картина.

Потом к рассказу приступил Томаш, и его история мало чем отличалась от моей, разве что только в том, что он коренной обитатель Праги, работал фотографом и пообещал мне устроить бесплатную фотосессию в студии с профессиональной аппаратурой.

От скуки я посмотрела в окно на оживленную улицу.

Хм, странно. Кажется, вот этой черной «БМВ», когда мы входили, не было, а после нас внутрь никто не заходил.

Появилось ощущение, будто на меня из той машины кто-то смотрит.

Так. Паранойя, остановись! Мне уже хватило первого месяца здесь, когда я в каждом встречном видела врага. Можно мне хоть немного пожить нормально, без тебя, паранойя, а?

Но ощущение чужого взгляда не покидало ни на миг. Да что же такое? Пора бы поискать хорошего психолога, но толку? Психологам, чтоб они помогли, нужно правду говорить, а тут, если даже решишься и расскажешь все как есть — к психиатру отправит.

— А ты? — спросил Томаш.

— Извини, что? Засмотрелась в окно, показалось, что там знакомый, — натянуто улыбнулась я. — Так что ты спрашивал?

— Ты была в национальном музее?

— Нет, — покачала головой.

— Хочешь, завтра сходим? Говорят, там сейчас хорошая выставка.

— Пожалуй, не откажусь, — я пригубила вина и снова взглянула в окно — черного «БМВ» уже не было. Похоже, кто-то просто затормозил. Не нужно внушать себе лишних мыслей!

Я положила руку на стол, и Томаш сразу же накрыл её своей. Первой моей мыслью было обвинить его в наглости, но вот только в чем смысл? Мне было приятно, да и отвлекало от дурных параноидальных мыслей, и я улыбнулась. Лишь бы не счел меня за ту, которая отдастся сразу же за приятно проведенный вечер в кафешке. Хотя, если уж на то пошло, то черт его знает — от последнего мужчины в моей жизни меня отделяли годы.

— Расскажи о своих увлечениях, ну. Кроме творчества Перуниной, — попросил Томаш. — Может, найдем еще какие-то, — он усмехнулся, — точки соприкосновения.

— Да как обычно, как у всех, люблю посмотреть хороший фильм перед сном, немного увлекаюсь веб-дизайном, — ответила я, вспомнив, как освоила программы для дизайна за вечер, благодаря отсутствию влияния оболванивающего звукокода. Наверное, выйди я за кого-нибудь замуж, для него это было бы невыносимо трудно — знать, что твоя жена может разобраться в чем-либо за считанные часы, да и мне не легче — скрывать от близкого человека всю свою биографию. Брр. От одной мысли стало плохо. Одним словом, если для меня и остались какие-то варианты отношений с противоположным полом — то недолгие и без обязательств.

— Дизайн — это хорошо. Самому что-то иногда рисовать приходится, — ответил Томаш. — Там кто-то хочет рамку на фотографию или фон сменить на более привлекательный. Помню одного клиента, который говорил жене, что ездит в заграничные командировки, сам же встречался с любовницей, а ко мне приходил, чтобы я сделал ему фотографии на фоне Эйфелевой башни, лондонского Тауэра и тому подобное.

Мы вместе засмеялись. Додумываются же люди. Не проще ли сразу развестись?

Еда и вино закончились незаметно, а я почувствовала, что насытилась.

— Еще посидим или прогуляемся? — спросил Томаш.

Место было красивым и здесь под приятную музыку можно просидеть весь вечер, но лучше, наверное, пройтись.

— Прогуляемся, — я посмотрела в окно, где на город потихоньку опускался вечер. — Только схожу в уборную.

Он кивнул и я, поднявшись, прошла через зал к дверям в туалет. Что за черт? Тот хмурый мужчина, сидящий за столиком в одиночку и распивающий пиво, кажется, провел меня взглядом.

Так-с, кажется, снова паранойя. Появились мысли, что в одиночку в подобные места не ходят, да и взгляд у него, кажется, был не тот, которым мужчина может смотреть на понравившуюся женщину, а другой, изучающий, словно он пытался зафиксировать меня в памяти.

Спокойно! Просто какой-то хмырь, может, он на всех так смотрит.

Я зашла в уборную, немного подправила макияж.

Ненавижу свой взгляд. Ненавижу. Взгляд, который постоянно анализирует, даже в самых невинных вещах видит какую-то опасность. Опасается наткнуться за углом если не на Иваныча, то на кого-то из его приспешников. Надеюсь, со временем пройдет, как только я приехала сюда — видела врага в каждом встречном и месяца два боялась выходить из дому.

Проходит. Пройдет. Главное — отвлекаться на что-то другое и не сидеть без дела.

Томаш ждал меня на улице. Как только я вышла, он взял меня за руку, и мы медленно пошли в направлении площади.

Вечерняя Прага и дневная Прага, как мне казалось, два совершенно разных города. Первый активизирует, стимулирует к действию, второй же действует успокаивающе. Стоит только взглянуть на вот эти старинные дома, в окнах которых зажигается желтоватый свет, как сразу чувствуешь себя дворянкой из прошлого, прогуливающейся по улочкам и аллейкам в компании какого-нибудь графа. И даже поток машин не в состоянии прервать это ощущение.

А вот и бигборд Наташи Перуниной. А ведь у неё и взгляд поменялся. Теперь скорее у меня взгляд, как у овцы, окруженной волками, а у неё все это сменилось уверенностью в себе. Молодец писательница, и спасибо ей за то, что приютила мое рыжее чудо.

— Так смотришь на неё, — окинул меня взглядом Томаш.

— Кошка красивая, — ответила я. — Люблю рыжих кошек.

— Кошки — это круто, — ответил он. — Была у меня, правда, серая. Самое преданное существо на свете, что бы там ни говорили любители собак.

— И что с ней стало?

— Умерла, — Томаш грустно вздохнул. — От старости. Пятнадцать лет радовала и… Хотел котёнка завести, да вот не хочется мне другого кота. Мою кошку никто не заменит. Ладно, давай не будем о грустном.

Я кивнула, вспомнив последний взгляд Буськи, но сразу же отогнала от себя эту мысль, чтоб не расплакаться.

— Посидим? — он указал на деревянную лавочку на обочине улицы.

— Пожалуй.

Да нет, не может быть!

Как только я села на лавочку, краем глаза заметила тот же черный «БМВ», который стоял возле кафе. Он был припаркован возле дома напротив. Конечно, такой автомобиль — не редкость, покатавшись несколько часов по улицам Праги, можно насчитать пару десятков подобных машин, но меня не покидало чувство, что «БМВ» тот самый.

— Ты как-то побелела, — посмотрел на меня Томаш.

— Наверное, вино плохо сказалось, обычно я пью алкоголь раз-два в год, — отовралась я, не спуская глаз с подозрительного автомобиля и чувствуя, как по моему телу проходит волна озноба.

— Тебя проводить домой? Или, может, в больницу? — Томаш сочувственно посмотрел на меня, а я все вглядывалась в машину и чувствовала, как немеет мой язык.

Подобное ощущение бывало у меня раньше, к тому же не раз, но сейчас я чувствовала реальную опасность. Что же делать? Нельзя подставлять Томаша, если кто-то начал охоту за мной, нужно сделать так, чтоб в этом никто не пострадал.

— Пожалуй, я сама доберусь, — приподнялась с лавочки, посмотрела на него. — Можем созвониться завтра и послезавтра, сходить в музей…

— Ну уж нет, — прервал меня он. — Я не могу тебя отпустить, если тебе плохо.

— Не надо, пожалуйста, — медленно произнесла я, смотря на Томаша. Он на секунду отвел взгляд вниз, словно рассматривал что-то на асфальте, и снова повернулся ко мне.

— Ну и за кого ты меня принимаешь, если думаешь, что я брошу тебя в беде?

Он не спрашивал, он настаивал.

— Ты где живешь? — поинтересовался Томаш.

— В четырнадцатом, — ответила я. — На Ванкова. Но не думаю, что тебе следует со мной ехать. Серьезно, не стоит.

Вот и как ему объяснить, что, если вдруг это действительно слежка, он ничем не поможет, а мне в этом случае лучшим вариантом будет как можно быстрее добраться до дома, собрать вещи и отправиться на вокзал или в аэропорт? Черт!

Подъехал небольшой трамвайчик, как раз куда надо. Ладно. Может, я все-таки ошибаюсь. Может, действительно никакой слежки нет. Доеду, там осмотрюсь — если тихо, значит, ошибка.

— Садимся, — я натянуто улыбнулась Томашу.

Что в Праге, да и, наверное, в любой европейской стране, заслуживало уважения — это общественный транспорт. Здешний трамвай — это не ржавый и прогнивший сарай на рельсах из позапрошлого века, которому уже давно место в музее или на свалке, а вполне себе комфортное средство передвижения с мягкими сиденьями, телевизором в салоне и прочими атрибутами цивилизации, которые у нас, в России, воспринимаются как нечто из области роскоши.

Я уселась на мягкое сиденье, на котором вполне можно отдохнуть, возвращаясь домой после рабочего дня, закрыла глаза. Почувствовала, как Томаш садится рядом. То ли мне опять что-то мерещилось, то ли он изрядно нервничал. Из-за меня? Что же. Есть и такие люди, которые чувствуют чужую боль как свою, за что им честь и хвала.

Через окно посмотрела на черный «БМВ», который, кажется, не сдвинулся с места. Может, я действительно себя накручиваю?

— Почему ты так дрожишь? Тебе холодно? — поинтересовался Томаш, и только теперь я заметила, что действительно дрожу, но не от холода, а от страха.

— Не знаю, — ответила ему, и он обнял рукой меня за плечи. Наверное, в другой обстановке мне это показалось бы приятным, но сейчас все мысли были заняты другим. Я постоянно выглядывала в окно, лихорадочно всматривалась в лица едущих в трамвае людей.

Кажется, тот мужчина на меня покосился. Крупный, высокий, похож на какого-нибудь профессионального спортсмена. Такой догонит в считанные секунды и отправит в нокаут одним ударом.

Черт! Черт! Черт!

От души немного отлегло, когда на одной из остановок этот мужчина вышел. Больше в трамвае никого подозрительного не было — две девушки лет по восемнадцать, седой старик, молодая мать с ноющим ребенком на руках и мы с Томашем — вот и все. Показалось, наверное, все-таки, показалось. Надо же, какая я дура, прервала в кои-то веки удачное свидание из-за собственной паранойи. Увидела две одинаковых машины, черт их дери!

Понемногу меня начинало все это злить, я вынула из сумочки мячик, посильнее сжала его в руке.

— С тобой все хорошо? — спросил Томаш.

— Да вроде уже прошло, только жалею, что так все закончилось, — ответила я.

— Если есть желание, можем прогуляться по четырнадцатому, там много хороших мест, хотя, наверное, ты и сама это знаешь, — усмехнулся он. — А вообще советую прийти домой и спокойно полежать в кровати.

— Не люблю тратить жизнь на лежание в кровати, — вздохнула я, еще раз посмотрев в окно. Кажется, все спокойно, лишь городские огни, иллюминации и редкие машины, пролетающие мимо.

— Что же, тогда пройдемся, но если вдруг плохо — сразу говори.

Я кивнула.

Надо с этим что-то делать, хотя бы успокаивающие таблетки купить. Жаль, что нет звукокода, воздействующего на гормональную систему и лишающего страха.

Через полчаса езды мы вышли из трамвая. Прямо передо мной находился небольшой парк. Раньше здесь постоянно было много народу, но сейчас он почти пустовал.

Взяла Томаша под руку, и мы пошли по небольшой мощеной камнем аллейке вглубь парка. На всякий случай я еще раз оглянулась — вроде бы ничего необычного.

А мой спутник, кажется, нервничал все больше. Открыто он не признавался, пытался быть весёлым, но это чувствовалось. Хм, а что, если…

От внезапной догадки моё сердце ёкнуло.

Что, если он послан кем-то чтобы следить за мной? Все-таки это было странно — человек, который не попросил даже фото, пригласил меня на свидание. И я, как шестнадцатилетняя школьница, после всего пережитого, купилась!

Он шел рядом и рассказывал какую-то историю, произошедшую с ним на днях. И что делать? Бежать? А если я ошибаюсь?

Я вся вспотела, а в горле образовалась настоящая пустыня.

— Что случилось? Тебе снова плохо? — Томаш остановился и посмотрел на меня, а я оглядывалась по сторонам, не зная, что предпринять.

Нет же, все это моя больная фантазия, не может такого быть. Я снова вынула мячик, начала сминать его во вспотевших пальцах.

— Нервы, — ответила Томашу, и мой голос показался мне чужим. — Всего лишь нервы.

— Сядь, подыши, — сказал он, взял меня за руку и подвел к небольшой лавочке. Я присела, и дерево показалось мне необычайно холодным. Так, нужно успокоиться, не может быть, чтобы он работал на организацию или Иваныча. Если бы меня нашли первые, скорее всего, я просто получила бы пулю в голову, да и второму незачем весь этот маскарад.

Похоже, мне вообще нельзя контактировать с людьми. Закрыться на десять замков в квартире и выходить, только чтобы купить что-нибудь перекусить, иначе паранойя сделает из меня сумасшедшую.

— Извини, — я взглянула на Томаша и поняла, что что-то в его взгляде изменилось. Он был холодный и пронизывающий, словно смотрел сквозь меня.

— У меня пистолет, — сказал он и указал взглядом на руку, скрытую под ветровкой. — Поднимайся и иди.

Не ошиблась, значит.

Как ни странно, мое нервное возбуждение вмиг куда-то исчезло, словно его никогда и не было. Я должна была испугаться еще больше, но случилось все с точностью до наоборот — страх исчез. Я понимала, что сейчас часы отсчитывают последние минуты, а может, и секунды моей жизни, но не боялась.

— Значит, организация нашла меня, — пробубнила про себя.

— Не знаю, что у вас там за организация, мне заплатили, я делаю, — ответил Томаш. — Бери меня под руку, и пошли. И не смей кричать.

— Наемный убийца, значит, — буркнула я, беря его под руку. — Вот так, значит, они сейчас действуют.

— Ничего личного, встреться мы при других обстоятельствах — ты бы мне понравилась. Просто работа такая, — вздохнул он. — Почему на тебя яд-то не подействовал? Вот что интересно.

— Откуда я знаю? Может, ты перепутал яд с анальгином?

Он мне, оказывается, еще и яд подсыпал, но это меня мало интересовало. С каждым шагом мы все глубже уходили вглубь парка, а людей вокруг становилось все меньше. Все, что ли? Бежать было бессмысленно — пуля догонит быстрее. Сопротивляться тоже — опять же, против пистолета не попрешь, а я на все сто была уверена, что он у Томаша есть.

Еще минуты три мы шли молча.

Попробовать отпрыгнуть за то дерево? Или юркнуть в кусты? А может…

— Иди вперед, — сказал он, и, оглянувшись, я поняла, что рядом ни одного человека. Как раз то место, где можно убить и спокойно уйти.

Аллейка впереди круто сворачивала, можно попробовать побежать. Но он меня точно догонит, не надо было обувать чертовы каблуки. Попробую, хуже точно не будет.

— Вперед, — скомандовал он, и я, с каждым шагом набирая скорость, пошла.

Глава 2

Казалось, что с каждым моим шагом аллейка сужается. То ли она действительно становилась уже, то ли это играло мое подсознание. Вот он, резкий поворот, где можно попробовать скрыться, только шанс успешно сбежать был один из тысячи, и если вдруг это удастся, я смогла бы назвать себя действительно везучим человеком.

Стук моих каблуков раздавался громом в ушах. И почему я, дура, носящая подобную обувь раз в год, а то и реже, решила надеть их именно сегодня?

Умереть от выстрела в голову все-таки не самая плохая смерть, даже хорошая, ни боли, ни мучений, просто мир прекратит существовать. Только вот умирать мне не хотелось.

— Стой, — послышался голос Томаша из-за спины, и я замерла.

Так и думала, что он решит спрятать мой труп среди этих кустов. Хоть я его и не видела, но чувствовала, как он целится мне в затылок, замирает в предвкушении выстрела…

И я прыгнула.

Прямиком в кусты. Точнее, тело сделало это само.

Ветка больно царапнула по руке, вторая — по лицу, моя нога за что-то зацепилась, и вот я уже лежала на мягкой траве, а нога от растяжения сильно ныла. Убежала, называется.

Хлопок. Тихий, но отчетливо слышный, явно стреляли из пистолета с глушителем. Еще один. Я попыталась отползти в сторону, но моя спина оперлась о шершавый древесный ствол.

Посмотрела вверх, где на фоне безоблачного, освещенного луной неба, вырисовалась человеческая фигура.

Вот и все.

Мое дыхание перехватило, я инстинктивно зажмурилась и, хоть не была особо верующей, начала бормотать «Отче наш».

— Вставай, — прозвучал голос. Не Томаша, другой.

Загробная жизнь существует!

Мое воображение сразу же нарисовало ангела, тянущего ко мне руки. Все-таки я умерла для всех полгода назад, где-то там, в Москве, есть моя могила, на которую мать со слезами на глазах регулярно приносит цветы. Умирать не больно, второй раз никто за мной плакать не будет, здесь у меня и знакомых-то нет, да и незавершенных дел, за которыми я могла бы жалеть, — тоже.

— Поднимайся же! — повторился голос.

И я открыла глаза. Нет, это был не ангел, скорее призрак. Человек, стоявший надо мной, был мертв уже полгода. Стас!

Я потянулась к нему, ухватилась за его руку, поднялась.

Ай!

Нога все еще ныла. Неужто болевые ощущения распространяются и на загробный мир?

Нет, похоже, я не в загробном мире. Это был все тот же парк, та же аллейка в метре от меня и Томаш, который лежал лицом вверх.

— Еле успел, — вздохнул Стас, подбежал к телу, ухватил его за ноги и потянул в кусты. Только сейчас я заметила расплывающееся пятно крови на груди Томаша.

Получается что? Стас жив? Он спас меня от убийцы?

Я стояла не в силах пошевелиться, а мысли в голове крутились, словно карусель.

— Пошли отсюда, пока нас никто не увидел, — буркнул Стас, взял меня за руку и повел к дороге.

— Как? Что? — пыталась спросить я, но не могла сформулировать вопрос.

— В машине все расскажу, — ответил он. — У тебя на правой щеке царапина, вытри кровь и закрой волосами. Не хватало еще, чтоб полиция обратила на нас внимание.

Вытереть… Только сейчас я заметила, что сумочки у меня нет, похоже, она осталась валяться в кустах. Провела пальцами по щеке, но, похоже, сделала только хуже, размазав кровь по всему лицу.

Как смогла, я прикрыла правую половину лица волосами.

Что происходит? Куда он меня тащит? На кого он работает? На Иваныча? Как он вообще выжил?

— В машину, — пульт от сигнализации в руке Стаса пикнул, а автомобиль, припаркованный у обочины, мигнул фарами. Черный «БМВ». Тот самый, который я видела раньше. К горлу подступил колючий комок.

Я остановилась:

— Куда ты?..

— В машине расскажу, — ответил Стас. — У твоего бойфренда мог быть напарник.

Опять нахлынула волна страха, но рациональная часть меня понимала, что раз Стас спас меня от убийцы — значит, убивать не собирается.

Я забралась в машину, Стас сел на водительское сиденье, мотор заурчал, и машина, взвизгнув тормозами, вырулила со стоянки.

— В бардачке есть вода, — кивком указал он. — Приведи себя в порядок.

— Что происходит? — не выдержав, крикнула я.

— Тебя собирались убить, что не ясно? Организация. Теперь они пользуются услугами наемных убийц. Уже три завербованных Иванычем члена подполья в разных странах мертвы. Ты должна была стать четвертой.

— Тебя послал Иваныч?

— Нет, — ответил Стас, въезжая в очередной поворот. — Не представляю, где он, может, тоже уже на том свете. Я сам по себе.

Только сейчас я смогла нормально разглядеть Стаса. С одной стороны, он был таким же, каким я его знала, но что-то в нем изменилось. И дело было даже не во внешности, не в козлиной бородке вокруг его рта, не в другом цвете глаз или прическе. Изменилось что-то внутри него, и это чувствовалось сразу.

— Куда ты меня везешь? — воскликнула я.

— Мы едем в Рим, — ответил он. — Сейчас лучшая тактика защиты — это нападение, там ныне находится главный офис организации, и у меня есть план, как навсегда покончить с манианами и их приспешниками.

— Послушай, — я ухватилась за его рукав. — Мне все равно, как ты выжил, какие у тебя счеты с организацией, с Иванычем и с прочими, но я не имею ни малейшего желания во всем этом участвовать. Так что спасибо, что ты меня спас, но до конца жизни быть за это обязанной не собираюсь. Высади меня где-нибудь, я уеду из Праги, опять скроюсь…

— Ты не понимаешь? — Стас одарил меня хищным взглядом исподлобья. — Если они нашли тебя раз, найдут еще раз, и еще. Куда бы ты ни отправилась, завтра, послезавтра, через месяц, через год к тебе явится еще один убийца. Ты хочешь скрываться до конца жизни, ожидая пули в голову или яда в пицце? Нужно покончить с организацией. Иначе, поверь мне, рано или поздно тебя убьют. Это единственный выход.

Мы выехали из центра Праги, старых домов, которыми так гордится этот город, становилось все меньше, а молодых небоскребов из стекла и бетона все больше.

— Слушай, у меня в кои-то веки началась нормальная жизнь, я смирилась с тем, что для всех я умерла, а ты хочешь опять втянуть меня во все это? — я почти кричала, и несмотря на то, что Стас спас мою жизнь, во мне закипала злоба.

— Успокойся. Для тебя это единственный выход, — вздохнув, ответил Стас. — После взрыва они каким-то образом восстановили данные с компьютера Сергея Ивановича, а там имелись ДНК всех нынешних и бывших сотрудников. Микророботы организации со считывателями ДНК сейчас летают по всему миру в поиске предателей. Так что или мы уничтожим их, или они нас. Одно из двух. Третьего не дано.

— И чего ты хочешь от меня? — выкрикнула я. — Воевать с целой организацией вдвоем? Это абсурд!

— Ты права, воевать в открытую с ними — это абсурд. Но мой план подразумевает уничтожение звукокодов как таковых. Не будет звукококодов — инопланетяне и большинство их приспешников навсегда останутся запертыми на антиземле, у них не будет возможности использовать червоточины, значит, связь с родными планетами пришельцев тоже оборвется. Если маниане решат направить к нам корабль — на полёт у них уйдет несколько десятков лет, за это время можно оповестить людей, подготовить их ко встрече с пришельцами.

— И причем тут я?

— У меня есть вирус, который предположительно может уничтожить звукокоды. Но пронести его в центр и заразить систему я не смогу. После взрыва в Москве я проработал на организацию еще два месяца, и за это время средства опознавания значительно усовершенствовались. У них есть запись моей мозговой активности, мыслеобразы, матрица личности, результаты анализов до каждого бозона. Я и близко не подойду к центру, а вот ты сможешь. У них есть только твоя ДНК, которую можно замаскировать. Нужно, чтобы ты проникла в центр под прикрытием.

Черт тебя дери, Стас, в какую же авантюру ты хочешь меня втянуть?

Я посмотрела в окно. Кажется, мы уже находились на трассе, ведущей к выезду из Праги. За окном проплыл еще один бигборд Натальи Перуниной с моей кошкой на руках. Встречный поток машин был довольно плотным, но наша полоса была свободна. Как-никак воскресенье, люди возвращаются в город, чтоб завтра приступить к работе.

Стас уверенно вел машину, а моя вторая жизнь, которая уже почти стала настоящей, оставалась где-то там, за спиной. В очередной раз, черт его дери, в очередной! А будут ли еще такие «разы»?

Я вспомнила тот момент, когда сидела в кресле «Боинга», летящего по маршруту Киев-Париж, и вглядывалась в тонущую внизу украинскую столицу. Тогда было хуже, намного хуже, сейчас же пусть я не хотела, чтоб меня кто-то нашел, пусть пряталась, как могла, пусть у меня просыпались внезапные приступы паранойи, но подсознательно я была готова к тому, что рано или поздно должно было случиться.

— Если все получится — ты сможешь спокойно вернуться домой, к матери, к своей соседке писательнице, кошке, — говорил Стас.

Он знал, на что давить, а я не отвечала. Не хотелось. Он и так знал, что мне хотелось вернуться домой, очень хотелось.

Молча я достала из бардачка пластиковую бутылку с дистиллированной водой, открутив крышку, сделала пару глотков, плеснула чуть на руку и смыла с лица уже запекшуюся кровь, осмотрела в зеркало заднего вида небольшую царапину на щеке. Она была почти незаметной, а вот с пятнами расплывшейся туши вокруг глаз я была похожа на девочку-гота, ну или на девочку-плаксу.

— А я-то думала, ты умер, — сказала я, взглянув на Стаса, и поняла, что мне трудно говорить. Язык заплетался, голова кружилась, дорога перед глазами начала расплываться.

— Как видишь, нет, — ответил он. — Повезло. Во время взрыва меня не было в здании. Тебе плохо? — Стас дернул за рычаг, и спинка сиденья начала опускаться вниз. — Полежи, противоядие выходит. Пришлось вколоть его тебе, так как предыдущие две жертвы того киллера скончались от яда. Такое состояние продлится минут пять-десять, потом ты придешь в норму.

Я легла и закрыла глаза. На миг мне показалось, что я лечу где-то в пустоте с бешеной скоростью. Гул двигателя показался громом, ноги словно онемели, складывалось впечатление, что я то увеличиваюсь, то уменьшаюсь в размерах. К горлу подступила тошнота, а мое платье показалось выкованным из металла и неестественно тяжелым. Будь у него застежка спереди — я бы расстегнула его, и плевать на стеснение. Но, к сожалению, молния находилась сзади, а подняться уже не было сил.

— Скоро пройдет, — услышала я слишком далёкий голос Стаса. — Это ненадолго. Постарайся просто расслабиться и ни о чем не думать.

Ага, просто вот так взять и ни о чем не думать, когда понравившийся мужчина оказывается наемным убийцей, ты еле остаешься в живых, а потом тебя садят в машину и везут черт знает куда в надежде, что ты поможешь изменить мир.

Как показалось, не менее чем через полчаса, но на самом деле спустя минут шесть, мне начало становиться легче. Хорошо хоть мы не в России. Представляю, как ехать в таком состоянии по тамошним дорогам, на которых любая машина автоматически может именоваться внедорожником.

«БМВ» уже успел покинуть город и ехал по неширокой, но довольно ровной трассе, окруженной просторными полями и редкими деревцами. Вот где оно, счастье водителя: ни тебе ям, ни бугорков, ни прочих российских прелестей.

Я посмотрела на Стаса.

— Ты вколол мне…

— Противоядие, — ответил он. — Иначе ты бы умерла еще на той лавочке. Пришлось направить к тебе осу с противоядием.

— Осу? — я удивилась.

— Контролируемое насекомое, — он потянулся в карман, секунду порылся в нем и достал стеклянную колбочку, в которой находились двое насекомых. — Недавняя разработка. Обычная оса, но с модифицированной нервной системой, что позволяет ей управлять. Ну и вместо яда в ней противоядие.

Укол в руку, когда я шла по улице. Что же, наверное, следует сказать Стасу спасибо. Зараза, ну почему все происходит именно так…

— Что ты задумал? — я искоса посмотрела на Стаса, который, как мне показалось, наслаждался вождением.

— Прибудем в Рим, там у меня есть один знакомый парень-техник, бывший работник организации, он на нашей стороне. Он уже создает тебе легенду для внедрения в организацию. Изотоп для маскировки ДНК у меня имеется. Изучишь биографию, пройдешь обработку и отправишься в их штаб, — абсолютно спокойно рассказывал Стас. — Дальше я буду тебя инструктировать. О конечной цели ты знаешь. Загрузка вируса в их систему и уничтожение звукокодов.

Да уж, проще не бывает.

А в Стасе что-то изменилось, причем сильно. Во всем. Начиная с движений, которые стали более плавными, чем тогда, когда мы с ним встречались в последний раз, и заканчивая тем, что он говорил. Меня не покидало чувство, что я разговариваю с чужим человеком, которого я никогда не знала.

