Ключи от королевства (СИ)

Рядом с королём, по правую руку от него, озарённый мерцанием факелов, сидел маркиз Гундахар. Зрачок его единственного глаза отливал зловещим багровым блеском; воспалённое веко было красным от недосыпания и длительного застолья, сопровождавшегося обильными возлияниями. На сердце у маркиза было тяжело и смутно. Каждый раз, когда он думал о том, что Розмунде удалось выскользнуть из его рук, что она бежала из осаждённого замка вместе со своим любовником Бладастом, его охватывала ярость. Он уже не спрашивал себя, как они встретятся, что он ей скажет, как сделает, чтобы заставить её унижаться, мучиться и раскаиваться. Ему хотелось одного — только бы свидеться с ней снова.

Король, как будто угадав причину его невеселья, склонился к маркизу со словами:

— Если хочешь, чтобы возмездие свершилось, оставь всякую печаль и все тревоги, кроме злости. Злость, как и ненависть, лучшая подруга мести: пусть они сопровождают тебя вместо уныния и тоски.

— Злость, ненависть… они выжгут мне душу прежде, чем я смогу наконец утолить свою жажду мести, — отозвался Гундахар, не глядя на собеседника.

— Потерпи, друг. — Рихемир покровительственно и вместе с тем снисходительно улыбнулся ему. — Всё будет в своё время. Потом…

— Потом! — повторил маркиз сквозь стиснутые зубы. — Отчего же не теперь? Отчего мы медлим и не преследуем тех, кто изменил своему королю? Или вы забыли, сир, что Розмунда — истинная дочь своего отца и что Гослан Монсегюр не прекращал борьбу, пока не достигал своих целей?

Не дождавшись ответа, Чёрный Вепрь одним духом выпил кубок вина, которое показалось ему чрезвычайно кислым, плюнул и выразил на своём лице отвращение.

Неожиданно послышались вопли, ругательства, топот быстрых шагов по лестнице. Дверь распахнулась, и в неё вбежал один из часовых, которые несли ночной дозор на крепостной стене.

— Союзники возвращаются! — заорал он, вытаращив глаза, взгляд которых наконец остановился на короле. — Я видел среди них полумесяцы боевых топоров фризов, а также знамёна Аремора!

— Тарсис… — прошипел Рихемир, от злости сжав скипетр Клодина с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев.

— Можно было догадаться, сир, что мастер-приор выступит против вас, как только получит поддержку вождя Альбуена, — сказал, пожимая плечами, канцлер Вескард, который сидел по левую руку от короля.

— Я должен был казнить Тарсиса сразу после того, как умер Фредебод! — взвизгнул король, и глаза его сверкнули праведным гневом. — Почему я не сделал этого? Для чего вы, мессир Вескард, уговорили меня помиловать этого подлого предателя?

— Сир, вы помиловали Тарсиса к вашей же выгоде, — отозвался канцлер с самым невозмутимым видом. — Если бы в первые дни вашего правления вы не проявили снисходительность к Великому мастеру-приору, вы бы потеряли доверие народа, да и трон в придачу.

— Что ж, второй раз я таким глупцом уже не буду! — ворчливо пообещал ему Рихемир.

Тут же был созван военный совет. Рыцари, из голов которых ещё не выветрился хмель, отчаянно спорили. Мессир Рамнульф, кузен короля, бил себя в грудь и уверял, что победа неподалёку: стоит двинуться на союзников — и они одержат верх несомненно. Он предложил разделить армию на две части. Одна должна покинуть замок до рассвета, чтобы обойти лагерь противника и ударить по нему с тыла, другая — дать сражение при первой же атаке. Герцога Рамнульфа поддержал король, движимый нетерпением обрушить на мятежных подданных всю свою ярость.

Однако такое решение не понравилось маркизу Гундахару. По его мнению, делить войско значило ослаблять его. Поэтому Чёрный Вепрь предлагал, испытывая намерения и возможности неприятеля, держать оборону крепости, используя помощь горожан. Маркиз опасался, что перепившиеся рыцари и солдаты не сумеют достойно сражаться на открытом пространстве. Ему хотелось выиграть время: когда они окончательно протрезвеют, он сам поведёт их на битву. Предложение Чёрного Вепря вызвало у короля и его сторонников целую бурю возмущения. Рихемир заявил, что отстраняет маркиза от командования королевской армией, и на его место назначил кузена Рамнульфа.

К тому времени как поднялось солнце, герцог Рамнульф, не колеблясь, вывел пехоту и конницу в долину Брасиды, придвинул их к войскам мятежников и стал вызывать их на битву. Те ничуть не смутились. В свою очередь командиры союзников выстроили своих солдат в боевой порядок.

Упорное сражение длилось в течение нескольких часов. Недавние друзья, приятели, товарищи по оружию и даже родственники, ныне вставшие по разные стороны, не уступая друг другу, с бешенством резали друг друга. Знатные рыцари яростно рубились мечами наряду с простыми солдатами. Фризы, ведомые вождём Альбуеном, сошлись в схватке с вассалами короля, среди которых оказались фризы князя Гримберта.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

В самый острый, переломный момент сражения (Рамнульф уже надеялся, что ему удастся опрокинуть врага ещё одним сильным натиском) на горизонте неожиданно появился во главе конницы маршал Эберин Ормуа. Повинуясь его властному слову и личному примеру, воспрявшие духом союзники вновь сомкнули ряды и стали яростно отражать натиск врага. Не в силах сдержать страшный напор, воины королевской армии шаг за шагом пятились назад.

В это время король взволнованно шагал по шатру. Рихемиру было не по себе: с тех пор, как ему донесли об участии в битве бывшего маршала и друга Фредебода, дурные предчувствия не покидали его.

Неожиданно у входа в шатёр послышалось фырканье лошади, топот копыт, заглушённые голоса. Спустя мгновение король увидел человека в высоких кожаных сапогах, забрызганного грязью; это был Антуан де Бри, один из рыцарей Чёрного Вепря.

— Ч… что с…случилось? — спросил Рихемир, от испуга начав заикаться.

— Сир, мы не устояли, — отдышавшись заявил де Бри. — Наши войска опрокинуты превосходящими силами противника… Те, кто уцелел, обратились в бегство… Ваш кузен, герцог Рамнульф, пал в сражении; маркиз Гундахар, пытавшийся безуспешно удержать бегущих рыцарей, был ранен и взят в плен…

— Проклятие! — прорычал король вне себя от гнева и стыда: мог ли он подумать, что война будет закончена столь позорно для него, наследника славного Клодина?.. Проклятый Эберин Ормуа!.. Неужели маршал в самом деле непобедим, как всё ещё говорят в Ареморе?..

Больше в тот день он не произнёс ни слова.

А поздно ночью Рихемир призвал к себе канцлера Вескарда и надиктовал ему послание, которое велел тайно отправить Ки-рраху, вождю кочевых племён, обитавших за Злодейской пустыней. Изобразив свои бедствия, король умолял Ки-рраха прийти на помощь и одолеть вместе с ним мятежных подданных, взамен обещая земли Эльгитского Тракта.

— Эльгитский Тракт испокон веков принадлежал Аремору — это важный стратегический пункт, — напомнил королю Вескард, решив, что тот что-то перепутал.

— Ну не Вальдону же ему обещать! — прикрикнул на него Рихемир, топнув ногой в высоком сапоге из тиснёной кожи. — Пишите скорее!

Письмо было дописано; канцлер аккуратно присыпал песком невысохшую бумагу и подал её королю.

— Осуждаете меня, Вескард? — зыркнул на него Рихемир.

Умудрённый государственным опытом канцлер задумчиво поднял брови, сморщил кожу на лбу.

— Конечно, с одной стороны, с волками жить — по-волчьи выть, ну а с другой… Сир, может, следует подождать?

— Ни за что! — вскричал Рихемир голосом слезливой старой бабы. — Я и так полжизни ждал, когда Фредебод уступит мне трон! Я покажу им… покажу им всем, что право короля остаётся неизменным и равным для всех его подданных! Когда королю угрожают и мечами отнимают у него трон, кто дерзнёт осудить его, если он обратится за помощью к дикарям?

— Но, сир, осмелюсь предостеречь ваше величество, — вкрадчиво произнёс Вескард, — что нашествие кочевников на Аремор может иметь неприятные последствия для всего королевства.

Рихемир разгладил ладонями свои длинные, спадавшие на уши волосы.

— О Вескард, неужели вы думаете, я этого не предвидел? Да я согласился бы сотню раз умереть злой смертью, чем причинить какой-либо вред моему королевству!.. Вы ещё не знаете всех моих замыслов, — сказал он с хитрой и хищной усмешкой. — Одно скажу вам: дикари Ки-рраха — только орудие в моих руках. Придёт пора — и я уничтожу кочевников, истреблю их всех до последнего!..

Ничего не ответив, Вескард, с потемневшим лицом, уныло потупил глаза. Его терзали стыд, отчаяние, сожаление.

«Плох, — подумал он о короле, — совсем плох! Заигрался во власть, столько крови пролил и сколько прольёт ещё!.. Размечтался о своей бессмертной славе: ни чести, ни совести не осталось!»

С болью в сердце канцлеру пришлось унять своё запоздалое раскаяние. Если бы только он мог вернуться в прошлое, в тот день, когда, стоя на крепостной стене королевской цитадели, назвал Рихемира правителем Аремора!.. Если бы Судьба вдруг подарила ему такую возможность, он сделал бы всё для того, чтобы корона, скипетр и трон Ареморского королевства принадлежали другому потомку легендарного Клодина…

Размышляя о превратностях Судьбы, канцлер Вескард не сразу разобрал слова вошедшего рыцаря; решив, что ослышался, он переспросил:

— Как вы сказали? Кто настаивает на встрече с королём?

— Его сиятельство граф Эберин Ормуа, — повторил рыцарь, на лице которого читалось изумление не меньшее, чем на лицах канцлера и самого короля.

Глава 29

Ирис ни за что не хотела отпускать Эберина в лагерь побеждённого короля. Девушка недоумевала: ведь Рихемир повержен, остатки его армии — кто попал в плен, кто успел спастись бегством, — уже не представляли угрозы для союзников, и о чём же тогда можно было с ним говорить? Убеждать, чтобы он отказался от престола в пользу незаконнорождённой дочери короля Фредебода, было бесполезно. Вряд ли человек, однажды вкусивший власти, о которой мечтал всю свою жизнь, так легко откажется от неё. Добровольно он этого точно не сделает, зато его можно силой заставить сложить оружие и вместе с ним — знаки королевской власти.

Так говорили фризы, так рассуждала и сама Ирис.

Нет, она не была сторонницей кровопролития, она желала любой ценой избежать войны, в которой люди гибли во имя торжества тщеславия и гордыни. Она была согласна даже отречься от кровного родства с королём Фредебодом и его завещания, только бы прекратить междоусобицу. Но ей сказали, что от её желаний ничего не зависит и что от Рихемира нужно избавиться, потому что, оставаясь королём, он принесёт Аремору бедствий больше, чем чужеземные враги. И потом её ещё долго убеждали, что обезвредить Рихемира, не дав ему возможности погубить королевство, способен только один человек — Эберин Ормуа.

Но Ирис хотелось, чтобы именно этот человек, незаурядный, сильный и храбрый, оставался рядом с ней. Девушка испугалась своего открытия: Эберин оказался тем мужчиной, к которому её влекло с неудержимой силой, а желание коснуться губами его губ становилось неотвязчивым. Она не понимала, откуда взялось и уже несколько дней жило в ней странное, волнующее сердце предчувствие. В её присутствии Теодезинда так загадочно, так многозначительно говорила с Эберином о некоем знаке Судьбы, что Ирис решила: речь идёт о ней самой. Но если она — знак Судьбы для Эберина, значит, и для неё он тоже знак Судьбы. Не юный Адальрик, который пробудил в ней, скромной монастырской послушнице, незнакомые ей прежде чувства, а именно этот мужчина — зрелый, независимый, уверенный в себе и, несомненно, очень привлекательный для женщин.

Провожая Эберина на битву, Ирис долго глядела ему вслед и вдруг поймала себя на мысли, что этого человека она знает уже целую вечность и… отчаянно его любит. Она горячо молила Великую Троицу Богов покровительствовать маршалу в сражении, оберегать его и даровать ему победу. Он вернулся живой и невредимый… и вот опять покидал её…

Когда в лагерь союзников пришла весть о победе над королевской армией, всех охватила радость. Всюду были слышны весёлые песни и оживлённые разговоры. Среди суматохи, которая царила в лагере, напоминавшем волнующееся море, наверное, одна только Ирис не разделяла общего ликования.

Девушка сидела неподалёку от палатки, где сейчас совещались вожди союзников, среди которых были также её дедушка Альбуен, Дван и Великий мастер-приор Тарсис. Оттуда до неё доносились взволнованные голоса фризов и — спокойный, уверенный Эберина. Потом кто-то из мужчин ударил рукой по столу, кто-то воскликнул: «Пора!», и наконец они появились на пороге.

— Граф Ормуа едет в лагерь Рихемира, — заявил Дван, исподлобья взглянув на Ирис. — Он убеждён, что король не смирился со своим поражением и теперь постарается сделать всё возможное и невозможное, чтобы вернуть себе лавры победителя. Эберин считает, что Рихемир способен на самый гнусный поступок: предать свою страну и принести в жертву свой народ в угоду собственным честолюбивым интересам.

— О Великая Троица! — воскликнула Ирис, всплеснув руками. — Но ведь Теодезинда предупреждала, что Рихемир никого не станет слушать! Пусть король и проиграл это сражение, но он по-прежнему может быть опасен!

Эберин, услышав её слова, подошёл к девушке:

— Мадемуазель Ирис, я должен увидеться с Рихемиром. Это мой рыцарский долг, это мой долг перед отчизной. Вы же слышали пророчество Теодезинды: Аремор окажется под угрозой разгрома или даже полного исчезновения, если король призовёт себе на подмогу чужаков. Самыми беспощадными и заклятыми врагами Аремора всегда были кочевые племена, которые обитают в Злодейской пустыне; каждый король Аремора в своё правление был вынужден вести с ними ожесточённую войну, изгоняя их орды из страны и отбрасывая назад, за Эльгитский Тракт.