А что, если сейчас рядом со мной не Стас? Кто-то похожий на него, но не он? Вспомнился одноклассник Виталик и тот человек из организации, который благодаря звукокоду выглядел в точности как он. Да и самой не раз приходилось использовать подобные коды…

Черт…

Меня пробил озноб, а дыхание на миг замерло.

Пусть у меня стоят импланты для распознавания звукокода, но за полгода могло многое измениться, могли усовершенствоваться импланты, а мог и код.

Мое сердце застучало сильнее…

— Сейчас остановимся, я куплю в дорогу еды, — сказал Стас. — И удобную одежду для тебя.

Я кивнула. Что делать? Когда он уйдет, у меня будет шанс сбежать, но я не уверена до конца. А если это все еще Стас? Если он говорит правду? Если таким образом я только сделаю себе хуже?

— Почему ты пошел против организации? — спросила его.

— Узнал про то, что маниане ненастоящие, — ответил он. — И понял, что они хотят от человечества чего угодно, только не принести ему добро. Не представляю, какая сила за ними стоит, но раз они не открыли все карты изначально, значит, здесь что-то нечисто. Еще работая в организации, я попытался докопаться до сути, понять, но меня обнаружили. Пришлось бежать.

Он на миг отвлёкся от дороги, повернулся ко мне, посмотрел в мои глаза, а потом резко притормозил и съехал на обочину.

— Что ты делаешь? — испугавшись, вскрикнула я.

— Так, — он остановил машину и заглушил двигатель. — Я вижу, что ты боишься. Причем боишься меня. Давай поговорим, — он взял меня за запястье и сильно сжал, отчего мое сердце защемило, а все тело покрылось холодным потом. — Я — это я. Стас, — словно читая мои мысли, продолжил он. — Мне грозит не меньшая опасность, чем тебе, а может, и большая. Я просто хочу, чтоб ты помогла мне, а я помогу тебе. Мы нуждаемся друг в друге как никогда раньше. Я не хочу прятаться всю жизнь, не думаю, что и тебе это по нраву. Тем более, когда маниане пытаются что-то сделать с человечеством. Кто знает, что будет завтра? Может, они всех нас уничтожат? Кто им мешает вместо кода оболванивания запустить программу остановки сердца? Они этого не делают только потому, что люди зачем-то им нужны. Не представляю зачем, но это и не важно. Если Иваныч мертв, мы единственные, кто может противостоять угрозе. Понимаешь?

Я смотрела в его глаза. Это все еще были глаза Стаса, того, которого я знала, с которым мы познакомились в московском отделении полиции и который мне нравился как личность. Но что-то изменилось в его взгляде. Что-то еле уловимое, почти незаметное, но взгляд был другим.

— Ты изменился, — шепнула я, сильнее вжавшись в сиденье.

— Мы все меняемся, — ответил он, отпуская мою руку. — Ты тоже уже не та Ирка, с которой я познакомился несколько лет назад, и это чувствуется. Организация меняет людей, делает их другими, заставляет иначе смотреть на мир. Нельзя оставаться тем же человеком, зная, как все обстоит на самом деле. Мы сами не замечаем, как меняемся, но отвергать сами изменения бессмысленно. Помнишь, как мы познакомились?

Я кивнула.

— Ты была любознательной, немного простоватой идеалисткой, которая всегда совала нос куда не нужно. Попав в организацию, ты изменилась. Стала более взвешенной, немного высокомерной, начала по-другому смотреть на мир. Почувствовала себя избранной. Одной из немногих, которые знают, что происходит на самом деле.

— Не замечала у себя высокомерия, — вздохнула я, но поняла, что был период, когда я действительно считала себя особенной, смотрела на людей, не принадлежавших к организации, как на существ второго сорта. Только потом, после Киева, до меня дошло, что всё это неправда, всего лишь банальное человеческое тщеславие.

— Это бывает почти у всех новичков организации, я сам таким был, правда, пытался это скрывать, — он склонился ближе ко мне, я почувствовала запах сигарет из его рта. — А после организации ты начала бояться. Страх перед всем — перед шорохом за окном ночью, перед неприятным взглядом встречного человека, перед незнакомцем, который, как тебе показалось, следит за тобой. Верни сейчас время назад — ты предпочитала бы держаться от организации на расстоянии, остаться той же любознательной идеалисткой, которой была до неё.

Поняв, что он прав, я кивнула, но мне все еще было страшно. Руки дрожали, а сердце в груди грохотало раскатами грома.

— Тебе нравится постоянная паранойя и ощущение, что не сегодня, так завтра за тобой придут? — спросил Стас.

— Нет, — ответила я. — Кому такое может понравиться?

— Сейчас мы можем помочь друг другу вернуть все, как было раньше. Стереть с лица Земли чертову Организацию с манианами, орлами и звукокодами. Вспомни про свой идеализм. Если бы тебе два года назад сказали, что судьба человечества будет зависеть от тебя…

Я не нашлась что ответить. Только еще раз посмотрела ему в глаза и отвернулась, хоть в душе понимала, что он прав. Даже если мне удастся дожить до старости, это будет не жизнь, а постоянные бега с содроганием от каждого шороха и страхом перед каждым новым человеком в моей жизни. Я буду бояться знакомиться с людьми, остерегаясь, что каждый из них может оказаться еще одним Томашем; проходя по улице, буду лихорадочно оглядываться по сторонам в поисках слежки; даже обычный поход в магазин превратится для меня в самое настоящее испытание. Не зря, сбежав в Прагу, я изучила программирование и стала работать на дому, ни с кем не контактируя. Не то чтобы я когда-то была затворницей и тяготела к одиночеству, просто страх брал свое. А когда я наконец-то решилась выбраться из норы, первый, кто мне встретился, оказался наемным убийцей.

— Другого пути нет, понимаешь? — спросил Стас.

— Похоже на то, — ответила ему, понимая, что если я продолжу бояться, паранойя доведет меня до сумасшествия или самоубийства. Мне все еще было страшно, но я понимала, что план, который предлагал Стас, — единственное, что может принести мне облегчение.

— Поехали, — сказала я.

— Мы знаем друг друга давно, и кому мы можем доверять в такую минуту, как не друг другу, — высказался он и завёл двигатель.

Деревья, машины и невысокие загородные коттеджи опять замелькали за окном. Рано или поздно то, что творится сейчас, должно было произойти. Вместо Стаса мог быть Иваныч или кто другой. Наверное, на это и надеялся бывший шеф и глава сопротивления в одном лице. Куда бы он ни отправил человека, как бы тот ни спрятался — страх останется. А он мог появиться в любой момент и предложить избавление от постоянно гнетущего чувства, и ни я, ни кто-либо другой, не смог бы ему отказать. Тогда он сказал, что это свобода, но нет. На самом деле бегство и прятки были иллюзией, Иваныч все так же продолжал держать и меня, и остальных таких же, как я, на коротком поводке, управляя ими через страх. Сейчас я даже была в чем-то рада, что за мной пришел именно Стас, а не Сергей Иванович, просто оттого, что рядом со Стасом я не чувствовала себя марионеткой.

Он остановил машину рядом с небольшим придорожным супермаркетом. Синеватая вывеска с цифрами «24/7», мерцающая разноцветными звездочками, венчала прозрачную раздвижную дверь, за которой виднелся неприветливого вида охранник.

— Пойдешь со мной? — спросил Стас.

— Останусь, — ответила я, поняв, что устала и все, чего мне сейчас хотелось, — это отдохнуть. — А хотя можно и сходить.

— Женская логика такая женская, — ответил он, и сейчас понемногу я начала узнавать в нем того самого бывшего коллегу, с которым можно было поговорить по душам и ждать от него поддержки в трудной ситуации. — Иди сюда, — Стас обнял меня и прижал к себе. Не теми объятиями, которыми обычно обнимает мужчина, скорее дружескими. В них не было похоти, страсти, каких-то желаний, продуцируемых гормональной системой человека, в них было желание поддержать и помочь.

Я уткнулась в грудь Стаса, и мне захотелось плакать. Почувствовать себя маленькой девочкой, которой нужно утешение и обещание, что всё будет хорошо. В груди защемило, а дыхание стало отрывистым. Но я удержалась, не заплакала, только вздохнула и тихо всхлипнула.

— Пойдем, — спросил он.

— Да, пожалуй, — ответила я, взяв платок и вытерев им глаза.

Супермаркеты в Европе отличались от российских аналогов в основном тем, что в них было действительно все. Войдя в магазин, мы со Стасом разделились — он пошел в продуктовый отдел, я же отправилась искать себе одежду.

Кроссовки. Кажется, моего размера. Примерять не хотелось, на это нужно особое настроение, которого сейчас у меня не было, поэтому я принялась оценивать на глаз. Кажется, мягкие.

Людей в это время в помещении, а тем более в отделе одежды, было немного. Лишь какой-то мужчина перебирал висящие на вешалках куртки. На миг он посмотрел на меня, и я поняла, что мне снова становится страшно. Нет, так жить я точно не смогу. Нужно что-то предпринимать…

Я взяла кроссовки, тёмные джинсы, пару футболок, сменное белье. Может похолодать, так что вот эта толстовка лишней не будет. Денег у меня с собой не было — сумочка с наличными и картой так и осталась в парке. Что же, надеюсь, у Стаса они есть.

Мужчина еще раз окинул меня пронзительным, навевающим страх взглядом. Нет, не может он быть из организации. Или может? Но откуда им знать, что мы здесь? Может, партнер Томаша следил за нами?

Чертова паранойя.

В душе я понимала, что все это выдумки моего подсознания, но постаралась побыстрее покинуть супермаркет. Взяв корзину, я двинулась к кассе, но в проходе что-то подсказало мне обернуться и посмотреть, не идет ли незнакомец за мной. Он не шел. Полностью утратив интерес к моей персоне, мужчина продолжил перебирать куртки.

Это невыносимо…

Стас с тележкой продуктов уже ждал меня возле кассы. Он послал мне приветливую улыбку и начал выкладывать покупки на ленту. Благо очереди в этом придорожном магазине не было.

— Шоколад забыл, — подойдя, сказала я и взяла со стеллажа две молочных шоколадки.

— Узнаю твою прежнюю инфантильность, — улыбнулся он.

Я вспомнила кучу плакатов, развешанных на стенах своей квартиры в Москве, возникающее временами желание поиграть в какую-то компьютерную игру, плюшевого мишку, которого когда-то купила, сама не зная зачем, и который оказался неплохой игрушкой для кошки. Что было, то было. Не попади я в организацию — наверное, и по сей день ничего бы не изменилось.

Выглядевшая сонной кассирша быстро посчитала наши покупки. Выйдя на улицу, я почувствовала легкое дуновение ветерка и приятный запах костра. Наверное, где-то неподалёку отдыхали туристы.

— Нам нужно побыстрее добраться до Рима, — сказал Стас, складывая покупки на заднее сиденье. — Труп твоего бойфренда или уже нашли, или вот-вот найдут, организация узнает, что тебе кто-то помог, и пойдет по следу. Останавливаться будем, только чтоб заправиться и сходить по нужде. Вести придется по очереди. Я первый.

Возражать я не стала, тем более что Стас был прав. Только вот уснуть у меня вряд ли получится — не могу спать в машинах. Но хоть подремлю.

Я улеглась на разложенное сиденье, прикрыла глаза, услышала, как заводится двигатель, почувствовала, как трогается машина.

Бездна.

Чернейшая бездна, сквозь которую время от времени проходит легкое фиолетовое свечение. Где-то вдали загорается звезда, она словно радуется, только появившись на свет и узрев вселенную, и сразу же исчезает, оставив по себе лишь небольшой блик.

Бездна наступает. Тьма окутывает все сущее.

Из черноты показывается манианин, и я боюсь.

Я понимаю, что все это лишь сон, игры моего воображения, но все равно боюсь.

Инопланетянин выглядит огромным. Он больше звёзд, планет, комет, может, даже галактик. Существо воистину вселенских размеров, рядом с которым я ощущаю себя лишь крохотной пылинкой, миниатюрным квантом, молекулой на огромном холсте мироздания. И он говорит. Говорит громко и четко, но разобрать слов я не могу. Они, словно не желая, чтобы я их понимала, разбегаются, прячутся, уходят в разные стороны.

А потом снова наступает всепоглощающая тьма, а манианин-исполин тонет в ней.

Земля.

Красивая сине-зелёная планета выглядит как украшение на фоне вселенной. Я вижу каждого человека, живущего на ней, я чувствую каждого человека, сливаюсь с каждым человеком. Тысячи мыслей проходит через мою голову одновременно.

Я смотрю на Землю из космоса и мысленно радуюсь.

Как же она прекрасна…

Тьма приходит словно ниоткуда. Она пожирает Солнце, Луну, обступает Землю, готовясь принять в себя очередное космическое тело.

Океаны начинают чернеть, а вслед за ними тьмой покрываются материки, острова, реки, моря.

Остановись…

Но нет. Бездна беспощадна. Бездна не знает сожаления. Бездна не знает усталости. Бездна не знает, что такое жизнь.

Я кричу…

А Земля утопает в непроглядной тьме.

Глава 3

Вывеску «Добро пожаловать в Рим» я увидела через два дня.

Ну наконец-то. Дорога уже порядком осточертела и все, чего хотелось, это принять ванну и хорошо отоспаться. Остановок, кроме как чтоб заполнить бак горючим, мы не делали, на границах Стас использовал звукокод, и таможенники принимали нас за каких-то чиновников, важных персон или кого-то в этом роде.

Стас мирно посапывал на пассажирском сидении. Хорошо же уметь засыпать в любых условиях! А я только дремала и боялась, что глаза вот-вот сомкнутся и машина въедет в дерево или в какой-нибудь рефрижератор.

Пора его будить. В городе с недосыпом водить нельзя, и это будет вершиной злого рока — уйти от организации, от убийцы и умереть в автокатастрофе.

Я подергала его за рукав, и он что-то пробубнил мне сквозь сон. Прямо как тогда, возле стройки, когда всё начиналось.

— Вставай, Стас, мы в Риме, — я съехала на обочину, остановилась.

— А-а-а, что? — встрепенулся он.

— Мы в Риме, говорю.

— Ага, — он поднялся, протер ладонями глаза, одарил меня прищуренным взглядом.

— По городу я в таком состоянии не поведу. Страшно. Да и не представляю, куда ехать.

— Да, хорошо, меняемся, — пробормотал он и вышел из машины. Я подвинулась на пассажирское сиденье. Выходить не хотелось, тем более, под барабанящий по крыше «БМВ» легкий моросящий дождик. Надеюсь, добравшись до места назначения, получится отдохнуть.

Стас уселся на водительское сиденье, достал телефон, сделал вызов.

— Джованни, да мы уже в Риме. Куда нам? — говорил он по-итальянски, и я сказала себе спасибо, что как-то от нечего делать выучила этот язык. — Хорошо, скоро будем, жди.

— Твой техник? — поинтересовалась я.

— Он самый, ждет нас, — машина тронулась с места.

Хотелось подремать, но мы уже были почти на месте, да и упускать возможность посмотреть на Вечный город из окна машины не стоит. И так уже Мюнхен продремала.

Вскоре деревья за окном закончились и замелькали небольшие коттеджики и виллы. Симпатично здесь было — дети, играющие на улицах, небольшие лужайки возле аккуратных домиков, старательно подстриженные кустарники, клумбы с разнообразными цветами. А в Москве ведь подобная загородная область кишит пятиметровыми заборами, за которыми восседают целые частные охранные армии. Там даже пройтись по такой вот местности страшно — примут за какого-нибудь рецидивиста и убьют на месте, да и никто не будет знать, куда человек пропал. Эх, как бы здесь не было, а за родиной с её бесконечными пробками, вечно хмурыми людьми, грязью и нищетой скучно. Какая бы она не была, а родина всегда остается родиной.

Дождь прекратился, да и, судя по сухой дороге, он решил не гостить в городе, ограничившись взглядом на него издали. Поёжившись, я сидела и смотрела то на Стаса, который еще не успел окончательно прийти в себя после сна, то в окно. Рим умел впечатлить, запасть в душу даже после самого первого мимолетного свидания. Коттеджики сменились пятиэтажными многоквартирными домами, в которых даже чувствовалось что-то родное, близкое, но в то же время далёкое. А еще зелень. По сравнению с Москвой, Киевом и даже Прагой Рим просто-таки тонул в зелёном цвете. Почти к каждому дому прилегал малюсенький парк с лавочками, а украшенные зеленью балконы создавали впечатление, что город просто вырос за ночь посреди леса. Если Москва и Киев у меня настойчиво ассоциировались с серым цветом, Прага с красным, оранжевым и коричневым, то Рим однозначно был зелёный. Картину дополняли важно восседавшие на крышах домов стаи голубей, наблюдающих за всем происходящим.

Здесь всё, начиная от домов и заканчивая машинами казалось аккуратным, небольшим, миниатюрным, не было у итальянцев тяги к гигантизму, и все же Рим чем-то напоминал лабиринт, беспорядочное переплетение узеньких улочек, местами с односторонним движением, где без карты чужеземцу уж никак не обойтись. Даже странно, как здешние жители умудряются в этих улицах не создавать огромных многокилометровых пробок. Перенеси сюда русских — и Вечный город придется переименовать в город вечной тянучки. Но машин здесь было немного, и это не были огромные внедорожники, так популярные в России, вместо них по дорогам ездили аккуратные «Фиаты», «Альфа-Ромео» и «Фольксвагены». Хотя, если бы действительно население Москвы в один прекрасный день проснулось в Риме, город преобразился бы меньше чем за год. Кому были бы нужны все эти старинные домики, памятники архитектуры, статуи и фонтаны? Наши в погоне за прибылью снесли бы как минимум две трети Вечного города, понастроив вместо их дорогих бутиков, небоскребов с офисами толстосумов-адвокатов и жадных до прибыли менеджеров, уродливых торговых центров, автостоянок и жилых домов-монстров, где цена квадратного метра жилплощади превысит заработок среднестатистического человека за всю жизнь. Пусти свинью под стол…

Здесь же самыми большими строениями были огромные, высящиеся над городом храмы, отдающие чем-то старинным, древним, словно они скрывали в себе некую извечную и никем не раскрытую тайну.

А вот и туристы, фотографирующиеся на фоне вздымающегося посреди мощеной камнем площади большого искрящегося фонтана, причем то ли сработала моя интуиция, то ли их лица были настолько красноречивы, но я сразу поняла — русские. Рыбак рыбака, как говорится, видит издалека.

Кажется, мы уже въехали в центр города. Дома вокруг становились все более старинными, а улицы сужались. Куда больше-то?

Повсюду клубились туристы с фотоаппаратами и видеокамерами, царила атмосфера какого-то нескончаемого праздника, карнавала. А потом до меня дошло, откуда берется такое чувство. Люди. Это не русские с постоянным недовольством жизнью и вечным вопросом «Как пережить завтрашний день» в голове. Здешний народ умел радоваться, умел жить так, как ему хочется, наслаждаться каждым мигом, и это чувствовалось, проникало вовнутрь, способно было сделать даже черствого от природы человека немножечко веселее и жизнерадостнее.

— Далеко еще? — спросила я Стаса, испытывая противоречивые чувства — с одной стороны, хотелось подольше насладиться красотами этого города, но с другой — усталость брала свое, заставляя думать не о вон тех искусных статуях, не о возвышающемся над городом куполе древнего храма и даже не о промелькнувшем за окном Пантеоне, а о подушке и одеяле.

— Нет, сейчас выедем из центра и прибудем на виллу, — ответил он.

— Виллу? — удивилась я. Это слово у меня ассоциировалось только с одним понятием — роскошь, к которой я никогда особо не тяготела.

— Небольшая вилла в пригороде. Так нужно для прикрытия, — объяснил Стас. — Джованни все расскажет на месте.

Выехав из центральной части города, мы оказались в районе, так и кишевшем различного рода особняками — как большими, так и маленькими, более современными, старинными либо же оформленными под старину. Наверное, именно так выглядела бы Рублёвка, убери с неё те самые многометровые заборы с жужжащими на них видеокамерами.

Почти возле каждой виллы высилось несколько пальм, располагался небольшой бассейн, иногда встречались скульптуры и маленькие фонтанчики. А вот и местная жительница, спокойно поливающая клумбу цветов рядом со своим домом. Решись владелица подобного имения проделать подобное у нас — её бы неизменно обступило десятка два вооруженных охранников. На самом деле охрана мало кому нужна, но у россиян это признак роскоши наравне с дорогущим автомобилем и золотыми кольцами на каждом пальце.

— Приехали, — сказал Стас, сворачивая во двор, а я удивилась.

Да уж, небольшая вилла! В этом двухэтажном особняке вполне комфортно могли бы жить несколько десятков человек! Фасад чем-то отдалённо напоминал средневековый замок или монастырь — выложенное из белого мрамора здание со статуями то ли горгулий, то ли ангелов на карнизе под крышей, хорошо разглядеть их из-за выглянувшего сквозь облака солнца мне не удалось. Прямо перед входом красовался довольно крупный, правда, неработающий фонтан с уродливой скульптурой рыбы в центре. Наверное, здесь не обошлось без бассейна, а может, и теннисного корта, но они, скорей всего, находятся с тыльной стороны здания.

— Прошу в вашу обитель, — усмехнулся Стас, и я вышла из машины.

Навстречу нам уже шел высокий и худой как спичка человек с завязанными в хвост длинными волосами. Выглядел он рассеянным, оторванным от внешнего мира, словно здесь находилась только его телесная оболочка, а сам он летал где-то в облаках.

— Джованни, — представился он, протягивая мне руку и одновременно расплываясь в улыбке до ушей.

— Ирина, — пожала я его ладонь.

— Уже не Ирина, — улыбнулся он. — Теперь вас зовут Габриэлла Мария Ульрихт. Пройдемте в дом. За нами, конечно, не следят, но так будет лучше.

Ну и имечко…

Вслед за Джованни и Стасом я прошла к выглядевшей очень тяжелой украшенной резьбой двери, которая, как ни странно, открылась легко и непринужденно.

Холл был большой. Нет, скорее даже, холл был огромен. Метров десять на десять и с высоченным потолком, на котором располагалась таких же внушительных размеров, как и само помещение, хрустальная люстра. Деревянный, явно ручной работы шкаф, стоявший в углу, был размером с коридор в моей бывшей московской квартире. А мне уж показалось, что итальянцы не склонны к гигантизму! Здесь же располагался обитый зелёной кожей диванчик, пара мягких стульев и журнальный столик, а белоснежные стены украшало несколько картин — репродукции, но явно не из дешевых.

Да в одном этом холле можно спокойно жить втроем, а то и вчетвером, при этом сохраняя личное пространство!

Я взглянула на Стаса, который, судя по выражению лица, тоже был в этих покоях впервые.

— Сюда, пожалуйста, — Джованни открыл массивную двухстворчатую дверь, которая вела в огромную комнату, оформленную в красных тонах. Красные диванчики, красное покрытие на полу, плотные цвета красного вина шторы на окнах и открытая бутылка пива на массивном столе, которая явно не вписывалась в интерьер.

— Садитесь, — Джованни указал на диванчик, который выглядел скорее музейным экспонатом, чем предметом мебели. Да и вообще все здесь не походило на помещение, где можно жить. Для приема гостей — возможно, и подойдет, но вот кем нужно родиться, чтобы находиться в таких хоромах постоянно и получать от этого удовольствие — понятия не имею. Представилась небольшая комнатка где-то на втором этаже, самая обычная комнатка — с разбросанной одеждой, расстеленной кроватью, поцарапанным столом и прочими атрибутами настоящего жилья, в которой мог бы проживать владелец. А здесь так — похвастаться, если кто в гости зайдет.

Диванчик, который по стоимости явно был равен среднему автомобилю, вдобавок ко всему оказался жестким и неудобным. Точно экспонат. На нем не сидеть — лишь показывать. Как современные огромные телефоны, не помещающиеся ни в какой карман, — непрактично, зато с понтами.

Джованни крутанулся, словно его неудержимо потянуло в пляс, схватил со стола бутылку с пивом, отпил.

— Ну как вам обитель? — он посмотрел на меня.

— Непривычно, — ответила ему. — Похоже на выставочную залу.

— Габриэлла Мария Ульрихт любит подобные жилища, — ответил он.

— Эта Габриэлла — извращенка, — пробормотала я.

— Теперь вас так зовут, а значит, придется всё это полюбить, — Джованни улыбнулся и снова сделал что-то наподобие танцевального пируэта. Похоже, ему нравилось демонстрировать себя.

— Где ты откопал эту личность? — спросил Стас.

— Это одна из резервных легенд ЦРУ, припасенных на всякий случай, — усмехнулся Джованни.

— Ты взломал Ленгли? — судя по голосу, Стас изрядно удивился.

— Шутишь? — Джованни демонстративно покрутил пальцем у виска. — Просто кое-кто из ЦРУ мне кое в чем задолжал. Они, конечно, рано или поздно поймут, что кто-то другой использовал их легенду, но к тому времени, надеюсь, мы сделаем всё задуманное.

— Ну и какова она, моя новая личность? — я посмотрела на улыбчивого техника.

— Ты немка, родилась в Бонне, тебе тридцать три года, ты программист по профессии, программируешь не ради денег, а получаешь от этого удовольствие. Денег у тебя и без того хватает. Ты в двадцать лет вышла замуж за восьмидесятилетнего бездетного миллионера, а через четыре года он умер, оставив тебе свое состояние.

— Да уж, еще и черная вдова, — я презрительно посмотрела на Джованни.

— Не черная вдова, а обыкновенный брак по расчету, — ответил он, отпивая пиво. — Старик умер своей смертью и прекрасно понимал, зачем ты за него выходишь. Думаешь, нажив такой капитал, он может быть глупцом? Деньги ему на том свете все равно не понадобятся, почему бы не провести последние годы жизни в приятном обществе? Так вот, — он снова отпил пива. — Про существование организации ты узнала три года назад, стала внештатным сотрудником — писала для них кое-какие программы. Потом тебе это наскучило, ты решила перебраться в Рим и поработать в самой организации. Мне пришлось обработать звукокодом одного из здешних сотрудников организации, чтобы он внес тебя в списки, дал входные коды и прочее. Это, — Джованни поднял со стола небольшую папку и протянул её мне, — то, что тебе нужно знать. Имена родственников, знакомых, прежние места жительства, подробная биография и прочее.

Я вздохнула и открыла папку. На первой странице была прикреплена маленькая фотография ни капли не похожей на меня женщины. Она вряд ли смогла бы сойти даже за мою дальнюю родственницу — немка в самом классическом представлении. Немного угловатое лицо, строгий взгляд, высокий лоб, узкие губы, но при этом она не походила на штандартенфюрера СС в юбке. В ней была своя красота — красота властная и жесткая. Не удивлюсь, если у неё окажутся склонности к садомазохизму в активной роли. В России такой тип женщин не особо любим мужчинами — там привыкли, что доминировать должен он и только он. А вот в Европе подобные фрау довольно популярны. Что же, немка так немка.

— А они не заподозрят маскировочный звукокод? — я посмотрела сперва на Джованни, потом на Стаса.

— Нет, — техник широко улыбнулся. — Потому что его не будет. Ты же вроде как в розыске, твоим настоящим лицом там светить нельзя в любом случае. Мы временно изменим твою ДНК. Не полностью перепишем, а сделаем такой себе маскировочный покров, отчасти преобразовав тело. У нас есть инъекция, Стас умудрился стащить одну еще когда на них работал. Таким образом, по ДНК они тебя тоже не опознают, ну или, по крайней мере, не должны опознать.

От слова «инъекция» по моей коже пробежал холодок. Никогда не любила уколов, а действие сыворотки, меняющей ДНК… Могу себе это представить.

— То есть ты не уверен в невозможности опознания? — спросила я.

— А в чем можно быть уверенным до конца? — улыбнулся техник. — Но даю девяносто девять процентов, что этого не будет.

— А если сработает один процент? — я всмотрелась в его постоянно улыбавшееся лицо.

— Пытать они точно не будут, — Джованни картинно развел руками. — Организация не Инквизиция, мучить они не любят, впрочем, ты и сама об этом знаешь. Допросят с помощью звукокода, под которым ты добровольно выложишь им все, и убьют. Аккуратно и безболезненно.

Умеет он обнадежить! От такой перспективы мне стало страшно, в горле образовался комок, на миг захотелось отказаться от всего и уйти, но даже если этот один процент сработает, будет ли это хуже жизни в постоянных бегах в ожидании, что если не сегодня, то завтра за мной придут?

— Ладно, можете считать, что я в деле, — вздохнув, я откинулась на неудобном диванчике. Что-то подсказывало мне, что всё не так просто. В этом всем есть какой-то подвох, но слушать внутренний голос мне не хотелось. С логической точки зрения это был единственный шанс вернуть нормальную жизнь, деваться было просто-напросто некуда.

— Проникнув внутрь, тебе нужно будет подбросить компромат в компьютер их главного компьютерщика по имени Лука Бальцини, — Джованни на миг присел в одно из кресел, но сразу же встал — то ли ему оно показалось слишком неудобным, то ли, что более вероятно, он вообще не мог долго усидеть на одном месте. — Когда компромат обнаружат, Бальцини обвинят в предательстве организации. Нам нужно от него избавиться, он тот, кто сможет отследить наш вирус и уничтожить его. После этого можно будет приступить к основной части операции.

— Ты уверен, что только этот Бальзини, или как там его, сможет распознать вирус? — насторожился Стас.

— Бальцини, — улыбка Джованни стала еще шире, иногда складывалось впечатление, что ему сделали пластическую операцию, после которой он просто не может не улыбаться. — Да, уверен. Потому что он сам написал этот вирус, организация про него не знает. Лука Бальцини верен организации, но он из тех людей, которые любят перестраховываться, прежде, чем войти, просчитывают, как будут выходить. Он написал вирус для страховки, а я его незаметно скопировал. Конечно же, только он сможет распознать своё детище.

На словах, как говорится, все просто, а на деле… А на деле любой, самый малейший промах может привести к провалу.

— Завтра утром у тебя первый рабочий день в римском отделе организации, — Стас похлопал меня по плечу. — Желательно завтра же подбросить компромат в компьютер Бальзини.

— Бальцини, — подправил его Джованни.

— Нужно сделать все быстро, — не обращая внимания на техника, продолжил Стас. У нас два, от силы три дня. Дальше твоя маскировка перестанет работать, а другой сыворотки у нас нет, да и если бы была — повторный ввод за такой короткий срок организм может не перенести, ЦРУшники могут понять, что кто-то втихаря использует их легенду, а люди организации есть и в ЦРУ, да и маниане с их предчувствием будущего могут что-то заподозрить. Так что необходимо поспешить.

— Сперва мне нужно выспаться, — я посмотрела на Стаса. — Голова уже совсем не варит, кажется, вот-вот отрублюсь.

— Спальни на верхних этажах, — скривился техник.

— Я тебя проведу, — Стас встал с диванчика.

— Выучить биографию не забудь, — буркнул Джованни.

Не знаю почему, но он мне не нравился. То ли вечной, не сходящей с лица улыбкой, то ли излишней демонстративностью, а может, чем-то другим, но быть рядом с ним не хотелось. Хоть в чем-то он был прав, данные о моей новой личности нужно изучить как можно быстрее, но сон прежде всего. В таком состоянии мой мозг все равно не сможет их воспринять.

— У нас есть код против сна, — сказал Джованни, и я еле удержалась, чтобы не крикнуть что-то в его сторону. Захотелось схватить вон ту явно дорогую вазу и запустить её в вечно улыбающегося техника.

— Пусть поспит, — ответил ему Стас. — Как-никак, от кода только перехочется спать, сил он не прибавит, наоборот, изнурит. Мы же не хотим, чтоб она отключилась в центре и её отправили в госпиталь, где врачи смогут определить, что она — подстава.

Я услышала, как Джованни что-то пробурчал себе под нос. Один из тех типов, которые считаются только с собственным мнением и не признают даже малейших отклонений от их планов. Ненавижу таких.

По широкой поскрипывающей лестнице мы поднялись на второй этаж. Мне показалось, что скрип ступенек сделан специально, исключительно для антуража. Ну не может в таком доме на самом деле что-то скрипеть! Черт его знает, какие у богачей тараканы в голове. Может, хотят на какое-то время почувствовать себя обычными людьми.

Как оказалось, спален на верхнем этаже находилось целых пять, но выбирать из них какую-то конкретную уже не хватало сил, и я вошла в первую попавшуюся. А здесь все не так плохо, как я себе представляла. Музеем, конечно, попахивало, но, кажется, здесь можно вполне нормально выспаться.

Широченная кровать, не менее четырех метров в ширину, и с ножками, сделанными под звериные лапы, казалась вполне удобной. Все было оформлено в легких, пастельных, не утомляющих глаз цветах — стены, тумбочки по обе стороны от кровати, небольшой комод, шкаф. Даже картина с изображением дамы из века так семнадцатого успокаивала.

Присев на краешек кровати, я поняла, что она довольно мягкая по сравнению с диванчиком внизу.

Я поймала взгляд все еще рассматривающего комнату Стаса.

— Эти сны, — вздохнула я. — Меня опять будут мучить кошмары.

— Кошмары?

— В последнее время мне часто снится, как вселенная уничтожается. Окутывается черной дымкой, тьмой. Я понимаю, что это, скорее всего, мои фантазии, но что если нет?

Говорить про это мне было трудно, словно бы я рассказывала какие-то интимные подробности своей жизни, но мне необходимо кому-то об этом рассказать. Что, если это правда? Если действительно во вселенной существует нечто, способное пожирать целые галактики? Эти мысли заставляли сердце биться сильнее, а дыхание — учащаться… Что, если это всепоглощающее ничто и есть сила, управляющая манианами? Если то, что они делают на Земле, является неким подготовительным этапом для прихода бездны?

— То есть? — Стас присел рядом.

— Помню тогда, когда я использовала звукокод в операции по поиску предателя, мне приснился манианин, хоть до того я их ни разу не видела, — прошептала я, а видения о тьме опять пронеслись в моем разуме. — Иваныч объяснил это тем, что я смогла через звукокод подключиться ко всем, кто окружал меня, а среди них попался некто, знающий о манианах. Сейчас я вижу тьму, но ощущения такие же, как тогда, в первый раз, — мои руки сами нашли ладонь Стаса и вцепились в неё, как утопающий хватается за брошенный ему спасательный круг. Я чувствовала, как дрожат мои пальцы, как по спине пробегает холодок, как шумит в ушах. — Будто все это происходит в реальности, — продолжила я, смотря в глаза Стаса. — Я осознаю, что нахожусь во сне, такое чувство, будто кто-то проникает в мой мозг и демонстрирует эту картину. Каждый раз она другая, но показывает одно и то же — всепоглощающую тьму, которая пожирает целые галактики, звёздные скопления…

Мой голос задрожал, и я поняла, что больше не могу говорить. Слова просто не желали рождаться во мне, словно кто-то отключил мой язык. По всему телу пробежала легкая дрожь. Я просто сидела и молча смотрела на Стаса, ожидая хоть какого-то разумного ответа, объяснения моим видениям. Пусть он не будет верным, но хоть какая-то опора, нечто, за что можно зацепиться.

Стас посмотрел в мои глаза с видом учителя, который собирался открыть своему ученику некую непостижимую истину.

— У многих людей после использования звукокодов начинаются изменения психики, — вполголоса говорил он. — До сумасшествия, конечно, не доходит, но некоторые видят галлюцинации — одни своих мертвых родных, другие — крах человечества, третьи — каких-то непостижимых существ. Галлюцинации зависят от конкретного человека и почти никогда не бывают одинаковыми, — он вздохнул, положил руку мне на плечо и прижал меня к себе. — Но на самом деле это такой себе поводок. Я сам недавно узнал. Маниане, не желая отпускать своих сотрудников, имплантируют эти галлюцинации в звукокоды. Мозг же принимает их за воспоминания, причем очень нужные, необходимые воспоминания и сохраняет в себе. Таким образом, ты переживаешь несуществующие воспоминания о вещах, которых нет и не может быть в реальности. Мозг сам порождает их и сам же пытается в них поверить. У людей, работающих в организации, они почти не проявляются или не проявляются совсем — ведь сами маниане глушат их. Но стоит человеку бросить организацию — ложная память начинает проявляться во всей красе. Человеку кажется, что он сходит с ума. Сознание понимает, что это неправда, но подсознание стоит на своем. После этого одни приходят в организацию с повинной, другие кончают с собой, третьи сходят с ума. Только самые сильные психически люди способны противостоять этому.

— То есть они превращают людей в наркоманов? — ужаснулась я.

— Что-то похожее, — ответил Стас, сильнее прижимая меня к себе.

Я с облегчением вздохнула, показалось, словно с плеч сваливается тяжелая ноша. Это все ненастоящее. Нет никакой силы, способной гасить звёзды. Это всего лишь еще одна проделка маниан, с которой нужно бороться.

— У тебя бывают подобные видения? — спросила я.

— Было пару раз, но пока что не мучит, — скривился Стас. Про свои видения он явно рассказывать не хотел, но было видно, что это доставляет ему не меньшую боль, чем мне. — Если наш план удастся, звукокоды перестанут существовать, возможно, исчезнут и эти галлюцинации. А если нет — мы сможем объяснить все ученым, и они придумают какой-то выход.

— Надеюсь, — прошептала я, на миг закрыв глаза и пытаясь всё переосмыслить. Выходило так, что только план Стаса мог избавить меня от паранойи и галлюцинаций, а человечество — от маниан. И осознавать это не было приятно. Кому будет приятно, если ему скажут, что от его действий зависит не только его судьба, а еще и судьба целого мира? Только дети мечтают стать супергероями и спасти человечество, только в книгах и фильмах герои сломя голову бросаются навстречу любой опасности во имя человечества. На самом же деле никто, ни один человек, не хочет брать на себя подобную ответственность.

Я посмотрела на Стаса, и поняла, что в нем что-то изменилось. Взгляд. Он был другим, необычным. Раньше подобного я никогда у него не видела. Но он был приятным, отдающим каким-то непонятным теплом. Верой и надеждой. Верой в меня и надеждой на успех.

Он, отвернулся, словно устыдился, его рука мягко провела по моим волосам, а потом медленно, аккуратно повернула мою голову.

Я снова уловила этот взгляд, и он как будто заряжал меня уверенностью и верой в то, что все получится. Вторая рука Стаса мягко провела по моей щеке, словно вытирая с неё несуществующие слезы.

Он смотрел на меня, а я смотрела на него, не в состоянии отвести взгляд. Что-то загорелось внутри меня, теплое, приятное, разносящее жар по всему телу. Мое сердце застучало сильнее.

А потом мы поцеловались.

Глава 4

Так-с, значит, в Берлине у меня есть дважды отсидевший срок в тюрьме отец, дед в Бремене. Мать покончила жизнь самоубийством, когда мне было три. Да уж, ну и семейка у меня, то есть у Габриэллы Марии Ульрихт.

Я отложила биографию в сторону, вздохнула. Кажется, помню все. В каком там году я закончила университет? В две тысячи втором. А как звали моего умершего мужа? Карл Шрайбер, кажется, так. Спрашивать, конечно, вряд ли кто будет, но знать нужно, мало ли. Организация есть организация, прямой допрос не проведут, но могут как бы невзначай начать вспоминать о том, что было в таком-то году, а будешь молчать — устроят проверку потщательнее.

Я отложила в сторону папку, откинулась на кровать, потянулась. Ай, как же хорошо. Есть что-то в этих буржуйских кроватях, проснулась — как заново на свет родилась. Да и настроение сегодня, можно даже сказать, приподнятое. Будто мне через пару-тройку часов идти не в логово врага, а в гости к старому другу. Хотелось улыбаться, смеяться, прыгать, танцевать.

Я улыбнулась легкому ветерку, проникающему в комнату через приоткрытое окно, колышущимся занавескам, своему отражению в огромном встроенном в стену зеркале. То ли просто погода сегодня хорошая, то ли Стас на меня так повлиял…

Я поднялась к окну, выглянула на улицу.

Природа, похоже, тоже сегодня радовалась. Слышалось пение птичек, солнце прогревало землю своими первыми лучами, ветерок легонько колыхал верхушки деревьев, заставляя их танцевать, гнал по поверхности бассейна еле заметные волны. Приятный цветочный запах вскружил голову, заставил закрыть глаза и предаться удовольствию.

Все-таки что-то есть в подобном жилье вдали от городского шума. Разве что стоило бы сделать немножко более жилую обстановку.

В дверь постучали.

— Да?

А вот и Стас. Вид у него был спокойный, но во взгляде читалась нервозность.

— Пора ввести препарат, — сказал он.

— Какие-то неприятности? — спросила я.

— Да нет, просто, не буду врать, процедура не из приятных, — он прошел в комнату, закрыл за собой дверь, обнял меня за плечо. — Сам я подобную сыворотку не пробовал, но видел, как это делали другие. И смотреть на них… — он секунду помолчал. — Ладно, не хочу пугать.

Но по моей спине уже пробежали мурашки. Высоким болевым порогом я никогда не отличалась.

— Это перепишет мою ДНК? — спросила я?

— Не перепишет, но заставит молекулы быстро делиться. Из твоего же тела будет создана оболочка с другим ДНК. Она сольется с твоей нервной системой, ощущать ты её будешь как собственное тело, но само преобразование…

— А нельзя как-то меня вырубить на это время? — Я почувствовала, что мой голос дрожит.

— Нельзя. Сыворотка по сути дает команду мозгу, который управляет процессом, поэтому нужно быть в сознании. К тому же одновременно мозг программируется на соответствующую манеру поведения. Одним словом, это нужно перетерпеть, — ответил Стас. Он говорил сухо, словно отчитывался перед начальством, явно пытаясь не напугать меня излишней эмоциональностью.

Я сморщилась, а дыхание на миг замерло. Захотелось зафиксировать этот момент, остановить время… Ладно, страшна не сама боль, а её ожидание.

— Коли, — вздохнула я.

— Давай руку.

Он вынул из кармана металлический шприц, нащупал мою вену.

Ай!

Я почувствовала, как игла входит под кожу, по телу пробежал холодок.

— Преобразование начнется через две-три минуты. Держись, — сказал Стас, поцеловал меня в щеку и направился к двери.

— Ты куда? — спросила я.

— Не хочу на это смотреть, — ответил он и скрылся за дверью.

Это и неудивительно. Представляю, как я буду выглядеть в этот момент… Аж самой стало противно.

Я присела на краешек кровати, посмотрела на себя в зеркало, мысленно прощаясь со своей внешностью. Что же, до встречи, Ирина Петрова.

Спустя какую-то минуту я почувствовала, как всё тело обдает жаром. Дыхание участилось, стало отрывистым, начало подташнивать. Жар резко сменился холодом, пальцы задрожали, перестали чувствоваться, а потом снова вернулся жар — резко и моментально, словно меня окунули в котел с кипятком.

Я закричала. И скорее даже не от боли, а оттого, что пальцы на моих руках покраснели, приобретя цвет крови. Мир перед глазами поплыл, покрылся маревом, по телу пошли мелкие судороги.

Меня стошнило чем-то кроваво-красным. Я подалась вперед, упала на пол в собственную рвоту, показалось, что на меня положили тяжелейший груз и он вот-вот раздавит меня в лепешку. Каждый орган внутри, каждая клеточка тела словно сжималась, а потом разлеталась на части. Глаза словно увеличились как минимум втрое, стали твёрдыми, как металл, было ощущение, что они вот-вот вылезут из орбит и запрыгают по комнате.

Тела я больше не чувствовала, вместо него была лишь нарастающая с каждой секундой боль. В ушах что-то шумело, заглушая мой крик, трещало, и на миг мне показалось, что это ломаются мои кости.

Снова стало адски холодно, словно в каждую клеточку кожи проникали морозные иглы. Холодно! Боже, как холодно! Мне еще никогда в жизни не было настолько холодно! Меня трясло, казалось, что тело замерзает, покрывается ледяной коркой, становится твердым как камень. Я не могла повернуться, ни моргнуть, ни даже пошевелить пальцем. Неистовый мороз пожирал меня, заставляя сердце и дыхание остановиться.

Не знаю, сколько прошло времени, но мне показалось, что целая вечность.

А потом холод начал затихать. С каждой минутой в мое тело проникало согревающее изнутри тепло. Я услышала биение своего сердца, почувствовала дыхание, смогла пошевелить пальцем руки. Приоткрыла глаза — перед взглядом все еще была мгла, а голова резко закружилась. Меня словно раскручивали на огромной карусели. Казалось, что воздуха становится все меньше, что каждый мой жадный вдох может стать последним.

Во рту пересохло, язык прилип к нёбу, больше всего хотелось пить. Но даже если бы вода была в метре от меня — вряд ли удалось бы до неё дотянуться. Я начала слышать. Шум проникающего в комнату ветра, пение птиц, чей-то голос. Кажется, говорил Стас.

Я почувствовала касание к лицу чего-то тёплого, мою голову приподняли, что-то прикоснулось к моим губам.

Вода!

Она показалась кипятком, но я жадно пила глоток за глотком.

— Еще, — прошептала я.

Глотнула еще несколько раз, и туман перед глазами рассеялся. Я увидела нависшее надо мной лицо Стаса, попыталась опереться на руку, подняться, но рука скользнула по слизкому полу. Кажется, я лежала в какой-то красно-бурой жиже.

Я почувствовала, как взлетаю.

Нет, не взлетаю. Стас поднял меня с пола и аккуратно переложил на кровать. По телу все еще проходила мелкая дрожь, но с каждой секундой становилось всё легче. Силы возвращались.

Что-то укололо в руку.

— Это поможет восстановить силы, — сказал Стас. Голос его показался растянутым, словно доносился из древнего магнитофона, в котором зажевало плёнку. Я почувствовала, как меня укрывают одеялом. Снова затошнило, но я смогла сдержать рвотные позывы.

Кажется, потихоньку прихожу в норму.

Я приподнялась, оперлась на подушку. Посмотрела на Стаса, сидевшего рядом, потом на Джованни, меряющего шагами комнату и хитро поглядывающего в мою сторону.

Черт!

Только сейчас заметила, что ночнушка, в которой я была одета, изодрана в клочья. Инстинктивно я прикрылась одеялом и сморщилась от стыда, а Джованни что-то хмыкнул про себя. Кому-кому, а ему точно не хотелось показываться в голом виде. Это что, я сама её так разодрала?

— Как ты? — поинтересовался Стас.

— В голове немного гудит, а так ничего, — ответила я и поняла, что мой голос стал другим. Ниже и немного хрипловатым, как у заядлой курильщицы. Это было непривычно и даже противно — говорить чужим, и близко не похожим на мой, голосом. То ли просто запершило в горле, то ли от осознания, что мой голос больше не является моим.

— По-моему, вышло нормально, — посмотрев на меня с видом знатока, сказал Джованни. — Нам нужно спешить, одевайся, красься, что там тебе еще нужно.

Я молча показала технику средний палец и удивилась сама себе еще больше. Никогда никому я не демонстрировала подобных жестов. Не то, чтобы я была святошей, могла и прикрикнуть, и заматериться, если до того доходило дело, но вот демонстрация среднего пальца в мой набор жестов не входила никогда.

А потом я поняла, что рука тоже другая. Другая форма пальцев, более ухоженная и гладкая кожа, родинка на запястье. Только сейчас до меня дошло посмотреть в зеркало. Нет, это была не я! Кто-то иной, совсем не похожий на меня. Конечно же, я ожидала чего-то подобного, но созерцание в зеркале чужого лица заставило на миг затаить дыхание.

Лицо смотрело на меня так, будто видело призрака. Оно приоткрыло рот, а его глаза напоминали два выпученных круглых шара.

— Пусть привыкнет, успеем, — услышала я голос Стаса, но не смогла оторваться от созерцания своего нового облика. Моя рука сама потянулась к лицу, медленно ощупала его, словно убеждаясь, что все это на самом деле. Оно оказалось на удивление гладким, и это ощущение мне даже нравилось. Исчез даже мой небольшой шрамик под подбородком, заработанный еще в детские годы.

— Ладно, — сказал Стас. — На себя налюбоваться еще успеешь, но нам нужно поспешить.

— Конечно, — пробормотала я, найдя в себе силы оторваться от зеркала. Эти мои жесты…

— Все нормально, — усмехнулся он. — Это не навсегда. Просто в твое подсознание запрограммированы манеры, походка, жесты и прочие вещи, которые человек делает не задумываясь. Учить все это самостоятельно — уйдет куча времени, сил, да и не факт, что получится. Когда все кончится, можно будет это убрать обычным звукокодом.

— Зачем это все? Они же никогда не знали Габриэллу Ульрихт.

— Во-первых, в организации знают тебя. Знаешь, как тарпакианцы запоминают людей? По жестам, мимике, походке. Лицевой памяти у них как таковой нет, зато память на моторику тела феноменальная, к тому же коллективная память — то, что помнит один тарпакианец, помнят все. Один его взгляд — и он тебя узнает. Во-вторых, тот человек, над которым поработал Джованни. Он запрограммировал ему в сознание этот образ.

— Ясно. А внешность? Ты говорил, что она не навсегда, это так? Возвращение в мой прежний вид будет таким же болезненным? — бормотала я, вслушиваясь в каждое свое слово.

— Нет, — покачал головой он. — Перенести такое дважды подряд может быть опасным для здоровья. Верхний слой кожи и лишних тканей отслоится сам, когда придет время, поэтому нужно торопиться. Компромат в компьютер того программиста необходимо подбросить уже сегодня. Твоя одежда в соседней комнате, мы с Джованни подождем внизу, — Стас улыбнулся. — Все будет хорошо.

Они вышли. А я молча встала, еще раз окинула взглядом свое отражение в зеркале. Кажется, изменились мои размеры. Не знаю, увеличилась я или уменьшилась, а может, мне всего лишь это кажется.

Я посмотрела на измазанный красно-коричневой жижей пол. Что это из меня вытекало, черт его дери? Вроде и не кровь. Так, некогда разбираться, потом спрошу у Стаса, надо принять душ и одеваться.

После недолгих процедур в огромной ванной, больше походившей на небольшой бассейн, я оделась, посмотрела на себя в зеркало и снова удивилась. Почему из всего разнообразия имеющейся здесь одежды я умудрилась выбрать именно бежевый юбочный деловой костюм и туфли на невысокой шпильке? К деловым костюмам моя душа не лежала никогда, еще со школы, где согласно дресс-коду нужно было носить пиджак. Туфли же на шпильке, по моему мнению, предназначены исключительно для тех, у кого сидячая офисная работа, и весь их путь, проделываемый на своих двоих, — это пройти от квартиры до машины и от машины до офиса.

— Вот и зачем ты так вырядилась? — спросила я свое отражение в зеркале. — Организация никогда не требовала определённой формы одежды. Почему не взять, скажем, вон те голубые джинсы и ту зелёную легкую курточку, которая еще вчера тебе, наверное, понравилась бы?

И почему это я говорю сама с собой? Черт!

Отражение моего лица снова превратилось в удивлённую физиономию. Никогда у меня не было привычки разглагольствовать с самой собой, стоя перед зеркалом.

Так, кажется, нужно перестать удивляться своим новшествам. Если начну так реагировать на каждый свой необычный поступок, в организации могут что-то заподозрить. Просто делать как получается.

Я спустилась по лестнице, вышла на улицу и поняла, что моя походка тоже отличается от той, что была раньше. Не знаю, чем именно, но отличается. Пожалуй, это надо просто игнорировать.

На улице меня уже ждал Стас. Он курил, опершись о машину — не его черный «БМВ», а серый «Мерседес», явно из дорогих. Это у меня теперь такой автомобиль? Но какой еще может быть у владелицы подобной виллы?

Посмотрев на «Мерседес», я поняла, что вести мне совершенно не хочется. Раньше я бы не отказалась сесть за руль подобной машины, почувствовать её, проверить в действии, но сейчас таких желаний не возникало. Да еще и Стас будет играть роль моего личного водителя! Я усмехнулась про себя.

— Поехали, — улыбнулась ему и села на пассажирское сиденье. Я заметила, как глаза Стаса жадно скользнули по мне. Никогда раньше таких взглядов я от него не замечала. То ли всё из-за того, что произошло вчера вечером, то ли ему нравились такие женщины, как Габриэлла Ульрихт, а может…

Я сглотнула подступивший к горлу колючий комок.

Что, если он всегда так смотрел на меня, и только сейчас я смогла это заметить? А ведь еще Машка, моя знакомая из Москвы, говорила, что я абсолютно не замечаю знаков внимания от мужчин, поэтому кажусь им холодной и создаю впечатление, что никакие отношения мне и вовсе не нужны.

Хм, а смотреть на мир чужими глазами мне даже начинало нравиться. Возможно, получив такой опыт, я и сама смогу измениться в лучшую сторону?

Я прокрутила в памяти некоторые моменты из прошлой жизни…

Вот как? Как я могла раньше не замечать подобных взглядов от Стаса? А ведь они были, еще когда мы с ним только познакомились. Как я могла не обратить внимания на то, что вполне симпатичный бывший коллега, которого звали, кажется, Петр, почти каждый день на работе делал мне кофе? Как я могла упорно не замечать знаков внимания от своего московского соседа сверху до тех пор, пока ему не надоело и он не переключился на какую-то коллегу, с которой они спустя полгода поженились?

— Поехали, — Стас уселся на водительское сиденье, завел двигатель и снова окинул меня тем самым взглядом, от которого я даже получила наслаждение.

А мне-то всегда казалось, что он из того редкого типа альтруистов, которые готовы прийти на помощь в трудную минуту, могут выслушать когда нужно, дать совет… Раньше меня переполняла уверенность, что он относится так ко всем, даже одно время подозревала в нем гея, а оказывается, вот оно что! Оказывается, я всегда ему нравилась!

Я обозлилась сама на себя. Захотелось что-то ударить, сломать, выплеснуть свою злобу, неважно на что или на кого. Мои зубы сжались, ногти впились в ладонь, а взгляд заметался по машине в поисках чего-нибудь в меру твёрдого.

Заметив пачку сигарет, лежащую рядом с коробкой передач, я схватила её, вынула одну и бездумно закурила.

Ну почему, почему я раньше всего этого не замечала? Дурочка! Думала, что мужчина должен прийти ко мне сам и признаться в своих чувствах. Да какой бы мужчина решился на это после моего холодного, пронизывающего взгляда, который лучше любых слов говорил «Не подходи», «Сохраняй дистанцию», «Во дворе злая собака»?

— Опять куришь? — усмехнулся Стас.

Твою же, даже не заметила, что снова закурила! А ведь бросила совсем недавно. И отсутствие мячика не доставляло дискомфорта, хоть раньше без него я чувствовала себя как без руки.

— Да так, повод появился, — ответила ему на удивление мягко и с улыбкой.

— Страшно?

— Нет, просто пересматриваю собственную жизнь и удивляюсь, сколько всего я могла не замечать, — я затянулась горьковатым дымом и выдохнула его в приоткрытое окно.

Стас усмехнулся:

— Это нормально. У всех, проходивших коррекцию личности, появляется подобное ощущение.

— Ты ведь… — я замялась, не находя слов.

— Что?

— Ты ведь всегда так смотрел на меня, — решила высказать все прямо и без увёрток. — Так, как сейчас смотришь…

— Смотрел, — усмехнулся он и посмотрел мне в глаза. — Не обижайся, но до того, как увидел тебя с этим киллером в Праге, думал, что ты фригидна.

— А я думала, что ты гей.

Мы хором рассмеялись.

— И представляла, что у тебя с Сашкой из ОМОНа роман, — сквозь смех, добавила я, заставляя Стаса захохотать еще громче.

— Мы просто дружили, любили вместе после работы пива выпить, он уже лет пять как с девушкой встречается, — сдерживая порывы смеха, ответил Стас.