Эберин посмотрел на погрустневшую Ирис, сомневающихся Альбуена и Двана:

— Мадемуазель… друзья, простите, что так быстро покидаю вас. И на пиршестве по случаю нашей победы побывать не получится, и не наговорились досыта. Но всё ещё впереди: и пир мы устроим грандиозный на весь Аремор — когда нами станет править законная наследница короля Фредебода!

— Я буду ждать вас, мессир! — Ирис не удержалась: обняла Эберина и, не обращая внимания на окружающих, нежно поцеловала его в щёку.

— А я обещаю не слишком томить вас ожиданием и вернуться к вам как можно скорее! — В ответ улыбнулся Эберин. И, осмелившись взять девушку за руку, прибавил: — Клянусь вам, моя королева, или я не граф Ормуа — господин Сантонума и свои годы на земле зря прожил!

Он разжал пальцы, и Ирис поспешно отвернулась от него, чтобы не расплакаться.

Эберин вскочил на коня, поднял руку и помахал на прощание всем, кто сейчас смотрел ему вслед. Потом развернулся и во весь опор помчался в сторону неприятельского лагеря. Полы его плаща белыми крыльями взметнулись вверх, и вскоре граф Ормуа исчез в седой пелене тумана, окутавшего долину Брасиды.

— Ох, уж эта безрассудная отвага! — воскликнула Ирис голосом, в котором звучало уныние. — Из-за неё я ежечасно, ежеминутно тревожусь…

— Гони тревоги прочь! — отозвался Дван, стоявший рядом с девушкой. — Великие боги покровительствуют нашему правому делу и сохранят драгоценную жизнь нашего маршала! Он — истинный сын своей страны: он сам, его душа, его воля принадлежат Аремору.

— Все верят в то, что Эберин непобедим, но никто не говорит о том, что он так же уязвим, как любой смертный, — сказала Ирис и вздохнула…

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Спустя какое-то время маршал Эберин Ормуа достиг вражеского лагеря и в сопровождении стражи вошёл в шатёр короля.

— А-а, граф! Здравствуйте, здравствуйте, я уж и не надеялся с вами свидеться! — Тёмные ярко блестевшие глаза на иссиня-бледном, гладко выбритом лице, впились в Эберина, едва он переступил порог. — Желаете говорить со мной наедине?

Получив утвердительный ответ, Рихемир повелительным жестом отослал стражу и указал маршалу на кресло, стоявшее напротив того, на котором сидел он сам.

— Зато я был уверен, что наша встреча неизбежна, — постарался как можно вежливее произнести Эберин. С первого взгляда на короля он понял, что тот не чувствует себя побеждённым и что наверняка уже предпринял те меры, которые вызывали у Эберина серьёзную тревогу.

— И кто же внушил вам такую уверенность? — Рихемир изобразил на своём лице изумление. — Уж не Тарсис ли? Опять Великий мастер-приор что-то против меня придумал? Не жалеет он вас, граф, не дорожит вами! Доблестного маршала посылает на сомнительные переговоры, точно волку в пасть!

«Это вы-то волк?» — хотел спросить Эберин, усмехнувшись, но вместо этого произнёс:

— Никто меня не посылал! Я действую здесь от своего имени и в ничьих указаниях не нуждаюсь!

— Хотите сказать, что в войну против меня не он вас втянул, а вы присоединились к мятежу по собственному желанию? — с кривой ухмылкой проговорил Рихемир.

— Я ничего доказывать и тем более оправдываться не собираюсь. — Эберин жёстко посмотрел на него. — Скажу лишь, что, как рыцарь, присягавший королю Фредебоду, исполняю свой долг: верой и правдой служить его законному наследнику на ареморском престоле. И я со всей честностью готов заявить во всеуслышание, что этот наследник — не вы, мессир!

— Мессир?! — подскочив на месте, как ужаленный, переспросил Рихемир визгливым от негодования голосом. — Да как вы смеете обращаться к своему королю как к равному себе по происхождению?

— Позвольте обсудить ваше собственное происхождение с ареморскими сеньорами, — спокойно продолжал Эберин, в душе радуясь, что король сам начал разговор, ради которого он и прибыл. — Полагаю, мессир, момент истины наступил. Соблаговолите созвать рыцарей, которые верят, что сражаются за кровного наследника короля Фредебода и прямого потомка легендарного Клодина. Пусть они узнают наконец, что их бессовестно обманывают и что они отдают свои жизни, защищая самозванца!

— А вы смелый, граф! — Рихемир хищно оскалился; в его прищуренных глазах сверкнул недобрый огонёк. — Не боитесь, что за такие слова по моему приказу из вас рагу сделают?

— Не боюсь, потому что я для вас сейчас — самый жизненно важный человек, — с невозмутимым видом ответил Эберин. — Убив меня, вы и себя самого обречёте на неминуемую смерть: моих друзей, которые так и рвутся в бой, чтобы уничтожить вас, больше будет некому сдерживать.

— А вы что же, может, жалеете меня? — удивился Рихемир, округлив глаза. — И с чего бы вдруг вы, бывший маршал Фредебода, воспылали жалостью к человеку, который и мизинца вашего драгоценного друга не стоит?

— Не вам судить, кто сколько и чего стоит! — резко прервал его Эберин. — В отличие от вас, король Фредебод имел представление не только о долге правителя, но также о чести и благородстве! Он никогда не ставил свои личные интересы выше блага страны!.. А жалко мне вас потому, что вы напоминаете мне мальчика, который давно вырос из детских штанишек, но так и не разучился шалить. Мальчишеские игры в войну, мессир, это не то же, что настоящая война: здесь сражаются мечами, выкованными из стали, а не деревянными поделками; здесь люди погибают, а не притворяются убитыми…

— Вы предлагаете мне выбросить белый флаг и сдаться на милость победителя, чтобы спасти свою жизнь или свою честь? — вкрадчиво спросил Рихемир, но по лихорадочному блеску в его глазах Эберин понял, что он на грани бешенства. — Не-ет, граф! — выкрикнул он пронзительно. — Так дело не пойдёт! Чести у меня нет — вы ведь и сами это признали! А жизнь… Для чего мне жизнь, когда у меня отнимут трон?

— Я предлагаю вам сдаться и отказаться от престола, чтобы остановить бессмысленное кровопролитие. Я даже готов пойти вам на уступку и не разглашать тайну вашего происхождения: народ Аремора запомнит вас как правителя, которому бремя власти оказалось не по плечу и который уступил её дочери короля Фредебода. Вам сохранят свободу и вы сможете удалиться в добровольное изгнание…

— Вы сошли с ума! — вскричал Рихемир, не дав графу договорить, и обеими руками схватился за голову. — Вы сами понимаете, чего требуете? Уступить королевскую власть какой-то сопливой девчонке? бастарду?!

— Осторожно! — Эберин упреждающе вскинул руку. — Мы оба знаем, что у девушки, которую вы презрительно называете бастардом, на престол Аремора гораздо больше прав, чем у вас. Собственно, их у вас нет совсем!

Последние слова маршала заставили Рихемира замолчать. Какое-то время он сидел, погрузившись в мрачные раздумия, а затем, вскинув голову, спросил у наблюдавшего за ним Эберина:

— Свиток, который вы выкрали из тайника в монастырской ризнице, сейчас у вас?

— А вы бы стали рисковать своей последней козырной картой, не будучи уверенным в благоразумии противника? — Вопросом на вопрос ответил Эберин, не сводя глаз с лица короля.

На эти слова, произнесённые так спокойно, Рихемир омрачился ещё больше. Они прогнали всякое сознание осторожности: они затронули в нём чувство собственного превосходства и усилили злобу, которую он испытывал к маршалу короля Фредебода.

— Надеетесь меня перехитрить? — проворчал он. — А что если я отправлю своих людей к Тарсису и потребую обменять вас на бумагу из монастыря? В противном случае, я буду вынужден удерживать вас в заложниках!

— Ничего не выйдет, — возразил Эберин, покачав головой. — Если к завтрашнему утру я не вернусь, мастер-приор отдаст приказ снести ваш лагерь и сровнять его с землёй. Мессир, согласитесь принять моё предложение, велите сеньорам сложить оружие и отпустите их по домам…

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Эберин не договорил — в эту минуту в шатёр вошёл канцлер Вескард и, склонившись к Рихемиру, взволнованно зашептал ему что-то на ухо. После этого они оба — король и канцлер — уставились на маршала.

— Говорите, ваши друзья ждут вас завтра к утру? — уточнил Рихемир, обращаясь к Эберину, и с торжествующим видом прибавил: — Ничего, до утра я продержусь! Скоро здесь будут мои союзники, вот тогда и посмотрим, кто из нас будет ставить условия, а кто — подчиняться им!

Он позвал рыцарей, охранявших вход в шатёр, и небрежным взмахом руки указал на Эберина:

— Этого человека взять под стражу! Отныне он — мой пленник.

Глава 30

Задолго до того, как Рихемир надиктовал канцлеру письмо, в котором просил помощи у вождя Ки-рраха, кочевые племена двинулись из Злодейской пустыни в сторону Ареморского королевства. Узнав о том, что в Ареморе вспыхнула усобица, старейшины кочевников, посовещавшись, решили воспользоваться случаем, удобным для внезапного нападения на королевство.

Орды кочевников, словно вихрь, докатились до Эльгитского Тракта и, не встретив серьёзного сопротивления, заполонили Ареморское королевство. Дикари грабили, жгли, опустошали земли феодов, уничтожая целые селения, разбивая священные алтари, разводя костры в покоях замков, выкалывая драгоценные камни из мраморных изваяний. Семьи сеньоров вырезали до последнего человека; мужчин, оказывавших сопротивление, тащили привязанными к лошадям по улицам и затем убивали. Люди гибли тысячами; каждый город, где улицы были усеяны телами, напоминал огромную покойницкую. Когда гонцы из разорённых феодов добрались наконец до долины Брасиды, где были сосредоточены силы союзников, было уже слишком поздно что-либо изменить. Можно было лишь держать оборону, отражая натиск дикарей…

Не дождавшись возвращения Эберина из лагеря короля, фризы начали готовиться к новому сражению с полной уверенностью в успехе. В этот раз они намеревались окончательно разгромить сеньоров, защищавших Рихемира, а самого Рихемира вывести перед строем рыцарей и вырвать у него отречение от престола. И вдруг… и вдруг пришли ужасные вести, одинаково поразившие и ареморских рыцарей, и фризов. В Аремор со стороны Злодейской пустыни внезапно вторглись кочевые племена. Случилось то, что предсказала Теодезинда и что предвидел Эберин: король призвал в страну чужаков. Вот только это случилось гораздо раньше, чем ожидалось. Положение сразу стало отчаянно трудным: была потеряна надежда на ареморскую конницу, которая подчинялась лишь приказам маршала Ормуа; самого маршала удерживал в плену король, и никто не знал, жив ли ещё Эберин.

— Как быть дальше? — такой вопрос задал своим соплеменникам вождь Альбуен во время военного совета. — Если учесть, что ареморская конница следует за нами неохотно, а мастер-приор не способен увлечь рыцарей в сражение, рассчитывать нам придётся лишь на свои силы. Готовы ли мы вступить в схватку с врагом, который численностью намного превосходит наши войска?

— Что мы сможем разбить рыцарей Рихемира, в этом нет сомнения: мы уже побеждали их, — первым начал говорить Йорн по прозвищу Волчья Шкура. — Но как одолеть дикарей из пустыни? В прошлом сражении мы потеряли многих наших сородичей — а ведь война только начинает по-настоящему разворачиваться!

Тотчас его поддержал Хакон Серебристый Кедр, сказав:

— Да, многие наши земляки навеки остались в земле Аремора! Уже нет с нами Эйвинда Окуня, молодого Криса, сына Ховальда, Агвида Лесного Воина… А сколько из нас живыми вернётся в Туманные Пределы?

— Мои дорогие сородичи, друзья, соратники! — продолжил Альбуен, поняв, что боевой задор его земляков начал угасать. — Все умирают рано или поздно. Мы тоже, как установила каждому Судьба, умрём. Но фризам славными предками завещано умирать в бою от меча врага. Эйвинд, Агвид, Крис и многие другие из наших погибли — верно! Но разве кто-нибудь из них сожалел о своём выборе? Наших доблестных друзей вели в бой дух свободы и Судьба; они умерли, защищая справедливость и будущее независимой Фризии. Так будем вести себя до конца нашей жизни и мы! У нас нет выбора: либо мы сложим оружие и, признав власть Рихемира, станем его вассалами, либо продолжим сражаться, чтобы Аремором могла править моя внучка — наследница короля Фредебода, в жилах которой течёт кровь древних фризских вождей.

— Я согласен с тобой, вождь, — поддержал Альбуена Дван. — Умирать надо достойно: во имя и во славу свободной родины! Выпьем, друзья, последнюю чашу за завтрашний бой и нашу победу! И пусть наши боги будут с нами!..

В последнюю ночь перед сражением среди множества дел, связанных с подготовкой новой битвы, Альбуен выкроил свободный час и уединился в палатке со своей внучкой.

— Ирис, моя участь, как и судьба фризских воинов, при проигранном сражении будет одна — доблестная, героическая смерть. Но меня волнует твоя судьба и будущее Фризии. Я хочу, чтобы ты укрылась в надёжном месте и там ждала конца битвы. Если её исход окажется несчастливым для нас и ты услышишь, что я погиб, тебе придётся немедля двинуться в путь и во что бы то ни стало добраться до Холодного моря. Ты должна рассказать фризам о том, что здесь случилось, о предательстве Рихемира, о его союзе с Ки-ррахом. Об этом должны непременно узнать также наши соседи гистерийцы. Когда я болел, меня лечил гистерийский шаман, с помощью которого мне удалось подружиться с их вождём. Помни: фризы смогут противостоять Рихемиру, если объединятся с гистерийскими племенами. Если эта битва будет нами проиграна, кочевники, скорее всего, на этом не остановятся и двинутся в глубь страны. У фризов, которые остались в Туманных Пределах, будет преимущество: кочевников трудно победить на открытом пространстве, но в наших лесах они станут уязвимы… Ирис, внучка, я верю в знаки Судьбы и поэтому знаю наверняка: если смерть не пришла за мной прежде, чем мы с тобой увиделись снова, значит, тебе было суждено получить благословение из моих уст. Я нарекаю тебя своей преемницей и правительницей Фризии…

С этими словами Альбуен снял со своей шеи колье из мелких морских ракушек с амулетом, изображавшим изумрудную сосну в окружении двух янтарных рыб.