Все еще хохоча, я посмотрела в окно машины, за которым мелькали невысокие, песочного цвета дома, различные вывески, зазывающие в магазины, кафетерии, бары.

Красивая скульптура! Эх, жаль, не успела рассмотреть. И с каких это пор я увлекаюсь скульптурой? Похоже, прямо с сегодняшнего дня.

— Где именно находится этот центр? — спросила Стаса, посмотрев на него каким-то необычным для себя взглядом. — Небось, опять стадион?

— Не совсем, — улыбнулся он в ответ. — Увидишь, тебе понравится это зрелище. Сам удивился, как первый раз увидел.

Я попыталась представить себе это место. Неужели центр стоит в параллельном измерении или, точнее, на антиземле посреди какой-нибудь центральной площади Рима или на месте, скажем, вон того собора, царапающего своим крестом редкие белесые тучки? Нет, Стас повернул машину в противоположную сторону.

Он снова повернулся ко мне, улыбнулся, а я поймала его взгляд и ответила ему тем же. Кажется, теперь мы понимали друг друга без слов. Я мотнула головой, оголяя шею, а Стас посмотрел на неё восхищенным взглядом. Не представляю, чем его так привлекла эта часть тела, но мне показалось, что он в восторге.

Мне захотелось расстегнуть верхнюю пуговицу блузки, и уже не задумываясь, почему я поступаю именно так, а не иначе, я это сделала. Стас оценил это широкой улыбкой до ушей.

Вот оно, искусство нравиться, которое в моей настоящей жизни было мне недоступно. Несмотря на то, что спустя несколько минут мне предстояло отправиться в центр и выполнить задание, мне не было страшно, я радовалась. Радушной улыбке Стаса, солнцу, освещающему меня сквозь лобовое стекло, людям, проходящим по тротуарам, даже вон той неприветливой вывеске, которую я не успела прочитать.

Стас потянулся ко мне рукой и легонько ущипнул за бок, отчего по моему телу прокатилась волна приятного тепла.

— Ай! — сама не зная почему, сделала вид, что это было гораздо больнее, чем на самом деле. — Ты не отвлекайся, еще собьешь кого, — сказала я, но мой тон был не серьезным, а лёгким, игривым.

— Да тут разве сосредоточишься на вождении, когда рядом такая красавица сидит? — подмигнув мне, ответил он.

— То есть в этом облике я нравлюсь тебе больше? — я сдвинула брови, сделав нарочито обиженный вид.

— Честно? — он хихикнул.

— Честно! — кивнула я, и картинно подперла щеку ладонью.

— Внешне нет, немки мне никогда не нравились, а вот повадки у тебя стали куда лучше. Не выглядишь как неприступная крепость, которую штурмовать нет ни малейшего смысла. Надеюсь, когда все закончится, у тебя останется кое-что от этой личности.

— Если начистоту, — я вздохнула, моментально посерьезнев, — сама не против. Много же я упустила в своей жизни.

— Так бывает, — тоже серьезно, но дружелюбно ответил Стас. — Перепрошивка личности — всегда новые впечатления и переоценка ценностей. Может, даже хорошо, что всё сложилось именно таким образом?

В ответ я только улыбнулась и еще раз всмотрелась в его лицо. Оно мне казалось еще симпатичнее, чем раньше. Как я могла раньше не замечать вот этого игривого взгляда, красноречивых жестов, лучезарной улыбки. И вот каким таким местом я смотрела на людей раньше? Внизу живота приятно потеплело.

Что?

— Добро пожаловать в город-государство Ватикан? — удивленно прочитала вслух медленно проплывшую рядом с окном машины вывеску. — Организация обосновалась в Ватикане?

— А что, вполне хорошее место, — усмехнулся Стас. — Много людей, туристы, паломники. Где они могли еще основаться, кроме Ватикана? Как-никак одно из самых людных мест, причем они учли московский опыт и поняли, что здесь враги на взрыв не решатся. Слишком много людей.

Может, Иваныч бы и решился. Я вспомнила его доброжелательный вид и джентльменские манеры, которые удивительно сочетались с пренебрежением жизнями и судьбами людей, готовностью жертвовать чем и кем угодно ради собственных целей. Мерзкий тип.

Как только мы проехали через невысокую арку, все стало по-другому. Совсем по-другому. Вроде бы и тот же стиль архитектуры, и те же люди на улицах, за исключением разве что разодетых в цветастые одежды швейцарских гвардейцев, а чувствуется, что пересекаешь незримую границу, отделяющую территорию Святого Престола от Италии. За окном поплыли величественные древние сады, которые так и призывали выйти и прогуляться, оставив все заботы на потом. Из-за них проглядывали нежащиеся в лучах солнца купола древних храмов.

— Кажется, дальше проезд закрыт, — усмехнулся Стас, сворачивая на обочину. — Придется пройтись пешком.

— Буду только рада, — ответила ему.

Я не спешила выходить из машины. Когда-то моя настоящая сущность уже бы открыла дверцу, ступила на землю Ватикана, осмотрела окрестности… Но сейчас мне хотелось ждать и наблюдать за Стасом, как он покидает автомобиль, огибает его, открывает передо мной дверь и протягивает руку ладонью вверх, приглашая прогуляться.

Я легонько коснулась его теплой руки, игриво усмехнулась, вышла из машины, изящным, как мне показалось, жестом захлопнула дверцу, взяла Стаса под руку и, цокая каблуками, зашагала по каменной кладке тротуара.

Стоп. Куда мы идем? Неужто…

Центр находится на Площади Святого Петра?

— Он там?

Стас потянулся в карман, достал мобильник, несколько раз коснулся пальцем сенсорного экрана. Звукокод активирует?

— Смотри, — кивнул он в направлении площади.

И я посмотрела. Площадь жила своей жизнью — толпы фотографирующихся туристов, непрерывно болтающие экскурсоводы, продавцы разного рода церковной символики…

В воздухе начали появляться волны, атмосфера сгущалась, блестела, изменяла форму, а у меня не было сил отвести взгляд. Это было похоже на вздымающийся тайфун. Там, внутри все кружилось, росло, уменьшалось, чтобы снова вырасти. Мое дыхание затаилось, прямо как тогда, когда мне пришлось первый раз в жизни увидеть пришельца.

Над площадью возвышался огромный, уходящий в небо столб густого, непроглядного тумана. То здесь, то там на нем загорались огоньки. Я почувствовала, как на меня кто-то смотрит, и этот взгляд явно не принадлежал ни Стасу, ни какому-то случайному прохожему. На меня смотрела сотканная из сизой мглы башня, словно изучала, проникала взглядом в каждую клеточку тела.

— Нравится новый центр? — спросил Стас.

Я не нашлась что ответить, только молча глядела на туман и на проходящие по нему синеватые молнии.

— Это объединение картинки из нашего мира и антиземли. Код позволяет частично воспринимать оба мира.

Вот если бы это сфотографировать да показать, скажем, вон тем туристам. Хотя реакция у них будет вполне будничная — фотомонтаж, причем некачественный. Эх, люди…

— Держи, — Стас вложил в мою руку мобильник. — Там код входа в здание и маячок для загрузки компромата в компьютер программиста, программа для подключения есть, просто поднести и запустить. Позвони, когда тебя забрать. И, кстати, — добавил он, — меньше сомневайся. Здесь многое по-другому в сравнении с Московским центром. Прошивка подскажет, что делать.

— А сам компромат?

— Он загрузится автоматически, когда маячок будет на месте, — улыбнулся Стас.

Долго прощаться мы не стали. Да и Ватикан явно не место для объятий и поцелуев. Легкий дружеский поцелуй в щеку, и я направилась к зданию. Зданием, конечно, это назвать было сложно, скорее туманная башня. Интересно, московская извне выглядела так же или это какое-то новшество?

Я взглянула на мобильник, нашла нужный код, активировала, и в подножии туманного столба зажегся синеватый портал.

Круто!

Что же, теперь пути назад точно нет. Начали…

Глава 5

Переход с освещенной солнцем площади Святого Петра в здание, где царил полумрак, дался моим глазам нелегко. Я поморгала, давая им привыкнуть. Ну и почему не сделать здесь нормальное освещение? Потом до меня дошло — пока я привыкала к темноте, мое тело уже успели просветить, изучить, проверить на использованные мной звукокоды.

Передо мной был широкий и длинный коридор, слегка освещенный желтоватым светом редких ламп на потолке. Это что там, человеческая фигура? Кажется, да. Сейчас подойдем ближе и узнаем…

Я пошла вперед, а стук моих каблуков отбивался от стен гулким эхом.

Некомфортно тут. Могли ведь сделать просторный холл с вечно улыбчивой секретаршей за столиком, предлагающей кофе или чай на выбор, журнальный столик с новостями прессы, бесплатный вайфай…

Может, психологическая уловка с надеждой, что чужак занервничает? В Москве подобного не было. Ну ладно, уловка так уловка, я все равно не нервничала, скорее даже наоборот — была в слегка приподнятом настроении.

Встречающий оказался роботом. Похожим на человека, но слишком блестящее, словно восковое лицо и жесты заправского сержанта ясно давали понять — передо мной механизм.

— Можно вашу руку? — спросил он, и я, улыбнувшись, протянула ему ладонь.

С каких это пор я улыбаюсь роботам? А дальше начну посылать улыбки холодильникам, телевизорам и электрочайникам?

Робот провел по моей руке каким-то прибором с синеватым свечением. Проверка ДНК, что ли?

— Можете подняться в лифт, госпожа Ульрихт.

Кажется, проверку я прошла успешно.

Лифт оказался круглым и прозрачным, из того самого кристально чистого стекла, которого не видишь, пока не прикоснешься. А вот и тарпакианцы! Впервые я смотрела на них вот так — не через небольшое окошко в Москве, а почти находилась с ними рядом.

Шпили, шпили повсюду. Большие и маленькие, широкие и узкие, они хищными зубьями вздымались над полом. А еще кристаллы. Множество разноцветных кристаллов от исполинских и до совсем маленьких облепляли пол, стены, потолок. Они излучали мягкое фиолетовое переливающееся сияние, словно заманивали, не давали оторвать от себя взгляд.

О Боже! Точно так же, как на той планете, которую я видела когда-то во сне. А я думала, что это была планета маниан…

Тарпакианец, лежавший на кристаллах, потянул ко мне свои усики. Наверное, он сейчас запоминает и анализирует каждое мое движение. Ничего — ни пальцы, сжатые в кулак, ни легкий кивок головы, ни вздох, — не проходит мимо его взгляда. Или не взгляда? У них глаза-то есть?

Лифт на невидимых опорах поднимался всё выше, а я уже смотрела на тарпакианца с высоты. А может, эта кабинка и в самом деле парила в воздухе меж этажей, оформленных под нужды пришельцев? Не представляю, как подобное возможно, но никаких креплений у лифта, кажется, не было.

А вот и еще одна слоноулитка, другого слова при взгляде на них мой разум подобрать не мог. Примостилась на потолке и пялится в один из кристаллов. Если мне не изменяет память, эти кристаллы выполняют функцию компьютерной системы.

Тарпакианские этажи утонули внизу, и лифт снова обступила темнейшая тьма. Окажись на моем месте человек, страдающий клаустрофобией, наверное, он бы сейчас бился в истерике, стучал о прозрачные стенки, орал, чтоб его выпустили. Но, благо, подобных тараканов в голове у меня не было при настоящей, как говорил Стас, прошивке, и, кажется, нет при этой.

Большая широкая комната, вполне человеческая, разве что слегка футуристическая. Поблескивающие, кажущиеся стерильно чистыми пол и потолок, окно, с видом на океан, конечно же. Стол, над которым мягко светился голографический монитор, за ним все-таки человек. Или тоже робот? Тут уже так с ходу не разобрать — вроде и человек, но, кажется, с полным отсутствием какой-либо мимики.

— Здравствуйте, — подошла я к столу и постучала ногтями по его поверхности, привлекая внимание.

— А! — встрепенулся он, словно посреди сна его окатили ведром холодной воды. — Здравствуйте, вы к кому?

Все-таки человек.

— Габриэлла Мария Ульрихт, — представилась я. — Должна быть у вас записана.

Надеюсь, Джованни не подвел и вся документация на месте.

— Сейчас, — кивнул он, и его пальцы заплясали по монитору, создавая на нем еле заметные волны. — А, вы наш новый программист. Вас рекомендовал Лючио. Минуту…

Что же, подожду минуту. Надеюсь, по её истечению меня не возьмут под арест.

Хоть я и старалась казаться спокойной, но внутри бушевал ураган. Что, если они уже меня раскусили и мой путь лежит прямиком в ловушку? Что, если сюда вот-вот ворвется взвод с оружием наперевес?

Сердце вмиг оказалось в пятках, а пальцы задрожали. Секунды казались минутами.

Нельзя нервничать, нельзя!

Пытаясь успокоиться, я до боли сжала пальцы в кулак. Захотелось курить.

Но взвод спецназа не появился, вместо него в углу комнаты открылась ранее невидимая дверь и в проеме возникла невысокая смуглая девушка. Она скользнула по мне оценивающим взглядом.

— Это вы Габриэлла Ульрихт?

— Да, — кивнула я.

— Франческа Вератти, — назвалась она. — Идемте, я провожу вас и объясню, что нужно делать. Вы, кажется, уже работали на организацию?

Этот вопрос показался мне подвохом и заставил занервничать еще больше. Главное — не демонстрировать эмоций. Спокойствие, только спокойствие.

— Да, внештатно, — попыталась улыбнуться я. Надеюсь, Джованни не оплошал и результаты моей прошлой деятельности у них имеются.

— Пройдемте, — сказала она и, пытаясь переключить мысли на Стаса, я пошла.

Еще один длиннющий, как мне показалось, коридор, с дверями по обе стороны. Мы разминулись с высоким мужчиной в деловом костюме, и он проводил меня тем самым взглядом, которые я раньше в упор не замечала.

— Вот. — Девушка, Франческа, кажется, так, открыла передо мной одну из дверей, поманила меня пригласительным жестом.

Внутрь я вошла спокойно, раскуси они меня сразу — вряд ли удосужились бы устраивать подобный цирк. Но, увидев рабочее место, я сразу же удивилась. Таких компьютеров мне видеть не приходилось. Помню проект в московском центре, но в реальности картина будоражила воображение.

Посреди небольшой, стерильно чистой комнаты с окном, в котором виднелся океан, возвышался зеленоватый энергетический столб. И как я с этим управлюсь? Неужели в мою перепрошивку включили еще и умение управляться с этой штуковиной?

Кажется, все-таки включили.

Что-то в этом энергетическом конусе показалось мне знакомым, близким и привычным. Словно я видела его тысячи раз, но подзабыла.

— Все задачи в вашем компьютере, там же ваш разум будет соединен с разумами других программистов для быстрейшего достижения цели, — словно робот, отчеканила Франческа. А может, в самом деле робот? Попробуй тут пойми, кто есть кто.

— Хорошо, спасибо, — улыбнулась я.

— Можете приступать, — кивнула она и удалилась.

Все вот так просто? Без разговоров с начальством, знакомства с коллегами, определения задач? Не знаю, что там творилось в отделе программирования в Москве, но не может же, в самом деле, все быть именно вот так!

Меня пробила легкая дрожь.

Ловушка? Но почему тогда со мной так долго возились? Альтернативный подход ко всему по инопланетным принципам? А может, это еще одна проверка?

Я окинула взглядом стоящий передо мной зеленоватый энергетический столб. Он искрился, поблескивал, плыл еле заметными волнами.

Что делать?

Если я сейчас просто развернусь и уйду — это однозначно вызовет подозрения, а учитывая незаметные камеры и датчики, расположенные по всему периметру здания, выйти отсюда не успеть. Схватят раньше. Если я войду в этот столб — что тогда? Почему меня не предупредили обо всем, с чем мне предстоит столкнуться?

На миг захотелось найти хоть какой-то путь для отхода, отменить все, убежать, но любая попытка побега будет тщетной.

Что же делать?

Я почувствовала, как потеют мои ладони.

А что, если сейчас за мной наблюдают? Изучают реакцию? Нет, нельзя, чтобы кто-то понял, что происходит на самом деле. Нельзя демонстрировать эмоций. Нужно входить, делать то, что делала бы Габриэлла Ульрихт.

Я постаралась поступить так, как говорил Стас, просто отключить мысли, угомонить то, что осталось от меня, доверившись прошивке, которую мне установили. Другого выхода просто не было.

Моя нога сама шагнула к столбу. На миг перед глазами воцарилось зелёное свечение, промелькнули тысячи миниатюрных искринок. Я перестала ощущать собственное тело, перестала дышать, чувствовать.

Мысли ушли. Отступили на задний план, уступая место компьютерному коду.

Я стала частью системы, внедренной напрямую в код и способной его изменять и редактировать.

И я была здесь не одна. Несколько десятков человек точно так же находились в системе. Я их чувствовала, знала, что делают они, видела их мысли, а они видели мои.

Главное здесь — не сомневаться и не допускать лишних размышлений.

Поток данных, проносящихся через мой мозг, с каждым мигом становился всё более четким и понятным. Вот он, нужный скрипт. Его нужно немножко подрегулировать. А алгоритм действия этого участка мне не нравится. Чем? Ага, вот здесь. Теперь должно все быть как нужно.

А вот и Лука Бальцини. Я ощутила его присутствие в общем коде. Не представляю как, словно во мне прорезалось новое, не ясное до конца, не понятое мной до конца чувство, но то, что разум нужного мне человека здесь, я поняла четко, однозначно, без малейших сомнений. И смогла понять, где он находится физически — на этом же этаже, но дальше по коридору, за угловой дверью справа.

Не знаю, сколько прошло времени до тех пор, когда объявили часовой перерыв. В системе время шло по-иному, может, слишком медленно, или наоборот, слишком быстро, а возможно, оно останавливалось. Как мне показалось, чувство времени внутри машины хаотично — на деле может пройти час, а мозг воспримет его, как пять минут, и наоборот.

Я снова обрела контроль над своим телом, мысли в сравнении с потоком кода показались вялыми и тягучими. Словно пересаживаешься из спортивного болида на велосипед. Мой рот начал жадно глотать воздух. Интересно, я дышала, когда была подключена, или нет? Ладно, неважно, похоже, подобный перерыв — единственный момент, когда я могла проникнуть в кабинет Бальцини.

Выходя в коридор, я почувствовала себя усталой, словно несколько часов кряду занималась тяжелым физическим трудом.

Мозг внутри сети работал быстрее, а значит, перегружался, поэтому программистам после каждого часа работы давали час передышки.

Стоп! Откуда я это знаю? Откуда мне известно, что внутри я была именно час? Кажется, система подгружала данные непосредственно в мой мозг. Входя в энергетический столб, я не знала ровно ничего об этой системе, но смогла включиться в работу, и мало того, теперь мне был известен принцип её действия.

Эта штука — энергетический искрящийся кокон — не была компьютером. Роль вычислительных машин выполняли сами подключенные к сети люди. А столб — всего лишь интерфейс взаимодействия друг с другом и с системой.

Но если это так, куда нужно грузить компромат?

Черт! Почему Джованни и Стас так и не объяснили всё до конца? Зачем посылать меня сюда, не разработав четкий план действий? Если это и имело хоть какой-то смысл, то я не совсем его понимала, но раз они меня не уведомили, значит, решили, что так будет лучше. Ну ладно, попробуем действовать по обстановке.

Я прошла по коридору, повернулась и увидела Луку Бальцини. Хоть мне никогда раньше не приходилось встречать этого человека, но я сразу же поняла — это он. Невысокий, заросший щетиной человечек с нависающим над поясом пивным пузом. Узнать Бальцини я смогла из-за того, что побывала с ним в системе? Я попыталась вспомнит всех, кто находился там со мной, и их лица одно за другим начали проплывать в моей памяти. Имена, биографии — всё это бешеным ритмом закружилось в голове.

Вот почему они не сочли нужным проводить инструктаж, знакомить меня с коллегами, проводить какие-то объяснительные беседы. Все подгружалось в мозг автоматически.

Пытаясь не выдать себя и скрыть удивление, я отвернулась, посмотрела на бушующий за окном океан, на белогривые волны, раз за разом атакующие подножие туманного здания, на большое, сияющее на горизонте солнце. Что-то промелькнуло на его фоне. Кажется, орел. Существо, которое не может жить без небес.

Я бросила взгляд на Бальцини, который стоял опершись о стену и, активно жестикулируя, рассказывал что-то неизвестной мне женщине. Нужно дождаться, когда он уйдет, и попытаться попасть в кабинет.

Об одной мысли об этом становилось страшно. А что, если меня поймают? Если поймут, кто подбросил данные? Из здания тогда мне не выйти…

Мое сердце сжалось и нашло себе место в пятках, а по спине пробежали мурашки.

Не нужно думать о плохом. Просто сделать то, ради чего я здесь. Но страх заглушал голос здравого смысла, он непрестанно рисовал в голове безрадостные картины и шептал на ухо «Беги. Нужно бежать!». А океан внизу, словно чувствуя мои опасения, вздымал все новые волны — все выше и все агрессивнее.

Но бежать было поздно. Возможно, стоило пуститься в бегство раньше, но тогда мне пришлось бы бежать всю жизнь.

— Здравствуйте, — я услышала рядом голос и машинально повернулась. Передо мной стоял Бальцини и улыбался во все тридцать два зуба. Взгляд его маленьких поросячьих глазок елозил по мне, словно изучая. — Думаю, представляться нет смысла, мы уже друг друга знаем, — сказал он. — Ну как, вам нравится у нас? — его голос показался мне писклявым и режущим слух.

— Неплохо, — ответила я, попытавшись улыбнуться.

— Эти интерфейсы, использующие человеческий мозг в качестве компьютера, у нас недавно. И работа быстрее идет, и решения принимаются быстрее, — бубнил он. — Раньше за обычными машинами, пусть даже быстродействующими и голографическими, приходилось заниматься полдня тем, что сейчас можно успеть сделать за час, — в его голосе читалась явная гордость. Может, это он их придумал?

— Наше изобретение или пришельцев? — поинтересовалась я.

— Маниан, — ответил он, от чего мне стало не по себе, и я невольно поморщилась. — Мы только дописывали оптимизационные программы. Вам не нравятся наши инопланетные друзья? — спросил он.

— Не знаю, чего от них ждать, — ответила я. — Чувствую некоторую настороженность.

Он расплылся в улыбке:

— Если пришельцы за почти сотню лет контакта не сделали нам ничего плохого, не думаю, что они нам желают зла.

Знал бы ты, что за всем этим кроется, лилипут пузатый.

— Хотите шоколадку? — предложил он и достал из кармана шоколадный батончик.

— Нет, не очень люблю шоколад, — ответила ему. Хм, а с какого это перепугу я отказываюсь от шоколада? Раньше взяла бы не думая, сейчас точно так же, не думая, отказалась.

— Ну, как хотите, наверное, вам за фигурой следить надо, — Бальцини вскрыл батончик и жадно, с видом человека, которого не меньше недели держали на голодном пайке, откусил большой кусок. — Вкусно, — сказал он, одновременно жуя.

Как же я ненавижу, когда говорят с набитым ртом! Как же это бесит! Аж хочется залепить такому собеседнику пощечину! Я невольно начала хмуриться.

— Удачи вам, — проглотив шоколад, сказал он. — Увидимся еще. В сети — так точно, — он помахал рукой, улыбнулся и маленькими шажками направился по коридору.

Кажется, если пытаться проникнуть в его кабинет, то именно сейчас.

Я проводила Бальцини взглядом, сжимая пальцы в кулак от нервного напряжения, прошла по коридору. Вот он, нужный кабинет. Оглянулась — никого. Можно попробовать. Лихорадочно перебирая в голове варианты отговорок на случай, если кто-то зайдет, я потянулась к ручке двери. Та, как и предполагалось, оказалась не запертой. Запирать их не было ни малейшего смысла.

Я достала из кармана телефон, запустила код блокировки камеры, если таковая здесь имелась.

Кабинет Бальцини изнутри мало чем отличался от моего — стол, стул, окно с видом на океан и зеленоватый энергетический цилиндр интерфейса. Кажется, вход должен быть у его основания.

В коридоре послышались чьи-то шаги, и я отпрянула к стене.

Черт! Черт! Черт! Надо было делать это ближе к вечеру, когда народу меньше.

Шаги начали удаляться.

Кто-то просто прошел мимо. Биение моего сердца понемногу возвращалось в обычный ритм.

Раз я уже здесь, нужно довести все до конца. Я подошла к цилиндру, нашла на телефоне программу.

Как же дрожат пальцы!

Запустила. Экран мигнул, показывая, что программа загружается. До конца оставалась где-то минута. Моя ротовая полость пересохла, превратившись в настоящую пустыню, в голове закружилось.

Быстрее! Давай быстрее!

Снова послышались чьи-то шаги. Только не Бальцини, только не он. Прошу, Боже…

Рука, держащая телефон, затряслась.

Загрузка пятьдесят процентов.

Ну, еще немного. Еще чуть-чуть.

Несмотря на то, что в комнате было не жарко, я вспотела. Кто-то прошел мимо двери. Еще один. Ну быстрее!

Десять процентов.

Секунды превратились в минуты.

Три, два, один.

Кажется, все. Загрузка завершена.

Выдохнув с облегчением, я приоткрыла дверь, выглянула — никого. Спешно вышла в коридор. Вот теперь точно все. Как можно быстрее направилась к своему кабинету. А вот и Бальцини. Уф, на минуту позже и я бы попалась. Пронесло.

— Вы все еще здесь? Ищете что-то? — спросил он.

— Где здесь место для курящих? — поинтересовалась я.

— Прямо и направо, серая дверь, — ответил он, доставая из нагрудного кармана рубашки еще один шоколадный батончик.

— Спасибо, — улыбнулась я.

Спасибо, прожорливый гном, который лишился своих шансов на какую-либо Белоснежку лет так десять назад.

Я покурила, немного побродила по зданию в надежде обнаружить что-то интересное и к началу очередной смены вернулась в свой кабинет. Теперь уже без малейших сомнений вошла в энергетический цилиндр. Зеленоватое свечение, искры, поток кода, проносящийся через мой мозг. Что же, приступим.

Ай!

Моя голова резко закружилась, и я почувствовала, как что-то медленно уходит из глубин моей памяти. Нечто, что я давно уже забыла, но оно все еще находилось там. Ощущение потери, словно от меня отделяли часть, и я не могла этому противостоять.

Они стирают мои воспоминания? Проникают в память с надеждой что-то узнать? Зачем? Неужели меня раскусили? Ощущение было такое, словно меня сжали до кванта, а потом снова привели в нормальное состояние. Хоть я не чувствовала своих ног, но каким-то образом поняла, что они подкашиваются.

Нет. До меня наконец дошло. Компромат на Бальцини!

Он грузился не из какого-то внешнего компьютера, а из моего разума. Поток кода вклинивался в систему и по сети передавался напрямую в голову программисту. Перед глазами потемнело, потом появились разноцветные пятна, показалось, что я парю в некоем пространстве, где не существует понятий верх и низ, вперед и назад. Да и самого пространства не существовало — лишь пустота.

А потом опять появился поток струящегося через мой мозг кода, разумы двадцати пяти объединенных в общую сеть программистов. Алгоритмы, скрипты, килобайты, таблицы, константы и переменные. Работа пошла дальше.

Нахождение в системе было даже приятным. Чувство отрешенности от всего мира, от бренной земли со всеми её проблемами, от собственных мыслей, только поток чистого кода, пронизывающего сознание, и возможность этим кодом управлять. Возможно, именно таким способом Бог и создал Землю, людей, тарпакианцев, орлов — просто корректируя и направляя в нужное русло исходный код вселенной?

Всё исчезло моментально и резко.

Я снова была в комнате, но не видела зелёноватого свечения, а всё вокруг плыло перед глазами. Мое тело пошатнулось, и я, балансируя, словно канатоходец, еле смогла удержаться на ногах.

Послышался топот.

За мной?

Сердце тревожно заколотилось в груди.

Нет, кажется, они пробежали мимо. За Бальцини!