— Это древний символ Фризии: нерушимое единство вековечных сосен и могучей непредсказуемой стихии моря, — сказал вождь, надевая колье на Ирис. — Отныне эта реликвия, доставшаяся мне по наследству от наших предков, принадлежит тебе как знак высшей власти. Ты умная девушка, Ирис, и не станешь мне возражать, уговаривая не торопиться: ведь, может статься, исход битвы будет успешным для нас, и я останусь в живых. Наверное, только Теодезинда-прорицательница знает, что ждёт фризов: поражение или победа. Но она оставила нас, отправилась в Туманные Пределы, и мне кажется, что, будь победа за фризами, Теодезинда осталась бы здесь, с нами…

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Альбуен умолк и посмотрел прямо в глаза Ирис долгим запоминающим взглядом; затем привлёк её к себе и крепко прижал к груди.

— Обещай мне сделать всё так, как я тебе сказал, — тихим, но властным голосом произнёс старый вождь. — Обещай остаться в живых — ради продолжения нашего рода, ради Фризии!

— Я обещаю тебе, дедушка, — так же — тихо — ответила Ирис, с трудом сдерживая слёзы; сердце её сжимала щемящая боль — от расставания, от недобрых предчувствий.

— И вот ещё что, — напоследок прибавил Альбуен, — согласно фризской традиции, если власть вождя по кровному родству переходит к женщине, то муж этой женщины становится её соправителем. Я обещал твою руку графу Эберину Ормуа, если он найдёт и спасёт тебя… Не важно, что случилось наоборот — и это ты нашла его; важно, что вы нашли друг друга. И, откровенно говоря, Ирис, я не желал бы тебе другого мужа…

— Я тоже, — в смущении призналась Ирис.

Попрощавшись с внучкой, вождь Альбуен отправился к воинам.

Враг не замедлил явиться. На рассвете следующего дня часовые перед лагерем сообщили о приближении рыцарей королевской армии. Фризов, находившихся в полной готовности, Альбуен построил в боевом порядке, приказав пращникам продвинуться вперёд. Как только были пущены первые дротики, старый вождь повёл своих воинов в наступление.

Завязался бой, жестокий, яростный и кровопролитный. Спустя какое-то время фризам удалось добиться преимущества. Но вдруг на вершинах холмов появились всадники, лохматые, в развевающихся чёрных одеждах, с разукрашенными замысловатыми узорами лицами; завидев сражение, происходившее внизу, в долине, они с улюлюканьем устремились на фризов. Те, окружённые с трёх сторон — врагом и рекой, с трудом сдерживали всё возраставший натиск численно превосходящих сил кочевников.

Тогда мастер-приор Тарсис, который принял командование ареморскими рыцарями вместо маршала, дал приказ атаковать. Закованые в латы, кольчуги и железные шлемы рыцари одним могучим ударом раскололи орду пополам. Однако не прошло и получаса, как рыцари, вокруг которых начало сжиматься кольцо численно превосходящих врагов, начали в беспорядке отступать к Брасиде. Кочевники, оглашая воздух дикими визгами «йарра!», устремились за отступающими. Рыцари бросались в реку, в волнах которой многие из них погибли, а спасшиеся не переставали бежать до тех пор, пока не укрылись в густых лесах Вальдоны.

Ирис наблюдала за сражением, стиснув зубы, в сильном волнении сжав кулачки. Она видела, как ареморские рыцари в панике рассыпались в разные стороны и как, дрогнув, их примеру последовали фризы.

Их удержал Альбуен. Громовым голосом вождь осыпал соплеменников бранью на родном языке и вскоре заставил их повернуть обратно, чтобы продолжить битву.

— Бейте их, братья, бейте! — гремел голос Альбуена. — Ни шагу назад! Рубите дикарей, рубите бешеных псов! Победа будет за нами!

Когда он, размахивая тяжёлым боевым топором, прокладывал путь себе и своим товарищам, со стороны врага, прожжужав, вылетели из луков десятки стрел. Некоторые фризы успели защитить головы щитами; другие были убиты. Старый вождь вдруг зашатался и упал на руки Двана, который был рядом с ним и успел его поддержать. В грудь Альбуена, под самое сердце, вошла тонкая стрела.

— Вождь… как же так? — воскликнул Дван — и, будто не веря своим глазам, дотронулся до оперения стрелы.

— Моя последняя воля… — хриплым голосом, задыхаясь, проговорил Альбуен, — найдите Эберина и вытащите его из плена… Ты помнишь, Дван, я обещал отдать за него Ирис… Он будет достойным вождём фризов! Слушайтесь его, как всегда слушались меня!..

Старик закашлялся; на губах появилась красная пена.

— Не тревожься, вождь! Твою последнюю волю я исполню, — заверил его рыжебородый великан и, когда из груди Альбуена вылетел последний вздох, закрыл ему глаза.

В тот самый миг Дван услышал крик, полный боли, но решил, что он ему почудился: ведь Ирис была далеко от поля битвы, она не могла видеть гибель своего деда. Лишь потом, позже, Дван понял, что ошибался…

Шум битвы всё возрастал и приближался к тому месту, где стояла Ирис; всё явственнее были слышны проклятия, которые фризы слали дикарям, и гортанные выкрики кочевников. Всё ближе раздавался лязг щитов, звон мечей и страшные вопли сражающихся; картина боя, вначале смутная, становилась более ясной. Ирис всё больше убеждалась в том, что на этот раз удача склонялась в сторону Рихемира и его союзников.

Размышляя о гибели дедушки и о столь больших потерях среди своих сородичей, о своих надеждах и об Эберине, Ирис сначала почувствовала какую-то растерянность, горькое отчаяние и бессилие, но постепенно их вытеснили гнев и дерзкая отвага.

В этот момент мимо неё промчался конь, в бою потерявший всадника; Ирис, приняв появление животного как знак Судьбы, стала звать его, стараясь жестами и ласковым голосом подманить к себе. Наконец ей удалось схватить его за уздечку и вскочить в седло.

Ворвавшись в гущу сражения, Ирис подняла коня на дыбы и закричала так громко, как смогла:

— Фризы, вперёд! За мной, братья!

И фризы увидели и услышали её, а из сотен глоток вырвался радостный крик:

— Ирис!.. Внучка вождя с нами!

— Ирис, вернись! — раздался голос Двана. — Что же ты делаешь, глупая девочка…

Но девушка не слышала его — она вырвалась вперёд, она летела, как ветер, как будто одна, без войска, лишь своей безрассудной отвагой могла поразить несметных врагов.

Один из них, кочевник с тёмным разбойничьим лицом, с длинными космами, к которым прилипли комки грязи, прицелился из лука… Тонкая стрела с угрожающим свистом рассекла воздух и вонзилась Ирис в плечо…

Девушка вскрикнула; из раны хлынула кровь, в глазах потемнело. Она закинула голову, но в седле удержалась.

С удивлением Ирис успела понять, что темно стало вовсе не у неё в глазах, а — в небе: точно огромная тень скрыла бледные облака, с пылающими заревом заката краями, и стала медленно опускаться к земле.

Ирис покачнулась в седле, со стоном закрыла глаза, подумав, что пробил её последний час на земле, и вдруг почувствовала, как что-то мягко обвило её тело. Это было нечто могучее и вместе с тем нежное: как будто некая сила умерила свою мощь, чтобы не причинить боль хрупкому девичьему телу. Ирис ощутила, как эта сила неожиданно подняла её в воздух, словно она была пёрышком, и до её слуха донёсся шелест крыльев.

— Тайгет… — одними губами проговорила Ирис и улыбнулась.

Глава 31

Ирис вынырнула из забытья, услышав свой собственный стон: чьи-то пальцы осторожно ощупывали её рану, и она ощущала, как по её руке сочится тёплая кровь. Потом девушка услышала чьё-то тяжёлое дыхание и слова:

— Извини, детка, если делаю больно.

Голос был знакомым, даже родным, да и «деткой» её называл только один человек во всём мире…

— Хэйл? — хотела воскликнуть Ирис громко и радостно, но с её губ слетел лишь шёпот.

— Тихо, детка, тихо… Ты поможешь мне остановить кровь, если не будешь делать резких движений.

Ирис, не веря собственным ушам, повернула голову на голос. Своим глазам она всё же поверила: рядом с ней на коленях стоял монастырский истопник Хэйл по прозвищу Дед. Осмотрев плечо девушки, Хэйл растёр между ладонями какие-то листья, приложил их к ране и затем закрепил, перевязав лоскутом чистого холста.

— Чудеса продолжаются, — заговорила Ирис с лёгкой улыбкой. — Сначала не пойми откуда появился Тайгет, теперь вот ты… Но, Хэйл, как ты меня нашёл? И куда подевался Тайгет? А, впрочем, зачем я спрашиваю тебя о нём? Ты, верно, даже не догадываешься, о ком идёт речь…

— Отчего же? — Хэйл вскинул на девушку лукавые молодые глаза; в их хитром прищуре плескалась лазурь горного озера. — Очень даже догадываюсь! Тот, кого ты зовёшь Тайгетом, принёс тебя сюда: ведь более укромного места, чем утёс Проклятой горы, не найти во всей Фризии…

— Я — в Фризии?! — обрадовалась Ирис. И тут же, вспомнив о прощальном напутствии дедушки, который велел ей возвращаться на родину в случае поражения фризов, погрустнела.

Храброго вождя Альбуена больше не было среди живых, он пал в бою, как и подобало истинному фризу. Возможно, и остальные фризы повторили его судьбу… А если так, то кочевники теперь направятся, как Альбуен и говорил, к берегам Холодного моря. И ей, преемнице вождя, рассуждала Ирис, следует немедленно объединить фризов из Туманных Пределов с гистерийцами, чтобы сообща дать отпор врагу.

— Мне нужно как можно скорее попасть в Туманные Пределы, — заявила Ирис, с решительным видом глядя на Хэйла. — Вождь Альбуен, мой дедушка, погиб, сражаясь с кочевниками, и теперь от меня, новой правительницы Фризии, зависит будущее моего народа.

И как бы в подтверждение своих слов, девушка дотронулась до колье с изумрудной сосной и янтарными рыбами, которое собственноручно надел ей на шею старый фризский вождь.

— Я отпущу тебя туда, куда ты так стремишься, — согласился Хэйл, а потом всё же прибавил: — но только сначала выслушай меня внимательно. А перед тем, как я начну свой рассказ, посмотри вокруг и скажи мне: что ты видишь?

Ирис медленно приподнялась, опираясь на локоть, и огляделась.

Помещение, в котором она находилась, оказалось подземной пещерой; с высокого потолка и с изгибов стен свисала рваная бахрома сосулек — небольших, похожих на застывшие вытянутые капли воды, и гигантских, достающих почти до земли. Местами сквозь потолок проросли толстые корни деревьев; сюда почти не проникал солнечный свет, и у земли клубился полумрак. Лишь трепещущий огонь факела освещал странные развалины — части стен, лестниц, полов, жертвенников. Как будто прежде, в старину, здесь был построен подземный дворец. Было здесь и оружие: бронзовые наконечники стрел, боевые топоры, рукоятки мечей и сами мечи. И на всём было вырезано одно и то же изображение — дракон, в полёте расправивший крылья, а на нём — всадник, человек с оружием в руках.

Хэйл переводил взгляд с Ирис на изображения и обратно, наблюдал за её лицом и, наконец, повторил свой вопрос:

— Что ты видишь, детка?

— Ты сказал: «Тебя принёс сюда тот, кого ты зовёшь Тайгетом», — начала говорить Ирис, в голове которой роились мысли, которые она пыталась выстроить в чёткий ряд. — Значит, ты всегда знал о существовании драконов? Скажи, Хэйл, это ведь ты спас Тайгета, когда он остался в лесу один, без моей опеки? Ты принёс его сюда, в эту пещеру, которая стала ему домом; ты заботился о нём, растил его, кормил… Но, Хэйл, отчего же ты не сказал мне об этом раньше? Отчего не утешил меня, когда я, потеряв надежду найти своего друга, пролила о нём столько слёз?!

— Ирис, детка, прости меня, старика, — раскаялся Хэйл, виновато потупив взор. — Но тогда я не мог поступить иначе: ведь время, когда твой путь пересечётся с путём эквитэма, Избранного, ещё не пришло.

— О ком ты говоришь? — Ирис не скрывала своего удивления: она и сейчас не была знакома с человеком, носившим названное Хэйлом имя.

— Эквитэм — так наши предки звали Всадников, — тихим, доверительным голосом произнёс Хэйл. — Тех, кто умеет летать на драконах и с помощью родовой магии подчинять их своей воле, направлять их полёт и использовать как непревзойдённое боевое оружие. Понимаешь, Ирис, в далёкие времена Всадники жили среди людей обособленным кланом, а их прародиной были земли нынешней Фризии. Их род возник в Долине вулканов, которые в наши дни выглядят как холмы, и каждый представитель рода эквитэмов опекал своего дракона как собственного ребёнка. Их связь была неразрывной: эквитэм читал мысли своего дракона, а дракон без труда угадывал желания своего эквитэма.

— Почему же драконы были стёрты с лица земли и из памяти людей?! — не выдержав, с возмущением воскликнула Ирис. — Почему любое упоминание о них воспринимается как легенда, как вымысел, а их изображения можно встретить лишь в старинных книгах наряду с рисунками сказочных существ? Может быть, это было сделано намеренно? Но если так, то кем и с какой целью? А эти загадочные Всадники, эквитэмы, — я слышу о них впервые!

— Всадников предали забвению ещё до того, как перестали говорить о драконах, — со вздохом признал Хэйл. И помолчав, продолжил: — Беда пришла в клан эквитэмов после того, как они приняли веру людей и стали поклоняться трискелю, постепенно забывая заповеди своих предков. Их магия угасала; у них всё меньше рождалось детей, а это, в свою очередь, плохо отразилось на драконьем потомстве. И однажды эквитэмы исчезли из Долины вулканов…

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​- А что стало с драконами? — опечалилась Ирис.

— Много столетий назад в Фризию пришла большая война, — вёл дальше Хэйл, вспоминая старинные предания. — Войны здесь случались и прежде, но грядущие сражения обещали стать поистине сокрушительными. Орды кочевников из пустыни, поднимая клубы пыли, направились через Аремор к Холодному морю, чтобы навсегда отобрать у фризов эти благословенные места. Завоеватели, дикие, беспощадные, двигались, подобно тьме, поглощая на своём пути всё живое: зверски расправлялись с мужчинами, убивали женщин и стариков, не щадили даже невинных младенцев. Они были уверены в своей несокрушимости, потому что их вождём в то время был очень могущественный колдун. Он был их повелителем; они поклонялись ему как божеству и приносили человеческие жертвы. Ему был приятен запах крови: чем дольше длилась война, чем больше людей в ней погибало, тем сильнее становилась магия колдуна. Но у него была одна тайна: колдун не мог умереть своей смертью и не мог погибнуть от руки человека. Умереть он мог только от огня, порождённого древними вулканами. Единственной надеждой фризов, да и всех народов и племён, населявших земли Аремора, были драконы — носители этого огня. Но их осталось очень мало, а найти их было нелегко. И тогда вождь фризов обратился за помощью к шаману из соседнего племени гистерийцев, чтобы тот призвал эквитэмов, хотя бы одного из них… К счастью, он явился — единственный Всадник, оставшийся в живых… Оседлав своего дракона, эквитэм направил его мощь против колдуна. Фризы разгромили кочевников, а останки их повелителя погребли здесь, в одной из пещер Проклятой горы.

— И вот, спустя столетия, кочевники снова вернулись, — задумчиво проговорила Ирис, выслушав рассказ монастырского истопника. И вдруг спросила: — Хэйл, ты как-то связан с историей о драконах и Всадниках? И скажи наконец, кто же тот эквитэм, чей путь должен был пересечься с моим?

— Рассказывая тебе о драконах и Всадниках, я не могу умолчать о клане Хранителей и их традиции, — издалека повёл Хэйл. — Эта освящённая веками традиция соблюдалась неукоснительно, каждый Хранитель приводил своего преемника к Проклятой горе, показывал ему подземный ход и говорил: «Когда ты станешь Хранителем, помни, что ты, и только ты знаешь этот тайный ход: придёт время — и ты воспользуешься этой тайной, чтобы спасти людей». Поколения сменялись поколениями, Хранители проживали свою жизнь и умирали, уступая место своим сыновьям, и ни одному из них не пришлось воспользоваться этим ходом. Нынешний Хранитель тоже думал, что ему не придётся исполнить этот завет, но он ошибся.

— Это ты — Хранитель? — спросила Ирис, которая уже обо всём догадалась.

Перед тем, как ответить, Хэйл многозначительно помолчал и затем отчётливо произнёс:

— Да, Хранитель — это я. Я — двести восьмидесятый Хранитель, считая от дня последнего извержения вулканов на этой земле.

Он произнёс эти слова медленно и торжественно, осознавая значимость момента. Ведь впервые в жизни тот, кого все знали как монастырского истопника, мог заявить о себе настоящем открыто, без опаски, без ожидания насмешек или недоверия.

— Так какую же тайну ты хранишь, Хэйл? Что ты охраняешь в подземелье Проклятой горы?

— Магическую реликвию. Перстень, обладающий сокровенной силой. А какое место может считаться наиболее безопасным? Конечно же, утёс Проклятой горы, где, как все знают, погребён злой колдун из пустыни. Здесь мои предки и замуровали коробку с магическим перстнем. А слухи о проклятии колдуна лишь усиливали страх любопытных перед тайной утёса. Тот, кто будет жить рядом с сокровищем и присматривать за ним, должен был стать как местные жители. Какое племя испокон веков населяет эти земли? Фризы? Так вот: хранители священной реликвии стали фризами. Из поколения в поколение они наблюдали за Проклятой горой, прикидываясь фризами. Я мог прожить всю свою жизнь как обычный человек и умереть от старости, так и не столкнувшись с необходимостью извлечь реликвию из тайника. Причин беспокоиться за тайну сокровища не было до тех пор, пока не пришла весть о новом вторжении кочевников из пустыни. Я знаю наверняка, что они будут любой ценой пробиваться в глубь Ареморского королевства, пока не достигнут фризских земель. Они стремятся сюда — к Проклятой горе, чтобы освободить своего колдуна, оживив его с помощью древних магических ритуалов. Если им удастся достичь своей цели, то мир, который мы знаем и любим, погрузится в пучину кровавого хаоса!

— Ты так и не рассказал мне о загадочном эквитэме, — нетерпеливо напомнила Хэйлу Ирис. — И я по-прежнему не понимаю, как магический перстень поможет нам одолеть дикарей!

— Детка, я скажу тебе об этом, когда мы извлечём реликвию, — пообещал Хэйл и торопливо прибавил: — А сейчас надо спешить! Ты можешь идти?

— Конечно! — бодро ответила Ирис и поднялась на ноги.

Она уже успела позабыть о том, что была ранена в сражении: боль в плече утихла, кровь запеклась на коже твёрдой корочкой — растительное зелье Хэйла, несомненно, обладало мощным заживляющим свойством.

Хэйл зажёг факел и пошёл впереди Ирис, освещая дорогу в узком тёмном проходе. Спустя какое-то время они достигли тупика и оказались перед тяжёлой каменной плитой. Хэйл склонился к полу и, нашарив железное кольцо, с силой потянул его на себя. Ирис невольно ахнула, когда у неё на глазах казавшаяся неподвижной плита медленно отъехала, открывая лаз в беспросветную темноту. Оттуда на неё пахнуло сыростью, плесенью и ещё чем-то, говорившим забытым языком седой древности.

Стараясь ни на шаг не отставать от Хэйла, девушка смело погрузилась в густой мрак.

Глава 32

Вечером после битвы Рихемир погребал, по ареморскому обычаю, тела павших рыцарей и подсчитывал неприятельские потери. Последние очень ободрили его: больше двух тысяч человек! Такого успеха он не имел прежде никогда. Но он был неприятно поражён, когда ему донесли, что из столь большого числа убитых фризов только один имел рану в спину. Это означало, что фризов, которых он видел бегущими с поля битвы наряду с рыцарями, ведомыми Тарсисом, кто-то сумел снова увлечь в бой. Если бы это был вождь Альбуен или его правая рука Дван, Рихемир бы не удивился. Но ему сказали, что Альбуен погиб в начале сражения и что его заменил какой-то юный фриз. А некоторые утверждали, что видели вовсе не юношу и что якобы фризских воинов повела в бой девушка, которую потом унесла в небо странная, чудовищных размеров тень.

Так в королевскую бочку с мёдом попала ложка дёгтя: радость ещё одной победы омрачилась для Рихемира сознанием того, что внучка вождя Альбуена и бастард короля Фредебода жива. Она заняла место своего деда, стала правительницей Фризии и теперь, конечно же, будет выжидать удобного случая, чтобы сбросить его, короля Рихемира, с ареморского престола. При мысли об этом Рихемир так крепко сжимал зубы от злости, что те, кто находился рядом с ним, слышали, как они скрипели.

Новая правительница фризов была вне досягаемости, Рихемир не знал, где она и что затевает против него, — с этим он ничего не мог поделать. Зато у него в плену всё ещё находился бывший маршал короля Фредебода. И Рихемир был уверен, что увеличил свою славу и популярность в народе, одолев наконец самого Эберина Ормуа, победоносного полководца. С этой уверенностью король готовился к триумфу, предвкушая, как проведёт знатного пленника, скованного цепями по рукам и ногам, через весь Аремор.

Однако предводитель кочевников вождь Ки-ррах не удовлетворился этой победой. Жестоким бессердечным дикарям было мало крови, мало жизней, загубленных в войне, которую они обрушили на Аремор ради спасения какого-то древнего идола. Рихемир не думал о том, что это он сам выпустил демона войны, когда привёл своих сеньоров в долину Брасиды. И — когда по-дружески похлопывал Ки-рраха по плечу как равного себе — не думал о том, что принёс ему в жертву свою страну.

Ки-ррах разбил свой лагерь выше ареморского. Победители — сеньоры, верные королю, и кочевники — отдыхали перед тем, как выступить в новый поход. Рихемир готовился повести войско, заметно увеличившееся за счёт кочевников, на самый край Ареморского королевства — в суровую, но счастливую Фризию, чьи берега омывало бескрайнее Холодное море. Там должна была произойти последняя, решающая битва.

До того, как отправиться на покой в свой шатёр, Рихемир решил наведаться в палатку к маршалу — он не устоял перед соблазном унизить своего знатного пленника.

Граф Эберин Ормуа сидел на полу, со скованными ногами, уронив склонённую голову на ладони, скрещённые на коленях. Услышав шаги вошедшего, Эберин даже не шелохнулся. Он знал, что это король, но не торопился приветствовать его.

А тот остановился прямо перед пленником и постарался принять самую величественную позу, на какую только был способен. Но рядом с маршалом, даже сидевшим на полу, хилый напыщенный Рихемир выглядел смешно и нелепо. Один взгляд на руки Эберина, привычные к тяжёлой рукояти меча, внушал уверенность, что им под силу справиться с любым врагом. Широкий разворот могучих плеч, которым словно было предопределено нести тяготы всего королевства, вызывал у короля зависть и… тайный восторг.

— Вы больше не наследник полководческой славы, мессир Ормуа! — наконец, закончив разглядывать соперника, хвастливо заявил Рихемир. — Если бы вы только могли видеть своими глазами, какую битву мы выиграли! Мои враги разбиты наголову! Едва завидев моих союзников, рыцари мастера-приора Тарсиса бросили оружие и пустились в повальное бегство. А фризы избивали своих же беглецов! Ха-ха, поднялась настоящая паника! И среди смятения, как духи на огненных конях, летели воины вождя Ки-рраха…

Эберин поднял голову, посмотрел на стоявшего перед ним короля пристально и вместе с тем с какой-то досадой. Или с жалостью? А может, с презрением?

— Чему вы радуетесь, глупец? — сказал он, прервав столь блестяще начатую речь Рихемира. — Своих соотечественников, подданных ареморской короны, вы послали на никому не нужную, преступную бойню. Сколько жизней погибло в угоду вашему тщеславию и вашей лютой ненависти! Вы покрыли позором имя Аремора, а своё никчёмное правление и вовсе обесславили! Неужели вы вправду верите, что Ки-ррах привёл своих дикарей ради вас? Что ему нужен союз с Аремором? Ареморские земли плодородны и богаты, а владения Ки-рраха окружены безжизненными пустынями. Аремору не нужны кочевники, но кочевникам нужен Аремор. Запомните, мессир: как только падут последние защитники королевства, Ки-ррах убьёт вас. Да, да, он прихлопнет вас, как муху, назойливую и бесполезную!.. Вождь дикарей сядет на ареморский престол, и Аремор погрузится в кровавый хаос. Цветущие края превратятся в пустыни, города станут пепелищем, а реки вздуются от крови. И виновником гибели Аремора будете вы, Рихемир! Вы, косный, трусливый, лицемерный самозванец!

Теперь Эберин смотрел на короля с нескрываемым отвращением.

Рихемиру кровь бросилась в лицо.

— Что вы себе позволяете, граф Ормуа? — Он резко выпрямился; его губы тряслись. — Как смеете говорить со своим королём в подобном тоне?

— Вы всё ещё не поняли: вы — не мой король, — устало ответил ему Эберин, — и никогда им не были.

Прежде чем найти достойный (в его понимании) ответ, Рихемир выдержал паузу; ослабевшей рукой потрогал кадык, выступавший над широкой золотой цепью, затем сухо произнёс:

— А вы не уяснили себе одну истину: всякое милосердие к мятежникам неприемлемо для правителя. Долг короля беспощадно карать там, где нельзя образумить. Вы отказываетесь признать меня своим королём, своим сюзереном, стало быть, вы такой же мятежник, как мастер-приор Тарсис, граф Бладаст или та же Розмунда Монсегюр. Вы не оставляете мне выбора, Эберин Ормуа!

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​И, довольный собой, нарочито громким, почти торжественным голосом вынес вердикт:

— Я приговариваю вас к смерти!

Однако его слова не произвели на маршала никакого впечатления: как будто он был готов к такому приговору и именно его ждал.

— Вы позволите мне попрощаться с моим верным другом? С вождём Альбуеном? — только и спросил он.

— Его тела на поле битвы не нашли, — ворчливо отозвался Рихемир; с каждой минутой он чувствовал всё растущее раздражение и тревогу. — Полагаю, те фризы, которым удалось отступить в лес, забрали останки вождя, чтобы отправить его в иной мир по фризскому обычаю.

— Утешительная весть! — неожиданно для Рихемира обрадовался граф. — Фризы избавили тело своего любимого вождя от поругания, которому его подвергли бы ваши дикари!

Рихемир несколько мгновений стоял как вкопанный, потом круто повернулся и вышел.

Едва он сделал пару шагов, как лицом к лицу столкнулся с маркизом Гундахаром. Чёрный Вепрь в полном вооружении, тяжело опираясь на меч (рана в бедро, из-за которой он попал в плен к союзникам, не позволяла ему держаться прямо), стоял у пылающего костра. Лицо Гундахара было мрачнее грозовой тучи, в единственном глазу блестела влага. Рихемир ожидал, что маркиз станет приветствовать своего короля-освободителя с подобащей случаю торжественностью, но он ошибся.

Рихемир почувствовал, что против него затевается что-то недоброе, когда увидел за спиной маркиза тревских рыцарей. Все они были вооружены и как будто готовились выступить в поход прямо сейчас.

— Что ты задумал, Гундахар? — спросил король, и от страха его голос предательски дрогнул. — Что случилось? Почему ты поднял на ноги своих людей посреди ночи? Куда вы собираетесь отправиться?

— Подальше от лагеря изменника, — получил он ответ. Голос у Гундахара был твёрдый, вид решительный. — Я не хочу, чтобы тревские рыцари участвовали в вашем подлом сговоре и покрыли свои имена позором предательства!

— Что?.. О каких предателях ты говоришь, Гундахар? — Рихемир опасливо сделал неприметный шаг назад. — Кого обвиняешь в измене?