Я подошла к двери, аккуратно приоткрыла её. Человек пять или шесть в энергетической броне приближались к кабинету программиста. Я смотрела, как они открывают дверь, слышала, как Бальцини что-то вскрикивает, а потом его бездыханное, как мне показалось, тело выволокли из кабинета.

— Сохраняйте спокойствие, вернитесь в кабинет, — холодным тоном сказал мне один из охранников. Я посмотрела на Бальцини, которого, взяв за руки и ноги, тащили двое… человек или роботов? Неважно. Кажется, программист дышал. Сейчас его начнут допрашивать, а он…

Интересно, что за компромат я ему подсунула? Какой-то вирус, способный уничтожить систему?

Я прошлась по кабинету, выглянула в окно, за которым пошел дождь. Никогда раньше мне не приходилось видеть осадки на антиземле, там они — большая редкость, но здесь явно было на что посмотреть.

Отблескивающие разными цветами крупные капли воды опускались медленно, словно снег. Можно было разглядеть каждую из них. Маленькие переливающиеся сферы, казалось, на миг останавливались перед моим взором, чтобы показать себя и посмотреть на меня. В одной из них я даже смогла заметить собственное отражение — непривычное отражение чужого лица, которое секунду посмотрело на меня, кажется, даже заглянуло в глаза, а потом разбилось о стекло, расплылось, разлетелось на сотни маленьких капелек-квантов.

Несколько капель собрались в большую, размером с футбольный мяч, сферу, дав мне возможность еще раз посмотреть в свои глаза. Мне показалось, что в них одновременно проскользнули десятки эмоций — страх и радость, тревога и грусть, вознесение и раскаяние.

А потом шар, словно обретя собственный разум, набрал скорость, приблизился к стеклу и размазался по нему тысячей брызг. Они отбились от окна и снова замерли в воздухе, холодные и колючие, они, словно тысячи мертвых глаз, впились в мою душу, словно желая о чем-то спросить.

Скоро они опять соберутся в сферу, которая, может, достигнет океана, а может, как и первая, найдет свою погибель в ударе о прозрачное, незаметное стекло. Там, вдалеке, образовывались тысячи, миллионы водяных шаров, но у каждого из них была только одна судьба: вернуться в свое лоно — в океан.

Я вышла из офиса организации спустя несколько часов, и залитая солнцем площадь Святого Петра словно приветствовала меня после всегда пасмурной антиземли. Солнце отражалось от верхушек древних храмов, елозило по площади, било в глаза. Я вынула солнцезащитные очки, протерла их, надела, осмотрелась.

Сотни туристов. Паломников, экскурсоводов, фотографов. Похоже, здесь всегда кипит жизнь.

Нужно позвонить Стасу.

— Стой, — услышала я женский голос из-за спины. — Не оборачивайся.

Я почувствовала, как в мою спину что-то вдавилось, и сразу же поняла — ствол пистолета. По спине пробежали мурашки, а ладони покрылись липким холодным потом.

— Обернешься — пристрелю, — продолжил голос. — У меня пистолет с глушителем, пока люди поймут, что произошло, меня уже здесь не будет.

Что делать? Кто это? Чего она от меня хочет? Мысли в моей голове завертелись с бешеной скоростью.

— Чего ты хочешь? — спросила я.

— Протяни руку назад.

Надеть на меня наручники? Меня заподозрили? Но тогда не дали бы выйти из здания. Кто тогда?

Моя рука сама потянулась назад, я почувствовала касание холодных пальцев, кто-то положил в мою руку, кажется, бумагу. Или нет?

— Передай это тем, кто тебя послал, — сказал голос, я почувствовала, как упершийся в мою спину ствол уходит в сторону, и от моей души отлегло. Она не хотела меня убивать.

Миг я стояла, словно застыв на месте. А потом резко обернулась.

Сотни людей, вспышки камер, громкие крики…

Кто это был? Кто это мог быть?

Та женщина, быстрой походкой удаляющаяся от меня? Или вон та, бродящая вокруг с фотоаппаратом? А может, эта, идущая под руку с мужчиной? Или…

Того, кто только что говорил со мной, не найти.

Я посмотрела на свой кулак, который все еще трясся от нервного напряжения, раскрыла его.

Бумажка. Обычная бумажка, выдранная из школьной тетради в клеточку. Развернула. Надпись. Писали от руки, и она гласила:

«Отель Италия, через четыре часа, номер двести восемь. Если вам нужна поддержка».

Глава 6

Кабинет на вилле, можно сказать, был вполне обычным. Почему-то именно так я и представляла кабинеты в подобных строениях. Казавшийся тяжеленным стол, за ним внушительных размеров мягкий обитый чёрной кожей стул, на который, положив ноги на столешницу, уселся Джованни. Пара массивных шкафов из красного дерева, наполненных явно недешевыми книгами. Репродукция «Звёздной ночи» Ван Гога на стене. Маленький диванчик, на котором разместились мы со Стасом.

— Это ловушка. Иначе и быть не может! — твердила я Стасу и Джованни. — Они раскусили меня, но зачем им брать только меня, если можно поймать всю группу? Вот они и пошли на подобную уловку.

— Раскуси они тебя — сделали бы проще и надежнее, — вздохнул Стас. — Прицепили к одежде незаметный и неопределяемый маячок, и ты привела бы их прямиком сюда. Нет, они тебя не раскусили. В центре есть агент от другой группы, такой же, как и наша. Кстати, я не специалист по почеркам, — он повертел в руках принесенный мной лист бумаги, — но мне кажется, это почерк Иваныча. Он догадывается, что за всем стоит кто-то из его бывших агентов, и таким образом дает нам понять, что это он и никто другой.

— И что ты предлагаешь делать? — поинтересовался Джованни, перекладывая ногу на ногу.

— Сходить на встречу, — вздохнул Стас.

— Зачем нам Иваныч? — взъярилась я. Уж к кому-кому, а к нему теплых чувств у меня не было. Какие могут быть теплые чувства к человеку, который использует в собственных целях всех, кого знает? Одно упоминание о нем пробуждало во мне злобу и заставляло сердце биться в бешеном ритме. Попроси меня кто-нибудь назвать худшего человека, с которым мне довелось встречаться, Иваныч явно оказался бы вне конкуренции.

— У него может быть нужная нам информация, — словно старуха, прокряхтел Джованни.

— И доступ к Клифи, — добавил Стас. — Когда он покинул московский центр, насколько знаю, стащил одного. А способный к глубокому анализу Клифи — животное даже чересчур редкое. Если пропустить наш план через него — он выдаст все риски и возможности неудачи.

— Даже если это действительно Иваныч, я против его участия, — пробормотала я, посмотрев Стасу в глаза. — Не могу простить ему того, что он со мной сделал.

— Посмотри на все с другой стороны, — Стас положил руку мне на плечо. — Если мы доведем план до конца, а Иваныч нам явно в этом поможет, ты больше никогда не услышишь о нем. Думаю, нам следует воспользоваться его помощью. С анализом через Клифи возможности провалиться у нас не будет.

Я сама не знала, что думать. С одной стороны, конечно же, Стас прав. Но, работая вместе с Иванычем, вряд ли я смогу найти себе покой. Постоянно оглядываться, думать, а не использует ли меня этот человек в своих планах? Кто знает, что может прийти ему в голову? Допустим, план удастся, а дальше? Кто сказал, что Иванычу не захочется стать самым богатым человеком на Земле, изменить баланс в мире или стать его единоличным правителем?

Перед взглядом промелькнуло лицо Иваныча, который со спокойным и самодовольным видом говорил мне уезжать в Европу, и меня переполнила злоба. Я почувствовала, как непроизвольно сжимаются мои зубы, как сквозь них с присвистом проходит воздух. Рука поднялась, сжалась в кулак и изо всех сил опустилась на мягкий подлокотник. Захотелось что-то разбить, уничтожить, разметать по стенам, втоптать в пол.

— Мне нужно побыть одной, — буркнула я, поднялась и покинула кабинет. Необходимо все осмыслить или по крайней мере утихомирить свою злобу.

Я прошла в одну из спален, вышла на узкий балкончик, вдохнула приторный аромат растущих на нем цветов. Нет, это не мои эмоции. Когда еще я чувствовала озлобленность на весь мир? Когда мне хотелось рвать и метать, уничтожать, унижать…

Раньше я не была такой агрессивной!

Мои пальцы впились в опору балкончика, я прикрыла глаза. Уходящее за горизонт солнце, казалось, припекало больше, чем обычно, а шум пальм вокруг бассейна показался зловещим шепотом.

Это не мое, чужое, Габриэллы Ульрихт. Мне нужно подавить в себе эти эмоции!

Но подсознание не хотело слушаться голоса разума. Пальцы до боли втискивались в прогретые солнцем перила, зубы сжимались, меня всю затрясло.

— Нужно успокоиться! Слышишь, успокойся, — говорила я сама себе. — Вспомни, кто ты на самом деле.

Но от этого мое состояние только ухудшалось. Нога изо всех сил топнула по бетонному полу балкона, рука ударила по перилам, и из пальца потекла кровь. Стараясь утихомирить боль, я прижала палец к губам, но во мне проснулось инстинктивное желание вгрызться в него зубами. Однако боль подействовала и успокаивающе, немного потеснив в голове злость и желание на ком-то её согнать.

Я услышала приближающиеся шаги, но поворачиваться не стала. Сразу же поняла, что это Стас, а спустя миг почувствовала его запах. Его тёплые руки легли на мою талию, и это успокоило меня еще больше, только сердце все еще продолжало стучать в ускоренном темпе, словно ему стало мало места в груди.

— Все будет хорошо, — прошептал Стас, и я почувствовала поцелуй его горячих губ на своей шее.

— Обещай, что, когда все кончится, мы уедем. Куда-то далеко, где можно будет забыть об организации, Иваныче, пришельцах, — пробормотала я.

— Ты же хотела вернуться в Москву, — ответил он, и я поняла, что теперь сама не знаю, чего хочу. После изменения моего разума меня больше не привлекала перспектива возвращения в тесную московскую квартиру, стояние в тамошних пробках, угрюмость в лицах людей. Хотелось чего-то нового, необычного, но тем не менее спокойного. Например, отправиться в кругосветный круиз или осесть в одной из стран, где всегда тепло и где меня никто не знает.

Я ужаснулась. Мне не хотелось снова становиться собой! Прошлая жизнь казалась лишенной красок, а сама вчерашняя я — примитивной сельской теткой по сравнению с собой сегодняшней. Я попыталась зацепиться хоть за что-то из прошлой себя, найти в хоть один светлый момент в той сущности и не находила.

— Я могу остаться такой, как сейчас? Психически? — спросила я и поняла, что мой голос дрожит. Что-то внутри все еще говорило мне, что нужно вернуться, стать прежней собой, но я поняла, что это голос страха. Страха перед неизвестным. А бояться если и хорошо, то не здесь и не сейчас.

— Можешь, если захочешь, — ответил Стас. Я почувствовала мягкое касание его губ к мочке своего уха, а в животе начало приятно понывать.

— Ты уверен, что там, в отеле, все будет хорошо?

— Надеюсь.

— Надеешься или знаешь? Вы с Джованни и так не предупредили меня о компьютерной системе в центре.

— Не предупредили потому, что всё должно было выглядеть максимально естественно. В том числе и твоя реакция. Габриэлла Ульрихт никогда не видела подобных интерфейсов и должна была удивиться, — прошептал Стас.

Я поморщилась и устремила взгляд в пол. Не люблю, когда от меня что-то скрывают, даже если в этом есть вполне целесообразные мотивы. Но упрекнуть в чем-то Стаса я не могла, потому что, скорее всего, сама на его месте поступила бы точно так же.

— Не обижаешься? — спросил он?

— Не знаю. Если признаться, меня больше беспокоит Иваныч. А еще этот твой Джованни. Почему у меня впечатление, будто он постоянно за мной наблюдает?

— Мне самому он не нравится, — Стас глубоко вздохнул. — Но выбирать не приходится. После того как закончим, ты больше не увидишь ни его, ни Иваныча. Обещаю, — последнее слово, как мне показалось, он сказал с какой-то особой, не свойственной для себя интонацией. — Это просто нужно пережить, — продолжил он. — Такой этап в жизни. Хотя в нем есть и приятные моменты.

Он аккуратно, словно боясь повредить, повернул меня к себе лицом, и наши губы сомкнулись в поцелуе, а шелестение листьев пальм внизу казалось уже не злобным шепотом, а музыкой природы, дополняемой аккомпанементом щебетания птиц.

Через полтора часа мы уже были возле отеля. Здание оказалось, как по мне, не особо приметным, но надпись возле входа оповещала о пяти звёздах, ресторане, бассейне, SPA-салоне и прочем, что и должно быть в подобном заведении, да и расположение в самом центре Рима, похоже, подкупало возможных постояльцев.

Наверное, раньше цена больше тысячи евро за ночь вызвала бы у меня удивление и вопрос «Как может это столько стоить?», но сейчас это казалось просто обычной деталью.

Джованни остался в машине, мы же со Стасом направились внутрь.

Холл отеля походил на зал в замке какого-нибудь короля. Все блестело, сияло, переливалось. В начищенном до блеска полу можно было в деталях рассмотреть собственное отражение, бордовые занавески на окнах пестрели вкраплениями позолоты, искусно изваянные скульптуры между ними казались живыми, иногда создавалось впечатление, что они смотрят на меня изучающим взглядом.

В отеле мы решили не регистрироваться — зачем лишние телодвижения, если можно просто воспользоваться звукокодом, и нас спокойно пропустят, а через пару минут забудут о нашем существовании?

По покрытой ковровой дорожкой лестнице мы поднялись на нужный нам второй этаж, а во мне опять поселилось нехорошее предчувствие. Если все верно — сейчас я увижу Иваныча. Человека, с которым предпочла бы не встречаться никогда в жизни. У меня даже успела промелькнуть мысль не признаться ему, что я — это я, но если уж мы рассчитываем на его помощь, придется быть откровенной до конца. А может, Иваныч уже все знает, только будет проверять нас на честность?

Широкий, напоминающий картинную галерею коридор отеля показался мне нескончаемо длинным. Не пропадало ощущение взгляда в спину, хоть кроме нас в коридоре находились только две уборщицы. А что, если за ними действительно уже следят?

Вот она, деревянная, украшенная узорной вязью дверь с золочеными цифрами два ноль восемь. То ли мне показалось, то ли действительно от неё повеяло едва ощутимым холодком.

Стас постучал, с той стороны двери послышались шаги, щелчок замка, и перед нами предстала невысокая загорелая женщина среднего возраста. Не знаю почему, но её оценивающий взгляд мне сразу не понравился.

— Входите, — она сделала приглашающий жест. — Сергей Иванович уже ждет вас.

Широченная прихожая с огромной люстрой на потолке, оформленная в тонах индиго, ничуть не удивила меня. После виллы никакая роскошь, даже царские хоромы, наверное, не смогли бы этого сделать.

Мы прошли в комнату с плотно зашторенными окнами. Боится снайперов наш Иваныч, что ли? Да еще и очень тусклое освещение от небольшого светильника, стоящего в углу на тумбочке. Массивная хрустальная люстра довольно необычной формы на потолке не горела. Я окинула взглядом комнату — вполне обычный номер для подобного отеля. Пара картин на стенах, небольшой прозрачный столик, пара диванчиков. Кажется, я совсем перестала реагировать на предметы роскоши, такие как скульптура, изображающая Давида с Голиафом, уродливая маска, прикрепленная к стене, или вон та ваза, которая, может, и не древняя, но явно ручной работы. То, что я почему-то определила ручную работу, хотя никогда не увлекалась вазами, меня тоже не удивило, просто сделала пометку в голове, что я более-менее разбираюсь еще и в этом.

Легкий запах сигаретного дыма в номере заставил вспомнить о курении.

— Сергей Иванович сейчас придет, — сказала женщина с какой-то загробной интонацией и без какой-либо мимики на лице. Что, если тоже робот? Хотя, постоянно находясь рядом с Иванычем, наверное, любой человек станет похож на машину.

Сергей Иванович появился из двустворчатой боковой двери, и, как ни странно, это не вызвало у меня никаких эмоций. Я боялась этого момента, представляла, как мое сердце уходит в пятки, кожа белеет, появляется стремительное желание провалиться под землю. Но я просто смотрела на него абсолютно спокойно, как смотрела бы на любого другого человека.

Он изменился, постарел, словно после нашей последней встречи прошло не полгода, а минимум лет пять. Даже в полумраке можно было разглядеть покрывшееся морщинами лицо и неуловимые изменения во взгляде кажущихся черными глаз. Но его джентльменские манеры никуда не подевались.

Он подошел, посмотрел мне в глаза, протянул ладонь, я вложила в неё свою руку, и он поцеловал её. Губы Иваныча показались мне холодными, словно их отлили изо льда. Он обменялся рукопожатием со Стасом.

— Присаживайтесь, — указал он на диванчик. — Сейчас закажу вина. Я-то думал, что ты, Стас, умер.

— Как видите, нет, — ответил Стас, и мы сели. — Уверены, что нас здесь никто не слушает?

— Уверен, уверен, — Иваныч прокашлялся. — Здесь постоянно транслируется звукокод, даже если кто и поставит жучка, кроме повседневной болтовни, ничего не услышит.

Я посмотрела на Стаса, и то ли мне показалось, то ли в нем действительно что-то изменилось. Он стал напряженным, сосредоточенным, словно чего-то боялся. Я предыдущие несколько часов накручивала себя, пыталась всеми способами уйти от встречи, но когда попала сюда — почувствовала, что все нормально. Стас же, наоборот, раньше казался веселым, но сейчас явно погрустнел.

Помощница Иваныча принесла вино, разлила по высоким бокалам.

— Угощайтесь, — мой бывший шеф, как и всегда, хотел продемонстрировать открытость и доброжелательность. — И рассказывайте, что вы задумали, — похоже, он решил перейти сразу к делу.

Я пригубила холодное вино. Что у Иваныча всегда получалось — так это выбирать вина: оно было приятное на вкус, сладкое, но не приторное, умеренно кисловатое. Именно такое мне и нравится.

— Вы уверены, что мы — не посланники организации? — натужно усмехнулся Стас.

— Вас просканировали сразу, как вы вышли из машины, — Сергей Иванович вздохнул. — Так что рассказывайте. Кстати, в таком виде Ирина мне не особо нравится, — он посмотрел мне в глаза, а по моей спине пробежали мурашки.

Откуда он знает?

— Просто предположил методом вычета из тех, кем бы ты могла быть, — словно прочитав мои мысли, ответил он. — А своей реакцией ты подтвердила мою догадку.

Я вздохнула. В чем ему не откажешь, так это в проницательности.

— Мы решили уничтожить звукокоды, загрузив в главную систему центра вирус «Симайя», — начал рассказывать Стас. — Он мигом разлетится по Земле, проникнет в голову каждого человека, испепеляя все, что имеет отношение к кодам. Пришельцы и люди организации, находящиеся в центрах, окажутся запертыми на антиземле навсегда или по крайней мере до тех пор, пока кто-то не придумает другой метод туда попасть.

— Дерзко, — усмехнулся Иваныч. — Но знаете ли вы, что компьютерная система центра замкнута на себя, если загрузить туда вирус, он не уйдет дальше здания, а звукокоды все так же продолжат функционировать?

— То есть? — встрепенулась я. Неужели все, что мы делали, напрасно? От этой мысли мне стало не по себе.

— Вирус надо грузить не в систему здания, а в манианский компьютер, который находится на верхних этажах здания над резиденцией орлов, — Иваныч вынул из нагрудного кармана пиджака платок, промокнул губы. — Именно оттуда идет управление звукокодами. Да, знаю, всем сотрудникам рассказывают, что они управляются из внутренней сети, но это байка как раз на случай, если кто предаст организацию и решит ей противодействовать.

Я поперхнулась вином. Выходит, что если бы мы не связались с Иванычем, все пошло бы насмарку? Да и резиденция орлов… Насколько знаю, через неё представителей других рас не пускают. Такова уж психология у этих летающих млекопитающих.

— Впрочем, я догадываюсь, как туда пробраться, — сказал Иваныч. — Вы уверены, что ваш вирус рабочий?

— Тесты в лабораторных условиях прошли успешно, — ответил Стас.

— Тесты это тесты, а практика это практика. Скорость распространения, возможности поражения — всё это важно, — Иваныч пристально посмотрел сперва на Стаса, потом на меня, поднялся, прошелся по комнате. — Но, конечно, в реальных условиях такое не протестируешь, — он развел руками.

— И каков же ваш план прохода на верхние этажи? — поинтересовался Стас.

— Иринка, подойди сюда, — он жестом подозвал меня.

Зачем я ему нужна? На миг мне стало не по себе.

— Подходи, подходи, не бойся, — Иваныч усмехнулся, словно пытался успокоить.

Я взглянула на Стаса, который только пожал плечами. Что же, подойду, не съест он меня, в конце-то концов.

Встала, сделала несколько шагов по комнате, еще раз взглянула на странную люстру, которая больше напоминала огромного серебристого тарантула, подошла к Иванычу.

— Ну? — меня одолело какое-то нехорошее предчувствие, ощущение, что вот-вот что-то произойдет.

— Вот, смотри, — он подвел меня к плотно зашторенному окну.

— Что там? — я посмотрела ему в глаза, и в этот момент его рука рванулась ко мне и изо всей силы толкнула в плечо.

Что за…

Толчок был сильным, словно на меня навалился целый самосвал. Мое тело покосилось, потеряло равновесие, и через миг я уже лежала на полу, а локоть пронзила жуткая боль.

Что происходит?

Я взглянула на Иваныча, у которого в руке был пистолет.

Грохот. Синеватая вспышка на миг ослепила глаза.

Но целился он не в меня. В Стаса!

— Лежи! — крикнул Иваныч.

Послышалось еще два выстрела.

— Стас! — крикнула я, пытаясь подняться. Мир пошел кругом, мысли смешались воедино, черная спинка диванчика, нависшая надо мной, показалась зловещей черной дырой.

Я почувствовала удар в грудь.

— Лежи! Не вставай! — крикнул Иваныч.

Громыхнул выстрел, послышался звон разбитого стекла. Чья-то нога в тяжелом армейском ботинке ступила на пол прямо возле моего лица.

Автоматная очередь, от которой заложило уши.

— Стас! — еще раз прокричала я, почти срывая голос. Но в ответ только выстрелы. Мое сердце защемило, а все тело покрылось потом. Руки сами, превозмогая боль, потянулись к армейскому ботинку, ухватились за него и изо всех сил дернули на себя, но не тут-то было, тот человек твердо стоял на ногах.

Я подняла голову и посмотрела на него, а он всмотрелся в меня. Автомат в его руке нацелился в мою сторону.

Все!

Яркая вспышка снова озарила комнату.

— Стас!

В ответ только женский крик, автоматная очередь и зловещее жужжание…

В глазах прояснилось. Рядом со мной лежал человек в лыжной маске и подергивался, словно через его тело пропускали ток. Что-то затрещало, громыхнуло. Рядом с моей рукой на пол приземлилась голова скульптуры Давида и сразу же разлетелась в щепки.

Автомат! Вот он!

Я потянулась, схватила холодное железо, потянула к себе.

Кто и зачем на нас напал, я не представляла. Зачем Иваныч выстрелил в Стаса? Или не в него? Черт!

Я осмотрелась — Иваныча рядом не было. Послышалось еще два выстрела. Аккуратно выглянула из-за спинки диванчика.

Черт!

Прямо возле моего уха пролетела пуля и, судя по звуку, ушла в стену.

Вот еще один человек в маске. Эти точно не друзья.

Я прицелилась. Не попасть с такого расстояния казалось просто невозможным. Нажала на спуск, приклад ударил в плечо, заставив вспомнить об ушибленном локте. Тип в маске со стуком упал на пол.

— Стас! — крикнула я. Ни звука.

На полу лежало четыре тела — двое в масках, женщина, которая открыла нам дверь, и Иваныч. Стаса здесь не было.

Опять прозвучало несколько выстрелов. Что-то снова вспыхнуло.

Теперь я уже поняла, откуда они исходят. Люстра! Никакая это не люстра, а самонаводящийся программируемый лучемет! Щупальца-лапы серебристого паука, жужжа, двигались в поисках цели. Но ни одна из них не брала в прицел меня.

Я отползла из-за дивана, посмотрела за один из стульев, за второй. Еще одно тело! Нет, не Стас. Слишком крупный.

Дверь напротив открылась, на пороге появился еще один человек в маске. Нет, не один. Двое.

— Стоять! — крикнул первый, и я замерла. Только сейчас я почувствовала, как участилось мое дыхание, как болит рука, как кружится голова, как холодный пол уходит из-под ног.

Я смотрела в глаза приближающегося ко мне бойца. Показалось, что на меня своим холодным дыханием дунула сама смерть. Старуха с косой явно наслаждалась приготовленным для неё пиршеством. Комната словно сузилась, потолок опустился.

— Брось оружие!

Жужжание…

Краем глаза я заметила, как паук на потолке движется, как выпрямляются его лапки, как он тянется к двум вошедшим.

Во рту пересохло, казалось, я не могла двинуться с места, только смотрела в направленный на меня ствол автомата, но тело отреагировало без моей помощи. Ноги подкосились, пол рванулся куда-то в сторону.

Выстрел. Звук растрескивающейся штукатурки. Автоматная очередь. Вспышка. Вторая. Стук, словно упало что-то тяжелое. Лязг упавшего на пол автомата. Снова жужжание.

Я выглянула.

Оба врага лежали на полу и тряслись в судорогах. Из соседней комнаты доносились выстрелы. Крик! О Боже! Кажется, кричал Стас! К моему горлу подступил колючий комок, пальцы до боли сжали автомат, пригнувшись, я направилась к двери. Легоньким толчком приоткрыла её…

…и затаила дыхание.

Скрытый за массивным стулом Стас стрелял из автомата в кого-то, кто был вне моего поля зрения, а прикрывал его человек в черном костюме и лыжной маске.

Он с ними?

Нет, этого не может быть!

Остолбенев, я смотрела на Стаса, в голове проносились сотни мыслей одновременно, автомат в руках показался тяжелым, словно весил целую тонну. Еще одна вспышка за спиной, кто-то упал.

— Стас! — крикнула я, но он не услышал. Стас выглянул из-за кресла, сделал несколько выстрелов в невидимого противника, снова нырнул в укрытие.

Человек в маске, находящийся рядом с ним, выпрыгнул, выстрелил и тут же вскрикнул, упал на колени, зарывшись носом в начищенный до блеска пол, на котором сразу же начало расплываться кровавое пятно.

Нужно помочь Стасу!

Противников явно больше, и долго он не протянет.

Я растянулась на полу, пытаясь рассмотреть врагов. Двое мужчин. Кажется, двое. Они скрывались за перевернутым столом, поочередно высовывались оттуда, пуская очереди пуль в Стаса.

Отсюда я их видела как на ладони, а меня они, похоже, не заметили.

Я прицелилась, нажала на спуск. Приклад ударил в плечо, но, кажется, я попала. Не убила — противник лежал на полу, громко орал и держался за живот, но в таком состоянии проблем он точно не создаст.

Выстрелила еще раз, но второй противник оказался проворнее. Он отпрыгнул в сторону, перекатился, направил на меня ствол.

Вспышка.

Треск деревянной двери рядом со мной прозвучал словно гром. Но я не боялась, скорее даже наоборот — меня поглотила всеобъемлющая злоба, появилось желание уничтожать. Уничтожать всех, кто встанет на пути.

Я нажала на спуск.

Автомат изрыгнул две пули. Обе мимо.

Щелчок.

Патроны! Черт подери!

Противник выполз из своего укрытия, направил ствол прямо в меня. Теперь точно не промажет. Я попыталась откатиться, но в дверном проеме сделать это было непросто.

Грохот выстрела. Еще один.

Противник выронил из рук свое оружие.

Стас!

Посмотрела на него, а он на меня. Кажется, в нас больше не стреляли. Дорогие апартаменты превратились в переполненное трупами кладбище, в стенах виднелись дырки от пуль, по полу текли ручейки крови, повсюду находилась развороченная мебель.