— Я говорю о вас, вас обвиняю! — вскричал маркиз и ещё больше налёг на свой меч, от чего тот едва не на треть ушёл в землю. — Вы выпустили демона междоусобной войны! Вы подвигнули брата на брата! Вы не защищаете очаги жителей Аремора — вы отдаёте их на разграбление дикарям, которых считаете своими спасителями! За своё право занимать престол вы готовы расплатиться землями ареморского народа и его свободой! Но у вас нет этого права!

— Ах, вот как?! — взвизгнул Рихемир, глядя по сторонам бегающими, как мыши, глазами — он искал своих телохранителей: дело принимало опасный для него поворот. — Ты меня считаешь предателем?

— Не только предателем, но и самозванцем! — ответил Гундахар, и его слова обдали Рихемира презрением. — Видите ли, во время своего пребывания в плену у союзников я кое-что узнал о вас, мой старый друг. Мастер-приор показал мне некий любопытный документ, который долгие годы хранился в архиве монастыря, называемого Обителью Разбитых Судеб. Я думаю, сеньоры, которые сражаются за вас, верные своей присяге, должны узнать правду. Скажите же им правду о себе, Рихемир, отрекитесь от короны и прекратите эту братоубийственную войну! Ещё не поздно спасти Аремор, нам нужно лишь объединиться против нашего общего врага — дикарей из пустыни!

Между тем тревов окружили ареморские рыцари, привлечённые громкими голосами; услышав только последние слова из речи Чёрного Вепря, одни из них насторожились в сомнении, другие же решили, что маркиз принуждает короля отречься от власти, чтобы самому занять его место.

Рихемир мгновенно уловил это колебание среди своих вассалов и закричал, так и кипя праведным гневом:

— Ты лжёшь, Чёрный Вепрь! Это всё Тарсис: хитрый старый лис промыл тебе мозги и теперь ты действуешь по его подсказке! Он подговорил тебя пойти против меня, истинного короля и наследника династии славного Клодина!.. Мои храбрые сеньоры, верные присяге, защитите своего короля от вероломных заговорщиков! Вот он, изменник! Взять маркиза!

Тотчас завязался рукопашный бой, перешедший вскоре в ужасающую резню. Противники бились с равным упорством: ареморские рыцари верили, что сражаются за истинного короля, тревы защищали своего правителя и господина. Но, какими бы храбрыми отчаянными воинами ни были тревы, королевские рыцари превосходили их по численности. Когда взошла луна, в её красноватом свете мрачная картина кровавого побоища казалась поистине зловещей.

Маркиз Гундахар, известный в Ареморе как бесстрашный неукротимый Чёрный Вепрь, размахивал мечом с быстротой молнии, отражая удары со всех сторон. С ним оставалось всего трое воинов-тревов, сражавшихся плечом к плечу. Наконец, поражённый несколькими стрелами, маркиз упал навзничь и успел произнести только одно слово: «Роз…мунда…»

Спустя какое-то время всё стихло. Рихемир, обрадованный тем, что всё закончилось даже лучше, чем он предполагал, пообещал наградить своих рыцарей новыми землями и чинами. Скрывшись в своём шатре, король приказал стражникам никого не впускать и не беспокоить его. Оставшись в одиночестве, Рихемир взял кубок и трясущимися руками налил в него вина из кувшина. Он пил и пил, не делая передышки, пока его голова не запрокинулась на спинку кресла…

Огромная луна, багровая, как плод граната, слегка подтаявшая с одной стороны, висела низко над деревьями. Ветра не было, и их листва казалась чёрной, точно отлитой из закопченного в кузнице металла. В притихшем воздухе отчётливо слышались шаги часовых у лагеря, приглушённый говор стражников у королевского шатра и у палатки, где томился пленник.

Эберин сидел, по-прежнему не двигаясь, уронив голову на колени. Как будто с того мгновения, как король покинул его, он превратился в каменное изваяние.

Узкая полоса багряного лунного света упала на пол.

И вдруг Эберин почувствовал, как чья-то лёгкая и нежная рука ласково легла на его затылок. Он поднял голову. Над ним стояла… Ирис.

Эберин сначала застыл от изумления. Его поразило неожиданное появление девушки: как она попала в лагерь? Как прошла мимо стражи у его палатки? Он смотрел и не мог поверить своим глазам. Ему казалось, что Ирис вот-вот исчезнет, растворится в лунном свете.

— Вы же мне снитесь, мадемуазель Ирис, не так ли? — шёпотом, точно боялся спугнуть дивное видение, спросил Эберин. — Вы — мой самый прекрасный, мой самый волшебный сон…

Ирис качнула головой и ответила с улыбкой:

— Не хотелось бы мне знать, что я — всего лишь ваш сон.

Эберин поднялся на ноги, не сводя с девушки глаз, стараясь ни на мгновение не упускать её из виду.

Оказавшись лицом к лицу с графом, Ирис молча обвила его руками за шею. Её пушистые пряди щекотали губы Эберина: такое могло быть только наяву.

— Я пришла, чтобы забрать вас с собой, маршал Эберин Ормуа, — услышал он тихий голос девушки.

— Не знаю, как вы собираетесь осуществить ваше желание и возможно ли это, но возражать вам я точно не стану, — с этими словами Эберин зарылся лицом в мягкие светлые волосы.

Глава 33

С тех пор, как маркиз Гундахар попал в плен к союзникам, у его сына Адальрика по приказу короля отобрали меч. Рихемир считал, что рыцарь, который позволил врагу взять себя в плен, бросил тень на свою репутацию и на имя своего рода. Значит, те, кто был связан с пленником кровным родством, должны были разделить его позор. Отныне Адальрику приходилось распрягать и запрягать лошадей, водить их к водопою, задавать корм — так юноша, посвящённый своим отцом в рыцари, в одночасье превратился в обычного оруженосца.

Хотя Адальрик стыдился самого себя в этом новом положении, не было ни одной минуты, когда бы он плохо подумал о своём отце. В том, что маркиз Гундахар попал в плен, его вины не было: ведь он не сдался врагу, не сложил оружия и не пытался бежать с поля битвы. Напротив, он сдерживал рыцарей короля, когда те обратились в бегство при виде конницы маршала Ормуа; он был тяжело ранен и только по этой причине не смог оказать сопротивление неприятелю.

Как только Адальрик узнал о пленении отца, тревога за его судьбу уже не покидала юношу. Никто не знал, насколько тяжёлым было ранение Чёрного Вепря, выжил ли он или умер в плену от потери крови. От невыносимого затянувшегося неведения, от горестных дум Адальрик почернел лицом; тревы, земляки, случалось, заговаривали с ним, но он не отвечал, и его оставляли в покое.

Тревога об участи отца незаметно вытеснила из сердца Адальрика горечь переживаний из-за размолвки с Ирис. Он уже словно издалека глядел на милый облик, оставшийся там, в тревском замке, в башне, где они виделись в последний раз. Теперь в его мимолётных воспоминаниях Ирис представлялась тоненькой и светлой, как будто озарённой солнечными лучами: как тогда, на берегу Брасиды, когда она подарила ему свой первый поцелуй в губы… И своё признание в любви, которое оказалось взаимным… Тогда отчего она не захотела принять его предложение руки и сердца? Отчего унизила его своим отказом, отчего сделала ему больно, если любила?.. Недоумение (ответа на свой вопрос Адальрик так и не нашёл) долго не проходило; и настойчивее становилась грустная мысль: ему больше никогда не целовать её губы, её тёплые нежные губы, розовые, как цвет шиповника…

Когда Адальрик наконец увиделся с отцом, живым, сохранившим присущий ему дух несокрушимости, радости юноши не было предела. А маркиз, узнав о том, что его сын по воле короля выполняет обязанности оруженосца, пришёл в ярость. «Как он посмел… этот…?» — прорычал Чёрный Вепрь, сжав кулаки. И Адальрик изумился, услышав, каким бранным словом отец назвал короля.

Разговор отца с сыном при встрече был коротким. «Мы покидаем лагерь этой же ночью. Подготовь коней к длительному походу и жди нас у реки», — напоследок сказал маркиз Адальрику и затем, собрав тревов, долго говорил с ними…

Стреножив и напоив коней, Адальрик пустил их пастись. А сам стоял и смотрел в заречную ширь: над долиной Брасиды висела красная луна, и в её призрачном зловещем свете вода в реке казалась кровавой. Адальрик не думал сейчас ни о чём, только мурашками по коже ощущал тревогу, смутное предчувствие беды. Ощущение чего-то страшного, непоправимого становилось всё отчаянней, давило сердце тяжёлым гнётом.

Отец… — вдруг пронеслось в голове, и юноша быстро повернул голову в сторону лагеря.

Он видел, как вьются дымки над палатками, видел, как в неясном зареве костров двигаются чёрные фигуры. Но он был слишком далеко, чтобы слышать звон мечей, скрестившихся в кровавой битве; слишком далеко, чтобы понять, кто и с кем сошёлся в поединке.

Зато он хорошо видел, как от лагеря к берегу Брасиды, где паслись кони, бежал, спотыкаясь и чуть не падая, какой-то человек. И Адальрик очень удивился, когда спустя какое-то время увидел перед собой королевского канцлера.

— Адальрик… мессир… — шумно и прерывисто дыша, заговорил Вескард. — Вам нужно немедля бежать! Скачите в Туманные Пределы… скажите фризам, чтобы спешно готовились к войне!.. Завтра на рассвете королевская армия вместе с кочевниками выступает в поход… Кратчайшим путём в Фризию их поведёт князь Гримберт…

— Я не сдвинусь с места, пока не поговорю со своим отцом, — отозвался Адальрик, чувствуя, как бешено колотится сердце в груди и что дышать становится всё труднее. «Что-то случилось… что-то страшное случилось с отцом…» — молоточками стучало в голове.

— Мессир Адальрик… — Голос канцлера дрогнул. Он сглотнул ком в горле и, точно в раскаянии прижав к груди скрещённые ладони, прибавил: — Я очень сожалею, мессир… Маркиз Гундахар убит… Была стычка тревов с королевскими рыцарями… Но маркиза сразили стрелы, а не мечи… Понимаете, мессир, я хочу сказать, что кровь маркиза пролили не ареморские сеньоры — его убили эти дикари… воины Ки-рраха… Только они умеют разить насмерть с далёкого расстояния да ещё в темноте…

Адальрик качнулся, словно пьяный. Глубже, чтобы не упасть, втиснул во влажную землю каблуки высоких сапог.

Как же так?! — подумал он, с трудом веря тому, что услышал. Отец ведь должен прийти. Он обещал вернуться, велел ему ждать у реки… Как же так? Убит?..

— Мессир Адальрик… мессир Адальрик! Ваше сиятельство! — кричал ему в лицо канцлер Вескард. — Поторопитесь! Фризов нужно предупредить заранее: ведь врага приведёт один из них, тот, кто знает фризские леса как свои пять пальцев… Поверьте, мессир Адальрик, ваш отец был бы сейчас на стороне фризов! Король Рихемир предал Аремор, поэтому маркиз Гундахар хотел увести тревов из лагеря…

Адальрик уже не слушал канцлера. Он мотнул головой, стараясь прийти в себя, и быстрым движением взъерошил волосы. Схватил под уздцы своего коня, вскочил в седло.

— Не теряйте времени! — крикнул ему вслед канцлер.

Юноша изо всей силы пришпорил коня. В сгустившихся сумерках, окрашенных багровым светом луны, развевающийся на ветру плащ молодого трева напоминал крылья чудовищной лохматой птицы. Адальрик, почти лёжа на взмыленной лошади, напрягал все силы, чтобы не свалиться, а бешеная скачка всё длилась и длилась. Лишь достигнув леса, он перешёл на размеренную рысь.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Судьба пощадила юного трева: если бы он в этот вечер не оказался с конями на берегу Брасиды, то разделил бы трагическую участь своего отца и своих земляков. Судьба дважды благоволила ему — во второй раз от смерти его спас канцлер Вескард. «Поверьте, мессир Адальрик, ваш отец был бы сейчас на стороне фризов! Король Рихемир предал Аремор, поэтому маркиз Гундахар хотел увести тревов из лагеря…» — звучал в голове голос канцлера, и Адальрик, повторяя его слова, поклялся себе сражаться вместе с фризами, чтобы отомстить королю за предательство и смерть своего отца…

Ночь сменилась днём, день — ночью. Медленно, неприметно для глаза, менялся лес. Гуще росла ель, могучие вековые дубы потеснили осины и берёзовые рощицы. И теперь со всех сторон была одна сплошная глушь. Лес казался неподвижным, точно каменная стена, и под сенью деревьев царил холодный, насыщенный влагой сумрак. Сосновые ветви хлестали по лицу. «Успеть! Успеть! Успеть!» — подгонял себя Адальрик. Но вот звериная тропа, поросшая густой сочной травой, круто сбежала вниз, свернула в сторону пока ещё невидимого Холодного моря. Лицо обдало прохладой, в которой ощущалась солёная влага и запахи водорослей.

Адальрик приподнялся в стременах, вытягивая шею. На жёлтом палевом небе выделялся берег в соснах и дома, розовеющие между красными закатными стволами. Над крышами вились сизые дымки; на воде, у самого берега, мирно покачивались челноки и ладьи; пронзительно кричали чайки; лаяли собаки. Туманные Пределы!..

Адальрику стало жарко, на лбу выступили капельки пота. Слабость была уже непреодолима, и юноше казалось, что он свалится с лошади, не доехав до цели своего путешествия всего несколько шагов.

А в это время в Большом доме, стоявшем посередине просторного двора, в самом главном в Туманных Пределах доме, было людно и шумно. Фризы, собравшиеся в жилище вождя, в котором также обсуждались и решались дела всего народа, в этот вечер плакали и смеялись. Их горе было велико: они оплакивали своего любимого вождя Альбуена, который мудро правил их краем в течение многих лет; их радость была искренней: внучка вождя, Ирис, возвратилась домой и по закону кровной преемственности стала их новой правительницей. Кроме того, девушка привела с собой знаменитого в Ареморе маршала Эберина Ормуа, и теперь ему предстояло собрать ополчение против чужеземного врага.