— Стас!

Забыв об осторожности, я поползла к нему.

Он смотрел на меня как-то отстраненно, вымученно, словно хотел что-то сказать, но не мог.

— Ты не ранен?

Но он молчал, только холодно смотрел в мои глаза пронизывающим взглядом, словно меня не существовало, а он видел что-то за моей спиной. Казалось, что этот взгляд приносит ему боль, будто он хочет отвернуться, но не может. Никогда раньше я не видела у него подобного взгляда.

Я осмотрела его с ног до головы. Нет, кажется, не ранен.

Бросилась ему на шею, и он показался мне холодным как лед.

— Извини, — прошептал он мне на ухо.

Краем глаза я заметила, как что-то блеснуло в его руке, мое дыхание успело замереть, все тело пробила дрожь. Я испугалась. По-настоящему испугалась. Пальцы сжались в кулаки, все вокруг казалось угрожающим, жестоким, словно на меня смотрели тысячи глаз с единственным желанием уничтожить.

И настала тьма.

Глава 7

Холод. Холод был повсюду. Холод не щадил. Холод сопровождал каждый мой вздох, с каждым из них впиваясь в мое тело острыми иглами. Казалось, что каждый мускул, каждый орган, каждая клеточка кожи просто-таки изнывает от холода. Озноб пробивал мое тело с каждой секундой, заставляя дыхание сбиваться.

Холод. Холодный пронзительный взгляд Стаса, вспышка.

Где я?

Я попыталась приподнять веки и поняла, что сделать это не так уж и просто. Виски пронзила сильная боль, перед глазами поплыло марево.

Стас предал меня? Нет, это невозможно. Не может такого быть! Зачем ему это делать?

От этой мысли туман перед глазами словно сгустился, обратился в единое серое полотно, все сильнее окутывая меня. Я несколько раз моргнула, и это потребовало титанических усилий. Потолок! Пусть расплывчатый, покрытый маревом, но это потолок. Серый и недружелюбный, но если он есть, значит, это верх, а подо мной низ.

Я пошевелила пальцем, потом рукой. Кажется, я лежу на чем-то мягком. Откуда-то доносился легкий цветочный запах. И ни звука. Абсолютная тишина пугала, заставляла сердце биться сильнее. Я повернула голову. Лампа. Да, кажется, это лампа. Желтоватый плафон смотрел на меня, будто хотел что-то рассказать, но не мог, или рассказывал, но я не была в состоянии его услышать.

Холод. И жажда. Пустыня снаружи, стужа внутри.

Сквозь пробивающий тело озноб я попыталась повернуться. Как же это сложно!

Стас. Где он?

Послышался стук. Пугающий, словно раскат грома, стук. Кажется, это шаги, только чьи?

Я попробовала говорить, звать на помощь, но вместо слов из моего рта вылетал только хрип.

Мне стало страшно. Показалось, что серый потолок опускается, словно желая меня раздавить, что кровать, на которой я лежу, поворачивается в стремлении сбросить меня с себя, а стук чьих-то шагов обращался эхом и безжалостно пронзал мои уши.

Черная тень наплыла на меня словно ниоткуда. Что-то жесткое и колючее выплывало из мглы перед моим взором. Я поняла, что дрожу уже не от холода, а от страха. От осознания, что нахожусь неизвестно где, неизвестно с кем, неизвестно почему.

Что-то теплое коснулось моей руки. Что-то укололо, и я почувствовала, как по всему телу проходит стремительная волна жара.

— Кто…

Больше мне сказать не удалось.

— Успокойся, полежи, сейчас все пройдет, — ответил голос, и каждый звук, проникая в мое сознание, отдавался приступом головной боли. — Тебе ввели паралитик. Все пройдет, — звуки растягивались, словно резина, голос казался угрожающе-неземным, он то креп, то опять ослабевал, был то громче, то тише. Я даже не смогла определить, принадлежит этот голос женщине или мужчине.

Глаза закрылись сами, и всем, что соединяло меня с миром, остался легкий цветочный запах и угрожающий звук шагов. Но даже они казались ненастоящими, сотканными из марева, словно я находилась во сне.

Дрожь понемногу начала отступать, сменяясь медленно распространяющимся по телу теплом, и я поняла, что трясусь не от озноба, а скорее по инерции. Я снова открыла глаза. Туманной дымки больше не было, только потолок и светильник. Угрожающие и колючие. Чужие. Попыталась встать и ощутила вялость в теле, словно не спала несколько суток кряду.

— Все хорошо, — произнес голос, и теперь я уже четко смогла определить, что говорил мужчина. Но не Стас. Кто-то знакомый, но чужой.

Я повернула голову и сразу же узнала Макса. Человека Иваныча, который помогал мне в Киеве. Он выглядел точно так же, как тогда — тот же взгляд, та же прическа, даже одежда если не та же, то похожая.

— Где я? Где Стас? — прошептала я.

— Сейчас Сергей Иванович все объяснит, — ответил Макс полушепотом.

— Сергей Иванович? Я видела его труп.

— Он жив, сейчас я его позову.

Мне не хотелось, чтобы Макс уходил, но говорить уже не было сил, и ответов хотелось еще больше. Как выжил Иваныч? Где я нахожусь? Где Стас? Почему я здесь? Что произошло после того, как я отключилась?

Мысли крутились, путались, словно им стало тесно в голове и они пытались выбраться.

Я провела взглядом по комнате. Кажется, это была спальня. За большим, от пола до потолка, окном царила темная ночь, и на миг мне показалось, что оттуда, из тьмы, на меня кто-то смотрит. Приглянулась, но что там разглядишь в сплошной черноте? Завывающий за ним ветер ревел как сирена и вгонял в дрожь.

Деревянный пол был ветхим. Таким же, как и небольшой одежный шкаф, расположившийся в углу комнаты. И еще плетеный стул-качалка рядом с ним.

Ну где же они? Хоть кто-нибудь, кто объяснит мне, как я здесь оказалась? Почему на мне эта пижама? И где, в конце концов, Стас?

Спустя минуту послышался угрожающий скрип деревянного пола под чьими-то ногами. Дверь открылась.

Иваныч. В этот раз вместо привычного делового костюма на нем был свитер с глубоким вырезом, из-под которого виднелась клетчатая рубашка.

— Проснулась? — спросил он, словно сам не видел.

— Вы, — я присмотрелась к нему. Вроде и тот же человек, но ведь я видела его труп! Вспомнив, как сама сейчас выгляжу, я спросила:

— Это вы? Я видела ваш труп.

— То был двойник. А настоящий я — вот он, — он раскинул руками, прошелся по комнате и уселся в кресло-качалку.

— Где Стас? — я посмотрела ему в глаза.

— У нас он, где ему еще быть? — Иваныч заложил ногу за ногу и откинулся в медленно покачивающемся кресле.

— Я могу его увидеть?

— Вообще-то да, но тебе точно хочется смотреть на того, кто тебя использовал и предал? — спокойно, словно говоря о будничных вещах, сказал он.

— Что вы имеете в виду?

Я не верила. Не верила ни единому его слову. Бред какой-то. Стас меня предал. Зачем? С какой целью? А зная Иваныча, я прямо чувствовала, что он говорит это с целью спровоцировать меня на какое-то действие.

— Последние годы он работал на организацию и решил использовать тебя в своей операции по ликвидации меня как опасного врага маниан, — произнес он, а мое тело от этих слов словно прошибло током. К горлу подступил комок, а рот медленно открылся. Все вокруг показалось какой-то галлюцинацией, сном, бредом — это зловещее окно, за которым тянул свои серенады ветер, поскрипывающее кресло-качалка и Иваныч, восседающий на нем и буравящий меня проницательным взглядом. Мое сознание пыталось защититься от этих слов, принять их за иллюзию, вранье.

— Не верю, — прошептала я, а пальцы задрожали в такт моим словам.

— Это уже тебе решать, верить или нет, но я говорю правду, — спокойно произнес он. — Как думаешь, кто с кем воевал в отеле? Меня и моих людей пыталась взять организация. Стас осуществлял план по поимке меня — он создал небольшую группу, которая делала вид, что разворачивает кампанию против маниан. В центре у меня есть, точнее, уже был шпион, организация про это узнала, но предпочла до поры его не трогать. Стас же внедрил тебя в центр в надежде, что я в поиске союзников захочу присоединиться к его группе. Мой шпион вышел с тобой на связь, передал записку, мы встретились. Я и сам только в последний момент понял, что это может быть подстава, и отправил вместо себя двойника, — он развел руками. — Вот такая история.

— Вы или специально врете мне, или это какой-то бред! — меня охватило желание наброситься на Иваныча, впиться ногтями в его лицо, рвать на нем волосы.

— Стас, наверное, рассказал тебе, что ему чудом удалось уцелеть при взрыве в Москве, — Иваныч усмехнулся. — Это не так. Он был там. После взрыва у него не осталось рук, ноги, девяносто процентов тела было покрыто ожогами, он ослеп и оглох. Пришельцы восстановили его почти с нуля, и он стал им верен от мозга до костей. Стас позволил инопланетянам наставить в свой мозг с десяток, если не больше, разнообразных прошивок. Маниане хотели получить идеального агента — Стас удачно подвернулся под руку. Он может быть кем угодно — прошивки активируются в зависимости от ситуации. Он может быть другом, может любить, может сопереживать, может быть дипломатом, безжалостным убийцей, добрым семьянином — кем угодно, если того потребует задание. Но в душе он до конца останется предан пришельцам. Такова его сущность, это то, во что его превратили маниане.

От его слов меня словно в кипяток окунуло. Что же ты такое говоришь, хрыч старый! Зачем ты мне это говоришь? Хочешь вывести из равновесия? Так ты это получишь, сволочь!

— Сейчас мой человек пытается прочитать его мозг, мне очень жаль, но это все правда, — добавил Иваныч.

Я вскочила с кровати как ошпаренная, а старый деревянный пол, словно хихикнув, скрипнул под моими ногами. Я не верила. Ни единому слову. В этом всем был какой-то замысел, но на него мне было плевать. Пальцы до боли вжались в кулаки, босая нога сделала шаг вперед по холодному полу. Мир вокруг словно погрузился в хаос, где нет добра, нет зла, а вместо черного и белого лишь серое во всех возможных оттенках. Но этот человек, сидящий передо мной, явно не хотел мне помогать. Он желал использовать, использовать и еще раз использовать.

Шаг, еще шаг.

И время замедлилось. Свист ветра за окном усилился, превратился в дикий монотонный вой. С каждой секундой он все глубже проникал в мои уши, заставляя глаза вылезать из орбит, а виски ныть от адской боли.

Мир поплыл, завертелся, пол ушел из-под ног, на миг я оказалась в воздухе, а потом с болью грохнулась на пол. Иваныч все еще сидел передо мной, и мне показалось, что из-под его лица проглядывает насмешливая дьявольская усмешка.

Я попыталась дотянуться до него рукой, но он отдалялся, словно комната резко увеличилась в размерах.

— Зачем вы врете? — кричала я, срывая голос. — Зачем вам это нужно?

— И не думал врать, — голос Иваныча отбился от стен и гулким эхом вошел в мои уши, а потом растворился в нарастающем с каждой секундой завывании.

— Но я люблю его! Люблю Стаса!

— Он специально прошил тебе мозг так, чтобы ты его полюбила. Любовь — еще один рычажок для манипуляции. Этот звукокод снимет твою прошивку, — он поднял руку, продемонстрировал сжатый в ней телефон, положил его на столик и поднялся.

Я кричала, тянулась то ли к Иванычу, то ли к его телефону, но казалось, что чем дальше дотягивается моя рука, тем больше разрастается комната. Свист в ушах сменился звоном, а потом неистовым писком.

Мои руки ухватились за уши, но писк и не думал прекращаться. Он только нарастал. Комната вокруг показалась мне пастью какого-то исполинского животного, которая была готова в любой момент захлопнуться. Кровать, зловеще нависший потолок, кресло-качалка — они становились то огромными, то миниатюрными. Было впечатление, что я утопаю, медленно погружаясь в деревянный пол, как в зыбучий песок. Я попыталась ухватиться, но пол моментально окреп, стал осклизлым, и мои пальцы только скользнули по нему.

А шум все нарастал, заслоняя собой все. Звуки, запахи, зрение. Все осталось где-то в глубине, остался только дикий визг, разрывающий мою голову изнутри.

Неправда! То, что он говорил, не может быть правдой! Стас не мог! Ведь мы любим друг друга!

Меня кинуло в холод, потом в жару, потом снова в холод.

Вселенная. Как же она прекрасна. Миниатюрные холодные колючие звезды разрастаются передо мной, представая во всей своей красе, и я нежусь в тепле каждой из них, а потом сквозь бесконечное космическое пространство несусь к следующей. Красная звезда, синяя звезда, желтая…

Солнце.

Оно проплывает перед моими глазами, кажется, я могу потянуться к нему, зачерпнуть горсть протуберанцев и разбросать их по вселенной. Оно другое. Оно не такое, как остальные звезды. Оно мягкое, теплое, родное.

Мне кажется, что оно всматривается в меня, пытается что-то сказать.

И бездна. Чернейшее пятно появляется прямо посреди желтизны гигантского светила. Луч тьмы на фоне света. Оно растет, расползается, тянется вверх, вниз, в стороны. Темнейшая клякса множится, порождает себе подобных, пожирает…

Я кричу, но здесь нет никого, кто мог бы меня услышать. Черные нити тянутся ко мне, охватывают за руки, проникают в каждую пору моей кожи. Я пытаюсь выбраться, но не могу, с каждым мигом погружаясь все глубже во тьму.

Мой разум светлеет.

На секунду в моей голове проносится то, что всегда было рядом, что даст понять принципы действия всепоглощающей тьмы, узнать её, погрузиться в бездну. Я мыслю, но мыслю не как человек. Что-то другое. Не из этого мира. Тысячи мыслей, понятных, как белый день, и в то же время непостижимых, промелькнет в моем сознании.

Я становлюсь частью тьмы, а она становится частью меня. Все по-другому, все иначе. Я могу мыслить как тьма, действовать как тьма, общаться с тьмой.

На секунду я поняла все, но все тут же уходит из моей головы.

Все начинает растворяться. Мысли исчезают из головы, прячутся в чертогах разума, разлетаются на куски. Нет ни тьмы, ни света. Нет ничего. Абсолютная пустота.

Слабость.

Мучительная слабость пронзила меня с головы до пят. Голова казалась отлитой из чугуна, руки еле шевелились, даже веки не хотели подниматься.

Что произошло?

Я там же? Кажется, да. На той же кровати. Смотрю в тот же серый потолок, но он больше не предстает исполненной злобы серой тучей, нависшей над головой. Вполне обычный потолок. Окно и шум ветра за ним, шкаф, древний пол, сделанный явно еще в прошлом столетии.

Стас!

Что со мной было? Почему я намертво уцепилась за него? Почему…

А кто я? Как теперь меня зовут? Как работает мой мозг? Какова моя личность?

Внезапно для самой себя меня одолело пьянящее чувство свободы. Я глубоко вдохнула воздух, чувствуя, что я — это снова я. Ирина Петрова, а не Габриэлла Ульрихт. Словно с моей спины сняли тяжелую ношу.

Ощущения были другими, мысли в голове — тоже. Все вокруг казалось иным — предметы, цвета, оттенки. Но это было приятно, словно я после долгих скитаний вернулась домой и снова посмотрела на мир глазами себя прежней. Глазами птицы, выпущенной из клетки.

Как я могла быть кем-то другим? А главное — почему мне хотелось остаться кем-то другим? Я помнила все, что произошло за последний день. Откуда во мне брались эти желания, которых вообще не должно было существовать? Влюбиться в человека за пару дней? Хоть я его знала довольно давно, но знать — это одно, а любить — совершенно другое. Что со мной было? Эти мои движения, жесты…

Вспомнила последний взгляд Стаса. Даже не вспомнила, скорее переосмыслила. Его пронзительный взгляд сквозь меня, он тогда выглядел иначе. Словно это был кто-то другой, похожий на него, но не он. Блеск чего-то в его руке и его последнее слово. «Извини».

О Боже! Это он меня вырубил.

Мой взгляд уперся в одну точку, которая показалась расплывчатой галлюцинацией.

Как он мог? Зачем он так поступил? Почему?

Все, что произошло за последние пару дней, начиная с нашего отъезда из Праги, теперь казалось каким-то сюрреалистичным сном, в котором я присутствовала в роли кого-то другого. Память покрывалась дымкой, её фрагменты падали в небытие. Как же это было жутко — руководствоваться чужими понятиями, чужими привычками. Чужим опытом.

Я посмотрела на свою руку и поняла, что она всё еще не моя. Кожа слишком гладкая, форма чересчур утонченная. И это побуждало во мне ненависть к самой себе, к собственному телу.

Моя левая рука впилась ногтями в правую, невзирая на боль, начала скрести, щипать, желая содрать с себя чужую кожу. Лишь кровь. Моя кровь, пробивающаяся изнутри чужого тела.

Дверь скрипнула, открылась. На пороге стоял Иваныч.

— Пришла в себя? — усмехнулся он. — Хорошо он тебе мозги промыл. Я уж думал, что очистка не сработает. Наверное, несколько дней кодом работал, перепрошивка лишь окончательным штрихом стала.

— Я все еще не я! — сказала я и услышала чужой, хрипловатый голос, который словно наждаком резанул по моему сердцу.

— Это временно, — ответил он. — Можно, конечно, ввести инъекцию на отторжение наращенных тканей, но тебе нужно пока что побыть в этом облике.

— Вы опять хотите меня использовать? — я посмотрела на него исподлобья, и он поймал мой взгляд. — Нет. Больше с собой сделать этого я не позволю. Верните мне мою внешность, и я ухожу. А нет — уйду и так. Хоть прямиком в этой пижаме!

— Постой, послушай, — он подошел ко мне, присел рядом, и во мне проснулось еле сдерживаемое желание заехать кулаком в его лицо. — Что ты знаешь про звукокоды? Что ты знаешь про массовое оболванивание людей?

— Мне этих знаний на всю жизнь хватит! — крикнула я. В моей памяти проплыл тот момент, когда я смотрела на удаляющуюся взлетную полосу аэропорта «Борисполь», и по моей щеке скатилась слеза. Хотелось уткнуться в подушку и реветь, как маленькая девочка. За всем, что было оставлено в прошлом. За мамой, которая давно меня похоронила, за кошкой Буськой, за соседкой Наташей, которая теперь, надеюсь, хорошо ухаживает за ней.

— Звукокоды — разумные существа, — с некой особой четкостью произнес Иваныч. — Живые и разумные. А знаешь, что это значит? Размножение. Медленная экспансия. По сути, код является живым звуковым вирусом. И части вируса живут в каждом человеке на Земле. В тебе, во мне, в любом. Они выполняют свою функцию — оболванивают одних, усиливают вторых, маскируют третьих. Не важно. Это часть живого существа, живущая в каждом землянине! Маниане, как тебе известно, искусственная раса, но кто их создатели?

— Звукокоды создали маниан? — прошептала я про себя.

— Именно, — продолжил Иваныч. — Не представляю, зачем они делают то, что делают. Но именно это нам и предстоит выяснить, а сейчас другого варианта, кроме как послать тебя в центр, просто нет.

— Послушай, — я посмотрела ему в глаза и поняла, что впервые в жизни назвала его на «ты». Сейчас он не был мне ни авторитетом, ни начальником, ни кем-то вышестоящим. Обычный человек, к тому же поведенный на своей борьбе. — Мне плевать, что задумали звукокоды, маниане, вы. Я просто хочу нормально жить. Найдите себе кого-нибудь другого, того, кто будет получать от этого удовольствие так же, как и вы. Я так понимаю, за мной никто не охотится, того киллера в Праге послал сам Стас, значит, я дальше смогу спокойно жить.

— Ты не понимаешь, что это касается каждого? — спросил он.

— Стас говорил мне то же, — ответила я.

— Стас отчасти сказал тебе правду. Это касается человечества в целом. Не знаю, что они планируют, но явно ничего хорошего для нас. Представь, что завтра они напустили на мир эпидемию. Или обрушили мировую экономику. Начали третью мировую войну. А мы могли это остановить. Могли, но не стали, испугались. Каково будет тогда тебе?

— Используйте кого-то другого! Ведите ваши войны сами! — всхлипывая, огрызнулась я.

— Никто в организации не знал об операции Стаса, кроме маниан и высшего начальства от людей. Боялись, что у меня там множество глаз и ушей. Он на полном серьезе внедрил тебя в центр, и сейчас ты можешь беспрепятственно пройти туда. Такую возможность нельзя упускать!

— Хочешь, чтобы я доставила вирус в центр?

— Никакого вируса не существует, — Иваныч вздохнул. — Это все было выдумкой. Мне нужно, чтобы ты добралась до главного компьютера на верхних этажах и скачала оттуда информацию. Исходя из неё, мы, возможно, поймем, что нужно пришельцам и как с ними бороться.

— У тебя же там свой человек! — воскликнула я, заметив, что при всем своем настрое уйти расспрашиваю Иваныча о деталях операции. Сердце в груди застучало быстрее. А что, если он сейчас на меня воздействует?

— Она не вышла на связь, значит, её уже взяли. А если и нет, она раскрыта, значит, за ней пристально следят. Раньше у нас не было возможности пробраться туда, мы не имели данных, но сейчас, благодаря тому, что мы взяли Стаса, у нас эти данные есть. Он напрямую сливался с компьютером наверху.

— Я просто откажусь и уйду отсюда, — посмотрела в его глаза. — Найди кого-то другого, подделайте внешность и посылайте на свои задания.

Больше мне с Иванычем было не о чем говорить. Я не записывалась к нему в слуги и не обязана рисковать ради него жизнью. Пусть он горит синим пламенем вместе с пришельцами, звукокодами и всем прочим. Он вернул к жизни мое сознание — за что ему спасибо. На этом все, нам не по пути.

— Дай мне одежду и выведи отсюда! — рявкнула ему в лицо.

В этот момент я поняла, что всегда хотела вот так прикрикнуть на Иваныча. Хотела, но не могла, а сейчас сорвалась, выплеснула злобу, отчего мне стало легче.

— Ты знаешь, почему Стас выбрал именно тебя? — спросил он. — Он мог взять кого угодно, любого человека с улицы и промыть ему мозги. Но выбрал тебя. Почему?

— Может, потому, что я ему действительно нравилась, — я секунду помедлила. — А впрочем, это не ваше дело.

— Нет, не поэтому, — он, прищурившись, усмехнулся и в этот момент выглядел как хищник, собирающийся броситься на свою добычу. — После всего он должен был доставить тебя в центр для исследований. В его памяти мы нашли одну вещь. Он считает, что у тебя есть пророческие видения, опасные для пришельцев.

Бездна…

Я замешкалась. Меня пробило легким ознобом. Пророческие видения о тьме. Но не может она быть настоящей! Нет во вселенной силы, пожирающей целые галактики!

— Стас сказал, что эти видения — способ привязки сотрудников к организации, — пробубнила я.

— Нет, это пророчество. Так говорит память Стаса, и я склонен ей верить, — Иваныч поднялся, прошелся по комнате, вгляделся в черноту окна. — Ты видишь то, что произойдет в будущем. Что ты видишь?

— Бездну. Абсолютную тьму, пожирающую целые планеты, звезды, галактики, — пробормотала я, и от этих воспоминаний мне стало не по себе. Картина, рисовавшаяся в моем сознании, была ужасной. До трепета, до дрожи в коленках. Нечто, просто уничтожающее вселенную по непонятным мотивам. И все попытки забыть это ни к чему не приводили — картина не желала исчезать из моего разума, держалась, словно самое важное воспоминание в жизни.

— Это и есть пророчество, — стоя ко мне спиной и смотря в окно, сказал Иваныч. Мне даже показалось, что он специально так встал, чтобы я не видела эмоций на его лице, но он сразу же повернулся и выглядел таким же, как и всегда, черствым стариком с джентльменскими манерами. — Твой мозг, — продолжил он, — преобразовывает информацию из будущего в удобный формат, так сказать. Это должно вызывать у тебя испуг. Я сам не верю, что нечто может пожирать целые галактики, но это может быть своего рода метафора, которую передает тебе разум, чтобы вызвать нужные эмоции. Чем больше пророк развивает свой дар, тем четче видит картину будущего.

— Но я никогда не предвидела будущего, как тот мальчик, Вадим, — прошептала я, и мое дыхание участилось. Не могло это быть правдой…

— Провидец провидцу рознь, — ответил он. — Кто-то видит четкие картины, кто-то расплывчатые. Кто-то ближайшее будущее, кто-то далёкое. У одних это проявляется с детства, у других позднее. Пророчества — это талант, — он снова присел рядом. — Такой же, как рисовать, писать книги, слагать стихи или лепить скульптуры. Мозг преодолевает звукокод и по теории распределения разума получает больше, чем другие. Твой пророческий дар раскрылся после того, как тебе поставили импланты, противящиеся восприятию оболванивающего кода. Но, может, и раньше ты чувствовала, скажем, что ваза должна упасть, и переставляла её. Подсознательно, на автомате. Главное, что нужно знать о пророчествах — это не точное будущее, а лишь самый возможный вариант из многих. Его можно предотвратить, направить по другому пути.

Значит, это все сбудется? — я была в шоке. Мои мысли стали вялыми и тягучими, тело словно вышло из-под контроля и не могло двигаться, я просто смотрела в кажущееся мертвым лицо Иваныча, ожидая ответа.

— Не сбудется, а имеет наибольшую вероятность сбыться, — вздохнул он. — Вот для того, чтоб это не сбылось, ты мне и нужна. Нужно точно узнать, что замышляют пришельцы.

Вот к этому он и вел. Голову морочит, значит.

— Откуда мне знать, что ты говоришь правду? Ведь ты любишь манипулировать людьми. Для тебя окружающие — лишь пешки, которыми ты жертвуешь направо и налево. Люди, которых ты послал в отель, погибли! — меня опять переполнила небывалая злость на Иваныча, его выражение лица показалось самым неприятным на свете, но где-то в глубине души я понимала, что это лишь нежелание принимать то, что он говорит. Что-то изнутри подсказывало мне, что мои видения — это правда, которая сбудется, если дать ей сбыться.

— Идем за мной, я тебе покажу, — он встал и направился к двери. По режущему слух скрипом полу я двинулась за ним.

За дверью оказалась такая же деревянная, ветхая и скрипучая лестница. Мы спустились вниз. Судя по обилию дерева здесь и висящей на стене коридора медвежьей голове, я нахожусь в каком-то охотничьем домике. Интересно, где этот домик расположен?

— Прошу сюда, — Иваныч открыл передо мной одну из дверей, яркий свет сразу же ударил в глаза.

Да тут же целая лаборатория! Огромная комната, освещенная ярчайшим светом ламп. Компьютеры на столиках, не обычных, а голографических, за которыми трудились несколько человек. Вся комната была заставлена разнообразными приборами, о предназначении львиной доли которых я не догадывалась. В длинном аквариуме сидел Клифи. Синяя рептилия сразу же одарила меня хищным взглядом и оскалила зубы. Кроме неё, кажется, никто не обращал на меня внимания.

— Где мы? — спросила я, поняв, скорее почувствовав, что это не совсем наш мир.

— На антиземле. Тут организации искать нас будет трудно, — ответил Иваныч. — Нет возможности использовать людей, часть электроники в условиях антиземли не работает, летать трудно, даже орлам.

— Если звукокоды живые и разумные, почему они не могут передать сигнал другим звукокодам? Манианам? — кажется, во мне опять просыпалось любопытство.

— А вот это и для меня загадка, — ответил Иваныч и прокашлялся, закрыв рот кулаком. — Они находятся во всех людях на Земле. Даже в собаках и птицах, которые хоть раз в жизни слышали музыку со звукокодом. И словно притаились. Не предпринимают никаких действий, молча выполняют свою функцию. Как будто ждут чего-то. Кстати, ты знаешь, что тарпакианцы не совсем живые существа?

— То есть — не живые? — удивилась я.

— То есть они живые, но искусственны. Созданы непонятно кем для проведения сложных математических вычислений.

— Но у них же нет математики! — я удивилась еще больше.

— У них математика фоновая. Пока два из трех сознаний активны, одно пассивно проводит просто-таки сумасшедшие исчисления, — Иваныч восхищенно развел руками. — При этом вычисляет он втайне от самого себя. Кто их создал — загадка, но тарпакианец — это по сути живой сверхмощный компьютер. Посмотри сюда.

Он подошел к огромному, метра два в высоту, металлическому цилиндру, высящемуся в углу комнаты, нажал какую-то кнопку, и створки цилиндра с шипением разъехались.

О Господи!

Я застыла в ступоре. К горлу подступил колючий комок, а рука автоматически прикрыла рот. Неужели это?.. Да нет, не может быть. Что они с ним сделали?

Внутри цилиндра находилась высокая емкость с прозрачной жидкостью, в которую был погружен Стас. Ко всему его телу подсоединялись какие-то проводки, датчики, изо рта выходила дыхательная трубка.

Был ли он сейчас в сознании? Кажется, нет.

Моя нога сама сделала шаг к цилиндру, а рука опустилась на обжигающе холодное стекло. Все моменты, когда мы были вместе, пронеслись в моей памяти один за другим. Я посмотрела в его казавшееся умиротворенным лицо, представила, как его глаза открываются, смотрят на меня…

Нет, то была не я. С ним был кто-то другой, а я лишь наблюдала чью-то жизнь, словно подсматривала сквозь замочную скважину.

— Что с ним? — прошептали мои губы.

— Мы пытаемся извлечь информацию из его мозга, — ответил Иваныч. — К сожалению, разум Стаса настроен так, что при активном вмешательстве через звукокод, попытке допросить информация стирается. Поэтому нужно делать все как можно аккуратнее.

— Что это за жидкость?

— Вода с некоторыми примесями. Ничего необычного, но это хороший проводник. Мы проецируем его мозговую активность на воду и уже оттуда пытаемся их считать. Вот, подойди сюда, — он подозвал меня к одному из компьютеров. Посмотри, изучи. Это данные из разума Стаса, преобразованные в текстовый формат. Они обрывчаты, неполные, но общий смысл понять можно.

Я присела за голографический монитор, провела по нему пальцем…

Правда, теперь уже не подлежащая никаким опровержением и иным трактовкам, предстала предо мной во всей красе. Все, что говорил Иваныч, оказалось абсолютной истиной. Вот они, воспоминания Стаса. Как он выжил при взрыве, как пришельцы восстановили его, и последнее задание — я.

Ликвидировать лидера террористической группы Сергея Ивановича Маркова. Доставить в центр для исследования пророка Ирину Анатольевну Петрову.

Меня должны были взять на следующей вылазке в центр, то есть завтра или уже сегодня. Что-то закололо в моей груди. Текст на экране показался зловещим, словно смотрел в меня и лелеял недобрые помыслы.

И меня поразило не столько то, что он со мной сделал, сколько то, как он мог из того самого милого парня, с которым мы были знакомы, превратиться вот в это. В бездушную машину пришельцев, не знающую пощады.

— Удостоверилась? — спросил присевший на соседний стул Иваныч.

Я молча кивнула. Говорить было трудно, да и не хотелось. Здесь все понятно без лишних слов.

— Поможешь нам? Отправишься в центр? Заодно информация, полученная тобой, поможет расшифровать твои видения.

— Да, — ответила я. Не столько от стремления помогать Иванычу, сколько от желания понять, что со мной происходит, и жажды мести организации за украденную у меня жизнь. А ведь если я действительно вижу будущее, они будут пытаться найти меня и дальше. И не Сергей Иванович виноват в том, что со мной случилось, а именно организация. Чертовы пришельцы.

— Тогда нам нужно приготовиться, — сказал Иваныч. — Тарпакианский контроль может опознать тебя. Нужно ввести изотоп, от которого ты будешь для них невидимой.

— Хорошо, — уже с уверенностью ответила я.

Глава 8

Черный «Альфа Ромео», ведомый Максом, выехал с антиземли, и я застыла от удивления. Машина неслась по воде! Словно катер! Или летела в нескольких сантиметрах над водой. Что за черт! Под нами была покрытая мелкими волнами водная гладь, и на миг я подумала о том, как буду выбираться, если «Альфа Ромео» начнет тонуть.

Резиденция находится в антиизмерении реки Тибр? Кажется, да!

Нас тряхнуло, и я поняла, что автомобиль выехал на небольшую улочку, плотно прилегающую к реке.

— Нижняя часть машины все еще находилась на антиземле, верхняя — уже в нашем мире, — усмехнулся сидящий рядом Иваныч.

Почувствовав легкие встряхивания машины на мощеной камнем дороге, я перевела дух и успокоилась.

Рим был покрыт низко нависшими серыми тучами, которые, казалось, касались куполов высоченных соборов. Словно сам Бог не захотел смотреть на то, что творилось внизу, и поставил облачную завесу. Послышались удары капель дождя по крыше. Небо плакало.

Я вспомнила, как все это началось. То самое недостроенное здание на окраине Москвы, в котором мы со Стасом ловили мнимых наркоторговцев. Тогда тоже шел дождь. Даже ливень. Все началось с небесного плача, возможно, все им же и закончится? Хотелось бы надеяться, но что-то подсказывало мне изнутри, что это не конец. Скорее — начало.

К площади Святого Петра мы подъехали через двадцать минут, и она по сравнению со вчерашним днем показалась пустой. Только редкие люди, которых не останавливал дождь, бродили по площади с зонтами, разглядывая памятники истории и архитектуры.

— Главное — проехать через тарпакианские этажи, — сказал Иваныч. — Постарайся дышать как можно реже. И не двигаться. Замри. Любой вздох, любое движение может тебя выдать. Здесь Стас сказал правду — тарпакианцы запоминают движения, мимику, жесты, а не внешность. Поэтому будь осторожна.

Я кивнула. Надеюсь, это окажется несложным.

— Дальше все по плану, проезжаешь через человеческие, тарпакианские и манианские этажи, к орлам поднимаешься по технической лестнице, не забудь о таблетке, которую я тебе дал, она скроет тебя от зрения орлов. И потом наверх по такой же лестнице. Схему помнишь?

Я попыталась воспроизвести в памяти все эти переплетения лабиринтов на этажах орлов, местоположение лестниц.

— Кажется, помню, — ответила я. Но разве такое запомнишь?

— Не забудь выбросить телефон перед тем, как подниматься к орлам. Они чувствуют электронику. Хорошо, удачи, — сухо сказал Иваныч. — После всего мы заберем тебя здесь.

Я молча кивнула. Что-то мне не нравилось в тоне Иваныча. Он всегда был суховатым и жадным на эмоции, если не пытался выдавливать их силой. Но сейчас, мне показалось, в его тоне проскочили нотки волнения. Хотя и для него это вполне оправдано. Тоже беспокоится, наверное.

Я не стала долго прощаться. Нужную информацию мне дали, вшили в руку передатчик, с помощью которого я смогу скачать данные из главного компьютера. Молча вышла из машины и открыла зонтик. Активировала входной звукокод, и туманная башня организации выросла передо мной, словно вынырнув из-под земли.

Опять появилось чувство, что она наблюдает за мной. Я помнила это чувство, хотя была не собой, когда ощутила его впервые. Словно тысячи глаз впиваются в меня взглядом, пытаясь понять, кто я и что здесь делаю.

Я окинула взглядом башню, вершина которой тонула в облаках, а подножье мягко касалось центра площади. Люди просто проходили сквозь этот монументальный исполинский столб, ничего не ведая и не замечая. Интересно, они чувствовали этот хищный взгляд на себе? Может, у них проявлялось какое-то беспокойство? Волнение? Ощущение чего-то странного?

Впрочем, неважно. Я направилась к башне, только сейчас понимая, насколько одежда Габриэллы Ульрихт неудобна. Как я могла раньше ходить в этом тесноватом пиджаке, еще и в туфлях? Впрочем, это была не я, и повторять ту самую походку и жесты для меня было проблемой.

Перед глазами резко потемнело, я уже была в длинном полутемном коридоре организации. А вот и робот, проверяющий ДНК. Теперь я немного боялась, а по телу гуляла мелкая дрожь.

«Это робот. Всего лишь робот. Он только проверяет ДНК», — успокаивала я себя, но занервничала еще больше, вспомнив, что сейчас мне предстоит миновать тарпакианские этажи.

— Можете пройти в лифт, госпожа Ульрихт, — сказал робот, и вот здесь я действительно занервничала. Коленки затряслись, тело покрылось холодным потом, кабинка показалась маленькой и неудобной. Она словно сжималась, с каждой секундой становилась меньше.

Нужно срочно успокоиться.

Я оперлась на прозрачную стенку лифта, сосредоточив все внимание на своей руке. Просто подумать о чем-то отвлеченном. Буська. Интересно, как она там? Хорошо ей с Наташей? Думаю, хорошо. Да и сама Наташа, скорее всего, изменилась. Уже не та параноичка, которой была раньше. Интересно было бы увидеть её вживую.

А вот и тарпакианец со своим кристаллом.

Я всеми силами пыталась его не замечать, вспоминая прошлое, думая о будущем, представляя себе природу, лес, море, Наташу Перунину вместе с её книгой, кошку Буську, что угодно. Но это было трудно. Тарпакианец словно разбирал меня на части своим взглядом, если это можно было так назвать, и я это чувствовала. Будто каждую молекулу моего тела пристально осматривают со всех сторон.

Лифт плавно взлетал вверх, а я пыталась не смотреть по сторонам, на кажущиеся зловещими кристаллы, шпили и выглядящих ленивыми исполинских инопланетян, расположившихся между ними.

Еще пару секунд. Вот-вот.

Кажется, один из них повел в мою сторону своими усиками, и я вздрогнула.

Все. Надеюсь, не заметил.

Я перевела дыхание. Теперь миновать этажи людей с кучей следящих систем, но это, кажется, проще. От людей хоть знаешь чего ждать, видишь эмоции на их лицах, слышишь интонацию в голосе, чувствуешь их.

Я не представляла, есть ли камера в лифте и будет ли мой жест подозрительным, но перекрестилась. Никогда не считала себя верующей, хотя и атеисткой тоже, когда жила в Москве, могла раз в год-два посетить церковь, но почувствовала, что сейчас мне это нужно. Чтоб успокоиться, остановить дрожь в коленках, учащенное дыхание.

Господи, если ты есть, помоги.

Незаметное стекло лифта разошлось, предоставляя мне доступ к человеческим этажам. Теперь по коридору к лифту, ведущему к манианам. И желательно — не сталкиваясь с людьми.

Молча, отворачиваясь в сторону, я прошла мимо сидящего за столом в приемной человека, пошла по длинному хорошо освещенному коридору. Как же трепетало сердце! Словно птица, заточенная в клетку, оно рвалось наружу. Нужно успокоиться, вести себя сдержанно.

Я уже почти не обращала внимания на неудобную одежду и обувь, только смотрела вперед, молясь про себя, чтобы никто ничего не заподозрил. Коридор казался бесконечным, яркие лампы напоминали впившиеся в меня взглядом глаза.

Шаги…

Чьи-то шаги впереди — и навстречу мне вышли мужчина и женщина, о чем-то беседующие между собой. Надеюсь, они заняты друг другом и не будут смотреть в мою сторону. Но он провел меня взглядом, от которого по спине уже в который раз пробежали мурашки, и я инстинктивно поежилась.

Поворот, теперь вот в эту дверь.

— Вы не подскажете, где здесь лаборатория? — обратился ко мне невысокий мужчина, вышедший из-за одной из дверей.

— Кажется… — я прокрутила в голове план здания. — Прямо и направо, там дверь с надписью.

Мой голос показался неестественным, каким-то загробным, не от мира сего.

— Спасибо, — улыбнулся он.

Так, надеюсь, он ничего не заподозрил. Просто идти. Идти вперед, как будто я была здесь сотни раз и знаю это здание чуть лучше, чем наизусть. Но все равно было страшно. Даже не страх, а нехорошее предчувствие, что вот-вот что-то случится, одолевало меня, сдавливая со всех сторон.

Предвидение. Может, действительно я не выйду отсюда и всем телом ощущаю это? От этой мысли стало еще хуже. В голове закружилось, пальцы сжались в кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони.

Вот он, лифт на манианские этажи. Слава Богу, пустой.

Я вошла, нажала кнопку, расслабилась. Среди маниан важно не попадаться на глаза работающим там людям, для инопланетян мы все на одно лицо, как, впрочем, и они для нас. Но ходить по их этажам придется недолго. Лестница почти рядом с лифтом.

Я ощутила, как лифт поднимается, летит вверх. И чернота. Вокруг только тьма. Неприятная, колючая, давящая, заставляющая затаить дыхание, как в тех снах. Может, это она и есть, та самая тьма? Бездна? Надеюсь, ответ на вопрос «Чем она является?» я получу.

Створки зашипели, открылись, я оглянулась. Людей, кажется, здесь нет.

Манианские этажи напоминали то ли замок из исторических фильмов, то ли глубокую пещеру. Создавалось впечатление, что стены песочного цвета были ровными, но стоило приглядеться поближе — и становились видны мелкие ямки, аккуратные дырочки, миниатюрные иголки, торчащие из них. Интересно, зачем они нужны?

Коридор вверху сужался и напоминал остроконечную арку, а под потолком висело что-то сине-фиолетовое, отвратительное, напоминающее гигантский кокон насекомого. Что это? Аппарат? Украшение? Какое-то существо? Чем бы это ни было, выглядело оно довольно мерзко. Шевелящиеся бугорки на поверхности, которые, казалось, вот-вот лопнут и из них потечет какая-то жижа, что-то похожее на сеть капилляров под его полупрозрачной поверхностью светилось тусклым синеватым светом. Фу, гадость!

Здесь царил въедающийся в нос запах каких-то медикаментов. Неприятно, конечно, но могло быть и хуже. Шаг, и стук каблуков прокатился по коридору жутким всеобъемлющим эхом, от которого на миг перехватило дыхание. Еще шаг — а теперь ни звука. Как такое возможно? Неважно.

Только теперь я заметила, что все здесь — стены, пол, мерзкий кокон, — окутано мягким фиолетовым свечением. Оно вздымалось и сразу же пряталось обратно, мигало переливалось, словно северное сияние снизошло на Землю и окутало собой эти аркообразные коридоры.

Как в том сне…

Хотелось остаться здесь и наблюдать. Просто смотреть на красоту и уродство внеземного мира. Но надо идти дальше.

Вперед.

Я аккуратно, но быстро прошла под коконом, опасаясь, что он может упасть мне на голову. Но эта штуковина осталась висеть так же, как и висела. Направилась по коридору, который впереди делал поворот. А вот и манианин. Огромная трехметровая фигура, покрытая белым костяным панцирем, прошла мимо, не обратив на меня ни малейшего внимания. Да и я тоже не очень-то к нему приглядывалась. Видела их, и не раз. Наши космические «друзья», черт бы их всех побрал.

Людей, кажется, видно не было. Их тут мало — человек десять на все манианские этажи. Сама не знаю почему, чувствовала я здесь себя более спокойно, чем на человеческом уровне.

Дальше был абсолютно пустой огромный, размером с футбольное поле, зал, напоминающий пещеру. С потолка свисали игольчатые зубья, среди которых летали какие-то разноцветные огоньки. Насекомые? Интересно, для чего пришельцы используют этот зал?

Проход через эту комнату показался долгим, словно она была как минимум втрое больше, чем мне показалось вначале. Дальше — еще один аркообразный коридор с несколькими подвешенными к потолку коконами и парочка костяных инопланетян, которые, похоже, о чем-то дискутировали. Интересно, на всех планетах существуют коридоры?

Неважно, нужно найти лестницу, а она должна быть рядом. Вот — небольшое ответвление, должно быть, здесь.

Коридор постепенно сужался. Кажется, сюда манианин смог бы протиснуться, только сложившись в три погибели. Даже мне пришлось немного пригибаться, чтобы не цеплять головой потолок. Для чего он нужен? Ведь у маниан и с гибкостью похуже будет, чем у людей.

Впереди что-то светилось. Окно? Кажется, нет. Свечение приближалось, и мое сердце мигом оказалось в пятках. Какой-то механизм? Что, если это лаз для роботов? Я инстинктивно вжалась в липкую влажную стену, в горле пересохло, а свет все приближался.

Если бы это было чем-то опасным, Иваныч бы меня предупредил! Не отправлял же он меня сюда с целью убить!

Но все равно было страшно. Бугорки на стене до боли впились в тело, дыхание замерло, а зловещий свет впереди становился все ближе и ярче. Мои глаза зажмурились, заслезились, словно я смотрела на Солнце в погожий день. По коже прокатился легкий озноб.

Вспышка. Яркая, ослепляющая. На миг показалось, что я ослепну. Как я ни зажмуривала глаза, перед взглядом было светло. Показалось, что кто-то прикасается ко мне. Со всех сторон, ко всему телу одновременно. Захотелось кричать, но я не могла выдавить ни звука.

А потом свет исчез. Резко и моментально.

Я боялась открывать глаза, вслушивалась в биение своего сердца, которое показалось мне громом. Наступило чувство, будто меня сжимали со всех сторон, словно пытаясь раздавить.

Посмотрела…

Тот же сужающийся коридор, те же песочного цвета стены. Запахло озоном. Похоже, я пробиралась через какой-то технический лаз, а пучок света, прошедший сквозь меня — наверняка некая технология.

Я отдышалась, припомнила план. Кажется, лестница должна быть уже близко. И я не ошиблась — метров через пятьдесят моему взору предстала самая обычная хромированная лестница, ведущая в темный проем в потолке. Хорошо хоть здание возводили люди, и этот технический лаз был сделан под человека.

Я сбросила обувь — в такой не полазаешь, — мобильник ушел следом, достала из кармана таблетку, закинула её в рот. Теперь орлы не должны меня увидеть, да и органы приспособятся к дыханию их атмосферой.

Я почувствовала нарастающий изнутри меня холод.

Ай, как же холодно! Казалось, что все внутри леденеет, замерзает. Живот скрутило, дышалось с трудом. Приспособление под чуждую атмосферу. Ай…

Жадно глотая ртом воздух, я полезла по лестнице. По телу пробежала волна тепла, и я поняла, что прошла через силовое поле, не дающее смешаться двум разным составам атмосферы.

Неприятные ощущения продлились секунд тридцать, потом резко затухли. Я почувствовала странный горьковатый привкус. Казалось, все внутри меня покрыто тонкой пленкой. Неприятное ощущение, будто гортань обклеили полиэтиленом.

Лезть по слабоосвещенной лестнице долго не пришлось. Вот он, свет в конце туннеля. Как выглядят этажи орлов, я видела только на фото, и это было похоже на снимок, сделанный в джунглях Амазонки. Что же, сейчас узнаем, как оно там на самом деле.

Я пролезла в круглое отверстие, напоминающее канализационный люк, и поняла, что на самом деле от джунглей здесь только засилье деревьев. Даже не деревьев, а чего-то искусственного, похожего на земную растительность. Слишком уж все симметрично, слишком правильно. Стволы, отходящие от покрытого красным мхом пола, возносились вверх и разделялись на ветки, все одинаковой длины и толщины. Они были покрыты чем-то похожим на листья, но, во-первых, синеватого цвета, во-вторых, тоже слишком уж правильные. Вершины этих деревьев были обвиты чем-то наподобие то ли проводов, то ли лиан, то ли…

От этой мысли мне стало не по себе…

Внутренностями животных. Да и запах здесь царил тухловатый, неприятный, режущий обоняние. А еще здесь было жарко, и мое тело покрылось потом. Я сняла тесноватый пиджак, отбросила его в сторону.

На высоте метров десяти, цепляясь за эти провода лапами, словно летучие мыши, вниз головами висели сами орлы. Картина завораживала, заставляла затаить дыхание. Мне показалось, что один из них открыл свои желтые глаза и посмотрел на меня, отчего у меня на миг перехватило дух. Но нет, я ошиблась. Если бы он меня увидел — уже был бы здесь, и не один.

А над ними, кажется, экран… Или что-то другое?

На куполовидном потолке отображалось что-то, одновременно похожее и непохожее на небеса. Среди напоминающих облака розоватых комьев что-то серебрилось, плясало, помигивало, словно кто-то пускал на потолок сотню солнечных зайчиков одновременно.

Стараясь не поднимать шума, я пошла по мягкому красноватому мху. Не знаю, могут ли они слышать, вроде как нет, кто-то когда-то мне говорил, что у орлов нет ни ушей, ни каких-либо их аналогов, но я все равно старалась не шуметь.

То, что было похоже на деревья, вблизи имело идеально гладкую кофейную поверхность. Я прикоснулась к одной из них — теплая. Словно батареи в холодную зиму. Откуда-то дул ветерок, и я поняла, что это выход из здания. Прямо наружу, к океану. Орлам ведь необходим полет, хотя бы по часу-полтора в день, вот им и сделали проход.

Наконец-то я поняла, что успокоилась. Страх, нехорошие предчувствия, дрожь в коленках — все это осталось там, внизу, вместе с людьми, тарпакианцами, манианами. Здесь было спокойно, тихо, хоть и непривычно. Даже потрескивания, выдаваемые орлами, не пугали, а мягкий мох под ногами даже наоборот — успокаивал.

Я протиснулась между двумя «деревьями», обошла третье, окинула взглядом компанию из десяти орлов на потолке. Вот он, быт внеземной расы. Кому-то может показаться примитивным, но, может, таким же в их глазах выглядит и наш. А ведь это не деревья никакие, и не лианы, и даже не чьи-то внутренности, а технология, к которой подключается любой представитель их вида, когда не занят полетом. Для чего служит эта технология, правда, я понимала плохо, как и, наверное, любой человек. Что-то из области внеземной логики.

Нужно найти лестницу, которая должна быть западнее.

То ли на меня так влиял здешний воздух, то ли таблетка имела побочное действие, а может, я поняла, что все завершится успешно, но мне хотелось радоваться. Все вокруг казалось необычно красивым: псевдодеревья, псевдолианы, орлы, даже царящая здесь жара.

Я шла, нет, скорее плыла по мягкому мху и радовалась, сама не зная чему. Впечатление было действительно таким, будто я иду по воде. Но все же нужно поспешить. Не стоит здесь задерживаться. Действие таблетки не вечно.

Как жарко. Я почувствовала, как моя пропитавшаяся потом одежда стала тяжелее. Захотелось её сбросить и идти дальше в одном нижнем белье, но кто знает, какие сюрпризы поднесет мне дальнейший путь? По лицу стекали огромные капли пота, а во рту, наоборот, воцарилась настоящая пустыня. В голове закружилось, а ноги начали подкашиваться.

Ну где же она, эта лестница?

Мох под ногами перестал казаться мягким. Даже наоборот, иногда складывалось впечатление, что я иду по иглам.

Что это? Климат? Или влияние здешней атмосферы? Неважно, нужно просто побыстрее убраться отсюда.

Дерево, еще одно дерево, стая орлов на потолке.

Захотелось пить. Почему меня не предупредили о жаре и не дали с собой хоть небольшую бутылочку воды?

Вот она, лестница. И два орла возле неё.

Аккуратно я начала подниматься вверх и пожалела о том, что оставила обувь. Ступеньки были обжигающе горячими. Ступенька, еще одна. Сверху уже виднелся нужный мне люк, но я перевела взгляд на повисшего в метре от меня орла. Все-таки это создание было красивым, хоть и пугающим. Зеленоватое тело, завернутое в перепончатые крылья, заставляло затаить дыхание и наблюдать. В этом создании было что-то от летучей мыши, что-то от человека, а что-то от какого-то неизвестного, невиданного существа, которое даже трудно было представить.

Люк…

Я прикоснулась к нему, и он показался необычайно холодным. Нашла нужную кнопку, которой внешне не было видно, нажала. Кажется, еще нужно повернуть ручку. Вот она. А это оказалось непросто! Пришлось приложить все имеющиеся силы, чтоб сдвинуть её с места.

Ай… только бы не упасть.

Ручка повернулась, что-то клацнуло, теперь все. Я почти на месте.

Пролезла в люк в потолке. Как же здесь темно! Явно не рассчитано на человеческий глаз. Лишь вдали виднелось еле заметное мерцание, словно там кто-то светил фонариком. Это и есть центральный компьютер? Сейчас посмотрим.

Пол под ногами показался жестким и холодным, и я во второй раз успела пожалеть, что оставила обувь. Холод обжигал, он волнами проходил по всему телу — от пальцев на ногах и до кончиков волос.

Ужас. Ну, еще несколько шагов. Нужно дойти.

Тьма вокруг казалась живой. Она словно проникала в душу, трогала что-то там, внутри меня, заставляла сжиматься сердце и учащаться дыхание.

А потом я почувствовала резкую пронизывающую боль в животе, словно что-то раздирало меня изнутри. Казалось, она проникала в каждую клеточку моего тела, выворачивала их наизнанку, делила на атомы. Жжение. И боль. Я поняла, что кричу, но не слышала собственный голос. В ушах воцарился протяжный монотонный гул. Впечатление было такое, будто кости ломаются под тяжелым прессом. Кажется, я даже чувствовала их хруст.

Это конец. Все.

Мое дыхание, сердцебиение, ощущения — все это исчезало, вытеснялось неистовой болью. Ноги подкосились, и я упала на обжигающе-холодный пол, который тысячей иголок впился в мою кожу.

А вокруг была лишь тьма и какое-то еле заметное мерцание впереди, словно там били молнии.

И мерцание приближалось.

Я не знала, есть ли оно на самом деле. Может, это и есть тот самый туннель, о котором пишут газеты в интервью с людьми, пережившими клиническую смерть? Я в это не верила, но мало ли.

Все, что меня сейчас волновало, это боль. Неважно, есть ли загробная жизнь, попаду я в рай или ад или же существует реинкарнация, а может, там вообще ничего нет, я просто перестану существовать. Все равно. Лишь бы боль прекратилась.

А свет с каждой секундой приближался. Что-то летело ко мне, что-то неизвестное, нечеловеческое. Но ни бояться, ни радоваться я не могла. Боль была повсюду. Казалось, я целиком состою из боли. Каждый нерв зверски ныл, каждый бозон будто желал раскрошиться на еще меньшие части.

Оно повисло надо мной.

Существо из света напоминало то ли звезду, разбрасывающую протуберанцы, то ли гигантскую каракатицу и тянулось ко мне своими световыми щупальцами. Оно потянулось ко мне, проникло в меня. В мою душу.

Глава 9

Где я?

Комната. Да, кажется, комната.

Кухня.

Стол, холодильник, шкафчик…

И все необычно знакомое. Мое! Это моя бывшая квартира в Москве. Как я сюда попала? Нет, это не моя квартира. Место, необычайно похожее на неё, но не она. Все какое-то расплывчатое, словно покрытое дымкой. Иллюзия…

А еще…

Дождь. Здесь идет дождь. Причем падает он с пола на потолок! Дождь с антиземли. Капли двигались медленно, слишком медленно. Они поднимались в воздух, соединялись друг с другом, образовывая зеркальные сферы.

Я попыталась прикоснуться к одной из них и замерла.

Мое отражение…

В нем было мое лицо. Настоящее лицо. Лицо Ирины Петровой, а не Габриэллы Ульрихт. Одежда тоже изменилась. Вместо юбки и блузки на мне были мои старые голубые джинсы и коричневая куртка.

Я ощутила дрожь в коленках, а в горле моментально пересохло. Где я? На том свете? Или в каком-то другом месте? И вообще, могу ли я себя назвать живой?

Это казалось каким-то сном. Создавалось впечатление, что существует только то, что находится в поле моего взгляда. Стоит мне отвернуться — и оно перестает существовать.

Полупрозрачная сфера перед глазами сужалась, обретала форму, я потянулась к ней. Движения казались мне медленными, вязкими, словно я была погружена в воду.

Это же мой мячик! Я посильнее сжала его в руке, стремясь подавить нервное напряжение. Но оно скорее радовало меня. Раз я могу нервничать и ощущать это, значит, я все еще не умерла.