— Не все ваши земляки пали в битве с дикарями, — говорил Эберин, стоя у очага и обращаясь к собравшимся вокруг него фризам. — Те из них, кому удалось выжить, забрали тело вождя Альбуена, чтобы похоронить его в земле Фризии. Скоро они вернутся домой и мы вместе продолжим борьбу за нашу свободу, за Фризию, за Аремор. Готовы ли вы, друзья, сражаться против сил разрушения и зла? Готовы ли вы к решающей битве?

— Да, готовы, — единодушно и твёрдо ответили Эберину фризы. — Мы готовы ко всему! Мы готовы на всё…

Как только их голоса смолкли, в наступившей тишине все услышали, что к Большому дому приближается всадник. Конский топот был дробен и тревожен. Эберин и несколько фризов, прихватив боевые топоры, выбежали во двор и окружили всадника.

— Тревского отряда больше нет… — Адальрик пошатнулся в седле. — Мой отец… маркиз Гундахар вероломно убит по приказу короля Рихемира. Князь Гримберт — предатель, он приведёт сюда кочевников по короткому пути… У вас мало времени…

Обессилев от бешеной скачки и голода, юноша рухнул на шею коня.

— Вы молодец, — похвалил Адальрика Эберин, снимая его с лошади и помогая дойти до очага.

— Мессир маршал? — удивлённым шёпотом произнёс юноша. — Но как вы здесь очутились?.. Как вам удалось сбежать из плена?

— Потом поговорим, — с загадочной улыбкой отозвался Эберин.

Фризы гневно зашумели. Их возмутило новое вероломство Рихемира; но более всего их поразило то, что князь Гримберт переметнулся на сторону врага. «Подлый изменник! Трус! Никогда не простим, никогда не признаем его одним из нас!» — кричали фризы, перемежая брань проклятиями.

Эберин поднял руку. Гомон тут же затих. Те, кто вскочил, снова сели, заняв свои места. Граф Ормуа, стоя у очага, немедленно открыл военный совет.

— Друзья, перед нами нелёгкая задача! — начал он громким голосом. — Макона, Вальдона и все те феоды, через которые прошли дикари, для нас временно потеряны. Фризия — наш единственный крепкий тыл. Если дать сражение в лесу, мы, несомненно, окажемся в выгодном положении. Кочевников очень трудно одолеть на равнинной местности, их сила — в коннице, которая идёт в бой густым потоком, врезается острым клином в ряды противника и прорывает их. Зато лес для них враждебен: здесь их коннице просто негде развернуться. Для нас же — фризские леса защита и убежище!

— Верно! Мы сможем убивать дикарей из засады! — поддержал Эберина старший сын Двана, молодой великан по имени Акв.

— Из-за каждого дерева вылетит с песней смерти фризская стрела и пронзит вражеское сердце! — подхватил другой юноша, Метт, верный друг Аква.

Эберин покачал головой:

— Так бы всё и было, если б враг не был столь многочисленным! Но кочевников — тьма, и нам их не одолеть, убивая поодиночке из-за деревьев.

— Но ведь у нас есть священное пламя из Долины вулканов! — вскричал кто-то из старейшин. — Пусть оно нам поможет!

Но Эберин отверг и это предложение, пояснив:

— Нам нельзя рисковать: ведь священное пламя, коль нам придётся использовать его, вместе с полчищами врагов уничтожит лес.

— Что же вы предлагаете, маршал? — спросил Метт.

— Мы позволим князю Гримберту привести дикарей прямо сюда, в Туманные Пределы. Побережье Холодного моря здесь достаточно широко. Мы заставим противника дать бой там, где выгодно нам, а не ему.

После этих слов лицо Эберина озарил свет: так воодушевляли его надежда и вера в победу. Эта уверенность, словно искра, проникла в сердца собравшихся у очага фризов: их лица сияли, их взгляды были полны решимости.

Серьёзность положения, чреватого опасностями, подтолкнула фризов к немедленным действиям. Одни из них отправились в оружейный склад, где хранились боевые топоры, дротики и мечи; другие пошли проверять запасы продовольствия и собирать женщин, детей и стариков: их всех следовало укрыть в надёжном месте.

Отдав последние распоряжения, Эберин наконец остался наедине с Адальриком: он пригласил трева к столу, и тот с жадностью принялся за еду.

Заметив, что Эберин разглядывает его, юноша смущённо засмеялся:

— Я три дня не ел. А может, и больше.

— Вы отчаянный храбрец, мессир Адальрик, — улыбнулся в ответ Эберин. И прибавил: — Маркиз Гундахар гордился бы вами…

Оба замолчали.

— Вы обещали рассказать мне, как вам удалось добраться до Туманных Пределов раньше меня, — напомнил графу Адальрик, первым нарушив молчание. — У меня такое ощущение, что здесь не обошлось без магии или…

Он не договорил — в эту минуту на пороге Большого дома появилась Ирис.

Адальрик узнавал и не узнавал любимую девушку; это была она и не она… Где та озорная девушка с любопытными глазами, всегда готовая подшучивать над ним в ответ на его колкости? Едва он подумал об этом, как в памяти всплыла одна из их первых словесных перепалок:

«— …А о тревских воинах вам доводилось слышать? Или я их тоже выдумал?

— Одного легендарного тревского воина я уже вижу перед собой…

— Чего не скажешь о вас, мадемуазель! Я ведь тоже ожидал увидеть королеву легендарных фризов, а вижу лишь монастырскую послушницу — кроткую невзрачную девчонку. Трудно представить, как бы вы правили суровыми упрямыми фризами!..»

Сейчас ни она, ни — тем более — он сам уже не осмелились ли бы поддразнивать друг друга, да и неуместно это было бы. И как же он ошибся тогда! «Кроткая невзрачная девчонка» не только превратилась в величавую красавицу: она и вправду стала королевой легендарных фризов…

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Приветствую вас, мадемуазель Ирис, — начал Адальрик и тут же запнулся. «О боги, что я говорю, как я к ней обращаюсь! Вождя Альбуена больше нет: теперь эта девушка — правительница Фризии!». Вскочив, он преклонил колено: — Приветствую вас, ваше величество!

Но Ирис как будто не обратила внимание на его оплошность.

— Мне сказали, что к нам прибыл гость из Аремора, — сказала девушка, настороженно присматриваясь к Адальрику. — Тревожные вести вы привезли, маркиз!

Адальрик невольно вздрогнул от её обращения: прежде она называла его только «благородным рыцарем», а теперь… Да, теперь он будет для всех маркизом Адальриком — он, первенец правителя Тревии, унаследовал высокое положение отца и его титул.

Словно прочитав его мысли или уловив его скорбь, Ирис поспешила прибавить:

— Примите мои искренние соболезнования, мессир Адальрик. Маркиз Гундахар был отважным человеком, не лишённым рыцарского благородства. Уверена, вы станете его достойным преемником…

Девушка выдержала паузу и затем произнесла изменившимся, неожиданно строгим и даже жёстким голосом:

— Мессир, я хочу, чтобы вы честно ответили на мой вопрос. Скажите, вы принимали участие в сражении с фризами? Были ли вы среди тех, кто обнажил мечи против моих соплеменников, защищая интересы короля Рихемира?

— Клянусь священной Троицей Богов, что готов говорить вам, ваше величество, только правду! — воскликнул Адальрик, приложив к сердцу правую ладонь. — Я не обагрил свои руки кровью фризов! Меня не было на поле битвы…

Он вдруг умолк и затем, опустив глаза, тихо прибавил:

— Потому что король Рихемир лишил меня рыцарского звания…

Ему было и стыдно от своего признания и вместе с тем именно в этот момент он испытал невероятное облегчение: если бы не королевский приказ, сейчас в глазах Ирис он выглядел бы как предатель и кровный враг.

Большие чёрные глаза девушки озарились радостным светом: признание Адальрика сняло камень с её сердца.

— Это тот случай, когда говорят: всё, что ни делается, — к лучшему, — сказала Ирис, добродушно улыбаясь, и подала Адальрику деревянную чашу, наполненную вином: — Выпейте из чаши дружбы, маркиз! Вы — желанный гость в Туманных Пределах!

Из чаши дружбы поочерёдно отпили все трое: Адальрик, Эберин и Ирис.

Когда после этого Ирис ушла, снова оставив мужчин наедине, Эберин, прикрыв глаза рукой, неожиданно произнёс:

— Как странно, мы оба полюбили одну и ту же девушку.

Адальрик бросил на графа взгляд, в котором удивление смешалось с ревнивым недоумением, и тут же, смутившись, опустил глаза.

Придя в отведённые для него покои, Адальрик прямо в одежде и сапогах бросился на постель и, пытаясь забыться, зарылся лицом в подушку. Им овладела глухая печаль. В голове эхом проносились слова графа Ормуа: «Мы оба полюбили одну и ту же девушку». Как Эберин узнал о его чувствах к Ирис? Догадался или, может, она сама ему всё рассказала? Они оба любили её, а она… Кого выбрала она?..

«Ясно же, кого», — ответил себе Адальрик, вспомнив, каким взглядом одарила Ирис маршала, когда принимала из его рук чашу дружбы. Такими глазами — полными нежности, загадки и откровенного девичьего кокетства — смотрят не на друзей…

Перевернувшись на спину, Адальрик сквозь ресницы долго разглядывал колеблющееся пламя светильника. Постепенно на него тёплой волной нахлынуло блаженное безразличие. Фризы собираются сражаться до последнего человека, каждый — до последнего вздоха… К чему, если поражение неизбежно? Им не одолеть дикарей — ни в лесу, ни у моря, ни с помощью какого-то священного огня, о котором они говорили. Кочевники — это смерч, который сметает всё на своём пути; это смертоносный сгустившийся воздух пустыни. Фризия, как, впрочем, и всё Ареморское королевство, обречена на гибель. И в предстоящей битве защитникам королевства не суждено выжить…

Адальрик закрыл глаза. Но разве не счастье, что перед смертью он увидел любимую девушку?..

Глава 34

Войдя в земли Фризии, армия кочевников двигалась почти без отдыха. Бескрайние леса казались безлюдными: как будто те, кто в них прежде обитал, вдруг все разом вымерли. На самом же деле лесные племена фризов, узнав о чужеземном вторжении, покинули свои жилища и отправились к берегам Холодного моря. Там им предстояло объединиться с другими фризcкими племенами, чтобы вместе дать отпор дикарям.

Кочевники, которых вёл фризский князь Гримберт, двигались уверенно, быстрыми переходами. Жирное, лакомое мясо оленей и кабанов дымилось за ужином на кострах; ягодное вино и хмельной медовый напиток лились из бочек, которые дикари находили в брошенных фризских жилищах. Гогот и пьяные песни не умолкали до поздней ночи, нарушая привычный покой лесных зверей. Поход в Фризию казался кочевникам приятной лёгкой прогулкой.

И вот перед ними раскрылось побережье Холодного моря, край, издавна заселённый фризскими племенами, а в центре его поселение Туманные Пределы, сердце и опора свободолюбивого народа.

Тем временем Эберин, обсудив с фризами план военных действий, послал дозорных в лес выяснить обстановку.

Несколько часов спустя дозорные примчались сломя голову и принесли тревожное известие — рассказ о том, что от вражеской армии отделился большой отряд, который двинулся на запад в сторону гор.

Полученным известиям Эберин не удивился: он считал, что так и должно было произойти. В то время, пока основные силы кочевников должны были атаковать фризское ополчение, Ки-ррах отправил к Проклятой горе отряд с целью найти могилу колдуна.

О невероятной мощи древнего мага из пустыни, которого фризы много столетий назад одолели с помощью дракона, Эберину поведал Хэйл. Монастырский истопник и Хранитель магической реликвии оказался настоящим кладезем полезных знаний и другой, мало кому известной стороны истории фризского края. Благодаря цепкой памяти Хэйла, в которой остались сказания, передаваемые в клане Хранителей из поколения в поколение, Эберин узнал, что прародиной его семьи была Фризия. Предки графа Ормуа, которые в те далёкие времена ещё не имели ни титула, ни своих земельных владений, ни места при королевском дворе, жили общиной в Долине вулканов. Их называли Всадниками, эквитэмами, потому что с помощью родовой магии они умели оседлать драконов и управлять ими в полёте и в бою. Но неожиданно некий загадочный мор обрушился на жителей Долины вулканов как проклятие: их магия начала слабеть, их дети рождались всё реже, — клан эквитэмов был обречён на гибель. Им пришлось уйти из Долины вулканов, и те, кто уцелел, сначала поселились в пещерах Проклятой горы, а потом и вовсе покинули Фризию. Гистерийский шаман, который умел говорить с духами, узнал, что семья последних из эквитэмов добралась до берегов Прозрачного моря, где впоследствии возникло графство Сантонум. Как оказалось, это были предки Эберина, а Всадник, призванный фризами и победивший колдуна из пустыни, приходился ему родным пра-пра-прадедом.

— Веры в свою победу у фризов тогда было мало, — рассказывал Хэйл, сидя в пещере перед костром, а Эберин и Ирис внимательно слушали его. — Всадник вернулся в Долину вулканов, но он долго не мог отыскать своего дракона. Все решили, что драконы — носители священного огня вымерли, а, значит, никто не сможет уничтожить колдуна. Однако Всадник не терял надежды: денно и нощно он бродил среди вулканов, родовыми магическими заклинаниями призывая своего дракона. И наконец, к счастью для фризов, они встретились. Что было потом — вы уже знаете…

— Не всё, — возразила Ирис, вскинув голову. — Куда подевался дракон после того, как помог фризам одолеть дикарей? Что с ним стало?

— Ох, детка, если бы я знал ответ! — вздохнул Хэйл (даже после того, как Ирис стала правительницей Фризии, он по-прежнему называл её «деткой»). — Единственное, что мне известно наверняка, так это то, что то была драконица. Перед тем, как исчезнуть, она успела отложить яйца, из которых, вероятно, уцелело одно. А может, оно и было только одно. Из него чудесным образом — и очень своевременно — и вылупился наш друг Тайгет…

— Послушай, Хэйл, — с задумчивым видом обратился к Хранителю Эберин, — ты сказал, что Всадники подчиняли драконов своей воле, применяя родовую магию. К сожалению, я не владею такой магией и текст заклинаний мне тоже неизвестен. Когда мадемуазель Ирис прилетела за мной в лагерь Рихемира, Тайгет позволил мне оседлать себя только потому, что доверяет ей. Но как он поступит, когда нам будет нужна его помощь? Полагаю, нам придётся взбираться к нему на спину всегда только вдвоём. Однако я не хотел бы рисковать жизнью мадемуазель Ирис, если вдруг врагам удастся подстрелить дракона в полёте.