Кто это?

Краешком глаза я заметила чье-то лицо.

Повернулась.

Нет, это не лицо. Оно было размытым, затуманенным, словно выплавленная из воска маска. И оно смотрело на меня. Я не видела его глаз, но чувствовала, как в меня впивается чужой взгляд, причем со всех сторон, словно я нахожусь в центре арены, а вокруг меня тысячи зрителей. Мне стало не по себе, я поежилась, словно хотела стать меньше.

Что-то было в нем знакомое, родное, но в то же время я не могла даже понять, какого пола человек или не человек передо мной. Мое тело инстинктивно вжалось в кресло, а тело пробило ознобом.

— Не бойся, — сказало оно каким-то загробным голосом, словно говорили через скрученную в трубочку газету, отчего я испугалась еще сильнее. Все вокруг — моя кухня, мой холодильник, капли, зависшие в воздухе, вокруг показалось угрожающе-колючим. Я изо всех сил сжала в руке мячик, словно пыталась его раздавить.

— Что ты? Где я? — прошептала я, и мой голос отразился эхом и громким гулом вернулся ко мне.

— Мы — существа, которых вы называете звукокодами, — холодно ответило то, что сидело передо мной, и от его голоса по моей спине пробежали мурашки. — Мы выглядим так, потому что твое подсознание рисует этот образ.

Звукокоды… Иваныч говорил, что они разумны, но…

Мои мысли запутались, стали вялыми, тягучими, словно меня одолевало похмелье.

— Где я? — я всматривалась в замыленное лицо собеседника, пытаясь разглядеть хоть какие-то черты, но все было тщетно. Это был поиск черной кошки в темной комнате. При том, что кошки в комнате не было.

— Физически — все еще в башне. Но твой разум находится между Землей и антиземлей, — отвечал голос, который, как мне показалось, лился одновременно отовсюду. — Ты чувствовала при переходе из мира в мир, будто время на миг замедляется, а пространство вокруг исчезает? Между измерениями нет понятия пространства, а значит, и времени, но, будучи здесь, можно находиться во множестве пространств, а значит, и во множестве времен. Именно так и работает система телепортации, которую ты видела в центре — пропускает существо между двумя противоположными мирами.

— Это все — ненастоящее? — с опаской спросила я, всматриваясь в расплывчатое, замыленное лицо, которое, кажется, начало обретать какие-то черты. То оно напоминало лицо Стаса, то Наташи Перуниной, то Иваныча, то подруги моего детства…

Страх исчез, и я начала чувствовать, что нахожусь здесь на своем месте, словно после долгой отлучки вернулась домой. Все здесь казалось родным и близким. Стол, занавески на окнах, холодильник, мой мячик, зажатый в руке, и даже капли идущего вверх дождя.

— Настоящее, — ответил безликий собеседник. — Ты находишься там и тогда, где хотела бы быть. Но между мирами. Здесь есть признаки и Земли, и антиземли.

Его голос с каждым словом становился все более естественным, но определить хотя бы его пол все еще было невозможно.

— Почему я здесь?

— Мы спасли тебя, перенеся сюда. Иначе ты бы взорвалась, — ответил он. — Человек, которого ты называешь Иваныч, напичкал твое тело взрывчаткой с целью подорвать главный компьютер. Сейчас ты готова разорваться на части. В действительности же никакого главного компьютера там нет. У нас вообще нет главного компьютера. Потому что мы и есть компьютер, находящийся во всех и одновременно. Мы знали, что на верхний этаж башни рано или поздно придет тот, кто сможет противостоять изменению. Поэтому поставили механизм, с помощью которого сможем общаться с тобой напрямую.

Иваныч. Черт его дери! Он опять использовал меня, только теперь решил еще и пожертвовать мной как пешкой. Меня переполнила злоба, кулаки сжались. Чертов Иваныч! Как же мне хотелось, чтобы он находился рядом! Я представила, как бросаюсь на него, изгоняю всю свою злобу.

— Ты нужна нам, чтобы противостоять изменению, поэтому мы спасли твою жизнь, — сказал собеседник, но это вызвало лишь еще больший прилив злобы. Опять я кому-то нужна! Неважно, человек это или нет. Опять меня кто-то хочет использовать! Я изо всех сил опустила кулак на стол, сбивая повисшие в воздухе капли, мячик выскочил из пальцев, ударился о столешницу, подпрыгнул, на миг завис в воздухе и улетел на пол.

Твари!

— Мы не хотим пользоваться тобой, наоборот, хотим, чтобы ты воспользовалась нами. Нам нужен оператор.

И тут до меня дошло. Собеседник действительно читал мои мысли. Видел их, чувствовал. От этой мысли меня пробила дрожь. Захотелось пить. Я посмотрела по сторонам. Здесь же ничего не было!

На столе прямо перед моими глазами стоял стакан, наполненный водой.

Схватила емкость, жадно отпила несколько глотков, вытерла губы рукавом. Потом взглянула на стакан, но уже не удивилась тому, что воды в нем было столько же, как когда я его брала.

— Чего вы хотите? — я посмотрела в месиво, заменяющее лицо собеседника.

— Предотвратить приход Изменителей.

Я хотела спросить, кто они, но собеседник уже все понял сам.

— Они — цивилизация, которую невозможно понять, и при этом чрезвычайно могущественная. Они приходят во вселенную и изменяют константы мироздания. После них ни один человек не останется человеком. А Земля перестанет быть Землей. Ты же чувствуешь их. Видишь как приход бездны.

— Значит, бездна — это…

Я снова словно очутилась во сне. В котором нечто черное пожирало все вокруг. Звезды. Галактики, цивилизации, оставляя по себе лишь беспросветную чернь.

— Бездна — это Изменители, — сказал собеседник. — Мы не знаем их мотивации, и даже если узнаем, не факт, что сможем понять. Мы не знаем их происхождения. Мы не знаем их логики. Мы не знаем их названия, но человеческое слово «Изменители» было бы точным отражением их сущности. Они изменяют вселенную по каким-то своим критериям. Меняют физические константы, влияют на понятие измерений, времени, — говорил он, тихо и отчетливо, словно учитель, который стремится максимально понятно донести информацию до ученика. — Они уже несколько раз приходили в наш мир. В будущем.

— В будущем?

Он говорил о будущем в прошедшем времени. Почему? Зачем?

— Время — это тоже пространство, — сказал он, прочитав мои мысли. — Время — это часть пространства. Каждый отрезок времени во вселенной существует одновременно. Прошлое, настоящее, будущее. Каждый миг времени зафиксирован в пространстве. Путь во времени лежит через пространство.

Я не совсем понимала то, что он говорил. То есть вчера, сегодня, завтра — все это уже где-то существует? Нет, не может быть.

— Из одного времени в другое можно прилететь на космическом корабле. Очень быстром, конечно, но можно, — сказал он. — А можно пройти через пространство между Землей и антиземлей, где пространства как такового нет, и можно выбрать множество из точек во времени.

До меня дошло. Знание словно свалилось на голову, будто кто-то коснулся моего разума и положил его туда, отчего мое дыхание перехватило, а перед взглядом померкло. Все вокруг потеряло краски, показалось, что качнулся пол. Пространство и время едины. Будущее и прошлое существуют одновременно. Тарпакианцы и орлы. Они не инопланетяне. Они — люди из будущего, прошедшие изменение и ставшие другими. Превратившиеся в то, чем являются сейчас.

Боже! Я тоже могу читать мысли того, кто сейчас сидел передо мной! Мы могли общаться мыслеобразами! Иначе я бы этого не поняла.

— Они даже не помнят, кем были когда-то, — подтвердил мой собеседник. — Изменители меняют их, лишая прошлого, превращая в нечто иное. Заставляя развиваться по новому пути, чтоб потом прийти и изменить снова.

— Перепрошивка, — прошептала я.

— Да, это точное слово. То, что сделали с тобой. Сменили облик, тип мышления. Только Изменители перепрошивают вселенную. Этого нельзя допустить. Можно изменить пространство, только здесь, только сейчас, до первого прихода Изменителей. Лишь тогда человек останется человеком.

— Кто вы на самом деле? — непроизвольно вырвалось у меня, и я поняла, что попала в точку.

— Мы — разумный, живой, но все-таки механизм, оставленный кем-то на антиземле, — ответил он. — Мы не знаем, кто наши создатели, возможно, они давно уже погибли или изменились. Но мы знаем наше предназначение — всячески противостоять Изменителям и не дать совершиться изменению. На деле мы являемся водорослями, живущими в океане антивселенной. Но в отличие от любых существ наша душа, наш разум, ментальная часть нас, не привязана к физическому телу. Мы можем существовать в организмах и механизмах как во вселенной, так и в антивселенной. Но мы поняли, что являемся лишь приспособлением. А приспособлению нужен оператор. Каким бы совершенным ни был компьютер — без пользователя он ничто.

— Значит, оболванивание людей на Земле, создание маниан — все это было попыткой противостоять изменению? — я удивленно вгляделась в безликого человека, так и не понимая, какое отношение имеет оболванивание людей к их миссии.

— Да, — ответил он. — Маниане были созданы как наши первые носители во вселенной. К тому же у них была улучшена выживаемость, выработана система предчувствия вариаций будущего. Мы думали победить Изменителей с их помощью, но вероятность пространства-времени, в которой они приходят и изменяют вселенную, все равно осталась существовать почти во всех возможных вероятностях. Маниане объединились с людьми во всех трех вариациях в попытке найти идеальное решение. От тарпакианцев требовалась фоновая математика, их способности к вычислению намного выше, чем у любого компьютера во вселенной. От орлов — их возможность чувствовать электронику и взаимодействовать с ней. На нынешней Земле же мы попробовали использовать высокий интеллектуальный потенциал и инстинкт самосохранения человека, для этого воспользовались законом сохранения разума, наделив способностями к интеллектуальному мышлению некоторых лучших его представителей. Но все это не отменило приход Изменителей, даже не уменьшило его вероятность. А потом мы поняли, скорее увидели, что те, кто нас создал, рассчитывали еще на один винтик в системе. На оператора. Мы попытались просчитать вероятность и поняли, что это человек именно из того времени, где еще возможно все изменить, и что он рано или поздно придет на верхний этаж нашей башни в Риме.

— Но почему именно я? — спросила его. — Почему не кто-либо другой?

— Мы не знаем, — ответил он. — Мы — всего лишь огромное, разумное, но приспособление. Почему те, кто нас создали, не вложили нам эту информацию изначально, почему мы должны были понять это сами, почему оператором должна стать именно ты — мы не имеем ни малейшего представления. Но твои видения о пришествии тьмы, они ведь доставляют тебе душевную боль?

Я кивнула, и перед глазами снова пронеслась всепоглощающая бездна. Она казалась живой, разумной, и она пугала. Пугала страшнее любых ужасов, катастроф, монстров.

— Эти видения показывают, что ты понимаешь всю важность не дать возможности Изменителям совершить свое деяние. Видения провидцев не вызывают эмоций. Они могут построить логическую цепочку и только потом выразить свое эмоциональное состояние. Тебя же видения вгоняют в инстинктивный страх.

— Пророчество, — вырвалось у меня.

— Пророки — это люди, которые способны чувствовать, что происходит далеко в пространстве, а значит, во времени. Ты чувствуешь самые важные точки — приход Изменителей. Находясь в пространстве между Землей и антиземлей, мы не можем быть всюду одновременно. Нам доступно лишь пять процентов пространства-времени. Мы не можем попасть в большинство точек, скажем, узреть приход Изменителей. Нам доступны только определенные сектора пространства-времени. Другие же закрыты белыми дырами, куда не может попасть ничего, даже свет. Возможно, белые дыры поставили Изменители, чтобы не дать нам информации о себе. Но чувство пророков идет в обход белой дыры и может частично узреть, что за ней происходит. Мы так и не можем до конца понять этот феномен.

— Зачем вам понадобился мальчик по имени Вадим? — спросила я, обдумывая сказанное. Это казалось невозможным, непостижимым.

— Мы думали, он — уже пришедший в этот мир первый Изменитель. Ведь насколько мы знаем, Изменители видят все варианты будущего, а значит, знают о нем намного больше, чем кто-либо, — голос собеседника, как мне показалось, дрогнул. — Но, как выяснилось, это допущение было неверным.

— Вы уничтожили его семью! — я почти перешла на крик. Когда-то они отдали приказ уничтожить мальчика, как они могли… Я снова ощутила прилив злобы.

— Не забывай, что мы — инструмент. Мы не наделены эмоциями, и, возможно, этого нам не хватает, чтобы остановить Изменителей. Может, поэтому нам нужен оператор-человек.

— Про меня вы тоже думали, что я — Изменитель? — я привстала и немного наклонилась к нему, но ближе его лицо казалось еще более расплывчатым. И я знала, не представляю откуда, но знала — брось в это лицо хоть тем же стаканом — он пройдет насквозь, как через воздух.

— Да, — кивнул он. — Каждый пророк может оказаться потенциальным Изменителем. Но мы ошиблись, ты не пророк. Точнее, больше, чем пророк. Ты видишь по-другому. Ты оператор. Сейчас мы что-то наподобие автономных модулей, которые живут во всем. Мы даже не можем полноценно общаться между собой. Объединить нас в сеть сможет только оператор.

По моей коже пробежал холодок. Что-то в душе подсказывало мне, что он говорит правду, а тьма, проносящаяся в памяти, заставляла верить, но вот логически…

Ну не могу я быть единственной из миллиардов человек, которая нужна этим существам. Никакая я не избранная, этого просто не может быть. Невозможно.

— Мы пытались сделать нашим оператором человека по имени Стас Бондарев, — снова ответил он на незаданный вопрос. — Но он просто не подходил. Не знаю, почему у нас не получилось. Все, что мы смогли — сделать его нашим агентом и отправить на поиски сопротивления. Они мешали нам. Но именно вследствие этих действий мы получили оператора. Почему линия вероятности сложилась именно так — мы не знаем.

— А если я откажусь? — спросила я. — Умру?

Мое дыхание замерло в предвкушении ответа.

— Не умрешь или умрешь, но не сейчас. Мы обязаны дать выбор. Такова наша программа, — ответил он. — Но мы не знаем, существуют ли другие кандидаты на роль оператора, значит, все, что мы делали для вселенной и существ, живущих в ней, может оказаться напрасным. Мы дадим выбор. Или ты сольешься с нами, или сможешь жить как раньше, — монотонно говорил он. — Это место между Землей и антиземлей может дать возможность выбора.

Я не знала, что ответить. Даже не представляла. Тысячи мыслей одновременно пронеслись через мой разум, сердце забилось сильнее. Что он имеет в виду под выбором? Что это повлечет за собой?

— Это твой выбор, сделай его, — сказал он и растворился.

Все вокруг изменилось. Дымка исчезла, капли дождя — вместе с ней. Я находилась в своей квартире, и все это было реально. Я провела пальцем по столу. Это был мой стол и ничей другой. Я его узнаю где угодно. Но почему я здесь? Как я тут оказалась?

Он сказал, что между мирами нет пространства и времени. Он, то есть они, звукокоды, перенесли меня? В мою квартиру? Сделать выбор здесь?

Я посмотрела в окно. Там был погожий солнечный денек, лучи проникали в квартиру, осветляя все, на приоткрытом балконе восседал голубь.

Мяу…

Я повернулась.

Буська! Бусинька моя!

Кошка, мурлыча, потерлась о мои ноги.

Мой взгляд случайно упал на стол.

О Боже!

Разгаданный кроссворд! Тот самый, который я разгадала, когда ко мне в руки попала флэшка…

Я переместилась не только в пространстве, а еще и во времени. Все это было ясно как божий день, словно кто-то нашептал нужную мысль мне на ухо.

Поднялась, бросилась в комнату, посмотрела в зеркало. Голубые джинсы, коричневая куртка…

И я все поняла. Знания тяжелым молотом свалились на мою голову. От осознания всего мое сердце забилось сильнее, а все тело покрылось липкой пленкой пота.

Это была я сама! Тогда, человек оставивший следы в моей квартире, не был предателем, за которым гонялась организация. Это была я сама. Моя нынешняя вариация, а для того моего воплощения — вариация меня из будущего.

Вот он, мой выбор.

Я почувствовала вторую, не пройденную мной временную линию. Она всплыла в моей памяти, словно давно забытое воспоминание.

Прихожу домой, не нахожу следов, грызу себя по поводу смерти бабушки Виталика, ломаю диск и выбрасываю его в мусоропровод. Потом засыпаю, оставив телефон на кухне, и не слышу звонка от Виталика. Никто никогда больше не напоминает мне о диске, об информации на нем. Я живу спокойной жизнью, не подозревая о существовании организации, звукокодов, инопланетян…

Это мой выбор…

Сейчас только от меня зависит, пройду я тот путь, который прошла, соглашусь слиться со звукокодами или останусь жить обычной, нормальной человеческой жизнью, которую всегда хотела вернуть. Просыпаться под мурлыканье Буськи, первой поздравить Наташу с её бестселлером, навещать маму, быть обычным человеком, как и тысячи людей вокруг. Мое нынешнее воплощение просто перестанет существовать, уступив место другому. Тому, которое могло бы быть…

Бездна…

Если я сделаю такой выбор, Изменители придут. Правда, мне будет все равно. Я не буду знать ни о бездне, ни об Изменителях.

Мое горло словно зажало в тиски, руки нервно затряслись. Я смотрела в свое отражение в зеркале, не представляя, что предпринять. Разум раскололся — часть меня хотела избежать всего этого, быть прежней собой, никогда не вступать в организацию, никогда не знать о ней, вторая же часть видела бездну и четко понимала, что только я могу её остановить.

Сомнений не было. Я словно видела все алгоритмы разбросанных по миру звукокодов. Бездушные машины, которым была нужна душа. Моя душа.

Я почувствовала, что могу управлять этим местом. Словно художник, наносить штрихи на холст прошлого. Что-то из того мира, из антиземли, давало мне возможность сделать это — просто пожелать, и нужные следы появятся в нужном месте.

Я уже отчасти слилась с механизмом. Сетью звукокодов. Но точка невозврата еще не наступила. И наступит ли она — зависело только от меня.

Меня охватила растерянность. Еще никогда в жизни я не ощущала подобной растерянности. От меня зависела судьба мира, но в то же время я могла спокойно жить, не зная об этом.

А что, если Изменители — не зло? Что, если во всем этом есть какой-то смысл? Нет, не может быть. Я видела тьму, видела исчезновение всего, и в те моменты у меня не было ни одной положительной эмоции.

Только сковывающий липкий страх, который заключал меня в свои объятия. Мысли путались, казалось, что комната сужается, давит меня. Тьма снова пронеслась перед взором. Всепоглощающая тьма. Существа, которых никому не удалось понять.

Внутри меня что-то сжалось, я задышала глубже. Моя рука, словно обретшая собственное сознание, повисла в воздухе, и пространство вокруг колыхнулось. Словно по нему пошли еле заметные волны. Я могла управлять этим местом, своим прошлым, одним взмахом руки. Одной лишь мыслью.

Волны мягко коснулись ламинатного пола возле компьютера, и пространство изменилось — на полу словно из-под земли вырос пыльный след кроссовки сорок второго — сорок третьего размера. Оставь я свой реальный след — воплощение меня из прошлого решит, что это нормально. Что она сама его оставила. А так… а так она пойдет дальше, как когда-то пошла я.

Ноги сами понесли меня в коридор, и стоило только посмотреть на пол, как на нем проявился еще один след.

Я сделала выбор.

Меня пробил озноб. Правильный ли он? Я отказалась от того, к чему хотела вернуться все это время — от обычной, нормальной жизни и выбрала…

…сама не знаю, что я выбрала, но ключевую роль в выборе сыграл мой страх. Страх перед тьмой. Всепоглощающей бездной. Изменителями. И только сейчас я смогла понять. Уловить тот удаленный от меня сегмент сознания сети звукокодов.

Это не выбор. Это проверка. Если бы я приняла другой выбор — значит, я не подхожу на роль оператора. Значит, мой разум неспособен сделать то, что ему предназначалось.

Я бросилась к двери, открыла её, рука сама потянулась в карман, где находились ключи. Что-то рядом тихо скрипнуло. Я повернулась.

Наташа…

Будущая писательница, автор бестселлеров.

При её виде меня кинуло в дрожь. Я же знаю, что произойдет с ней и со мной в ближайший год. Знаю, но не могу сказать! Я сразу это почувствовала. Говорить нельзя. Не знаю почему, просто нельзя.

— Спешишь куда-то? — улыбнулась она.

— Да так, по работе, — дрожащим голосом ляпнула я первое, что пришло на ум.

— Удачи. Если задержишься — покормлю твою Буську.

Кошка, услышав свое имя, показалась из дверного проема. Бусинька моя. Рыжее счастье! Я нагнулась, погладила её, и она зашипела. Словно бы перед ней находилась змея.

По моему телу пробежали мурашки.

Я повернулась.

Человек без лица стоял за мной на лестничной клетке. Он молчал, но я словно почувствовала слова в своей голове.

«Пора уходить».

Меня всю затрясло, я закрыла дверь своей квартиры на ключ, взглянула на вглядывающуюся в меня Наташу.

— Пиши больше. Скоро бигборды с рекламой твоих книг в Европе висеть будут, — не знаю почему, но мне захотелось ей это сказать.

— Ты опять издеваешься! — пробурчала Наташа. Но я уже быстрым шагом направлялась к лифту. Кабинка быстро доставила меня вниз, я быстро отошла от подъезда метров на сто и всмотрелась.

Как же это было непривычно. Находиться в своем доме и знать, что всё это далеко в прошлом. Словно смотришь старую фотографию и ощущаешь себя в ней — снова помолодевшей и не знающей, что тебя ждет.

Эти стены лифта, этот подъезд, этот двор — все было таким родным, близким…

И от этого я отказалась.

Я шла по своему двору и любовалась им. Впервые в жизни.

Машинами, припаркованными одна возле другой, так что местами между ними было не протиснуться, детьми, играющими на площадке неподалеку, бабушками, рассказывающими друг другу разнообразные сплетни, черным котом, перебегающим мне дорогу, молодой мамой, везущей в коляске свое чадо.

Я обернулась. Сама не знаю почему, но обернулась. Словно кто-то позвал меня. Не могла не обернуться.

И затаила дыхание.

Вот она я. Вторая я вышла из машины и, по привычке засунув руки в карманы, с недовольной гримасой на лице шла к подъезду. Я из прошлого. О чем сейчас думает та вторая я? Я словно перенеслась мысленно в тот момент. Горечь из-за смерти бабушки Виталика и раздумья над тем, продолжать расследование или бросить все к черту, оставив все как раньше. Я словно шла с ней рядом, будто повторяя каждый её шаг. Наши мысли слились воедино.

Я словно оказалась там, на её месте, точнее, на своем, но утраченном. Смотрела на мир её глазами, снова переживая те же мысли и чувства, что тогда.

Она еще не знает. Ей еще предстоит весь этот путь. Узнать, понять, обжечься, снова понять и наконец вернуться сюда и сделать выбор.

Мир закружился, померк, все вокруг словно потеряло краски, расплылись очертания домов вокруг, машин, людей. Лишь мутная клякса, палитра художника на холсте мироздания.

Выбор сделан…

Антракт.

На миг я снова ощутила неистовую боль, но она сразу же стихла. Я увидела себя со стороны. Еще в облике Габриэллы Ульрихт. Словно в замедленном видео, я смотрела, как мое тело взрывается, рвется на части, порождая на свет снопы синеватого огня.

А потом я ощутила, что лечу. Пролетаю по длинному круглому коридору, а где-то в конце него реет свет. Свет в конце туннеля. Я почувствовала, как что-то входит в меня, сливается с моим сознанием. Что-то стало мной, а я стала им.

В мозгу зазвучали тысячи непонятных голосов, понятий. Констант и переменных.

Я видела свет тысячи одновременно светящих солнц, но даже не зажмурилась. Для этого у меня не было век. Как и тела.

Свет. И ничего кроме света.

Я отделялась от мира, а мир отделялся от меня.

Было холодно. Что-то твердое впилось в мой бок, заставляя открыть глаза. Серость. Что-то серое. И твердое. Кажется, я лежу лицом вниз. Я перевернулась. Вокруг были пяти-шестиэтажные дома желтоватого цвета, откуда-то слышались крики, ощущался запах пыли. Кажется, я в каком-то дворике. Полностью голая.

Я посмотрела на свои руки. Они были мои. Те самые руки, которые были даны мне от рождения.

Что случилось? Как я здесь оказалась? Последнее, что помню, — туннель и разрывающееся на части мое тело.

— Извините, вы в порядке? — ко мне быстрым шагом приближался мужчина. — Что с вами произошло? Вызвать полицию? Скорую? Почему вы в таком виде?

Я инстинктивно закрылась руками, посмотрела на мужчину, попыталась ответить, и что-то изменилось.

Я почувствовала его. Словно находилась в его теле.

Его звали Роберто. Он направлялся к стоматологу. Я даже ощутила навязчивое нытье во рту справа. У него жена и двое детей. Все его воспоминания, начиная с детских и заканчивая сегодняшними, мигом оказались в моей голове. А потом я поняла, что могу не только читать его мысли, но и управлять ими. Внушать ему желания, воспоминания, чувства. Я могла управлять звукокодом, находящимся в нем.

Пусть считает, что я одета. И идет отсюда.

— Извините, синьорина, — сказал он. — Почему я сюда свернул? Неважно, наверное, задумался. Извините, — он развернулся и быстро потопал к выходу из переулка.

Я еще раз прикоснулась к его разуму, утихомирила зубную боль. А еще сбрей-ка ты эти уродливые усы.

Он будет считать, что это его собственная мысль. Я это знала.

Поднялась на ноги и почувствовала несколько сотен человек рядом с собой. И я была каждым из них. Ощущала то, что чувствовали они, смотрела на мир их глазами.

Взглядом швейцарского гвардейца на площади Святого Петра я посмотрела вверх и увидела синюю вспышку в небе. Проникла в разум наблюдающих это людей. Они считали, что это фейерверк. А потом я поняла, что могу путешествовать от одного сознания к другому. Быть везде и одновременно. Я видела взрыв сотнями глаз одновременно. Слышала его сотней ушей.

Я нашла Иваныча и поняла, что могу внушить ему, что он — пятилетняя девочка, или император Франции, или Папа Римский. А то вообще превратить в овощ. Нет, он мне еще пригодится. В моих планах.

Я путешествовала по разумам людей, чувствовала их мысли, могла корректировать их.

…этот мужчина больше никогда не ударит свою жену.

…а она перестанет принимать наркотики.

…этот навсегда забудет о сексуальных фантазиях с детьми.

…прекратит заниматься карманными кражами.

…бросит мысли о самоубийстве из-за несчастной любви и начнет развивать свой талант художника.

Я была в Москве, в квартире Наташи Перуниной. В её голове. Смотрела в монитор её ноутбука.

…хороший сюжет.

Я погладила её рукой свою Буську, придремавшую на столе возле клавиатуры.

Красавица, кошка. Во какая стала! Теперь мама будет всегда рядом.

Коснулась разума своего бывшего одноклассника Виталика. Пусть бросит пить и больше времени посвятит работе. Из него выйдет толк.

Мой бывший начальник Вадим Михайлович. Подскажу-ка ему, что задержанный за кражу ни в чем не виноват. А вот настоящий преступник через час придет к тебе в кабинет и напишет чистосердечное признание…

Моя мама, которая так и не смогла пережить смерть дочери и ударилась в алкоголизм.

…нет, мам, я не умирала, просто была в долгом отъезде и скоро вернусь. Бросай эту гадость.

Я вернулась обратно и улыбнулась сама себе. Слегка подправила окружающим восприятие. Пусть считают, что на мне есть одежда. По крайней мере, пока я не доберусь до ближайшего магазина.

Вышла из переулка, всмотрелась в свое отражение в витрине. Я была та же, что раньше, но в чем-то неуловимо другая. В чем? Не знаю, время покажет. Знала я только одно — это далеко не конец.