— Твои опасения справедливы, — Хэйл кивнул лохматой головой. — Когда начнётся сражение, Тайгетом должен управлять один человек. И этим человеком должен быть эквитэм, потомственный Всадник.

Ирис повернула голову к Эберину, взяла его за руку и, добродушно улыбнувшись, сказала:

— Пойдёмте со мной, маршал Ормуа. Я познакомлю вас с моим другом Тайгетом поближе.

Тайгета они нашли без труда в одной из пещер Проклятой горы. В свете костра обозначались линии громадного тела дракона, который сидел как человек и глодал тушу кабана, держа её обеими лапами. Еда сопровождалась хрустом, чавканьем и довольным урчанием.

Ирис крикнула издалека:

— Тайгет! Ты не очень занят, друг мой? Можно с тобой поговорить?

Дракон перестал есть и, бросив наполовину обглоданную тушу на пол, посмотрел прямо на людей.

Эберин, не успев в прошлый раз толком увидеть существо, которое все считали мифическим, сейчас разглядывал его с жадным, почти детским любопытством. От всей фигуры дракона веяло мощью, опасностью, колоссальной первобытной силой, но силой, управляемой разумом. Морда у него была довольно выразительной, как-то по-человечьи выразительной, и от этого ощущения возникало желание назвать её лицом. Когда же Тайгет посмотрел на Эберина, тому показалось, что на него смотрят глаза человека — таким изучающим и пристальным, пронизывающим насквозь был взгляд этих янтарно-жёлтых с узким вертикальным зрачком глаз. Ничего подобного этому крылатому исполину с разумом человека Эберин и вообразить не мог и теперь, глядя на него, даже не пытался скрыть своё восхищение.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​- Тайгет, — торжественным голосом обратилась Ирис к дракону, — я хочу представить тебе маршала Эберина Ормуа. Человека, которого ты помог мне освободить из плена и от которого ныне зависит судьба Фризии. Впрочем, я не совсем верно выразилась… Судьба Фризии и всего Ареморского королевства целиком и полностью зависит от вас обоих. И я бы очень хотела, чтобы вы подружились: ведь взаимное доверие обеспечивает будущий успех…

Эберин потом часто вспоминал тот разговор в пещере. Он хотел понять, испытывают ли драконы какие-то чувства? И пришёл к выводу, что, если они вообще способны любить людей или привязываться к ним, то Тайгет, несомненно, очень любил Ирис. И разве не была подтверждением тому фраза, которая прозвучала у Эберина в голове: «Если мы оба на стороне Ирис, то вы, граф, можете считать себя моим другом»? Фраза, которую произнёс твёрдый, уверенный, спокойный голос разумного существа…

Размышления Эберина были прерваны тревожным криком дозорного:

— Кочевники!.. Тьма-тьмущая! Скоро будут здесь!

Эберин вскочил на ноги. Тотчас по его распоряжению фризов подняли по сигналу тревоги.

То, что зависело от предусмотрительности и воинского таланта полководца перед битвой, он сделал. Всё остальное зависело теперь от воинов — от их напора, ярости и натиска, которые им предстояло проявить в бою. А ещё от того, сработает ли его хитрый план. И, разумеется, от удачи.

— Ваша задумка, маршал, может, и удастся, — с сомнением в голосе проговорил Адальрик, подпоясываясь мечом. — Но что можно сделать с такими ничтожными силами против тьмы кочевников? Почти ничего…

— Самое главное — выманить их к морю! — сказал Эберин. И затем, смерив молодого маркиза с головы до ног оценивающим взглядом, спросил: — Вы готовы удерживать утёс Проклятой горы и не позволить дикарям войти в могильник их колдуна?

Адальрик кивнул:

— Я их задержу. Если можно привлечь удачу на нашу сторону открытым отчаянным боем, то я сделаю всё возможное, чтобы сбросить врага с утёса.

— Постарайтесь продержаться до подхода гистерийцев, — сказал ему Эберин и, обращаясь к фризам, воскликнул:

— Готовы ли вы к сражению, друзья?

— Мы готовы, — за всех ответил Акв, отряд которого должен был из засады обстреливать врага, чтобы не дать ему пробраться в тыл.

Эберин повернулся лицом к Ирис, заглянул ей в глаза. В них, чёрных, бездонных, искрились лучики солнечного света, а в уголках блестели слёзы.

— А вы, моя королева? — нежным тихим голосом проговорил он, борясь с желанием прижать девушку к своей груди.

— Я? Моё место рядом с вами, маршал Эберин Ормуа. Я готова отправиться за вами всюду, хоть в море, хоть под облака! — пылко сказала Ирис.

Однако Эберин не разделял её рвение. Он всё же позволил себе обнять девушку и прошептал ей на ухо:

— Милая моя, если бы вы знали, как мне грустно расставаться с вами! Но ваше место здесь, а ваша помощь может понадобиться на земле.

Эберин понимал, что на войне как на войне: с каждым может случиться беда и эта их встреча может оказаться последней, но он не мог не утешить любимую, видя тоску в её глазах.

— Не тревожьтесь, сердце моё, — я не погибну: ведь у меня есть мой личный хранитель, который будет оберегать меня в бою.

— Ваш личный хранитель? — удивилась Ирис. — И кто же это?

— Вы, моя королева! И лучшего хранителя я не желаю!

Эберин ощутил у себя на груди взволнованное горячее дыхание девушки и, уже не владея собой, губами нашёл её мягкие трепетные губы. С трудом оторвался от них и, больше не произнеся ни слова, твёрдым шагом направился к дракону.

Ирис тут же обратила свой взор на молодого трева и громко, чтобы её мог услышать Эберин, спросила:

— А вам, мессир Адальрик, нужна моя помощь?

Не дожидаясь ответа, она прибавила:

— Я не собираюсь сидеть сложа руки и гадать, добрались ли дикари до своего проклятого колдуна. Когда я ещё жила в Туманных Пределах — до того, как оказалась в монастыре, — дедушка учил меня стрелять из лука. Я буду удерживать утёс вместе с вами, маркиз!..

***

Кочевники вынырнули из леса внезапно. С гиканьем, свистом, с дикими криками «йарра!» тёмная лавина покатилась на фризское ополчение. Не подозревая об опасности, передний ряд дикарей с разгона нарвался на устроенную для них западню. Несколько десятков всадников вместе с конями тут же упали на землю. Потом начали падать и другие — и те, чьи кони копытами попадали в вырытые ямки, и те, кто налетал на них сзади. Немедля фризские лучники по команде Аква выпустили сотни стрел, и почти каждая нашла свою жертву. Выдумка Эберина оправдала цель: враг понёс большие потери, а, главное, атака кочевников, которая должна была смести всё на своём пути, неожиданно захлебнулась.

Бой закипел, забурлил по всему берегу. Скрежет мечей, треск копий, конский топот, крики, проклятия — всё это гудело и ревело, будто на эту часть суши у Холодного моря обрушилась могучая буря. Фризы стойко удерживали врага, надеясь на помощь гистерийцев, к которым был послан гонец. Но силы противников были не равны. На месте погибших или раненных кочевников сразу появлялось вдвое больше.

Наконец наступил момент, когда фризы подались назад, к морю, и, отступая, один за другим входили в воду.

Во вражеском стане раздались ликующие крики: кочевники решили, что их победа близка.

И вдруг небо потемнело, будто приближалась гроза. Сначала никто не обратил на это внимание, однако, сумерки становились гуще, а всадников окутывала какая-то тьма. То тут, то там испуганно ржали кони.

Испуг на лицах дикарей становился сильнее, он искажал их черты, точно кочевников накрыла какая-то багряная, с медным отблеском тень, точно на них упал отсвет далёкого ночного пожара. Но тень приближалась, и отчётливее становились её очертания: голова змея, увенчанная рогами, исполинские перепончатые крылья, как у летучей мыши, длинный чешуйчатый хвост, мощные когтистые лапы.

— Что это? — спросил Ки-ррах у князя Гримберта, концом плётки указывая в небо.

— Этого не может быть… Крылатое чудовище, носитель священного огня… Это… дракон, — запинаясь проговорил Гримберт, во взгляде которого отражался ужас.

В груди у него как будто заледенело, язык одеревенел. Глаза его не обманывали: к ним приближалось крылатое чудовище из древних фризских сказаний…

Густой солёный туман окутал побережье Холодного моря. Стоя на краю утёса, Ирис вглядывалась в даль пристально и тревожно. Вдруг в темноте взвился огненный язык; ещё мгновение — и весь берег вспыхнул ярким пламенем. Ирис затаила дыхание, улыбнулась. Она поняла, что значит этот огонь.

Девушка побежала вниз, где остались фризы с Адальриком, и громко закричала, с торжествующим видом обращаясь к ним:

— Победа, победа! Видите — огонь. Это Тайгет! Он признал Эберина своим Всадником, эквитэмом! У них получилось!

Едва фризы успели порадоваться вести о победе, как увидели кочевников. Отряду дикарей удалось овладеть подступом к Проклятой горе и теперь они карабкались к её вершине, намереваясь найти вход в пещеру-могильник. Двум из них удалось таки взобраться, но их тут же сбросили подоспевшие фризы. Однако кочевники не собирались отступать и, словно стая чёрных воронов, устремились на последнюю отчаянную схватку.

А в это время Эберин, припав к мускулистой шее Тайгета и ощущая колоссальную силу дракона, кружил над берегом. Он не сразу привык к полёту, зато когда привык, его охватил восторг. Он летит верхом на драконе! Он управляет им, он его слышит! Он — настоящий Всадник, эквитэм!

«Защитникам утёса не выдержать натиск врагов», — в мысли Эберина ворвался уже знакомый спокойный голос.

— Ирис! — прошептал Эберин, и вся кровь прихлынула к его сердцу.

Ни мгновения не раздумывая, он направил дракона прямо на утёс Проклятой горы.

«Ирис, уводи своих людей с утёса! — Теперь Эберин слышал, как Тайгет говорил с девушкой. — Спускайтесь вниз, бегите так быстро и так далеко, как только сможете! Бегите скорее! Оставьте гору нам!»

Убедившись, что фризы вместе с Ирис покинули утёс, Тайгет подлетел к нему и изверг пламя. Затем, сделав плавный круг, вернулся — и снова засверкали длинные огненные языки. Пучки сухой травы, выбивавшиеся из-под камней, вспыхнули, пламя охватило редкие кусты и карликовые деревья, побежало во все стороны. Вскоре клубы густого дыма окутали вершину Проклятой горы, и всё вокруг озарилось багровым отсветом.

Сила огня, который фризы называли «священным огнём из Долины вулканов», была настолько мощной, что камни от него плавились, как воск. Объятая пламенем, скала пылала сверху донизу.

Мерно вздымая и опуская крылья, Тайгет удерживался в воздухе на одном месте; в лицо Эберина веял жар, как из печи. Дракон ждал приказаний своего эквитэма, своего Всадника, друга и повелителя. Но приказывать было нечего: Эберин уже понял, что Проклятой горы больше нет.

В это мгновение, внутри пылавшего утёса, раздался оглушительный треск — камни, сплавившиеся в одну глыбу, обрушились на полости потайного хода и пещеры, в которой был погребён кровожадный колдун из пустыни. Искры огненными снопами взлетели к тучам. Рваная вершина Проклятой горы пошатнулась и, являя собой потрясающее зрелище разрушения, со скрежетом склонилась и упала на землю. Рухнув, пылающий утёс задавил тех дикарей, которые, будучи тяжело ранены в сражении, не успели бежать.

Кочевники, те, кто остался на берегу, те, кому повезло уцелеть в сражении, теперь хотели одного — бежать отсюда как можно дальше. Охваченные ужасом и желанием во что бы то ни стало спастись из этого пекла, они мчались к лесу, стремясь укрыться в зелёной прохладной глуши. Но там их ждала засада.

Князь Гримберт бежал вместе с дикарями, однако вскоре отстал. Конь под ним хрипел, спотыкался, едва не падал. Гримберт уже добрался до соснового бора, как крепкая петля обвилась вокруг тела, вырвала его из седла и бросила наземь. Потом чьи-то сильные руки подняли его и поставили на ноги. И Гримберт увидел себя в окружении своих земляков из Туманных Пределов. Он смертельно побледнел, опустил голову и вдруг заплакал, как ребёнок.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

— Простите меня, братья! Простите, что привёл вам на погибель этих нелюдей! Я виноват перед вами!.. Знаю, что заслуживаю смерти — за предательство, за злость мою, за зависть и ненависть… Боги, отчего я не погиб в бою как воин! Отчего меня не поразили меч или стрела!..

— Да, вы виноваты, князь! Вы виноваты перед своими земляками, перед Фризией, перед Аремором, — сказал Эберин, выйдя из толпы фризов и останавливаясь перед пленником. — Вы перед ними в неоплатном долгу! Совет старейшин вместе с королевой Ирис решит вашу участь. А перед тем, как вас уведут, чтобы судить, ответьте мне на один вопрос. Где Рихемир?

— Уже в последнюю минуту, когда мы были готовы выступить в поход, король Рихемир заявил вождю Ки-рраху, что изменил своё решение, — с угрюмым лицом начал отвечать князь Гримберт. — Он сказал, что не сомневается в победе союзников, что кочевники разобьют фризов и без него и его рыцарей и что будет разумнее, если он вернётся в Аремор. Сказал, что ему нужно время, чтобы подготовиться к празднествам по случаю победы и нового разделения королевства.

— Вот как! Стало быть, Рихемир готовится делить королевство, которое ему не принадлежит, — сказал Эберин с усмешкой. И, повернувшись к фризам, воскликнул: — Пришло время показать самозванцу, где его истинное место!

Глава 35

Король Рихемир не спал вторую ночь. К нему в ареморский дворец один за другим являлись гонцы, принося тревожные вести. Из их донесений следовало, что, во-первых, кочевники разгромлены, а их вождь Ки-ррах убит; во-вторых, что мятежные сеньоры, во главе с Розмундой Монсегюр и Бладастом Маконским, узнав о поражении Ки-рраха, снова восстали. И, в-третьих, что победившее дикарей ополчение направляется в Аремор, и ведёт фризов не кто иной, как непобедимый маршал Эберин Ормуа.

Отпустив последнего гонца, Рихемир, став мрачнее грозовой тучи, призвал канцлера Вескарда.

— Объявите моим рыцарям, чтобы они не покидали стен цитадели и не убирали далеко свои мечи. Моя война ещё не закончена: изменники и смутьяны никак не могут отказаться от желания испытать на прочность мою волю и мою беспощадность к ним. Розмунда и Бладаст, несмотря на свои титулы и близость к трону, не только не хотят помочь мне в моих планах, но оказывают сопротивление самым наглым образом. Проклятие, мне надоели их бунты! Они уже проиграли мне сражение и вот снова, не имея настоящей силы, хотят запугать меня. Знаю я этих людей!.. Вчера они с позором бежали от меня, вырядившись монахами, а сегодня делают важный вид, потому что уверены, что я не одолею их без помощи кочевников. Они снова хотят запугать меня! Глупцы! Но когда я занесу над ними свой железный кулак, они смирятся и упадут мне в ноги, моля о пощаде… Только пощады больше не будет! Никому!

Произнеся последние слова, Рихемир даже причмокнул от удовольствия. Да, всё верно, именно так он и поступит со своими мятежными вассалами! Он казнит их всех: Бладаста Маконского, брата и сестру Монсегюров, мастера-приора Тарсиса, графа Ормуа, девчонку-бастарда…

Вескард, слушавший угрозы короля, хотел возразить ему, напомнить, что страна, разорённая междоусобицей и чужеземным вторжением, сейчас нуждается в спокойствии. Что было бы разумнее искать пути примирения с мятежными сеньорами, а не доводить их до крайности. Но потом подумал, что спорить с Рихемиром столь же бесполезно, как с безумцем. Впрочем, в последнее время канцлер всё больше убеждался в том, что король и вправду сошёл с ума. Если бы не верность клятве на священной Орифламме, Вескард уже давно присоединился бы к графу Сантонума. По крайней мере, Эберин Ормуа обладал не только здравым рассудком, но и благородством истинного ареморского рыцаря…

Канцлер отвлёкся от своих раздумий и нацепил на лицо столь привычную ему маску учтивого внимания — снова заговорил Рихемир:

— Ещё я хочу, чтобы для черни устроили большой шумный праздник. Наймите разносчиков еды и вина — пусть всех угощают даром. Если кто-то спросит, почему не берут платы, пусть отвечают, что его величество король Рихемир угощает своих подданных от чистого сердца. Да-да, именно так: от чистого сердца! Пусть разносчики говорят людям, что подлые сеньоры бунтуют против своего короля и даже хотят убить его за то, что он благоволит простому народу. Вы слышите меня, Вескард? Я хочу, чтобы на Дворцовой площади, перед цитаделью, на всех улицах было полно народа.

Рихемир задумался на мгновение и уточнил:

— Чтобы там бродили такие толпы, что яблоку было бы негде упасть!

Канцлер в недоумении поднял брови.

— Для чего вам это нужно, сир?

— А вы не догадываетесь? — хитро прищурился на него король. — Когда мятежники подойдут к крепости, они увидят, как веселится простой люд. Разве они станут прерывать народный праздник и нападать на безоружных? И потом… В толпе всегда легче затеряться! Неужели вы об этом не подумали, Вескард?

— Да, конечно, — поспешно согласился канцлер, разгадав план Рихемира. — Будет так, как вы приказываете, ваше величество, хотя…

Рихемир поднял кверху палец, давая понять, что не хочет слушать никаких возражений. Затем воровато огляделся по сторонам и, понизив голос, продолжил:

— Распорядитесь также подготовить к отплытию «Чёрную лебедь». Ни Бладасту, ни Розмунде неизвестно о существовании этого корабля, поэтому никто не сможет догадаться, что я сбежал на нём. Но!.. Вескард, вы же понимаете, что мой побег это самая крайняя, вынужденная мера?

— Разумеется, сир, — с невозмутимым видом ответил канцлер и поджал губы.

Рихемир удовлетворённо кивнул и, взявшись за резные позолоченные подлокотники трона обеими руками, порывисто встал.

— А теперь мне нужно закончить одно важное дело!

Тут же по зову короля явился камердинер, с помощью которого он надел доспехи и затем отправился в темницу, где томился граф Раймунд Блокула. С тех пор, как брата бывшей королевы обвинили в нападении на Великого мастера-приора Тарсиса, Рихемир впервые собрался лично поговорить с пленником.

Заскрежетали ключи, стража распахнула дверь перед королём, и тот вошёл в тёмную келью, брезгливо прижимая к носу надушенный шёлковый платок.

Раймунд услышал шаги вошедшего, но даже не повернул голову в его сторону. Он сидел в углу на соломенном тюфяке и с тоской смотрел в зарешечённое окошко под самым потолком.

— Раймунд Блокула, граф Монсегюр, к вам пожаловал сам король! — не выдержав такого безразличия к своей особе визгливо вскричал Рихемир.

— Где? — спросил Раймунд, незряче уставившись на вошедшего.

Рихемир оторопел:

— Что значит: где? — Он подумал, что граф, должно быть, ослеп, находясь в постоянной темноте.

Однако он ошибся.

— Где здесь король? — Раймунд презрительно хмыкнул. — Я вижу перед собой лишь ничтожного шута, который напялил корону на свою пустую голову!

Рихемир едва не задохнулся от гнева. Но взял себя в руки и назидательно заметил:

— Недостойно отпрыску благородного семейства говорить так с королём! Не подобает мыши выпячиваться перед львом.

— Я хотел только сказать, ваше так называемое величество, что на моей голове корона Аремора держалась бы крепче, — с тем же высокомерным видом заявил граф.

— Постойте, — развивал свою мысль Рихемир, — я хочу, чтобы вы меня поняли до конца. Мышь — это вы, Раймунд, а я — правитель Аремора, король Рихемир. С вас может статься, что вы всё перетолкуете по-своему. Вот, уже примеряете на себя мою корону! Вы, я знаю, заносчивы, как и ваша сестра. Мне говорили, что Розмунда по-прежнему считает себя королевой Аремора. Ха-ха! Возмутительное и крайне опасное заблуждение!.. Но послушайте, мессир граф, разве вы не желаете использовать моё появление здесь себе во благо? Вы даже не желаете просить меня о помиловании? А ведь я за тем и пришёл, чтобы дать вам возможность высказать свою просьбу. Я — король, я могу казнить вас, но могу и помиловать. Просите же меня о помиловании, граф, умоляйте меня, целуйте носки моих сапог! Вы ещё можете спасти себе жизнь, дорогую и бесценную!

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

— Мне? Мне, графу Монсегюр, сыну Гослана Монсегюра, целовать сапоги жалкому выкормышу?! — в ярости вскричал Раймунд, резко поднимаясь на ноги. — Да я тебя придушу своими собственными руками!

— Стража! — заорал Рихемир, бросаясь прочь из темницы.

Раймунда Блокулу, графа Монсегюр казнили в тот же день. Он был публично обвинён в измене королю и повешен на крепостной стене на самом видном месте.

Рихемир довольно потирал ладони, избавившись от опасного соперника. Но ему и в голову не приходило, что этой казнью он мог укрепить мощь своих врагов.

Когда Розмунда, во главе мятежных сеньоров подъехав к крепости, увидела тело повешенного брата, она тотчас решила заключить союз с Эберином против короля.

Осада крепости фризами уже началась. Они почти протаранили одни из боковых ворот крепостной стены, когда воины Бладаста и Розмунды обрушились на рыцарей Рихемира с другой стороны. Хотя Эберин предвидел появление войск союзников, этот решительный натиск оказался для него неожиданным. Неожиданным он был и для рыцарей короля. Их охватили смятение и паника. Теперь им приходилось отбиваться сразу с двух сторон.

Как только ворота рухнули, отряд Эберина с грохотом устремился к Дворцовой площади. Но на пути у фризов неожиданно возникло препятствие. На площади, перед королевским дворцом, ходило взад и вперёд множество людей. Эберин был удивлён, увидев пьяную толпу, которая вдруг ринулась на мечи и боевые топоры фризов.

Пока Эберин громовым голосом увещевал народ угомониться и разойтись, Бладаст со своими рыцарями направился прямо ко дворцу, охраняемому последними приверженцами Рихемира.

Рыцари союзников прорвались во внутренний двор и проникли даже в покои дворца. Их цель была — схватить короля, чтобы графиня Монсегюр могла казнить его по собственному усмотрению. За смерть брата Розмунда желала отомстить Рихемиру самым жестоким и мучительным способом, который только могло изобрести её воображение.

Тем временем Рихемир, не успев сбежать из дворца, прятался в усыпальнице ареморских правителей. Задыхаясь в спёртом воздухе подземелья, он с ужасом прислушивался к тому, как по дворцовым покоям и лестницам с факелами в руках рыщут в поисках короля его враги.

Он помнил, что из усыпальницы подземным ходом можно было выйти за пределы крепостных стен; о существовании этого потайного хода знали лишь члены королевской семьи и их самые близкие, доверенные люди. Отверстие подземного хода закрывала каменная плита — она была третьей по счёту от надгробия короля Сиагрия.

Рихемир лихорадочно шарил по стене рукой, снова и снова ощупывая шероховатые плиты. Вот она, третья плита!.. Но что такое? Плита никак не поддавалась, хотя Рихемир напрягал все свои силы, пытаясь сдвинуть её. От усердия он даже высунул язык и пыхтел, как кузничные меха.

— Пр-р-роклятие! — прорычал Рихемир от злости; пот ручьями лил по его лицу и спине. — Почему, почему ты не открываешься?!

Потом он подумал, что плиту, очевидно, заклинило, что-то мешало ей повернуться. И тут его взгляд упал на высеченный в камне лик с другой стороны плиты. В мерцающем свете лампады Рихемир вгляделся в барельеф, и вдруг у него померкло в глазах. На мгновение он оцепенел, точно сам превратился в камень, и только сквозь зубы проскользнуло, как змея, ненавистное имя:

— Фредебод!

Внезапно Рихемира осенило: ну, конечно же, это Фредебод держит камень, не позволяет отвалить его!

— Что, дядюшка? — с нервным смешком вскричал король, и его лицо страшно исказилось от злости. — Хочешь померяться со мной силами?! Показать мне, кто из нас крепче, кто достойнее называться преемником легендарного Клодина?

В бешеном исступлении Рихемир всем телом бросился на соседнюю плиту и вцепился в её края, ломая ногти, срывая кожу с кончиков пальцев. Как раненный зверь, загнанный в ловушку, он выл от страха, сознания собственной беспомощности и бесконечного унижения.

Неожиданно до него донеслись какие-то звуки. Рихемир сразу затих и прислушался. Приглушённые шаги всё приближались. Кто-то обнаружил его укрытие? Кто-то узнал о потайном ходе?..

У Рихемира остановилось дыхание, от ужаса волосы у него встали дыбом. Ему почудилось, что в полумраке возникла фигура короля Фредебода и таинственный голос вопросил его:

— Готовы ли вы, мессир, предстать перед судом? Готовы ли понести справедливое наказание за обман, предательство и гибель тысяч людей?

Рихемир закрыл лицо руками и, протяжно застонав, пошатнулся.

Он узнал человека, которого поначалу принял за призрак Фредебода. Это был бывший королевский маршал, непобедимый маршал Эберин Ормуа. А за спиной у маршала стоял, смиренно вложив руки в широкие рукава, как это обычно делали священники, канцлер Вескард.

Глава 36

Золотая осень щедро расцветила ареморские долины и холмы; дороги были устланы жёлтыми, изумрудными и багровыми коврами опавшей листвы. Воздух был насыщен запахами лука, чеснока, мяты, яблок, груш, винограда и скошенной травы. По утрам пастухи выгоняли на пастбища стада коров, коз, овец; крестьяне везли собранный урожай в города на продажу; мельники мололи зерно, торговались с хлебопёками за цены на муку; жёлтая сливочная пена поднималась в больших деревянных кадках маслобоен; свежим творогом пахло в сыроварнях, где звучали весёлые голоса румяных молочниц.

Казалось, Аремор живёт своей обычной жизнью, но это только казалось. Прислушавшись к людским толкам, бегущим по всей стране от селения к селению, можно было услышать, что народ с нетерпением ждёт, когда, наконец, появится страстно ожидаемая молодая правительница, дочь любимого короля Фредебода. Появится, чтобы прогнать безумного деспота, отнять у него трон и вернуть ареморскому народу его былое благоденствие и мир.

А во дворце в это время непрерывно совещались высшие сановники государства во главе с канцлером Вескардом; к вассалам и от вассалов, от феода к феоду скакали гонцы Королевского Совета. По Дворцовой площади тяжёлым шагом проходили отряды лучников и копьеносцев, с грохотом въезжали во двор и выезжали за ворота рыцари.

Наконец наступил день суда. Заскрипела тяжёлая дверь темницы, и Рихемира, со связанными за спиной руками, повели по подземным переходам, освещённым пламенем факелов. На пороге он остановился, полуослеплённый резким переходом от царившей в его келье мглы к яркому солнечному свету. Но один из стражников в нетерпении толкнул Рихемира вперёд, напирая на его плечо железной рукой.

— Руки прочь от короля! — взвизгнул Рихемир, в котором вдруг закипела вся кровь, от чего его лицо из мертвенно-бледного сделалось багровым. — Вы все, жалкие слуги, заслуживаете смерти, все! Вы не отдали должной чести вашему повелителю!.. На колени! Упадите лицом во прах и ждите решения своей участи от короля, который один имеет право казнить или миловать!

— Угомонитесь, мессир, — сквозь зубы процедил стражник и подтолкнул Рихемира к двери, ведущей в Парадный зал, где уже собрались придворные сановники и сеньоры.

— Чего вам ещё нужно от меня, дураки вы набитые?! — огрызался низверженный король, в помутившемся рассудке которого всё происходящее виделось каким-то глупым розыгрышем. — Довольно! Потешились — пора уже каждому занять своё место!.. Готовьте плахи, готовьте виселицы — ныне я буду казнить мятежников и изменников! Без пощады, без сожаления!..